«Подражания древним»: особенности поэтики.

К.Н.Батюшков

«Подражания древним»: особенности поэтики.

Работу выполнила

студентка 6 курса

филологического факультета

ОЗО Зубова Т.Н.

Научный руководитель:

Титова Е.В

План:

Введение.

1. «Подражания древним в составе «Опытов» Батюшкова

1.1. История создания

1.2. Количество и общий характер произведений, включённых в цикл

1.3. Реакция современников

2. Особенности поэтики цикла

2.1. Сюжетно-тематические и жанровые свойства

2.2. Ритмо-метрические характеристики

2.3. Языковые особенности

3.Заключение

4.Библиография

Введение.

Творчество Константина Николаевича Батюшкова (1787 – 1855) — крупного поэта, ближайшего предшественника Пушкина — сыграло большую и значительную роль в русском историко-литературном процессе. Ясно и точно определивший место поэта в этом процессе, Белинский писал: «Батюшков много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно. Одной этой заслуги со стороны Батюшкова достаточно, чтоб имя его произносилось в истории русской литературы с любовию и уважением []. Но в то же время Белинский настаивал на том, что поэзия Батюшкова имеет самостоятельную идейно-художественную ценность. Об этом он писал: «Батюшков, как талант сильный и самобытный, был неподражаемым творцом своей особенной поэзии на Руси» (VI, 461). В другой статье он, определяя масштаб таланта Батюшкова, давал еще более высокую оценку: «Батюшкову немногого не доставало, чтоб он мог переступить за черту, разделяющую большой талант от гениальности» (VII, 241).

Творчество Батюшкова находится в постоянном изучении. Обращаясь к страницам печати, можно было встретить чрезвычайно высокие оценки поэзии Батюшкова. Так, К. И. Чуковский назвал Батюшкова «великим русским лириком» [2]. В советскую эпоху особенно актуальное звучание приобрели гражданско-патриотические мотивы поэзии Батюшкова. В статье «Отечественная война и советская литература», напечатанной в 1943 г., в разгар Великой Отечественной войны с немецко-фашистскими захватчиками, А. А. Фадеев, цитируя батюшковское послание «К Дашкову» с его отказом от любовно-эпикурейской тематики во имя гражданского долга, назвал Батюшкова «прекрасным русским поэтом-патриотом»[3].

О творчестве Константина Николаевича написано немало статей и научных трудов. Многие хорошо, а так же мало известные критики и писатели, такие как Майков Л.Н, Кошелев В.А Фридман Н.В, Белинский В.Г, Пильщиков И.А.,Томашевский, Алексеева, Подковыркин, Зубков Н.Н., Фридлендер изучали, исследовали, анализировали биографию и творчество Константина Николаевича. Все выше упомянутые писали свои работы, которые были посвящены именно антологической поэзии Батюшкова. Нам известно, что поэт был явным поклонником антологии. Константин Николаевич занимался переводами таких произведений, а позже, когда созрел для создания произведений такого плана, творец начинает писать свои стихи.

“Подражания древним” (1821) занимают в художественной системе Батюшкова уникальное место. Подготавливая в 1821 г. новое издание “Опытов в стихах”, задуманное как обобщение сделанного, Батюшков поместил “Подражания...” в конце книги, тем самым придав им значение “пуанты” сборника. Кроме того, сам факт появления такой — новой для Батюшкова — поэтической структуры, как лирический цикл “Подражания древним”, проявляет существенные закономерности развития жанровой системы поэта.

Специально “Подражания древним” не изучались, хотя накоплен ряд ценных, но разноречивых наблюдений, касающихся, в основном, жанровой природы произведения. Исследователи предлагают несколько определений жанра стихотворений цикла: элегические отрывки (Б. В. Томашевский), философские фрагменты (Л. Озеров), антологические стихотворения (Н. В. Фридман, И. М. Семенко, В. В. Гура, С. А. Кибальник), миниатюры (И. Л. Альми) []. Основная причина разногласия исследователей, помимо несовпадения их методологических установок, видимо, в том, что “Подражания...” изучались фрагментарно и разрозненно. Вне контекста цикла стихотворения оказываются жанрово неоднородными, причем каждое из них обладает признаками сразу нескольких жанров. Так, например, во II “подражании” [] находим ситуацию любовного признания, характерную для “интимных” элегии Батюшкова, что вполне оправдывает определение “элегический отрывок”, предложенное Б. В. Томашевским. В то же время “тема любви, земной пылкой страсти” [] в этом стихотворении, общая для антологической лирики Батюшкова, позволила. Н. В. Фридману назвать II “подражание” антологическим стихотворением.

Цель нашей работы: выявление особенностей поэтики цикла «Подражания древним».

В ходе работы мы ставим следующие задачи:

1) Познакомиться с циклом «Подражания древним».

2) Раскрыть историю создания цикла.

3) Определить место произведения в творчестве поэта.

4) Отразить мнения современников.

5) Проанализировать «Подражания» с точки зрения поэтики.

Данное исследование произведения лучше начать с изучения занимаемого места в составе «Опытов» Батюшкова, так как при ответе на этот вопрос мы сможем коснуться истории создания «Подражаний», а так же рассмотреть современные точки зрения. Основным моментом является анализ стихотворений данного цикла. Здесь интерес вызывает стиль написания, особенность языка. Для начала необходимо будет рассмотреть тематические особенности, так как, зная и понимая сюжет и тематику произведения мы сможем исследовать языковые и ритмо-метрические особенности. Сопоставив данные исследования, мы сделаем вывод об особенности поэтики «Подражаний» в целом.

Глава 1. «Подражания древним» в составе «Опытов» Батюшкова.

1.1. История создания.

Творчество Батюшкова относится к эпохе царствования Александра I, когда политика правительства была отмечена внешним либерализмом, но на самом деле оставалась реакционной. Не приходится удивляться тому, что русская действительность казалась
поэту совершенно безотрадной и мрачной. Общественное положение писателей, создававших русскую литературу первого двадцатилетия XIX века, было двусмысленным и тяжелым. Их постоянно третировали как «низший сорт» людей, не имеющих права на уважение, и Батюшков всегда остро ощущал униженность своего положения «сочинителя». Возмущаясь пренебрежительным отношением к писателю в обществе, Батюшков утверждал значительность и ценность литературного труда и постоянно боролся за свою личную независимость. В неопубликованной записной книжке он с глубокой убежденностью говорил, что «независимость есть благо», и возмущался людьми, которым «ничего не стоит торговать своей свободою». При этом он подчеркивал, что поэт стоит гораздо выше тех, кто играет важную роль в государственной системе самодержавия, и с чувством высокой профессиональной гордости замечал: «Человек, который занимается словесностью, имеет во сто раз более мыслей и воспоминаний, нежели политик,министр,генерал».
В 1814—1817 годах Батюшков принимает деятельное участие в литературной жизни. На организационном заседании литературного общества «Арзамас» (это заседание состоялось 14 октября 1815 года) карамзинисты избирают его членом общества. Арзамасское прозвище Ахилл подчеркивало заслуги Батюшкова в борьбе с литературными «староверами» — шишковистами и свидетельствовало о том, что карамзинисты считали его одной из центральных фигур общества. Д. Н. Блудов утверждал, что еще при основании общества «имя Ахилла загремело в устах арзамасцев и один сей торжественный звук попятил ряды полков враждебных».
Еще в 1810 году Батюшков замышлял напечатать свои произведения отдельным изданием. Теперь он твердо решает это сделать, чтобы подвести итог своей литературной работы. В 1817 году Батюшков с помощью Гнедича издает свое двухтомное собрание сочинений «Опыты в стихах и прозе» (в первый том входили прозаические, во второй — стихотворные произведения). Это единственное вышедшее при жизни поэта издание его сочинений было встречено горячими похвалами критики, справедливо увидевшей в нем выдающееся достижение русской литературы.

1816-1817-е большую часть времени Батюшков проводит в своем имении Хантоново, работая над «Опытами в стихах и прозе». «Опыты» — единственное собрание его сочинений, в котором он принимал непосредственное участие. «Опыты в стихах и прозе» — первый сборник произведений Батюшкова. До этого, начиная с 1805 г., он печатался в журналах и альманахах. И в том и в другом его на несколько лет опередил Жуковский. Выход в свет, в двух частях, «Стихотворений Василия Жуковского» укрепил Батюшкова в намерении выпустить свой сборник.

Хотя Батюшков поставил условие, чтобы издание осуществлялось без предварительной подписки, Гнедич,тем не менее, счел нужным объявить подписку на второй, стихотворный том сразу по выходе первого тома. Батюшков переживал это болезненно и боялся насмешек критики. Однако подписка прошла успешно; подписалось 183 человека, в основном из Петербурга и Москвы. Число подписчиков было по тому времени внушительным.

Казалось, все шло хорошо. Между тем Батюшкова мучительно терзала неуверенность в успехе. Он был глубоко неудовлетворен собой и полон робости. В написанной Гнедичем заметке «От издателя» он вычеркнул хвалебный отзыв о своих стихах; просил выпустить «все вдруг, без шуму, без похвал, без артиллерии, бога ради!» (письмо от второй половины февраля 1817 г.). Поместить в издании свой портрет отказался наотрез: «Портрета никак! На место его виньетку, на место его «Умирающего Тасса», если кончить успею ...» (там же; далее перечисляются «Странствователь и домосед» и неосуществленная, по-видимому, имевшая автобиографическую подоснову, сказка «Бальядера»).

О своем страхе «провалиться» Батюшков иногда пишет в шутливом тоне: «Ах, страшно! Лучше бы на батарею полез, выслушал всего Расина Хвостова и всего новорожденного Оссиана, нежели вдруг, при всем Израиле, растянуться в лавках Глазунова, Матушкина, Бабушкина, Душина, Свешникова, и потом — бух !.. в знакомые подвалы» (цитата из собственного «Певца в Беседе ...». — Письмо Н. И. Гнедичу от начала июля 1817 г.). В письмах 1817 г. преобладают жалобы на неблагоприятные для творчества обстоятельства: «Что скажешь о моей прозе? С ужасом делаю этот вопрос. Зачем я вздумал это печатать. Чувствую, знаю, что много дряни; самые стихи, которые мне стоили столько, меня мучат. Но могло ли быть лучше? Какую жизнь я вел для стихов! Три войны, все на коне и в мире на большой дороге. Спрашиваю себя: в такой бурной, непостоянной жизни можно ли написать что-нибудь совершенное? Совесть отвечает: нет. Так зачем же печатать? Беда, конечно, не велика: побранят и забудут. Но эта мысль для меня убийственна, убийственна, ибо я люблю славу и желал бы заслужить ее, вырвать из рук фортуны, не великую славу, нет, а ту маленькую, которую доставляют нам и безделки, когда они совершенны. Если бог позволит предпринять другое издание, то я все переправлю; может быть, напишу что-нибудь новое ...» (письмо Жуковскому от июня 1817 г.). В письме к П. А. Вяземскому от 23 июня 1817 г.: «Скажи по совести, какова моя проза: можно ли читать ее? Если просвещенные люди скажут: это приятная книга, и слог красив, то я запрыгаю от радости. Сам знаю, что есть ошибки против языка, слабости, повторения и что-то ученическое и детское: знаю и уверен в этом, но знаю и то, что если меня немного окуражит одобрение знатоков, то я со временем сделаю лучше. Пускай говорят, что хотят, строгие судьи и кумы славенофиловы! Не для них пишу, и они не для меня; но не понравиться тебе и еще трем или четырем человекам в России больно, и лучше бросить перо в огонь».

Предполагалось вначале, что подготовка тома стихов займет не более месяца, однако она потребовала около года, тем более, что поэт хотел закончить и включить в собрание несколько новых произведений. Не имея средств для жизни в Петербурге или Москве, Батюшков занимался подготовкой собрания в своей деревне Ха́нтоново, где его отвлекали и раздражали материальные заботы. Времени стало не хватать. «Нет покоя! Такой ли бы том отпустил стихов ?..» Батюшков опасался, что в издание войдут заведомо, как он считал, слабые вещи. В этом отношении проза беспокоила его меньше, чем стихи. Что касается стихов, то почти в каждом письме 1816 г. Гнедичу повторяется просьба о строгости отбора. «Дряни не печатай. Лучше мало, да хорошо. И то половина дряни».

1.2. Количество и общий характер произведений, включённых в цикл.

«Подражания древним» (1821) занимают в художественной системе Батюшкова уникальное место. Подготавливая в 1821 году новое издание «Опытов в стихах», задуманное как обобщение сделанного, Батюшков поместил «Подражания…» в конце книги, тем самым придав им значение «пуанты» сборника. Кроме того, сам факт появления такой - новой для Батюшкова – поэтической структуры, как лирический цикл «Подражания древним», проявляет существенные закономерности развития жанровой системы поэта.

«Опыты в стихах и прозе» – первый сборник произведений Батюшкова [] [Возможно, мысль об издании сборника возникла у Батюшкова еще в 1810 г.; об этом свидетельствует составленное им тогда «Расписание моим сочинениям», содержащее 44 стихотворения. Впрочем, этот перечень мог быть сделан и без цели издания. Из перечисленных в нем стихотворений не сохранились: «К Ч-ой», «Желания», «Семь грехов», «Ода Лебрюна на старость», «Блестящий червяк», «Орел и уж», «На смерть Хераскова», «Урок красавице», «Хлоин ответ», «А. П. С. Приписание», «Лиса и пчелы», «Песнь песней». Под названием «Русский витязь» подразумевается, вероятно, стихотворение «Истинный патриот». Остальные могли быть уничтожены самим Батюшковым, как не удовлетворяющие его. Батюшков не оставил архива, уничтожал автографы (среди сохранившихся почти нет черновых)].

Состояли «Опыты» из двух частей. Первая включает статьи о русской поэзии («Речь о влиянии легкой поэзии на русский язык»), очерки о Кантемире, Ломоносове; путевые очерки («Отрывок из писем русского офицера о Финляндии», «Путешествие в замок Сирей»); рассуждения на философские и нравственные темы («Нечто о морали, основанной на философии и религии», «О лучших свойствах сердца»), статьи о своих любимых поэтах — Ариост и Тасс, Петрарка. Во второй части — стихи, расположенные по разделам, или жанрам: «Элегии», «Послания», «Смесь»… «Опыты», своеобразное подведение итогов, вышло в свет в октябре 1817, и Батюшков надеялся начать новую жизнь, продолжая хлопотать о дипломатической карьере и стремясь в Италию.

Структура батюшковских «Опытов» своеобразна, хотя объединение в одном собрании сочинений прозы и стихов — не новшество. Например, так было задумано издание произведений М. Н. Муравьева. Для Батюшкова имело значение то, что проза здесь предшествовала стихам. Название «Опыты», данное в подражание книге Монтеня, часто встречалось во французской литературе и было употребительно в русской (собрание сочинений Муравьева было озаглавлено «Опыты истории, словесности и нравоучения»; С. С. Бобров издал в 1804 г. «Рассвет полночи, или созерцание славы < ... > в стихах и прозе опытов»).

Обдумывая состав своего собрания, Батюшков сначала предполагал печатать только стихи и советовался об этом с Н. И. Гнедичем в письме от начала августа 1816 г. Он боялся недобросовестности профессиональных издателей, и Гнедич, с которым его связывала давняя дружба, предложил свои услуги в качестве издателя. Упомянутое издание произведений Жуковского также было выпущено друзьями автора. Батюшков полагался на дружеское понимание и художественный вкус переводчика Гомера.

Состав стихотворного тома был в значительной мере в ведении Гнедича. Но Батюшков отказался от хронологического принципа и сам установил деление на отделы («Элегии», «Послания», «Смесь»). Отбор и расположение внутри отделов были поручены Гнедичу. Поэт просил Жуковского и Вяземского также принять участие в отборе и правке текстов. «Дряни, ой, как много! Вяземский у вас теперь. Он обещал взглянуть на издание. Посоветуйся с ним. Я знаю его: он без предрассудков и рука у него не дрогнет выбросить дрянь. Я уже просил его об этом» (письмо от мая 1817 г.). С разрешения Батюшкова Гнедич кое-что поправлял в самих текстах (например, в «Беседке муз»). Колебания в выборе текстов продолжались до последнего момента. Уже когда часть тиража была сброшюрована, из отдела «Смесь» были выкинуты несколько эпиграмм («Известный откупщик Фадей», «Теперь сего же дня ...», «О хлеб-соль русская») и стихотворение «Отъезд» («Ты хочешь горсткой фимиама ...»). Монументальные элегии «Переход через Рейн» и «Умирающий Тасс», сказка «Странствователь и домосед» (их Батюшков собирался поместить «вместо портрета») и «Беседка муз» попали в самый конец книги, причем элегии — с повторной рубрикацией.

Отвергнув в «Опытах» хронологический принцип, Батюшков в предваряющем второй том обращении «К друзьям» тем не менее говорит об «истории» его страстей, которую читатель найдет в стихотворениях. Слово «история» здесь приближается по значению к слову «прошлое». «Журнал» (дневник), которому Батюшков уподобляет здесь собрание своих стихов, – это смена событий, настроений, удач и неудач «прежних дней». Батюшков не прибегает к биографической циклизации, не дает «истории» в смысле развития той или иной ситуации или чувства. В этом отношении он не следует ни примеру своего любимого Петрарки, ни примеру Парни, создавшего лирический роман о любви к Элеоноре. Чтоб усилить впечатление единства цикла, Парни даже заменял имена других женщин, героинь его любовной лирики, на имя Элеонора.
Батюшков, как об этом и говорится в стихотворении «К друзьям», стремился представить свою жизнь в разнообразии ситуаций и переживаний, свое лирическое творчество – в разнообразии жанров.
В «Опыты» включены медитативные, исторические, любовные элегии Батюшкова, переложения элегий античных, дружеские послания, стихотворная сказка, эпиграммы, басни, надписи. Свои блестящие литературные сатиры Батюшков печатать в «Опытах» отказался наотрез (в настоящем издании они публикуются в отделе дополнений), так как не хотел в первом собрании сочинений выступить в роли обидчика собратьев по поэзии. В «Опыты» входит 52 стихотворения, то есть, в сущности, очень мало; деление на три раздела («Элегии», «Послания», «Смесь») создает стройную архитектонику сборника и увеличивает смысловое пространство.
Лирика Батюшкова – лирика жанровая. При этом некоторые жанры (например, историческая элегия) вводятся поэтом в русскую поэзию впервые.
Новые лирические формы, созданные и отточенные Батюшковым – в элегиях «Выздоровление», «Мой гений», «Пробуждение»; они имели значение для Пушкина. Любовные элегии в «Опытах» отличаются большим лаконизмом и экспрессивностью, чем это предусматривалось традицией (в том числе Парни) [60] [В. В. Виноградов подробно исследовал особенности специфически-батюшковской архитектоники. В. В. Виноградов. Стиль Пушкина. М., Гослитиздат, 1941, стр. 306-307]. Послание «Мои пенаты» также отклоняется от принятого в русской поэзии того времени «Дмитриевского» канона дружеского послания. Но эти отклонения были не разрушением жанров, а созданием новых, батюшковских. Так, «Мои пенаты» явились эталоном для молодого Пушкина («Городок»). В других своих посланиях Батюшков ближе следует жанровой традиции, созданной в основном И. И. Дмитриевым. В стиле литературно-разговорной «болтовни» (как выражался Пушкин, использовавший его в лирических отступлениях «Евгения Онегина») свободно объединяется серьезное с шутливым. Батюшков окончательно закрепляет этот канон. Не должно, поэтому удивлять, что патетическое стихотворение «К Дашкову» помещено не в разделе посланий, а в разделе элегий. В батюшковском представлении о жанре дружеского послания важнее интонация, чем наличие обращения «мой друг». Стихотворение «К Гнедичу» и вовсе не является посланием.
Три основных раздела «Опытов» представляют разные типы стихотворного повествования.
В элегиях – полностью господствует авторский мир, в ряде случаев – опосредствованно (в переложениях из Тибулла, «Судьбе Одиссея», «Пленном», в монументальных «исторических» элегиях).
В посланиях почти непременно присутствует адресат; он вводится в текст со своими мнениями, привычками, суждениями, поведением и т. п.
Отдел «Смесь» в подавляющем большинстве представляет некую «стороннюю» точку зрения, за исключением стихотворения «К Никите» (на его месте первоначально было стихотворение «Отъезд»). Возможно, по типографским причинам его уже нельзя было поместить в разделе посланий, хотя по своей структуре это именно послание (предшествовавший ему «Отъезд», обращенный к условной «Хлое», жанру «дружеского послания» не соответствовал).
После выхода в свет «Опытов» Батюшков хотел повторить издание тома стихов, сначала предполагая назвать книгу «Опыты в стихах», затем остановился на названии «Стихотворения Константина Батюшкова». Книге должна была быть предпослана в качестве введения «Речь о влиянии легкой поэзии на язык». Батюшковский экземпляр второй части «Опытов» хранится в ГПБ. Подготовку нового издания Батюшков начал в 1819–1821 гг. во время пребывания в Италии и Германии. В текст «Опытов» внесено несколько стилистических поправок. Зачеркнуты 10 стихотворений [61] [«Тибуллова элегия III», «Веселый час», «К Петину», «Сон воинов», «Сон могольца», «Надпись к портрету Н. Н.», «Надпись на гробе пастушки», эпиграммы «Всегдашний гость, мучитель мой», «Памфил забавен за столом», «Как трудно Бибрису со славою ужиться». «Хор для выпуска» сначала был вычеркнут, затем восстановлен]. Имеется помета: «В будущем издании выкинуть все, что зачеркнуто». Взамен Батюшков хотел ввести в книгу переводы из «Антологии», созданные в 1817–1818 гг., после выхода «Опытов» и «Подражания древним» (1821). Он вписал их на чистых страницах книги. Также вписана «Надпись для гробницы дочери Малышевой». Вписаны и затем зачеркнуты названия девяти стихотворений: «Воспоминания Италии», «Море», «Судьба поэта», «Псалмы» (остальные не поддаются прочтению); тексты этих произведений не сохранились; неясно, были ли они написаны или только задуманы. Зачеркнута заключительная фраза предисловия от издателя («Издатель надеется...» и т. д.).
После издания книги Батюшков лелеял замыслы сказок, поэм, новых монументальных элегий. Они написаны не были, сохранились лишь названия: «Бальядера», «Рурик», «Овидий в Скифии», «Ромео и Юлия», «Мне хотелось бы дать новое направление моей крохотной музе и область элегии расширить», – слова в письме к Жуковскому от июня 1817 г. Внимание к монументальным элегиям сказалось и в структуре «Опытов»: ими начинается и ими оканчивается том стихов. Была задумана также статья оДанте.
Книгу «Опытов» Батюшков рассматривал как подведение итога своему поэтическому прошлому. В письмах 1816–1817 гг. Гнедичу, Вяземскому, Жуковскому он повторяет не раз, что ему хочется «сбыть все старое с рук», начать некий новый этап жизни и творчества.
Несмотря на опасения автора, «Опыты» были благожелательно приняты критикой. После выхода первого тома появилась упомянутая рецензия В. И. Козлова в газете «Русский инвалид» (1817, № 156), восторженная по отношению ко всему творчеству Батюшкова.
«Кто из просвещенных любителей отечественной словесности не читал, кто не восхищался стихотворениями г. Батюшкова?.. Кто не видел в нем одного из достойнейших поэтов века Александрова? Кто не отдавал справедливости отличному и вместе образованному его таланту, пламенному воображению, богатству мыслей, силе чувств, приятности выражения и сладостной гармонии стихов его? Прозаические его произведения, рассеянные в разных журналах и по большей части напечатанные без имени автора, вообще не столь известны, хотя не менее того заслуживают. Полное собрание как тех, так и других есть прекраснейший подарок, какой только сочинитель и издатель могли сделать публике...» Хвалебные заметки о первой части «Опытов» были помещены в «Сыне отечества»–1817, № 27, о второй части–1817, № 41. Но Батюшкова самые эти похвалы тревожили своей, как ему казалось,неумеренностью.
«Достал и читал я объявление в «Инвалиде» и ужаснулся. Козлов или смеется или дурачит меня <...> Необычайные похвалы мне повредят только, дадут врагов, а к достоинству книги ничего не прибавят. Теперь, перечитывая книгу, вижу все ее недостатки. Если какой-нибудь просвещенный человек скажет, прочитав ее: «Вот приятная книжка, слог довольно красив, и в писателе будет путь», то я останусь довольным. <...> Сделают идолом, а завтра же в грязь затопчут» (письмо Гнедичу от второй половины июля 1817 г.).

1.3. Реакция современников.

Именно по книге «Опыты» знал Батюшкова современный ему читатаель. Большая рецензия на все собрание, написанная С. С. Уваровым, появилась в издававшейся в Петербурге на французском языке газете «Le Conservaieur impartial» (1817, № 83). В ней говорилось о различии и значительности двух направлений в русской поэзии, созданных Жуковским и Батюшковым. Этой стать и Батюшков был, вероятно, доволен.
В 1818 г. Н. И. Греч положительно отозвался об «Опытах» в № 1 «Сына Отечества» [62] [Подробнее библиографию см.: Н. В. Фридман. Творчество Батюшкова в оценке русской критики 1817– 1820 годов. – «Ученые записки Московского университета», вып. 127. Труды кафедры русской литературы. М.,1948].
В конце 1810-х–начале 1820-х годов ситуация в литературной жизни с большой быстротой менялась, и это сказалось на отношении к Батюшкову. Формировалась декабристская критика, которая отнеслась к поэту сурово. Батюшкову, вероятно, остались неизвестны крайне резкие, презрительные замечания на полях первого тома «Опытов» (проза) близкого ему человека, Никиты Муравьева, который расценил прозу Батюшкова с чисто политической точки зрения и даже приписал ему сервилизм перед властями [63] [См. примечание на стр. 563]. Декабристская критика, отстаивавшая «гражданское» искусство и боровшаяся против «личной» лирики, резко осудила личную поэзию в известной переписке 1825 г. Рылеева и А. Бестужева с Пушкиным. Кюхельбекер, в 1820 г. еще восторженно разобравший поэтику Батюшкова в рецензии на не вошедшие в «Опыты» переводы из «Антологии», в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» [64] [«Мнемозина», ч. II. М., 1824] осудил Батюшкова за «подражание» иностранным авторам.
Пушкин в письмах 1825 г. спорил с Рылеевым и Бестужевым и писал о Батюшкове: «Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и не созревшие надежды» [65] [А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10-ти томах, т. 10, стр. 118]. Отношение Пушкина к Батюшкову выражено в его известных замечаниях по поводу книги «Опыты». На полях своего экземпляра второй (стихотворной) части «Опытов» Пушкин сделал множество пометок, зачеркиваний и замечаний [66] [Там же, т. 7, стр. 564–592]. Замечания почти поровну делятся на отрицательные («вяло», «плохо», «черт знает что такое») и восторженные («прекрасно», «прелесть», «совершенство», «гармония»). Пушкин выступает как нелицеприятный рецензент, озабоченный при этом интересами автора; более того, он правит местами текст, зачеркивает длинноты, куски текста, которые считает «вялыми». Происходит как бы повторная подготовка текста «Опытов» к печати. Но это, конечно, впечатление кажущееся. Пушкин делал свои замечания для себя. По поводу стихотворения «Мечта», которое он считает не удавшимся, Пушкин пишет то самое словечко «дрянь», которое так часто встречалось в письмах Батюшкова, умолявшего выкидывать неудавшиеся стихотворения. Пушкин в сущности проделал именно тот отбор, о котором Батюшков просил Гнедича, Вяземского, Жуковского. Нельзя исключить того, что одним из поводов для Пушкина взяться за это, по существу, редактирование «Опытов в стихах» было чтение указанных выше писем Батюшкова, хранившихся у общих друзей. Критикуя неудавшиеся, по его мнению, стихи, Пушкин употребляет еще одно выражение из самокритичных суждений Батюшкова, считавшего, что в некоторых его писаниях есть что-то «детское». Дважды это слово употребляет и Пушкин (по поводу отдельных кусков из стихотворений «Мечта» и «К Г<неди>чу»). То, что Пушкин был в курсе этой переписки, во всяком случае, знал о просьбах Батюшкова «выкидывать лишнее», доказывается замечанием об отборе текстов: «Батюшков – не виноват» [67] [На стр. 145 принадлежавшего Пушкину экземпляра «Опытов»]. Многие суждения Пушкина об «Опытах» представляют интерес исторический. Пушкин выступает по отношению к Батюшкову как собрат по перу и судит строго и профессионально. Как младший современник, Пушкин еще не находится от Батюшкова на такой дистанции, чтобы дорожить его архаическими чертами, которые он так умел ценить у писателей XVIII в. Раздражали Пушкина такие вещи, как «Мечта» и вообще «стихи, достойные Василия Львовича». Правда, Пушкин отмечает как заслуживающие подражания батюшковские «счастливые усечения» прилагательных.
Для понимания поэтики зрелого Пушкина его «Замечания» дали бесценный материал; их многократно использовали в литературе о Пушкине.
Пушкин критикует аллегорический и перифрастический стиль. Многие его суждения хрестоматийно известны. Стремление к предметности, вещности собственного стиля продиктовало критику Пушкиным «Моих пенатов»: «Главный порок в сем прелестном послании – есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни». Сходны по типу замечания о «Послании г. В<елеурско>му». По поводу стиха «Как ландыш под серпом убийственным жнеца» («Выздоровление») замечено: «Не под серпом, а под косою. Ландыш растет в лугах и рощах – не на пашнях засеянных». Не понравился «Странствователь и домосед», которым Батюшков как раз очень дорожил. С восхищением разобраны стихотворения «Тень друга» («Прелесть и совершенство – какая гармония!»); «Таврида» («По чувству, по гармонии, по роскоши и небрежности воображения – лучшая элегия Батюшкова»); «К другу» («Прелесть! Да и все – прелесть! звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков!»); «Радость» («вот батюшковская гармония»); «Вакханка» («Подражание Парни, но лучше подлинника, живее»); «Переход через Рейн» («Лучшее стихотворение поэта, сильнейшее и более всех обдуманное»); «Беседка муз» и «Привидение» («прелесть»). Одной из лучших элегий Батюшкова названо «Выздоровление». Самая строгость Пушкина – следствие глубокого проникновения в сущность новаторской поэтики Батюшкова. «Живость», динамичность одних стихотворений, внимательно отмечаемая Пушкиным, дает основание применить этот критерий и к другим и назвать их более «вялыми». Синтаксическая и фонетическая гармония, особенно характерная для Батюшкова, служит критерием для критики его же «неудачных оборотов». Точность поэтического словоупотребления, разработанная Батюшковым, дает основание для нескольких упреков ему же в «темноте» смысла. Стройность архитектоники в лучших созданиях («обдуманность», «полнота») – основание для упрека в нескольких других случаях в «растянутости». Как «собственно батюшковскую» Пушкин проницательно характеризует манеру изображать внутренние движения души через внешние признаки (позы, движения, состояния). Таков смысл замечания на полях текста «На развалинах замка в Швеции» («Вот стихи прелестные, собственно Батюшкова...» – по поводу стихов 69–72). В некоторых случаях Пушкин с экспериментальными целями, для себя, предлагает поправки к тексту Батюшкова («Точнее бы вера» – в конце стихотворения «Надежда»)и.т.д.

Разумеется, есть ряд случаев, когда мы вправе с замечаниями Пушкина не согласиться. К их числу можно отнести отрицательную оценку «Умирающего Тасса», а также ставшее хрестоматийным замечание о ландышах, которые растут «не на пашнях засеянных» и потому погибают «не под серпом, а под косою» [] [Вероятно, Пушкин помнил свое послание 1815 г. «К Батюшкову», где, перефразируя этот стих, употребил именно слово «коса»]. В контексте батюшковского стихотворения слово «коса» (если бы в тексте стояло «под косой убийственной») неизбежно должно было обрести аллегорический смысл («коса смерти»), что глубоко, и не в лучшую сторону, сказалось бы на всем содержании стихотворения. В других случаях Пушкин протестует против синтаксических инверсий Батюшкова, в том числе и против изысканной инверсии в двух заключительных стихах «Пробуждения»: «Смысл выходит – холодными словами любви – запятая не поможет». Между тем затрудненность этой фразы семантически очень эффективна. Некоторая придирчивость Пушкина сказалась и в том, что он укоряет Батюшкова за стихи 104–105 «Элегии из Тибулла»; в них имеется в виду не Тифон, а Титий. Время, когда Пушкин делал свои замечания на полях «Опытов», точно не установлено. Отсутствие автографа затрудняет дело. В большом академическом издании замечания предположительно датируются 1830 г.; в малом – временем не ранее 1830 г.
Дополнительный свет для этого пока не решенного вопроса дает, как нам представляется, пушкинская запись об элегии «Умирающий Тасс». Она имеет свою историю. В 1834 г. (28 апреля) находившийся в крепости Кюхельбекер сделал в дневнике запись: «Fiat justitia et pe-reat mundus! Хотя жаль, а должно же, наконец, сказать, что Батюшков вовсе не заслуживает громких похвал за «Умирающего Тасса», какими кадили ему за это стихотворение, когда он еще здравствовал, и какими еще и поныне, например в «Телеграфе», кадят за оное его памяти. «Умирающий Тасс» – перевод с французского; подлинник охотники могут отыскать в французском «Альманахе муз» 90-х годов; автор – женщина». Кюхельбекер ошибся [69] [См. стр. 569]. Но важно, что начало пушкинской записи является репликой на предыдущий текст: «Эта элегия, конечно (подчеркнуто мною. – И. С), ниже своей славы. – Я не видал элегии, давшей Батюшкову повод к своему стихотворению, но сравните «Сетования Тасса» поэта Байрона с сим тощим произведением...» 12 февраля 1836 г., выйдя на поселение, Кюхельбекер после 12-летнего перерыва послал Пушкину первое письмо. 3 августа того же года он ответил на не дошедшее до нас письмо Пушкина, из которого следует, что Пушкин что-то писал ему о его дневнике, и Кюхельбекер дает объяснения («Еще одно: когда я начал дневник свой, то именно положил, чтоб он отнюдь не был исповедью...» [70] [А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 16-ти томах, т. 16. М, Изд-во АН СССР, 1949, стр. 147] и т. д.). Пушкин, как известно, получал рукописи Кюхельбекера, и, по-видимому, также часть его дневника; это с несомненностью следует из письма Кюхельбекера. Указание на «источник» (мнимый) «Умирающего Тасса» Кюхельбекер излагает как некое свое открытие. Не исключено, таким образом, что пушкинские заметки сделаны после 1834 г. [71] [Косвенно это подтверждается еще одним суждением Пушкина, там же, об «Умирающем Тассе»: «здесь, кроме славолюбия и добродушия (см. замечание) ничего не видно. Это – умирающий Василий Львович, а не Торквато». Когда в 1830 г. В. Л. Пушкин умер, то племянник проводил его в могилу с грустью, словами о его литературной воинственности (Полн. собр. соч., в 10-ти томах, т. X, стр. 306). Лишь через несколько лет восприятие могло так сильно измениться. Многозначительное замечание о «добродушии» (т. е. в данном случае наивности) относится к стихам 66–69 «Умирающего Тасса»: «Ни в хижине оратая простова – Ни под защитою Альфонсова дворца – … не спас главы моей». По-видимому, эти строки были восприняты Пушкиным очень лично, с раздражением – после 1834 г. оно особенно сильно обуревало его под фиктивной и оскорбительной «защитой дворца»].
Отношение Пушкина к Батюшкову, по-видимому, не было стабильным. В наброске статьи 1824 г. («Причинами, замедлившими ход нашей словесности...») он писал: «... Батюшков, счастливый сподвижник Ломоносова, сделал для русского языка то же самое, что Петрарка для италианского». Что было стимулом для нового, столь внимательного и придирчивого чтения Пушкиным «Опытов», остается все же неясным.
Батюшков, подобно Жуковскому, закрепил победу лирики нового типа. В этом – широком – смысле воздействие Батюшкова на русских поэтов никогда не прекращалось. В смысле более узком элегия Батюшкова и его антологический стих имели огромное значение для Пушкина. В дальнейшем приемы батюшковского «антологического» стиля были восприняты «антологической» поэзией 40–60-х годов (А. Майков, Щербина). Очень велико значение батюшковского гармонического стиха для поэзии Фета.

Единственный прижизненный сборник К. Батюшкова «Опыты в стихах и прозе» определил будущую поэтическую репутацию автора и оказал воздействие на последующую практику издания авторских стихотворных сборников, и прежде всего на А. Пушкина. [Сидяков Л. С. «Стихотворения Александра Пушкина» и русский стихотворный сборник первой трети XIX века // Проблемы современного пушкиноведения: Сб. статей. Псков, 1994. С. 44-57.] Структура этого издания обстоятельно изучена в литературоведении 1970 - 1980-х годов. И. Семенко отметила как принцип организации произведений в «Опытах» Батюшкова циклизацию, в основе которой группирование произведений «по тематическим и проблемным признакам; сами же группы (как бы разделы, но не названные) также расположены обдуманно». [Семенко И. М. Батюшков и его «Опыты» // Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 468.] Н. Зубков обратил внимание на тематическое, смысловое и композиционное единство как части «Стихи», так и в целом частей «Стихи» и «Проза». [Зубков Н. Опыты на пути к славе: О единственном прижизненном издании К. Н. Батюшкова // Свой подвиг совершив... М., 1987. С. 266-350.] Однако, обнаруживая единство предпринятого Батюшковым издания, исследователи не дают ему жанрового названия, хотя обозначение «книга», «сборник» постоянно сопровождает «Опыты в стихах и прозе». Так, сам Батюшков не однажды называет свое издание книгой: «...надеюсь, что моя книга будет книга, если не прекрасная, то не совершенно бездельная» [Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. П. С. 400. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.]; «...необычайные похвалы мне повредят только, дадут врагов, а к достоинству книги ничего не прибавят. Теперь, перечитывая книгу, вижу все ее недостатки. Если какой-нибудь просвещенный человек скажет, прочитав ее: «Вот приятная книжка, слог довольно красив, и в писателе будет путь!», то я останусь довольным» (II, 452). «Большая часть моей книги писана про себя» (подчеркнуто нами. - Т. С.) (II, 456). Сборником, книгой называют «Опыты» И. Семенко [Семенко И. М. Батюшков и его «Опыты». С. 476, 481.], Н. Зубков[Зубков Н. Опыты на пути к славе... С. 302, 313.]. Однако ни автор, ни исследователи не связывают эти понятия с обозначением жанра. Восприятие же этого произведения в перспективе развития системы жанров литературы XIX века позволяет по-новому осмыслить понятие «книга» и подойти к нему как к особой жанровой разновидности.

Есть немало произведений, которые не существуют в одиночестве — как в авторском, так и в читательском восприятии. В момент создания они единичны. Но как только появляется несколько в чем-то близких или подобных произведений, так по воле создателя или читателей они устремляются к разнообразным объединениям, которые становятся то собранием сочинений одного автора, то сборниками одного жанра. Между этими формами объединения существует немало разновидностей.

В 60-е годы XX века внимание исследователей привлекли объединения ряда произведений в единства, которые получили название цикла, а сам процесс объединения - циклизация. [См.: обстоятельные наблюдения над этим явлением и библиографию в книге: Ляпина Л. Е. Циклизация в русской литературе XIX века. СПб., 1999; а также Зелинский А. Э. Лирические циклы и проблема циклизации в творчестве В. Я. Брюсова: Автореф. дис.... канд. филол. наук. Тарту, 1986; Акишева Ж. С. Проблема циклообразования (на материале творчества ранней А. Ахматовой и поэзии «серебряного века»): Автореф. дис.... канд. филол. наук. Алматы, 1998; Толысбаева Ж. Ж. Жанровая природа лирического цикла (на материале поэзии 1980-1990-х годов): Автореф. дис.... канд. филол. наук. Алматы, 1999.] На протяжении нескольких десятилетий интенсивно изучались объединения, названные лирическим циклом. В 1970-1990-е годы объектом научного исследования стали большие по объему образования (они имеют свой набор признаков), которые стали называть книгой. [Кушнер А. Книга стихов // Вопросы литературы. 1975. № 3. С. 178—188; Коган А. С. Типы объединения лирических стихотворений в условиях перехода от жанрового мышления к внежанровому: Автореф. дис.... канд. филол. наук. Киев, 1988; Лекманов О. А. Книга стихов как «большая форма» в русской поэтической культуре начала века: О.Э. Мандельштам «Камень» (1913): Автореф. дис.... канд. филол. наук. М., 1995; Савченко Т. Т. «Анакреонтические песни» Г. Р. Державина: К вопросу о жанре // Вестник Карагандинского университета. Караганда, 1998. № 2. С. 55-65.] Сегодня встала проблема изучения границ и статуса таких явлений, как цикл и книга. Предстоит определить, что такое книга - особый жанр или разновидность цикла.

Глава 2. Особенности поэтики цикла.

2.2 Сюжетно-тематические и жанровые свойства.

Батюшков снискал репутацию поклонника античности, и тем самым он как будто бы дал повод считать его творчество не соответствующим в полной мере идейным установкам романтизма. Но это суждение трудно считать справедливым.

Во-первых, интерес к античности не является свидетельством противостояния романтизму.

Во-вторых, поэтический кругозор автора культурой античности не ограничивался.

Переводы, переделки, подражания, вариации на темы, цитаты, отдельные образы….позволяют составить представление о литературном пантеоне, который Батюшков создал в своём воображении и который видел творческие помыслы поэта.[]

Взгляд Батюшкова на античность, отражённый в его статьях и заметках, очень важен для понимания всего творчества поэта. Очевидно, что Батюшков в зрелые годы смотрел на Древнюю Грецию и Рим иначе, чем писатели времени классицизма на Западе или просветители 18 века. Как показывают приведённые его высказывания, он подходил к миру классической древности не как к некоему вневременному, внеисторическому идеалу, но и оценивал его в его локальном историческом своеобразии.[] Античность была для Батюшкова особым художественным миром. Константина Николаевича увлекала поэзия разных народов и эпох. Не случайно он переводил не только Тибулла, но и эпиграммы из греческой антологии, Мильвуа, Парни, Вольтера, Матиссона, Шиллера, Боккаччо, Петрарку и Ариосто. Каждый из поэтов древнего и нового мира был для него и определённой поэтической индивидуальностью – более или менее близкой ему, - и представителем своего народа и эпохи с присущими им особым строем жизни и кругом интересов, своим способом мышления и чувствования, своим стилем и языком.

Античный мир и античная символика входили для Батюшкова в качестве неотъемлемой составной части в широкую всеобъемлющую картину мира то в качестве средства поэтического просветления и облагорожения жизни «жителя подмосковной деревни»[], то в том и особом художественном строе и духе, который сообщал им в глазах поэта их, неповторимую культурно-историческую ценность. Причём в ходе развития Батюшкова его восприятие античности обогащалось.

Важно отметить и другую черту, характеризующую отношение Батюшкова к античной поэзии: его отношение к отбору античных имён, тем и мотивов для своих произведений было всегда строго избирательным. Античность Батюшкова – это, прежде всего (так же как у Гельдерлина и Китса) античность энергичная, просветлённая, но в то же время не лишённая оттенка поэтической задумчивости и грусти, античность и отделённая от современности в своей вечной и неповторимой красоте, и в то же время сближённая с современностью ощущением её скоротечности, властью над ней неумолимого хода времени, гибельного для мгновений полноты жизни, ощущением неизбежного конца, изменчивости и хрупкости прекрасного.[]

В соответствии с этим человек для Батюшкова не герой «большой» истории, а поэт и философ-мудрец.

Таким образом, античность этого поэта, как у всех поэтов той эпохи, по своему характеру глубоко личностна. При всей поэтической гармонии, свойственной его переводам из греческой антологии, в них особо акцентированы тонкие переливы чувства, динамика жизненных страстей и состояний, присущие в понимании переводчика жизни людей противоречия и контрасты.[] Внося в свои переводы из греческой антологии и «Подражания древним» чувство глубокого трагизма и философскую напряжённость мысли, Батюшков не сгибается под тяжестью возникающих перед ним «проклятых вопросов».[]

Глубокий знаток и ценитель древности К.Н.Батюшков, которого Пушкин считал одним из своих учителей поэзии, органично усвоил достижения античной культуры, сделав их «своим сокровищем», что и нашло воплощение в поэтике его стихотворений. Кажется, что в лирике Батюшкова собрались все древние боги и богини и все сопровождающие их существа, герои легендарной истории и античные авторы. Древность получала новую жизнь не только в сочинениях, но и в самой судьбе и личности поэта, который в литературном обществе «Арзамас» был наречён Ахиллом. Всерьёз так называли его друзья-литераторы за любовь к античности, а в шутку – за хрупкое телосложение («Ах,хил!»)

Современные исследователи уже без тени иронии уподобляют русского поэта начала 19 века Константина Батюшкова древнегреческому воину Ахиллу, воспетому Гомером. Батюшков в кругу друзей и читателей заслуженно имел другие славные имена: «маленький Овидий», «новый Тибулл». Поэта восхищала любовная античная поэзия. Античность вдохновила Константина Николаевича на создание вольных переводов «Из греческой антологии» и лирического цикла «Подражания древним» как продолжение антологических переводов. Знаменательно, что это был последний лирический цикл Батюшкова: так любовь поэта к классическим образцам прошла через всё его творчество – от истоков до финала.

Одно из обращений Батюшкова к античной поэзии – цикл «Подражания древним», состоящий из шести стихотворений. В отличие от цикла «Из греческой антологии» эти стихотворения – не переводы античных лириков, а оригинальные произведения, в которых воспроизведены дух и стиль антологии.

В «Подражаниях древним» поэт достиг удивительного лаконизма, художественной емкости и проявил безошибочный эстетический вкус. Лирические темы в новом цикле остались прежними – любовь и смерть, отвага и стойкость в бурях жизни.

В «Подражаниях древним» Батюшков не поет гимны земной страсти и не упивается радостями наслаждения. В стихотворении «Скалы чувствительны к свирели…» о горячей любви юноши говорят символические образы: страсть всегда слита с поэзией, и вся природа оживает, слыша любовные песнопения. «Скалы», «верблюд», «розы» откликаются на звуки свирели, на «песнь», на соловьиные трели. Батюшков обращается к давним литературным традициям, где эти образы прочно спаяны, и оживляет их, передавая как только что произошедшую жизненную сценку: юноша упрекает «красавицу», глухую к голосу его любви и не пришедшую на свидание: «А ты, красавица… Не постигаю я». Благодаря естественности поведения и речи традиционные образы неожиданно теряют свою условность и обретают свежесть. Эта гармония традиционного и нового, индивидуального и общего, преходящего и вечного, иллюзорного и действительного особенно пленительна у Батюшкова.

Завершается цикл призывом к доблести и отваге. Что ожидает героя в жизненной битве – не так уж важно. Существенно другое – только в бою обретается победа:
Ты хочешь меду, сын? – так жала не страшись;
Венца победы? – смело к бою!
Ты перлов жаждешь? – так спустись
На дно, где крокодил зияет под водою.
Не бойся! Бог решит. Лишь смелым он отец.
Лишь смелым перлы, мед, иль гибель… иль венец.

Теоретическое осмысление проблемы книги как жанрового образования требует изучения всех существующих произведений, тяготеющих к такой форме. Художественное наследие К.Н. Батюшкова дает материал для постановки и решения некоторых вопросов этой проблемы.

Предпринимаемое К. Батюшковым в 1816 - 1817 годах издание произведений, составивших «Опыты в стихах и прозе», замышлялось не как подведение итогов и не как собрание сочинений, включающее все созданное автором. Батюшков представал перед читателем в большой художественной форме, которую он продумывал и выстраивал.

Н. И. Гнедич - издатель «Опытов», как показывают письма, получил от Батюшкова права на редактирование текстов и на их компоновку. [Красноречивое свидетельство такой позиции К. Батюшкова - письмо Н. И. Гнедичу от 25 сентября 1816 года: «Марай, поправляй, делай что хочешь. <...> Печатать ли «Прогулку в Академии»? А жаль ее выключить. Расположение материй сделай сам, как заблагорассудишь. «Кантемира» завернуть в серединку» (II, 403, 404).] Этот факт свидетельствует о том, что издание не в полной мере отражает авторскую волю; между тем в жанровых формах цикла и книги именно она оказывается определяющей. Однако позиции автора и издателя согласовывались, читатель получил текст, в котором замысел Батюшкова нашел воплощение, и исследователи вправе выявлять содержание и смысл этого замысла.

Заглавие в оформлении единства двух частей, составляющих «Опыты», играет важную организующую и смысловую роль. [Изучение роли заглавий в разнообразных текстах в последнее время привлекает внимание исследователей. Начата работа над «Словарем заглавий русских поэтических сборников XVIII - XX века». См. об этом: Веселова Н. А., Орлицкий Ю. Б., Скороходов М. В. Поэтика заглавия: Материалы к библиографии // Литературный текст: проблемы и методы исследования. Сб. научных трудов. Тверь, 1997. Выпуск III. С. 158-180.] В той жанровой разновидности, к которой мы относим «Опыты» К. Батюшкова, заглавие оказывается обязательным признаком. [Заметим, что в циклах, которые создавал А. Пушкин, заглавие нередко отсутствует. Так называемый «Бакунинский цикл» озаглавлен исследователями по имени героини-адресата. Лишь в проекте издания сборника Пушкина 1836 года один из разделов озаглавлен «Стихи, сочиненные во время путешествия (1829)»; исследователи этот раздел рассматривают как цикл, который порой называют «Кавказский цикл» (см.: Измайлов Н. В. Лирические циклы в поэзии Пушкина конца 20-30-х годов // Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975. С. 213-269; Слинина Э. В. Лирический цикл «Стихи, сочиненные во время путешествия (1829)» // Слинина Э. В. Лирика Пушкина 1820-1830-х годов: Проблемы становления личности поэта. Псков, 1990. С. 38-48). Цикл озаглавлен описательно по месту создания стихов. Цикл 1836 года исследователи озаглавливают то по году их написания, то по месту их создания — «Каменноостровский цикл». В отношении к лирическим циклам отсутствие заглавия обнаруживается и в практике XX века.] Обращает на себя внимание противоречие заглавия в соотношении с общей концепцией самого произведения. Наименование «Опыты в стихах и прозе» фиксирует двучастность произведения и ориентирует в последовательности этих частей: стихи и проза. Однако «Опыты» открываются прозой. Известно, что возникший алогизм не был задуман автором. Он возник из-за требовательного отношения Батюшкова к творчеству, а с другой стороны, стал следствием технических причин. В письме к Н. И. Гнедичу от 28-29 октября 1816 года Батюшков писал: «Начни, Бога ради, печатать прозою. Дай мне время справиться со стихами <...> Стихам не могу сказать: Vade, sed incultus(Иди, хоть и неотделанная (лат.))» (II, 409). И прозаическую, и стихотворную части «Опытов» Батюшков дополняет в процессе издания. Для прозаической части автор специально создал два произведений (IV «Вечер у Кантемира» и XIII «Гризельда»); стихотворная часть вобрала в себя двенадцать впервые опубликованных произведений, три из них («К друзьям», «Гезиод и Омир, соперники», «Умирающий Тасс») создавались в год издания «Опытов». Возникает вопрос, почему Батюшков и его издатель Н. Гнедич не изменили заглавие и не привели его в соответствие с содержанием. Вероятно, Батюшков подчинился традиции. В предшествовавшем столетии сочетание «Стихи и проза» в заглавии встречалось не однажды: «Сочинение и переводы, как стихами, так и прозою Василья Тредиаковского» (1752), «Собрание разных сочинений в стихах и прозе <...> Михаила Ломоносова» (1757 - 1759), -«Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе <...> Александра Петровича Сумарокова» (1781 - 1782) и др.

Слово «опыты» в заглавии, как указывают исследователи, заимствовано у Монтеня. [Семенко И. М. Батюшков и его «Опыты». С. 477.] Сочинение Мишеля Монтеня «Опыты» заканчивается главой «Об опыте»; в ней автор рассуждает о разнообразных сторонах жизни, которые открывались ему через непосредственное деятельное и чувственное соприкосновение с ней, а также через осмысление исторических фактов, суждений великих мыслителей-предшественников. Приведем характерное рассуждение: «Надо иметь очень чуткие уши, чтобы выслушивать откровенные суждения о себе. И так как мало таких людей, которые могут выносить это, не оскорбляясь, те, кто решаются высказывать нам, что они думают о нас, проявляют тем самым необыкновенно дружеские чувства. Ибо ранить и колоть для того, чтобы принести пользу, - это и есть настоящая любовь. Мне тягостно судить человека, у которого дурных свойств больше, чем хороших. Платон говорит, что у того, кто хочет познать чужую душу, должны быть три свойства: понимание, благожелательность и смелость». [Монтень М. Опыты: В Зкн. М., 1979. Кн. III. С. 275.]

Форма и жанр «Опытов», отмечают исследователи, изобретены Монтенем. Это «опыт, поставленный на человеческой способности суждения, на себе самом». [Коган-Бернштейн Ф. А. Мишель Монтень и его «Опыты» // Там же. С. 352.] Декларируемый Монтенем смысл понятия «опыты» воспринят Батюшковым и реализован в содержании его «Опытов в стихах и прозе». Но у Батюшкова присутствует и современная ему русская семантика слова «опыты». Так, В. Даль отмечал: «Опытом, многие писатели называли сочинения свои, не признавая их полными, окончательными». Кроме этого, «опыт - испытанье, проба, искус, попытка, изведка». [Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1981. Т. II. С. 688.] В русской литературе до Батюшкова слово «опыты» в названии использовалось не раз: «Опыты истории, писмен и нравоучения» М.Н. Муравьева (1796); «Опыты лирические и другие мелкие сочинения в стихах А. Востокова» (1805 - 1806).

«Опыты» в заглавии книги К. Батюшкова, таким образом, имеют многослойный смысл. Он создается синтезом традиций (заимствованных, французских, и собственно русских) и индивидуального новаторства. Заглавие несет содержательную и смысловую информацию. С монтеневской традицией в прозаической части связано рассуждение о других, в ряду которых мыслит себя автор, - Ломоносов, Муравьев, Петрарка, Боккаччо, а также рассуждения о поэзии, сердце, сне, морали (речь идет о произведениях «Нечто о поэте и поэзии», «О лучших свойствах сердца», «Похвальное слово сну», «Нечто о морали, основанной на философии и религии»). С той же монтеневской традицией в стихотворной части связан мир автора. Облик автора преобразуется у Батюшкова в образ лирического героя с его сложной текучей внутренней жизнью души, сердца и ума. Обе части - «Проза» и «Стихи» - «обращены» одна в другую, следовательно, открыты, не завершены. Это свойство заявлено и проявлено по-разному. Прозаические опыты — это цепь разнообразных суждений и размышлений, они могут быть продолжены бесконечно. Стихотворные опыты - это и запечатленное разнообразие внешних проявлений внутреннего состояния, и отражение его текучести.

Заглавие не предполагает внутреннего единого сюжета. В обращениях от издателя эта особенность оговорена: «В двух сих книжках помещены почти все произведения г. Батюшкова в стихах и прозе, рассеянные по разным периодическим изданиям и присоединены еще новые, еще нигде не напечатанные...». [Батюшков К. Н. «Опыты в стихах и прозе». М., 1997. С. 6. В дальнейшем ссылки на это издание (с указанием страницы) даются в тексте.] «Мы должны предупредить любителей словесности, что большая часть сих стихотворений была написана прежде «Опытов в прозе» (199). Таким образом, издатель предупреждает, что читатель получает собрание сочинений Батюшкова.

Однако авторское отношение к изданию иное. Батюшков не просто собирает свои произведения. Он создает единство из множества подобных произведений и тяготеет к большой форме. Однако она связана с лирическим творчеством. Лирические произведения Батюшкова имеют довольно большой объем: «Гезиод и Омир, соперники» - 104 стиха; «Мечта» - 208 стихов; «Мои пенаты» - 316; «Странствователь и домосед» - 380 стихов; «Умирающий Тасс» - 150 стихов. В эти же годы Батюшков приступает к созданию «Опытов», в которых реализуется интерес к большой форме, устремленной к целостному единству.

Как же проявляется это единство? Заметим, что единство возникает как результат взаимодействия замысла и складывающихся внешних обстоятельств. Стремление издать написанные в разное время произведения выдвигает задачу отбора и выстраивания созданного. Формальным принципом, организующим композицию, становится арабская нумерация, которая оказывается сплошной в части «Проза» и эпизодической в части «Стихи» (нумерация присутствует в разножанровой подборке «Эпиграммы, надписи и прочее»). Как показывает анализ использования этого принципа, автор обратился к нему на последнем этапе формирования части «Проза». Так, «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» написана в первой половине 1816 года, «Гризельда» в конце 1816 - начале 1817 годов, но помещены они на I и XIII местах. Это свидетельствует о том, что автор вначале расположил произведения, а позже их пронумеровал. Истинный же принцип расположения был иным. Им не стал хронологический принцип расположения статей и стихотворений. Вообще, хронология как принцип расположения однородных явлений будет использована А. Пушкиным при подготовке к изданию его стихотворений в 1829 году. [Сидяков Л. С. Прижизненный свод пушкинской поэзии // Стихотворения Александра Пушкина / Изд. подгот. Л. С. Сидяков. СПб., 1997. С. 415-427.] Батюшков к этому принципу безразличен. Порой он сопровождает произведения указанием на время написания. Так, V, VII, VIII статьи содержат указание на дату, иногда место (С.-Петербург, Финляндия). Даты написания остальных произведений могут быть установлены лишь по комментариям. Таким образом, ахрония не может восприниматься в качестве принципа расположения произведений, поскольку хронологический принцип еще не введен в практику собирания произведений в единство.

Проблемно-тематический принцип, выявленный исследователями в части «Проза», сочетается с жанровым принципом отбора произведений. Причем этот принцип распространяется и на часть «Стихи». Он действует в «Опытах» по законам романтической логики: в жанровом представительстве отсутствует какая-нибудь закономерность, но обнаруживается стремление к группированию одинаковых жанров. В первой половине части «Проза» ядром оказывается жанр путешествия: «Прогулка в Академию художеств», «Отрывок из писем русского офицера о Финляндии», «Путешествие в замок Сирей». Во второй половине намечено жанровое ядро, в функции которого выступает очерк: «Ариост и Тасс» и «Петрарка». Батюшков демонстрирует жанровое мышление, давая читателю возможность видеть многообразие внешнего мира, его культурное богатство, россыпь поэтических имен, открывая читателю возможности сотворенного художником слова, облекая все это многотемье в разнообразие жанров. Мозаика части «Проза» уравновешивается жанровой упорядоченностью части «Стихи».

Вторую часть «Опытов» Батюшков начинает тщательно выстраивать. Во-первых, он из уже созданного к этому времени отбирает 53 стихотворения и распределяет их по жанровым рубрикам: «Элегии», «Послания», «Смесь». Стихотворение «Друзьям», написанное в год выхода «Опытов» - в 1817 году, заняло место посвящения, открывающего стихотворную часть. Тем самым оно придало рубрикам единство. В момент создания стихотворение «Друзьям» наделялось функцией итогового произведения, ретроспективно освещающего внутреннюю жизнь автора, а в процессе формирования книги приобрело функцию пролога, вводящего в мир лирического героя. Стихотворение «Друзьям» приготовляет читателя к путешествию, в котором автор изобразил
...чувства,
Историю моих страстей,
Ума и сердца заблужденья;
Заботы, суеты, печали прежних дней,
И легкокрылы наслажденья;
Как в жизни падал, как вставал;
Как вовсе умирал для света;
Как снова мой челнок фортуне поверял...
(200)

Содержательный план второй части «Опытов» расширяется за счет того, что Батюшков творчески осваивает разнообразные источники предшествующей мировой культуры. Автор, формируя состав книги, не удовлетворяется оригинальными сочинениями; он на равных с ними включает в текст переводы, вольные переводы, подражания («Гризельда. Повесть из Боккачьо», «Элегия из Тибулла. Вольный перевод»; «Мщение. Из Парни», «Привидение. Из Парни»; «Счастливец. Подражание Касти», «Радость. Подражание Касти» и др.). [Старший современник Батюшкова Г. Р. Державин был столь же безразличен к оригинальному и заимствованному в составе книги «Анакреонтические песни». Но уже у Пушкина меняется отношение к возможным источникам творчества. Так, называя стихотворение 1836 года «Из Пиндемонти», поэт мистифицирует читателя, выдавая оригинальное сочинение за переложение или перевод.] Однако заметим, что заданная поэтом жанровая стройность стихотворной части нарушается в ее финале. В раздел «Смесь» автор включает элегию «Умирающий Тасс» и историческую элегию «Переход через Рейн. 1814». Возникшее нарушение традиционной жанровой логики вызвано не творческими, а внешними обстоятельствами. Однако читатель получает тот состав и ту последовательность, которые при этом возникают. Такое включение (а не выстраивание) в издание вновь созданных произведений свидетельствует о том, что Батюшков еще не до конца осознает значимость заявленных принципов создания целого произведения. Это обнаруживается в отношении к датировке и жанровой систематизации в части «Проза», в нарушении принципов построения традиционных стихотворных сборников (появление стихотворного пролога — посвящения в жанре послания «Друзьям» и отмеченные уже нами элегии в конце части «Стихи»).

Наряду с приемами, которые выполняют функцию объединения однородных элементов в целое, отмеченными нами, необходимо обратиться к анализу путей объединения двух частей - «Проза» и «Стихи» - в целое, составляющее «Опыты».

Обращают на себя внимание факты связи стихов и прозы. Так, «Послание И.М. М<уравьеву>-А<постолу>» непосредственно связано с очерками «Нечто о поэте и поэзии» и «О характере Ломоносова», создававшимися в 1814 - 1815 годах. В них развивается общая тема, связанная с творчеством. Важная для Батюшкова мысль «Живи как пишешь, и пиши как живешь» утверждается в очерке «Нечто о поэте и поэзии».

Поэзия связана с жизненными впечатлениями, отсюда богатство ее содержания. Впечатления молодости питают человека всю жизнь, а для писателя они особенно важны: воскрешая их в воспоминаниях, поэт «погружает читателя в сладкую задумчивость, напоминая ему его собственную жизнь и ясную зарю молодости» (22, 26). Кроме того, поэзию питают воспоминания, мечтания, воображение, т.е. именно эти состояния становятся источником творчества. Такие же мысли сформулированы в «Послании И.М. М<уравьеву>-А<постолу>»:
Ты прав, любимец муз! от первых впечатлений,
От первых, свежих чувств заемлет силу гений,
И им в теченье дней своих не изменит!
<...>
Я вижу мысленно, как отрок вдохновенной
Стоит в безмолвии над бездной разъяренной
Среди мечтания и первых сладких дум,
Прислушивая волн однообразных шум...
<...>
Пиит, от юности до сребряных власов,
Лелеет в памяти страну своих отцов.
(281, 283, 284)

«Послание» поэтически иллюстрирует очерковые суждения Батюшкова. Так прозаическая и стихотворная части «Опытов» оказываются сопряженными, связанными и соотнесенными, и тем самым обе части устремляются к единству.

По-иному соотнесены «Отрывок из писем русского офицера о Финляндии» и элегия «Мечта». Батюшков включает в текст прозаического произведения о пребывании в Финляндии отрывки из стихотворения «Мечта», которые углубляют авторскую мысль, приобретающую то прозаическую, то стихотворную форму.

Повторяемый дважды в пределах одного целого - книги - текст приобретает значительность и тем самым оказывается выделенным. Этот признак воспринимается как прием создания единства, состоящего из двух частей.

Кроме названных способов формирования жанровой формы книги, отметим такие приемы, создающие единство двух частей, как эпиграфы на французском (часть «Проза») и на латинском (часть «Поэзия»), примечания, сопровождающие одиннадцать прозаических произведений и два стихотворных («Гезиод и Омир, соперники», «Умирающий Тасс»). Все это свидетельствует о том, что «Опыты в стихах и прозе» подчиняются единым внешним принципам оформления.

Дата добавления: 2015-10-21