Эксильская колыбельная

«Веет ветер над горой…»

Веет ветер над горой,

Рдеют звезды над землёй,

Зажигаются огни.

Спи, малютка, спи-усни…(с)

общеизвестная

Эксильская колыбельная

1.

Я с силой зажала себе уши руками, стараясь не слышать воплей в соседней комнате – это было выше моих сил. Тем более, третий раз на дню. Ненавижу, когда мама раздражена. Потому что когда она раздражена, она может кричать, и кричать, и кричать – и большей частью на Джину, мою старшую сестру. Может сорваться из-за чего угодно – из-за невычищенных ботинок, из-за разбросанных по её столу древесных стружек или из-за очередной дурной оценки. Мне тогда очень жалко Джину, хотя она и говорит, что всё нормально, ей не обидно, и во время выволочек она просто отключает мозги, и всё!

Но я не могу не переживать за Джину! Она ведь моя любимая сестра и самая лучшая подруга, хотя и старше меня на целых три года. Ей пятнадцать лет, а мне только двенадцать.

Знаю, что в семье любимчиков выбирать не следует, но я не могу от самой себя скрыть, что Джину я люблю куда больше своей другой сестры, самой старшей, Стеллы.

Стеллы, нашей гордости, нашей надежды, нашей звезды.

Имя Стелла действительно значит «звезда», и мама не устаёт повторять, как удачно ей выбрали имя.

Я считаю, что у Джины тоже очень хорошее имя. Оно ей подходит – короткое, быстрое и ёмкое. Джина она и есть.

-…До чего же ты бестолковая, Джина! – просочился ко мне в ухо вопль. – Никакой от тебя пользы, возишься со своими проклятущими деревяшками, нет бы хоть раз пыль вытереть или уроки нормально выучить! И Йоран тоже хороша – знает, с кого пример брать…

А Йоран – это я.

Не Хельга, не Зелда, не Элайна, даже не Линор. Йоран. Это даже не женское имя, а мужское. Шведская версия имени Георг!...

Хотя я не виню маму – когда я родилась, для мамы настали сложные времена, и ей просто некогда было размышлять над подходящим именем, тем более для такой замухрышки, как я. Да и мне, на самом деле нравится это имя.

Вдруг из другой комнаты раздался стук каблучков, и зазвучал голос – мягкий, вкрадчивый, чуть подобострастный, какой-то лисье-кошачий:

- Ну, ну, мама, не стоит так кричать. Всё образуется. Джина будет хорошо себя вести, правильно Джина?...

Губы у меня скривились против моего же желания. Как обычно: в нужный момент, как примадонна на сцену, явилась Стелла.

От соседней комнаты меня отделяет стена, довольно толстая, и тем не менее я так и вижу всё, что там происходит. Да, действительно, это как сцена в театре:

Джина сидит на полосатом диване, сложив руки на коленях, мама стоит напротив неё, худая, с узлом коричневых волос на затылке и в пёстром фартуке в цветочек. Она потрясает кулаком, кричит, чуть ли не топает ногами… и тут свет рампы падает на дверь - в проёме стоит Стелла.

Стелла идеальна, снова оправдывая своё имя. Идеальна её школьная форма – чистый, выглаженный жакет пепельного цвета, плиссированная юбка, тоже нежно-серая, чистая, аккуратная. Сверкает воротничок белой рубашки, сияют чёрные туфельки на кнопках фирмы «Аттуна». Сияют, как в рекламе, её знаменитые светлые кудри, челка забрана назад кожаным обручем. А на лацкане сияет прямоугольный значок с раскрытой книжкой и дубовым листом, значок самой лучшей в нашем городе школы – Иволы Стан. Ивола Стан была самой первой её директрисой, поэтому её именем называют школу. И в школу эту ходят либо мажоры, либо книжные черви вроде Стеллы.

Стелла стоит и, улыбаясь, и говорит свои слова. На губах – лёгкая улыбка, веки полуопущены, руки сложены, прямо церковная Дева Мария. На вкус Джины и мой зрелище жуткое, но вовсе не на мамин.

На лице мамы расплывается радостная улыбка, глаза вспыхивают, как звёзды (да, опять звёзды!). Она кивает, восхищённо глядя на Стеллу. И в глазах её - то же восхищение, когда выверенными шажками Стелла подходит к ней и небрежно обнимает её за талию. Что же касается Джины, та закатывает глаза.

И вот пауза для аплодисментов – Джина сидит на диване, скорбно уставясь в потолок, счастливая мама обнимает свою Стеллу, а Стелла просто-напросто прекрасна. Занавес.

- Йоран! – вдруг позвала Стелла. – Йоран, а ты что там высиживаешь? Не слышишь, что ли? Семейные обсуждения требуют и твоего участия!...

- А, да ну, - отозвалась мама, - они с Джиной всегда заодно. Джина со своим деревом, Йоран со своими иголками, нитками, карандашами, кисточками… ни одна не может заняться делом, как ты, Стелла!

Я оторвала себя от стула и медленно отправилась в соседнюю комнату.

И вот новая сцена, занавес открывается, свет рампы устремлён на вторую дверь. И появляюсь я.

Слышится коллективный выдох разочарования зрителей.

Им есть, отчего разочароваться. Ведь тут сценарий прерывается – я не знаю, что говорить, куда идти, действие становится скучным. Зрители даже не могут полюбоваться на меня, как на Стеллу. Даже на Джину можно от души наглядеться, а вот на меня нет.

Даже не факт, что зрители увидят меня – я очень маленького роста, не знаю, есть ли во мне хоть полтора метра. Я очень бледная и худая, потому что очень редко могу по-настоящему поесть из-за больного желудка. И у меня нет ни густых тёмных, стильно подстриженных волос, как у Джины, ни прекрасных светло-золотистых локонов Стеллы... Мои волосы – странного белесого оттенка, довольно густые, и достают мне почти до плеч, но стоит мне начать их отращивать дальше, они утончаются и становятся редкими. Печально, нечего сказать…

Я молча таращилась то на маму, то на Стеллу, то на Джину. Едва увидев меня, сестра улыбнулась и хитро подмигнула. Я была бы рада ей ответить, но я не знаю, что скажут на это мама и Стелла. Поэтому я продолжала стоять, тиская край белого свитера.

- Перестань, - немедленно сказала Стелла, - ты знаешь, сколько стоил этот свитер?

Я спешно отпустила свитер.

- Ты уроки на завтра приготовила?

Мне стало ясно – началось. У примадонны бенефис. Любуйтесь, дорогие зрители, актриса в своей любимой роли!

- Д-да, Стелла, - искренне кивнула я, - все.

- А французский? Все слова выучила?

- Да, Стелла.

- Надеюсь, мне не надо их у тебя проверять?

- Нет, Стелла.

Звездуля удовлетворённо кивнула. Джина прикусила губу – ей стало смешно.

А маме, конечно, смешно не было. Она вся ушла в созерцание своей, безо всякого сомнения, любимой дочери.

И на этом – занавес, в зрительном зале вспыхивает свет, зрители встают и аплодируют. Закончилась пьеса под названием «Сцена из жизни семьи Гайда».

Наконец Стелла ушла к себе в комнату, дабы вновь повторить заданное. У неё единственной есть своя комната. Всего в нашей квартире три комнаты, не считая крохотной кухни, ванной с туалетом и узкой, похожей на туннель прихожей. Самая большая комната – гостиная, и она же самая обшарпанная. Вообще-то вся наша квартира требует ремонта, но именно эта комната прямо ужасает. Хотя это, скорее всего, потому, что в ней нет обоев, а я не могу представить себе хорошей комнаты без обклеенных стен. Гостиная выкрашена в светло-голубой, и уже сильно выцвела. И там мебели толком нет, только продавленный диван с распродажи, едва прикрытый покрывалом – на нём спит мама. Ещё там есть журнальный столик, едва стоящий лакированный шкаф, протёртый ковер и ещё одна тумбочка. А в углу, на газете, сложены кое-какие книги, которые оставил первый мамин муж, Альберт. Я пыталась разок-другой заглянуть в них, но все они слишком сложные для меня – пухлые тома с плотными абзацами, длинными главами и мелким текстом. И говорится в них, как мне кажется, ни о чем.

Надо бы, конечно, книги сложить в шкаф, но для них нет места, а забивать наш шкаф слишком уж рискованно – ну как развалится!...

Я тоже медленно, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, отправилась к себе. У меня своей комнаты нет, да и быть не могло, и я об этом прекрасно знаю. А всё-таки, когда год назад мы дружно вычистили от плесени третью комнату, и мама заявила, что теперь будет думать, кому же она отдаст третью комнату, я так мечтала, что она будет моя! Конечно, её даже комнатой-то назвать нельзя, она чуть больше чуланчика, но ведь главное в комнате не её размер, а то, что она твоя, и ничья больше!

Когда в комнату торжественно переехала Стелла, я чуть не плакала, хотя это было совершенно предсказуемо. Тогда Джина, чтобы утешить меня, купила мне большущий розовый леденец на палочке, а в тон ему – ленточку в волосы. И ей это удалось, тем более, я всё-таки очень рада, что Стелла теперь находится ещё дальше(раньше она спала с мамой) и действует на нервы ещё меньше, а я теперь живу бок о бок с любимой Джиной.

Причем это совершенно буквально так. У нас общая двуспальная кровать, древняя развалюха, с резной спинкой и ужасным колким матрасом с пружинами. Спинка, правда, очень красивая, но я бы ей легко пожертвовала ради нормального матраса…

У нас с Джиной так же общий гардероб – узкий шкаф, стоящий в ногах у кровати. Верхние две полки занимает одежда Джины, а нижние две – моя. А что касается личного пространства, то у нас у каждой есть по совершенно невероятному, громоздкому, просто гигантскому столу, похожему на каменную глыбу!

Заполучили мы их под четыре года назад, летом, когда мы, как обычно, отправились на городскую распродажу, дабы отыскать что-то по приемлимой цене и не очень изломанное…

На самом деле маме в тот раз нужна была посуда, но когда она увидела сразу дюжину таких столов, прямо онемела. Их списали с производства и теперь хотели поскорее распродать. А тогда у нас в комнате стоял старый-престарый кухонный стол, почти гнилой… в общем, решение было принято почти мгновенно. А чтобы подстраховаться, мама купила сразу два стола – Джине и мне.

И теперь они занимают почти половину площади нашей комнаты. Однако я не то, чтобы против, потому что стол – моё совершенно личное пространство, и занято оно моими личными вещами, и никто не может мне сказать: «Потеснись ещё немного, Йоран, не будь эгоисткой!», а я не смогу отказаться.

У меня на столе всегда порядок, в отличие от стола Джины – тот вечно завален кусками дерева и разными инструментами. Дело в том, что моя сестрица увлекается резьбой по дереву. Кучами строгает всякие симпатичные штучки-украшения, а главным образом любит делать шкатулки. У неё уже дюжина коробочек – совсем простых, гладеньких, покрытых только лаком, со вставками из другого дерева, а несколько самых красивых украшены затейливой резьбой, точь-в-точь как на окнах в старинных домах. Одну такую Джина подарила мне на рождение, я в ней храню самые дорогие мне вещицы. По бокам у неё – глубокие извилистые узоры, напоминающие растительность, а на крышке, в рамке из изящных листьев, вырезано моё имя и кувшинка.

Дело в том, что иногда вместо «Йоран» меня называют «Ран». А с японского это значит «водяная лилия, кувшинка»…

Я задумчиво тронула руками стопку тетрадей со сделанными домашними заданиями, взглянула на маленький ярко-красный будильник, выигранный на ярмарке – всего половина десятого, чуточку времени до сна у меня ещё есть. Я могу немного почитать – совсем недавно в библиотеке я взяла отличную книжку про девочку, приехавшую из Индии в Англию, дабы поступить в школу. Могу пойти попить чаю. Могу что-нибудь нарисовать в альбоме, который я купила на сэкономленные от проезда деньги. А могу заняться кое-чем ещё лучше…

В наших столах есть два ящика. Мой верхний ящик занят всякими школьными вещами, а нижний – всем другим. Я осторожно вытащила из дальнего уголка мою деревянную шкатулку и поставила её перед собой.

Я обвела пальцем изящную надпись курсивом, рисунок кувшинки. А потом осторожно откинула массивную крышку.

На дне у меня лежит круглая кружевная салфеточка, которую я связала, когда у меня был период увлечения вязанием кручком. Я перебрала кучу увлечений: вышивка, вязание, плетение фенечек, рисование красками, но что-то ничего меня по-настоящему не увлекает. У Джины есть дерево, у Стеллы – её бесконечные олимпиады и учебники, а у меня нет ничего. Читать я подолгу не могу, у меня начинают болеть глаза.

В уголке шкатулки лежит бархатная коробочка в форме красной розочки – в ней густо-оранжевые янтарные серёжки, вправленные в серебро. Их мне подарила Стелла, когда мне исполнилось десять лет. А всё дело в том, что я уже много лет хочу проколоть себе уши, но мама говорит, что сделаю я это не раньше восемнадцати лет. Тем не менее, Стелла мне однажды подарила эти серёжки на Новогодие, и они поистине прекрасны. Часто я достаю их и любуюсь неверным огнисто-оранжевым сиянием.

Ещё в шкатулке лежит картинка из какого-то каталога, на которой изображена спальня – совершенно восхитительная, лучшая в мире. Она оливковая, с обоями глубокого серо-зелёного цвета, изящной кроватью, застланной бело-зелёным покрывалом, густо-зелёными вышитыми портьерами на окнах, мягким пушистым ковром и гладким шкафом, стоящим сразу после красивого письменного стола. На столе стоит лампа с белым колпаком, а над изголовьем кровати висит картина, изображающая кувшинку…

Временами я закрываю глаза и представляю себя в этой спальне – чаще всего, когда ночью не спится. Я сижу за столом, обряженная в мягкий белый свитер, короткую белую с зелёным юбку, и рисую, а на руке у меня сверкает чудесный, из жемчуга и изумрудов, браслет…

Но самая, самая драгоценная вещь в моей шкатулке – конверт. Это совсем особенный конверт, из плотной бумаги и с тиснёным гербом. На правой половине герба изображены весы, а на левой – меч. Под гербом – надпись на латыни: «in nomine Themis», что значит «Во имя Фемиды». А Фемида – это богиня правосудия.

Я бережно открыла конверт и вытащила лежащие в нем три фотографии, и сердце у меня дрогнуло. Со всех трёх на меня смотрела в упор слуга закона, сотрудник специального подразделения Федеральной службы безопасности, член знаменитой следственной группы, которую часто называют в народе «Инквизиторы» - Марианна Гайда, моя тётя.

Она на два года старше мамы, ей тридцать пять лет, и всякий раз, когда я её вижу, мне хочется спросить: «А где твой волшебный зонтик?»

Тётя – высокая, стройная брюнетка с изящной стрижкой, ну просто вылитая Мэри Поппинс с любой книжной иллюстрации. И ведёт она себя очень похоже. Большую часть времени её не видно, она странствует по стране вместе со следственной группой, отправленная по заданию, и я не имею права знать, где она – это государственная тайна. Часто она исчезает так надолго, что я начинаю тревожиться – где же она? Не пропала ли где-нибудь в неблагополучных кварталах Килана? Не затерялась ли в горах? Но тётя каждый раз возвращается, причем именно в тот момент, когда бывает больше всего нужна. Она возникает на пороге, и я тут же понимаю – всё скоро наладится. Моя тётя обладает невероятным даром справляться с любыми неприятностями, возникающими на жизненном пути.

Она такая же сдержанная и строгая, почти суровая, как няня-фея, и тем не менее относится ко мне с плохо скрываемым обожанием. Я тоже безумно люблю её. И большую часть времени суток я думаю: «Тётя, тётя, где ты теперь?...»

Я взяла в руки первую фотографию. Именно её тётя однажды прислала мне в пергаментном конверте. На нём так и написано: «госпоже Йоран Гайда». А на фотографии – вся следственная группа.

Позади них – прохладное, будто стальное море и бледно-голубое небо. Их четверо, моя тётя крайняя справа, в тёмных очках и длинном тёплом пальто с капюшоном. Она бледна, губы сжаты в нитку. Рядом с ней стоит мужчина с худым лицом, умными глазами за очками и сединой на висках. Следующий – высокий, коротко подстриженный широкий шатен с дружелюбной улыбкой и в куртке как от горнолыжного костюма. И крайний мужчина – очень странная личность, на свой лад привлекательный, небритый, неопределённого возраста, с нескрываемым скепсисом во взгляде. Одет он легче всех.

На обороте вот такая надпись убористым почерком:

«Северный берег, Альб. Пятая следственная группа:

Марианна Гайда, Артур Вист, Даан Мейер, Александр Ваутер – для Йоран».

Ни мама, ни Стелла не знают, что у меня есть эта фотография. И это к лучшему – я по многим причинам уверена.

Вторая фотография - тётя на ступеньках роддома, а я лежу у неё в руках в виде маленького, просто крошечного свертка у неё на руках, при том что мне уже полтора месяца. Мне пришлось многое пройти перед тем, как покинуть место своего рождения – уж очень слабой я родилась. Тётя в форме – узкое кожаное пальто на мелких пуговицах, со стоячим воротничком. Глаза её кажутся ещё темнее, кожа – ещё светлее, волосы спускаются ниже ушей. Она просто дивно хороша.

Мамы там нет. Это звено из той же цепи, что и моё мужское имя. Как сказала тётя: «Как раз перед твоим рождением у твоей мамы настали трудные времена».

А мама моя пытается об этом забыть. Именно поэтому эта фотография досталась мне с боем, ведь мама пыталась её выбросить. Джина выудила её для меня из мусорного бачка, как раз перед тем, как приехал мусоросборщик.

На последней фотографии никого нет, кроме тёти. Она стоит на фоне какой-то клумбы, растянув губы в неуверенной улыбке. На ней свободная блузка и джинсы. Видно, что она чувствует себя не совсем уверенно – ей непривычна неформальная обстановка.

Я помню день, когда эта фотография была сделана. В тринадцатый День рождения Джины тётя предложила нам всем пойти погулять. Мама отказалась, Стелла осталась с ней из солидарности. Во время прогулки тётя взяла напрокат фотоаппарат.

Все остальные фотографии лежат в семейном альбоме, но я туда нечасто заглядываю. Я вообще не люблю фотографии людей – не считая, конечно, фотографий моей тёти. Даже её фотографии - для меня просто способ стать к ней ближе.

Я очень долго сидела за своим столом, устремляя взгляд то на одну, то на другую фотокарточку. Время текло так неторопливо, словно большая река, воды её плавно обтекали меня и мои фотографии. Горло моё сжималось, губы кривились, и я уже начала бояться, что расплачусь.

Я не видела тётю уже больше четырёх месяцев, и ждать мне становилось всё труднее. Ждать, что она меня быстро и сильно обнимет, что она заглянет мне в глаза и скажет всего несколько слов, но таких ёмких, полных, и я снова смогу ощутить, что не боюсь этого мира…

Вдруг на моё плечо легла широкая тёплая ладонь, и голос у уха шепнул:

- Ран, опять по тёте скучаешь?

Я обернулась и вымученно кивнула Джине:

- Да. Послушай, когда она вернётся? Её нет так долго… с ней, может, что-нибудь случилось?

- Да не волнуйся,- сестра тепло усмехнулась, - она не из тех людей, с которыми что-то случается, ты же знаешь.

Я снова кивнула. Это было правдой.

- Ложись уж лучше спать, кувшинка. Завтра тебе снова в школу идти, но зато последний раз на неделе!...- Джина сладко потянулась.

- А тебе нет, что ли? – тревожно поймала я её на слова. – У вас завтра что, выходной?

Джина снова усмехнулась, только не тепло, а хитро.

- Да как тебе сказать… и выходной, и не выходной… это как посмотреть!

- Джина! – всплеснула я руками. – Ну ты же обещала, что не будешь больше прогуливать!

- Тс-с! – сестра прижала палец к губам. – Не ори. Завтра господин Занн устаивает по географии опрос, я же пропаду ко всем чертям. Будь же милосердна, водяная лилия, чистота и свет!

- А куда ты пойдёшь, Джина?!

- Туда же, куда обычно. Может, и тебя туда свожу как-нибудь. Там так классно!

- Куда – «туда»? – всхлипнула я. – Мне снова за тебя тревожиться, как за тётю?!

- За меня, как и за тётю, тревожиться нечего. С нами ничего не может случиться.

- С тобой что-то случится, если маму снова вызовут в школу. Помнишь, что было?

- Да помню. – лицо Джины на мгновение омрачилось.- Довольно паршиво, но ведь ничего смертельного. А выгонят – ну и бог с ним. Всё равно от школы мне толку мало. Я бы лучше работать пошла…

- Нет, Джина! – выпалила я. – Ты окончишь школу и пойдёшь в Колледж искусств, где будет учиться древообработке. Туда ведь тебя не пустят без диплома о среднем образовании.

- А…-сестра почесала макушку. – Точно… эх, придётся завтра таки пойти…эх!!

Я с облегчением забралась в постель.

Когда нужно срочно отвадить Джину от чего-то дурного – например, от прогула – я напоминаю ей о Колледже искусств в нашем городе. Это обычное учебное заведение такого рода, но сестра им прямо очарована. Её цель – факультет, где учат художественной обработке дерева и изучают всевозможное декоративно-прикладное искусство. Мама, как и Стелла, разумеется, против этого варианта, но Джина никого не слушает, кроме себя.

2.

С самого утра день в школе не задался. Сейчас у нас почти тройная нагрузка, так как близится конец второго триместра, а после наступят пасхальные каникулы. А я и так умом не блещу, и держусь на восьмёрке только ценой страшных страданий днями и вечерами. Конечно, я могла бы попросить Стеллу помогать мне с уроками, но я уж лучше из школы вылечу, чем буду терпеть её беспочвенные придирки и самодовольный вид. А Джина, хотя и старше меня на три года, знает куда меньше меня.

Так что во время перемены я сидела и страдала над учебником биологии, почти не прислушиваясь к тому, что вокруг происходит. А вокруг меня носился целый светло-голубой ураган из школьной формы – класс наслаждался жизнью.

Но вообще-то мои мысли занимала Джина. Я не знала, действительно ли она отправилась на уроки. И не могла этого проверить, потому что средним школьникам нельзя заглядывать в корпус старшеклассников. А то тебя легко отведут к заведующему и потом снизят балл по поведению…

- Да что ты говоришь?! Ерунда какая-то.

- Не ерунда. Марина говорила, что сама видела…

- Много она видела! Она ведь знаешь, какая...

- Но я и до того слышала всякие странные байки про подвал!

- Байки на то и байки, чтобы им не верить…

Я обернулась. Сзади меня стояли две девочки из нашего класса, Алиса и Стина и о чем-то яростно спорили.

- А о чем это вы? – робко поинтересовалась я.

- Да понимаешь, - сказала Алиса, - Марина говорит, что слышала крики из подвала…

-Да ну? – удивилась я.

Марина училась в параллельном классе и слыла довольно странной особой. Очень хорошенькая, с почти круглым лицом, большущими зелёными глазами и гладкими каштановыми волосами, она не имела друзей и своей компании. Часто её можно было видеть сидящей в углу и что-то бормочущей себе под нос. С ней бесполезно было заговаривать – она только дико косилась на собеседника и живо убегала куда-нибудь. Ну а если она начинала говорить сама, то заставить её замолчать было просто невозможно.

Чаще всего она рассказывала какую-то околесицу, не то где-то послушанную, не то выдуманную лично.

Она говорила про то, что её мама скоро возьмёт её в отпуск на Сицилию, и они поплывут на пароходе по морским волнам – при том, что всем было известно, что матери своей она никогда не видела, а воспитывал её отец. Я видела его однажды на Рождественском празднике в школе – высокий молодой мужчина при галстуке, он выглядел как герой комедийного сериала, с которым постоянно что-то случается. Растерянные добрые глаза бегали, он нервно косился на Марину, которая недовольно топала ногами, а возле неё валялся пакетик с конфетами…

Ещё Марина рассказывала про домового, живущего у неё дома в телевизоре, и который приносит ей из магазина пончики. И про задумчивых львов в зоопарке. Про своего отца, который ворует из своей кассы деньги, хотя её отец и работал приказчиком в магазине мебели. А когда перестал вдруг работать городской вокзал, она с таинственным видом заявила, что это подстроили инопланетяне с Меркурия. Но училась она, несмотря на всех инопланетян, неплохо – настолько неплохо, чтобы её отца не вызывали в школу.

…- Вообще-то про подвал много чего говорят. Там, вроде как, целый лабиринт! А в дни монархии там была тюрьма для государственных преступников с пыточной камерой. И теперь их неупокоенные души блуждают там и воют…

- Да прекрати же, Стина! – раздражённо махнула рукой Алиса. – Хуже Марины, в самом деле. Мы никуда не пойдём.

- А куда вы хотели идти? – снова осведомилась я.

- Да понимаешь, - стала объяснять Стина, - мы хотели с Алисой и ещё одной девочкой сходить вниз, к подвалу, чтобы проверить, правду ли Марина говорила. На большой перемене. Хочешь с нами?

- Я… - я растерялась от такого поворота в разговоре. – Не знаю даже…

- Стина, да кого ты спрашиваешь! – вдруг усмехнулась Алиса. – Йо же у нас тихоня, божий одуванчик. Сидит себе в одиночестве, гордая, и болтает сама с собой, как Марина.

Я охнула и уязвлено уставилась на Алису. Та слыла ехидной особой, легко могла кого-то унизить, и всегда задевала самое чувствительное место. Но меня волновал вовсе не вопрос подчинения школьным правилам.

Дело в том, что я действительно одинока, но вовсе не вынужденно. Друзья мне просто не нужны. Мне не по душе шумные вечеринки и посиделки в кафе за мороженым. Мне весело с самой собой! А многочисленные разговоры обязательно бы меня отвлекли от мыслей о моей драгоценной тёте, моей радости и опоре.

Часто я раздумывала, правильно ли я делаю, что закрываюсь ото всех, что не хочу найти себе подружку. Но потом я снова погружалась в свои мысли, тонула в них, как в тумане, где я искала тётю, и мне было так хорошо, что я вновь со страхом взирала на шумную мельтешащую толпу и радовалась, что одна, и люблю только Джину.

Но Алиса вновь пробудила во мне сомнения. И к тому же я терпеть не могу, когда меня называют «Йо».

- Зря ты, Алиса! –воскликнула я. – Я с удовольствием с вами пойду.

Девочка удивлённо покосилась на меня, а Стина дружелюбно кивнула:

- Ну ладно. Мы на большой перемене туда пойдём. Только ещё одну девочку захватим – Леону, из параллельного класса. Встретимся у дверей столовой, ладно? Ух, нас ждёт приключение! – довольно улыбнулась Стина, и прозвенел звонок.

Всю биологию я сидела как на иголках. На самом деле мне не особенно хотелось лезть на рожон. Дело в том, что нам не следуют просто так шататься по школе. А за несанкционированное проникновение в подвал нас запросто могут наказать.

И тем не менее, когда прозвенел звонок, я взяла портфель и направилась не в кабинет математики, а к столовой.

Девочки уже были там – Алиса, Стина и незнакомая мне Леона, темноглазая и коротко подстриженная.

Стина помахала мне рукой:

- А вот и ты! Видишь, Алиса…- она подпихнула подружку локтем, и все мои сомнения снова рассеялись.

Решительно стуча каблучками туфель, мы все вчетвером пустились в путь.

***

Надо сказать, шли мы долго, при том что перемена длится всего пол часа. Наша школа сама похожа на лабиринт – большое старинное здание с кучей коридоров, огромными комнатами и большими окнами. А до подвала добраться трудновато – надо спуститься довольно глубоко вниз, при этом миновав все возможные препятствия в виде дежурных или учителей.

Но наконец мы пришли к подвалу. Туда вели массивные двери в царственной каменной арке. Вокруг было темно, царила тишина, и лишь сверху, с лестниц пробивался свет.

Довольно долго мы стояли и магнетизировали эти двери взглядом, напрягая слух.

Слышно ничего не было.

Наконец Алиса, как самая решительная, дёрнула ручку двери – та словно вздохнула и отворилась.

На нас пахнуло влажным запахом плесени и камней. Сразу за порогом была видна каменная ступенька и край перил.

- Ну что, спустимся? – предложила Стина.

- Можно, - согласилась Леона.

- А стоит ли?...- несмело сказала я. – Перемена, между прочим, заканчивается. Да и вообще ясно, что ничего не было, это из разряда историй про инопланетян…

- Да давай уж заглянем! – Стина мотнула головой. – Когда мы сюда ещё раз попадём? А ведь так интересно! Ну давайте, хоть неглубоко…

- Боишься, да? – хмыкнула Алиса.

И я позорно попалась на «слабо».

- Ладно, пойдём. Только недалеко.

Первой пошла вперёд Леона – у неё оказался маленький карманный фонарик, которым она освещала путь. Лестница была узкая, мы шли гуськом, я – последняя.

Я растерянно оглядывалась. Отчасти слухи оказались правдивы – подвал был огромен. Стены терялись во тьме, с отсыревшего потолка пологами свешивались паутина и плесень.

Наконец мы дошли донизу. Я обернулась – выход был похож на солнечный зайчик, замерший на стене.

- Мы уже далековато, - я нервно кашлянула, - интересно, что мешает тут свет провести?...

- Надоела ты мне, Йо! – Алиса зыркнула в мою сторону. – Разве тут не здо…

Внезапно откуда-то спереди донёсся шум. Леона испуганно направила луч фонарика вперёд.

Там была видна какая-то дверь – тёмный прямоугольник среди белой штукатурки. Справа от неё была видна какая-то куча не то досок, не то какого-то другого строительного мусора. И за ней едва видно шевелилось что-то большое и тёмное, издавая странные не то вздохи, не то всхипы…

Мы все издали коллективный вздох, мой желудок больно скрутило, внутри стало холодно. А потом мы дружно завизжали и помчались наверх.

Отчаянно перебирая ногами, я почти взлетела вверх по лестнице. Хотя возле входа в подвал, как я и сказала, было довольно темно, после сплошной тьмы подвала мне словно тысячи солнц засветили глаза. Я из последних сил метнулась вперёд, довольно неаккуратно расталкивая подружек, и внезапно ткнулась во что-то тёплоё.

Чьи-то сильные руки отпихнули меня к стене. Я разлепила сощуренные глаза и замерла. Мои ноги окончательно превратились в студень, а к горлу подступила тошнота.

Моих приятельниц за воротники блейзеров волокла на поверхность Имоджен Кларк.

Я не училась у Имоджен Кларк – преподавательницы алгебры и геометрии, и тем не менее я прекрасно знала, кто она такая. О ней говорили шёпотом. Все разговоры приводили к ней, к госпоже Кларк, как дороги – в Рим.

Имоджен Кларк возникла в нашей школе всего около семи лет назад, но уже сейчас её почитают за живую легенду. Её слава – слава самого знающего школьного учителя, и самого грозного, способного вколотить в любую голову основы своего предмета – распространялась далеко за пределы школы.

За глаза Имоджен Кларк называют по-разному – у многих наших учителей есть прозвища. Так вот, её зовут либо просто по имени, либо называют «ведьмой», либо «восьмым чудом света», либо… либо довольно грубо обзывают женщиной лёгкого поведения.

Госпожа Кларк – красивая блондинка с гладкими волосами, сплетёнными в длинную косу, чётко очерченными чертами и скептическим прищуром умных глаз. Она очень изящная и гибкая, словно гимнастка – как-то раз я видела, как она украдкой потянулась, и мне показалось, что она вот-вот сложится пополам, со спины. Если она расслаблена, движения её текучи, как у дикой кошки; вероятно, это и породило обидное прозвище. Но чаще её можно увидеть уверенно вышагивающей, как солдат на параде. У неё действительно военная выправка, и я просто не представляю, откуда это могло у неё взяться. Да я и не могу знать! На уроках мы пересекались всего один раз, когда она пришла заменять заболевшую учительницу. Я помню гробовую тишину, деловитое постукивание мелка о доску и её жесткий голос. И как я сжималась за своей партой, стараясь стать как можно меньше, дабы она меня не заметила.

Я стояла, как парализованная, возле стены. Очень скоро возле меня встали по порядку Леона, Стина и Алиса. И вот Имоджен отступила на шаг и сощурилась:

- Итак…-процедила она. – Алиса Синклер, Стина де Смет, класс 6 – Ц. Леона Верт, класс 6 – Б. И…- Имоджена покосилась на меня. – А ты… я тебя видела, но имени не знаю. Говори.

- Йоран Гайда, - пискнула я, - класс 6 – Ц.

Госпожа Кларк на мгновение вздёрнула бровь, как всегда делают люди, услышав моё имя, но уже в следующее мгновение овладела собой. Она снова оглядела нас и широко улыбнулась, показав большие белые зубы. Я поняла намёк и приготовилась к смерти.

- Итак, я уже не единожды сталкивалась с Алисой Синклер и Леоной Верт. Я даже решила, что они всерьёз восприняли моё последнее предупреждение – и ошиблась.

Алиса было открыла рот, но встретила взгляд Имоджен Кларк и сжала губы.

- Стина де Смет, какой стыд! Я не ожидала такого от тебя.

Стина опустила глаза, я видела, что рот у неё скривился.

- И, значит, Йоран Гайда. - Имоджен Кларк перевела на меня глаза. – Что же, придётся поставить в известность директора и о тебе.

Желудок мой снова сжался, предстоящее заскакало перед глазами, как кинокадры – стул в кабинете директора, вызов мамы, долгий скандал дома, насмешка Стеллы, молчаливая поддержка Джины и собственные долгие рыдания под одеялом, а потом выговор от моей классной руководительницы, долгие взгляды одноклассниц и многое, многое, многое другое…

- Пожалуйста, госпожа Кларк, простите! – уже не контролируя себя, зачастила я, - Я больше такого ни за что не вытворю! Это Марина Зонтаг из соседнего класса сказала, что кто-то в подвале стонал, а мы решили проверить… простите нас, пожалуйста!...

Коротким жестом ладони Имоджен Кларк заставила меня замолкнуть. Но и сама после не сказала ни слова.

Более минуты она молчала, расхаживая туда-сюда. А мы молча умирали от страха.

- Н-да, - наконец она мотнула головой, - я давно говорила заведующей по социальной работе, что негоже держать в школе психически нездоровую ученицу. И тем не менее – зачем вы её послушали? Алиса, Леона – вы всё равно отправитесь к директору…

- Но там что-то шевелилось! – вскрикнула Алиса, чувствуя, что Имоджен Кларк начинает смягчаться.

Та молча забрала у Леоны фонарик и исчезла в двери подвала. Мы остались нервозно переглядываться.

Самым внезапным образом Имоджен Кларк появилась снова с очень раздражённым видом:

- В школе не стоит держать психически нездоровых учеников… и пьяниц – уборщиков. Да-с, это всего лишь уборщик, устроившийся проспаться. Ну что, барышни, вас больше ничто тут не интересует?

- Нет, - смиренно произнесла Леона, - и мы больше никогда-никогда не будем ничего вытворять.

- Конечно, не будете, -ласково подтвердила Имоджен Кларк, - после визита к директору – уж конечно, не будете. Алиса, Леона – следуйте за мной…

Я замерла, стиснув кулаки.

- … А вы, Стина и Йоран, - госпожа Кларк покосилась на нас, - ступайте на уроки немедленно. На первый раз прощаю. Ну что вы встали-то? Уже прошло не менее десяти минут. Или вы хотите к директору?

Не чуя под собой ног, я и Стина припустили наверх.

Дата добавления: 2015-10-21