Джеки собирается уходить. Договариваемся о следующей встрече. Он спрашивает, можно ли как-нибудь прийти с Филом. Пожимаю плечами: если Джеки считает, что ему будет интересно, то я не против. Джеки даже чуть оскорбляется: у них с Филом все на двоих, конечно, ему будет интересно познакомиться поближе с Женькиным лучшим другом, а как же иначе. Уже в дверях он вдруг говорит:
- Знаешь, этот твой Тор… Он у тебя интересный мужик.
«Он у меня», ага. Вообще не могу представить, чтобы он был «у кого-то». Но слышать почему-то приятно. И так смущает. Ну, Джек…
На душе вдруг становится так хорошо, так спокойно. Джек, наверное, мы будем видеться редко. Все реже и реже. Наверное, в конце концов, перестанем совсем. Но ты такой молодец. Ты так меня отогрел.
На следующий день меня вызывают к генеральному. Пока иду по коридору, теряюсь в догадках. Не могу представить себе, зачем я ему понадобился, все вопросы, связанные с учетом, он обсуждает непосредственно с Кларой. В приемной секретарша кивает мне на дверь кабинета. Захожу.
Гуров стоит у окна спиной ко мне, в пальцах дымится сигарета. Мне вдруг становится интересно, о чем он думает, глядя в это стекло, за которым мрачноватый ноябрьский денек сыплет нудным, иногда срывающимся на снег, дождем. О чем он вообще думает, когда остается один? Не может ведь быть, чтобы только о бизнесе. Удивляюсь этим странным мыслям, правда, недолго. Потому что он поворачивается, тушит в стоящей на подоконнике пепельнице окурок и с ходу приступает к допросу.
- Может, объяснишь, что ты и твой дружок вчера тут вытворяли?
Он по-прежнему стоит у окна, спиной к свету, поэтому мне плохо видно его лицо. Но голос у него раздраженный. В нем нет обычной насмешки, скорее, злость. Тупо удивляюсь. Понимаю, что речь обо мне и Джеки. Вот только никак не могу сообразить, что же такого мы сделали, чтобы так его разозлить.
- В каком смысле «вытворяли»?
- Ты не имеешь никакого понятия ни о приличиях, ни о трудовой дисциплине? Не нашли другого места пообжиматься? Если ты еще не понял, это издательство, а не ночной клуб.
Shit. Обжиматься. Это же надо, так преподнести наше с Женькой дружеское объятие. Чертов ханжа. Чертов гребаный террорист. Глупо спрашиваю:
- Ты что, за нами подглядывал?
- О, конечно! Мне же совершенно нечем заняться. Только за тобой шпионить. Да об этом уже во всех отделах сплетничают. Вместо того, чтобы работать.
Ну, это он наверняка преувеличивает. Точнее, нагло врет. Не так уж много народу нас видело. И вообще, вся эта сцена вряд ли заняла больше двух минут.
- Чтобы это было в последний раз. Больше никаких посторонних. Никаких приятелей. Тискайся с ними в свободное время, пустышка.
Пытаюсь возражать:
- Ты же сам велел пропустить Джека.
- Если бы я знал, какой цирк вы тут устроите, лично бы выкинул на улицу.
Мне вдруг становится смешно. Смешно от того, что он так раздражен, от того, что придает такое значение этому, в сущности невинному, эпизоду. Смешно от того… да просто смешно. Меня так и пробивает на какую-нибудь дерзость. Громко, с выражением декламирую:
- Тор ездит на колеснице, запряженной козлами. Ими же и питается!
И, расхохотавшись, выскакиваю в приемную, а потом в коридор. В коридоре еще какое-то время ржу. Я почему-то уверен, что мне ничего не будет за эту выходку. Отсмеявшись, чинно иду в бухгалтерию. Не такой уж гад, да? Что скажешь теперь, Джек?
Дней за десять до Нового Года маму выписывают. Чувствует она себя неплохо. Мне даже кажется, что она как-то живее на все реагирует. Недавно ее осматривал психиатр. Ничего определенного пока не сказал, но посоветовал подождать еще немного. Возможно, со временем мама сама выйдет из этого состояния. Лечащий врач рекомендует покой, свежий воздух, прогулки, положительные эмоции. Юрий Петрович настаивает на том, чтобы забрать маму к себе. Уволившись из компании, он продал квартиру в Москве и сейчас все время живет в коттеджном поселке. Там у мамы будет и свежий воздух, и тишина, и покой. К тому же постоянная забота и нормальное здоровое питание. Соглашаюсь почти сразу. Тем более что я ничего этого не могу ей обеспечить. Дядя Юра так этому радуется, что я впервые всерьез задумываюсь о том, почему он так и не обзавелся семьей. Ну и пускай. В этой жизни не так уж много людей, которые нас действительно любят, просто грех ими разбрасываться. Каким я стал мудрым, с ума сойти.
***
Джек на Рождество уехал с Филом в Париж. Счастливые, крутят свою романтическую любовь в самом романтическом городе Земли. А у нас на работе корпоратив. Двадцать девятого, за два дня до Нового Года. Не знаю, что я там буду делать, наверное, просто сидеть в уголке. Я так ни с кем особенно и не сдружился. Но мне все равно хочется пойти. Мне так надоела моя серая жизнь, это унылое «дом-работа-дом». Все-таки хочется праздника, хочется музыки, нарядной толпы. Сам Новый Год я буду встречать у дяди Юры, с ним и мамой. Там же проведу все выходные, пять дней. Официально праздники заканчиваются десятого, но нашему Тору закон не писан. Да так практически во всех частных фирмах. Частник не может позволить себе терять столько времени.
Двадцать девятого рабочий день, последний в этом году. Корпоратив будет прямо в издательстве, в конференц-зале. Конечно, учитывая московские расстояния и пробки, как всегда перед Новым Годом просто чудовищные, смотаться домой, чтобы переодеться абсолютно нереально. Поэтому почти все дамы являются на работу с пакетами и чехлами, чтобы вечером, сбросив с себя лягушечьи шкурки офисных одежек, предстать перед нами прекрасными царевнами. Мужчины просто одеты чуть более нарядно и вольно, чем обычно.
На мне черные джинсы пятилетней давности. Они мне очень нравились, поэтому и задержались в моем гардеробе так долго, несмотря на то, что последние три года были мне маловаты, и я их не носил. Сейчас же влетаю в них со свистом. Они стрейч, поэтому все же неплохо сидят. Сверху навыпуск – та самая «парижская» рубашка цвета шампанского. Тонкий шелк свободно струится, придавая моему облику воздушную легкость. Почти прежний Тони. Я даже недавно подстригся, по придуманному мной рецепту – «укоротить то, что есть». В общем, вышло неплохо. Конечно, нет той небрежности, стильности, как после дорогого салона, все как-то скучнее и проще, но я думал, будет хуже. В целом я сейчас своим видом доволен. Сверху темно-коричневый кардиган, для придания наряду деловой строгости во время рабочего дня.
После обеда уже никто не работает. Технический персонал издательства выносит из конференц-зала лишние стулья, расставляет в дальнем конце, вплотную к стенке, столы. Конечно, предполагается фуршет – если всех усадить, не останется места для танцев. Какие-то парни, похоже, из IT-отдела, притаскивают компьютер, еще какую-то аппаратуру. Кейтеринговая компания привозит заказанную еду. Дамы выставляют нас с Андрюхой из родной бухгалтерии. Там сейчас шуршат потрясающие наряды, призванные поразить нас, мужчин, в самое сердце, греются «утюжки», одуряюще пахнет косметикой и парфюмерией. В коридорах полно мужиков, которых тоже повыгнали из отделов. Ощущение такое, что вся женская часть компании готовится не к обычной корпоративной гулянке, а к чему-то невероятному, не меньше, чем к Весеннему Балу Сатаны, так блестяще описанному скромным врачом Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Подозреваю, что в этих, явно завышенных, ожиданиях повинна личность нашего генерального.
Наконец, все приготовления закончены, аппаратура установлена, столы накрыты, дамы во всеоружии. Освещение в конференц-зале притушено до минимума, из множества утопленных в потолок лампочек горит, наверное, каждая десятая. По стенам, по потолку скользят маленькие световые пятнышки, как будто в зале вдруг пошел снег. Он кажется таким настоящим, мне даже хочется подставить ладонь, чтобы поймать снежинку. Молодцы айтишники, постарались. Музыка. Нестареющая АББА, «Happy New Year», самая новогодняя песня из всех, какие я только знаю. В парадном углу елка, украшенная золотистыми шарами разных размеров. К каждому шарику сверху прикреплен белый атласный бант. В таинственных темных глубинах новогодней красавицы переливаются крохотные звездочки гирлянды, золотые отблески дрожат на гладкой ткани. Безумно стильное дерево. Втягиваю носом свежий праздничный аромат хвои. Какой хороший ароматизатор, просто не отличить. Подхожу поближе и в первый момент даже не верю. Настоящая… Настоящая, живая елка, такая огромная. Бедный техперсонал, сколько иголок им придется вымести после праздника. Я так удивлен. И так рад. Я привык к тому, что в учреждениях ставят искусственные деревья. А в старой добропорядочной Европе даже в домах – берегут экологию, ненормальные гринписовцы. Дома у родителей всегда ставили живую, но я лет с семнадцати не встречал с ними Новый Год… Касаюсь рукой зеленой мохнатой лапы, как будто здороваюсь. Маленькие острые иголочки смешно тычутся мне в ладонь, от этого меня вдруг охватывает такое ощущение счастья, что даже щекочет в груди. Благодарно сжимаю колючее доброе чудо и отхожу в середину зала.
По стенкам расставлены маленькие удобные диванчики, но пока никто не садится. Дается сигнал к началу шабаша. На небольшой сцене с микрофоном в руке – сам Сатана, то есть простите, конечно, Гуров. Роль Маргариты играет… Никто не играет. Хотя многие бы, наверное, хотели. Музыку приглушают. Генеральный призывает нас наполнить бокалы, стаканы, рюмки – кто что желает. У столов в какой-то момент образуется легкая давка, но все еще трезвые, поэтому стараются вести себя прилично. Гуров произносит короткую речь, в которой благодарит коллектив за работу в прошедшем году, призывает всех как следует потрудиться на благо компании в новом, поднимает тост за будущие успехи, после чего передает микрофон какому-то мужику, кажется, кому-то из своих замов, и спускается в зал. У меня в бокале какое-то красное вино, чуть-чуть пригубливаю. Буду пить понемногу, совсем не планирую надираться среди этих малознакомых людей.
Первое время все увлеченно жуют, тоже накладываю на тарелку разных вкусностей и пристраиваюсь с ней на диванчике. Зам произносит какой-то тост, после чего микрофон переходит к одному из айтишников, видимо сегодня он и будет нашим диджеем и тамадой. Через пару тостов вино в моем бокале заканчивается, наливаю еще. Вскоре начинаются танцы. Я не танцую, наблюдаю из своего угла. Коллектив уже неслабо нарезался, поэтому под музыку дергаются все – и молодежь, и солидные дяди и тети. Ко мне ненадолго подсаживается Андрей, несколько минут с ним о чем-то болтаем, потом он уходит танцевать, а я остаюсь. Против ожидания, мне совсем не одиноко и не скучно, даже как-то уютно среди этих нарядных веселящихся людей.
Гуров и остальная верхушка вначале держатся немного отдельно. По-моему, они ничего для этого не делают, но народ инстинктивно чуть сторонится, образуя вокруг руководства почтительную полосу отчуждения. Постепенно под действием спиртного все как-то расслабляются, и топы все-таки смешиваются с остальными. Разглядываю Гурова. Тор-громовержец сегодня принарядился. Он без пиджака, как, впрочем, большинство мужчин. Мой кардиганчик тоже остался на стуле в бухгалтерии. Черные, идеально сидящие брюки. Оу, а у него, оказывается, красивая задница. А я и забыл. Темно-синяя мягко поблескивающая рубашка, несколько верхних пуговиц расстегнуты. Эта глубокая, почти черная синева ему очень к лицу. На ум вдруг приходят черные простыни, во рту моментально становится сухо. Махом выпиваю свой бокал.
Быстрые танцы чередуются с медленными. Генеральный сначала приглашает Клару, потом свою секретаршу, потом кого-то еще. Танцует красиво. Ровная, прямая спина, уверенные движения. Завораживает. Меня он не замечает. Кажется, просто забыл о моем существовании. Опрокидываю в себя еще бокал чего-то. Объявляется белый танец, меня тоже приглашает какая-то девчушка, наверное, она работает в одной из редакций. Они размещаются на другом этаже, и я до сих пор почти никого там не знаю. Потоптавшись положенные десять минут, провожаю свою даму к диванчикам. Девочка явно ждет продолжения знакомства, но я сейчас не в настроении. Может быть, немного позже.
Снова занимаю позицию наблюдателя. Неподалеку от меня компания девушек, среди них наша Лили. Чувствуется, что девчонки стараются говорить тише, но выпитое мешает им себя контролировать. Они кого-то очень горячо обсуждают. Кого-то… Конечно, Гурова. Кого же еще? Против воли прислушиваюсь. Так интересно. И так захватывает. Кажется, вопреки первоначальным намерениям я уже прилично набрался. Иначе, почему девчоночий треп меня так волнует? Почему меня так волнует вообще все, что с ним связано? Девушки просто в восторге. Лилька в невыразимом экстазе поднимает к потолку глаза:
- Девчонки, он такой классный!! Он такой… такой мачо!!
Не могу удержаться от смеха. Не знаю, почему на моей родине слово «мачо» считается таким лестным. Во всех частях мира, где им пользуются, оно обозначает грубого, неотесанного самца, мужлана, практически скотину. Поэтому мне всегда так смешно слышать это томное, с придыханием «мааачо», слетающее с нежных девичьих уст. Так же смешно, как видеть горделивую усмешку на губах мужика, которого только что обозвали животным. Слышишь, Тор, ты у нас мачо. Впрочем, Лили уверена, что отвернула генеральному неслабый комплимент. Другие девицы с ней полностью согласны.
Девчонки, вы абсолютно правы. Вы даже представить не можете, какой грубый, небритый мачо скрывается под маской элегантного бизнесмена.
- Девочки, а как он красиво носит одежду! Ему так идут эти брюки, эта рубашка…
Девочки, видели бы вы, какой он без них.
К компании сплетниц присоединяется Катерина. Катькины глаза возбужденно блестят, ей так повезло, она только что танцевала с Тором!
- Ой, девчонки, знали бы вы, как он танцует! Просто божественно!
Ой, девчонки, знали бы вы, как он трахает…
- Девчонки, а интересно, как он целуется?
А вот тут, девчонки, ничего не могу сказать. Как-то не случилось.
Мне так жарко, опять вливаю в себя какое-то пойло. Снова подходит Андрей, тащит танцевать. На этот раз присоединяюсь к скачущей толпе. Присутствие в этой комнате Гурова, громкая музыка, выпитое мной вино будоражат нервы и даже немного кружат голову. Надоело сидеть в углу, надоело быть невидимкой. Хочу, чтобы он тоже меня заметил, чтобы смотрел…
Сначала чувствую себя как-то скованно, я так давно не танцевал. Последний раз это было еще в прошлой жизни, на Островах, в тот самый вечер. Но музыка постепенно завладевает мной, отда-юсь ей без остатка, чувствую себя легким и гибким. Антон куда-то ушел, его место занял прежний беззаботный веселый Тони. Снежная метель на стенах и потолке сменяется вихрем золотых звезд, потом нежными переливами полярного сияния, которые вскоре превращаются в яркие изломанные разноцветные линии, потом снова снег… Музыка во мне, она течет сквозь меня, как электрический ток по проводу. Мое тело мне сейчас неподвластно, оно подчиняется музыке, ритму. Оно само знает что делать, я почти не участвую в этом, просто наслаждаюсь, до чего хорошо.
Песня заканчивается. Кажется, я добился, чего хотел, он на меня смотрит. Причем, очень мрачно и неодобрительно. Удивляюсь, но как-то не очень. Я уже начинаю привыкать к тому, что он никогда не бывает мной доволен. Настроение у меня от этого не портится, но желание танцевать пропадает. Хочется хоть ненадолго куда-то исчезнуть, не торчать тут, под этим тяжелым пристальным взглядом, среди подвыпившей толпы. Выбираюсь из круга, выскальзываю из зала в коридор. По пути прихватываю со стола бутылку шампанского и узкий высокий фужер.
Так, куда бы мне пойти? Двери отделов заперты. Праздновать в туалете не хочется. К тому же, учитывая, сколько все выпили, вряд ли у меня получится найти там уединение. В мое поле зрения попадает балконная дверь. А это мысль! Туда уж точно никто не сунется, все-таки зима. Выхожу на балкон. Он длинный, тянется, наверное, вдоль всего здания. На мне легкая шелковая рубашка, но холода совсем не чувствую. Зима в этом году какая-то ленивая, не спешит выполнять свои обязанности, температура чуть выше нуля. К тому же я разгорячен танцем, вином, поэтому влажный холодный воздух даже приятен.
Наливаю в фужер шампанское. Бутылку, наверное, совсем недавно открыли, оно почти не выдохлось, в нем даже осталось немного пузырьков.
- За тебя, дорогой! С наступающим! – поздравляю сам себя.
Шампанское дешевое, но неожиданно такое вкусное, колючие пузырьки пощипывают язык, щекочут нёбо. Из конференц-зала через неплотно закрытую балконную дверь доносится музыка. «End of the day», группа Blue Foundation. Эта песня мне нравится, идеально соответствует своему названию. Она похожа на тихие сумерки в шумном большом городе. Снова наполняю фужер, чуть-чуть отпиваю. Ставлю бутылку на пол. Музыка звучит так зовуще, что я сам не замечаю, как опять начинаю танцевать. Сырой ветер забирается прохладными пальцами под рубашку. Запрокидываю вверх лицо. Небо очистилось от туч и даже видны бледные городские звезды. Неужели завтра все-таки наступит зима? Еще отпиваю шампанского, прикрываю глаза, подпеваю далекой музыке. Мне так нравится танцевать одному, в темноте. Антон отдыхает, у Тони праздник.
Кажется, в коридоре чьи-то шаги. Наплевать, здесь меня никто не найдет. Я так увлечен своим танцем, поэтому даже немного пугаюсь, когда натыкаюсь на постороннее тело. Узнаю это тело мгновенно, можно даже глаза не открывать. Но все-таки открываю. Господи, ну почему у него всегда, когда он на меня смотрит, такая кислая рожа? Но сейчас мне все равно. Я пьян, у меня праздник на одного и мне хорошо. Хочется дерзить и дразнить.
- Господин Гуров, какая честь! Я опять что-то натворил? Или ты так по мне соскучился?
Насмешливый взгляд. Его глаза в темноте кажутся глубокими как пропасть, в которую так легко сорваться.
- Ты когда-нибудь перестанешь считать себя центром Вселенной? Просто вышел проветриться. А у тебя здесь приватная вечеринка?
- Ага. Хочешь участвовать? Присоединяйся!
Делаю рукой с фужером плавный широкий жест. Шампанское выплескивается Гурову на ботинки. Он морщится, довольно грубо отнимает у меня фужер, ищет глазами, куда бы поставить. Поставить его абсолютно некуда, кроме пола, а наклоняться ему, видно, не хочется. Поэтому он просто выбрасывает его за балконное ограждение. В который раз поражаюсь бесцеремонности этого террориста.
- Ты соображаешь, что делаешь?! Внизу ведь люди! А если он на кого-нибудь упадет?
- Плевать.
- Хам.
- Зато ты у нас молодец. Напился как прачка, скачешь по балконам… танцуешь, как шлюха…
Кажется, он тоже не очень трезв, запах спиртного довольно сильный. И несет какую-то чушь.
- У тебя вообще нет никакого стыда? Это же надо так выделываться… Так… извиваться… На глазах у всех, как дешевка, как блядь… Да ты хоть видел, как на тебя глазели? И, между прочим, не только бабы…
Его обвинения абсурдны и несправедливы. Можно подумать, что я там стриптиз устроил! Странно все это слышать от человека, который так нагло затащил меня в свое бунгало, который… Наверное, я должен обидеться, но я действительно пьян, в моей крови струится шампанское, лопаются крошечные пузырьки, и мне сейчас море по колено. Поэтому я повисаю у него на шее и тихо шепчу:
- Все для тебя, дорогой…
Действительно повисаю, потому что вдруг подкашиваются ноги. Он подхватывает меня, не обнимает, просто вцепляется в мои бока. Держит чуть на расстоянии, но все равно, так близко… Его шея в двух сантиметрах от моего носа. Чувствую его собственный запах… еще запах туалетной воды… тяжеловатый восточный аромат… сладкий, приторный, совсем ему не идет… Чувствую его руки на своей талии. Держат крепко, надежно… Чувствую теплое проспиртованное дыхание. Оно какое-то неровное, как и мое. Господи, как кружится голова…
- Тооор… - почти напеваю шепотом, - Тооор, держи меня… держи меня крепче…
Губы… Пытаюсь встать на носочки, тянусь к ним. Кажется, он чуть наклоняется, неужели это сейчас случится… Нет, не случится. Он аккуратно отодвигает меня, прислоняет к стенке.
- Протрезвей уже, шлюшка.
Руки теперь на моих плечах, вдавливают в стену. Наверное, чтобы я не упал. Он все равно еще очень близко, зачем-то комкает мою рубашку, совсем ведь помнет… Сердитый, просто убийственный взгляд.
- Шлюшка… Навязался же на мою шею… И почему я с тобой вожусь…
О! Действительно, интересный вопрос!
- Наверное, потому, что ты меня хочешь? – предполагаю я.
Меня пробивает на пьяный хохот. Громко смеюсь, никак не могу перестать.
- Нет, постой… Ты просто… ты просто в меня влюбился!..
- Сучка…
- А ты… ты Тор… ты Тор…рорист… нет, ты – террорист… О, точно! Ты – чертов гребаный Торрорист!..
Боже, что я несу… Горячая жесткая рука прихлопывает мой рот.
- Тихо! А то сюда сейчас народ набежит.
В коридоре действительно какая-то суета, все ищут любимого генерального. С трудом отдираю от губ ладонь, словесный поток снова на свободе.
- Тооор… тебя ищут твои козлы… твои подданные… Они просто в отчаянье…
Шум в коридоре стихает. Он отпускает мое плечо, критически меня осматривает.
- На ногах держишься? Замечательно.
Делает шаг к двери.
- Подожди, я с тобой!
- Нет. Побудешь еще немного тут. Не хочу всяких сплетен.
- Разве тебе не плевать? Тут вообще-то холодно…
Я действительно начинаю мерзнуть, наверное, опьянение проходит.
- Ничего, как раз протрезвеешь.
- Я заболею!
- Возьмешь больничный.
Остаюсь один. Поднимаю с пола бутылку, в ней еще что-то осталось. Допиваю из горлышка. Выглядываю в коридор. Кажется, никого. Я весь какой-то разбитый. Хватит праздника, Тони устал, Антону пора домой. Одежда в бухгалтерии, надо найти Клару, кажется, ключи у нее.
На улице действительно подмораживает. Может быть, завтра даже пойдет снег. Еще не очень поздно, метро работает, но сегодня я поеду домой на такси. В конце концов, мне, как и всем, к Новому Году выдали премию, можно немного пошвыряться деньгами.
Глава 4
Тридцатого декабря просыпаюсь поздно. На работу сегодня идти не надо. И завтра не надо. И потом еще целых пять дней. Какое счастье, наконец-то хоть высплюсь. В теле легкая, почти незаметная слабость, голова чуть тяжеловата и почему-то немного больно плечам. Но, в общем, чувствую себя вполне прилично. Хорошо, что на вечеринке я пил только вино, а не стал мешать все подряд. Тут же осознаю, что было бы намного лучше, если бы я вчера не прикасался ни к чему крепче колы, потому что вспоминаю во всех подробностях эпизод на балконе.
Черт. Я все-таки вчера напился и приставал к Гурову. Чееерт… От жгучего стыда сворачиваюсь в позу эмбриона, утыкаюсь носом в коленки и даже крепко зажмуриваюсь. Чееерт… Позорище-то какое. Ну и за каким я все это делал? Выпендривался, нес не пойми что… лип к нему… вис у него на шее… Какого я вообще к нему полез?! Хотя, если так разобраться, это он притащился ко мне на балкон. Выбросил мой фужер, наговорил мне кучу гадостей, прямо как в тот раз, на Островах. Даже, пожалуй, хуже, тогда он хотя бы сучкой меня не обзывал. Чертов гребаный Террорист.
И все равно, было в его словах и в том, как он себя вел, что-то такое, что не дает мне всерьез оскорбиться. Эта злость… все эти упреки… Если подумать, очень похоже на ревность… Тут же осаживаю себя. Эй, Тони, опомнись, куда это тебя занесло? Террорист и ревность? Даже не так: Террорист, ревность и ты? Только не с его стороны. Но все равно, так волнует… Вызываю в памяти ощущения: близость его тела… руки, стиснувшие мои плечи… сбившееся дыхание… Аааа, хватит, Тони, очнись! Лучше подумай о том, как ты будешь теперь на него смотреть, сквозь пол ведь провалишься. Хорошо, что впереди целая неделя выходных, может быть, он забудет… Да и вообще, можно ведь совсем не смотреть. Буду тихо сидеть в своей бухгалтерии как мышь под веником, глядишь, пронесет.
Кое-как успокоившись, выбираюсь из постели. Моя рубашка валяется на полу рядом с диваном. Поднимаю, встряхиваю, и меня тут же окутывает едва уловимый запах чужого парфюма. Тяжеловатый восточный аромат… сладкий, приторный, совсем ему не идет… Плечи рубашки немного помяты. Тонкий упругий шелк за ночь почти разгладился, но все-таки заметно. Сильно же он ее тискал… Поэтому и болит. Скашиваю глаза в сторону, потом в другую: так и есть, синяки. Не очень, но все же видны. Какая-то слабость в коленях. Плюхаюсь задницей на постель и какое-то время сижу, разглядывая смятую одежку.
День проходит спокойно. Сначала принимаю душ, стоя в обшарпанной чугунной ванне. С ума сойти, каким я стал непривередливым. Пару месяцев назад я бы побрезговал подойти к этой уродливой лоханке, не то, что в нее лезть. Слегка прибираюсь в квартире, потом выхожу из дома. Хорошо, что к празднику дали премию, я смогу купить подарки маме и Юрию Петровичу. Долго хожу по магазинам, так трудно найти достойный презент, соответствующий моим финансам. В конце концов, покупаю дяде Юре тонкий кашемировый шарф, а маме белоснежные пушистые варежки из ангорки. Мама обычно носит перчатки, но варежки такие легкие и теплые, должны ей понравиться. Если ей сейчас вообще хоть что-то понравится…
Пополняю свой запас кофе. Еще покупаю теплые зимние ботинки. Те, которые у меня сейчас, элегантное творение Гуччи, очень хороши, но лишь при условии, что у тебя есть авто. Для того, чтобы месить ими слякоть и снег они совсем не годятся. И они слишком легкие для московской зимы. Хорошо бы купить большой ровный матрас, их еще называют надувными кроватями. Я замучился спать на этом убогом диване, он весь в каких-то буграх и где-то сбоку даже чуть-чуть выпирает пружина. Но, похоже, этого мой бюджет уже не вынесет. Придется еще потерпеть, не все сразу.
Кажется, наконец-то наступила зима, на улице легкий морозец, и даже застывшая грязь слегка присыпана тонким снежком, поэтому мысли у меня по дороге домой исключительно приятные. С удовольствием думаю о том, что завтра Новый Год, о том, что сегодня вечером за мной заедет дядя Юра, и я снова увижу маму. Что проведу с ней целых шесть дней. К тому же целых шесть дней в уютном доме, в человеческих условиях.
Выходные проходят спокойно и тихо. Юрий Петрович с благодарностью принимает шарф, немного смущаясь, вручает мне тонкую пачечку тысячных купюр. Среди богатых людей дарить на Новый Год деньги как-то не принято. Даже считается оскорбительным, знаком того, что человек не позаботился выбрать тебе подарок. Но он поступает совершенно правильно, это именно то, что мне сейчас нужнее всего. К тому же сумма такая, что для меня значима, но в то же время, не настолько велика, чтобы я чувствовал себя обязанным. Хотя я и так перед ним в долгу за то, что он делает для моей мамы.
Маме варежки все-таки нравятся, она слегка мне улыбается и даже целует в щеку. Она явно потихоньку приходит в себя. Не знаю, радоваться мне или плакать. Бедная мама, ей еще предстоит осознать то, что случилось с отцом, осознать всю глубину потери, прочувствовать до конца его предательство. Как же ей будет тяжело…
Новый Год встречаем втроем, в нарядной гостиной. После ужина мама и дядя Юра садятся на диван смотреть телевизор. Дядя Юра трогательно хлопочет, стараясь усадить Оленьку поудобней, спрашивает, не принести ли подушку. Я сажусь на полу рядом с мамой, устраиваю голову у нее на коленях. Родное тепло, так приятно… Мама задумчиво перебирает мои волосы, от этого в груди тихонько щемит. В комнате терпкий еловый аромат, вспоминаю новогодние праздники своего детства, все почти так же, только под елкой всегда лежала гора подарков, и с нами тогда был отец.
Оставшиеся пять дней тоже проходят, словно в раю. По утрам долго валяюсь в мягкой уютной кровати, нежусь в большой круглой ванне, пробую разные соли и пену, балую себя кремами и лосьонами. Что и говорить, светские львы знают толк в сладкой жизни. Пытаюсь вообразить себе ванную Гурова. Спальню в общих чертах представляю, думаю, те же черненькие простынки. А стены, наверное, темно-синие, как его новогодний прикид. Насмешливо фыркаю: вполне подходит этому мрачному типу. Продолжаю фантазировать: и в ванной, скорее всего, черный кафель, может быть, темный малахит. Черная мыльница, черный стаканчик для полоскания, черная зубная щетка… И полотенца тоже черные. И черный банный халат… Короткий, выше колен… небрежно запахнут и перехвачен поясом… влажная после ванны волосатая грудь… Побриться еще не успел, поэтому на смуглых щеках короткая жесткая щетина… такая колючая… Даже не замечаю, как моя рука тянется… понятно, куда. От своих шаловливых мыслей я уже здорово возбудился, мой член встрепенулся и выглядывает из пышной пены как любопытный зверек из норки. Набираю в ладонь побольше белой легкой субстанции, нежу себя, ласкаю в теплой душистой воде. Тор… Тор… Тор… Тооор… Тооооор… Тоор… Хаааа… Сладко кончаю и тут же от смущения с головой погружаюсь в воду, как будто виновник этой внезапной разрядки может за мной наблюдать.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |