Руси самым надежным способом разбогатеть было заручиться подобной
концессией. Строгановы, крестьяне, сделавшиеся богатейшей купеческой семьей
Московского государства, вели свое состояние от лицензии, полученной ими на
производство соли в покоренном Новгороде. Начав с соли, они постепенно
распространили свою деятельность и на другие прибыльные предприятия, но все
время либо держали государственную лицензию, либо состояли с государством в
партнерстве.
Для руководства деловыми предприятиями, в которых монархия принимала
прямое участие, она полагалась на специалистов, набранных из рядов местного
и иноземного купечества. Высший слой состоявших в Московии на
государственной службе деловых людей назывался "гостями"; в середине XVII в.
он насчитывал около тридцати человек. Древнее слово "гость" первоначально
обозначало всех иноземных купцов, однако, как и термин "боярин", с конца XVI
в. оно сделалось почетным титулом, который жаловался государем. Чтобы
заслужить его, купец должен был обладать изрядным капиталом, поскольку царь
часто брал у "гостей" залог, чтобы в случае чего покрыть их недоимки. По
своему богатству московские "гости" стояли близко к городской знати Запада,
и в исторической литературе их часто сравнивают с нею, однако аналогия эта
не слишком убедительна. "Гости" не были самостоятельными предпринимателями,
а лишь доверенными лицами царя, им назначенными и на него работающими. Мало
кто из них искал, такой чести, и чаще всего купцов загоняли в "гости"
силком. Стоило правительству узнать, что кто-то из провинциальных купцов
сколотил себе состояние, как его вызывали в Москву и назначали "гостем".
Звание это было скорее тяжким бременем, нежели честью, поскольку,
замораживание части купеческого капитала в виде обеспечения было не лишено
известных неудобств. Далее, "гости" конкурировали друг с другом не из-за
товаров и покупателей, а из-за монарших милостей, и получаемый ими доход был
вознаграждением за предоставленные царю услуги. С точки зрения общественного
положения и богатства, чуть ниже "гостей" стояли члены торговых организаций,
называвшихся "гостиной" и "суконной сотнями".
"Гости" и члены этих двух сотен выполняли самые разнообразные
функции: собирали таможенную пошлину и налоги с продажи спиртных напитков,
оценивали товары, которые собирался купить царь, продавали их за него,
руководили некоторыми производствами и чеканили монету. Они представляли
собою что-то вроде резерва деловых людей, членам которого монархия, в своем
обычном духе, не давала специализироваться, поскольку не желала попасть от,
них в слишком большую зависимость. Они зарабатывали на купле-продаже
казенных товаров, а также на своих частных деловых предприятиях. С точки
зрения правовой теории, они принадлежали к тягловому населению, но благодаря
записанным в их личных грамотах привилегиям были ровней знатнейшим служилым
людям. Среди этих привилегий ценнее всего были освобождение от пошлин и
податей и иммунитет от ненавистных воеводских судов; иноземных "гостей"
судил Посольский Приказ, а местных - специально назначенный царем боярин.
Они имели право приобретать вотчины, а на определенных условиях - и ездить
за границу. Члены гостиной и суконной сотен вознаграждались несколько менее
щедро.
Несмотря на все свое богатство и привилегии, "гость" сильно отличался
от западного буржуа. Он раболепствовал перед начальством и был кровно
заинтересован в сохранении его абсолютной власти. Государство требовало от
него очень многого. Он был врагом свободной торговли. Его связи с монархией
и поддержка, которую он оказывал ее монополиям, вызывали к нему ненависть со
стороны массы простых торговых людей. Богатейшие дельцы Московского
государства так и не сделались выразителями интересов торгового класса в
целом. Звание "гостя" не было наследственным, и текучесть среди них была
весьма велика. Подсчитано, что "лишь одна семья из четырех смогла удержать
свое положение дольше одного поколения и лишь одна из пятнадцати - дольше
двух поколений"*4. Естественно, что в таких условиях в России никак не могло
возникнуть торгово-промышленного патрициата. Помимо гостей и членов двух
сотен, монархия жаловала из купцов единственно иноземцев. В 1553 г.
английский корабль, вышедший на поиск северного пути в Китай, пристал к
русскому берегу неподалеку от того места, где впоследствии вырос
Архангельск. Команда его была препровождена в Москву, где тепло встретивший
англичан Иван IV пообещал им ряд привилегий, если они откроют постоянный
торговый путь между двумя странами. Два года спустя в Лондоне была основана
для этой цели Московская Компания, первая из созданных предприимчивыми
английскими купцами великих торговых компаний, получившая королевскую
хартию. Иван IV предоставил ей исключительные права на проложенный ее
членами северный путь, освобождение от пошлин и податей и право держать в
нескольких городах собственные склады. Хотя Компании запрещалось заниматься
розничной торговлей, она все равно вела ее, нанимая для этой цели подставных
лиц из числа россиян. Позднее несколько менее щедрые привилегии были
пожалованы голландцам, шведам, немцам и прочим западноевропейцам. Московская
верхушка была резко настроена против царской политики, отдававшей
предпочтение иноземцам, но поделать тут ничего не могла, ибо монархия
извлекала из торговли западными товарами изрядную прибыль.
*4 Samuel H. Baron в Cahiers du Monde Russe et Sovetique, т. XIV, Э 4
(1973), стр. 494.
Московское государство настолько подмяло под себя торговлю и
промышленность, что даже и без дополнительных доказательств должно быть
очевидно, в каких тяжелых условиях приходилось действовать простому русскому
Купцу. Монархия практически навсегда запретила ему торговать наиболее
прибыльными товарами. Стоило ему самостоятельно наткнуться на какоето новое
дело, как корона тут же отбирала его у него, объявляя это дело
государственной монополией. Торгующие беспошлинно "гости", члены купеческих
сотен и иноземцы конкурировали с ним совсем не на равных. Промышленность и
горное дело, для которых у него не было ни капитала, ни уменья,
контролировались монархией и ее управителями из иностранцев. Вследствие
этого торговому и ремесленному классу перепадали лишь крошки с обеденного
cтола государя и служилого сословия, но даже этой малостью, как мы увидим,
ему не давали насладиться спокойно.
Когда в разговоре о средневековье упоминаются "торговля" и
"промышленность", западному читателю автоматически приходит на ум образ
города: крепостные стены, под защитой которых коммерческий и промышленный
классы занимаются своим делом свободно, в безопасности от капризов власти.
Имея дело с Россией, следует сразу же отбросить подобные ассоциации. Здесь
центр промышленности и торговли лежал не в городе, а в сельской местности,
коммерческий и промышленный классы не составляли большинства городского
населения, и проживание в городе не гарантировало ни свободы, ни
безопасности даже в том узком смысле, в каком эти термины были применимы к
Московской Руси.
Макс Вебер отмечал, что в своей зрелой форме город представляет собою
пять вещей: 1. крепость с гарнизоном, 2. рыночную площадь, 3. резиденцию
автономного суда, 4. корпорацию с юридическим статусом и 5. центр
самоуправления.*5 Населенные центры, представлявшие первые два элемента этой
формулы, можно обнаружить в любом районе земного шара, начиная с самых
отдаленных исторических времен; везде, где существует какая-то
организованная человеческая жизнь, имеются рынки, и везде, где есть
политическая власть, имеются укрепленные сооружения. Однако только в
Западной Европе и в областях, колонизированных ее эмигрантами, можно
встретить города, которые еще и обслуживают своих обитателей юридически и
административно. Город как общность людей, обладающих правами, которых нет у
сельского населения, есть явление, характерное лишь для западноевропейской
цивилизации. Как и многое другое, он появился в средние века как побочный
продукт феодализма. Первоначально город сложился в самостоятельную общность
благодаря пожалованию феодального властелина, выделившего специальное место
для торговли и ремесел. Затем, в результате того, что жители его вступали в
совместные деловые предприятия, у бюргеров появился корпоративный статус. По
мере увеличения своего богатства и могущества они выступали против своих
феодальных властителей и превращали свой корпоративный статус в
самоуправление, добиваясь особых городских судов и законов, отдельной
системы налогообложения и учреждений, делавших их город государством. По
сути дела, городское население континентальной Западной Европы завоевало
себе права и превратилось в буржуазию в процессе конфликта с феодальной
знатью и за ее счет.
*5 Max Weber, Wirtschajt und Gesellschaft, 3-е изд. (Tubingen 1947),
II, стр 523
В XII-XV вв. город западноевропейского типа появился и в
северо-западной России; наиболее значительными примерами были Новгород и
Псков; которые поддерживали тесные связи с немецкими городами и воссоздали у
себя тамошние институты. Такие же города можно было встретить и на землях
Речи Посполитой, чье городское население пользовалось автономией, основанной
на законах ганзейского Магдебурга. Однако все они составляли исключение и
просуществовали недолго. Москва не могла смириться с существованием таких
привилегированных очагов автономии, из которых могла бы вырасти настоящая
городская цивилизация, ибо они шли вразрез с вотчинными порядками царства.
После покорения Новгорода и Пскова она сразу же отобрала у них вольностей, а
как только под русское господство попали территории Польши-Литвы, она быстро
урезала права тамошних бюргеров. Задолго до разрушений, нанесенных Второй
мировой войной, такие некогда горделивые города как Новгород, Псков и
Смоленск выродились в заштатные деревушки, а Москва всем своим величием
обязана не умелой торговой деятельности, потому, что была средоточением
самодержавия и аристократии.
Хотя русский город мало походил на своих западных собратьев, он все
же представлял собою достаточно сложный организм, в истории которого самым
головокружительным образом переплетаются административное, налоговое и
хозяйственное начала.
С точки зрения монархии, городом считался любой населенный пункт, вне
зависимости от его размера и хозяйственной функции, в котором сидел воевода.
Исходя из этого, город был par excellence военно-административной единицей.
В Московской Руси, а тем более при императорах, было много центров, которые
по своему размеру, населению и даже по своему хозяйственному значению
превосходили населенные пункты, официально признанные городами, однако сами
городами не считались, поскольку в них не было воеводы или равнозначного
управителя, и посему они не могли нести функций, которые государство
назначило городам страны.
По своей внутренней структуре города Московской Руси ничем не
отличались от сельских населенных пунктов. И те и другие были собственностью
монархии, поскольку частная собственность на города была ликвидирована
вместе с аллодиальным землевладением. В городах не было частной земли; вся
земля находилась в условном владении, и поэтому в городах не было торговли
недвижимостью. В каждом городе большие участки отдавались в пользование
составлявшим его гарнизон служилым людям; эти участки держались на тех же
условиях, что, и поместья в деревне. Рядом с ними лежали владения царя и
земля, населенная черносошными крестьянами. Точно так же, как и в деревне,
податное население объединялось в общины, связанные круговой порукой и
посему ответственные за подати каждого своего члена.
Города Московской Руси были немногочисленны, редко населены и
отстояли далеко друг от друга. Если воспользоваться весьма формальным
критерием и посчитать за города лишь те населенные пункты, где сидели
воеводы, то при Иване III их было 63, при Иване IV - 68, и в 1610 г.- 138.
Если расширить дефиницию города и посчитать за таковой любой укрепленный
пункт, содержащийся за правительственный счет, то в середине XVII в. в
России было 226 городов. Подсчитано, что в них было 107.400 дворов, или
около 537 тысяч жителей. Население Москвы в то время составляло от 100 до
200 тысяч человек, Новгорода и Пскова - по 30 тысяч, а прочих городов - не
более десяти тысяч. Многие так называемые города, особенно по границам,
являли собою мелкие укрепленные пункты, охраняемые несколькими сотнями
солдат. Типичный русский город середины XVII в. насчитывал 430 дворов,
каждый из которых состоял в среднем из 5 человек*6. Он был беспорядочным
скопищем приземистых деревянных домиков, церквей, монастырей и рынков,
окруженных огородами и выпасами. Улицы были широки и немощены. Набережных не
было. На расстоянии города всегда имели более внушительный вид, чем вблизи,
ибо в силу низкой плотности населения были непропорционально велики. Олеарий
(Olearius) писал, что со стороны русский город выглядит Иерусалимом, но
изнутри больше походит на Вифлеем.
*6 Павел Смирнов, Города московского государства в первой половине
XVII веха. т I, ч. 2, Киев, 1919, стр. 351-2, и А. М. Сахаров, Образование и
развитие российского государства в XIV-XVII в., М., 1969, стр. 77
Ремесленники и торговцы составляли меньшинство крошечного городского
населения Московской Руси. Термины "городской" и "торгово-ремесленный" на
Руси были отнюдь не однозначны. Поскольку города имели прежде всего
административное и военное назначение, основная часть их жителей состояла из
служилых людей с семьями, родней, приживалами и крепостными, а также из
духовенства. Подсчитано, что в середине XVII в. тяглые люди составляли всего
31,7% населения русских городов, тогда как 60,1% были служилыми людьми и
8,2% - помещичьими крепостными. В центральных губерниях тяглое население
было в большинстве, однако в пограничных городах на западе, востоке и юге их
доля в городском населении равнялась 8,5-23,5%*7.
7 Смирнов, Города. 1/2, таб. XXVIII, стр. 346-7, 352
Торговцы и ремесленники объединялись в общины наподобие тех, в
которых тогда состояло большинство земледельцев. Эти общины назывались
посадскими, в отличие от сельских, или крестьянских. В ранний период посад
часто представлял собою отдельный городской квартал, прилегающий к кремлю,
или "городу". Но правительство раздавало людям, освобожденным от податей и
поэтому не входящим в посадскую общину, владения на территории торговых
кварталов и таким образом запутывало картину. В конце московского и начале
императорского периода посад был скорее юридической, нежели территориальной
единицей. У него не было с городом органической связи. Почти каждый третий
город в России не имел посада, и, напротив, они существовали в сельской
местности, особенно поблизости от монастырей. В конце XVI в. лишь в
шестнадцати городах было пятьсот и более посадских дворов.
В глазах закона посадская община была юридической единицей по той
причине, что члены ее, подобно членам сельской общины, несли коллективную
ответственность за свои тягловые повинности. Однако, в отличие от городских
общин на Западе, она ни в коей мере не представляла собою привилегированной
корпорации. На посадах лежали тяжелейшие повинности, и доля посадника была
определенно горше доли крепостного крестьянина. Эти повинности включали в
себя обычные и чрезвычайные подати, работу на строительстве укреплений и
(для более зажиточных посадников) помощь правительству в сборе податей и
таможенных пошлин. А. А. Кизеветтер, изучавший посад XVIII в., перечисляет
его всевозможные повинности на трех страницах и предупреждает, что список
его еще неполон*8. Состояние посадника было наследственным, и потомкам его
запрещалось уходить из посадской общины. Как уже отмечалось, земля, на
которой сидели горожане, принадлежала царю и поэтому не подлежала продаже.
Горожане и черносошные крестьяне были едва отличимы друг от друга, не считая
того, что если для первых торговля и ремесло были основным занятием, а
земледелие - побочным, то у вторых дело обстояло наоборот.
*8 А. А. Кизеветтер, Посадская община в России XVIII ст., М., 1903,
стр. 171-4.
С 1649 г. посадники (наряду с "гостями" и членами гостиной и суконной
сотен) пользовались исключительным правом производить товары на продажу и
держать лавки, однако толку от этого права было немного, поскольку все
сословия, которые им обладали, не несли своей доли тягла. Некоторым группам
населения, например стрельцам и казакам, это право предоставлялось законом.
Но посад также сталкивался с конкуренцией со стороны крепостных,
принадлежавших служилым людям и духовенству. Крестьяне, сидевшие на белых
землях светских и церковных владельцев, устраивали в большинстве городов и
во многих сельских населенных пунктах постоянные рынки, называвшиеся
слободами (искаженное "свобода"), где торговали, но не несли своей доли
тягла. В иных местах посад был всего-навсего островком, окруженным
слободами, и зажиточная слобода подчас превращалась в большой торговый
город. О том, каких размеров достигала такая конкуренция, можно судить по
положению в Туле, где в конце XV в. посадники владели лишь одной пятой всех
лотков и прилавков, а остальные принадлежали солдатам и крестьянам*9.
Соперничество с этой стороны вызывало острое недовольство и приводило к
постоянным столкновениям в городах Московии. Время от времени правительство
принимало меры к утешению посадского населения, но успеха не имело. Посаду
так и не удалось избавиться от губительной конкуренции со стороны
освобожденных от тягла общественных групп.
*9 И. М. Кулишер, Очерки истории русской торговли, Петроград, 1923,
стр. 154-5.
При таких условиях членство в посаде приносило мало выгоды, и
посадники, несмотря на запреты, массами бежали из своих общин. Лучшим
выходом для беглеца было найти помещика или монастырь, которые взяли бы его
под крылышко и позволили ему торговать, не неся тягла. Насколько отчаянным
было положение посадской общины, можно понять из того, что члены ее нередко
сами шли в холопы. Очевидно, участь холопа (который по своему состоянию
освобождался от всех государственных повинностей) была предпочтительней доли
лавочника или ремесленника, что является красноречивым комментарием к
положению среднего класса в Московской Руси. Правительству приходилось
принимать решительные меры к остановке массового бегства посадников, и оно
ввело тяжелые наказания за самовольный уход из посада. Чтобы помочь
посадским общинам нести податную повинность, оно вталкивало в их скудеющие
ряды бродяг, обедневших дворян и вообще всех, кого ему удавалось выловить за
пределами служебно-тягловой структуры. Однако эффект получался минимальный,
и бегство продолжалось по-прежнему. Кое-какое увеличение числа городов в
XVII в. объяснялось экспансией России и постройкой военно-административных
форпостов вдоль восточной и южной границы.
Русский город являлся точным отражением тройственного состава
русского общества: в нем были служилые люди, тяглое население и духовенство;
он был микрокосмом, а не самостоятельным миром. Корни служилого сословия,
крестьян и духовенства, составлявших более двух третей населения городов
Московской Руси, лежали вне города, а торгово-ремесленный класс был
закрепощен. Разнородные социальные группы, из которых складывалось городское
население, не только не пользовались какой-либо административной или
юридической автономией, но не имели и никакого юридического статуса, который
бы объединил их друг с другом. Город в Московии никогда не принадлежал сам
себе, он вечно был чужой собственностью (поначалу нередко собственностью
частных владельцев, а позднее - государства), и всего население зависело от
того, на чьей земле он стоял.
Столетие тому назад знаток истории русского города сделал замечание,
которое не было опровергнуто последующими исследованиями: "В сущности
история нашего города есть ничто иное, как история регламентации,
преобразований торгово-промышленного городского населения со стороны
верховной власти. Ход этих преобразований определяется воззрениями, какие
верховная власть имела на государственные интересы"*10. Эти интересы
сосредоточивались на внутренней и внешней безопасности и сборе податей.
Поскольку русский город не был самостоятелен, история его не могла сильно
отличаться от истории остального общества. Попытки позднейших русских
историков возвеличить его историческую роль есть попытки с негодными
средствами. Мало доказать (как они это сделали), что в Московской Руси было
больше населенных пунктов городского типа, чем показывают официальные списки
городов, и что там существовало множество разбросанных по всей стране
оживленных торговых центров. С исторической точки зрения, значение города
заключается не в числе жителей и не в интенсивности хозяйственной
деятельности (которые, в любом случае, были в Московии до абсурдного
невелики), а в том, что его граждане приобретают юридическую, финансовую и
административную автономию. А в русском городе этого не было и следа.
*10 И. Дитятин, Устройство и управление городов России, СПб., 1875,
I, стр. 109.
Московским купцам приходилось приспосабливаться к нелегким жизненным
обстоятельствам, поэтому их деловые операции обычно были невелики по объему,
рассчитаны на быструю прибыль и производились чаще всего на основе
товарообмена.
Центральная область России (междуречье Волги-Оки, где зародилось
Московское государство) впервые втянулась в международную торговлю, по всей
видимости, в начале XIV в., когда страна находилась под монгольским
владычеством. Золотая Орда требовала, чтоб дань ей платили серебром.
Поскольку россияне тогда не добывали ценных металлов, им пришлось изыскивать
их за границей. Около 1300 г. русские купцы основали в ордынской столице
Сарае торговую колонию, из которой вели под монгольской защитой торг с
Крымом и севером Ирана. Таким образом, в отличие от новгородской и псковской
торговли, связанной с Германией, московская коммерция была больше
ориентирована на Азию. Наиболее ярким свидетельством того, насколько русская
торговля обязана монголам и их тюркско-татарским союзникам, является большое
число слов русского языка, относящихся к финансам, товару, хранению и
транспортировке и почерпнутых из языков этих народов. Выше уже отмечалось
монгольское происхождение русских слов, обозначающих деньги, таможню и казну
(стр. #104). Русское слово "товар" происходит от тюркско-татарского термина,
обозначающего скот или имущество вообще; от этого же корня происходят
"товарищ", что первоначально значило "деловой партнер", и "товарищество" (в
смысле компании предпринимателей). "Пай" тоже имеет татарское происхождение,
равно как и "чемодан", "сундук", "торба"; то же самое можно сказать о
терминах, относящихся к одежде ("карман", "штаны", "шапка"), к связи и
транспорту (например "ямщик", "телега", тарантас"). "Книга пришла от
китайского kuen ("свиток") через тюркскотатарское kuinig*11 Такая этимология
приобретает особое значение, если принять во внимание, что. в словаре
русского земледелия практически нет и следа монгольского или
тюркско-татарского влияния.
*11 Этимология здесь основывается на Max Vasmer Russisches
etymotogisckes Worterbuch. в 3 т (Heidelberg 1950-8)
Ориентация русской торговли на Восток сохранялась и после распада
Золотой Орды и входа Москвы в постоянные коммерческие отношения с Западной
Европой. Захват в 1550-х гг. Казани и Астрахани, бывших важнейшими пунктами
ввоза восточных и ближневосточных товаров, еще больше расширил связи России
с соответствующими рынками. До XVIII в. внешняя торговля России
ориентировалась в основном на Средний Восток, в особенности Иран; во второй
половине XVII в. один из трех московских базаров торговал исключительно
персидскими товарами Через армянских, татарских, бухарских, китайских и
индийских посредников коммерческие связи поддерживались также и с другими
районами Азии. Россияне продавали за границу сырье и полуфабрикаты (например
меха и кожи) и ввозили оружие и предметы роскоши.
Долгая традиция левантийской торговли наложила на русское купечество
глубокий отпечаток, который не могли стереть завязавшиеся впоследствии
отношения с Западом Дело в том, что в Азии россияне торговали более или
менее напрямую и на равных, тогда как на Западе, где они имели дело с
высокоразвитым, изощренным рынком, им пришлось полагаться на посредников.
Русские купцы почти никогда не ездили торговать в Западную Европу; это с
Запада приезжали в Россию покупать и продавать. Из-за своих связей с
Востоком купечество сделалось главным проводником левантийского влияния в
России, примерно так же, как служилое сословие (после Петра Великого)
распространяло западные веяния, духовенство - греко-византийские, а
крестьянство сохраняло верность родной славянской культуре.
Восточная ориентация русского купечества ярче всего проступала в его
обличье и бытовых привычках*12. Облаченные в роскошные кафтаны из заморской
парчи, высокие отороченные мехом шапки и остроносые сапожки, "гости"
напоминали богатых персов. Купчихи облюбовали румяна экзотических красных
тонов. Как правило, знатных московских дам держали в отдельных теремах (от
греческого teremnon). Еще в середине XIX в. купчихи никогда не работали в
лавках своих супругов. В XVIII в. бояре и дворяне пошли на поводу у западных
веяний и к началу XIX в. утратили все следы восточного наследия, кроме, быть
может, известной слабости к бахвальству. Купечество оказалось в этом смысле
более косным и до начала нашего столетия сохраняло типично восточный внешний
вид: борода (теперь обычно подстриженная), сюртук, являвший собою
видоизмененный кафтан и застегиваемый обыкновенно на левую сторону, высокая
шапка, мешковатые штаны и сапоги.
*12 Поскольку бояре тоже активно занимались торговлей, эти замечания
в какой-то степени относятся и к ним
Особенно отчетливо проявилось восточное влияние в организации русской
торговли. Повторяя монгольский обычай, правительство собирало торговую
пошлину ("тамгу") со всех находящихся в коммерческом обращении товаров. Для
удобства сборщика этой пошлины требовалось, чтоб лавки находились в одном
месте, поэтому правительство дозволяло вести торговлю лишь на особо
отведенных базарных площадях, где за ней могли надзирать чиновники или
частные лица, взявшие на откуп взыскание торговой пошлины. Местные купцы
расставляли торговые ряды в соответствии с предлагаемыми товарами, а
иногородние и иноземные торговцы выставляли свое добро в гостином дворе
(типично восточном сочетании постоялого двора для людей и животных и
базара), которых в каждом городе было по меньшей мере по одному. Общая
стоимость товаров в каждой лавке была весьма незначительна. Многие лавочники
(а в крупнейших городах и в посадах и большинство из них) сами изготовляли
товары, выставленные на продажу. Русские торговцы, в отличие от западных, не
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |