По прибытии в Диррахий Мономахат услыхал сразу две новости: о приготовлениях тирана Роберта и о восстании Алексея. Он колебался и обдумывал свое положение, внешне держался враждебно по отношению к обоим, но его замысел был гораздо глубже, чем открытая вражда. Великий доместик письмом сообщил ему о событиях: о том, что он опасался ослепления, что приготовлялось установление тирании и поэтому он поднялся на борьбу с тиранами. Он потребовал, чтобы Мономахат выступил на помощь другу и отправил ему средства, которые он только сможет где-либо для него собрать. «Ибо, — писал Алексей, — мне нужны деньги, без которых ничего нельзя сделать».
Мономахат денег не отправил, но ласково обошелся с послами и вместо денег вручил им письма следующего содержания. Он поныне верен старой дружбе и обещает хранить ее впредь. Что же касается просимых денег, то он и сам страстно желал бы послать Алексею столько, сколько тому надо. «Но справедливая причина удерживает меня от этого. Ведь если я сразу же подчинюсь твоим приказаниям, то тебе самому покажется, что я поступил некрасиво и недоброжелательно по отношению к императору, ведь я назначен императором Вотаниатом и поклялся верно служить ему. Если же высший промысел возведет тебя на престол, то я, как и прежде, буду тебе верным другом и преданным слугой».
Я решительно осуждаю Мономахата, который, набросав такой ответ моему отцу, одновременно заискивал и перед ним (я имею в виду своего отца) и перед Вотаниатом, вступил в еще более откровенные переговоры с варваром Робертом и склонялся к открытому восстанию. Как это характерно для людских нравов, изменчивых и меняющих окраску сообразно обстоятельствам! Для общего дела все такие люди вредны, по отношению же к самим себе они весьма осмотрительны и заботятся только о собственном благе, хотя и в этом большей частью не имеют успеха. Однако конь исторического повествования свернул с дороги, вернем его, вырвавшегося из узды, обратно на прежний путь.
Роберт, который и раньше горячо стремился переправиться на наш берег и мечтал о Диррахии, теперь особенно загорелся этой идеей, душой и телом рвался он к этой морской {89} экспедиции, торопил и речами подстрекал воинов. Мономахат же, приняв такие меры, позаботился и о другом безопасном убежище для себя. Письмами он добился дружбы эксархов Далмации Бодина и Михаила[182] и подарками приобрел их благосклонность. Этим он как бы отворил для себя разные двери, ибо, если его надежды на Роберта и Алексея не оправдаются и оба они откажутся от него, он тотчас же, как перебежчик, уйдет в Далмацию к Бодину и Михаилу. Ведь если первые станут его врагами, то у него останется надежда и на Михаила и на Бодина, к которым он приготовился перейти в том случае, если Алексей и Роберт станут враждебно относиться к нему.
Но довольно об этом, пора уже обратиться к царствованию моего отца и поведать, как и по каким причинам он вступил на престол. Ведь я решила рассказать не только о том, что он совершил до вступления на престол, но и о том, в чем он преуспел и в чем потерпел неудачу, будучи императором. И я сделаю это, если даже на пути историка мне встретятся лишь одни промахи моего отца. Я не буду щадить его как отца, если встречусь с какими-либо его неудачными действиями. Но я и не буду обходить молчанием его успехи из боязни навлечь на себя подозрение в том, что пишу о нем как дочь об отце. Ведь в обоих случаях я нанесла бы ущерб истине.
Такова, как я неоднократно говорила выше, моя цель, а предметом моего повествования является мой отец — император. Роберта оставим там, куда его привел рассказ, и обратимся к императору, а войны и сражения с Робертом найдут себе место в другой книге.
Книга II
1. Желающих знать, откуда происходил самодержец Алексей и какого он был рода, я отсылаю к сочинениям моего кесаря[183]. Оттуда же можно почерпнуть сведения и об императоре Никифоре Вотаниате.
Мануил — старший брат Исаака, Алексея и других детей Иоанна Комнина[184] (моего деда со стороны отца) — был стратигом-автократором всей Азии; на эту должность он был назначен царствовавшим ранее императором Романом Диогеном[185]. Что же касается Исаака, то он получил власть дуки Антиохии[186]: оба они вели многочисленные войны и соорудили немало трофеев в знак победы над противником. После них стратигом-автократором был назначен мой отец Алексей, кото-{90}рого царствовавший тогда Михаил Дука отправил против Руселя[187].
Император Никифор видел искусство Алексея в военных делах, до него дошли слухи о том, как тот, находясь со своим братом Исааком на Востоке, несмотря на юный возраст, участвовал во многих сражениях и показал себя доблестным воином; знал он и о том, что Алексей одержал верх над Руселем. Поэтому Никифор так же сильно, как и Исаака, полюбил Алексея; он прижимал к груди обоих братьев, ласково смотрел на них, а иногда удостаивал совместной трапезы. Это воспламенило против них зависть, особенно со стороны двух уже упоминавшихся варваров-славян: я говорю о Бориле и Германе. Они злились, видя расположение императора к братьям и то, что те остаются невредимыми под градом стрел ненависти, которые они в них мечут при каждом удобном случае.
Хотя подбородок Алексея еще не покрылся первым пухом, император, видя всесторонние успехи юноши, назначает его стратигом-автократором Запада и дает ему почетный титул проедра. Уже достаточно было сказано о том, какие трофеи он соорудил на Западе, скольких мятежников победил и доставил в плен к императору.
Это-то и не нравилось рабам и еще более распаляло огонь их зависти. Они недовольно ворчали, таили в себе злобу на братьев, часто доносили на них императору, иногда порицали их открыто, иногда клеветали через подставных лиц; они изо всех сил старались любыми способами уничтожить Комниных[188]. Очутившись в затруднительном положении, Комнины решили привлечь на свою сторону слуг женских покоев и через них добиться большей благосклонности императрицы. Ведь эти мужи обладали большим обаянием и знали немало средств, чтобы смягчить даже каменные сердца. В этом деле преуспел Исаак, которого еще раньше императрица избрала в мужья своей двоюродной сестре[189]. Исаак отличался необычайным благородством в речах и делах и был очень похож на моего отца. Его дела шли хорошо, и Исаак горячо заботился о брате; насколько Алексей помогал ему раньше в устройстве этого брака, настолько он стремился теперь не допустить, чтобы его брат отдалился от императрицы. Говорят, Орест и Пилад[190]были такими друзьями и так любили друг друга, что во время сражения не обращали внимания на наступающих на них врагов, а защищали друг друга от нападающих; каждый спешил, подставив грудь, принять на себя удары стрел, направленные на другого. Так же вели себя и Комнины. Каждый из братьев стремился первым принять на себя все опасности, но в то же {91} время награды, почести, короче говоря, все удачи, выпадавшие на долю одного, другой считал своими собственными. Такую любовь питали они друг к другу. Так позаботилось божественное провидение об Исааке.
Прошло немного времени, и слуги женских покоев начинают убеждать императрицу усыновить Алексея. Она соглашается с ними, и, когда в назначенный день оба брата явились во дворец, императрица, по установившейся издавна для этих случаев форме, усыновляет Алексея[191]. Благодаря этому великий доместик западных войск избавился на будущее от многих забот. С тех пор оба они часто являлись во дворец, совершали, как и полагается, преклонение перед императором[192] и немного погодя проходили к императрице. Это еще более разжигало зависть к ним. Комнины имели много случаев убедиться в этом, боялись попасть в ловушку и лишиться защиты. Поэтому они изыскивали средство, благодаря которому с божьей помощью смогли бы обеспечить себе безопасность. Перебрав совместно с матерью много различных способов, часто и подолгу размышляя об этом, они нашли единственный путь, который, насколько это в силах человека, может привести к спасению: они хотели, воспользовавшись благовидным предлогом, явиться к императрице и раскрыть ей свою тайну. Нося в себе тайный замысел, они никому не открывали своих намерений; они, как рыбаки, боялись спугнуть добычу раньше времени. Дело в том, что Комнины задумали побег, однако остерегались рассказывать о нем императрице, предполагая, что она из страха за императора и за них самих поспешит сообщить об этом Вотаниату. Поэтому они отказались от этого замысла и выработали новый план, ведь они умели весьма искусно пользоваться всеми возможностями, которые были в их распоряжении.
2. Император, неспособный по старости иметь детей, боялся неизбежной смерти и заботился о преемнике. В то время находился при дворе некий Синадин, уроженец Востока; он происходил из знатного рода, был человеком красивой внешности, глубокого ума и большой силы; Синадин был еще очень молод и ко всему приходился родственником императору[193]. Предпочитая этого человека всем другим, император намеревался оставить его преемником престола и передать ему как отцовское наследство свою власть. Это были недобрые намерения. Ведь император мог обеспечить себе безопасность до конца дней своих и вместе с тем поступить по справедливости, оставив самодержавную власть сыну императрицы Константину, которому эта власть принадлежала как наследство от деда и отца. Этим он вызвал бы к себе еще большее доверие и распо-{92}ложение императрицы. Однако старик забылся, замыслил несправедливое и опасное деяние и сам призвал несчастье на свою голову.
Императрица услышала, как люди шептались об этом, и опечалилась, предвидя опасность для своего сына. Находясь в отчаянии, она никому не открывала причину своего горя. Это не укрылось от Комниных и, полагая, что настал удобный случай, которого они искали, братья решили пойти к императрице. Начать беседу Анна Далассина велела Исааку, а его брат Алексей должен был при этом присутствовать. Когда они явились к императрице, Исаак обращается к ней со следующими словами: «Ты выглядишь не так, как вчера и третьего дня, видно, госпожа, тебя обуревают тяжелые раздумья, и ты словно ищешь, кому бы открыть свою тайну». Хоть и не хотела она обнаружить свои заботы, все же с глубоким вздохом ответила: «Не нужно задавать вопросы людям, живущим на чужбине[194], ведь жизнь на чужбине сама по себе для них достаточный источник страданий. Что же касается меня, то, увы, одна беда постигает меня вслед за другой, и что еще ждет меня в ближайшем будущем!». Братья отошли в сторону и больше не возобновляли своих речей; потупив взоры и сложив руки, они постояли немного в задумчивости и, совершив обычное преклонение, в сильном волнении отправились домой.
На следующий день они вновь приходят, чтобы поговорить с ней. Увидев, что императрица смотрит на них веселее, чем прежде, они оба подходят к ней и говорят: «Ты наша госпожа, мы твои преданные рабы, готовые ради твоей царственности на все, что угодно: оставь заботы, которые удручают тебя и грызут твою душу». Этими словами они приобрели доверие императрицы, сняли с себя всякое подозрение и узнали ее тайну; ведь Комнины были людьми зоркими и проницательными, способными из скупых речей извлечь затаенную в них мысль.
Братья тотчас приняли сторону императрицы, красноречиво и открыто объявили себя ее доброжелателями и обещали ревностно содействовать ей всякий раз, когда потребуется их помощь. Комнины с большой готовностью обещали ей, следуя апостольской заповеди[195], радоваться ее радостям и принимать как свои ее печали. Они просили, чтобы императрица считала их своими друзьями и земляками — людьми из одной с ней земли. К этому они прибавили следующее: если ей самой или самодержцу поступит донос от завистников, пусть Мария не скроет его, чтобы им невольно не попасть в западню врагов. Об этом просили они императрицу и призывали ее не терять {93} присутствия духа, говоря, что с божьей помощью они окажут ей деятельную поддержку и благодаря их содействию ее сын Константин не лишится власти. Комнины пожелали скрепить соглашение клятвами, ибо из-за завистников нельзя было терять времени.
Братья избавились от великой печали, успокоились и с этого времени с более веселыми лицами вели беседы с императором. Оба они, а особенно Алексей, умели притворяться и скрывать тайный замысел. Зависть к ним разгоралась в огромный пожар, но все наветы на них императору, благодаря заключенному ранее соглашению, становились им известны. Комнины узнали, что двое этих могущественных рабов[196] собираются устранить их. Поэтому они перестали, как раньше, ходить во дворец вместе, а каждый являлся в свой день. Это решение было мудрым и достойным Паламеда: если один из них в результате тайных козней могущественных скифов был бы схвачен, другой смог бы бежать, и не попали бы они оба в западни, расставленные варварами.
Таково было их намерение, но развернувшиеся события опрокинули их предположения, и Комниным удалось взять верх над теми, кто злоумышлял против них. Как это произошло, ясно покажет дальнейшее повествование.
3. Когда турки овладели Кизиком, самодержец, узнав о взятии города, сразу же призвал Алексея Комнина. Это был день, когда во дворец должен был идти Исаак. Видя брата, вопреки их соглашению явившегося во дворец, Исаак подошел к нему и спросил, что привело его туда. Алексей тотчас же изложил причину своего прихода: «Потому, — сказал он, — что самодержец призвал меня». И вот они вдвоем вступили во дворец и совершили обычное преклонение.
Так как приближалось время завтрака, император приказал им немного подождать с делами и разделить с ним трапезу. Их разъединили, один сел по левую сторону стола, другой — по правую, так что братья оказались друг против друга. Через некоторое время, внимательно наблюдая за окружающими, они заметили, как те с мрачным видом перешептываются между собой. Предположив, что рабы что-то замышляют против них и что опасность уже близка, Комнины обменивались тайными взглядами, не зная, что предпринять.
Братья давно ласковыми речами, знаками уважения и всяческим милостивым обхождением расположили к себе всех слуг императора и даже повара заставили приветливо смотреть на себя. К этому повару пришел один из слуг Исаака Комнина и сказал; «Сообщи моему господину о захвате Кизика, {94} оттуда пришло письмо с известием об этом». Подавая кушанье на стол, повар шепотом передал Исааку сообщение слуги. Исаак же в свою очередь, почти не двигая губами, сообщил это известие брату. Алексей, человек наблюдательный и горячий, на лету схватил это сообщение. Оба они вздохнули с облегчением, избавившись от владевшего ими страха. Придя в себя, они стали размышлять о том, какой держать им наготове ответ, если их кто-нибудь спросит о Кизике, и что уместно посоветовать императору, если тот потребует их совета.
Пока братья раздумывали об этом, император, решив, что они ничего не знают, сообщил им о взятии Кизика. Однако Комнины уже были готовы облегчить душевные страдания императора, причиненные опустошением городов, и подняли павший дух самодержца, утверждая, что город легко может быть возвращен, и внушая ему добрые надежды. «Только, — говорили они, — пусть благоденствует твое владычество, а завоевателей города постигнут в семь раз большие беды, чем те, которые они сами причинили». Они привели в восхищение императора; отпустив братьев с пира, он без забот провел остаток дня.
С этого времени Комнины вменили себе в обязанность являться во дворец и еще более ублажать лиц, окружавших императора. Они старались не доставлять своим противникам ни малейшего повода, не давать им никакого предлога для вражды; напротив, они хотели всем внушить любовь к себе и заставить в мыслях и в речах держать их сторону. Они старались еще больше расположить к себе императрицу Марию и утверждали, что живут и дышат только ради нее.
Исаак, благодаря тому что был женат на сестре императрицы, мог весьма свободно разговаривать с Марией. Равно и мой отец по праву кровного родственника, а еще больше по причине славного усыновления, имел доступ к императрице; при этом он не вызывал никаких подозрений и сводил на нет зависть недоброжелателей. Для Алексея не являлись тайной ни ненависть к нему рабов-варваров, ни чрезвычайное легкомыслие императора. Комнины старались не потерять расположения императрицы и не сделаться, таким образом, добычей врагов. Ведь легкомысленные нравы изменчивы и, как воды Еврипа[197], подвержены приливам и отливам.
4. Рабы видели, что события развиваются вопреки их желаниям, что погубить Комниных не так-то легко, ибо расположение к ним императора растет с каждым днем. Поэтому, мысленно перебрав различные способы, они в конце концов избрали новый путь. Какой же именно? Они собирались как-{95}нибудь ночью, без ведома императора, призвать к себе Комниных, устранить их на основании заведомо ложного обвинения и выколоть им глаза. Это не укрылось от Комниных. После долгих размышлений братья пришли к выводу, что опасность близка, и решили, что у них одна лишь надежда на спасение — восстание, прибегнуть к которому вынуждают обстоятельства. Ведь что толку ждать, пока их глаз коснется раскаленное железо, погасив в них свет солнца? Такая тайная мысль засела им в душу.
Вскоре Алексей получил приказ ввести в город часть войска, которое должно было выступить против агарян[198], разоривших Кизик (Алексей был тогда доместиком Запада). Воспользовавшись этим благовидным предлогом, он письмами вызвал всех преданных ему военачальников вместе с их войсками. Вызванные Алексеем военачальники поспешили в столицу. В то время некий человек, по наущению одного из слуг, а именно Борила, явился во дворец и спросил императора, в согласии ли с его волей великий доместик вводит все военные силы в царственный город. Император тотчас вызвал к себе Алексея и спросил, соответствует ли этот донос действительности. Алексей не отрицал того, что часть войска собирается по его приказанию, но решительно отвергал, что все оно целиком стекается со всех сторон в столицу. «Войско, — сказал он, — расположено в разных местах, и его отряды, получив приказ, отовсюду движутся сюда. Люди же, видя, как отряды прибывают из различных частей Ромейской державы, были обмануты этим зрелищем и решили, якобы здесь по уговору собирается все войско». И хотя Борил приводил много разных доводов против этих слов, Алексей, который говорил убедительнее, склонил всех на свою сторону. Герман же — человек простоватый — не слишком нападал на Алексея.
Так как их наветы на доместика не произвели впечатления на императора, рабы выбрали безопасное время (дело было вечером) и стали готовить Комниным засаду. Вообще рабы по природе своей враждебны господам, когда же козни против господ им не удаются, они, приобретя власть, выступают против своих сотоварищей-рабов и становятся невыносимыми. Что их нрав и характер именно таковы, Алексей Комнин убедился на примере упомянутых рабов. Ведь они ненавидели Комниных отнюдь не из любви к императору. Борил, как утверждали некоторые, сам мечтал о троне, Герман же был его сообщником и ревностно помогал ему строить козни. Они обсуждали друг с другом свои планы и способы привести их в исполнение {96} и уже открыто высказывали то, о чем раньше говорили вполголоса.
Их беседу подслушал один человек, родом алан, по сану магистр[199], который издавна был близок к императору и принадлежал к числу его домашних[200]. В среднюю стражу ночи[201]он выходит из дворца, бежит к Комниным и сообщает обо всем великому доместику. Некоторые же утверждают, что магистр явился к Комниным отнюдь не без ведома императрицы. Алексей приводит магистра к матери и брату. Выслушав это ужасное известие, они решили сделать явным то, что до тех пор сохранялось в тайне, и с божьей помощью позаботиться о своем спасении.
Когда через день доместик узнал, что войско подошло к Цурулу (это город, находящийся во Фракии), он около первой стражи ночи является к Бакуриани[202]. Этот человек (говоря словами поэта, он «ростом был мал, но по духу воитель великий»[203]) происходил из знатного армянского рода. Алексей сообщает ему обо всем: о ненависти рабов, об их зависти, о давно замышлявшихся против Комниных кознях и об угрожающем им каждое мгновение ослеплении. Алексей говорит, что не следует им как невольникам покорно переносить страдания, но лучше, если нужно, погибнуть в мужественном бою. «Ведь именно так, — прибавил он, — должны поступать великие духом».
Бакуриани выслушал все это. Он понимал, что обстоятельства не позволяют медлить, что надлежит как можно скорее приступить к доблестным делам. Он сказал Алексею: «Если завтра с рассветом ты выступишь отсюда, я последую за тобой и рад буду стать твоим соратником. Если же ты отложишь выступление, знай, я сам тотчас являюсь к императору и, немало не медля, расскажу ему о тебе и твоих сообщниках». На что Алексей: «Я вижу, мое спасение (оно в руках божьих) заботит тебя, я не пренебрегу твоим советом, но для верности обменяемся клятвами». Затем они поклялись друг другу в том, что если бог возведет Алексея на императорский престол, то новый император предоставит Бакуриани пост доместика, которым он сам обладал до того времени.
Выйдя от Бакуриани, Алексей Комнин отправляется к другому славному воину — Умбертопулу[204], сообщает ему о своем намерении, приводит причины, по которым он решил бежать, и призывает стать его союзником. Умбертопул тотчас соглашается. «В моем лице, — говорил он, — ты будешь иметь человека, готового идти за тебя в огонь и воду». Оба эти мужа были преданы Алексею из-за его необыкновенного мужества, {97} ума и других достоинств. Они также очень любили Алексея за его щедрость и за его постоянную готовность делать подарки (а ведь он не обладал избытком средств)[205]. И действительно, Алексей не принадлежал к числу людей хищных, страстно стремящихся к богатству. Щедрость же человека, как известно, оценивается не величиной денежных доходов, а его характером. Человека, который, владея малым, дает в соответствии с тем, что имеет, следует считать щедрым; и мы не отступим от истины, если назовем вторым Крезом, помешанным на золоте Мидасом[206], мелочным человеком, скрягой, скупцом того, кто, имея большое богатство, закапывает его в землю или не предоставляет в надлежащей мере нуждающемуся. Эти мужи давно знали Алексея, как человека, украшенного добродетелью, и поэтому горячо желали вступления его на престол. Алексей же, обменявшись клятвами с Умбертопулом, поспешно отправляется домой и сообщает обо всем своим.
Ночь, в которую мой отец обдумал свой план, была ночью сырного воскресенья[207]. Рано утром следующего дня он со своими сообщниками покинул город. По этому случаю народ, которому нравились решительность и ум Алексея, как бы из самих его дел сплел на своем языке песенку в его честь. Эта песенка удачно начинается с описания замысла этого дела, показывает, как Алексей предчувствовал козни против него и что он предпринял в ответ. Вот текст этой песенки: τὸ σάββατον τῆς τυρινῆς χαρὰ ’στ’ ’Αλέξιε ἐνόησές το ιαὶ τὴν δεευέραν τὸ πρωὶ ὔπα καλῶς γεράκιν μου[208].
Смысл этой певшейся повсюду песенки такой: «В сырную субботу, слава твоему быстрому уму, Алексей! А на следующий после воскресенья день, ты, как летающий высоко сокол, улетел от злоумышляющих против тебя варваров».
5. Еще до всех этих событий мать Комниных Анна Далассина обручила дочь старшего из своих сыновей Мануила с внуком Вотаниата. Опасаясь, как бы его наставник, узнав об их замысле, не донес о нем императору, она придумывает превосходный план. Анна, которая вообще охотно посещала святые храмы, приказывает всем собраться вечером якобы для того, чтобы идти молиться в святые божьи церкви. Все происходит согласно ее приказу. Все, как и обычно, пришли, вывели из конюшен лошадей и сделали вид, что надевают на них подходящие для женщин седла. В это время внук Вотаниата вместе со своим наставником спал в отведенных им особых покоях.
В первую стражу ночи Комнины закрыли ворота; готовые уже вооружиться и выступить на конях из царственного го-{98} рода, они вручили матери ключи и бесшумно закрыли двери дома, в котором спал Вотаниат — жених ее внучки; при этом они неплотно сдвинули створки, чтобы стуком не разбудить спящего. Во всех этих приготовлениях прошла большая часть ночи. Раньше чем пропели первые петухи, они распахнули ворота, взяли с собой мать, сестер, жен и детей и все вместе пешком добрались до площади Константина[209]. Оттуда, попрощавшись с женщинами, они быстро побежали к Влахернскому дворцу[210], а те поспешно отправились к храму великой Софии[211].
В это время проснулся наставник Вотаниата. Узнав о случившемся, он с факелом в руках отправился за беглецами и немного не доходя храма Сорока святых[212] настиг их. Увидев {99} его, Далассина, мать благородных сыновей, сказала: «Мне стало известно, что нас оговорили перед императором. Я иду в святую церковь, чтобы воспользоваться, пока это возможно, ее убежищем. Оттуда на рассвете я отправлюсь в императорский дворец. Поэтому иди и, когда стражи будут открывать ворота, сообщи им о нашем приходе». Наставник тотчас отправился согласно приказу, а беглянки поспешили к церкви святителя Николая, которую до сих пор обычно называют «Убежищем»[213]. Этот храм расположен вблизи Великой церкви и был когда-то давно сооружен для спасения обвиняемых. Он являлся как бы частью большого святилища, и наши предки, как я думаю, построили его для того, чтобы всякий подвергшийся обвинению, если он только успел войти в храм, освобождался от наказания, полагающегося ему по законам[214]. Ведь древние императоры и кесари с большой заботливостью относились к своим подданным. Сторож храма сразу не открыл им двери, а стал выяснять, кто они и откуда пришли. Один из находившихся с ними слуг ответил: «Это женщины с Востока, они истратили все свои средства и, желая вернуться домой, спешат совершить преклонение». Сторож сразу же отворил ворота и позволил им войти.
На следующий день самодержец созвал синклит и, уже зная о поступке Комниных, выступил против них с соответствующей речью и обрушился с нападками на доместика. В то же время он посылает к женщинам двух человек: Страворомана[215]и некоего Евфимиана и призывает беглянок явиться во дворец. Но Далассина ответила посланцам императора: «Передайте самодержцу следующее: дети мои — верные рабы твоей царственности, они ревностно служат тебе во всем, не жалеют ни души, ни тела и всегда готовы на любой риск ради твоего владычества. Однако зависть людей, которые не выносят расположения и заботы, проявляемых к моим сыновьям твоей царственностью, ежечасно подвергала их большой опасности. Поэтому, узнав, что злоумышленники решили выколоть им глаза, они, не желая подвергаться столь несправедливому наказанию, ушли из города. Они сделали это не как мятежники, а как твои верные слуги, которые избегают нависшей над ними опасности, вместе с тем сообщают твоему владычеству о кознях против них и просят помощи у твоей царственности».
Послы с большой настойчивостью продолжали звать Анну с собой. Тогда эта женщина пришла в негодование и сказала им: «Позвольте мне войти в божью церковь и помолиться. Ведь нелепо было бы, достигнув ворот церкви, не войти в нее и не воспользоваться заступничеством непорочной владычицы — {100} божьей матери перед богом и душой императора». Послы уважили законную просьбу этой женщины и позволили ей войти.
Анна ступала медленным шагом, словно обессиленная старостью и горем, а вернее притворяясь обессиленной; она приблизилась к входу в святой алтарь, два раза преклонила перед ним колена, а на третий опустилась на землю, крепко ухватилась за святые врата и закричала: «Если мне только не отрубят руки, я не выйду из этого священного храма, пока не получу в качестве залога безопасности крест от императора». Стравороман вынул крест, который носил на груди[216], и протянул ей. На что она: «Не от тебя прошу я ручательство, а требую защиты у самого императора. Я хочу получить не просто маленький крестик, но крест большого размера» (она требовала его, чтобы иметь очевидное доказательство клятвенного ручательства императора, ведь если бы обещание было дано под залог маленького крестика, большинство людей даже не узнало бы о нем). «Я взываю к суду и состраданию императора, идите и сообщите ему об этом».
В это время ее невестка[217] — жена Исаака (она успела войти в храм, как только ворота открылись для утренней службы) сняла покрывавшую ее лицо вуаль и сказала послам: «Сама она, если хочет, пусть идет, мы же без ручательств не выйдем из святилища, если даже нам будет угрожать смерть». Послы видели упорство женщин, которые стали обращаться с ними еще более дерзко, чем раньше; боясь, как бы не вспыхнул скандал, они ушли и сообщили обо всем императору.
Он же, по природе человек добрый, был тронут словами женщины, отправил ей требуемый крест и дал все ручательства. Когда Анна вышла из святой божьей церкви, он приказал заключить ее вместе с дочерьми и невестками в женском Петрийском монастыре[218], что близ Железных Ворот[219]. Кроме того, он вызывает из Влахернского храма, построенного в честь госпожи нашей божьей матери[220], свояченицу Анны — невестку кесаря Иоанна (протовестиариссу по сану)[221] и приказывает ей также находиться в упомянутом Петрийском монастыре. Император приказал также хранить в неприкосновенности все их погреба, амбары[222] и сокровищницы.
Каждое утро обе женщины подходили к сторожам и спрашивали, нет ли каких-нибудь вестей от детей. Те стражи, которые с большей доброжелательностью относились к ним, рассказывали обо всем, что слышали. Протовестиарисса, женщина добрая и щедрая, желала привлечь на свою сторону сторожей и разрешила им брать из ее продуктов то, что они пожелают, ведь император позволил беспрепятственно доставлять жен-{101}щинам все необходимое. С этого времени стражи стали с большой готовностью передавать вести, обо всем им сообщали и все действия Комниных становились известными женщинам.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |