Лето. Жара. Народ, осатанелый от духоты и пыли, усердно потеет. Из магнитофонных колонок по традиции, жалуется на суку прокурора кто-то из шансона. На остановке заходит, обмахиваясь платочком девушка, беременная. Парень, сидевший возле двери, поднялся, уступая место, девушка благодарно улыбнувшись села, достала из сумочки телефон и погрузилась в печатание смски... На следующей остановке в автобус, кряхтя и сыпля проклятиями в адрес высоких ступенек, водителя и правительства влезла старуха. Вслед за ней в салон влетел подброшенный кем-то из сердобольных мужиков на остановке, её рюкзак. Сказать, что этот рюкзак был большой, значит не сказать ничего. Это был монстр. Как подобает монстру, был он грязен и страшен. Как далеко не богатырского сложения бабуся с ним справлялась, осталось загадкой. Старуха нависла над беременной девушкой. Видимо от бабки исходили такие волны ненависти ко всем и вся, что девушка, подняв глаза и взглянув на бабку, обомлела. Видимо в ней боролись два чувства, уступить старухе место, потому как она старая, или продолжать сидеть потому как сама беременная и можно не уступать. Бабка, уловив смятение девушки, тут же ринулась в атаку.
- Ишь, расселась, хоть бы место уступила, никакого уважения к пожилым...
И понеслось... Бла-бла-бла как мы работали дни и ночи... Бла-бла-бла какие мы все больные и немощные... Бла-бла-бла а молодежь только пить да бездельничать...
- Бабушка, я беременная, на восьмом месяце, и мне тяжело стоять...
- Наблядовала где-то, а теперь хвалится, совсем стыд потеряла!!!
Девушка побледнела, всхлипнула, и, озираясь по сторонам, замотала головой словно говоря: - Да нет же, я не такая....
Парень, испытывая симпатию к девушек, видимо у него самого жена беременна, рванулся к бабке, намереваясь заткнуть ей рот. Подтянувшись на поручне, он перескочил через бабкин рюкзак-монстр, поглядел ободряюще на всхлипывающую девушку, повернулся к бабке и отвесил ей здоровенного пенделя. После чего вышел в открывшуюся дверь... Бабка стояла и молча хватала воздух ртом, оглядываясь вокруг в поисках сочувствия, но никто в салоне не проронил ни слова. По лицам пассажиров было видно, что парня никто не осуждает... Лишь один дед с орденскими планками, сидевший рядом сказал:
- Получила, сука старая, а я сейчас еще и палкой своей добавлю...
Старуха выползла из автобуса на следующей остановке, еле вытащив свой рюкзак. Никто даже не пошевелился, чтобы ей помочь...
Зашли на остановке молодая девушка мальчик трех лет и женщина под 50: мама, сын и бабушка. Не перепутаешь.
Сели недалеко: девушка с ребенком на коленях – у окна, бабуля у
прохода. Мальчик смотрит в окно, пальцем водит по стеклу. Женщина приняла независимый вид, молодая мама – отсутствующий и немного уставший.
- Ма, смотри, как у папы машина! – сказал мальчик, чуть шепелявя.
Бабушка недовольно ёрзает.
- Нет, это другого дяди машина, - сказала мама.
- А почему в ней тетя?
Бабушка фыркает. Мама просто улыбается.
- Значит, это тетина машина.
- А где папина машина?
Бабушка кряхтит что-то вроде "охо-хо", будто у нее выходной, а ей сказали срочно уйти на работу.
- В гараже.
А бабушка усмехается: «Эх!»
- Мама, а когда папа придет?
- Папа работает. Ему некогда.
- И ночью тоже работает?
- И ночью тоже.
- Так он что ли совсем не спит?
- Конечно, спит. Все спят.
- Тогда почему он с тобой не спит?
Короткий торжествующий смешок ставшей уже неприятной всем бабушки и неловкая улыбка – в сторону – молодой мамы.
- Папа занят.
- Мама, давай найдем папу. Я по папе соскучился. Мама, а ты по папе соскучилась?
Бабушка обернулась к малышу и принялась поправлять ему курточку.
- Женечка, папа уже не придет. Папа нашел другую тетю, - сказала бабушка
- Мама! – прокричал мальчик в сторону мамы.
Это уже гневный и какой-то раненый крик девушки. Бабушка – вся торжество и независимость.
И тут сидящий впереди парень лет двадцати пяти оборачивается к мальчику, не обращая внимания на тетку.
- Братишка, так тебя Женей зовут?
Растерянный и собравший личико в гримасу предстоящего рева пацаненок недоверчиво смотрит на парня, прижимается к своей матери и тихо так:
- Меня Женя зовут.
Парень радостно усмехается и протягивает большую ладонь со сбитыми костяшками пальцев:
- Тогда привет! Меня Дима зовут.
Маленький Женя прижимает кулачки в груди и испуганно смотрит на руки нового знакомого. Бабушка источает подозрительность и брезгливость, мама – что-то вроде недоумения и смущения.
- А я тебя, братишка, все искал. Мы с твоим папой вместе работаем. Вот, видишь, – он протягивает мальчишке левую ладонь, где на костяшках совсем свежие рубцы, – я поранился, и он вместо меня работает. Он по тебе очень соскучился, только у нас тетка-начальница злая, не отпускает его. Он дал мне твой адрес, просил подарок передать, только я адрес потерял. Уж извини, Женек, так получилось. Ты на меня не сердишься?
Мальчик с интересом смотрит на нового знакомого, пинает ногами спинку переднего сиденья.
- А где подарок? — застенчиво и тихо спрашивает он.
- Вот, держи, – парень протягивает глянцевый журнал с автомобилями. Женя хватает и прижимает к груди журнал, а тетка-бабушка презрительно и гневно открывает рот, явно собираясь что-то сказать.
- Заткни пасть, сука, пока я тебе башку не оторвал, – проговаривает парень негромко, но так, что каждая буква впивается в повисшую тишину. Один лишь мальчишка увлечен журналом и ничего не слышит. Парень встает и, раздвигая помертвевших пассажиров широкими плечами, пробирается к выходу.
- Пока, Женек! – уже от выхода кричит он пацаненку.
Женек, увлеченный журналом, рассеянно ищет Диму глазами и машет ему рукой.
На глазах у молодой мамы слезы. Бабушка смущенно кашляет, но под осуждающими взглядами окружающих не решается что-либо сказать. Троица вышла. Малыш крепко держал папин подарок и уже болтал с мамой о всяких глупостях. Бабушка молчала.
«Конечная!», - объявил кондуктор на весь салон. Народ поспешил выходит. Костя огляделся вокруг, сняв наушники, проследовал в сторону пятиэтажного белого здания. «Реабилитационный центр «Правильный выбор»», - виднелось на фасаде. Белоснежные колонны, ступени, фонтан, располагавшийся рядом. А также неподалеку располагался банкомат одного из крупнейших банков страны. Псевдоантичность и модернизм, как мужчина и женщина, как Марс и Венера, совершенно разные. Костя смотрел на вечернее небо, собирались тучи. Костя достал сигарету, закурил, немного постояв у входа и засомневавшись в правильности и целесообразности выбора, все-таки решил зайти внутрь.
Перед Костей на первом этаже простиралась лестница. «Вам помочь?», - спросила женщина, стоявшая за столом регистратуры. «Нет, я знаю куда идти», - ответил Костя, не оборачиваясь в сторону женщины, и направился к лестнице. Он поднялся на второй этаж, пройдя по коридору, нашел нужный кабинет. Дверь была чуть приоткрыта. Мужчина средних лет, в строгом костюме и очках, держащий в руках блокнот и ручку, заметил, что Костя стоит у двери. Это был психолог Леонид Александрович Воронов. Леонид сделал жест, Костя занял свое место. В кабинете, освещаемом галогеновыми лампами, помимо Кости и психолога находилось 4 парня и 2 девушки. Места, на которых находились участники собрания, были расположены по кругу, таким образом, каждый мог друг друга видеть. Костя называл этот центр «Клуб любителей покайфовать». Его не очень интересовало как выглядя участники собрания, о чем они говорят, по его мнению все их судьбы похожи. Костя больше смотрел в окно и на то, что записывает в свой блокнот психолог, изредка делая сочувствующий вид во время рассказов людей. Так дорожное кино превратилось в арт-хаус.
Глава 9 – Клуб любителей покайфовать. История Кирилла
Его наркомания началась из-за любопытства. В школе и во дворе он общался с одними и теми же ребятами. Для них авторитетом и образцом для подражания был спортивный молодой человек в джинсовом костюме с кучей пластинок и своеобразным жаргоном. Поразить воображение могли и хулиганистые отпрыски обеспеченных родителей, они рисовались перед ребятами своей «крутизной» и вседозволенностью. Стадное чувство становилось поводырем для друзей Кирилла. Вместе выпивали, пробовали курить «план».
В начале 2000-х Кирилл поступил в институт. Еще в колхозе сошелся с несколькими студентами, которые были не прочь «побаловаться» анашой или снотворным, попробовать сухой мак.
Первый укол он сделал случайно. Однажды товарищ принес два пропитанных опием бинта, попросил спрятать от милиции. Забирая, отрезал кусок: «Попробуем!» Доза была маленькая, но они всю ночь пешком гуляли по городу без устали, общались, сыпали откровениями.
И хотя тогда Кирилл не ощущал потребности в повторении этого опыта, уже через месяц — при малейшей трудности, душевном дискомфорте или необходимости выполнить серьезную работу вспоминал, что стоит только съесть ложку мака — и настроение станет лучше, а работоспособность повысится.
Со временем парень стал принимать наркотики по выходным, потом каждый день находил причину. Через два-три месяца уже сидел «в системе», но наркоманом себя, конечно же, не считал. Наркоман — это кепка, шарф и тому подобное, наркомания считалась престижной, вот и рядились все, как в униформу. Разумеется, он был выше этого. И к тому же боялся выглядеть наркоманом в чужих глазах.
Зависимости он боялся. Когда замечал, что ест слишком много мака, делал перерывы. Сначала это удавалось. И размышлял при этом так: «Я же смог «бросить», значит — зависимости нет. И, стало быть, можно продолжить: съесть еще «разок». Каждый прием был «последним» для него, никогда не планировал это «надолго» и искренне верил, что отказаться от наркотика несложно — стоит только сказать «нет».
У него была непоколебимая уверенность в своих силах и вкус победы был знаком с юности. В школе до восьмого класса Кирилл учился на тройки. Потом задался целью поступить в вуз, стал работать на аттестат. Закончил — чуть ли не с медалью. И поступил в институт. Вот тут и подстерегала опасность: ведь он достиг своей цели и имел полное право расслабиться, тем более что считал себя человеком, способным на многое, — стоит только поставить цель.
Поэтому и отказ от наркотиков, как представлялось парню, должен быть не ахти каким трудным делом. Рассуждая так, он продолжал ни в чем себе не отказывать. У родителей стали возникать подозрения: несколько раз мать и отец находили у него мак. Он говорил, что это — корм для рыбок. Мать легко верила, ее выручал положительный образ сына-студента, у которого не могло быть ничего общего с наркоманами. Отец говорил: «Еще раз увижу — получишь». Но и отцу, наверное, было легче делать вид, что ничего не замечает, чем поверить, что сын — наркоман, и принимать меры.
Сначала Кирилл определял для себя наркозависимость как вещь чисто физическую. При «спрыгивании» уже через несколько дней меня не ломало, не крутило, живот не болел, организм начинал нормально функционировать. А желание «кайфа» было неосознанным.
Однако рано или поздно парню пришлось признаваться себе, что он зависим от наркотика, и принять это как факт. Жил он тогда двумя идеями: с утра думал, как бы скорей «раскумариться», вечером решал, что пора бросать. Но утром снова шел за наркотиком, обещая себе, что это в последний раз. Наркоманы, которых он встречал, тоже признавали, что зависят от дозы, но это лишний раз говорило в пользу укола. А эйфория заслоняла все, и долгое время у парня не было ощущения, что он делает что-то не то.
Когда оно, наконец, возникло, это не было его выстраданным убеждением. Скорее, сработал стереотип: если долго принимаешь наркотики, значит, ты — наркоман. Сознание этого не приносило особой радости, ведь были другие идеалы в жизни. Усилием воли (которая, очевидно, еще не была полностью порабощена) Кириллу удалось «спрыгнуть» и продержаться почти два года. Правда, он не отказывался от наркотиков совсем, хоть раз в полгода, но принимал мак. В остальное время — частенько выпивал. Он отвык от трезвой жизни, хотелось удовольствий. От жизни он ждал только праздника, от окружающих — заботы о том, чтобы ему было хорошо.
Держался он эти два года во многом за счет интересной работы. Частые командировки, ответственность, романтика. Иногда работал по двенадцать-шестнадцать часов в сутки, а к наркотикам даже не тянуло. Тем более что абстиненцию Кирилл переживал очень тяжело, страх перед ней тоже был тормозом. Помимо любимой работы, у него была семья: жена и ребенок. Жить было интересно. Тем не менее, спустя два года, парень снова вернулся к наркотикам.
Самое удивительное, что он даже не помню, как это случилось. Скорее всего, хотел облегчить похмелье от спиртного, ведь два дня выпивки всегда выливались у него в запой. Вообще, возврат к наркотикам всегда был связан с алкоголем: для пьяного нет никаких тормозов. Наступило время, когда ондома кололся, а в командировке — выпивал. Как почувствует, что доза растет, — просится в командировку. В работе все очень быстро проходило. Может быть потому, что не было рядом наркотиков.
Так продолжалось какое-то время. Но чем дальше, тем больше он втягивался. Вскоре и работа перестала так уж его увлекать: перевесила та чаша весов, на которой лежал опий. Ездить в командировки становилось все труднее. И он ушел на другой завод, где работа бала попроще.
Пока был интерес к новизне, удавалось держаться на эпизодических приемах. ОН должен был самоутвердиться, показать себя специалистом. Это снова получилось легко. Переквалифицировался за два месяца и даже стал бригадиром, добился особого положения: подчинялся непосредственно главному инженеру. Однако и на новом месте Кирилл скоро заскучал и снова оказался «в системе». Начальство стало замечать, что парень «неважно выгляжу». Он рассказал про больную печень. Потом решил сознаться непосредственному начальнику: хотел «спрыгивать», и для этого был нужен отпуск.
«Спрыгнул» и какое-то время держался на запретах. Жена получала за Кирилла зарплату и повсюду ходила с ним. Больным она его не считала, думала – с жиру бесится, говорила: «Завязывай». Так прошло девять месяцев. Он все время считал дни и гордился сроком.
Потом встретил друга детства. Он начал колоться гораздо позже Кирилла и к тому времени года полтора сидел «в системе». Кирилла пригласил его зайти. Жена увидела, в каком он состоянии, сказала: «Зачем тебе такие друзья?» Кирилл возразил: «Когда я кололся, он от меня не отворачивался». А у самого сердце прыгало: если бы он только предложил! На следующий день Кирилла укололся.
Началось самое страшное. Кирилл стал быстро набирать дозу. Двадцати кубов в день уже не хватало. К «ширке» прибавился димедрол. Хотелось так уколоться, чтобы мозги не работали. Иначе трудно было себя выносить.
Парень стал тащить из дома: кто запретит ему распоряжаться своими вещами? Потом та же участь постигла золото жены. Не думал уже ни о чем, ценней «ширки» ничего не было. Приезжал к родителям, брал у них. Лгал сам себе: возьму деньги до вечера — сделает, а там придумает, как отдать. Обманывал их без зазрения совести, и каждый раз рассказывал новую байку и они мне верили и давали.
Но бесконечно так продолжаться не могло. Сначала Кирилла прогнали с работы: опасно стало держать. Дома присутствовал уже почти на правах гостя. Жена выгнала, отец разрешил жить, но кормить отказался. Только мать еще питала надежду, жалела, чем он и пользовался – брал у нее деньги.
Четыре месяца катился в пропасть: все хуже и хуже. Настал момент, когда никто уже не был мне нужен. Если бы дома стояла бочка с «ширкой» —он бы никуда и не выходил. «Раскумариваться» бежал уже в шесть часов утра. Организм совсем истощился. Доза росла — от стыда. Иллюзия, что его считают порядочным человеком, разбилась, когда меня выгнали из дома и уволили с работы. Кирилл понял, как его воспринимают окружающие. И хотя не смирился с этим, желания изменить жизнь не возникало, он просто старался обходить знакомых стороной, не попадаться им на глаза.
Под уговорами близких Кирилл решился пойти в реабилитационный центр «Правильный выбор». Но от этого решения ликовал только его внутренний наркоман: парень требовал сибазон, который выпивал на ночь. Больших надежд на центр не возлагал и не возлагает до сих пор.
Глава 10 – Клуб любителей покайфовать. История Сергея
Его отец пил. Когда был трезвым, они были не разлей вода: ходили вместе на рыбалку, отец позволял Сергею курить тайком от мамы. Когда отец уходил в запой, до Сергея ему не было никакого дела, а маму он обижал. Сыну это было неприятно, и парень не удивился, когда мама с ним развелась.
Сергей радовался этому еще и потому, что после развода они переехали, и он наконец-то попал в большую компанию, о которой давно мечтал, и в которую его приняли, как равного. Парень и раньше хотел обрести много друзей, чтобы проводить время весело и беззаботно. Еще до знакомства со своими новыми товарищами Сергей начал курить «план». Теперь его можно было курить вместе — и вместе веселиться. На это стало уходить все свободное время. Парень старался избегать домашних обязанностей, неделями прогуливал школу. Мама все улаживала, договаривалась с учителями.
В то время Сергей уже не мог представить свою жизнь без «плана». Если его не было, все время уходило на поиски, когда он появлялся — компания курила, все смеялись, и все казалось хорошо. Курение стало смыслом жизни, без него они не могли общаться, и говорить, вроде, было не о чем. Тем не менее, наркоманом Сергей себя не считал, он ведь не кололся, как другие, и думал, что никогда им не станет. Хотя уже тогда в его жизни не было других целей, кроме развлечений. Покурим — посмеемся, потом расскажем другим, над чем смеялись. Так проходило все время. При этом Серегй почему-то свято верил, что он — хваткий парень, и всего в жизни сумеет добиться, по крайней мере, ему обязательно повезет.
Когда мама спросила, не хочу ли он учиться в военном университете, он спросил, что для этого надо делать. Она ответила: «Ничего». Он согласился, потому что понял: еще месяц до поступления может гулять в своей компании, а больше ничего не было нужно.
В университете жизнь Сергея круто изменилась: незнакомый город, жесткая дисциплина, очень мало свободного времени. Он «освоился» месяца через четыре — нашел товарища, с которым можно было вместе курить «план». Ничто другое не интересовало. Если вечером не удавалось покурить, казалось, что день прожит зря. Так он «учился» до третьего курса, постепенно «обрастая» знакомыми и «земляками».
Как-то один «земляк» предложил попробовать «винт». Сергей очень боялся колоться, это ассоциировалось с зависимостью и диагнозом «наркоман». Но его знакомому были очень нужны деньги, и он старательно объяснил, что от «винта» не бывает «ломок», к нему не привыкаешь, как к «ширке», и зависимость не появляется. «Винт» Сергею очень понравился. Появились раскрепощенность, храбрость, отсутствие «тормозов», ощущение вседозволенности — по сравнению с этим «план» казался детской игрушкой.
До каникул Сергей успел уколоться три раза. А дома, где не мог достать «винта», попробовал «ширку». Она его разочаровала: после укола он чувствовал злость, становился раздражительным, никого не хотел видеть. И Сергей снова вернулся к «винту».
Если первое время парень кололся для того, чтобы «хорошо погулять», позднее сразу после укола стало появляться желание сварить еще. Сергея уже не интересовали люди, не существовало ничего, кроме желания уколоться. Это становилось смыслом жизни, он уходил в «винтовые марафоны» с головой, отдавая все свое время — сутками напролет.
У некоторых людей на это уходят годы, он же превратился в животное всего за два месяца. Худой, зеленый, парень испытывал только две потребности: уколоться и изредка поесть. Когда случались «перерывы», он начинал чувствовать страх, что мама все узнает, что его выгонят из университета — и снова бежал колоться, чтобы забыть обо всем. Два дня без укола казались целой вечностью. Иногда возникала мысль, что надо отлежаться, отоспаться, но он оттягивал это до последнего момента, до полного истощения сил.
Однажды Сергея поймали за курением «плана», проверили руки. Увидев следы уколов, решили выгнать из университета и даже завели дело. Мама приехала и забрала его домой. Ее знакомые, которые раньше помогали Сергею, теперь отвернулись, не хотели иметь с ним ничего общего. Да и сам он уже потерял способность общаться с людьми, без дозы не мог связать двух слов. При этом Сергей продолжал пребывать в уверенности, что когда-нибудь, когда «будет надо», обязательно бросит «винт»: не насовсем, конечно, а так, чтобы колоться «по праздникам».
Маме он объяснял, что «винт» — не такой страшный наркотик, как «ширка», и особо бояться нечего. Тем более, что два месяца в Полтаве он не кололся: не знал, где найти наркотики, да и свободная жизнь вдали от казармы какое-то время радовала сама по себе. Снова «нырнул с головой», когда встретился со старыми друзьями. Многие тоже успели попробовать «винт» и знали, где его достать.
И снова в считанные дни Сергей резко изменился в лице, да и в душе тоже. Стал совершать необдуманные поступки. Даже решил жениться на девушке, с которой познакомился всего день назад. Они сидели в ресторане, и под действием «винта» ему вдруг пришло в голову, что девушка — красивая, и все так хорошо… Месяц они кое-как прожили, постоянно выпивая. Начались бытовые проблемы, стычки, и каждая ссора была поводом уколоться. Сергей снова «занырнул», и очень скоро понял, что, кроме «винта», его ничто не интересует. Жизнь сводилась к схеме: варки — уколы. Парень погряз в долгах и постоянной лжи: врать приходилось на каждом шагу.
Мама все видела, постоянно плакала, ругалась. Парень орал на нее, а чтобы не видеть слез — старался меньше бывать дома. Настал период, когда действие «винта» ослабело, ему постоянно требовались новые дозы, и все время уходило на варки и уколы. Другие потребности отпали напрочь. Началась паранойя: Сергею казалось, что за ним следят, он старался как можно лучше занавешивать окна. Иногда слышались шаги тех, кто «идет его забирать».
Мама несколько раз ходила в разные клиники, где лечили по системе «двенадцати шагов», потом нашла реабилитационный центр «Правильный выбор». Ее поведение изменилось, она стала настойчивой. Сказала: «Или лечись, или уходи из дома!» Сергей сам чувствовал, что «организм нуждается в отдыхе». Подумал: «Там со мной что-то будут делать, как-то «лечить», если это будет не трудно, я соглашусь». И вот он сейчас сидит перед другими людьми, братьями по игле, в этом клубе любителей покайфовать.
Глава 11 – Клуб любителей покайфовать. История Татьяны
Еще в детстве она знала наркоманов, видела, как они кололись. У нее не было страха перед наркотиком, но никогда не думала, что могла бы стать наркоманкой. И бесстрашно попробовала сухой мак, когда ей было всего двенадцать лет. Девушка общалась тогда с одной компанией. Но вскоре она распалась. Все угодили за решетку. Они были старше ее лет на пять, все — из неблагополучных семей. Сейчас она часто думает, почему ей было весело именно с ними? Почему ее так тянуло в это дерьмо? Когда их посадили, наркотики ушли из ее жизни — не стало среды. Папа, правда, заметил однажды, что Татьяна пришла домой в странном состоянии, наелась снотворных, и какое-то время родители к ней присматривались. Потом она подружилась с хорошим парнем, родители увидели, что он — нормальный, успокоились. Когда Татьяна с ним рассталась, ей было восемнадцать лет.
В этом возрасте она впервые укололась. Произошло это у подруги. Ее муж был наркоманом, и однажды, зайдя к ним, она застала его за варкой. Он предложил попробовать, девушка не отказалась: страха не было. Даже смешно: чтобы она — вдруг стала зависеть от наркотиков?
Состояние после укола ей понравилось. Вначале она кололась раз в неделю, потом — чаще и чаще. Не понимала, что уже зависит от опия. Просто по утрам чувствовала себя очень плохо, но не знала, почему. Стала ездить за маком. Работу в парикмахерской бросила, хотя раньше очень ее любила, ей нравилось делать красивые прически. Но за два стакана проданного мака она получала больше, чем за месяц работы, а с тех пор, как девушка стала колоться, деньги заняли первое место в ее жизни, ведь на них покупались наркотики. Мама знала, что Татьяна продает мак, но криминала в этом не видела, и наивно полагала, что таким образом просто зарабатывает деньги, а сама не колится.
Вскоре Татьяна вышла замуж. Муж был старше ее на десять лет, и, по сравнению с ее друзьями-наркоманами, выглядел очень серьезным и надежным. Она считала, что, живя с ним, легко бросит наркотики. Он тоже верил в это, пытался ей помочь, устраивал в больницы.
Забеременев, она кололась эпизодически. Знала, что нельзя, но жила уже как в тумане. Мозг работал в одном направлении: приготовить и уколоться. Иногда, случалось, возьмет в руки чепчик из детского приданого: он такой маленький! Подумает: «Вот я уколюсь — а ему каково?» Поплачет — и пойдет колоться. Наркотик быстро вытесняет из головы все мысли.
Года полтора после рождения дочери как-то держалась на периодических уколах, готовила, кормила ребенка, но все время думала: вот пройдет еще несколько дней, и снова сядет на иглу. Жила только этим. Лишь два месяца после родов выдержала без «ширки». Потом терпение лопнуло, попросила мужа пораньше приехать с работы, потому что хочет уколоться. Он приехал.
Пыталась лечиться в хозрасчетном отделении областного наркодиспансера. Муж каждый день возил ее туда и обратно. Там накачивали снотворным. Так продолжалось пять дней, на шестой она заплакала, сказала, что больше не может это выносить. Он не выдержал, повез ее за наркотиками. Даже ждал, пока варилось. Следующую неделю она приезжала на «лечение», уже уколовшись.
Потом, после очередного скандала, муж все рассказал отцу Татьяны. Их квартиру в спальном районе поменяли на центр — подальше от ее «маршрутов». Папа приводил на дом врача, который делал ей иглоукалывание. Она понимала - болезнь у нее «в голове», потому что даже после снятия физической зависимости очень хотелось колоться. И она скоро вернулась к поискам привычного «кайфа»: кололась, если не «ширкой», так нопэном.
Муж настоял, чтобы Татьяну положили лечиться в психиатрическую больницу. Месяц она там не кололась, этот срок был для нее рекордным, стала делать зарядку, даже почувствовала какую-то уверенность, что у нее есть силы сопротивляться. Но тут в ее палату положили еще одну пациентку с таким же диагнозом. Она уговорила Татьяну сходить по одному адресу, ее еще не выпускали, где в частном доме торговали наркотиками прямо из окна. Как только Татьяна увидела эту «раздачу», поняла, что тоже хочется. До выписки она ходила к этому окошку раз в три дня. Продала цепочку с крестиком, которую ей подарили на шестнадцатилетие. Новый спортивный костюм «ушел» за три куба. Потом брала деньги у мужа, находя разные предлоги: то надо зуб запломбировать, то еще что-нибудь.
Выписалась она уже «с дозой». Пару раз съездила за «ширкой». Потом поскользнулась и поломала руку. Муж запретил выходить из дома, но девушка все равно вырывалась, чтобы достать наркотик. Однажды не успела вернуться до окончания его рабочего дня: она позвонила — он уже дома. Поругались по телефону, и Татьяна решила домой не возвращаться.
Осталась у подруги. Кололась очень серьезно, старалась совсем заколоться, чтобы забыть, что ее ждет ребенок, заглушить совесть. Это удавалось, ведь она принимала по пятнадцать кубов в день вместе со снотворным. Ничто ее уже не сдерживало. Вместе с двумя подругами, одна из них уже умерла, другая — девочка из «хорошей семьи» — сейчас зарабатывает на наркотики проституцией, воровали вещи на базарах, сами варили и продавали «ширку».
Подружек стала посещать милиция, грозили посадить. Татьяна уехала к знакомой, которая не принимала наркотики, чтобы «спрыгнуть». Потом вернулась к маме — и снова начала колоться.
Жить ей тогда приходилось в разных местах, в том числе, в притоне — в квартире у знакомых наркоманов. У хозяина на почве уколов развилась гангрена, в комнатах стояла вонь от разлагающегося тела. Однажды он докололся до галлюцинаций, Татьяна вызвала ему «скорую». Его увезли в больницу, но уже через час он вернулся: что ему там делать — без наркотиков? Позже девушка узнала, что ему отрезали ногу.
Сейчас трудно представить, что все это было с ней. Муж периодически разыскивал ее, затем перестал. Татьяна звонила папе, просила денег. Он не давал, просил не звонить. С дочерью девушка не виделась. И стала доходить уже до ручки. У каждого последняя точка — своя. И она тогда почти дошла до нее. У нее не осталось никаких интересов. Ходила, как зомби: украсть, продать, уколоться. Татьяна почувствовала, что или скоро умрет, или сядет в тюрьму. Не осталось ни здоровья, ни сил. Организм уже не выдерживал такого издевательства над собой. Как-то после укола стало совсем плохо. Пришла на работу к отцу, вся синяя: «Папа, помоги!» Он положил ее в областной наркодиспансер.
Как жаль времени, потерянного в этих больницах! Нельзя в них бросить наркотики, даже если очень хочется! Последнюю веру в девушке там убили. Но выписываться все равно не хотелось: система доставки наркотиков там налажена — лучше не надо, а что было делать на улице? Там им постоянно приносили «ширку» знакомые наркоманы. Они поднимали ее на веревке через окно. Проколола все, что оставалось. Продукты, которые приносили родители, тоже шли на наркотики. Они ели пшенку без масла, пачку даже не открывали — его надо было продать, чтобы были деньги на «ширку».
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |