Вспомнив все это. Ихара решает, что, как только он разрулит это дело и счет будет оплачен, он отметит событие, вернувшись в магазин, померив туфли и — если они подойдут — купив их без колебании. Ихара хватает бумажку для заметок и любимой ручкой выводит декрет:
Купить туфли!
Но прежде чем дальше копаться в этой бодяге про Накодо-жениха и папашу Накодо-старшего. Ихаре нужно дать делу имя. Назвать его по номеру счета (№ 00003) — просто никуда не годится. Конечно, в страховом бизнесе принято называть дело по номеру требования. Но сейчас Ихара детектив — при этой мысли его вдруг распирает от волнения, — а детективы дают имена своим делам. Ихара пялится на свои заметки, и в глаза ему бросаются два слова.
Человек-тень.
Дело человека-тени?
Дело человека-тени и мистера Боджанглза?
Дело человека-тени, увидевшего угрозу на горизонте?
Дело Накодо и неясного образа?
Ихара взвешивает плюсы этих названий и тут замечает мигающий огонек на автоответчике «Касио Фоунмейт 400». Это назойливое мелькание обламывает весь мозговой штурм. Нажав кнопку «пуск» на автоответчике, Ихара втыкает наушник и слушает.
Сообщение от Юми, секретарши.
— Это сообщение от Юми, — шепчет она. — Тут в приемной ждет этот человек. Он здесь почти все утро, и я совершенно уверена, что он — это плохие новости. Как у якудза плохие новости, вот какие. Я спросила, у него что, встреча? А он ни гуту. Просто сидит, вот прямо сейчас, и обоими глазами на меня пялится. Сэр, мне тут немного страшновато. На этом сообщение кончается. До свидания.
Сообщение оставили уже три часа как, но Ихара, явившись в офис, никого в приемной не увидел. Хотя опять же, он протопал прямиком в кабинет, даже не глянув по сторонам. Сейчас детектив припоминает свое мокрое торопливое прибытие, и да, у секретарши был какой-то мученический вид, когда он несся мимо нее в убежище личного кабинета. С тех самых пор, как его осенила идея подкатиться к Юми, Ихара ее избегает. С такими идейками в башке он вдруг разучился вести даже самую безобидную трепотню со своей единственной работницей.
Следующее сообщение тоже от Юми.
— Еще одно сообщение от Юми, — нервно выпевает она. — Где ж вы есть, сэр? Этот вопрос у меня словно гора на плечах. Только что явились вторые плохие новости и сели рядом с первыми. Пялятся много, а попыток общаться вербально или отвечать на мои вербальные попытки — ноль. Если это все затянется, посиделки и смотрины, я полицию вызову. Сэр, я здесь в панике, если вы не поняли. Ладно, вот мое сообщение, вешаю трубку.
У Ихары екает под ложечкой. Он так и знал, что браться за мистера Боджанглза — паршивая идея. Какой-то этот чувак мутный. Ихара клянется, что с этих пор сначала будет пробивать прошлое всех клиентов, а уж потом соглашаться на работу. Конечно, так получится два расследования вместо одного, удвоится нагрузка и, скорее всего, в итоге любая работа окажется неприбыльной. Наверное, мир частных расследований сложнее, чем ему казалось.
Ихара слушает третье сообщение.
— Это сообщение от Юми, — дрожащим голосом говорит Юми. — Бог любит троицу, и только что прибыл номер третий. Этого я не переживу. Сэр, я вызываю полицию и убегаю в самой что ни на есть скоростной манере. Надеюсь, вы поймете. Вот мое сообщение. Пожалуйста, не…
Сообщение вдруг кончается.
Детектив Ихара вытаскивает наушник и пытается набрать номер Юми, но ответа нет. Ихара кладет трубку. В этот момент больше всего ему хочется распахнуть окно и огромной черной вороной улететь прочь. Он бы полетел через западные границы города, мимо горы Фудзи, через весь Хонсю, в свой родной городок Канадзава. А когда он туда доберется? Ну, это не важно. Летать он не умеет. Он же не ворона, а детектив, так что надо быть круче и, если ему охота остаться в деле, надо думать как детектив. С этой мыслью Ихара сцепляет зубы, встает и выходит в приемную, пытаясь игнорировать тот факт, что ноги у него трясутся.
В приемной толкутся несколько типов. Кто-то сидит на диване, кто-то — на кофейном столике и еще кто-то — на полу. Типы щеголяют кричащими гавайскими рубашками и отстойными белыми лаковыми туфлями. Рубашки у них расстегнуты до пупа, а волосы зализаны назад отвратительно вонючим бриолином. В полной тишине все они пялятся на Ихару.
Тины из якудза, нет сомнений.
Ихара насчитывает девять штук. И как он их не засек, когда вошел? Девять лбов, недоверчиво размышляет Ихара. Девять мужиков, все в цветастых гавайских рубашках, не меньше. Уж если он хочет стать крутым детективом, надо попотеть над тем, чтобы в будущем стать понаблюдательнее. Если, конечно, у «Ихара. Расследований» есть будущее.
Ихара бросает взгляд на Юми. У той дрожит нижняя губа и в глазах слезы, но вроде секретарша цела. Чего не скажешь про ее телефон, лежащий на столе кучкой осколков.
Глубоко вздохнув, Ихара зажимает нервы в кулак и раскрывает рот.
— Господа, извините, что заставил вас ждать, — говорит он. Голос у него далекий и хилый, словно его сюда ветром занесло. — Наверное, вы хотите обсудить какое-то дело?
На него таращатся восемнадцать глаз, никто не отвечает.
Ихара раскрывает дверь, приглашая всех в свой кабинет. Типы дружно встают и лениво шаркают мимо Ихары. Тому вдруг хочется запереть за ними дверь, поймав гангстеров в ловушку. Тогда он схватит Юми за руку, они сбегут из здания и будут в безопасности. И с этих пор она станет смотреть на Ихару не просто как на босса. Она увидит в нем спасителя и защитника. Тогда ему не придется соображать, как же к ней подъехать — она сама кинется ему на шею.
Увы и ах, дверь запирается только изнутри.
Последний якудза входит в комнату, и Ихара нехотя следует за ним, закрывая за собой дверь. Он оглядывает со вкусом обставленный кабинет, и ужасная мысль обрушивается на него. Может, эти якудза вообще не связаны с делом мистера Боджанглза. Может, они пришли за бабками «за крышу», прежде чем агентство реально раскрутилось. Может, из-за отличного вкуса Ихары в офисной мебели эти уроды и вправду считают, что «Ихара. Расследования» — процветающий растущий бизнес, каким в поте лица и старается представить его Ихара. Может, эти лбы уверены, что организм созрел и готов к вторжению криминального паразита.
Ужас Ихары растет, когда до него доходит, что все — письменный стол, стул, записная книжка, автоответчик «Касио Фоунмейт 400», даже его планы на новые туфли и мечта стать крутым частным детективом — все это могут отнять.
Вес, ради чего он горбатился, может просто исчезнуть, превратиться в ничто, не успеешь и глазом моргнуть. От этой мысли Ихара ударяется в панику, которая лезет наружу дикой кривой усмешкой.
Но на его идиотскую лыбу никто не отвечает.
Ихара с трудом сохраняет спокойствие, лезет в стол и достает кучу новеньких визиток, чтобы раздать их собравшимся головорезам. Он слышит, как хлопнет дверь в приемной — это сломя голову драпанула из офиса Юми. Ихара уверен, что наверняка один головорез или даже больше погонятся за ней, но ни фига. Они стоят в кабинете, как будто просто ждут поезда или торчат в очереди в кино. Запашок от их бриолина и вправду тошнотворный.
Ихара пытается всучить визитки, но мужики отказываются их брать. Это загоняет Ихару в тупик, и теперь он уверен, что грядет насилие. Он знает эту особенную тишину, что обволакивает комнату, он помнит эту беззвучную прелюдию со своей несчастной юности, когда он был неловким болезненным сопляком. Интересно, думает он, насколько надо вырасти, чтобы наконец перерасти задир?
Мужик в рубашке в желтенький цветочек шагает вперед. Ихара, зажмурив глаза, отшатывается и ждет первого удара. Но мужик его не лупит. Вместо этого он кладет на стол маленький сверток в золотой фольге. Тут вперед шагает второй мужик и снимает трубку телефона. Набрав номер, сует трубку Ихаре. Ихара переводит взгляде одного якудза на другого, но те и намеком не выдают, что должно случиться. Ихара прижимает трубку к уху.
— Моси-моси,[32] — говорит он.
Голос на другом конце провода искажен.
— Открой сверток, — произносит он. Несколько секунд Ихара пристально таращится на золотой сверток. Потом аккуратно разворачивает его одной рукой, а другой прижимает трубку к уху. Под фольгой — черная деревянная коробочка.
— Подними крышку, — добавляет голос. Ихара медленно поднимает крышку.
В коробочке — детские часики. Часы с Микки Маусом.
Те самые, что он подарил сыну на день рождения. Ихара узнает отметину на циферблате — она появилась, когда Хироси на днях навернулся с велика.
— Мы пришли к согласию? — спрашивает голос. Ихара, все еще в шоке от вида часов, кивает.
— МЫ ПРИШЛИ К СОГЛАСИЮ?
— Да, — выдавливает Ихара.
— Брось расследование.
— Да.
— Немедленно.
— Немедленно, — эхом отзывается Ихара.
— Мы пришли к согласию. А сейчас повесь трубку. Детектив Ихара делает, как велено. В ту же секунду, когда трубка ложится на рычаг, девять бандюганов одновременно разворачиваются и сваливают из кабинета. После их ухода Ихара, шатаясь, бредет к креслу и рушится в него. Сердце чуть не выпрыгивает, по спине бегут капли пота. Ихара так и пялится на часы. Микки Маус лыбится Ихаре в лицо, уронив руки меж колен, указывая на шесть тридцать. По оконному стеклу барабанит дождь, и Ихара слышит над головой тихий скрип — риелтор со своей помощницей начинают свой ежевечерний трах.
СОШЕСТВИЕ С НЕБЕС
Детектив Ихара сложенным платком промокнул пот со лба. Мы уже не меньше часа мотались по кладбищу, Ихара сопел, как пес; я подозреваю, пульс у него никогда так не зашкаливал, с тех самых пор, как гангстеры ввалились к нему в офис много лет назад… Я ждал, что он продолжит рассказ, но он, похоже, закончил.
— Так что дальше было? — наконец спросил я.
— Моя секретарша уволилась, — ответил Ихара. — Я нанял другую, стоила в два раза дороже и была в два раза страшнее. Может, оно и к лучшему. Зачем жизнь осложнять?
— Ас сыном все было нормально?
— Полный порядок, — подтвердил Ихара. — Хироси рассказал, что по пути в школу к нему подошел какой-то милый дядечка и предложил меняться — новый электронный йо-йо на часы. Да кто вообще знал, что бывают электронные йо-йо? Он прямо влюбился в эту тупую игрушку, но каждый раз, как я видел, что он с ней возится, вспоминал тот жуткий голос но телефону. Однажды, пока сын был в школе, я утащил йо-йо в переулок и раскурочил молотком. Жене так пи о чем и не рассказал. И туфли тоже не купил.
— А якудза еще появлялись?
— Нет, — сказал Ихара. — Но назавтра после их прихода в офис доставили самый навороченный телефон. А когда я собрался оплатить аренду за следующий месяц, управляющий здания сказал мне, что до конца года все уплачено. И самое странное — вдруг перестали трахаться риелтор со своей секретуткой. По крайней мере в офисе.
— А Боджанглз с тобой связывался?
— Больше ни разу. Свадьба, само собой, прошла с успехом. Пару лет спустя я набрел на статью о женщине, утонувшей в реке Сумида. Оказалось, это женушка Накодо.
— Как она утонула?
— А как все тонут? — спросил Ихара. — Свалилась в реку, плавать не умела. Пошла ко дну как топор, вода в легких…
— Я в смысле, были следы насилия?
— Нет. Она упала с прогулочного катера. Несчастный случай. Помнится, была куча свидетелей.
— А было что-нибудь в этих обвинениях насчет того, что старший Накодо имя сменил? Чтобы скрыть свое военное прошлое, ну или как там?
Ихара покачал головой:
— Ничего. Да если б у его сына было такое за спиной, он бы ни за какие коврижки не пробился в университет Нихон, не говоря уж о Министерстве строительства. Все равно это вылезло бы наружу. Боджанглз просто меня поимел. С тех пор я уже тысячу раз такое видал, но тогда был слишком зеленый и не понял, что творится.
— В смысле?
— Обычно дело идет так, — сказал Ихара. — Боджанглз нанимает меня и тут же катает анонимное письмо в семейку невесты. Что-нибудь типа «возможно, вам будет интересно узнать, что ведется очень серьезное расследование в отношении вашего будущего родственника». И мой номер. Предки звонят, но я, ссылаясь на клиента, не могу обсуждать с ними дело. Они дергаются еще больше. В итоге встают на уши и начинают сами наводить справки. Находят кого-нибудь, чтобы разнюхал, что же раскапываю я. Когда приходит ответ — «возможная фальсификация имени с целью скрыть военное прошлое», — дело в шляпе. Предки накладывают в штаны и отменяют свадьбу. Но старик Накодо прикрыл лавочку прежде, чем Боджанглз сумел выполнить план.
— А когда это было?
— Дай подумать, — отозвался Ихара. — Я только пришел в этот бизнес, так что, пожалуй, в 1975 году. Надо же, как время летит. Слушай, Билли. Я знаю, что в прошлом у нас с тобой были разногласия. И все равно ты стал мне нравиться.
— Но?
— Ты умный чувак, очень умный, но все равно гайдзин. То есть ты все равно не понимаешь, как тут у нас все крутится.
Очередная вариация стандартной речи «иностранцы никогда не поймут нашу загадочную японскую душу», я такое уже миллион раз слышал, по самым разным поводам, от айкидо до дзайбацу.[33] Ясное дело, я и сам нередко прибегал к этой тактике, пытаясь объяснить, что такое ралли грузовиков-монстров, именные номерные знаки на тачках или коллегия выборщиков.[34]
— Як чему веду — брось ты это дело. Плевать, что там такое, если тут замешана семейка Накодо, брось все нафиг.
— Ты что-то знаешь, а мне не говоришь?
— Я знаю, что в этом пруду Накодо — очень крупная рыба. А ты. Билли, — очень мелкая рыбешка. Мы все мелкая рыбешка по сравнению с Накодо, но ты — одна из самых мелких. Планктон по сравнению с китом. Накодо тебя сожрет и не заметит.
— Планктон — не рыба, — возразил я. — И киты — тоже. Просто для ясности — мы говорим не о боссе якудза. Мы говорим не о генеральном директоре многонациональной корпорации и даже не о выборном лице. Мы говорим о чиновнике, так? О бюрократе из Министерства строительства, так? О сыне вице-президента какой-то загадочной…
Ихара яростно затряс головой:
— Чака, не цепляйся ты к званиям и внешности. Всю жизнь Накодо строит дзиммяку,[35] у него все нужные связи, от верхушек до низов. Ты, может, его и не знаешь, но он знает тебя. В колледже он учился вместе с мужем твоей племяшки, в гольф играет с бухгалтером твоего дантиста, пропускает по рюмочке с дядей твоего адвоката. Вот почему, когда люди уходят из правительства, это называется амакудари — «сошествие с небес». Словно боги спускаются, чтобы жить среди простых смертных. Страной управляют такие люди, как он. Если у тебя с ним лады, твоя жизнь — спокойное плавание. Если ты не в фаворе, пойдешь на дно.
— Ты в курсе, что у него есть дочь? Ихара замер и развернулся ко мне:
— Его дочь? Из-за этого весь сыр-бор? Ты связался с его дочкой?
— Не то чтобы…
— Етить-колотить, Билли. У тебя что, самоконтроля нету?
— Дело не в этом.
— Дочь Накодо? Ну все, можешь остаться здесь, на кладбище. Копай себе ямку и устраивайся поудобнее!
— Ты не так понял.
— И понимать ничего не хочу, — отрезал Ихара, подняв руку, чтобы меня заткнуть. — Слышишь, вот мой тебе совет. Что бы там ни было, бросай все. Не лезь дальше, чем уже залез. Если играешь с таким, как Накодо, продуешь обязательно. Ни за какие коврижки не узнаешь, что стоит на кону, даже какие карты в игре — и то не увидишь. Вообще-то вот… — Детектив Ихара ткнул мне в грудь газетой с деньгами. — Мне ничего не надо. В смысле, ёшкин кот, Билли, его дочка? Ты в курсе, что ты больше не ребенок? Женись. Остепенись с этой твоей Сарой или еще с кем. Дольше проживешь.
Я раскрыл было рот, но Ихара, как всякий разумный четырехлетний сопляк, заткнул оба уха руками. Потом развернулся и понесся прочь, по дороге споткнувшись о надгробие и перевернув урну с хризантемами. Я за ним не побежал. Становилось жарче, даже в тени деревьев я это чуял. В зените солнце изливало свою ярость на всех и вся.
«САД ОСЬМИНОГА»
Я снова торчал в «Саду Осьминога» и смотрел, как по пустому аквариуму рассекает золотая рыбка. На столе передо мной возлежал чистый лист бумаги. На нем я собирался написать историю Гомбэя Фукугавы — в ту же секунду, как меня настигнет вдохновение. Пока что оно меня не догнало.
Время от времени я предчувствовал, что вот-вот позвонит Афуро, но телефон так со мной и не согласился. «В дрейф не ложись» — вот что она мне сказала. Однако вот он я, дрейфую в «Саду Осьминога», пялюсь на золотую рыбку поблизости. Если сравнить, у рыбки жилище попросторнее, чем у большинства народа в городе, но, по-моему, ей это без надобности. В основном она болталась в центре аквариума, смотря наружу, в комнату, и выдувая беззвучные «о».
Прошло пять минут. За ними еще десять. Двадцать минут, полчаса, час. День превратился в вечер, и все это время телефон стоял и молчал, как партизан. Как будто мне снова пятнадцать и я жду звонка от девчонки. И сколько часов я так провел? Если б во вселенной было ограничено время, я бы давно его исчерпал.
Мне наскучило любоваться на золотую рыбку, и я врубил телик. По «Эн-эйч-кей»[36] шел большой летний турнир сумо в Нагоя, а по «Эн-эйч-кей-2» — игра «Сиэтл Маринерз». В этом году показывали все игры «Маринерз», потому что в команде был японский парень. В команде «Гигантов Ёмиури» восемнадцать японских парней, но все равно самой популярной командой в стране была «Сиэтл Маринерз».
По другому каналу какой-то американский чувак с укладкой, смахивающий на ожившую куклу из «Маппет-шоу», с бешеным энтузиазмом наблюдал за двумя взрослыми японскими учениками. У тех был урок английского, и они изображали следующий диалог:
Мальчик: Какая у тебя мать?
Девочка: Она — большое дерево.
Мальчик: Она как большое дерево?
Девочка: Да, моя мать — как большое дерево. Ты любишь спорт?
Мальчик: Нет.
Моя единственная альтернатива — идиотская викторина под названием «Супергений Дзикокуё», где все вопросы о поездах и метро. Когда последний раз в Ёцуя остановился специальный экспресс линии Тюо, сколько линий «Японских железных дорог» пересекаются на станции Уэно, какой тоннель метро имеет наибольшую протяженность. Когда ведущий спросил, сколько на станции Асакуса стоит переход с линии Хибия на линию Тиёда, участник вдарил по кнопке и заорал: «Враки!» Зрители встали на уши. Ведущий отвалил игроку денег за то, что тот засек вопрос-обманку дня, а тут и реклама началась.
У меня самого была куча вопросов, может, даже хватит на собственное игровое шоу. Вырубив телик, я взялся изучать фотографию Миюки, ту самую, приляпанную к записной книжке Афуро. Сперва я уперся взглядом в родинку, но, приложив усилия, сумел протащить взгляд и по остальному.
Обе девчонки улыбались. Широкие естественные улыбки, так улыбаешься, когда жизнь лежит перед тобой будто неоткрытый подарок. На снимке Миюки выглядела чуть по-другому, не так, как в галерее «Патинко счастливой Бэнтэн», но это без вопросов была она. Волосы покороче, выкрашены в красновато-коричневый, торчат шипами, как у иглобрюха. Лицо покруглее и не такое строгое. Судя по длине волос, фотографировали по крайней мере пять-шесть месяцев назад.
На Миюки был толстый светло-зеленый свитер, до кучи — ярко-оранжевый шарф и на левом плече — сумочка цвета голубики. На ногтях лак металлического желто-зеленого оттенка, как глаза у рептилии. Афуро-ника-кое-не-сокращение от нее не отставала: обтягивающий свитер в красно-белую полоску а-ля «Где Уолдо?»,[37] вязаная пурпурная шапчонка, разукрашенная серебристым логотипом футбольной команды «Нагоя Касатка 8» из «Джей-Лиги».[38] Черт его знает, что это за зверь такой — касатка, но водоворот не сочетающихся оттенков — Афуро и Миюки — смахивал на коробку растаявшей пастели.
Где-то в полвосьмого я спустился за пивом из автомата, по дороге глянув на портрет Бэнтэн на запечатанной двери. Когда я вернулся, на телефоне мигал огонек. Типично, подумал я. Только за дверь шагнул, тут она и звонит. Видать, с тех пор, как мне было пятнадцать, удачливей я не стал, зато сейчас, по крайней мере, могу законно утешиться алкоголем. Я свернул крышку с пива, поднял трубку и выслушал сообщение.
— Это Гомбэй, — объявил веселый голос. — Просто хотел узнать, как там продвигается твоя статейка. Я знаю, на днях наше интервью типа обломалось не вовремя, так что если у тебя есть еще вопросы, звони — не стесняйся. Чувак, мне правда кайфово было с тобой потрепаться. В свое время я кучу интервью давал и говорю тебе — ты настоящий профи. Так что если тебе еще что надо для статьи в «Юном азиате», не дрейфь и стыкуйся.
Кайфово было со мной потрепаться? Да этот парень за два часа и пяти слов не выдавил. Загадка. Он оставил три контактных номера, сообщение закончилось, и я повесил трубку.
К половине девятого я прикончил еще одно пиво из автомата, но Афуро так и не позвонила. Золотая рыбка пялилась на меня с таким видом, словно говорила: «Парень, тебе не обломится». Я велел рыбке набраться терпения и проявить мужество и преданность, за которые она дороже, если верить плакату. Рыбка ответила взглядом, который говорил: Ты в курсе, что я золотая рыбка, а не карп, так?
— Могла бы и смухлевать ради меня, — сказал я. Ты понимаешь, что у тебя воображаемый разговор с рыбкой, так?
И какой волнующий, госпожа Золотая Рыбка.
Я еще разок пролистал записную книжку, рассматривая пустые страницы на просвет, ища любые вмятины от записок на вырванных страничках. Ничего там не было, всего одна страница с наброском карты и словами «Миюки — Клуб „Курой Кири“». Насмотревшись на фотографию и на карту, я разбудил все те вопросы, которые более-менее утихомирил за день. Я попытался было снова их усыпить — не вышло. Они как не вовремя разбуженные детишки. Шумные, злобные и вечно требуют внимания. Что мне оставалось? — только вытащить их в город и понадеяться, что их истощат восторги и яркие огни.
КЛУБ «ЧЕРНЫЙ ТУМАН»
Таксист изучал карту крутя записную книжку так и этак. В окно я таращился на сверкающие огни Гиндзы, которые тянулись вдоль широкой авеню, насколько хватало глаз. В Токио особо далеко не посмотришь, но хоть городским видам и не хватает глубины, они с лихвой возмещают это поверхностью. Мы остановились рядом с семиэтажным зданием, вдоль стены вертикально тянулся ряд замысловатых неоновых вывесок. Каждая рекламировала хостес-клуб или бар. В подвале — «Редкое расстройство», на первом этаже — «Лиса Троцкого», на втором — «Холл Джи-9», на третьем — нечто под названием «Ночная свинка», на четвертом — «Тёмэдзин Контон», и так далее. Огромный видеощит на крыше моргал логотипом сигарет «Семь звезд». Я было попробовал отыскать на небе семь настоящих звезд — просто дня хохмы, но на четырех сдался.
— Вы уверены, что тут правильно? — спросил таксист.
— Она мне эту карту дала.
— Клуб «Курой Кири»?
Я кивнул. «Курой Кири» значит «черный туман» — популярный эвфемизм для деловых и политических скандалов, какие в последний десяток лет мельтешат в заголовках, пока страна пробирается сквозь обломки развалившейся экономики. Должно быть, у хозяев клуба зловещее чувство юмора — впрочем, в наши дни другого, пожалуй, себе и не позволишь.
Еще разок глянув на карту, водила переключился на здание и начал тихонько считать про себя, тыча в каждый этаж пальцем в белой перчатке. Потом сложил карту и вернул ее мне.
— Это на седьмом этаже, — сказал он.
Я посмотрел, вытянув шею. На здании не было вывески, рекламирующей что бы то ни было на седьмом этаже. В окнах ни проблеска света. На седьмом этаже не было окон.
— Может, хотите еще куда-нибудь поехать? — спросил водила.
— Вы же сказали это здесь, на седьмом этаже?
— Да. Но может…
— Сколько с меня?
— Да. Ну…
В зеркало заднего обзора я глядел, как его физиономия проходит весь спектр болезненных ужимок.
— Есть проблемы?
— Никаких, уважаемый клиент. Просто, уж поймите, пожалуйста, такие хостес-бары только для членов. Чем выше заберетесь, тем больше эксклюзива. Видите, этот «Курой Кири»? Верхний этаж. Да еще и вывески нет, ну.
Этим «ну» он хотел сказать, что у меня столько же шансов пролезть в клуб «Курой Кири», как у слона — забраться в камеру хранения.
— Я знаю симпатичный хостес-бар в Роппонги, — заявил таксист. — Называется «Медленный клуб». Тут рукой подать, и гораздо дешевле. Здесь в Гиндзе цены просто зверские. Если хотите, я был бы счастлив отвезти вас в тот клуб в Роппонги.
В другой стране я бы решил, что меня облапошивают ради лишних миль на счетчике. Но на личном опыте я убедился, что если бы все люди в мире были такими же внимательными, как любой токийский таксист, армии бы распустили, тюрьмы опустели бы, юридические фирмы рассосались бы, а дневные ток-шоу навсегда сгинули бы из эфира.
И тут перед нашим такси затормозила тачка. Серебристый «астоп-мартин» размером с кита. Я узнал водилу, смахивающего на медведя, — тот сломя голову бросился открывать дверцу, за которой показалась фигура в черном костюме. Тут ошибок быть не могло. Эта грустная походка и сутулые плечи бросались в глаза, как и родинка его дочери. Глядя, как мужик исчезает в здании, я почуял, что наконец все сходится.
— Спасибо за предложение, — сказал я таксисту и сунул ему деньги. — Но, сдается мне, я только что нашел способ пробраться внутрь.
Поднимаясь по ступенькам, я не торопился, отчасти потому, что у меня слабость к лестницам, а отчасти потому, что мне надо было обмозговать, что же сказать господину Накодо. Если утопленница и вправду была его дочкой, тогда мне надо готовить не вопросы, а соболезнования. Но если у него вчера дочь умерла, какого хрена он делает в шикарном хостес-клубе в Гиндзе?
Добравшись до четвертого этажа, я напомнил себе, что, кем бы ни была утонувшая девчонка, я тут не при делах. Мы даже не говорили ни разу. Просто женщина, которую я видел в зале патинко. Припадочная. Девчонка с прикольной родинкой, которую я никак не могу выкинуть из головы.
Мне уже было плевать на все к седьмому этажу. Выйдя с лестничной площадки, я прошагал по короткому узкому коридору. Дверь в клуб «Курой Кири» была широко распахнута. У входа — ни одного накачанного вышибалы, ни типчиков скользкого вида, смахивающих на гангстеров, ни даже вывески «Только для членов». Это без надобности, потому что и так все знали правила и могли смекнуть насчет последствий. Подчеркивать эксклюзивность клуба «Курой Кири» — все равно что прицепить акуле на нос табличку «Опасно!».
Сразу за входом выстроилась шеренга японочек в одинаковых черных платьях и белых перчатках по локоть. Тонкие обнаженные шеи, лепные скулы, блестящие черные волосы и сверкающие карие глаза. Я с такой скоростью бегал глазами от одной девчонки к другой и обратно, что так и не понял, сколько их всего, не говоря уж о том, чтобы отличить их друг от дружки. Бесконечные ноги в черных чулках, губы накрашены алым оттенка «сердечный приступ», такие изгибы, от которых дешевый писака детективов изошел бы слюнями и метафорами. На секунду мне пришлось уставиться на носки собственных ботинок, чтобы откалибровать взгляд заново. Девушек я особо не поразил: они отмстили мое присутствие натянутыми улыбками и косыми взглядами в сторону своего босса.
— О! О! О! — воскликнула матрона, клацая по полу шпильками и размахивая руками. Мама-сан оказалась дамочкой средних лет, на голове слишком много волос, на лице наляпано слишком много косметики, а вокруг шеи накручено слишком много жемчуга. Она вдруг резко замерла на полдороге и ринулась в другую сторону, руки ее так и танцевали у лица, словно мотыльки, кружащие вокруг лампочки.
А я торчал у входа с тупой американской улыбкой на физиономии и шарил глазами по залу в поисках Накодо. Было слишком темно и мало что видно. Приглушенный свет и черный декор. Черные стены, черные полы, черные столики. Все мужчины — в черных пиджаках поверх накрахмаленных белых рубашек. Все женщины — в черных платьях, черных туфельках и белых перчатках по локоть. На мне — мои всегдашние черные брюки, белая рубашка и черные остроносые ботинки, но все равно я был не в тему, словно червяк в суси-ролле «дракон».
Тут снова нарисовалась матрона, таща на буксире юную блондинку, и чуть ли не ткнула мне ее в лицо. Я был бы только за. Ростом блондинка была примерно шесть футов, с длинными волосами солнечного цвета и с такой кучей веснушек, что вы бы их считали много дней. Судя по тому, как ее тело вписалось в форменное черное платье, скорее всего, это были бы самые незабываемые дни вашей жизни.
— Прости, дружок, — заговорила блондинка с мощным австралийским выговором. — Здеся клуб этот для членов только, тутошний клуб! Ублюдки, а? Леди хотят, чтоб я базарила, потому как она английский не сечет, да? Типа, лучше ты гуляй отсюда, если не хоть, чтоб она развопилась и громилу кликнула. Невезуха, дружок. Не кисни. Салют! Бывай!
Мда — заурядная Элиза Дулиттл. Улыбнувшись австралийской цыпочке, я замахал рукой матроне, та стояла в нескольких футах поодаль, озабоченно глядя на нас.
— Сумимасэн, — позвал я. — Тётто маттэ, ку-дасай![39]
Матрона склонила голову, удивившись, что я не только говорю по-японски, но и гавкаю на нем. Осторожненько она подобралась ближе, теперь вся сплошь улыбка, спокойно опустив руки. И все равно в глаза бросалось, что ей непривычно иметь дело с иностранцами, а может, просто с немиллионерами.
— Простите, что беспокою вас, — продолжил я по-японски.
— Да? — сказала матрона.
— Вот эта женщина, — кивнул я и сторону цыпочки, которая тут же включила широченную улыбку. На зубах у нее веснушек не было.
— Да? — повторила матрона.
— Ни слова не пойму из того, что она говорит. Она со мной по-английски разговаривает. По крайней мере, мне так кажется. Видите ли, я француз. Из Франции.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |