Предложение «Посидеть в палатке, которую вам привезет машина, и поагитировать за Виталия Немилостивого, 130 грн за шесть часов, можете особо ничего не делать, занимайтесь своими делами» звучало

Все начиналось хорошо.

Предложение «Посидеть в палатке, которую вам привезет машина, и поагитировать за Виталия Немилостивого, 130 грн за шесть часов, можете особо ничего не делать, занимайтесь своими делами» звучало заманчиво. Я, подумав, позвала с собой подругу, и мы, вооруженные радостными мечтаниями о денежках, поехали на указанное место. Я взяла с собой самоучитель, она – вязание. На небе светило солнышко.

Маршрутка, бодро протряся нас по всем калдобинам, вырулила на улицу Людвига Свободы.

– А вот здесь, – показала рукой моя подруга, – кончается Харьков.
Я призадумалась…

– Палатку? – заулыбались нам мужики на шиномонтажке (именно там, по уверениям работодателя, ждала нас палатка). – Да, привозили!
И вытащили нам три мешка. В одном, длинном, что-то погромыхивало и позвякивало, наводя на мысль о рыцарских доспехах. Два других были бумажными и неподъемными.

– А это что? – приуныла я.

– Раздаточные материалы! – улыбались мужики. – Их вам вооооон туда нести!
Один, подобрее, взвесил мешок и, покачав головой, опустил на землю.
– Нет, девочки, это не для моей спины.. Вы нам лучше блокнотиков дайте, у вас там в раздаточном материале должны быть.

Дали, все легче тащить.

Я ухватила железки и мы, как караван верблюдов, потянулись во дворы.

Назначенное место встретило нас песком в лицо и радостным завыванием ветра. Солнышко, оправдав непредсказуемость осенней погоды, юркнуло за тучи

– Скажи, – задумчиво спросила меня подруга, – а ты палатку ставить умеешь?
Мы высыпали из мешка два десятка железных реек и застыли над ними… Ветер бегал по дворам, с любопытством заглядывал нам за плечо и прихватывал за пальцы.

– Где ставить будем? – снова спросила подруга. – Ее тут везде снесет на**.

– Снесу-у-у-у-у, – подтвердил ветер.

Меня осенило.

– А давай мы ее вокруг лавочки поставим! И закрепим за нее, и будет где сидеть.

Опустим следующие полтора часа. Хитрая конструкция из реек вертелась и так и сяк, железные палки, как намыленные, выскальзывали из рук и норовили дать по голове. Вокруг собирались любопытствующие, хихикали и давали советы. Ткань палатки хлопала и развевалась, воображая себя не то флагом, не то парусом. Я немелодично напевала «Мы на солнце посмотрим и парус по ветру поставим», подруга столь же неблагозвучно ругалась. Любопытных становилось все больше.

– Скажите, – спросила какая-то бабулька с собачкой, – а вы скоро будете раздавать?

– Часа через два, – мрачно ответила подруга, привязывая палатку скотчем к дереву.

– А знаете, – продолжала бабулька, – тут неподалеку интернат есть. Да. Для детей-сирот.

– Они там тоже вот такие худые...

Бабульке явно было скучно и хотелось поговорить.
Я была не прочь поддержать разговор, но палатка все еще мнила себя парусом.

– Худые, как вы, зато умные... Одна недавно, представляете, рассказ написала!

– А что же, – отозвалась я, – сиротам нужно умными быть.

– Да, представляете, – ходила бабулька кругами, – целый рассказ написала!

Следующими к нашей палатке подбежали дети. Тонкий глазастый мальчик и смешливая круглая, замотанная девочка. Они молча стояли и глядели.

– Чего вам? – повернулась я – Блокнотик дать?

– А можно? – с восторгом выдохнул мальчик.

В мешках оказались ручки, блокноты и плакаты, мы сделали из них наборы и обессилено опустились на лавочку.

– Холодно вам тут, девочки, – посочувствовал молодой парень. И, подмигнув, добавил: – А вы приходите ко мне в квартиру греться, вы красивые!

Он приходил еще дважды, глядел на нас, улыбался.

– Я сам не голосую ни за кого, не верю я в это, а вот вас жалко, замерзнете! Приходите.

Палатка негодующе хлопала, мы не знали, куда деть глаза…

Проходит час, и я бегу за чаем. Стаканчик горячего пойла в киоске через дорогу поднимает мое настроение и я даже начинаю мурлыкать что-то в духе "Господь не бросает своих святых, по крайней мере надолго". Осознаю, как чудесна жизнь, и как смешно все, что с нами происходит, мы сидим с Людой в распяленной ветром палатке, прижавшись друг к другу, как птички на жердочке, прихлебываем чай и заливаемся. Вечереет, люди идут по домам, скрываются в теплых подъездах, глядя на нас – кто безразлично, кто удивленно…

– Скажите, – вопрошает нас худая приземистая женщина, – а воот этот, за которого вы агитируете...

– Немилостивый.

– Да, он, так вот что он сделал для народа и земли?

–...

– Не знаете, да? Так вот это нужно знать в первую очередь, что он сделал для земли! И народа!

(«Земля и воля», – крутится у меня в голове)

– А вы не знаете, девочки! Ну ладно, (с издевкой) приятного вам аппетита!

– Ой, – подбегает к нам молодая семейная пара, и вся так и светится наивностью, – а что это у вас, дайте нам, мы всех собираем!

– Девушка, а там за углом в палатке еще флажки дают, а у вас нет, так я вам принес.

– Нуте-с, – смеется пожилой грузный мужчина, – за что вы нас тут покупаете?

– За блокнотик и ручку! – подхватываю я шутку. Мы дружно втроем ржем.

– Покажите-ка, – надвигается на меня вплотную еще одна женщина.

Я встаю, протягиваю плакат.

– Да нет, отмахивается женщина. – Четки покажите!

И берет мои четки, вещь, которую я вообще-то в руки не даю.
Вертит крупные бусины, вздыхает:

– Вот и я такие хочу купить, по ним так удобно ребенка математике учить...

– Ты знаешь, да, их же можно не просто так перебирать! – победно говорит она мне. – А как счеты!

Она еще долго стоит возле нашей палатки, рассуждает о том, как один буддийский монах рассказал ей, как сделать четки, и она уже почти собралась, а потом поняла, что слишком сложно строгать дерево...
Рассказывает про своего ребенка и то, как она покупала чайник, костерит продавцов и таких прохиндеев, как мы, что вечно что-то раздают…

Она немолода, хорошо, но странно одета, на ней свитер, поверх – клетчатая синяя мужская рубашка и вязаная жилетка, на жилетку спускается дутое ожерелье с поддельными синими камнями.

Я гляжу, как пухлые пальцы перебирают мои четки и стараюсь ее понять. Почувствовать себя на месте всех этих странных людей маленького дворика на окраине города, куда меня занесла судьба.

А ближе к вечеру к нам явился он. Типичный представитель любого захудалого дворика, несколько поддатый мужик в грязных растянутых трениках, век нестиранной куртке с характерным, нуждающимся в закуси, дыханием.

И с большими, усталыми и добрыми голубыми глазами.

– Сидят девочки, вяжут... – начал он в пространство монолог.

Вязала одна девочка, она уткнулась в вязание еще глубже, а вторая поплотнее стиснула четки.

– Холодно вам? – зашел мужик с другого бока. – А вы вот что! Вы возьмите и позвоните этому Немилостивому! Да. И скажите ему, чтобы он вам денег побольше заплатил. И батарею сюда поставил! Тогда сидеть можно. Позвоните, а я вот сейчас…

Он икнул и принялся обходить палатку, двигаясь загадочными загогулинами и бормоча что-то не по-русски.

Я сидела, боясь дышать, – а вдруг это чудо сейчас наколдует нам полный штиль?

– Вам бы чего покрепче, девочки, – засунулся мужик второй раз. – И телевизор еще попросите!

– Знаешь, Мил, – фыркнула я, – а давай-ка мы тут подаяние собирать заодно. – Подавать неплохо будут!

– Этот Немилостивый такой немиииииилостивый, – протянула Люда жалобным голосом.

– Вяжете...

Новое явление мужика было эпичным: он где-то потерял куртку и обзавелся взамен голубым ватным свитером и огромной самодельной трубкой. Походил он теперь на фавна–боцмана.

– А я вот вязать не умею, – сокрушенно вздохнул он.

– Шить умею, да... Вот такую куртку пошить могу. Слышите, девочки, я даже это, как его, гладью вышивать умею. И по металлу, как же это... я и по металлу могу. А вязать – не могу. Путается, – шевелит узловатыми дрожащими пальцами.

– А так я все могу!

– Трубку тоже вы делали? – подаюсь я вперед. Мне и страшно, хочется, чтобы этот, полупьяный, потенциально опасный, поскорее ушел, но и неловко спроваживать человека, ведь не просто так он с нами заговорил…

Он охотно подходит вплотную, протягивает трубку.

– А ты как думаешь! Вот, смотри, – он берет мою руку, кладет на резьбу, – гляди, работа..

Я вожу пальчиками по деревянным линиям, вдыхаю кислый запах табака.

Мила косится с опаской.

– А ты красивая, – говорит мужик.

Я гляжу в добрые голубые глаза.

– И подруга твоя красивая, конечно! А вы уже замужем?

– Обручены, – бурчит Мила.

– Конечно, – смеется голубоглазый фавн, – такие красивые всегда уже замужем. Я пойду, не буду вас пугать.

А почти сразу по его уходу наша палатка, и так все время раздувавшаяся, как на девятом месяце беременности, решает: пришло время рожать неожиданность! На нас летят железные рейки, наш домик схлопывается, и ветер начинает лютовать уже вовсю.

– Оля, лови!!! – кричит мне Мила, – Лови, Оля, лови!

– Эх, девочки, как вы неудачно место нашли, – качает головой мужчина с коляской.

Он стоит и глядит на то, как мы воюем с рейками, ловим блокноты, красными, обмороженными пальцами развязываем тесемки палатки. Хлопают белые паруса...

– Я не знаю, смеяться мне или плакать! – кричит Мила. – Нам хоть заплатят за это??

А я все хочу сказать тому, с коляской, чтобы шел домой – ребенок же мерзнет! И все никак не могу удержать палатку, отойти, а когда, наконец, все рейки собраны и зрелище окончено, он и сам двигается прочь.
Начинается крупный, медленный дождь, и мы тащим с Милой нереально тяжелые мешки и смеемся, и понимаем, что сегодняшний день не стоит никаких денег. Он бесценен.

И висят над нашими головушками серые тучи, и надвигаются выборы на нашу воюющую страну, и сотни озябших девочек суетятся с палатками-реечками, а кто-то большой в синем мохнатом свитере глядит на нас сверху и сочувственно качает головой.

И оттого мне смешно и не страшно.

Дата добавления: 2015-10-21