У нас в стране есть знаменитый ансамбль песни и пляски Александрова. Они всегда были участниками правительственных концертов, и самым ударным номером у них была знаменитая хореографическая эпопея «Тачанка».
Программа правительственных концертов составлялась на уровне министра культуры. И вот однажды Александров заспорил с министром: «Ну что мы который год все «Тачанку» танцуем. У нас есть замечательный новый номер «Футбол». Это немного пародийный танец, с юмором, на зрителе всегда «на ура» проходит»… На что министр ему отвечал: «Какой «Футбол»! Какой юмор! Вы что не понимаете, что это правительственный концерт. Все политбюро в первом ряду сидеть будет во главе со Сталиным! Никаких экспериментов! «Тачанка» и вопрос закрыт!»
Делать нечего. Подошло время концерта. Конец первого отделения – «Тачанка»! Успех полный, зрители не отпускают. Еще раз «Тачанка» - зал ревет от энтузиазма – не отпускают. И тогда Александров командует: «Футбол»! Они танцуют «Футбол» - публика в восторге, и, наконец, начинается антракт.
В антракте громко играет музыка, а за сценой, в актерском фойе, разыгрывается следующее. Министр и Александров схватили друг друга за грудки и орут:
- Как вы посмели поставить «Футбол», я же запретил!
– А сколько можно жевать одно и то же, мы эту «Тачанку» десятый год танцуем!
- Я спрашиваю, как вы посмели?,,
- А я вам говорю…
И т.д.
И вот в разгар этой битвы из-за какой-то портьеры в своих бурках (мягких кавказских сапожках) бесшумно выскальзывает сам Иосиф Виссарионович. Смотрит на орущих «бойцов», подходит, что-то негромко им говорит и, ко всеобщему изумлению случайных свидетелей, министр с Александровым берут друг друга за талию и начинают танцевать вальс! (Во время антракта в фойе играла музыка). Сталин усмехнулся себе в усы и также бесшумно исчез за другой портьерой.
По прошествии времени один из журналистов, присутствовавших при этой сцене спросил у Александрова: «Что он вам сказал?» А он нам сказал: «Ну что вы все о работе да о работе. Потанцевали бы лучше».
Вот я представляю у министра с Александровым была оценочка. Сколько мыслей и чувств успело пронестись в их головах за то время, когда они увидели рядом знакомое усатое лицо, отрывали руки от лацканов пиджаков, брались за талию и делали первое танцевальное «па».
На сухом профессиональном языке то, что носилось у них в головах, называется «внутренний текст». (Не исключаю, что на 90% этот текст и Александрова и министра состоял из ненормативной лексики).
Все, что мы думаем, оформляется в слова. Они там внутри, они не высказаны, они мгновенны, но они ЕСТЬ! – это закон природы, и к этому закону надо свой организм приучить. Внутренний текст живет в нас непрерывно, не только в моменты оценок, но и когда мы слушаем собеседника, и когда мы молчим в одиночестве – мы иначе не можем. Фактически, то что мы говорим вслух, это всегда так называемая «вторая реплика», а первая - это то, что проносится у нас в голове пока мы слушаем оппонента. Вот сначала заставить себя волевым усилием, а потом уже естественным образом не мочь без этого на сцене обходиться - это и есть освоение четвертой ступеньки.
А как он в нас звучит – это я сейчас расскажу.
Мне было около сорока пяти лет, а старшему моему сыну двадцать с небольшим. Я был еще в неплохой спортивной форме и немножко гордился этим, идя с молодым и спортивным сыном. Мы куда-то шли через дворы, и в одном месте через лужу была брошена доска. Накрапывал дождик, доска была мокрая, да и к тому же, слегка наклонена. И вот, делая последний шаг перед тем как наступить на нее, я успел подумать:
1. Криво лежит, можно поскользнуться.
2. Ну ничего. Я скоординируюсь, я в еще в хорошей форме.
3. Смотри-ка, действительно поскользнулся.
4. Ну ничего, сейчас выправлюсь.
5. Чего-то я не выправляюсь…
6. Как я некрасиво падаю при сыне…
7. Ой, как больно!!!
Клянусь, ничего не придумал. Все это и в этой последовательности я успел подумать (произнести) за тот краткий миг, что я падал. Я падал, но еще как бы наблюдал за собой со стороны, и в этом смысле, наша профессия, конечно, немножко шизофреническая. (Шизофрения – раздвоение личности).
Одна французская актриса описывает в своих мемуарах как она сидела у постели горячо любимого умирающего отца, как сердце ее сжималось от невосполнимости потери, и как она вдруг с ужасом заметила, что она не только горюет, но и пристально наблюдает за этим мигом перехода в мир иной! Мало ли - придется это играть.
Впрочем такое раздвоение, конечно, еще не медицинский диагноз. Оно у всех случается и довольно часто.
Проезжаю я как-то мимо стадиона «Петровский». А там такой хитрый светофор. Горит красный, потом загорается желтый, а потом опять красный, но с зеленой стрелкой направо. Загорелся желтый, и я рванул прямо, а там, конечно, засада, ГБДД. Надо платить штраф, что не так уж и страшно, но у меня нет талона техосмотра! Его возили тогда на лобовом стекле.
Взмах жезлом, и дальше начинается спектакль одного актера и одного зрителя.
Я специально проезжаю метра три за инспектора и выскакиваю к нему назад с документами. Он смотрит, спрашивает техталон, я иду к лобовому стеклу, «не нахожу там талона», в сердцах швыряю документы на капот и разражаюсь стенаниями насчет того, что второй раз за три месяца талон крадут. Но, при этом, швыряя документы, я думаю, не слишком ли театрально я это делаю. Стеная, послеживаю за степенью искренности своих интонаций.
Что, не бывало с каждым из вас подобных ситуаций? Неужели никогда не приходилось врать или дурачка разыгрывать? Приходилось каждому, - но! Поразительно другое!
Какие мы все замечательные артисты в эти моменты! А это абсолютное актерское существование. Абсолютно театральная ситуация. На интуитивном уровне, мы мгновенно постигаем все законы театра. Какое у нас чувство правды, ощущение меры…
Тоже самое происходит и на сцене. Девяносто пять процентов нашего организма – это персонаж, а три процента – актерский контролер. Он следит за тем, чтобы не задушить по настоящему Дездемону – (с ней еще спектакли играть), - не упасть в оркестровую яму, быть видным, быть слышным… Только важно оставаться в пределах этих трех- пяти процентов. Если больше, контролер начинает сковывать персонажа. Лишает его свободы.
По моим представлениям, этот контролер находится где-то сверху и справа от меня. Он следит за тем, что я делаю на сцене, и как бы нашептывает: «Молодец, Кирюша! Классно ты сегодня обозлился. А теперь трахни кулаками по столу! Вот так! Правильно. И затихни. Тяни, тяни паузу, сколько можешь…»
Не удержусь и расскажу еще одну историю про внутренний текст.
Как помирал мой тесть.
Когда дочке исполнилось восемь месяцев, мы на лето поехали к родителям жены под Воронеж в село Уткино. Прожили мы там целый месяц, и это был самый тоскливый месяц в моей жизни. Там кругом слегка холмистая степь. Выйдешь на крыльцо, и на пять километров во все стороны видно - пойти некуда. Я то рос под Петербургом, я лес люблю. В лесу за каждым поворотом что-нибудь новенькое.
Наконец осталось два последних дня, и уже были взяты билеты на самолет.
Утром я проснулся от того, что на веранду вбежала жена и с прерывающимся дыханием возгласила: «Папа умирает! Папа умирает!», и я хорошо помню свою первую подлую мысль: «Все! Кранты! Никуда мы через два дня не едем!». Лежу я и думаю: «Нет, все-таки нехорошо. Надо заставить себя пойти туда, глянуть. Может помощь нужна». Пошел в комнату, встал в дверях. Вижу картину.
На полу в черных трусах и синей майке лежит на спине Петр Григорьевич. Руки у него согнуты в локтях, кулаки судорожно сжаты; над ним на карачках стоит теща, растирает ему грудь, причитая беспрестанно: «Петенька! Петенька!!..», а он злобно мычит ей в лицо: «Ты видишь, что я умираю?!» - будто обвиняет ее. Ее, которая не знает, что делать, но жизнь готова отдать, чтоб его спасти.
И это вот злобное, животное мычание его сильно меня стукнуло. В мозгу только одно вертелось: «Не дай Бог, так по-скотски помирать. Господи, убереги!»
Растирать – то его теща растирает, жена рядом стоит тоже от папы глаз не отрывает, а ощущение такое, будто они обе на меня смотрят и вопят: «Ну сделай же что-нибудь!»
А надо вам сказать, что за два дня до этого шестилетний племянник Гриша вечером пришел домой какой-то квелый, скулит. «Чего Гришка ноет?» - спрашиваю у жены. «Да ерунда, руку вывихнул». Я глянул: «Вы что, с ума обе сошли?! Это же перелом! Немедленно вези его в больницу». Повезли. Вернулись в гипсе. Оказалось, действительно перелом.
С той поры я в доме стал Склифасофский, и вот они обе от меня теперь спасения ждут.
Смотрю я на тестя, и начинает что-то медленно всплывать у меня в памяти из курса общей патологии, который я слушал на первом курсе Педагогического института. Как-то все это мне напомнило эпилептический припадок. Я и говорю: «Александра Ивановна, не надо его растирать».
Теща спрыгнула с него так, как будто под ней подушка безопасности взорвалась и уже открыто на меня смотрит, а я только одно думаю: «Ну кто меня за язык тянул?»
Про эпилепсию я помнил только одно: надо ложку в зубы вставить, чтоб язык не прикусил. Пришлось отдавать распоряжения жене, чтоб в больницу за скорой летела, а теще, чтоб ложку с кухни принесла. Жена улетела, теща воротилась с ложкой, но, к счастью, тесть стал явно очухиваться, и я был избавлен от дальнейших демонстраций своих умений.
Вышел я на крыльцо покурить, подруливает скорая. Первая от калитки идет жена. Вид скорбный – в доме покойник. За ней фельдшерица. На лице написано: «Все понимаю, в доме горе. Отношусь с уважением, но только, извините, плакать и метаться все-таки не буду». И чтоб снять эту скорбь, я им с крыльца рукой махнул, мол все в порядке. Машу и в тот же миг понимаю, они же могут иначе истолковать, мол можно уже и не спешить. Скончался. Они так и поняли. «Нет, нет», - замахал я, «все в порядке. Жив!»
Никогда не забыть мне того удивления и даже некоторой обиды и разочарования, которые отразились на лице моей жены. Во-первых, скорбный вид оказался напрасным, а во-вторых, она мне потом рассказала, что пока добиралась до больницы (3 км.), пока сюда - она уже все решила и распланировала. Дом продадим. Часть мебели перевезем. Маму в Питер забираем. Конечно обидно, когда уже спланировано все, и вдруг, ничего этого не надо.
Конечно, эта история не только про внутренний текст, хотя и про него тоже, - он оказывается в жизни не такой благородный и нравственный каким ему вроде бы следовало быть.
И эта история и другие есть тот исходный материал, по которому анализируется пьеса, строится сцена, выстраивается роль, формируется персонаж. Мы ведь договорились все поверять реальной жизнью и ее законами.
Ну вот, пожалуй и все про внутренний текст и оценку. Разве что можно только добавить, что оценка развивается от низшего признака к высшему. Это тоже закон природы. Примерно так: «Чья это там в толпе долговязая фигура. И пальто вроде знакомое, вот он чуть повернулся и видно, что в очках. Вот развернулся… точно Вася!» А дальше: «Здравствуй, Вася!» или: «Видеть его не хочу – спрячусь в толпе» - это уже какие написаны обстоятельства, что сочинил автор, что велел режиссер.
А теперь про цифру «три», про действие.
Я не знал, но более начитанные чем я люди подсказали мне классическую (кажется, Товстоногова – Кацмана) формулировку, что такое действие.
Действие – это единый психофизический процесс, направленный на достижение цели и проходящий в борьбе с предлагаемыми обстоятельствами.
Исчерпывающее сформулировано!
Правда это немного напоминает мне допетровских времен устав воинской службы. В разделе о том как стрелять из ружья, там было 17 пунктов предписывающих все до мелочей – как отставить ногу, каким пальцем нажимать, какой рукой порох доставать и т.д. Петр все это перечеркнул и написал три слова: заряжай, прикладывай, стреляй! Так и мне ближе: «действие – это усилие потраченное на достижение цели».
В жизни, опять таки, не осознавая этого, мы всегда какое-то действие совершаем, это закон природы. Не совершает действие только труп.
Даже когда проснувшись утром мы вроде бы неподвижно лежим в постели – действие в нас живет. Мы уговариваем себя встать, собираемся с силами, просматриваем предстоящий день или мучаемся тем, что сон оборвался на самом интересном месте, и изо всех сил пытаемся припомнить его во всех, так быстро ускользающих, подробностях. Это все действие. Вся загвоздка в том, что на сцене мы должны его сознательно осуществлять, предварительно сформулировав на репетиции.
Действие обозначается глаголами, и если впустить в себя этот механизм и приучить к нему свой организм, то потом не всегда даже нужно его оформлять в четкую формулировку. Организм, приученный к действию, сам, на уровне интуиции, будет находить цель приложения своих усилий и усилия эти осуществлять. Разумеется это требует затрат как физических так и душевных.
По большому счету, действие это панацея от большинства профессиональных несовершенств. Есть такое упражнение. Когда студент на площадке чувствует себя неловко, выглядит неорганично – дайте ему коробок спичек и попросите спички пересчитать. Он сразу успокаивается, сосредотачивается – он занят простым и конкретным делом – и вот он уже выглядит естественно, он органичен, ему легко, он даже обаятелен, и глаз от него не оторвать.
Но не всегда же в пьесе можно спички считать или кирпичи в пирамидку складывать. Это вообще простейший, даже примитивный уровень. Если в пьесе персонаж складывает кирпичи, то действие его заключено как правило не в этом. Он может этим доказывать любимой девушке, что он деловитый и хозяйственный, и она должна обязательно выходить за него замуж, или … не буду даже фантазировать, ибо вариантов бесчисленное множество.
Когда мне было лет 9-10, я был самым выдающимся верхолазом у нас в Большой Ижоре. Не было ни одной крыши или чердака у нас в доме отдыха (мама работала массовиком-затейником), которые я бы не покорил. А уж по деревьям то я лазал как обезьяна.
Но была возле нашего дома береза, к которой я примерялся долго. Снизу толстая, с загогулиной на высоте двух метров, а дальше шел прямой гладкий десятиметровый ствол. Только потом начинались ветки, за которые можно было ухватиться. Но, в конце концов, я и ее одолел. Потешил свое тщеславие.
Пришло время, мой старший сын вошел в тот мой возраст и в нем прорезались наследственная страсть. Правда я мальчиком был деревенским, а он городским, но это не мешало ему штурмовать все, что растет в высоту и, так же как и мне, этим тшеславиться.
Рассказал я ему про березу, и мы поехали на мою малую родину.
Подсадил я его через загогулину, обхватил он руками и ногами эту белоснежную вертикаль и стал ползти наверх.
В тот день моросил дождичек, кора была мокрая, он поднимался, руки – ноги проскальзывали, он ствол сильнее обхватывал, опять полз, но когда до веток оставалось уже метр – полтора, силы покинули его, он заскользил вниз, и у загогулины я подхватил его уже совершенно обессилевшего.
В угрюмом молчании он отполз от дерева и сел на землю, отвернувшись от меня. И я сказал ему: «Сынок! Я горжусь тобой. Да, ты не добрался до вершины. Ствол был скользским, да и береза подросла, но как ты лез!!! Как ты все силы этому отдавал! Это был настоящий мужской поступок. Я тобой горжусь!» Он посмотрел на меня исподлобья и недоверчиво спросил: «Ты правда так думаешь?» А я и вправду так думал, в чем и поспешил его уверить со всей горячностью.
А теперь сообразим, что же он делал, какое у него действие было. Ведь не просто же верхолазанье. Для верхолазанья необязательно из города в Большую Ижору переться.
Нет, он приехал покорять папину вершину, приехал с отцом сравняться; лез на дерево и доказывал, что он крут, а станет еще круче.
Вы скажете… Кирилл Леонидович, по внешней картинке –то он все равно на дерево лез.
И да и нет.
А, может быть, и совсем нет.
Если б просто на дерево лез, не было бы такой нацеленной сосредоточенности внизу, не было бы такого отчаяния после неудачи. Вот через такие штуки и ищется глагол определяющий действие.
А вот еще одна история, как мне представляется, на ту же тему.
Матушка моя была человеком авторитарным и чрезвычайно энергичным. Мне было уже лет 28, я был женат, имел ребенка, интенсивно работал, а она как и прежде по любому поводу и в любом удобном (и неудобном) случае учила меня, как надо жить. Ни споры, ни просьбы, ни увещевания на нее не действовали, и я совершенно не находил способа, каким можно было бы избавиться от этого, давно уже невыносимого, гнета. Пока однажды меня не осенило: НАДО БИТЬ ПОСУДУ.
И вот однажды утром я сделал себе яичницу, сел завтракать, и в этот момент в дверном проеме появилась моя родительница. Она оперлась плечом на косяк, сложила руки под грудью и сказала:
- Кира, ты живешь неправильно.
- Мама. Я вчера поздно лег, плохо спал, сегодня у меня очень тяжелый день – дай мне спокойно позавтракать…
- Ты всегда отговариваешься тем, что ты занят и не даешь мне возможности…
(еще рано,- подумал я, надо еще взвинтить)
- Мама! Ради Бога, перестань учить меня как я должен жить! Дай мне хоть какую – нибудь передышку!..
- Ты не хочешь меня слушать, потому что ты…
Пора, подумал я, сейчас уже будет органично! Я взял со стола кружку и со всей силы шарахнул ее об пол.
Я никогда не представлял себе, что посуда может биться таким образом. Не на куски! Не на осколки! В пыль разлетелась кружка от моего удара!
Пауза.
- И все-таки я должна тебе сказать…
Я взял со стола тарелку, и она опять-таки разлетелась в пыль.
Пауза.
Матушка развернулась и ушла в глубину квартиры, а я занялся своей яичницей.
На всю оставшуюся жизнь я был избавлен от докучливых советов и в очередной раз убедился в том, что в схватке, как правило, побеждает не тот кто сильнее, а тот за кем угадывается нешуточное намерение пойти до конца (до последнего блюдца в моем случае).
Нет ничего тоскливее на сцене чем актеры, которые просто говорят текст и не воздействуют друг на друга, ничего по серьезному и по честному друг от друга не добиваются.
А как это, воздействовать?
Вот я актер, играю в пьесе роль отца, говорю сыну текст: «Я тебя прошу: восстановись в институте и получи диплом», - я воздействую? Я же сказал слова.
Если только сказал слова, то вряд ли. А вот если у меня от бессилия и отчаяния на этих словах даже слезы на глазах выступили, или рука так и тянется каждое слово сопроводить подзатыльником, - то, наверное, это уже можно назвать воздействием.
Дать точный рецепт как надо осуществлять словесное действие невозможно, это надо почувствовать пройдя путь проб и ошибок. Все объяснения метафоричны.
Есть в технике речи такое понятие - посылать звук. «Как это?» - спрашивали мы у нашего замечательного педагога по речи, Ксении Владимировны Куракиной, и она отвечала:
«Представь себе, что звук выходит у тебя из темечка, по дуге как струя из шланга летит вперед и попадает прямо в темечко твоего оппонента. Целься, целься ему в темечко, прилагай усилия тем больше чем дальше от тебя он стоит, и чем тверже у него теменная кость».
Вот эта картинка, как мне кажется, дает некоторое представление о том, что такое словесное действие.
Но еще продуктивнее, мне кажется, примеры из жизни, когда это воздействие наглядно и настолько очевидно, что его можно даже почувствовать и на свой организм примерить.
Жили мы в коммунальной квартире и курить я ходил на лестницу. Однажды выхожу в полпервого ночи - стоит женщина, оперлась рукой на стену, уткнула руку в голову и плачет. Вид поношенный и, кажется, слегка нетрезвый. Я таких опасаюсь, поэтому стою, курю. Поплакала она немножко, потом перешла к другой стене, приняла ту же позу и опять заплакала, а потом и у третьей стены плакать начала. Что она ДЕЛАЛА?
Не просто же плакала. Плакать это не действие. Это скорее, в данном случае, было средство воздействия. Она выпрашивала, вымаливала, вымогала у меня сочувствие. И как я не крепился, она победила. Я открыл дверь и сказал: «Пойдем, я тебя чаем напою».
И потом она еще час душила меня горестями своей жизни, жалобами на сожителя, а под конец даже разулыбалась и кокетничать начала.
А я что этот час ДЕЛАЛ? Перетерпливал этот визит, дожидался когда прилично будет его и завершить, держал дистанцию, оберегаясь от слишком уж близкого контакта… При этом я сделал чай, мы его пили, я слушал, отвечал на вопросы, рассуждал о жизни, давал советы… но весь этот набор не был действием. Заваривать чай и пить его это работа механическая.
Моим действием было - перетерпеть, дожидаться, остеречься. На это были направлены усилия моей души.
Действие никогда не бывает одноплановым. Всегда есть основное, генеральное направление действия, но параллельно с ним, как правило, существует еще целый спектр параллельных действий.
В пьесе М. Арбатовой «Сейшн в коммуналке» есть сцена, когда алкаш заходит по-соседски в комнату главной героини занять рубль – у него острый приступ похмелья. А там компания, и ему говорят: рубль дадим, но сначала ответь на вопросы. Так вот, генеральная цель у него получить рубль. Генеральное действие его вытянуть, но при этом ему еще и перетерпливать муки организма приходится, и мозги мобилизовывать, чтоб ответы дать, и пробиться к их совести, чтоб не мучали больного человека, и попытаться их вразумить, потому что они живут неправильно … но генеральное – рубль.
Но если будет только одно генеральное, будет плоско. Вне жизненного объема. Не по закону, который природа сотворила.
Ну и в заключении, так сказать «навалом», скажу пару слов об анализе.
Это только кажется, что жизнь наша течет непрерывным потоком. Нет! Она все время делится на эпизоды с разными событиями и действиями.
Алкаш Федор Иванович смотрит телевизор. Организм начинает настоятельно сигнализировать ему: «надо опохмелиться». Это событие меняет эпизод, и действие дальше будет добыть рубль.
Свершилось. Рубль добыли, и это событие меняет эпизод. Дальше надо собраться с силами и добрести до гастронома.
По категорическому и блистательному утверждению Г.А. Товстоногова: «Граница эпизода там, где либо цель достигнута, либо вторгается новое обстоятельство. Других вариантов окончания эпизода нет!». Он прав!
Например.
Отдыхаем мы на пляже, цель – впитать в себя как можно больше солнца, вдруг крики: «Цунами!». Все меняется и цели и действие.
А вообще-то у профессионала определение действия входит в привычку. Видит какую-нибудь необычную ситуацию в жизни и непроизвольно начинает искать глагол. Определение действия чуть ли не самая важная, сложная и тонкая часть профессии. Как определишь так и сыграешь.
Л.А. Додин как-то рассказывал, что они к одной сцене долго глагол искали. «Разговаривают» - тоже вроде глагол, но только он пресный. Он душу не дразнит, не возбуждает и ничего не определяет по сути. Мы всегда разговариваем. И наконец нашли – «заресторанивает», и сразу все стало легко, понятно и вкусно.
Без действия, конечно, никуда. Без действия шагу не ступишь. А впрочем, вот вам картинка. Человек надолго уехал не по своей воле из родного города. Думал, что не вернется. Но возвращается. Сидит он неподвижно в кресле, смотрит в иллюминатор самолета на свой родной город, а из глаз его текут слезы. Какое у него действие?.. Сплошное самочувствие - а самочувствие в профессии слово запретное. Самочувствие играть нельзя. Так нас учили.
Ну, а теперь перейдем к цифре «раз» - «увидел».
Это очень просто, как и все в нашей профессии, потому что это закон природы, и мы пользуемся им ежесекундно всю жизнь.
«Увидел» (или услышал, почувствовал, ощутил) – это и есть увидел!
Надо только по честному увидеть (явственно услышать, остро почувтвовать, отчетливо ощутить) то, что происходит на сцене.
Я как-то у А.Ю. Равиковича спросил, есть ли у него какой-нибудь тренинг или способы проверки профессиональной формы, и он мне ответил, что, например, в спектакле «Человек и джентельмен» его герой выходит на сцену с разбитым носом и вытирает кровь простыней, которая сушится в углу сцены: «Так вот, если я по честному выходя успеваю увидеть простыню и сообразить, что ею можно утереться – все идет нормально. А если, движимый памятью ног (а спектакль прошел чуть ли не 500 раз) иду к простыне, заранее зная, что она там висит, это повод сказать: «Толя! Очнись!»
Это действительно очень просто, и тем не менее, неисчислимо количество актеров, которые не видят, не слышат, и одержимы одним желанием – поскорее сказать текст и покрасившее выполнить поставленные мизансцены. И это уже не «1 – 2 - 3» и даже не «1… 3», а какое-то «3… 3… 3…». К сожалению, среди свежеиспеченных выпускников театрального института, это болезнь повальная.
Был такой, совершенно уже анекдотический, случай, правда в оперном театре. А оперные артисты это особ статья. Актерской профессии их не учат, и единственное, за чем они честно глядят – это дирижерская палочка.
Шла опера «Евгений Онегин». Последний акт. Сцена на балу. Онегин беседует с генералом (мужем Татьяны). Сейчас выйдет Татьяна и Онегин споет свое знаменитое: «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?»
А артистка, исполнявшая партию Татьяны, заболталась, хватилась перед выходом – а берета нет. Забыли принести. А ведь музыку не остановишь. За сценой паника. «Берет!» - кричит артистка – «срочно берет! Какой угодно, но срочно!» Принесли зеленый. Она надела и успела на свою музыку выйти.
Онегин стоит лицом к выходу, а генерал спиной. Такую мизансцену поставил режиссер. Онегин видит берет и поет: «Кто там в зеленовом берете с послом испанским говорит?» Генерал начинает судорожно соображать, почему «зеленовом», ведь всегда же было в «малиновом». Кто же там вышел? (Нет, чтобы обернуться и посмотреть). Музыка идет, надо петь, он и поет: «Ого, давно ж ты не был в свете, постой тебя представлю я..
- Да кто ж она?
- Сестра моя»
И Онегину ничего не остается, как продолжать этот бред, и вместо «Так ты женат?», - он спел «Так ты сестрат?»
Ну, это все действительно анекдот про оперных актеров, а вообще-то показатель «видит и слышит» это в театре синоним определению «живой артист». Публика может этого не понимать, но, на уровне интуиции, чувствует и отличает живого от механического безошибочно.
Во времена моей актерской молодости бывало так, что отрепетируешь сцену, а на показе партнер все делает не так. Не так ходит, не так говорит, не там садится – это вводило меня в ступор. Я злился, зажимался, не знал, что делать, пока однажды я не сказал себе: «Стоп, Кирюша! В жизни ведь ты не подстраиваешь партнера, у тебя есть цель, и ты ее добиваешься независимо от того, что и как делает партнер. Значит это и есть модель твоего существования на сцене. Смотришь и на то, что воспринимаешь, реагируешь.
В жизни мы совершаем все поступки под воздействием реально, ежесекундно воспринимаемых раздражителей. Пересохло во рту – пошел налил себе воды. Подошла минутная стрелка – пошел на работу; защекотало в носу – чихнул. Ни один поступок, от простейшего – почесал бровь – до сложнейшего – сел писать книгу - не совершается без реально воспринятого раздражителя. И если актер хочет быть живым на сцене, он их должен жадно искать и за них цепляться, если хотите, выискивать повод, чтобы растормошить себя.
В жизни этот актер мой приятель, но сейчас, на сцене, в конфликтной ситуации, меня так раздражает все, что он говорит, даже сам тембр его голоса. Или наоборот. Терпеть не могу эту актрису. Я с ней даже не здороваюсь, но сейчас у нас любовная сцена, и я открываю, какие искренние у нее глаза, какой трогательный подбородок. И, доводя эту тему до логического предела, я вижу над зрительным залом прожектор меня освещающий. Но в пьесе ночь, и луна на небе. И луна как раз там, где этот прожектор, значит для меня это луна! Ибо есть закон, - и это уже не закон жизни, а абсолютно профессиональный театральный закон: «вижу, что есть – отношусь, как задано!» Задано автором, режиссером, обстоятельствами.
И все это очень просто. Есть только три варианта раздражителей:
то, что получил от партнера,
то, что произошло в окружающем,
внезапно вспыхнувшая мысль (ой! Я же утюг не выключил).
Театральных законов не мало. Мы о них еще поговорим, но все равно, высшей мерой являются законы, которые создал Господь Бог! А по закону этому, мы, сами того не замечая, реагируем не только на то, что сказал собеседник, а в не меньшей степени (а иногда и в большей) на то, КАК он это сказал. Реагируем на те, часто еле уловимые проявления его мимики, пластики, которые замечает наш глаз. Мы непрерывно, как бы читаем нашего оппонента.
Попробуйте провести простенький эксперимент. В метро посмотрите внимательно на своего случайного визави.
Как только он или она заметят ваше внимание, у них сразу же начнется интенсивный внутренний текст, который вы легко прочтете.
- Чего это он на меня уставился? Я не из тех, кто знакомится в метро. Буду читать, и он увидит разницу между мной, порядочной девушкой, и собой, жлобом неотесанным… и т.д.
Ваш оппонент может сидеть вроде бы неподвижно, вроде бы с тем же выражением лица, но как-то незаметно вздернется бровь, как-то непроизвольно выпрямится спина, какое-то преувеличенное внимание проявится в чтении…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |