На лице Эдуарда, словно вырезанном из камня, не дрогнул ни один мускул.
— Вот почему я хочу, чтобы этот сын шлюхи постоянно находился под наблюдением. Мои люди в Шотландии будут настороже, чтобы не пропустить ни малейшего признака того, что он поддерживает связь со своими прежними союзниками. Малейшего намека на обман будет достаточно, чтобы Брюс провел остаток жизни в Тауэре. — Эдуард помолчал. — И я хочу, чтобы ты тем временем вернул себе его доверие… — Он повелительным жестом воздел руку, когда Хэмфри осмелился возразить. — Брюс вернулся ко мне, потому что ему больше некуда податься. Это был жест отчаяния. И я не настолько глуп, чтобы полагать, будто он выдаст мне какие-либо сведения, способные причинить вред его людям. Он даст мне только то, что необходимо для поддержания моей веры в него. Но я хочу, чтобы ты выудил у него остальное — все, что может пойти на пользу моей грядущей кампании. Пей с ним, беседуй с ним, докажи, что ты — по-прежнему его друг.
Хэмфри предпочел промолчать; он не доверял себе.
— И последнее, Хэмфри. Добиваясь дружбы Брюса, выясни, что случилось с ним в Ирландии. Он сказал, что его ранили арбалетным болтом. Я хочу знать, кто напал на него и жив ли еще нападавший.
Хэмфри озадаченно нахмурился, когда король вышел из-за конторки.
— Я могу спросить, зачем вам это нужно, милорд?
Король подошел к длинному столу, чтобы налить кубок вина. На стене над ним Уравновешенность попирала ногой скорчившееся тело Гнева, сжимая в руке лозу, которой намеревалась отхлестать Порок.
— Я просто хочу знать, что заставило его капитулировать, — ответил Эдуард, отпивая глоток вина. — Ты понимаешь меня?
— Да, милорд.
— Кто напал на него, Хэмфри. И жив ли еще этот человек.
Роберт шел вслед за церемониймейстером по коридору. Брат и два оруженосца держались позади. Издалека доносились музыка, голоса и смех. Он радовался возможности сменить обстановку, поскольку последние пять дней по большей части провел в своих апартаментах, ожидая решения короля относительно предложения Ольстера. Стены давили на него, напоминая о будущем, и у него было много времени на размышления. Он приходил в отчаяние оттого, что аббатство и запертая шкатулка находились так близко, оставаясь в то же время недостижимыми для него. Ему обязательно нужно было вновь увидеть короля; всмотреться в его лицо в поисках признаков того греха, который, как он подозревал, таился в его бесцветных глазах. Наконец, сегодня утром, когда нервы у Роберта были натянуты, как струны, ему сказали, что вечером король приглашает его на празднество.
Впереди показались двойные двери, ведущие в Белый зал. Когда они распахнулись, на Роберта нахлынула какофония голосов и приятная волна тепла, столь желанная после вечерней прохлады. Стены и мебель были выкрашены в белый цвет и сверкали холодной красотой; перед ним раскинулся зал настоящего зимнего дворца, украшенный гобеленами цвета слоновой кости и серебра, на которых рыцари преследовали единорога. В первой сцене охотники и собаки пробирались по снегу, а в финальной — убивали зверя. Тут единорог, погибший от руки рыцаря, превращался в прекрасную девушку, лежащую под засыпанными снегом деревьями.
В конце зала была устроена галерея с арочными проходами, пробитыми в стене между деревянными панелями, через которые сновали слуги. Над галереей нависала площадка, над которой виднелись головы менестрелей. К металлическим звукам арфы и рокоту барабана присоединились голоса двух молодых мужчин. Они воспевали подвиги сэра Персиваля[28] и его поиски Святого Грааля. Их песнь порхала под потолочными балками зала, тогда как внизу разворачивалась сцена, готовая соперничать с теми, что происходили в свое время в Камелоте.[29]
Почти все пространство зала занимали два длинных стола, стоящих друг напротив друга. Они были накрыты льняными скатертями, а по обеим сторонам располагались скамьи с разбросанными по ним атласными подушечками. На скамьях восседали лорды и леди в бархатных туниках и шапочках с перьями, атласных платьях и вуалях. Пламя восковых свечей отражалось в изогнутых боках серебряных чаш и кубков. Когда в зал вошли последние гости, среди которых оказался и Роберт со своими людьми, слуги уже разносили миног в собственном соку, мясо морских свиней и диких кабанов и пироги с зажаренными целиком птичками.
На мгновение Роберту показалось, что он вновь очутился в зале замка своего деда в Лохмабене. Его окутывали теплый смех и песни, в воздухе висел запах жареного мяса оленя, на которого он только что охотился вместе со старым лордом, он прислушивался к стону волынок, а в глазах деда поблескивали довольные искорки, когда он смотрел, как его люди купаются в лучах его щедрого гостеприимства. Но наваждение разлетелось вдребезги, едва только взгляд его упал на стол для почетных гостей, стоящий на возвышении в дальнем конце зала. Там восседал король Эдуард, величественный и импозантный в снежно-белой мантии, подбитой мехом горностая. По левую руку от него сидела молодая королева, а по правую — сэр Ричард де Бург.
Церемониймейстер ввел его внутрь, и Роберт почувствовал, как на него обратились взгляды нескольких сотен мужчин и женщин. Уголком глаза он видел море раскрасневшихся лиц с алыми губами — лорды наклонялись к своим соседям и что-то негромко говорили, а перепачканные жиром пальцы застывали в воздухе перед тем, как схватить кубок или кость. Среди любопытных и пренебрежительных взглядов были и полные ненависти. Члены Круглого Стола, некогда бывшие его братьями в ордене Рыцарей Дракона, собрались здесь в полном составе, и их презрение было столь же ощутимым, как удар в лицо.
Роберт опустил руку на пояс, туда, где в обычных условиях висел бы его меч. Но увы — клинок деда, который возвратил ему Ольстер, остался в его покоях. Никому не дозволялось входить с оружием в королевский зал, в особенности человеку, который еще несколько дней назад считался предателем. Рядом с лордами и графами сидели женщины, и среди них была Джоанна де Валанс, сестра Эймера и супруга Джона Комина. Она родила Комину двоих детей, пока тот пользовался благосклонностью Эдуарда, но, когда ее супруг присоединился к мятежникам, король повелел Джоанне с отпрысками вернуться в Англию. С гобелена за ее спиной на Роберта смотрели волки.
Его брата и оруженосцев усадили на свободные места, а его самого церемониймейстер пригласил за стол короля. В одиночестве поднимаясь по ступеням, Роберт услышал, как ахнул брат, но не оглянулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Остановившись перед королем, он поклонился, думая о том, что все присутствующие здесь могли стать жертвами грандиозного обмана, устроенного этим человеком. Ему вдруг захотелось крикнуть им, что их возлюбленный король одурачил их всех.
— Милорд.
Эдуард ответил ему пристальным взглядом, словно стараясь прочитать его мысли. После долгой паузы он проронил:
— Можете сесть.
Роберт выпрямился и двинулся вдоль стола к свободному месту в самом конце. Он прошел мимо Хэмфри де Боэна, который даже не взглянул в его сторону, а отвернулся и заговорил с молодой женщиной, сидевшей рядом. Высокая и стройная, она надела воздушное платье из жемчужно-белой венецианской парчи, и единственным ярким пятном в ее облике были раскрасневшиеся от вина щеки. Она кивнула чему-то, что сказал ей Хэмфри, но окинула Роберта оценивающим взором холодных глаз. Это была Бесс, младшая дочь короля. Она уже ничуть не походила на шаловливую юную принцессу, сунувшую подарок в ладонь Елены де Боэн и подтолкнувшую ее к нему десять лет назад на турнирной арене. Роберт заметил, как она накрыла руку Хэмфри своей ладонью. По другую сторону от Бесс сидела Элизабет де Бург.
Дочь Ольстера ничем не напоминала ту девчонку-оборвыша, которая скиталась с ним по Ирландии всего каких-то несколько месяцев назад. Худощавая, в платье цвета слоновой кости, с черными кудрями, уложенными под серебряную сеточку, она все еще выглядела хрупкой, но это была мягкая, изысканная хрупкость. Ей вот-вот должно было исполниться семнадцать, и она находилась как раз в том возрасте, когда девочка превращается в женщину. Опустив голову, она старательно избегала его взгляда, уставившись куда-то себе под ноги. Кровь вскипела у Роберта в жилах, когда он с горечью подумал о том, какую злую шутку сыграла с ним судьба — и ее отец. Пройдя мимо епископа Бека и еще одного пожилого мужчины, кутающегося в кремовую накидку, он занял свое место в конце стола. Когда к нему, бесшумно ступая, подбежал слуга, чтобы наполнить кубок, Роберт вдруг заметил, что старик смотрит на него. В сердце ему словно вонзился осколок льда, когда он узнал его. Это был его отец.
За те шесть лет, что прошли с момента их последней встречи, черные волосы лорда Аннандейла поседели и поредели. На затылке у него явственно просвечивала плешь, как тонзура у монаха. Нос покрылся паутиной багровых прожилок, а кожа под подбородком и на шее обвисла и взялась складками. Его некогда мускулистая и поджарая фигура расплылась, и просторная накидка не могла скрыть большого живота. А вот глаза, эти холодные и бесстрастные голубые глаза, оставались такими же. В них Роберт увидел сотню разочарований и тысячу сожалений. Отец крепко сжимал в руке кубок с вином. Прищурившись, он смотрел на Роберта, и тот увидел в его взгляде презрение и обвинение. Отец открыл было рот, чтобы заговорить, но тут со своего места поднялся король, и гости притихли. В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом шагов слуг и негромким лязгом посуды. Лорд Аннандейл так ничего и не сказал и лишь поднес к губам кубок с вином.
— Сегодня вечером мы празднуем помолвку моей дорогой дочери Элизабет с графом Хэмфри. — Король Эдуард помолчал, пережидая аплодисменты и приветственные крики.
Роберт смутно разглядел внизу своего брата. Тот смотрел на их отца, и на лице его явственно читался ужас. Подхватив со стола свой кубок, Роберт заметил, что у него дрожат руки. Король продолжал, но слова его не доходили до сознания Роберта:
— Мы также празднуем предстоящую свадьбу леди Элизабет де Бург, дочери графа Ольстера, с сэром Робертом Брюсом.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Окрестности Тернберри, Шотландия
год
Фигуры, закутанные в шерстяные плащи с капюшонами, приблизились. Старший из двух с трудом пробирался по мокрому снегу, а младший тащил в руках два ведра. Эффрейг вышла им навстречу, щуря глаза, слезящиеся от ветра, который раскачивал ветки дуба, и те отвечали ему жалобным скрипом и вздохами. Голые, как рога оленя, сучья были увешаны медленно вращающимися плетеными корзинками. Старуха обратила внимание, что старший из мужчин, проходя под дубом, неловко перекрестился. В былые времена она непременно высмеяла бы его, ведь совершенно ясно, что вера его слаба, раз он решился прийти к ней. Она неизменно получала удовольствие от своей власти над деревенскими жителями, отчаявшимися и обиженными, когда мольбы к Богу оставались без ответа. Сейчас же она не обратила на это никакого внимания. Молитва все равно оставалась молитвой.
— Ангус, — угрюмо приветствовала она мужчину, — что ты мне принес?
— Молоко и яйца, — прохрипел Ангус, лицо которого раскраснелось от ветра. — И Ада передаст тебе три кроличьи шкурки, если ты приготовишь еще одно снадобье для Мэри. — В водянистых глазах мужчины появилось просительное выражение. — Она опять свалилась в лихорадке. Хуже, чем в прошлый раз.
Эффрейг почувствовала, как в ней поднимается гнев, хотя и сама не знала почему.
— Оставь их у двери. — Она раздраженно кивнула на долговязого юнца с ведрами в руках. Тот подошел к дому, а она сняла с пояса мешочек и протянула его Ангусу. — Здесь травы для твоей жены. — Когда он взял его, она добавила: — Отведи свою семью обратно в деревню. Твоя дочь нуждается в тепле и сухости. Мои снадобья не всесильны. О теле нужно заботиться так же, как и о душе.
Но Ангус лишь покачал головой.
— Они — глупцы, те, кто вернулся. Какой прок заново отстраивать дома или засевать землю, если английские собаки придут опять и все сожгут? Нет, — решительно заявил он, глядя на своего костлявого сына, который подошел к нему и остановился рядом. — В лесу, вместе с остальными, нам будет безопаснее. Мы построили шалаши, которые уберегут нас от дождя и снега, а скотину, которую нам удалось спасти, мы разделили на всех. Кое-кто предлагает с наступлением оттепели идти на север, в горы, куда за нами не смогут последовать рыцари на своих боевых конях. Сейчас у нас перемирие, но долго оно не продержится. Англичане вернутся весной, точно тебе говорю.
Эффрейг едва не задохнулась от гнева, но вовремя сообразила, что злится на саму себя. Она могла унять головную боль или вычистить гной из нарыва, принять ребенка, пришедшего в мир, или помочь женщине зачать. Но теперь эти мужчины и женщины просили невозможного. «Сделай так, чтобы мои семена взошли в сожженной земле. Наполни мою опустевшую кладовку. Помоги нам победить англичан. Верни мне моего сына». Да и боги тоже ожесточились и уже не столь охотно прислушивались к ее мольбам, как раньше. Судьбы падали с ее дерева, так и не осуществившись. В прошлом году один мужчина пришел к ней вне себя от ярости и горя. Он просил ее сделать так, чтобы он мог жениться на любимой женщине, но та погибла, когда англичане напали на деревню. И вот после этого случая Эффрейг засомневалась в своих силах.
— Ты глупец, — кисло заявила она Ангусу, плотнее запахиваясь в накидку. — Ты же не знаешь наверняка, вернутся англичане или нет. Или ты готов рискнуть жизнью своей дочери из-за пустых слухов? Граф Роберт обязательно узнает о том, что Тернберри разрушен. Он придет с целой армией, чтобы восстановить крепость, и защитит своих…
— Так ты до сих пор ничего не знаешь? — перебил ее Ангус. — Брюс сдался на милость английского короля. Он пересек границу два месяца назад и отправился в Лондон. Вся деревня только об этом и говорит. Так что от него никакой помощи мы не получим. — Выражение ее лица заставило его умолкнуть. — Ладно, мне пора возвращаться. — Нахмурившись, он с надеждой воззрился на нее. — Снадобье?
— Приходи завтра. — Эффрейг не смотрела на него.
Взгляд ее был устремлен на плетеную клетку на дереве у нее над головой, в середине которой висела корона из вереска и дрока, выбеленная солнцем и временем. Она не сводила с нее глаз, пока мужчины не скрылись в лесу. Но потом кровь вскипела у нее в жилах, и она, изрыгая проклятия, заковыляла по снегу к дому. Ветер подхватил ее накидку и сорвал с плеч. Она не стала поднимать ее. К стене хижины была прислонена длинная раздвоенная рогатина. Схватив ее, Эффрейг вернулась к дубу. На щеках у нее заалели яркие пятна. Ухватив рогатину обеими руками, она остановилась под деревом и нашла взглядом корону. Сердце ее учащенно билось в такт словам, звучавшим в ушах.
Сорви ее.
Она, с натугой подняв рогатину, ткнула ею сквозь ветки. Ее остановил женский крик. Тяжело дыша, Эффрейг оглянулась. Раздвоенный кончик рогатины подрагивал в нескольких дюймах от клетки. На пороге хижины стояла ее племянница, прижимая к груди маленькую дочку.
— На улице сыро, Бригитта, — хрипло выдохнула Эффрейг. — Забери Елену в дом. — Она вновь вернулась к прерванному занятию, но руки у нее горели от усилий, которые требовались, чтобы удержать длинную и тяжелую рогатину над головой, и ей пришлось опустить ее.
Бригитта вышла из дома и зашагала к ней. На ветру платье облепило ее худенькую фигурку, так что бедра и ключицы выпирали из-под тонкой ткани, и растрепались ее черные, как вороново крыло, кудри. Девчонке едва перевалило за двадцать, но она выглядела намного старше своих лет. Лицо осунулось от тревог и беспокойства, в глазах поселилось загнанное выражение. Тем не менее голос ее сохранил прежнюю силу.
— Что вы делаете, тетушка?
— Ангус говорит, что Брюс сдался английскому королю. Он бросил нас. — Взгляд Эффрейг вновь метнулся к корзинке. — Я сброшу его судьбу вниз! Сорву ее!
Не успели эти слова слететь с ее губ, как перед ее внутренним взором всплыл образ Роберта, сидевшего у ее очага пять лет назад и глядевшего, как она плетет корону из вереска, дрока и полыни. Яростный огонь честолюбия, горевший в его глазах, напомнил ей его деда. Образ померк, сменившись лицом отца Роберта, исполненным презрения и ненависти. Он приходил к ней однажды, как его отец до него и как сын — после, когда ему потребовалось ее искусство. Он был зол и разгорячен вином, но она взяла его деньги и составила для него заклятие.
Потом, когда один из его людей надругался над ней, она пришла к графу, дабы умолять его свершить правосудие, и синяки и ссадины были еще свежи на ее шее и бедрах. Но ублюдок лишь рассмеялся ей в лицо, заявив, что его человек один стоит тысячи ведьм. И это после того, как она сплела его судьбу и спасла при родах его сына и наследника. На следующий день она в клочья разорвала его судьбу, а обрывки раскидала под стенами замка Тернберри. За это он навсегда выгнал ее из деревни.
Оба они, и отец, и сын, хотели одного — стать королями Шотландии. История повторялась. Быть может, уничтожив первую судьбу, она, сама того не подозревая, прокляла сына; сына, которого сама же и привела в этот мир, окровавленного и кричащего, когда в небесах яркой багровой точкой рдел Марс; сына, который до сих пор шел по стопам своего отца.
Из задумчивости ее вывел голос Бригитты:
— Вы решили уничтожить то, что совершили, призвав богиню, твердо веря в то, что делаете, из-за слов перепуганного крестьянина?
— Боги смеются надо мной, девочка. Я не могу сделать человека королем. Не могу вылечить шрамы Елены, как не могу вернуть и твоего мужа и сына.
При воспоминании об этом на лице Бригитты отразилась скорбь, словно пятно, проступившее на ткани. Ее муж погиб во время нападения англичан на Эйр, сбитый с ног и затоптанный копытами дюжины коней, когда бежал домой, а сына зарубили английские клинки после того, как тот бросился на помощь отцу. Бригитта видела, как все случилось, из окна своего дома. Когда она выскочила на улицу и подхватила умирающего сына на руки, рыцари промчались мимо, держа в руках горящие факелы, которые намеревались забросить на соломенные крыши. К тому времени как она, спотыкаясь, добрела до дома, перепачканная кровью своих близких, тот уже полыхал, как свеча. Она сумела спасти дочь, но у девочки остались на теле шрамы. Одна сторона лица Елены была мягкой и гладенькой, а другая превратилась в месиво из рубцовой ткани, лохмотьев и сморщенной кожи, взявшейся пузырями, словно свинина, которую жарят на сильном огне.
Эффрейг использовала все свои бальзамы и наговоры, чтобы избавить девочку от уродства, но все было напрасно.
Елена спрятала личико на груди у матери, когда Эффрейг посмотрела на нее.
— Моя сила уходит, — пробормотала колдунья. — Иссякает вместе с этой землей. Боюсь, мы потеряем свое королевство. Его проглотит огромный змей Англии.
— Я не встречала никого, кто разбирался бы в деревьях и травах так, как вы, тетушка, — заявила Бригитта. — А что говорит вам сердце о Роберте Брюсе?
Эффрейг запрокинула голову, глядя в унылое небо.
— Не знаю, — устало произнесла она. — На мои глаза упала пелена.
Пока она стояла вот так, высоко над ней пролетела стая гусей, направляясь к Тернберри. В их полете чувствовалась решимость, настоящая и несокрушимая прямота. Эффрейг отшвырнула рогатину в сторону.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Риттл, Англия
год
— Они здесь.
Роберт, который сидел на краю кровати, натягивая сапоги, поднял голову. Элизабет стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Ставни были открыты, и небо за ними полыхало переливами алого, розового и янтарного цветов. Весенний вечер был тих и прохладен. С окрестных пастбищ долетало блеянье овец, а на полях, где созревали рожь и пшеница, каркали вороны. Наступившее мгновение тишины нарушил далекий стук копыт.
Подойдя к окну и остановившись рядом с Элизабет, Роберт уловил легкий аромат миндального масла и лилий. Он еще не научился узнавать запах духов своей жены. Жены. Слово это по-прежнему вызывало в нем внутренний протест, и он чувствовал себя попавшим в ловушку, несмотря на то что прошло уже несколько месяцев, за которые он мог свыкнуться с этой мыслью. Элизабет надела одно из платьев, которые привезла из Ирландии, с вуалью и диадемой в тон. Накидка ее по подолу была расшита черными львами с герба ее отца. Портной Роберта сшил для нее новые наряды в цветах Каррика и с его гербами, но они так и висели на деревянных гвоздиках в углу комнаты. Он ощутил укол раздражения, но ничего не сказал. Все равно сейчас у нее не было времени переодеваться.
Окно выходило на крепостной ров, окружавший их жилище вместе с часовней, поместьем, конюшнями и прочими хозяйственными постройками. За подъемным мостом начиналась дорога, убегавшая к деревеньке Риттл, усеянная лужами, в которых отражалось буйство красок на небе. За деревней она вливалась в большой тракт, ведущий в Лондон. Деревянные домики Риттла сгрудились вокруг площади и церкви с высокой колокольней, в которой они с Элизабет обвенчались шесть недель назад. Роберт отыскал взглядом всадников, скачущих по дороге на покрытых яркими попонами конях, копыта которых разбрызгивали лужи и грязь. Над кавалькадой реяло знамя, небесно-голубое с белой полосой. С такого расстояния Роберт не мог рассмотреть мельчайших деталей, но он и так знал, что на нем вышиты шесть золотых львов.
Он стиснул зубы. Судя по глубине той ненависти, которую он увидел в глазах Хэмфри де Боэна в тот день, когда сдался на милость короля, он был уверен, что бывший друг с превеликой радостью зарубил бы его собственной рукой. И, вспоминая об этом, он вновь спрашивал себя, зачем граф попросил о встрече. За прошедшие недели из Вестминстера к Роберту дошли лишь известия о бойне во Фландрии, которую достопочтенные обитатели Брюгге устроили захватчикам-французам. В остальном же все было тихо, но он знал, что долго так продолжаться не может. Эдуард явно ожидал, чтобы он доказал свою полезность у него на службе. Быть может, Хэмфри везет королевский приказ — какой-либо способ для него заслужить доверие монарха?
Впрочем, какой бы ни была причина сегодняшней встречи, Роберт надеялся, что она даст ему ответы на вопросы, получить которые до сих пор он просто не мог, поскольку свадьба и переезд в Риттл заняли у него все свободное время без остатка. Наконечник арбалетного болта по-прежнему холодил кожу у него на груди, скрытый от посторонних глаз под накидкой.
— Мы выйдем встречать их?
Роберт перевел взгляд на Элизабет, когда жена заговорила, и заметил, что она нервно крутит на пальце обручальное кольцо. Она вечно теребила его, словно никак не могла привыкнуть к тому, что обзавелась им. Быть может, кольцо просто было ей велико. Но не исключено, что таким образом она выражала протест против союза, который навязали ей насильно. Как бы там ни было, но он чувствовал себя уязвленным. Их брак стал ловушкой не только для Элизабет. Он сам отправился в Ирландию в надежде освободить королевство и взойти на трон, а все закончилось капитуляцией перед врагом и вынужденным брачным союзом с дочерью одного из самых влиятельных сторонников короля. Он чувствовал себя мухой, попавшей в сеть, сплетенную двумя пауками.
— Нет, — ответил он. — Эдвин проводит наших гостей внутрь. Мы встретим их в зале.
А внизу, в большом зале, слуги наносили последние штрихи на сервировку столов, украшая их букетами цветущего боярышника. Когда Роберт с Элизабет появились на пороге, она сразу отошла в сторону, чтобы поговорить с Лорой, одной из служанок, которые приехали сюда с ней из Ирландии вместе с прачками, грумами и носильщиками. Зал постепенно заполнялся рыцарями и дамами из Риттла и Хэтфилда, которых пригласил отец Роберта. Их провожали к столам пажи под бдительным присмотром Эдвина, управляющего Брюса. Нес и другие оруженосцы, покинувшие вместе с Робертом Ирландию, тоже были здесь. Над их головами потолок крест-накрест перечеркивали дубовые балки, потемневшие от времени.
Поместье и прилегающие к нему здания были построены почти сто лет назад. Первоначально служившее охотничьим домиком, оно досталось Брюсам по наследству от бабки Роберта. Он никогда не встречался с блистательной Изабеллой де Клер, которая умерла еще до его рождения, но дед отзывался о ней как о благородной англичанке, которая подарила ему массу удовольствия и богатых поместий. Риттл был одним из нескольких маноров, которые теперь, после перехода на сторону Эдуарда, должен был унаследовать и сам Роберт.
Его отец сидел за главным столом на возвышении, баюкая в руках кубок с вином, и принимал поздравления гостей. Несмотря на то что в зале было очень тепло от огня свечей, его тучная фигура была закутана в тяжелую мантию. Старый Брюс поселился в Риттле с тех пор, как король лишил его должности губернатора Карлайла после того, как Роберт присоединился к мятежу Уоллеса. По обе стороны от лорда сидели двое мужчин. Одним из них был Эдвард Брюс, небрежно-элегантный в льняной сорочке и панталонах, лениво наблюдавший за слугами, которые суетились вокруг столов, расставляя и наполняя кубки. Второй был одет в простое коричневое платье, и его черные волосы обрамляли строгое лицо. Александр, брат Роберта, которого он не видел несколько лет, четыре дня назад прибыл из Кембриджа, где учился на магистра богословия.
Поначалу Роберт очень обрадовался, увидев его, — он вдруг осознал, как сильно скучает по своей семье, которую разбросала по миру сначала смерть матери, а потом и война. Отец недавно получил известия из замка Килдрамми, в котором сестра Роберта Кристина, жена графа Гартнета Мара, родила сына. Роберт с удовольствием узнал, что его младшие сестры Мэри и Матильда живут с ней в уюте и безопасности, вот только радость его при виде брата оказалась недолговечной — с момента приезда Александр едва обменялся с ним парой слов.
Присоединившись к ним, Роберт с нехорошим предчувствием отметил, что оловянный кубок, стоявший перед отцом, уже почти пуст.
Александр взглянул на него, когда он сел рядом.
— Похоже, леди Элизабет вполне обвыклась здесь, — после неловкой паузы заметил он.
— Что верно, то верно, — встрял в разговор отец, прежде чем Роберт успел ответить. — Моему сыну следует благодарить свою счастливую звезду. — Он обратил свой взор на Роберта. — Учитывая твое поведение в последние годы, ты вряд ли мог рассчитывать на столь выгодный союз. Но тем не менее ты выглядишь так, словно присутствуешь на своих похоронах! — Старый Брюс щелкнул пальцами пробегавшему пажу и показал на свой кубок. Он внимательно наблюдал за тем, как мальчишка наполняет его до краев. — Сегодня вечером, Роберт, ты должен приложить все усилия к тому, чтобы доказать свою благонадежность. Только благодаря милости короля ты до сих пор остаешься на свободе. — Он приложился к кубку, и вино потекло у него по подбородку. — Клянусь Богом, ты должен на коленях возблагодарить его за то, что он простил твои преступления!
— Я совершенно уверен, отец, что за прошедшие годы ты столько настоялся перед ним на коленях, что этого хватит на нас обоих.
Не успел Роберт договорить, как привратник распахнул двери зала и принялся громко называть имена прибывших. Поднявшийся шум заглушил слова Роберта, и отец не расслышал их, в отличие от Александра, который метнул на него яростный взгляд. Эдвин отправился встречать важных гостей, заполонивших зал.
Роберт осушил свой кубок, в котором оказалось крепкое вино из Бордо, и знаком велел пажу вновь наполнить его, не сводя взгляда с Хэмфри, возглавлявшего процессию. Рядом с мужем шагала Бесс, почти не уступавшая ему в росте. Они выглядели полной противоположностью друг другу и производили незабываемое впечатление; он — широкоплечий, румяный и рыжеволосый, а она — стройная, изящная и длинноногая, с молочной кожей. На обоих были одинаковые накидки и мантии с гербом рода де Боэнов, у него — перехваченные на поясе широким ремнем с мечом, а у нее — серебряной цепочкой.
Элизабет приветствовала молодоженов, присев перед ними в реверансе, чтобы поцеловать обоим руки, прежде чем Бесс подхватила ее и с улыбкой заставила выпрямиться. За то недолгое время, что Роберт и Элизабет провели в Вестминстере, пока Ричард де Бург не отбыл в Ирландию, она успела крепко сдружиться с Бесс. Именно благодаря их настойчивости и стала возможной сегодняшняя встреча. Передав пояс с мечом своему оруженосцу, Хэмфри обронил что-то, отчего женщины рассмеялись. Роберт судорожно стиснул кубок.
Сопровождаемый управляющим, Хэмфри подошел к столу и приветствовал старшего Брюса с искренним добродушием, которое изрядно поразило Роберта. Глядя, как они пожимают друг другу руки, он невольно спросил себя, как часто они встречались в его отсутствие. В конце концов, они были соседями, если учесть, что один из замков Хэмфри находится всего-то в десяти милях отсюда. Роберт ощутил укол сожаления. Они с отцом никогда не были близки. Лорд явно ревновал сына к той привязанности, которую питали друг к другу его отец и Роберт. Но этот человек был его кровным родственником, а за прошедшие годы он не получал от Роберта ничего, кроме ледяного молчания. Так что вправе ли он винить отца за то презрение, которое тот ему выказывает?
— Сэр Роберт.
Роберт оторвал взгляд от кубка с вином и увидел, что перед ним стоит Хэмфри. Он поднялся, чтобы приветствовать его:
— Сэр Хэмфри.
Эдвин подвел Хэмфри к его месту за столом рядом с Робертом, и Бесс последовала за ними. Она позволила Роберту легонько прикоснуться к своей руке губами, после чего уселась между мужем и Элизабет.
Когда гости расселись, старый Брюс с грохотом ударил кубком по столу, расплескав вино по скатерти.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |