А ведь я тогда уже точно знал, что Сашке его не отдам, с внезапным ознобом подумал я. Ни за что. Знал, что спрячу его в такое место, где никому не придет в голову искать, по типу того классического письма... Сашка, конечно, далеко не Дюпен, а настоящие профессионалы из нацбеза, кто уцелел, сейчас либо на Юге, либо легли на дно и не шевелятся. Риск был умеренный. Пожалуй, я мог бы еще отдать Бойля до ареста Сельсина и, как водится, нашел бы способ оправдать себя если не в Сашкиных глазах, то в своих собственных... Теперь - нет. Не могу.
Плохо, когда позади тебя рушится мост.
- Как вы считаете, долго еще они смогут сопротивляться? - спросил я.
- Адаптанты?
- Они.
- Я бы не ставил вопрос таким образом,- раздвинул морщины Бойль. - Я бы поставил его по-другому: долго ли еще сможем сопротивляться мы?
- То есть?
На этот раз он все же завел свою шкатулку, и я ему не воспрепятствовал. Как всегда, говорил он гладко, будто слова у него были заранее построены в походные колонны,- говорил, как на лекции, а в моем мозгу откладывался конспект. Большинство людей почему-то считает адаптантов феноменом новейшего времени, говорил Бойль. Однако это не так. Без сомнения, говорил он, адаптанты существовали всегда, во все эпохи, поскольку причина их существования не социальная, а генетическая, но они стали очень заметны тогда, когда человечество создало для них подходящую социальную базу, что, к сожалению, совпало по времени с генетическим взрывом. Я хочу сказать, говорил он, что людям не так-то легко будет отвернуться... отвертеться от кровного родства с адаптантами, хотя, конечно, им будет очень этого хотеться. Уже хочется, верно? Дело, однако, не в гипертрофированной агрессивности адаптантов по отношению к внешнему врагу, коим им справедливо представляются люди... Как вы полагаете, Сергей, какая основная черта присуща человечеству?
- Уничтожать себе подобных,- ответил я не задумываясь. - Знаем, проходили.
- Вы ошибаетесь,- мягко возразил Бойль, и я заметил, что вид у него усталый и отрешенный. - Основная черта человечества - беспечность. Это свойство превалирует даже над тягой к творчеству или, скажем, к насилию... разумеется, я говорю о человечестве в целом. Беспечность у вас... у нас просто поразительная. Мы легкомысленно рано нарушили естественный порядок вещей. Человечество перестало жить стаями и выиграло во всем, кроме уверенности в завтрашнем дне, забыв о том, что стая с обязательной иерархической структурой - крайне устойчивое и дееспособное образование. Совершенно безразлично, как называется эта стая: военная диктатура, абсолютная монархия или первобытная толпа, которая вовсе не была толпой... До появления конкурирующего вида считалось, что биологически мы доросли по крайней мере до усеченной демократии. Впрочем, это уже предмет экологии структур, по этому вопросу я рекомендовал бы вам обратиться к... Да-да, вы правы. Все время забываю... Это ничего, что я столь дидактичен?
- Даже приятно,- сказал я. - Я уже отвык. Вы продолжайте, продолжайте.
- Что тут продолжать? - Бойль развел руками. - Вы же знаете, как крысы подходят к приманке. Первой ее пробует самая слабая и подчиненная крыса, а остальные сидят и смотрят, что из этого получится. Если крыса издыхает от яда, для стаи эта потеря практически неощутима. Стаю, в отличие от нас, можно уничтожить, только истребив полностью, единственный оставшийся в живых - уже зародыш новой стаи. В человеке извечно борется сознательное стремление к свободе с унаследованным от предков неосознанным желанием жить в стае, охотно подчиняясь ее дисциплине. Неудивительно, что после многих цивилизованных попыток мы смогли противопоставить адаптантам только повстанческие отряды - это ведь тоже стаи, Сергей. Стаи против стай. Беда только в том, что их стаи устойчивее наших, поскольку скрепл... укреплены инстинктом такой силы, о которой мы не имеем ни малейшего понятия. Самое неприятное состоит в том, что любое увеличение свободы отдельной человеческой особи неизбежно ведет к уменьшению запаса прочности цивилизации, и причина этому лежит внутри нас. Нам еще миллион лет не удастся избавиться от этого естественным путем. Избавиться - значит поумнеть, а умнеем мы туго. Конечно, можно было бы попытаться искусственно взрастить совершенно иное человечество, свободное от наших врожденных недостатков, технически это уже достижимо,- но зачем нам такое человечество, в котором не будет нас? Возможно, мы просто обречены как вид. Поразительно, что люди только-только начинают это осознавать - отдельные люди, заметьте это, Сергей. Только отдельные. В своей массе человечество, вероятно, никогда этого не осознает.
- Почему? - только и спросил я.
Он посмотрел на меня с жалостью. Так мог бы смотреть добрый учитель на старательного, но безнадежно тупого ученика.
- Не успеет...
Он меня злил. Я докурил сигарету, поискал глазами, куда бы выщелкнуть окурок, и бросил его под топчан. Бойль сделал вид, что не заметил.
- Допустим,- сказал я. - И чем же все это, по-вашему, кончится?
- Э-э... Вы о людях?
- Нет. В людей вы не верите, это ясно, но это ваше личное дело. Я об адаптантах. Они же без нас вымрут. Или вы так не считаете?
- Трудно утверждать. - На этот раз Бойль улыбнулся. - Может быть, сумеют выжить. Видите ли, абсолютно новый вид не формируется в течение одного поколения. Спросите меня об этом через пять тысяч лет - тогда я, пожалуй, отвечу.
- Спасибо...
Он пожал костлявыми плечами:
- Поверьте, я вовсе не собираюсь... как это... затенять забор? Так корректно сказать по-русски?
- Наводить тень на плетень,- сказал я. - Так корректно.
- Да-да. Благодарен вам.
- Послушайте,- спросил я. - Кто вы такой?
- Э-э... Простите?
- Вы не Бойль,- сказал я хмуро. - Я давно знаю, что вы не Бойль. То есть, возможно, вы и Бойль, но вы не тот, за кого пытаетесь себя выдать. Только не изображайте девственницу, у вас это плохо получается. Неужели вы всерьез полагали, что те, кого это касается, не наведут элементарных справок?
Он посмотрел на меня с каким-то детским удивлением:
- Навели?
- Естественно,- сказал я. - В Академии о вас знать не знали. Чего и следовало ожидать. Впрочем, некий Святослав Меррилл Бойль, как ни странно, в природе существует, но ни к науке вообще, ни к антропологии в частности отношения не имеет. Действительно, предки по материнской линии у него русские, из старых эмигрантов. В духе своего исторического однофамильца постоянно проживает в Кембридже... если еще проживает. Шесть лет назад привлекался к суду по обвинению в уклонении от уплаты налогов, но был оправдан. Уважаемый человек, совладелец магазина по продаже сантехнического оборудования... Вам ведь это известно лучше, чем мне, не так ли?
Он понурился. На всякий случай я придвинул к себе автомат. Перегибать палку сегодня не следовало, теперь я это понимал, но раз начал, приходилось продолжать. От прижатых к стене можно ожидать всякого.
- Знаете, почему я вас не сдал сразу же?
- Нет.
- А вы спросите.
- Почему? - покорно спросил Бойль.
- Потому что все это выглядит невероятно глупо. Первое, что приходит в голову нормальному человеку, когда ему дают ознакомиться с подобной справкой,- махровая дубоцефальная глупость вашей легенды. Наводит на определенные мысли о достоверности, однако источники информации, по-видимому, вполне безупречны. Такая легенда попросту невозможна, однако же вы ею воспользовались. Вы не агент и никогда им не были. Вы по своему складу не можете им быть: вы не понимаете намеков. Вы человек не от мира сего и не ученый в общепринятом смысле этого слова, тем более не ученый такой... карикатурно-устаревшей модификации, каким хотите казаться. У вас нет ни одной печатной работы. Однако вы, безусловно, крупный специалист по адаптантам, вот этого я никак не могу понять. Кто вы такой?
Бойль поднял голову.
- Простите,- мягко сказал он,- вас это интересует профессионально?
- Нет,- ответил я. - Считайте, что это личный интерес.
- Я могу об этом перемолчать?
- Лучше бы вам ответить,- сказал я. - И перестаньте коверкать русский язык, вы же не англичанин. Вы не представляете опасности, я это понял. Но есть люди, которые не любят непонятного.
- А вы любите? - спросил он.
- Терплю. Но мое терпение на исходе. Я надеюсь, вы понимаете, что бывает с людьми, когда у них терпение на исходе?
- Они делают глупости,- сказал Бойль.
- Правильно.
- Нет, нет,- быстро сказал Бойль. - Не надо делать глупостей. Вы ошибочно думаете, уверяю. Никакого вмешательства, только наука. Исследования, не способные повредить. Никакой опасности для вас.
- Для меня лично?
- Для вас. И для других. Для всех на вашей Земле.
- Что? - переспросил я.
Бойль медленно потер ладонью морщины на лбу.
- Да. Вы поняли. На вашей Земле, Сергей.
Так.
Наверное, мне полагалось бы опешить. Я не опешил. Я ждал чего-либо подобного. Если после такого признания, сделанного всерьез (а я был уверен, что это именно признание, точнее, начало признания), человек не чувствует, что из него делают идиота, то это у человека сугубо профессиональное. Вычислить было нетрудно, я сделал это еще в госпитале в качестве логического упражнения, но куда труднее было поверить... Невероятные объяснения надо искать только тогда, когда не проходят объяснения вероятные,- если человек принял эту аксиому, он нормален. Я был нормален. А Святослав Меррилл Бойль - не Святослав, не Меррилл и не Бойль - уже говорил, он давал мне первое и единственное из невероятных объяснений, его прорвало взахлеб, так его никогда еще не прорывало, и он говорил, говорил, нимало не интересуясь тем, верю я ему или нет, он говорил невозможные, дикие вещи о другой Земле и другом человечестве, он был смешон и велик одновременно, его невозможно было остановить, и я не хотел его останавливать...
Два Солнца. Очень похожих.
Две Земли. Тоже очень похожие.
Два человечества. Одного корня.
Два? Или больше?
Пока неизвестно.
Не очень давно, каких-нибудь девять-десять тысячелетий назад в историю человечества были внесены распараллеливающие изменения: небольшая, но представительная выборка биологического вида хомо сапиенс была переселена на другую планету. Так на Земле-2 из приблизительно пятидесяти-ста тысяч переселенных индивидов возникло и продолжило развитие человечества-1 человечество-2. Своеобразие природных условий новой планеты определило отклонения в направлении и скорости этого развития, на особенностях которого сейчас нет причин подробно останавливаться, главный же смысл настоящего момента состоит в том, что впервые со времен Великого Разделения технические возможности человечества-2 позволили ему совершить первое посещение человечества-1 ради его изучения и рассмотрения вопроса о целесообразности возможного контакта в будущем, каковое посещение близится к успешному концу, так что, вы должны нас понять, мы просим, мы даже очень просим вас считать сообщенные вам сведения конфиденциальными...
- А это что? - спросил я, постучав пальцами по "Новому подходу к изучению миграций", торчащему из проектора, и, не удержавшись, хмыкнул. - Поиск корней?
Самое интересное, что глаза старика загорелись, а механическая шкатулка была пущена вновь:
- Существует несколько гипотез о причинах Великого Разделения, в настоящий момент я проверяю наиболее безумную...
И прочее, и прочее, и прочее. Почти Бернс. Прочего было много. Закусив губу, я слушал молча, почти не перебивая. И прочее, и все такое прочее... Теперь уже точно Бернс и Маршак.
И два человечества.
Нельзя сказать, чтобы даже теперь я безоглядно поверил Бойлю. Нельзя сказать, чтобы я не поверил ни одному его слову. А только не был он сумасшедшим, это я вам точно говорю. Скорее я подумал бы такое о себе - с психикой агентов, имеющих не по чину резвое воображение, случаются любопытные вещи. Разгадка не разгадка, объяснение не объяснение, но что-то от рабочей гипотезы, за неимением лучшей, во всем этом присутствовало, и такая гипотеза меня не вдохновляла. Такая гипотеза била наотмашь. В памяти с перископной глубины суетливо всплыло и закачалось: "Нам нужно наше отражение. Мы не знаем, что делать с другими мирами..." Н-да... Вот оно - отражение. Мы и с нашим-то миром не знаем, что делать. Зачем мы им? Чем, ну чем мы можем их заинтересовать? Своих братьев по разуму и генокоду, если Бойль не врет. Ведь не нашей же технологией... Чем еще? Техникой организованного истребления людей? Вряд ли это им нужно, если только у них не те же проблемы, что у нас. Тогда чем? В альтруизм человечества-два что-то не верится. В добровольный альтруизм человечества, какой бы номер оно ни носило, не верится вообще. Получается, что мы можем заинтересовать их только сами собой как объектом наблюдения, как объектом научного интереса Бойля и ему подобных - кстати, сколько их среди нас всего? - вот только человек так устроен, что быть ему под взглядом всегда унизительно, а иногда, в иные моменты истории, не просто унизительно, а стыдно, невозможно стыдно...
Показать ему весь наш стыд... Да ведь он его уже видел.
Бойль кончил говорить. Струйка пота, сорвавшись с его лба, пошла чертить извилистое русло. Теперь он ждал, что скажу ему я. Я не сказал - не мог. Наверное, следовало произнести что-нибудь приличествующее случаю, а я пробормотал два, всего два жалких слова:
- Нашли время...
Вертолет полз в низких облаках. Каша со всех сторон обзора была основательная, плотная, без всяких легкомысленных тучек-странников и прочих неорганизованных обрывков, без цепи жемчужной и степи лазурной. Казалось, мы висели на месте, и только щекотная вибрация пола выдавала полет, дробились об остекление снежные заряды да еще свистела над головой турбина, всасывая воздух и снег, и с надтреснутым низким гулом вращался несущий винт. Вертолет был маленький, созданный в забытые времена - скромная муниципальная машина для десантирования в городских условиях мелких групп, легкая, очень маневренная, без изобилия навесных излишеств, но с прекрасными возможностями локации по земле и воздуху. Сейчас экран панорамного локатора по воздуху отражал отсутствие в последнем постороннего металла, зато экран локатора по земле, наполовину скрытый спиной пилота, рисовал красивую трехмерную картинку: вот он проспект - даже уцелевшие по обочинам скелеты деревьев получились вполне прилично,- вот прилегающие улицы и эстакада надземки, а вот виден бывший гипнотеатр с просевшей от снега крышей, далее давно разграбленный супермаркет, а за ним вот-вот покажется то, что нам нужно, тот самый дом со знаменитым на всю Москву винным баром "Истина" на первом этаже - чудесное было местечко, но Дарье почему-то не нравилось и последний год я туда не ходил...
Когда отряду для штурмовой работы придают вертолет, это прекрасно. Пусть летчик, вполне сознающий свою дефицитность, капризен и брюзглив, но так или иначе работать над очередной сорокаэтажкой можно одновременно сверху и снизу. Основная сила атакует подъезды и окна, верхняя группа сыплется вниз, кроя противника огнем и яростным матом. Наташа меняет снайперскую винтовку на короткоствольный автомат. По коридорам, если они есть, с волчьим воем путешествует дефектная реактивная граната Дубины Народной Войны, рикошетирует от стен и потолков и разрывается в безопасном отдалении как от нас, так и от адаптантов. Но клещи сжимаются. Если нет - тогда крайнее средство: нижние этажи по команде очищаются, в вентиляционные шахты пускается газ, а спасающихся от него бегством отстрелять уже несложно. Но это, повторяю, на крайний случай. Теоретически в здании могут быть и люди.
-...А в двадцатом отряде еще такое было,- продолжал Гарька. - Видят: над домами струя пара метров на триста вверх - снегоед, ясное дело! Сто лет уже не видели. Только очень уж странно работает: пар - импульсами. Выпустит серию и замрет на полминуты, выпустит и замрет, потом опять. Пригляделись - сигнал бедствия, классика: три точки, три тире, три точки. Выстрелы слышны. Послали, естественно, штурмовую группу на выручку, сам командир двадцатого с ними пошел, тоже был любитель делать чужую работу,- только эту группу с командиром и видели. Капкан. Хорошо, говорят, ребята держались, минут десять. Никто там, конечно, бедствия не терпел, и рассчитано все было по высшему классу. Вот вам и олигофрены-имбецилы. Что ты сказал?
- Утомил,- повторил я.
- Это я от тебя уже слышал. Ты мне скажи про адаптантов: кретины они или все-таки нет?
- Заткнись,- душевно сказал я. - Это все, что я могу тебе сказать про адаптантов, да и про кретинов тоже.
- Один из нас точно кретин,- хмуро вставил дядя Коля.
На всякий случай я предпочел не выяснять, кого он имел в виду. Может быть - меня. Если это так, тогда сегодня уже третий человек указывает, где мне нужно быть и что делать. Что-то много.
Интересно, не в первый раз подумал я, почему Сашка так легко позволил мне участвовать в этой по сути ничего не решающей операции - для разрядки, что ли? Он заботливый...
Вертолет встряхнуло. Обе скамьи внезапно и синхронно провалились в преисподнюю, там бы им и остаться, но они вернулись и наподдали по копчику. Вацек замычал, прикусив язык. Дядя Коля клацнул зубами. Дубина Народной Войны уронил гранатомет, повалился на Наташу и был по окончании рефлекторных объятий отвергнут с отпихиваниями.
- Эй! - заорал Гарька. - А поосторожнее?
Пилот повернул к нам голову. Лицо у него было потное. Совсем не такое лицо было у него пять минут назад, самодовольная была морда, даже не морда, а штампованная тыловая ряшка; он сразу же начал покрикивать с интонациями о-очень большого начальника, что не туда-де мы сели и не так сидим,- но когда в вертолет насупленным медведем полез дядя Коля, прижимающий к груди пулемет с самодельной патронной коробкой на четыре состыкованные ленты и не подпоясанный разве что танковой гусеницей, моментально умолк и больше не не высовывался.
- Здесь! - прокричал пилот. Я взглянул на дядю Колю. Дядя Коля кивнул.
- Садимся,- сказал я.
Пол ушел из-под ног. Вертолет падал. На секунду в облаках мелькнул просвет, и тотчас затянуло снова. Примолкшая было турбина буркнула и взвыла хриплым воем - вертолет завис и закачался, примериваясь. Дядя Коля уже щелкал замком, воюя не на жизнь, а на смерть с примерзшей дверцей. Снизу фонтаном взлетело облако снега. Ударило по окнам.
- Прыгайте! - крикнул пилот.
Дядя Коля откатил-таки дверцу. Одно мгновение белую муть в овальном проеме загораживала его спина, потом она исчезла. Вторым под вопль пилота: "Быстрее, сносит!"- прыгнул я, третьей - Наташа. За ней почти одновременно кувыркнулись в снег Гарька, Вацек и Дубина Народной Войны. Как ни вымело на этой крыше, снега хватило на то, чтобы уйти в него по пояс. Вертолет сразу же пошел вверх и через секунду пропал из виду. Через десять секунд его не стало слышно.
Теперь все молчали, даже завязший в сугробе Гарька. На этой высоте ветру было где разгуляться, снежная крупа неслась почти горизонтально, и было трудно отделаться от ощущения, будто мы выброшены за ненадобностью в ледяной пустыне за тысячу километров от человеческого жилья, и вовсе не верилось, что человеческое жилье находится у нас под ногами. Бывшее человеческое. Дубина Народной Войны выполз на наст и на ветру сразу же начал стучать зубами - что-то неладное творилось с его термокостюмом. По возвращении надо будет добыть ему новый, отняв его у какого-нибудь дубоцефала... Дядя Коля снял с себя "горб" и извлек из него веревку. Я откашлялся в "уоки-токи", чтобы всем было слышно:
- Командуй, дядя Коля...
Вот именно так авторитет и зарабатывают - если, конечно, твое имя не Наполеон Буонапарте. И это надо было сказать сейчас, потом могло быть поздно. Как ни отработана нами техника проникновения в здание, она оставляет место для многих случайностей. Никто и никогда заранее не скажет, что ждет группу внутри, после того как в башенке посередине крыши упадет дверь. Дом может быть пуст. Он может оказаться набитым битком, и попытка атаки сверху будет заведомо обречена на неудачу. В ясную погоду группу могут с азартом гонять по всей крыше огнем с более высоких зданий, отстреливая поодиночке, и на основании личного опыта я могу сказать, что в этом нет ничего веселого. В метель или туман, напротив, легко затеряться и начать блуждать наугад с риском продавить своей тяжестью снежный карниз - что до меня, то я предпочитаю более спокойные мысли, чем те, которые возникают у человека при падении с высоты в сто пятьдесят метров. Но метель, конечно, кстати: за воем ветра и нулевой видимостью наша высадка теоретически могла остаться незамеченной...
Хотелось в это верить.
Веревка, привязанная к ограждению, неритмично подергивалась - дядя Коля уже исчез за краем крыши. Как он со своим пулеметом ухитряется спускаться к окну вниз головой в ежесекундной готовности дать очередь - ума не приложу. Страха высоты у эксперта по самообороне никакого, а отсутствие суеты в действиях и мыслях просто поражает. Вот бы кому нами командовать, не Сашке Столповскому...
Кстати, успел подумать я, интересный вопрос: зачем Сашке командование отрядом? В особенности таким отрядом, где каждый третий помнит его вздорным лаборантишкой. Темна вода во облацех, да и полевой командир из него, надо сказать... Ладно, замнем. Сказано при дамах: "Не тронь герань - вонять не станет". Цитата. Дядя Коля.
Металлическая дверь в нише башенки была полузанесена, заперта и хорошо выглядела, она явно никогда не подвергалась взлому. Сейчас ей это предстояло в первый раз. В некоторых случаях лучшее подручное средство - отмычка, а лучшая в мире отмычка всегда при мне. Я разгреб вокруг двери снег и загнал кумулятивную гранату в подствольник.
- Отошли все!
- Уже? - дробным от стука зубов шепотом спросил Дубина Народной Войны. - А дядя Коля?
Вечно он скажет под руку какую-нибудь глупость. Может быть, не следовало сегодня брать его с собой? Нет, пусть учится. Ученье - свет.
- Дядя Коля уже внутри,- объяснила Наташа. От нетерпенья она притоптывала. Притоптывал и Гарька.
- Карлсоны! - ожил мой шлем голосом Сашки Столповского. - Карлсоны, как слышимость? Готовы?
- Фрекен Бок, слышу хорошо,- ответил я. - Слышу вас хорошо. Готовы. Повторяю: готовы.
- Пора. Начинаете вы.
- Понял,- ответил я. - Начали.
Приклад с силой отбросил назад мое плечо. Туго ударило по ушам. На месте дверного замка образовалась аккуратная дыра. Дверь лязгнула и повисла на одной петле, открывая ход в чердачные объемы. Внутри было пустынно, темно и гулко, в громоздких металлических коробах летаргически спали заржавленные механизмы лифтов. В полу был открыт серый прямоугольник, оттуда просачивался свет и высовывалась голова дяди Коли.
- Что? - спросил я. Хотя уже было видно, что. Как всегда, дядя Коля норовил сделать работу за других.
- Пока чисто,- он поднял забрало и сплюнул куда-то вбок. - Здесь никого. Спускайтесь.
Странное это было здание - нацеленное, угловое в плане, как классическая неравнобокая флешь на пересеченном рельефе, и, не в пример другим зданиям, совершенно не пострадавшее, будто флешь воздвигли не перед боем, а много позднее, в потакание мирному любопытству потомков. Странной была не форма здания - это бывает. Странно было то, что оно до сих пор не выгорело. Зато оба крыла соединялись между собой только через чердак, и дядя Коля устал на каждом этаже крушить подручными средствами тощие стенные панели. Десятую по счету он просто расстрелял, проведя стволом пулемета по овалу, и выбил овал ногой. Адаптантов не нашлось и здесь, зато где-то внизу, пока что далеко, колотилась автоматная стрельба, да еще время от времени оживала связь. Слышно было плохо.
- Карлсоны! Что у вас? - кричал Сашка.
- Пусто. Фрекен Бок, у нас пусто. А у вас?
- У нас не пусто. Идем со "щитом", гоним к вам. Хорошо гоним - их немного. Встречайте.
- Встретим.
Я чувствовал облегчение. Теперь я понял и признался себе, что держало меня в напряжении и чего я боялся: не того, что мы не справимся с теми, кто здесь засел, нет. Я до жути, до пота и побеления щек боялся, что в этом доме опять окажется своеобразный, ни на что не похожий "родильный дом" адаптантов, как это уже было однажды, и я боялся того, что нам неизбежно пришлось бы сделать с этим "родильным домом". Это тоже было. Мы сделали это, но никто из нас не хочет об этом вспоминать. Может быть, в этом и заключается самое ценное, спасительное свойство человеческой памяти: уметь не вспоминать, не напоминать себе, когда не удается забыть. На старости лет мне только и останется - не вспоминать...
Мы продвинулись на этаж ниже, и дядя Коля с треском вышиб еще одну стенную панель:
- Хватит. Дальше не пойдем. Айвакян - ты старший. Вы трое перекрываете лестницу здесь. Мы держим лестницу в том крыле. Самойло, Юшкевич - за мной!
Это было разумно. Правда, я оставил бы эту лестницу себе, а старшим в другой группе назначил бы Наташу, а не Гарьку. Но дяде Коле было виднее. Он боком пролез в пролом, держа у живота пулемет, игрушечный в его лапах, и нимало не интересуясь, последовал ли кто-нибудь за ним в эту дыру. Он все еще оставался инструктором по самообороне, исповедующим железное кредо: хочешь выжить - делай как я, не хочешь - твое дело, никто не заставляет. Но тогда отойди в сторону и не мешай.
В мертвых квартирах пахло запустением и промороженной пылью, кое-где валялось барахло. Сухо потрескивали стены. В одной комнате нашлась собранная на полу детская железная дорога. Крохотный паровозик застыл перед шлагбаумом.
- Что скажешь? - спросил дядя Коля. Он выглядел угрюмым. Мы обшарили этаж и заняли позицию: лестница здесь была точь-в-точь такая, как в другом крыле,- узкая и удобная для сдерживания противника. Беспорядочная стрельба снизу мало-помалу приближалась. Гуляло сумасшедшее эхо.
- Что говорить? - я пожал плечами. - Их здесь никогда не было, видно же. Вац, ты что скажешь?
- Не было.
- То-то,- со значением сказал дядя Коля. - Послушай-ка лучше. Усек? Их и внизу от силы с пяток. Стратеги... маму!.. Думали, тут их до черта, а их...
- Не вижу плохого,- перебил я.
Секунду дядя Коля глядел на меня сумрачным неандертальским взглядом.
- И чему я тебя учил...
- А что?
- А то, что они с нами не воюют. Ты еще не понял? Мы знаем, как они умеют драться, вспомни, как они дрались за "родильный дом", - так вот: они с нами не дерутся. Они перед нами бегут и огрызаются лишь в самом крайнем случае. С полицией и десантниками они дрались отчаянно и брали верх, а перед нами бегут. Почему? А слияние стай? Уже последнему дурачку должно быть ясно, что у них единое командование. В городе полно людей, только воевать некому, а нестроевые воротят рожи: не наша, мол, забота драться, и думать об адаптантах не желаем, пусть штаб думает...
- Нестроевые на окраинах отбиваются от снега,- возразил я. - Ты не видел, какие там барханы. Когда ветер - страшное дело.
- Вот где страшное дело! - рявкнул было дядя Коля, но тотчас понизил голос. - Здесь! Не где-то, а здесь! И вот здесь! - Он гулко постучал себя по шлему. - Что, не так? Оставляют нам на расправу всякую мелочь от щедрот, а мы и рады стараться: ура, мол, отбили еще один дом. Сокр-р-рушительная победа. Ура, отбили квартал! Знай наших. Ура-ура, вчера продвинулись на двести метров, а сегодня рванем на триста! Сожмем пружину еще немного! Чувствую: что-то будет...
- Что-то всегда бывает,- без охоты возразил я.
- Бывает! - зло сказал дядя Коля. - Еще как бывает! И будет! Когда - не знаю, как - не знаю. Но добром не кончится, это я тебе точно говорю. Скажи: что может знать о сети рыба?
Опять он за свое. Я отмолчался. Почему-то вспомнился эпизод: мужчина и женщина на ничейной территории водили большой двуручной пилой, пилили дерево. На дрова. День был тихий, ржавая пила визжала на несколько кварталов. За спиной у мужчины висел автомат, очень старый, еще "Калашников", с отбитым прикладом и стертым воронением. Наверное, мужчина повесил его просто для поднятия духа - целью они были превосходной. Им дали закончить работу и уйти, они еще долго вязли в сугробах, унося свои три полена, и только потом началась перестрелка. Эту парочку видели и перед другими отрядами, иногда порознь, а иногда вместе и даже с детьми. Было это тягостно и непонятно: люди, живущие размеренной жизнью на ничьей полосе, продвигающиеся вместе с ничьей полосой и не желающие ни нас, ни адаптантов... Зато дядя Коля был мне понятен: как всякий человек, не владеющий всей полнотой информации, он вечно полагал, что с ним играют в нечестные игры и даже как-то раз спросил меня шепотом, действительно ли существует штаб очистки или он придуман специально, чтобы валить на него вину за наш вечный кафтан имени Трифона. Но удивил: прежде считалось доказанным, что дядя Коля и отвлеченные метафоры суть понятия несовместимые. Видно, допекло. Рыба в сети... Или нет: о сети. Что может знать. Гм. Что может, то и знает. Рыба. Это такая, с плавниками. Вкусная штучка, особенно на сковородке под майонезом, сто лет не ел...
Я проглотил слюну. Этажах в пяти ниже нас рванула граната. Прорезав эхо автоматных очередей, заметался одинокий отчаянный крик. И сразу все смолкло. Тишина была оглушительная. Тишины не хотелось.
- Карлсоны! - прокричали снизу. - Что у вас?
- Пусто.
- Карлсоны, не слышу!
- Пусто! - во всю мощь легких рявкнул дядя Коля. - Пусто у нас!
- Везет некоторым. Спускайтесь!
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |