— Сядь-ка, сядь, — раздраженно приказал лорд Хью.
Гнев его сразу как ветром сдуло. Он силой заставил ее опуститься в кресло, со стуком поставил на стол бокал и налил вина. Элис взяла бокал и сделала глоток. На щеки вернулся румянец.
— Я же предупреждал тебя, — уже мягче заметил он. — Предупреждал: и думать не смей перескочить границу, поставленную самим Богом, границу между людьми благородного происхождения и всеми остальными.
Вино успокоило Элис.
— Но Хьюго любит меня, — снова возразила она, хотя и не столь настойчиво.
— Замолчи, Элис, не будь дурой! — взмолился старый лорд. — Ты нравишься Хьюго, ему приятно быть с тобой. Ты красивая женщина, соблазнительная и страстная. Всякий нормальный мужчина не пройдет мимо. Был бы я помоложе и поздоровей, сам бы тобой занялся. Но серьезные вещи не решаются одной прихотью, красивым личиком или ночью страсти. Да сам король сверяет свои аппетиты с этими правилами. Тут решения принимаются, исходя из политических соображений. Наследники, новые союзники и все такое. Борьба за власть, укрепление власти. Женщины в этой игре — пешки. Хьюго не меньше меня понимает, что следующий брак надо заключать осмотрительно, он должен принести нам преимущества, выгоду. Нам нужна связь с одним из родов на юго-востоке, с кем-нибудь, кто близок к трону. Хьюго прав: король все больше становится источником силы и власти, источником богатства. Мы должны породниться с семейством, которое пользуется его благосклонностью.
— И у вас уже есть кто-то на примете? — с горечью осведомилась Элис, ставя бокал на стол.
— А как же! И не одна, а целых три! — торжественно сообщил милорд. — Невеста из семейства де Берси, девочка двенадцати лет, они не прочь выдать ее за Хьюго; в семействе Бизов тоже есть девочка, правда, ей всего девять, но если она не по годам развита, а такое бывает, то тоже вариант. И в семействе Мамсеттов имеется девица, помолвка которой почему-то расстроилась. Ей двадцать лет, в самый раз для Хьюго. Надо только разобраться, почему расторгли ее брачный договор, а так она вполне подойдет.
Вино побежало по жилам Элис, ее охватило отчаяние.
— Я ничего этого не знала, — тупо произнесла она. — Вы никогда не упоминали об этом. Вы же не писали им. И от них не получали посланий. Вот я и не знала. Как вы устроили все это? Я ничего такого для вас не писала.
— Ты что — решила, я показываю тебе все письма? — усмехнулся милорд. — А ты не догадывалась, что Дэвид тоже для меня пишет, и на латыни, и на английском, и на итальянском, да и на французском? Что иногда и Хьюго пишет для меня? Ты не догадывалась о том, что самые-самые важные послания, которые требуют глубочайшей тайны, я пишу сам и отправляю с голубиной почтой, отпускаю голубя своими руками, так что об этом не известно никому, кроме меня и умненькой, скромненькой птички?
— Я думала, что вы доверяете только мне одной, — пролепетала Элис. — Я думала, что близка вашему сердцу.
Старый лорд поглядел на нее с жалостью и сказал с легкой насмешкой:
— И тебя еще называют знахаркой![3]Да ты просто дура, Элис.
— И что теперь станет со мной? — спросила она, опустив голову.
— Исполняй, как и раньше, обязанности моего секретаря, — ответил милорд. — Для тебя здесь всегда найдется место. Первые два года будешь нянчить своего ребенка. До того я не стану его отбирать. Когда он начнет ходить, заберу его к себе, а ты делай что пожелаешь.
— Мне можно будет остаться в замке? — уточнила Элис.
— Почему нет, как его нянька, если, конечно, будешь держать язык за зубами. И если не станет возражать новая жена Хьюго. Она займется воспитанием твоего сына. Он будет расти как ее ребенок.
— Значит, она получит и Хьюго, и замок, и моего сына, — ошеломленно проговорила Элис. — Девчонка, с которой вы даже не знакомы. Она получит все: и Хьюго, и замок, и моего ребенка. А я не получу ничего.
Лорд Хью кивнул.
— Хочешь, когда у тебя заберут ребенка, я отправлю тебя во Францию, в какой-нибудь монастырь? — предложил он. — Дам приданое, дам имя человека, который уже умер. И ты снова поступишь монашкой, уже как вдова. Могу и это для тебя сделать.
— Я утратила веру в Бога, — с усталым достоинством заявила Элис. — В этом замке я шаг за шагом опускалась все ниже, совершая один тяжкий грех за другим, и потеряла даже те крупицы веры, которые были. Я вела здесь такой образ жизни, что и святого сделает смертным грешником.
Старый лорд хохотнул.
— Ну прости, — отозвался он. — Я простой мирянин и не могу рассуждать на эти темы. Но жизнь, которую ты вела здесь, для святого была бы действительно тяжелым испытанием. А для начинающего святого проверка в самый раз.
Услышав этот обидный укол, Элис опустила голову.
— В конце концов, у тебя есть и последнее пристанище, — напомнил он, едва сдерживая смех.
Элис молча подняла на него глаза.
— Кэтрин и ее маленькое имение! — Лорд Хью не выдержал и расхохотался. — Ночи в постели с ней, ее мягкое жирное тело, подскакивающее на тебе, как мячик, ее пальчики вместо мужского члена, которые она станет совать во все твои дырки!
Он уже хохотал без остановки, совершенно не обращая внимания на неподвижно застывшую Элис, это был даже не хохот, а гогот, грубый и искренний. Наконец он успокоился, вытер слезы и добавил:
— Да, какое пристанище, какая тихая гавань, маленькая моя! Но ведь все могло быть гораздо хуже. Ты вспомни, где ты родилась, в каких жалких условиях росла. Ребенок от Хьюго для тебя — настоящий успех, своего рода триумф. В завещании я оставлю тебе землю, как и обещал, и у Кэтрин тоже будет вполне приличное имение. Это лучше, чем ничего, Элис, ведь от рождения у тебя ничего не было и даже не светило.
Девушка сидела, опустив глаза в стол и сжав на животе руки.
— А теперь приступим к работе, — быстро сменил тему милорд. — Сегодня у нас в большом зале заседание суда. Хочу просмотреть дела, которые буду рассматривать. А эти письма прислали из Королевского совета. Целая куча инструкций о преследовании еретиков, колдунов и ведьм с папистами. О том, что следует делать с нищими, о поддержании в надлежащем состоянии дорог и мостов. О количестве лошадей, которое должен держать арендатор, а также овец на его земле. Об обучении молодых людей стрельбе из лука, о запрещении арбалетов. О регулировании огораживания. Бог знает о чем еще. — Он свалил на стол перед Элис груду бумаг. — Рассортируй на две части. В одной — те, что требуют немедленного ответа, с ними придется разбираться сегодня. В другой — с которыми можно подождать. А я пока почитаю дела, которые будут обсуждать днем.
Склонив голову к бумагам и разглаживая загибы, Элис стала раскладывать их на две стопки. Теперь ей было не до интриг, не до того, как обернуть планы по устройству брака Хьюго в свою пользу. Ей казалось, что она утратила всякую способность оборачивать что-либо в свою пользу. Она уперлась лбом в непробиваемую стену: силу и авторитет мужчин. И ее ожидало неминуемое поражение.
ГЛАВА 30
Элис трудилась до обеда. Лорд Хью доверил ей набросать ответы на рутинные письма и потом прочитать их вслух, чтобы он мог поставить закорючку своей подписи и скрепить личной печатью. Но кое-что он оставил и для себя. В холщовом пакете с запечатанными швами пришла почта из Лондона. Сидя в кресле перед камином, он по очереди открывал эти секретные послания, пробегал глазами и тут же бросал в огонь.
В полдень в покоях появился Дэвид.
— Обед готов, милорд, — доложил он.
Его светлость очнулся от дум и протянул руку Элис со словами:
— Пойдем, Элис. Время обеда. Утомительная у тебя сегодня работа, ты не очень устала?
Она поднялась из-за стола и последовала за милордом. От нее не укрылся проницательный взгляд Дэвида, которым он окинул ее бледное лицо и поникшие плечи.
— Вижу, вижу, дела идут превосходно, да, Элис? — спросил управляющий. — Пусть и впредь Господь дарит тебе радость и веселье.
Она посмотрела на него, не удосужившись скрыть свою неприязнь, и сказала:
— Благодарю. Засунь свои пожелания себе в задницу.
Карлик нахмурился, сжал руку в кулак, поместив большой палец между указательным и средним — старинный способ уберечься от колдовства и дурного глаза, — и перекрестил себя этой фигурой, поцеловав большой палец.
Заметив его расстроенное лицо, Элис рассмеялась и добавила:
— Гляди, как бы не увидел отец Стефан. А то обвинит тебя в папизме!
Высоко подняв голову, она спустилась за старым лордом по лестнице и вошла в большой зал, не слушая, что бормочет у нее за спиной карлик.
По правую руку от себя старый лорд усадил Хьюго, полевую — отца Стефана, в знак особого расположения и в честь возвращения в замок. «И подчеркивая тем самым власть новой церкви», — кисло подумала Элис. Ее же усадили рядом со священником.
Слуги подали серебряные кувшины и лохани, лорд Хью, а за ним и все остальные мыли руки и вытирали их полотенцем. Дэвид следил за тем, как разливают вино, а потом и похлебку.
— Как ваше здоровье, госпожа Элис? — вежливо осведомился отец Стефан.
— Благодарю вас, хорошо, — отозвалась она. — Просто чуть-чуть устала. Сегодня мне пришлось прилично поработать. Надо было ответить на письма от короля, а тут еще заседание суда после обеда.
— Мы с Хьюго немного прибавили суду работы, — сообщил отец Стефан. — Сегодня поймали ведьму.
За столами, расположенными поближе, сразу установилась тишина, обедающие с любопытством вытянули шеи. Многие перекрестились. У Элис перехватило дыхание.
— Милорд! — воскликнула она. — Храни вас обоих милосердие Божье!
— По молитвам моим, по молитвам моим, — важно изрек отец Стефан. — Мой долг оберегать епархию от этих мерзких тварей. — Он оглядел зал и повысил голос, чтобы все могли его слышать. — Против колдовства нет лучшей защиты, чем пост, покаяние и молитва. Одна ведьма не поможет от другой ведьмы. Такая дорожка ведет прямо в лапы господина этих чудовищ, который бродит по нашей земле, аки алчный волк, уловляя человеческие души. Но истинная церковь Англии защитит вас. Она изловит и уничтожит всех ведьм на нашей земле, вырубит их под корень, вплоть до самого малого корешка.
В зале царило безмолвие — настолько красноречив был священник.
— Да, — нарушила молчание Элис. — И мы должны быть благодарны вам, отец Стефан, за вашу бдительность.
Он повернул к ней голову и тихо, только для нее, произнес:
— Я не забыл о несправедливости по отношению к вам, когда вас подвергли испытанию. Я ношу этот грех в своем сердце, он служит мне напоминанием, что следует избегать таких папистских обычаев, как якобы суд Божий, и руководствоваться только своей совестью. Теперь я не прибегаю к подобным испытаниям, а просто задаю вопросы, правда, рядом всегда стоит дыба, но я пользуюсь ею только в крайних случаях, когда это совершенно необходимо, и в делах с ведьмами Божьим судом не злоупотребляю. Уступив тогда лорду Хью и леди Кэтрин, я сделал большую ошибку. Однако с тех пор подобных ошибок не совершал.
— Но вы применяете пытки? — уточнила Элис. Голос ее слегка дрожал. Она взяла бокал и отхлебнула вина.
— Только если это предписывается правилами следствия; в сфере тяжких преступлений закон очень строг, — пояснил отец Стефан. — Сначала идет допрос, потом еще один, но уже рядом с дыбой, а уже после — и только тогда — дозволяется допрос с пристрастием, то есть под пыткой. Когда я знаю, что делаю Божье дело в этом безбожном мире, что подчиняюсь закону в мире беззакония, то я исполняю свой долг без гнева и злобы, без страха совершить грех из-за собственной слепоты.
Элис снова потянулась к бокалу и заметила, что ее рука трясется. Тогда она спрятала ладони на коленях, подальше от чужих глаз, под камчатую скатерть стола.
— Кто же эта ведьма, которую вы сегодня изловили? — поинтересовалась она.
— Та старуха, про которую вы рассказывали, — ответил отец Стефан. — Та, что поселилась в пустоши у реки. Мы поехали в ту сторону охотиться и встретили солдат, которым было велено переправить ее через границу в Уэстморленд — как вы и хотели.
— Это, должно быть, ошибка, — пролепетала Элис. — Я и не думала обвинять ее… в том, что она ведьма. Она просто напугала меня. Я столкнулась с ней… когда была одна в лесу. Она называла меня каким-то… чужим именем. Но она… безобидная старая женщина… никакая не ведьма.
В ее ушах так стучало, что она едва могла говорить. Она задыхалась, дыхания хватало только на короткие фразы.
Отец Стефан покачал головой.
— Мы остановили их, желали убедиться, что с ней хорошо обращаются, — вы же знаете, солдаты любят подурачиться. Она спросила, кто мы такие, и когда Хьюго назвал свое имя, она прокляла его.
— Она не могла это сделать, — отозвалась Элис.
— Она обвинила его в том, что он сжег монастырь и разрушил другие святые места, — настойчиво произнес священник. — Предрекла ему смерть без наследника, потому что он совершил святотатство и богохульство, и ее Бог отомстит ему. Она призвала его покаяться в грехе перед другими женщинами, опорожнявшимися дьявольской слизью, — это, по ее словам, все, что он способен произвести на свет. И еще она умоляла отпустить какую-то Анну. Это была последняя капля, больше мы не стали ее слушать!
— Это ужасно, — согласилась Элис. — Но ведь это лишь бред сумасшедшей женщины.
— Епископ назначил меня для поиска проклятых ведьм, — заявил отец Стефан. — В каждой деревне найдется такая, а уж в городе не меньше дюжины. Мы должны искоренить зло. Люди слабы, и когда наступают тревожные времена, вместо молитв и поста они бегут к этим колдуньям. Дьявол прячется везде, а сейчас как раз времена беспокойные. Мы должны бороться с дьяволом и с его прислужницами, с ведьмами.
Дрожащим голосом Элис засмеялась, но тут же умолкла и подняла брови.
— Вы что, пугаете меня?
— Простите, — извинился священник. — Я не хотел. Я разгорячился — дьявол, с которым я неустанно воюю, силен. Я совсем забыл о вашем положении и слабости вашего пола.
Они немного помолчали.
— Что касается этой сумасшедшей старухи, — небрежно обронила Элис, — неужели вы не отпустите ее? Мне было бы очень жаль, если б мое недовольство привело ее к такому финалу.
— Вы не до конца понимаете всей серьезности преступления, — мягко укорил ее отец Стефан. — Когда она рассуждает о своем Боге, сразу ясно, что она имеет в виду дьявола, ведь Господь благ, Он не проклинает людей. Он посылает нам беды и несчастья из любви к нам, испытывая нас. Когда она кричит о Хьюго как о разрушителе церкви, мы знаем, что речь идет о ложной папистской церкви и это сам дьявол вопит ее устами против священной войны, которую мы объявили ему. Каждый день мы вырываем из его лап человеческие души. Когда католические попы кормили людей сказками, предрассудками и разного рода магией, пугали их небылицами, дьявол почивал на лаврах. А теперь мы распространяем свет Божьей истины по всей стране и изгоняем из нее дьявола и его приспешников, таких как эта старуха. Все они сгорят в печи огненной.
Яркие лучи солнца, бьющие через высокие, смотрящие на восток окна, слепили Элис, и, пока она слушала священника, комната вдруг закружилась вокруг нее.
— О, прошу вас, не надо, — промолвила она с внезапной болью в голосе. — Отец Стефан, вспомните, каково было мне, когда вы подвергли меня испытанию. Вспомните мой ужас. Пожалейте эту бедную старуху, лучше отошлите ее куда-нибудь подальше, например в Шотландию. Или во Францию. Пожалейте ее, бедняжку. Она сама не ведала, что творила, она безумна. Я видела это, когда встретилась с ней. Она просто сумасшедшая.
— Тогда как ей стало известно о болезни Кэтрин, если не с помощью колдовства? — возразил отец Стефан. — Ведь это хранилось в глубокой тайне. Посвящены были только вы, приближенные дамы и лорд Хьюго. Сам его светлость не знал, что из Кэтрин сочится белая жижа.
— Сболтнул кто-нибудь, — быстро нашлась Элис. — Слухи носятся повсюду. Скорей всего, это одна из тех старух, которые сидят с утра до вечера возле печки и чешут языками. Я посылала ей платье и немного еды, и она, видно, посплетничала с моим курьером. Не сжигайте ее только за то, что она глупа и безобразна, эта старуха, отец Стефан!
— Мы не собираемся никого сжигать, — отрезал священник.
Элис заглянула в его бледное решительное лицо.
— Не собираетесь? Мне показалось, вы обещали бросить ее в огонь.
— Я имел в виду, когда она умрет, на том свете ее ждет адское пламя, — пояснил отец Стефан.
— Ах вот оно что. Значит, я неправильно вас поняла. Вы так утешили меня. — Элис рассмеялась, но тут же умолкла и положила руку на грудь: сердце билось реже и спокойней. — Значит, вы не сожжете ее. Не сожжете. — Она снова смущенно засмеялась и добавила: — А я вся прямо трепетала от страха, что по моей вине старая дама умрет на костре! Я так за нее испугалась. Но вы не сожжете ее, даже если ее обвинят в чем-то. Даже если она окажется в чем-то виноватой. Вы ведь не станете сжигать ее?
— Нет, — помотал головой отец Стефан. — Ведьм и колдуний мы вешаем.
Когда Элис пришла в себя, она лежала в постели, над ней нависал темно-зеленый полог, который она так любила, шторы были наполовину задернуты, чтобы на лицо не падали яркие лучи солнца, проникающие через узкую бойницу. В первые секунды она никак не могла сообразить, какой сейчас день и час. Просто лежала и улыбалась, словно маленькая девочка, потягиваясь и разглядывая окружающие ее дорогие ткани. Слышалось тихое потрескивание горящих дров в камине, беленые стены, освещенные заходящим солнцем, нагрелись и отдавали тепло. И вдруг она с ужасом вспомнила тихие слова отца Стефана, его обещание, вспомнила о том, что днем матушке Хильдебранде предъявили обвинение в колдовстве. Элис громко закричала и села на постели. Мэри была тут как тут.
— Мидели, — озабоченно проговорила она, — миледи.
— Который час? — быстро спросила Элис.
— Не знаю, — удивленно отозвалась служанка. — Думаю, около пяти. Сейчас как раз расходятся люди после судебного заседания. До ужина еще далеко.
— Судебное заседание кончилось? — задала новый вопрос Элис.
— Да, миледи, — кивнула Мэри, не отрывая от хозяйки тревожного взгляда. — Если вам что-нибудь нужно, вы только прикажите, я сразу принесу. Может, что-то из вашего сундука с травами? Вы такая бледненькая, миледи. За обедом вы потеряли сознание и лежали как мертвая, и вас отнесли сюда. И за все это время вы даже не пошевелились. Вас навещал даже сам лорд Хью. Принести что-нибудь?
— А что было на суде? — допытывалась Элис.
Мэри нахмурилась.
— Я была все время здесь, с вами, — ответила она с обидой в голосе. — Откуда мне знать, что там было? Но госпожа Херринг говорила, что одному человеку выжгли клеймо за воровство, а фермеру сделали предупреждение за то, что он передвинул межевые столбы. Еще вызвали сына Питера Марвика…
— Нет, я не о том, — отмахнулась Элис. — Меня интересует старуха, которую обвинили в колдовстве.
— А! — догадалась служанка. — Ее не судили, допросили под пыткой, и она оказалась никакая не ведьма. И обвинение в колдовстве сняли.
Элис выдохнула, ей сразу стало легче, легкость охватила все ее тело, от мучительно ноющей челюсти и стиснутых в кулаки пальцев до самых пяток. Кожа горела, словно она только что вышла из горячей ванны. Кровь побежала по жилам, ей стало жарко.
— Значит, ее отпустили, — пропела она, наслаждаясь надеждой, звучащей в этих словах, сладкой, как новая страсть.
— Теперь ее обвиняют в другом, — сообщила Мэри. — Ей собираются предъявить обвинение в ереси. Ее будут судить завтра, на второй день судебных слушаний.
Элис показалось, что комната покачнулась и поехала в сторону, как корабль, попавший в шторм и потерявший управление. Она вцепилась в простыни, словно это канаты, и жалобно промолвила:
— Что-то я не совсем расслышала. Я не поняла, Мэри, повтори еще раз.
— Ее будут судить завтра за ересь, — с расстановкой прокричала Мэри, словно обращалась к глухой старухе. — Она не ведьма, а еретичка. Папистка. Ее будут судить завтра после обеда.
Откинувшись на подушки, Элис закрыла глаза. Ребенок у нее в животе, видимо почуяв, как часто и сильно бьется ее сердце, зашевелился и дрыгнул ножкой. Элис показалось, что настала расплата за все ее грехи. От страха у нее скрутило живот, сердце трепетало, как пойманная в силки птица.
— Принеси поскорей лохань, — хрипло выдавила она. — Меня сейчас вытошнит.
Служанка держала перед ней лохань, пока она извергала непереваренную похлебку, съеденную за обедом, за ней завтрак — хлеб с мясом и элем, потом потекла желчь, и наконец ее стало выворачивать чуть не наизнанку, но выходила только слюна.
Мэри бегом вынесла лохань из комнаты и вернулась с кувшином и полотенцем, смоченным холодной водой. Она протерла разгоряченное и потное лицо Элис и шею под густой шапкой волос, потом поднесла ей к губам бокал с водой.
— Может, у вас потница?[4]— встревожилась служанка. — Или ребенок сильно толкается в животе? Его светлости не следует загружать вас работой! Принести вам покушать?
— Помоги мне встать, — велела Элис, наклонившись вперед.
Мэри пыталась протестовать, но Элис отбросила одеяло и протянула обе руки со словами:
— Да помоги же!
Ее прямо в одежде уложили в постель и просто накрыли одеялом. Теперь платье было измятым и влажным.
— Переодень меня, — распорядилась Элис. — Хочу зеленое.
Служанка сняла с нее наряд, встряхнула и отправила в сундук. Затем достала зеленое платье и через голову натянула на нее. Мэри наряжала ее, а Элис стояла неподвижно, как в пустоши языческая каменная баба, которую украшают шарфами и лентами.
Ноги ее дрожали, и Мэри поддерживала ее, когда они шли по галерее, спускались по лестнице в большой зал. После заседания суда слуги расставляли по местам столы и скамейки. Элис позволила служанке проводить ее до двери, а потом жестом отослала. Из прохлады большого зала она ступила на горячие камни двора и направилась в сад, намереваясь найти там старого лорда. Он сидел под деревом, наслаждаясь вечерним солнышком. Рядом с ним расположились Элиза Херринг и Марджери. Элиза играла на лютне.
На секунду Элис остановилась. В лучах солнца седые волосы старого лорда блестели; Элиза и Марджери были одеты в яркие летние платья, желтое и голубое. Над головой милорда с ветвей персикового дерева свисали сочные плоды. Перед ними было разбито несколько правильных цветочных клумб, между которыми извивались посыпанные гравием дорожки, по обеим сторонам росли самшитовые деревья. А слева, в самом дальнем углу замковой стены, стояла башня, и на третий этаж вела лестница, упирающаяся в единственную дверь. Нижние этажи не имели ни дверей, ни окон. Башня была совершенно глухая, сложенная из цельного камня. Там располагалась тюрьма, в нее можно было попасть через люк в полу караульной, спустившись по грубым ступеням. А выйти можно было, как часто шутили, только в гробу.
Элис двинулась по лабиринту дорожек, подол зеленого платья шуршал в траве, впереди бежали несколько кур с петухом во главе; наконец она предстала перед лордом Хью.
— Элис! — радостно воскликнул он. — Тебе уже лучше? Ты так нас всех напугала. В жизни не видел столь глубокого обморока. Присядь. Да садись же!
Согнав со скамейки Элизу и Марджери, он жестом приказал им удалиться. Они сделали по реверансу и ушли, склонив головки друг к дружке. Элис опустилась рядом с лордом Хью на нагретую солнцем скамейку.
— Как приятно здесь пахнет, — лениво промолвила она. — Как хорошо разросся наш сад.
— Маловат, конечно, — заметил лорд Хью. — Моя жена мечтала разбить регулярный сад со всякими развлечениями. Да у меня все времени не было, впрочем, и большого желания тоже тратить деньги на всякие там цветочки. — Он сердито захлопал в ладоши на ковыряющихся в клумбах кур. — Они поклюют все цветы. Куда подевался этот чертов мальчишка с кухни? Зачем он выпустил их сюда?
— А какая она была, ваша жена? — с улыбкой поинтересовалась Элис.
— Да ничего вообще-то, — неопределенно отозвался милорд. — Из хорошей семьи, набожная. Бестолковая, правда. — Он на какое-то время задумался. — Много читала. Жития всякие, церковные книжки и все такое. У нее были черные волосы — это лучшее, что в ней было. Длинные такие, густые черные волосы. Как у Хьюго.
— Она умерла молодой? — поддерживала беседу Элис.
— Не совсем, — ответил старый лорд. — Ей было сорок, где-то около того — для женщины прилично. Частые роды подорвали ее здоровье. Выкидыши. Господи! У нее их было двенадцать, не меньше. А в результате, как ни старались, получились две дочери и Хьюго.
Между ними наступило сочувственное молчание; его светлость тихо улыбался какому-то старому воспоминанию, Элис невозмутимо сидела рядом.
— А что эта старуха, — обронила она как бы случайно, — что с ней стало?
— С колдуньей? — уточнил лорд Хью. — Нет, она оказалась никакая не ведьма. Ей учинили допрос с пристрастием, и ничего такого, что можно связать с колдовством, не нашли. Даже сам отец Стефан признал это, а уж он колдунов под землей видит.
— Он человек увлекающийся, — усмехнулась Элис; получилось как-то делано и неубедительно.
— Готов на все в достижении цели, — подхватил старый лорд. — Теперь церковь у нас подчинена королю. Стефан стремится подняться выше, на самой вершине — королевский двор, а уж за ним небеса. Заманчивая перспектива.
Элис улыбнулась и кивнула.
— Кто знает, чем все кончится, — рассуждал милорд. — Да я и не увижу, это точно. Раньше я думал, что все вернется к старому, а теперь понимаю: это невозможно. Аббатства стоят полуразрушенные, все священники присягнули королю. Впрочем, это уже дело Хьюго. А он полностью на стороне новых порядков. Ему предстоит топтать в этом мире свою дорожку. Не сомневаюсь, у него получится. Вместе с отцом Стефаном возвышаться будет и Хьюго. Они идут в одной упряжке.
— А эта старуха… — снова начала Элис.
— Папистка, — махнул рукой его светлость. — Обвиняется в ереси и измене. Когда ее сняли с дыбы и облили холодной водой и она снова обрела дар речи, она стала угрожать всем преисподней и кричать, что готова умереть за веру. Судить ее будем завтра. Вряд ли она отречется. Женщина крепкая.
— А разве нельзя ее отпустить? — промолвила Элис. — Посадить на корабль и отправить куда-нибудь подальше. Она уже такая старая, все равно скоро помрет. От нее никому никакого вреда.
— Раз она уже арестована, не получится, — сухо произнес старый лорд. — На нее заведено дело, отцу Стефану известно о ней. Его доклад направится к епископу, а мой — в королевский совет. Теперь она не может взять и просто исчезнуть. Ее придется судить и признать виновной или невиновной.
— Но, судя по вашим словам, она виновна! — воскликнула Элис. — Если она не отречется от своей веры, ее обязательно признают виновной.
— Да, — подтвердил милорд; он прислонил голову к нагретым солнцем камням. — На этой стенке хоть хлеб пеки. Нагревается и держит тепло, словно печка.
— Если ее казнят, — настойчиво продолжала Элис, — ничего хорошего из этого не выйдет. Она очень стара и слаба, и народ возненавидит вас с Хьюго за то, что вы мучаете беспомощную старуху. Это может обернуться против вас Вряд ли стоит так рисковать.
Старый лорд повернул к девушке голову.
— Это уже не в моей власти, — снова пояснил он. — Ей предъявлено обвинение перед судом, и завтра я буду ее судить. Отец Стефан будет ее допрашивать и урезонивать. От адвоката она отказалась. Если она не отречется, не признает верховную власть короля и не присягнет ему как главе нашей церкви, ее казнят. Это не я придумал, Элис. Таков закон.
— А вы не могли бы… — не сдавалась Элис.
— Ты что, знаешь ее? — перебил милорд, проницательно всматриваясь в лицо девушки. — Она из твоего монастыря? Ты заступаешься за нее?
— Нет, — ответила Элис, выдержав его взгляд. — Я никогда ее прежде не видела. Она ничего для меня не значит, совсем ничего. Я просто сочувствую ей. Глупая старуха погибнет из-за своих заблуждений. Я переживаю, что моя жалоба привела к таким последствиям, ничего больше.
Лорд Хью наклонился и опять захлопал руками на кур. Те бросились врассыпную. Петух растерянно забил крыльями, неуклюже вскочил на невысокую ограду, вытянул шею и закукарекал.
Элис наблюдала, как дрожит его шея в изумрудном оперении.
— Ты здесь ни при чем, твоей вины нет, — успокоил ее лорд Хью. — Она все равно стала бы проповедовать и поучать людей. Собирать вокруг себя народ. И рано или поздно попалась бы нам на глаза. И тогда пришлось бы арестовать ее. Старая дура, ищущая святости, больше ничего. Такие не выбирают легких путей, не меняют веру, не идут в ногу со временем. Глупая старая мученица. Это ты у нас, Элис, знахарка, мудрая женщина.
Отворив дверь, Элис медленно переступила порог замка. После сада, залитого золотом вечернего солнца, в дымном полумраке большого зала ей стало легче. Она шла, сама не зная куда, без цели, без направления. Хьюго поскакал верхом к своему новому дому, или тренировался в стрельбе из лука, или протыкал копьем чучело на турнирном поле — да мало ли у него игрушек. Ему было все равно, как развлекаться. Остановившись посреди зала, Элис прислонилась к столу, за которым обычно обедали старшие военные. Хьюго был совсем как ребенок. Благодаря долгой жизни и необъятной власти отца он мог позволить себе оставаться тем же веселым и славным мальчишкой — счастливым, когда дела идут хорошо, угрюмым, сердитым и обиженным, когда его желания почему-то не исполняются. Он не станет спасать матушку Хильдебранду, даже если Элис попросит. Это все мало его волнует. Ему нет дела ни до бедной старухи, которая чуть не погибла в прошлом году, ни до самой Элис. На лавках, задвинутых под столы, спали люди — после обильных обеденных возлияний необходимо было проспаться. Элис тихо прошла мимо, поднялась на помост и отдернула портьеру, закрывающую проем для господ. Один из спящих заворочался во сне, распахнул глаза, увидел ее и перекрестился. От Элис не укрылось это движение. Так значит, за ней все-таки тянется шлейф суеверий. Она не должна забывать, что и ей самой каждую минуту угрожает опасность. Она прижала ладонь к животу. Безопасность ей обеспечивал только ребенок, которого она носила в чреве, сын Хьюго. Она устало поплелась вверх по лестнице в дамскую галерею.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |