Дийкстре была не чужда проблема Ковира. И лично проблема Эстерада. Он знал, что с Танкредом уже кое-что приключилось. У парня если и были вообще данные стать королем, то только королем очень скверным.
– Твой вопрос, – проговорил Эстерад, – в принципе уже решен, ты можешь начинать думать, как наиболее эффективно использовать миллион бизантов, который вскоре окажется в третогорской казне.
Он наклонился и украдкой поднял одного из оловянных солдатиков Гвискара, кавалериста с занесенным палашом.
– Возьми и как следует спрячь. Тот, кто покажет второго такого же воина, будет моим посланцем. Учти это, даже если он будет выглядеть так, что ты не поверишь, будто это мой человек, знающий проблемы нашего миллиона. Любой другой будет провокатором, и отнесись к нему соответственно.
– Редания, – поклонился Дийкстра, – не забудет этого вашему королевскому величеству. Я же от собственного имени хочу заверить ваше королевское величество в моей личной благодарности.
– Не заверяй, а давай сюда ту тысячу, с помощью которой намеревался завоевать благосклонность моего министра. Что ж, по-твоему, благосклонность короля не заслуживает взятки?
– И ваше королевское величество снизойдет…
– Снизойдет, снизойдет. Давай деньги, Дийкстра. Иметь тысячу и не иметь тысячи…
– Это в сумме дает две тысячи. Знаю.
В дальнем крыле Энсенады, в комнате значительно меньших размеров, чародейка Шеала де Танкарвилль сосредоточенно и серьезно выслушала сообщение королевы Зулейки.
– Прелестно, – кивнула она. – Прелестно, ваше королевское величество.
– Я сделала все так, как ты посоветовала, госпожа Шеала.
– Благодарю. И еще раз уверяю вас – мы действуем в общих интересах. Ради блага страны. И династии.
Королева Зулейка кашлянула, голос у нее слегка изменился.
– А… А Танкред, госпожа Шеала?
– Я дала слово, – холодно сказала Шеала де Танкарвилль. – Я дала свое слово, что за помощь отплачу помощью. Ваше королевское величество может спать спокойно.
– Очень бы хотелось, – вздохнула Зулейка. – Очень. Кстати, коли уж разговор зашел о снах… Король начинает что-то подозревать. Эти сны удивляют его, а король, когда его что-то удивляет, становится подозрительным.
– Значит, на некоторое время я перестану насылать на короля сны, – пообещала чародейка. – Относительно же сна вашего величества повторяю, вы можете спать спокойно. Принц Танкред расстанется с дурным обществом. Перестанет посещать замок барона Суркратасса, бывать у госпожи де Байсемур. И у жены реданского посла тоже.
– Он никогда не станет бывать у этих персон? Никогда?
– Персоны, о которых идет речь, – в темных глазах Шеалы де Танкарвилль вспыхнул странный огонек, – уже не отважатся приглашать и совращать с праведного пути принца Танкреда. Не отважатся никогда. Ибо будут знать о последствиях таких шагов. Я ручаюсь за то, что говорю. Ручаюсь также за то, что принц Танкред возобновит учебу и будет прилежным учеником, серьезным и уравновешенным юношей, перестанет гоняться за юбками. Успокоится… до того момента, когда мы представим ему Цириллу, княжну Цинтры.
– Ах, если б я могла в это поверить! – Зулейка заломила руки, возвела очи горе. – Если б могла поверить!
– В могущество магии, – Шеала де Танкарвилль улыбнулась даже неожиданно для себя самой, – порой трудно поверить, ваше королевское величество. Впрочем, так оно и должно быть.
Филиппа Эйльхарт поправила тонюсенькие как паутинка бретельки прозрачной ночной рубашки, стерла последние следы губной помады. «Такая умная женщина, – недовольно подумала Шеала де Танкарвилль, – а не может удержать свои гормоны в узде».
– Можно говорить?
Филиппа окружила себя сферой секретности.
– Теперь да.
– В Ковире все сделано. Положительно.
– Благодарю. Дийкстра уже уехал?
– Еще нет.
– В чем задержка?
– Он ведет переговоры с Эстерадом Тиссеном, – скривила губы Шеала же Танкарвилль. – Как-то странно они пришлись друг другу по вкусу, король и шпион.
– Ты знаешь шуточки о нашей погоде, Дийкстра? О том, что в Ковире есть только две поры года…
– Зима и осень. Знаю.
– А знаешь ли ты признаки, позволяющие установить, что в Ковире уже наступило лето?
– Нет. Какие?
– Дождь становится чуточку теплее.
– Ха-ха!
– Шутки шутками, – серьезно сказал Эстерад Тиссен, – но все более ранние и долгие зимы меня немного беспокоят. Это было предсказано. Ты, полагаю, читал пророчества Итлины? Там говорится, что настанут десятки лет непрекращающегося холода. Некоторые утверждают, что это не более чем аллегория, но я немного побаиваюсь. В Ковире однажды уже случились четыре года подряд холода, непогоды и неурожая. Если б не мощный поток продуктов питания из Нильфгаарда, люди начали бы массами умирать от голода… Ты представляешь себе это?
– Честно говоря, нет.
– А я – да. Охлаждение климата может всех нас погубить. Голод – это враг, с которым чертовски трудно бороться.
Шпик задумчиво кивнул.
– Дийкстра?
– Ваше королевское величество?
– У тебя в стране уже наступил мир и покой?
– Не вполне. Но я стараюсь… установить…
– Знаю. Об этом говорят громко. Из тех, что совершили предательство на Танедде, в живых остался только Вильгефорц.
– После смерти Йеннифэр – да. Знаешь, король, что Йеннифэр скончалась? Погибла в последний день августа при загадочных обстоятельствах на пресловутой Седниной Бездне между Островами Скеллиге и полуостровом Пейкс де Мар.
– Йеннифэр из Венгерберга, – медленно проговорил Эстерад, – не была предательницей. Она не была сообщницей Вильгефорца. Если хочешь, я представлю тебе доказательства.
– Не хочу, – после недолгого молчания ответил Дийкстра. – А может, захочу, но не теперь. Сейчас мне удобнее видеть в ней предательницу.
– Понимаю. Не доверяй чародейкам, Дийкстра. Особенно Филиппе.
– Я никогда ей не доверял. Но мы вынуждены сотрудничать. Без нее Редания погрязнет в хаосе и погибнет.
– Это верно. Но если позволишь тебе посоветовать – отпусти немного поводья. Ты знаешь, о чем я. Эшафоты и пыточные дома по всей стране, изуверства, чинимые на эльфах… И этот страшный форт Дракенборг. Я знаю, тобою руководит чувство патриотизма. Но ты оставляешь после себя скверную легенду, в которой выглядишь оборотнем, лакающим невинно пролитую кровь.
– Кто-то должен это делать.
– И на ком-то это должно отыграться. Я знаю, ты пытаешься быть справедливым, но ведь ошибок не избежать, ибо избежать их невозможно. Невозможно также остаться чистым, валяясь в крови. Знаю, ты ни разу не обидел никого ради собственного удовольствия, но кто в это поверит? В тот день, когда удача от тебя отвернется, тебе припишут небескорыстное умерщвление невинных. А ложь липнет к человеку как смола.
– Знаю.
– Тебе не дадут возможности защищаться. Таким, как ты, никогда не дают шансов обелиться. Тебя вываляют в смоле… позже. Постфактум. Стерегись, Дийкстра.
– Стерегусь. Они меня не получат.
– Они получили твоего короля, Визимира. Я слышал – стилет в бок по самую гарду…
– В короля легче попасть, чем в шпиона. Меня не достанут. Никогда не достанут меня.
– И не должны. А знаешь почему, Дийкстра? Потому что должна же быть, язви ее, хоть какая-то справедливость на этом свете.
И пришел день, когда они вспомнили этот разговор. Оба. Король и шпион. Дийкстра вспомнил слова Эстерада в Третогоре, когда прислушивался к шагам убийц, приближающихся со всех сторон, по всем коридорам замка. Эстерад вспомнил слова Дийкстры на широких ступенях мраморной лестницы, ведущей из Энсенады к Большому Каналу.
– Он мог бороться. – Затуманившиеся, невидящие глаза Гвискара Вермуллена глядели в бездну воспоминаний. – Убийц было только трое, дедушка был мужчиной сильным. Он мог бороться, защищаться до того момента, пока не подоспела бы стража. Он мог просто-напросто убежать. Но там была бабушка Зулейка. Дедушка прикрывал и защищал Зулейку, только Зулейку, о себе он не думал. Когда наконец подоспела помощь, на Зулейке не было даже царапины. Эстерад получил больше двадцати ударов. Он умер через три часа, не приходя в сознание.
– Ты когда-нибудь читал Хорошую Книгу, Дийкстра?
– Нет, ваше королевское величество. Но знаю, что в ней написано.
– Представь себе, я вчера наугад раскрыл ее. И натолкнулся на такую вот фразу: «На пути к вечности каждый будет идти по своим собственным ступеням, неся свое собственное бремя». Что ты об этом думаешь?
– Мне пора, король Эстерад. Пришел час нести собственное бремя.
– Ну что ж, будь здоров, шпион.
– Будь здоров, король.
От града древнего и зело славного Ассенгарда удалилися мы не менее как на шесть сотен стае к югу, аж до краю, Стоозерьем именуемого. Ежели в споверху на край оный глянуть, узреть можно неисчислимое множество озер, воистину искусною рукою в фигуры разнообразнейшие уложенных. Всредь фигур тех провожатый наш, эльф Аваллак’х, повелел таковую выискивать, коя листу трифолии подобна есть. И истинно, таковая выискалася. При том казалось, что не троица, а четверица озер там раскинулася, ибо одно, продолговатое, с полудня на полночь тянущееся, суть якобы оного листу ножица. Озерцо это, Тарн Мира именуемое, лесом черным околено, а у полуночного его конца башня оная таинственная вздыматься должна была якобы, Башнею Ласточки именуемая, в эльфьей же речи – Tor Zireael. Однако ж поначалу не зрели мы ничего, окромя мглы единой. Уж способился я о той башенке эльфа Аваллак’ха запытать, однако ж сам оный эльф Аваллак’х таковы слова рек: «Надо ждать и надеяться. Надежда вернется со светом и с добрыми чарами. Вглядитесь в безмер вод, там увидите посланников доброй вести.
Буйвид Бэкуйзен.
«Странствования по тропам и местам магическим»
Книга эта от первой до последней страницы есть блеф и надувательство. Руины у озера Тарн Мира исследовались неоднократно. Развалины эти, вопреки декларации Б. Бэкуйзена, никакой магии в себе не содержат, а следовательно, не могут быть развалинами легендарной Башни Ласточки.
Ars Magica, изд. XIV
Глава девятая
– Плывут! Плывут!
Йеннифэр, обеими руками придерживая волосы, которые трепал насыщенный влагой ветер, остановилась у перил лестницы, отстранив с пути сбегающих на набережную женщин. Прибой, которому вдобавок помогал западный ветер, с грохотом разбивал о берег волны, из расщелин между скалами то и дело взметались белые султаны пены.
– Плывут! Плывут!
С верхних террас цитадели Каэр Трольда, главной твердыни Ард Скеллиге, был виден почти весь архипелаг. Прямо за тесниной лежала Ан Скеллиг, плоская и низкая с южной стороны, обрывистая и изрезанная фиордами с невидимой северной. Далеко слева острыми клыками рифов разрезала волны высокая и зеленая Спикероога, горы и вершины которой тонули в облаках. Справа были видны крутые обрывы острова Ундвик, кишащие чайками, глупышами, бакланами и олушами. Из-за Ундвика выглядывал лесистый конус Хиндарсфьялла, самого маленького островка архипелага. Если же подняться на вершину одной из башен Каэр Трольда и посмотреть на юг, то можно было увидеть одинокий, как бы отброшенный от остальных остров Фаро, торчащий из воды словно спина огромной рыбины, для которой океан слишком мелок.
Йеннифэр спустилась террасой ниже и остановилась около группы женщин, которым гордость и общественное положение не позволяли со всех ног помчаться на набережную и смешаться с взбудораженной толпой. Внизу, под террасой, раскинулся портовый город, черный и бесформенный, будто выброшенное волнами на берег огромное морское ракообразное.
Из теснины между Ан Скеллиг и Спикероогой один за другим выплывали драккары. Паруса загорелись на солнце белым и красным, засверкали бронзой умбоны висящих по бортам щитов.
– «Рингхорн» идет первым, – сказала одна из женщин. – За ним «Фенрис»…
– «Тригля», – возбужденно выкрикнула другая. – Следом «Драк»… Позади них «Хавфруя»…
– «Анигра»… «Тамара»… «Дария»… Нет, это «Скорпена»… Нет «Дарии». «Дарии» нет…
Молодая женщина с толстой светлой косой, поддерживавшая руками уже довольно большой животик, глухо охнула, побледнела и потеряла сознание, опустившись на плиты террасы, словно сорванный с колец занавес. Йеннифэр тут же подскочила к ней, бросилась на колени, уперлась пальцами в живот женщины и выкрикнула заклинание, прерывая спазмы и сильно и уверенно связывая грозящую разорваться связь матки с детским местом. Для надежности бросила еще успокаивающее и защитное заклинание на дитя, движения которого чувствовала рукой.
Женщину, чтобы не терять напрасно магической энергии, она привела в чувство шлепком по щеке.
– Заберите ее, осторожнее.
– Глупышка… – сказала одна из пожилых женщин. – Еще бы немного…
– Запаниковала… Может, ее Нильс жив, может, он на другом драккаре…
– Благодарим вас за помощь, госпожа магичка.
– Заберите ее, – повторила Йеннифэр, поднимаясь и проглотив ругательство: платье, когда она опускалась на колени, разошлось по шву.
Она спустилась еще на одну террасу. Даккары по одному подходили к берегу, воины спускались на набережную. Бородатые, увешанные оружием берсеркеры со Скеллиге. Многие выделялись белизной повязок. Многие идти самостоятельно не могли и вынуждены были воспользоваться помощью товарищей. Некоторых приходилось нести.
Столпившиеся на набережной женщины со Скеллиге узнавали своих мужей, кричали и плакали от счастья – если счастье им улыбалось. Если ж нет – теряли сознание. Либо отходили, медленно, тихо, не произнося ни слова жалобы. Иногда оглядывались, надеясь, что в проливе блеснет белым и красным парус «Дарии».
«Дарии» не было.
Йеннифэр заметила возвышающуюся над другими рыжую шевелюру Краха ан Крайта, ярла Скеллиге, одним из последних спускавшегося с палубы «Рингхорна». Ярл выкрикивал приказы, отдавал распоряжения, проверял, заботился. Две не отрывавшие от него глаз женщины, одна светловолосая, вторая темная, плакали. От счастья. Ярл, удостоверившись наконец, что обо всем позаботился и ничего не упустил, подошел к женщинам, обхватил обеих медвежьим объятием, расцеловал. А потом поднял голову и увидел Йеннифэр. Его глаза вспыхнули, загорелое лицо застыло как камень рифа, как бронзовый умбон щита.
«Знает, – подумала чародейка. – Вести расходятся быстро. Ярл знал еще в плавании о том, что позавчера меня выловили сетью в зунде за Спикероогой. Знал, что застанет меня в Каэд Трольде. Магия или почтовые голуби?»
Он не спеша подошел к ней. Он весь пропах морем, солью, силой, усталостью. Она глянула в его светлые глаза, и тут же у нее в ушах загремели боевые кличи берсеркеров, грохот щитов, звон мечей и топоров, вопли убиваемых, крики людей, прыгающих в море с пылающей «Дарии».
– Йеннифэр из Венгерберга.
– Крах ан Крайт, ярл Скеллиге. – Она слегка наклонила голову.
Он поклоном не ответил. «Плохо», – подумала она.
Он тут же заметил синяк, памятку от удара веслом, его лицо снова застыло, губы дрогнули, на мгновение приоткрыв зубы.
– Тот, кто тебя бил, ответит за это.
– Никто меня не бил. Я споткнулась на ступенях.
Он внимательно глянул на нее, пожал плечами.
– Не хочешь жаловаться, воля твоя. Мне расследованиями заниматься некогда. А теперь послушай, что я тебе скажу. Послушай внимательно, потому что это будут единственные слова, которые ты от меня услышишь.
– Слушаю.
– Завтра тебя посадят на драккар и отвезут в Новиград. Там передадут городским властям, а потом – темерским или реданским в зависимости от того, кто обратится первым. А я знаю, что и те, и другие одинаково хотели бы тебя заполучить.
– Это все?
– Почти. Еще небольшое пояснение. Достаточно часто случалось, что Острова Скеллиге давали укрытие людям, преследуемым законом. Нет у нас и недостатка возможностей искупить вину тяжелой работой, мужеством, самопожертвованием, кровью. Но не для тебя, Йеннифэр. Тебе я убежища не предоставлю. Если ты на это рассчитывала, то просчиталась. Я ненавижу таких, как ты, ненавижу людей, которые ради власти бунтуют, ставят личное выше общественного, вступают в сговор с врагом и предают тех, кому обязаны не только послушанием, но и благодарностью. Я ненавижу тебя, Йеннифэр, потому что именно в то время, когда ты вместе со своими дружками-бунтарями по нильфгаардскому наущению подняла мятеж на Танедде, мои драккары были под Аттре, мои парни шли на помощь тамошним повстанцам. Триста моих парней встали против двух тысяч Черных! Должна же быть какая-то награда за мужество и верность, должна же быть кара за подлость и предательство! Чем я могу наградить павших? Кенотафами? Надписями, выбитыми на обелисках? Нет! Награды и почести павшим будут иными. За их кровь, впитавшуюся в дюны Аттре, твоя кровь, Йеннифэр, потечет сквозь щели в досках эшафота.
– Я не виновна. Я не участвовала в заговоре Вильгефорца.
– Доказательства тому ты представишь судьям. Я тебя судить не стану.
– Ты не только не станешь судить, ты уже вынес приговор.
– Довольно болтовни! Я сказал, завтра на восходе солнца ты в кандалах отправишься в Новиград, чтобы предстать перед королевским судом, который определит тебе должное и справедливое наказание. А сейчас дай мне слово, что не попытаешься воспользоваться магией.
– А если не дам?
– Марквар, наш чародей, погиб на Танедде, сейчас здесь нет магика, который мог бы взять тебя под контроль. Но знай, что ты будешь находиться под неусыпным надзором самых лучших лучников Скеллиге. Если ты хотя бы пальцем шевельнешь подозрительно, ты будешь немедленно застрелена.
– Ясно, – кивнула она. – Значит, даю слово.
– Прекрасно. Благодарю. Прощай, Йеннифэр. Я не стану тебя завтра провожать.
– Крах.
Он развернулся на пятках.
– Слушаю.
– У меня нет ни малейшего желания садиться на корабль, плывущий в Новиград. У меня нет времени доказывать Дийкстре свою невиновность. Я не могу рисковать тем, что вскоре после ареста умру от внезапного кровоизлияния в мозг или же каким-нибудь эффектным образом покончу в камере самоубийством. Я не могу терять времени и идти на такой риск. Я не могу объяснить тебе, почему для меня это так рискованно. Я не намерена и не поплыву в Новиград.
Он долго смотрел на нее.
– Не поплывешь? Что, интересно, позволяет тебе так думать? Неужто то, что некогда нас связывали любовные сопереживания? На это не рассчитывай, Йеннифэр. Что было, то быльем поросло.
– Знаю и не рассчитываю. Но я не поплыву в Новиград, ярл, потому, что мне необходимо срочно отправиться на помощь особе, которую я поклялась никогда не оставлять одну и без помощи. А ты, Крах ан Крайт, ярл Скеллиге, поможешь мне в этом. Потому что и ты дал такую же клятву. Десять лет назад, ровно на том месте, где мы сейчас стоим, на этой набережной. Той же самой особе, Цири, внучке Калантэ, Львенку из Цинтры. Я, Йеннифэр из Венгерберга, считаю Цири своей дочерью. Поэтому от ее имени требую, чтобы ты сдержал свою клятву. Сдержи ее, Крах ан Крайт, ярл Скеллиге.
– Серьезно? – еще раз удостоверился Крах ан Крайт. – Даже не отведаешь? Ни одного из этих яств?
– Серьезно.
Ярл не настаивал, сам снял с тарелки омара, положил на доску, сильным и точным ударом тесака разрубил вдоль. Обильно окропив лимоном и чесночным соусом, принялся выковыривать мясо из панциря. Пальцами.
Йеннифэр ела благовоспитанно, серебряным ножом и вилкой, а ела она баранью отбивную со шпинатом, специально для нее приготовленную изумленным и, кажется, немного обиженным поваром. Ибо чародейка не пожелала ни устриц, ни мули, ни маринованного в собственном соку лосося, ни супа из триглей и раковин-сердцовок, ни тушеного хвоста морской лягушки, ни запеченной меч-рыбы, ни жареной мурены, ни осьминогов, ни крабов, ни омаров, ни морских ежей. Ни – тем более – свежих водорослей.
Все, что хоть чуточку отдавало морем, ассоциировалось у нее с Фрингильей Виго и Филиппой Эйльхарт, с дьявольски рискованной телепортацией, падением в волны морские, морской водой, которую приходилось глотать против воли, и с накинутой на нее сетью, к которой, кстати, прицепились водоросли, причем ни дать ни взять – точно такие, какие расположились на тарелке. Водоросли, которые у нее на голове и спине превращали в кашицу парализующими волю болезненными ударами соснового весла скеллиговские рыбачки.
– Итак, – продолжал беседу Крах, высасывая мясо из переламываемых в суставах лапок омара, – я решил поверить тебе, Йеннифэр. Однако знай, делаю это не ради тебя. Блоэдгеас, клятва на крови, которой я поклялся Калантэ, действительно связывает мне руки. Поэтому, если твое намерение помочь Цири не ложно и искренне – а я исхожу из того, что так оно и есть, – то у меня нет выхода: я должен помочь тебе исполнить твое намерение…
– Благодарю. Но, пожалуйста, отбрось патетический тон. Повторяю, я не принимала участия в заговоре на Танедде. Поверь.
– Так ли уж важно, – отмахнулся он, – во что верю я? Скорее бы уж следовало начать с королей, с Дийкстры, агенты которого разыскивают тебя по всему свету. С Филиппы Эйльхарт и верных королям чародеев, от которых, как ты призналась сама, ты сбежала сюда, на Скеллиге. Это им надо представить доказательства…
– У меня нет доказательств, – прервала она, пытаясь подхватить вилкой кочанчик брюссельской капусты, которую изумленный повар подал к бараньей отбивной. – А если б и были, мне не позволят их представить. Я не могу тебе этого объяснить, я связана словом. И все же поверь мне, Крах. Пожалуйста.
– Я же сказал…
– Сказал, – прервала она. – Ты пообещал помочь. Благодарю. Но ты по-прежнему не веришь в мою невиновность. Так поверь же.
Крах отбросил высосанные скорлупки омара, пододвинул к себе тарелку мулей. Долго с грохотом копался, отыскивая ту, что покрупнее, наконец сказал, вытирая руки о скатерть:
– Согласен. Верю. Ибо верить хочу. Но убежища и укрытия тебе не дам. Не могу. Однако ты можешь покинуть Скеллиге, когда пожелаешь, и отправиться, куда хочешь. Я советовал бы поспешить. Ты прибыла, я бы так сказал, на крыльях магии. Другие тоже могут последовать за тобой. Им тоже известны заклинания.
– Я не ищу убежища или безопасного укрытия, ярл. Я должна идти спасать Цири.
– Цири, – повторил он задумчиво. – Львенок… Странный это был ребенок.
– Был?
– А. – Он снова махнул рукой. – Я неверно выразился. Был, потому что теперь она уже не ребенок. Это я имел в виду. Только это. Цирилла, Львенок из Цинтры… она проводила на Скеллиге лета и зимы. Иногда такое накуролесит, что ого-го! Чертенок это был, а не Львенок… А, черт, уже второй раз сказал «был»… Йеннифэр, разные слухи доходят до нас с материка… Одни говорят, что Цири в Нильфгаарде…
– Нет ее в Нильфгаарде.
– Другие утверждают, что девочка умерла.
Йеннифэр молча кусала губы.
– Но второй слух, – твердо сказал ярл, – отрицаю я. Цири жива. В этом я уверен. Не было никаких знамений… Она жива!
Йеннифэр подняла брови. Но ничего не спросила. Они молчали долго, вслушиваясь в рев волн, обрушивающихся на скалы Ард Скеллиг.
– Йеннифэр, – сказал наконец Крах. – Дошли до меня с континента еще и другие вести. Мне известно, что твой ведьмак, который после драчки на Танедде скрывался в Брокилоне, вышел оттуда, намереваясь добраться до Нильфгаарда и высвободить Цири.
– Повторяю, Цири нет в Нильфгаарде. Что намерен делать мой, как ты пожелал это назвать, ведьмак, я не знаю. Но он… Крах, ни для кого не секрет, что я… симпатизирую ему. Но знаю, что он Цири не спасет, не добьется ничего. Я его знаю. Он расхнычется, растеряется, начнет философствовать и сокрушаться над своей судьбиной. Потом разрядит гнев, размахивая мечом налево и направо, разя что и кого попало. Потом, в порядке искупления содеянного, совершит что-нибудь благородное, но бессмысленное. А в конце концов будет убит по-дурному, без толку, скорее всего ударом в спину…
– Говорят, – быстро вставил Крах, испуганный зловеще изменившимся, странно вибрирующим голосом чародейки. – Говорят, что Цири ему предназначена. Я сам видел, тогда, в Цинтре, во время обручения Паветты…
– Предназначение, – резко оборвала Йеннифэр, – можно интерпретировать очень по-разному. Очень. Впрочем, жаль терять время на рассуждения. Повторяю, я не знаю, что намерен делать Геральт и намерен ли что-либо делать вообще. Я же намерена приняться за дело лично. Своими методами. И активно, Крах, активно. Я не привыкла сидеть и нюни распускать, ухватившись обеими руками за голову. Я действую!
Ярл поднял брови, но ничего не сказал.
– Я буду действовать, – повторила чародейка. – План уже продуман. А ты, Крах, поможешь мне, выполняя данную тобою клятву.
– Я готов, – твердо заявил Крах. – На все. Драккары стоят в порту. Приказывай, Йеннифэр.
Она не удержалась от смеха.
– Ты всегда одинаков. Нет, Крах, не надо никаких доказательств мужества и мужественности. Не понадобится плыть в Нильфгаард и дубасить топором по запорам врат Города Золотых Башен. Мне нужна менее эффектная помощь. Но более эффективная… Как у тебя дела с финансами?
– Не понял?
– Ярл Крах ан Крайт! Помощь, которая мне нужна, пересчитывается на валюту.
Началось через день, с рассвета. В отданных в распоряжение Йеннифэр покоях воцарился дикий хаос, с которым с величайшим трудом управлялся приданный чародейке сенешаль Гутлаф.
Йеннифэр сидела за столом, почти не поднимая головы от бумаг. Считала, подводила итоги, проделывала расчеты, с которыми тут же гонцы мчались к министру финансов и в островной филиал банка Чианфанелли. Рисовала и чертила. Рисунки и чертежи немедленно попадали в руки мастеров – алхимиков, золотильщиков, стекольщиков, ювелиров.
Некоторое время все шло как по маслу, потом начались сложности.
– Сожалею, милсдарыня чародейка, – процедил сенешаль Гутлаф, – но чего нет, того нет. Мы дали все, что имели. Чудеса и чары творить не научены! А позволю себе заметить, то, что лежит перед вами, это бриллианты общей стоимостью…
– Мне чихать на их общую стоимость! – фыркнула Йеннифэр. – Мне нужен один, но соответствующих размеров. Какой величины, мэтр?
Шлифовальщик камней еще раз глянул на рисунок.
– Чтобы исполнить такой шлиф и такие фасетки? Минимум тридцать каратов.
– Такого камня, – категорично заявил Гутлаф, – нет во всем Скеллиге.
– Неправда, – возразил ювелир. – Есть.
– Как ты себе это представляешь, Йеннифэр? – насупил брови Крах ан Крайт. – Послать солдат, чтобы они штурмом взяли и ограбили храм? Пригрозить монахиням своим гневом, если они не выдадут бриллиант? Так не пройдет! Не то чтобы я был слишком уж религиозен, но храм есть храм, а жрицы – это жрицы. Я могу лишь вежливо просить. Дать им понять, насколько это для меня важно и сколь велика будет моя благодарность. Но в любом случае это может быть только просьба.
– В которой можно отказать?
– Именно. Но – попытка не пытка. Чем мы рискуем? Сплаваем вдвоем на Хиндарсфьялл, выскажем свою просьбу. Я разъясню жрицам положение вещей, дальше – все в твоих руках. Договаривайся. Аргументируй. Пытайся подкупить. Жми на амбиции. Обращайся к высшим силам. Заламывай руки, плачь, дергайся в конвульсиях, бери их на жалость. Дьяволы морские, да неужто мне тебя учить, Йеннифэр?
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |