Маршрутка резко затормозила. В такие моменты время будто останавливается, меня не покидает сладкая мысль о смерти. О такой трагичной смерти. Авария, мы с пассажирами вперемешку, это ли не романтизм?

Гл.1

Маршрутка резко затормозила. В такие моменты время будто останавливается, меня не покидает сладкая мысль о смерти. О такой трагичной смерти. Авария, мы с пассажирами вперемешку, это ли не романтизм? Но время возвращается на свой круг, машину выворачивает вбок, водитель давит по тормозам и в мои руки падает стоящая впереди дама. Она на пару секунд зависает в моих объятьях, оборачивается и принимает образ принцессы. С утра не разберешь собственное отражение, но обознаться в ангельском лике – непростительно. Чтобы хоть как-то сгладить эту ситуацию я начинаю смущенно улыбаться. Она останавливает на мне свой взгляд, будто изучает своего «спасителя» и шепчет «извините». Пара секунд. Всего несколько мгновений, чтобы понять – я влюблен. Да, это случилось снова! В самый неподходящий момент. Водитель останавливается, толпа рвется к дверям. Я не отхожу от своего ангела и провожаю его до первого поворота. Она уходит, но на прощание дарит мне еще один нежный взгляд. Я остаюсь один. С моей бурей в груди. Как тебе, док?

Мой врач обречено подпирает голову руками. Конечно он не совсем врач. Он мой друг. За последний месяц эта история пятая по счету о моей дикой любви. Володя воет от моей любвеобильности и выдает мне сотни вариаций на эту тему. Он считает, что я очень одинок и замкнут, или же наоборот чересчур разбалован. Я не злюсь на него, порой он дает действительно полезные советы.

-Почему ты остаешься один? Не идешь за ней?

А зачем? Ей прямо, мне - в метро. Хотелось ли ей идти за мной?

-Но ты говоришь, что влюбился...

Говорю. Так, то дня на три. Напишу пару стихов и поминай, как звали! Но послушай, как это было бы красиво!

-Не вижу ничего красивого в каждодневной влюбленности.

Мой друг ты большая зануда. Но я все равно очень трепетно отношусь к тебе. Прости, мне пора. Я еще приду. Завтра обязательно спишемся.

Я отключаю Skype и глубоко вздыхаю. Ненавижу говорить с кем-либо, но иногда приходится. Когда подпирает под горло, хочется слышать чей-то голос. Володя очень хороший друг, но он прожженный психолог. Точнее студент психолог. Вся беда в том, что в людях он разочаровался еще на первой лекции по социальной психологии, а я только начал обретать веру в человечество, я не верю в плохих людей. С ним безумно тяжело находить общий язык, но он дает мне фору. Он очень спокоен. В отличие от меня.

Я считаю, что нет иного смысла, кроме любви. В этот омут я всегда падаю с головой, заплываю за буйки и в самых «опасных» ситуациях, прошу близких мне людей остановить это безобразие. Моя любовь имеет всепоглощающий характер, я будто оставляю огромное черное тату на сердце, до того трудно меня свести. Свои чувства я называю хорошей школой жизни, но мне порой кажется, что это не я научил кого-то выживать, а меня потрепали и выдрессировали. Больше всего я боюсь, что кто-то оставит такое же тату, как оставляю я. Страшнее всего не то, что я не смогу его свести, а то, если я не захочу этого делать. Останусь навеки помеченным. Таких людей помещают в специальный изолятор на Марсе. Меня тоже заберут на огромной ракете и поместят татуированное сердце в банке. Нет, нет, нет. Я никогда не смогу полюбить. Больше того. Я не хочу любить.

Уже глубокая ночь. Мой верный пес дремлет в моих ногах и видит свои щенячьи сны. Взять собаку было самым спонтанным поступком за всю мою жизнь. Не знаю, зачем люди заводят псов, я завел лишь от страха к темноте. Последние лет 10 моя психика была расшатана до предела, я слышал голоса в темноте, видел очертания лиц и даже порой странные силуэты. Мои родные не знали об этой проблеме и всячески подливали масла в огонь. Как-то раз, оставшись в гостях у моей бабушки, я услышал шокирующую историю. Бабушка рассказала, что утром, когда она зашла в комнату, где я спал, она увидела стоящую рядом девушку. Она была очень высокая и худая. Лицо ее оттеняла тень, но можно было отличить, что она брюнетка. Девушка склонилась надо мной, будто хотела поцеловать, но увидев мою бабушку, растворилась в окне. Помню, в то утро, меня пробрала дикая дрожь, так как по рассказам бабушки я отчетливо представлял, кто это мог быть. Точнее я знал кто это. Но как об этом могла узнать бабушка? Дело в том, что все детство я провел в каких-то жутких антицерковных условиях.

Меня с младенчества таскали по бабкам-гадалкам и те пророчили мне скорую смерть. Надо мной постоянно шаманили, отливали горячий воск над головой, в котором после виделись застывшие силуэты страхов, которые я видел во снах. Меня всегда что-то мучило и мерещилось. В один прекрасный день мой отец взял ситуацию под свой контроль и отвел меня в церковь. Там он поставил меня, напротив какой-то огромной иконы и перекрестился.

-Целуй!

-Кого?

-Икону целуй.
Он склонился над иконой и приложился к ее стеклу лбом, после чего дотронулся до нее губами и перекрестился

- Вот так.

Для меня это было откровением и, не совсем осознавая, что делаю, я повторил те же самые действия, что и мой отец.

-Все эти заговоры ерунда – сказал он, когда мы вышли из храма – они только испортят тебя. Это мать дура, верит всему.

Я никого и никогда не слушал так внимательно как отца. Столько уважения и интереса я не испытывал ни к кому. Сейчас мне кажется, что отец был очень одинок. Ведь только со мной он говорил столько безумных вещей.

В тот же день он купил мне и нательный крестик. Я, почему-то очень гордился этой покупкой, но не совсем понимал смысла в этом странном украшении. Пока мы походили к дому, отец рассказал мне историю об Иисусе Христе и Иуде. Я вцепился в его руку и заплакал. Так он открыл мне Бога.

Пес проснулся и жалобно заскулил – его раздражал свет от люстры.

Все, все спим – прошептал я ему и погасил свет.

Едва коснувшись подушки, я стал засыпать. «Господи, освободи мою голову от кошмаров» - мелькнуло в моей голове за миг до того, как я упал в пропасть.

Моим желаниям не суждено было сбыться. Последние мысли переплелись с кошмарами и образовали жуткие сны. Я видел большой дом, ближайших родственников и друзей. Они что-то говорили мне, гладили по голове, просили остаться с ними, но все тщетно. Как бы я не хотел остаться, что-то выталкивало меня. «Еще не время» - прозвучал голос из ниоткуда. Меня отбросило ударной волной и сквозь сон я почувствовал острую боль в затылке. Должно быть, ударился головой о стену. Внезапно я услышал какой-то до боли знакомый звук, но никак не мог различить его. Звук становился все ярче и громче и наконец, он совсем вырвал меня из сна. В полудреме я пытался понять, что конкретно происходит. Наконец мой разум пришел в себя – это звонил телефон. Осознавая, что определить номер я не смогу в любом случае, я с закрытыми глазами решился ответить на этот звонок.

-Алло, кто это?

-Ванечка, милый, выйди, пожалуйста, я так хочу тебя видеть!

Я не соображал вовсе. Кто хотел меня видеть, зачем и для чего? Одно было ясно – голос в трубке принадлежал девушке.

-Ванюш, ты спишь? Мой хороший, прости меня за столь ранний звонок. Уже 8 часов утра, пора просыпаться. Я возле твоего дома. Котенок, я прошу, выйди ко мне.

Меня словно ударило молнией. Как я мог не различить этот голос! Теперь я был уверен – звонила София. С ней у меня был самый странный и самый необычный роман. Знали друг друга мы уже два года, и за это время я пережил столько эмоций, что не смогу описать и малой толики всего. Я помню только цифру 32. Ровно 32 раза я говорил ей «прощай». Сначала несмело и только по смс. Я никогда не смог бы сказать подобных вещей глядя прямо в глаза. Но начиная с 11го раза, я осмелел, и она слышала это ежечасно. Сначала она плакала, потом раза с 23 она просто забавляла нас виски. Она затаскивала меня в бар, и я, уже опьяненный одним тем, что она рядом, выпивал еще и крепкого вискаря. После этого нам так сносило крышу, что мы рвали друг на друге одежду. Посетители сходили с ума от наших всепоглощающих взглядов и поцелуев. После, она затаскивала меня в женский туалет. Именно она и именно затаскивала. Со всей силой, желанием и опьяненным состоянием. Она срывала с меня все, до последнего клочка любой материи, ее никогда невозможно было остановить, и я никогда не хотел этого делать. Наша постель и наша любовь были одним целым и несокрушимым. Казалось, что не существует одного без другого. Так вот раза с 29 мы бросили пить виски, в принципе, мы вообще бросили пить, и ее после каждого ухода стало прорывать на смех. Она уже не плакала, не могла ли, или я просто ей надоел своими уходами, но она смеялась. Истерически и больно. Глаза ее потухали, и мое сердце затухало тоже. Мы должно быть одно целое. Она единственная женщина, которую я так сильно ненавижу и люблю.

-Малыш, я сплю. Что произошло?

-Ванюш, пожалуйста, выйди. Я жду тебя.

-Подожди у подъезда. Выхожу.

Софи. Моя Софи. К ней, как к некому другому, я готов был лететь хоть на край света. Ей, как никакой другой девушке доставалась от меня вся подноготная. Мне так сильно хотелось ее увидеть, что я даже пренебрег душем. Почистив наспех зубы и обильно разлив ее любимый одеколон по собственным венам, я пулей спустился в свой двор.

Она сидела напротив моих дверей, на лавочке и жадно выглядывала мой силуэт. Стоило, мне только появится в дверях, как она вспорхнула, словно бабочка и подлетела ко мне и повисла на моей шее.

-Что произошло? Что с тобой? Что случилось?

Не сказав ни слова, она припала к моим губам. Казалось, что ее кожа покрыта коркой льда, язык обжигал мои губы холодным огнем. Я прижал ее, что было силы, и старался отдать все тепло, что только могло накопиться во мне за всю эту ночь. Отстранившись от поцелуя, я повторил вопрос:

-Ну что произошло? Девочка моя.

Она игриво взглянула на меня и вцепилась в мою шею.

Тема поцелуев всегда жутко смущала меня, мне казалось, что за все годы, что мы целовались, первым всегда отстранялся я. Мне казалось, что это обижает ее, но в глубине души я надеялся, что она этого даже не замечает. Я всегда боялся потерять тот момент, когда я смогу оторваться от нее. Боялся попасть в такой плен, когда отрывать придется самого меня.

Ее губы плавно перешли к мочке моего уха, и она прошептала:

-Все хорошо, дурной, я просто соскучилась. Тебя слишком долго не было рядом.

Мы решили прогуляться по городу, погода не была настроена радушно, но именно сегодня нам было все равно. Я крепко держал Софию за руку, переплетая пальцы в запутавшийся клубок ниток, и вел ее по узкой дорожке асфальта. Она по обыкновению закрывала глаза, называя это высшей степенью доверия, и прижималась ко мне. Я осторожно обходил с ней любую неровность и на собственный страх, и риск тоже прикрывал глаза. Для нее каждый такой момент был очень ценным, нас всегда тянуло на безумство. Однажды, в пору сильного ливня, мы сняли свои ботинки и гуляли целый день босиком. Промокшие до нитки и счастливые, мы сушили одежду уже поздним вечером, в забегаловке возле дома.

-Ты не боишься так идти со мной?

-Нет – ответила она, не открывая глаз – ты же рядом.

-Что все-таки произошло?

-Ничего. Ты ведь любишь, когда к тебе приходят. Ты ждал меня и я пришла.

Рядом проносились машины, пролетали люди, дни, минуты, мысли, обрывки слов и полуфраз. Казалось, что нас ненавидит целый мир. Мир не любит счастливых, он не терпит чужого счастья. Я никогда не видел более мягкого и доброго взгляда прохожего, в момент, когда Софи плакала на моем плече и кричала «останься». И никогда я не видел более злого и ненавистного взгляда и изгиба губ, в тот момент, когда я целовал ее. Люди добродетельны, я верю в их светлое сердце. Но чужое счастье искушает их в разы лучше, чем любой демон. Возможно, наше счастье и было этим демоном.

-Может, сходим куда-нибудь? – начал я

-Куда ты хочешь? К тебе? – она подмигнула мне и прикусила губу.

-Нет, не ко мне. Туда, где много народа. Кафе, кино, театр, парк. Куда?

-Трусишка. Тогда в кино, чур, места выбираю я.

Она сжала мою руку сильнее и рванула в другую сторону, ближайший кинозал был в паре метров от нашего местонахождения.

-На любой, в ближайший сеанс – протороторила она в кассу

-Девушка, конкретнее. На какой фильм?

Голос кассирши был омерзителен, как и она сама. Видимо не привыкшая к такому выбору фильма, она желала всей душой придраться к двум парам счастливых глаз.

-На любой, в ближайший сеанс – повторила Софи на более угрожающем тоне, – на любой и быстрее, пожалуйста…

Проговаривая последнюю фразу, ее рука скользнула по моему бедру наверх и ущипнула мой живот. Меня согнуло пополам, в глазах заискрились звезды и я схватил ее руку, отстранив от своего тела.

-Ах, да. На последний ряд, будьте добры.

Стоит ли описывать лицо злобной кассирши, которая собрав волю в кулак распечатала нам два билета. Кинув вместе с билетами сдачу, она повесила на свое окно «перерыв на 15 минут» и ушла в неизвестном направлении.

-На что хоть мы идем?

-Тебе не все равно, дурачок? – она толкнула меня в кресло и встала на колени – что ты хотел бы? Посмотреть.

Мне сперло дыхание, и я испугано оглянулся. Зал был совершенно пуст, дверь захлопнули. В ту же секунду погас свет, заискрился экран, и по ушам ударила реклама кока-колы. Я схватил Софию за плечи и нежно похлопал ее по щекам.

-Успокойся! Ты что с ума сходишь? Мы в кинотеатре!

Она протянула руку к моей ширинке и со всей силы надавила на нее. Ее пальцы поймали бегунок молнии и медленно потащили его вниз. Я был не то что обезоружен, я был убит. Последнее, что я мог сделать, это спуститься с кресла и повалить ее на спину. Ее бедра ловко обхватили мои и я, наконец, разглядел во что она была одета. Ее тело нежно обволакивало фиолетовое платье, в вырезе показалось черное белье. Я приподнял подол ее платья и к своему удивлению обнаружил колготки. Из моей головы совсем вылетели погодные условия в осеннюю пору, а тело мое горело так, что было явное ощущение яркого лета. Я резко рванул колготки вниз, за черной материей показались долгожданные, постепенно оголяющиеся кусочки любимого тела. Колготки полетели в сторону первого ряда, Софи сорвала с себя платье, я запустил руку в ее белье. Она схватила мою шею и прижала к своим губам. Послышался первый и самый нежный стон, у меня помутнел рассудок. Я приподнял голову – никого. Опустившись к ней, я видел лишь огненный зрачок и циферблат губ с языком вместо стрелки. Она жадно облизывала свои губы и испепеляла меня. Наконец, когда ей наскучило такое положение, она дернула меня за ухо и прошептала «войди». Мои джинсы, словно сами слетели с ног, и я незамедлительно исполнил ее желание. Софи начала стонать громче, ее ногти впились в мою спину, я почувствовал, как горит ее тело изнутри. Я несмело поцеловал ее в губы. Она говорила, что не любит целоваться во время секса, но я всегда забывал эту мелочь, и сам не знаю почему, целовал ее. Когда я вспоминал об этом, мне казалось, что она злиться, и я сам начинал ругать себя. Что она испытывала на самом деле в такие моменты для меня загадка. Я никогда не спрашивал ее об этом и не хотел этого знать. Я приподнял голову еще раз и увидел, что зал пополнился. Зрители вылетели из моей головы мгновенно. Я целиком и полностью растворился в Софи. Я закрыл глаза и лишь усилил темп. Темнота. Пропасть. Я погиб.

-Да, этот фильм не так плох, как казалось – усмехнулась София, выходя из зала.

Я, заметив, что моя рубашка перекошена и застегнула совершенно нелепо, расстегнул ее и начал застегивать вновь.

-Ты хочешь лишиться рубашки? – она посмотрела мне прямо в глаза и облизнула губы – что ты делаешь?

-Просто застегиваю. Остынь, умоляю. Идем скорее отсюда, пока нас не затащило на еще один киносеанс.

Приобняв ее за талию, мы вышли из кинотеатра. Холодный воздух поцеловал мою горячую кожу, и я облегченно вздохнул. Наши отношения были водородной бомбой. Вот и сейчас – нас подорвали.

-Ты всегда так смущаешься, когда мы становимся близки. Как ни в какой другой ситуации. Даже взгляд меняется – она взяла меня за запястье – и пульс. Я обожаю, когда твое сердцебиение зашкаливает, это лучше любого экстаза.

Дул ужасный, пронизывающий ветер, деревья склонялись к нашим ногам, облака в два счета пролетали над головами. Было безлюдно и очень тихо. Я смущенный таким замечанием, пытался придумать оригинальный ответ. Когда задевают по живому или дело доходит до истины, самый лучший способ отшутиться. Меня опередили – продолжала Софи.

-Ну что ты? Мне нравится смущать тебя. Ты всегда такой сильный и недоступный. Лишь когда моя одежда падает к твоим ногам ты готов покориться мне. Это приятно, чертовски. Тебе хочется чего-нибудь?

-Хочу.

-Чего, например?

-Хочу поменяться местами.

-В смысле? Ты будешь сверху? – она засмеялась.

-Не совсем. Я хочу, чтобы ты изменила меня. Возьми надо мной опеку. Наши отношения трещат по швам от того, что я вечно «насилую» тебя, меняю, воспитываю. Я не хочу. Даже если это у меня выходит – я остаюсь на месте. Я хочу, чтобы ты взяла надо мной шефство. Хочу, чтобы отдавала хладнокровные приказы, чтобы лепила из меня идеал.

-Ты и есть идеал, малыш

-Нет. Я хочу стать идеалом во всем, до каждой мелочи. От внешности, до ревности к тебе, от того завтракаю я или нет, до того во сколько я должен засыпать. От количества моих друзей на facebook и мобильных номеров, до фраз, которыми я должен говорить. Ты должна составлять мою библиотеку, мой рацион, мои мысли, даже мою религию. Если ты не сделаешь этого, мы расстанемся.

-А, теперь я поняла. У тебя крыша поехала. Хочешь, может массаж? Кофе? На тебя пагубно влияют фильмы.

Я одернул ее руку и схватил за плечи:

-Я не шучу. В тебе есть сила, я вижу и чувствую ее. Я хочу, чтобы эта сила была моей. Хочешь, называй это игрой в дочки-матери, хочешь, будь госпожой над своим рабом, но сделай это!

-Ну, так бы и начал сразу! Казанова, тебе скучно в постели? Поиграть захотелось? Охох, мальчик решил не краснеть во время...

Она не успела договорить – ее рот захлопнула моя ладонь

-Я повторяю тебе еще раз, я говорю не о постели. Я говорю о моей жизни. За мной никто не следит, я скатился. Хочу силы, власти, слежки, указаний и заданий. Мне плохо без этого, понимаешь? Неужели тебе не хотелось бы покуражить? Прошу, давай попробуем?

Ты очень странный - она поцеловала мою ладонь – я подумаю, и скажу. И ты тоже подумай. Я люблю тебя.

Когда я пришел домой был глубокий вечер. Обессиленный и уставший я лег на диван. В голове перемешалось все, что только было сегодня, и я невольно поморщился. Должно было что-то произойти, что оторвало бы меня с места. Расстаться с Софией? Наверное, я бы не смог. Это требовало слишком много сил. И смысла в этом я никак не мог найти. «Та самая жизнь», спряталась под моими ногами и никак не хотела показываться. Я жил не правильно, не так как стоило бы, но как должно было быть? Чего вообще мне хотелось? Я вечно твердил Софи, что не люблю ее. Но никого и никогда не заревновал за эти два года. Никого не желал так сильно, как ее. Значит, это было не так просто? Что это было? Я требовал от нее много, очень много, и всегда считал ее маленькой и беззащитной, но однажды я стал невольным слушателем ее ссоры с собственной мамы. Ее ожесточенность и постановка фраз поразили меня, я словно увидел другого человека и полюбил ее вновь. В ту ночь мне страшно было даже просто прикоснуться к ней, хотелось слушать ее. Слушать хотелось и сейчас. Рука потянулась за телефоном, но я пересилил себя. Моя гордость не позволяла слышать ее так часто, как хотелось бы. Я с удовольствием напился бы с ней в хлам и слушал ее, говорил бы ей. Ее голос – мое лекарство на этот день. Иногда мне хотелось, чтобы она вырвала мое сердце, разорвала мою грудную клетку. Я хотел получить от нее тяжелый и несмываемый шрам. Не физически конечно, духовно. Я врастал в ее плоть и хотел бежать. Сможет ли она управлять мной и зачем ей это? Мужчина должен быть сильным и властным? В один вечер, когда мне безумно не хотелось ее отпускать, мы гуляли под полной луной. Я в шутку, решив блеснуть перед ней, по-волчьи завыл на луну, от чего, как мне показалось, я даже осунулся и ощетинился. Появился оскал, глаза загорелись и задрожали губы. Она рассмеялась и стала называть меня «волчонком». Я привык ко многим называниям от Ванятки до котика, и так безразлично относился ко всему, что можно было придумывать, что угодно, но она, сама того не подозревая, придумала новшество. Так никто и никогда не называл меня. Про себя я дал слово, что и после нее, никто не посмеет меня так назвать. Никто. Никогда.

Меня стало клонить в сон. Из кухни, сытый и довольный, прибежал мой верный пес. Он заскулил, просясь на кровать, и я, удерживая его одной рукой, приподнял к себе. Тот устроился у моих ног и задремал. Не впадая в дальнейшие рассуждения, не снимая одежды, и не погасив свет, я закрыл глаза. «Здравствуйте, кошмары» - подумал я про себя и уснул.

На столе завибрировал телефон, на экране замелькали сообщения isq – «Ты спишь? Я хочу поговорить. Ответь. Это я, Женя. Ответь мне, как только прочтешь это сообщение. Срочно!»

Мой пес приподнял голову на дребезжание, но увидев, что я продолжаю мирно спать, лег обратно. Поднявшись чуть выше ко мне, он лизнул мою ладонь и улегся на нее словно на подушку. Почувствовав его сквозь сон, я лишь сильнее прижал его к себе.

-Спи, спи, маленький. Спи – пробормотал я, а возможно лишь просто подумал об этом во сне.

Я проснулся посреди ночи – стало душно и пересохло во рту. Пес мирно спал в ногах, завалившись на бок и тихо посапывая. Я погладил его по голове и поднялся с постели. На ощупь я пытался найти одежду, желания спать дальше не было. Я взял со стола телефон и увидел пришедшие сообщения. Женя. Она была приятным воспоминанием из прошлого – не больше. Познакомились мы на дне рождении моей бывшей девушки, она была ее лучшая подруга. Пока наши отношения трещали по швам, Женя всячески обхаживала меня. Мы много разговаривали по душам и спустя некоторое время даже сроднились. Однажды, она попросила меня приехать к ней, ссылаясь на плохое самочувствие. Испугавшись, что что-то реально произошло, я побежал к ней. У меня остановилось сердце, когда на мой стук в дверь никто не ответил. Я колотил ее ногами, вдавливал дверной звонок до треска в пальцах. Через 15 минут дверь распахнулась, на пороге стояла живая и здоровая Женя. Было лишь одно но – она была абсолютно голая. Она кинулась мне на шею, со слезами на глазах и умоляла остаться с ней. И я остался. На полгода. Нас ничего не могло разлучить, я слишком любил эту девушку и прощал ей каждую оплошность, но предав, я был предан и сам. Как-то раз мы поссорились, и я ушел из дома. Меня не было около недели, я много пил, почти ничего не ел и не спал. Я не мог быть без нее, это было моим наркотиком. Она стала моим смыслом в жизни, моей музой, моей женой и любовницей. Всем чем только могла стать. Она была моим ангелом, моим бесом, моими сновидениями, моим воздухом и моими легкими. Лучше бы я никогда не возвращался в тот вечер. Ключи тихо врезались в замок, дверь распахнулась перед моими глазами. Я вошел в квартиру, вдыхая такой родной и знакомый аромат ее духов, и тут же насторожился – на фоне ее аромата был другой, совершенно чужой и незнакомый мне. Это был мужской одеколон. Наконец я заметил и пару чужих ботинок и чужое пальто на вешалке, и ее чулки, выглядывающие из спальни. В следующую минуту ко мне вернулся слух. Я даже разобрал голоса – это была, несомненно, она и кто бы вы думали? Мой лучший друг.

В моей жизни было очень мало хороших и верных друзей, даже пальцев на руке будет слишком много, чтобы пересчитать их. Но в тот вечер мой мир перевернулся. Я молча вышел из квартиры, не забрав ни одной вещи. Я просто не мог этого сделать, мне казалось, что его одеколон пропитал каждую пару обуви, брюк, джинс, футболок, книг, статуэток, пропитал банку с кофе, магнитики на холодильнике, вчерашний бутерброд, нашу общую с Женей фотографию и мою душу. В моем сердце была дымка этого аромата, мне было больно дышать. Мне понадобился год, чтобы забыть этот запах.

То, что она написала, обрадовало и потешило мою гордость, но к чему это? И почему срочно? Моим ответом было лишь два слова «Ответил. Прощай». Что могло произойти? Если она писала, то была в полном порядке, если случилось бы что-то ужасное, то она сразу написала бы об этом, а не играла в игры. Добавить в список игнора я ее не смог – любопытство душило мою шкуру, на секунду мне даже показалось, что я соскучился.

-Ты больной? Сейчас 5 часов утра! Я хочу спать! – Володька закрыл глаза и накрылся одеялом

-Нет, нет, нет, ну не спи! Мне нужно с кем-то поговорить! Ты же согласился, а я обещал поговорить с тобой в Skype.

-Ты не друг мне больше! Что произошло?

Володька привстал с постели и двинулся на кухню. Телефон в его руке дрожал, из-за чего изображение смазывалось, и ничего нельзя было разобрать. Наконец я разглядел его кухню и кружку кофе.

-Знаешь, я последовал твоему совету.

-Какому? – он сделал первый глоток и растянулся в довольной улыбке.

-Идти за той, которая нравится.

-И как? Успешно?

-О, да. Это было в метро. Я стоял в очереди за бесплатной газетой и рассуждал, зачем все ноют о вырубке леса и создают разные био-пакеты, если начать нужно с бесплатных газет? Каждый день они уносят жизни зеленых великанов! Я разозлился не на шутку, как вдруг – она. В шляпке, черное пальто, глаза горят, а в руках огромный чемодан. Мы разминулись у эскалатора, очередь за глупыми газетами была огромная! Схватив газету, я побежал вниз по эскалатору, ты знаешь, я никогда не бегаю по этим ступенькам, но она была уже далеко.

-Потрясающе. Не добежал скорей всего да?

-Добежал! Догнал ее! И в один вагон зашел. И был близко-близко. В паре сантиметров.

-И? Потом ты проснулся?

-Нет. Ты дашь договорить? Она взялась за поручень, я пристроился рядом. Наши руки были на одном поручне, друг за другом!

-Ближе к делу!

-Кольцо. На безымянном пальце. У нее было кольцо! Позже я разглядел и мужа – он стоял рядом и держал второй чемодан.

-Вот же дьявол – Володька чуть не захлебнулся кофе и захохотал.

-Ну, вот совсем не смешно!

-Ты неисправим! За это я тебя и люблю.

На экране замелькал значок isq – должно быть вернулась Женя и хотела продолжить разговор. Я попрощался с моим психологом и перескочил на другой экран. Ах, нет, всего лишь спам. На лбу проступили капельки холодного пота, стало не по себе. Прошлое хуже любой заразы, бьет по самым слабым местам. «Как хорошо, что ты есть у меня» - подумал я о Софии.

В душе был, какой-то остаток, словно кофейная гуща на дне кружки, черный, липкий и холодный плевок. Люди пробегали мимо меня, не замечая и не обращая никакого внимания. Даже если бы я вспорол вены и вышел окровавленный на улицу никто бы и не глянул на меня и не предложил помощи.

Нет ничего лучше, чем раннее утро. Именно утром я полон сил и бодрости, готов к невероятным поступкам, могу свернуть горы. Нет, конечно же, бывают и такие дни, когда я сплю на ходу и ничего не хочу делать, но сегодня, именно этим утром, я готов был делать все, что только понадобиться. Летать, прыгать, сходить с ума, попадать в книги рекордов и петь песни. Последним, кстати, я увлекаюсь, как и все – чаще в одиночестве. Пою во все горло, порой даже падаю на колени от избытка эмоций. В это утро я совершил самую страшную ошибку – позвонил невовремя. Решив, что сейчас самый момент и я полон радости, чтобы делится с ней я набрал нужный мне номер. Ответила мама, таким же бодрым и радостным возгласом. Звонить по утрам особенно приятно, становится спокойно и уютно на душе, но получать информацию, от которой сжимается все было не по себе. Мама говорила об отце. Он уже года 4 как был воцерковлен, его образ жизни поражал и зажигал меня, на многие месяцы вперед. Виделись мы очень редко, раз в год, порой даже в два года, но эта одна встреча, один такой разговор согревали мою душу, словно святой елей, касались моего лба своим благоговением. Я горел годами, ходил в церковь, пытался соблюдать пост и правильно читать молитвы, в этом мне виделся смысл, этим я даже жил какое-то время. Хочу добавить, что отца занесло в церковь, конечно же, не на пустом месте. От него ушла мама. Для него это был удар, он тяжело воспринимал это все и пытался как-то стоять на ногах. Правда, после развода, мама говорила, что отца тянуло в церковь всю жизнь. Сколько она помнит с ним отношения. Почему его тянуло туда – загадка. Возможно, потому, что он слишком рано лишился своей матери. Та покинула их в его 17 лет. Мне был всего год, но я отдаленно припоминаю ее образ. Одни говорят, что она покончила с собой – выпила стакан уксуса, другие – что ей помогли, точнее, помог ее муж. Во всяком случае, рассказы о ней были большей частью положительные, нежели отрицательные. Последнее воспоминание я получил от мамы, не самое лестное. Как-то раз мы гостили у бабушки – пришли попариться в бане. Я в этом, конечно же, участия в свой год не принимал, но когда мама вернулась из бани, оставив меня одного, то услышала дикий плач. Это рыдал я, то ли от страха, то ли от голода, но в довесок ко всему я был накрыт черным платком, рядом сидела бабушка, в кресле напротив-отец. Аргументировалось это тем, что я испугался бабушкиного лица, маму такой ответ не устроил и со страшным скандалом мы покинули ее дом. После смерти бабушки отца потянуло в церковь с дикой силой – он видел жуткие сны, был очень восприимчив к книгам и фильмам, был случай, когда после прочтения «Божественной комедии» он не мог уснуть неделю, понятное дело, что теперь он чувствовал себя словно рыба в воде.

Диалог с матерью поверг меня в апофеоз – я не ожидал такого поворота событий.

-Твой отец собирается венчаться – еле слышно проговорила она.

-Как венчаться? На ком?

-На женщине с двумя детьми, больше ничего не знаю.

-А откуда узнала? Я ему не звонил месяца два, если не больше – тут меня кольнула совесть, и я торжественно пообещал позвонить ему на днях.

-Бабушка сказала, он к ней приходил. Еще его из церкви выгнали, запретили служить, он там с новым батюшкой поссорился, указывал ему что-то, тот его и выгнал.

После этой фразы мир мой рухнул, разбился на миллион осколков, и все они влетели в мое сердце. Дышать стало невозможно, а жить – нежелательно. Мы проговорили с мамой еще минут 15, и я повесил трубку. Мне стало страшно от того, насколько мне все равно на его венчание и насколько сильно я убит тем, что его выгнали. Выгнали из церкви! Мне было сложно решить, кто он теперь – герой или подлец? Апостол или Иуда? Руки затряслись, пересохло во рту. Я ощутил сладковатый привкус свободы от оков – отец вне церкви, могу жить, как хочется! И в ту же минуту дикую боль. Мой отец не священник – я ошибся, он самый простой мужчина, но как мне хочется его причислить к лику! Кажется, я плакал. Во мне убили все, что только могло быть. Хотелось забиться в угол и молчать, ничего не делать, не думать даже. Позвонить ему сейчас – невозможно. Мой голос задрожал бы, как расстроенная струна гитары. «Не его жалеть нужно, а деток этих!» - вспомнились мне слова матери из этого разговора. Деток? А как же я? Черт возьми, а ты помнишь обо мне?! Я со всей силы ударил кулаком в стену, пальцы свело, костяшки раскраснелись, на отдельных была видна кровь. Я надавил на кожу, чтобы вышел весь остаток крови и слизал ее. Мой мир вылетал из моего сердца и собирался воедино вновь, но не так как раньше. «Не представляю что делать, не представляю…» - проносилось в голове. «Позвонить и точка! На днях. Позвонить. И точка. На днях. Позвонить».

Гл. 2

Ко мне подбежал незнакомый парень, который мелькнув между кулис, со всей силы ударил меня по плечу:

-Ну, ты сила, брат! Хорошо придумал! Твои стихи на ура пошли, спас положение! Обращайся, ежели что, в долгу теперь!

Он тут же скрылся в толпе, и я толком ничего не успел ответить. Весь балаган был в моем маленьком и скрытом бенефисе – я помог одному знакомому провести праздник в институте. Им не хватало свежих номеров, подходящих под студенческую тему и я, в одну долгую и изнурительную ночь, написал целый трактат стихотворных произведений на тему студенчества. На деле стишки пошли на ура – публика ликовала, преподаватели были в восторге. Мне было не по себе слышать свои произведения со сцены, и волна гордости повергла меня в пучину. Блаженство должно было растянуться часа на два, не меньше, причем один час – полностью составленный мной. Мои стихи читали, пели, проглатывали, под них смеялись и плакали, восторгались и веселились, я был кумиром для всех, пока не услышал одну фразу:

-Хромает поэзия то, очень. Зачем мы вообще сюда пришли? Послушать рифмованные тексты? Я не могу более этого слышать, дайте мне томик Рыжего или я застрелюсь, отвечаю, застрелюсь!

-Сейчас будет выступать моя племянница, потерпи – отвечал даме в зеленом пиджаке стоявший рядом парень – это не поэтический вечер, не стоит критиковать все, что только услышишь.

Я был сражен наповал. Мои стихи рифмованные тексты?! В моей голове просто вскипела буря, которую через мгновение накрыла волна нового наслаждения – скорее всего это были поэты нового времени, их критику было бы приятно слышать, даже столь не лестную. Поспешно пробравшись сквозь толпу, я смело подошел к ним.

-Простите, я услышал... о стихотворениях…извините еще раз,…но все так безнадежно?

Дама сверкнула глазами и медленно рассмотрела меня со всех сторон, приняв меня за сумасшедшего, она натянуто улыбнулась и тут же вступила в диалог:

-Я не считаю этот бред поэзией. Я не позволяла себе писать такого и в подростковом возрасте, но мне ли судить? Фигня скучная, я не фанат такой бредятины.

Стоявший парень зарделся краской, будто смущаясь за спутницу, и протянул руку:

-Позвольте представиться для начала, меня зовут Игнат. Я не стал бы так жестоко разбирать эти стихотворения, для данного «спектакля» они очень сносны. Вы так живо интересуетесь поэзией?

-Не могу дать вам точного ответа на данный вопрос – ответил я, пожав его руку – просто я являюсь автором этих стихов.

На лице у дамы появилась сатирическая улыбка, и она протянула ко мне руку:

-Светлана – представилась она – что ж, может, я чего-то не понимаю в таком жанре, не обижайся на меня, пожалуйста, ok? Я просто высказываю свою критику, нас учили так, раздаривать комплименты я не умею.

-Нет, нет, что вы – затороторил я от волнения и прильнул к ее руке губами – я не обижаюсь, я очень сносен к критике, да что там, я фанат критики!

-Тогда позвольте пригласить вас на наш поэтический вечер, через две недели – он протянул мне визитку с электронным ящиком – через него мы свяжемся, а теперь нам пора уходить. Рад был познакомиться, надеюсь, что на чтении стихов вы представитесь нам – он сделал паузу – в другом жанре стихосочинения.

Дама попрощалась в ответ, кивнув головой, и схватив своего спутника, под руку вышла из зала. Я не мог оставаться более не секунды и вышел за ними, держа между нами такое расстояние, чтобы не столкнуться вновь. В голове моей звенело и рдело что-то новое. Это новое должно было упасть на мою голову совсем скоро. «Не обижайся на меня» - вертелось в голове, а не обижаюсь ли я? Да и что мне прочесть на этом чтении? Завернувшись в пальто, я поспешил домой, голова не работала вовсе, да и думать в чужом месте не представлялось возможным.

Едва переступив порог дома, я тут же включил ноутбук. На экране замелькали программы, сообщения почты, вирусы и рекламки. Пес со всей прыти плюхнулся мне в ноги и захрапел. От его щенячьего живота повеяло теплом, я согрелся и порадовался, что у меня есть крыша над головой. Нигде я не ощущал себя так уютно, как в своем доме, где все было таким привычным и родным для меня. Загорелась иконка isq – ответила Женя.

-Я бы хотела с тобой встретится…

Я, увидев, что она онлайн, с нетерпением набрал следующее сообщение:

-Не вижу больше смысла, прощай.

-Мы все равно увидимся, зачем ты бежишь от меня? Ты не станешь счастливым без меня, не станешь и ты знаешь это мой мальчик. До скорой встречи, мой дорогой. Крепко целую твои, такие любимые мной, губы.

Значок ее онлайна погас, и сердце мое забилось чаще. К дьяволу всю эту затею, хватит! Пару кликов мышки и Женя попала в список игнора. Никаких встреч, никаких свиданий, диалогов и общения! Нет. И никогда.

Хотя, что вообще это за слово такое «никогда»? Для меня «никогда» - это сейчас. Да для всех, я думаю, слово никогда это мгновение, нелепость, то, что происходит сейчас, то чего мы хотим или не хотим именно сейчас, то, что нужно говорить или делать сейчас! Повсюду это сейчас. Никогда. Да разве смею я ручаться за долгое «никогда»? «Никогда» не существует в будущем, его там нет. Может «никогда» не существует вовсе? Может и «сейчас» нет? Что же тогда есть? И каков смысл говорить, кричать, писать или просто думать, что мы что-то никогда не сделаем или не скажем? Не оденем, не съедим, не расскажем? Сейчас – да! А завтра? Для завтра «никогда» не существует. Для уверенности в будущем мне легче использовать «прощай». Я никогда не увижу тебя – прощай. Прощай – будущее. Сейчас вы еще вместе, вы говорите, вы существуете, а вот «завтра» после «прощай» может не наступить. А ведь для блага человечества я бы и вовсе вырвал эти два слова из лексикона людей, но проще бы мне было не материться, чем не говорить «никогда» и не прощаться.

От раздумий меня вырвал телефонный звонок от Софии, у меня совершенно вылетело из головы, что я обещал позвонить.

-Ванюш, привет. Ты молчишь, мне страшно очень, где ты?

-Дома я дома! Где мне быть еще? Ты в собаку поводыря поиграть хочешь?

-Нет, нет, конечно же, извини что потревожила, я просто очень беспокоюсь,…как все прошло?

-Замечательно, на ура. Мне расстелили ковровую дорожку и наградили овациями, домой меня несли толпы поклонников, и они до сих пор стоят под моим балконом.

-Ты все шутишь, да? Я рада если хорошо, ты устал, наверное, дико? Голоден? Приезжай ко мне, я ужин приготовила, я ждала тебя сегодня, но ты даже не написал мне…

Я не понимал, почему меня разбирала такая ненависть и почему раздражало каждое слово. Застыдившись своего грубого тона, я старался приласкаться, но каждая новая реплика опять жгла сердце. Я мысленно ругал и одергивал себя, но все зря. Разговор шел к скандалу, причем скандалу одного актера. София чувствовала мою злость, но привыкнув к необъяснимым вспышкам, проглатывала это все и не воспринимала всерьез.

-Когда же ты устанешь от меня и найдешь идеального, доброго и чуткого парня? – сказал я после долгой беседы, когда конфликт все же удалось избежать.

-Ты глупый, ты такой глупый. Ты и есть мой идеал, сколько повторять? Мне все равно веришь ты мне или нет, но тебе придется испытать на собственной шкуре то, что я с тобой навсегда – она повысила голос, переходя от шепота к крику - НАВСЕГДА! Понял?

Стараясь не показывать, как много значат для меня эти слова и как счастлив я их слышать, я ответил, что мне жутко хочется спать, и, подарив в качестве бонуса хорошую и добрую речь на ночь отключил разговор. Случалось со мной такое редко, лишь сильно напакостив, и осознавая, что могу всерьез ее потерять, я ласкал ее букетом слов. В такие минуты она таяла и прижималась ко мне. В следующие минуты уже заводился я, так как не очень любил, или боялся признаться что люблю, когда она ложилась на мое плечо, но не отталкивал ее. После букета нежных слов полагалась и близость. Пусть будет рядом настолько, насколько захочет. Поругаюсь в следующий раз, просто смущаясь перед толпой народа и не позволяя сцепить себя сильными цепями любви. Все же, как она терпит меня – думал я перед сном – все равно…я слишком устал. Пусть терпит…раз я идеален, - и с улыбкой на губах, измученный эмоциями за этот длинный день я заснул самым крепким и спокойным сном.

На следующее утро я не мог открыть и одного глаза. Сон поглощал и полностью сжирал меня, мне хотелось провалиться сквозь постель и ничего не делать. За окном неумолимо мело, по стеклу стучали хлопья снега, меня знобило. То самое чувство, когда холод безумен, тебя колотит даже под самым теплым одеялом, на лбу выступают капельки пота, но встать ты не можешь. Собрав волю в кулак, я рванул из-под одеяла и двинулся в ванну. От горячего душа ко мне вернулся рассудок, и уже за кофе я смог толком проанализировать все то, что происходило со мной последнее время. Был самый простой будний день, кажется среда, но никакие дела не лезли в голову. Я не собирался не на учебу, не «на чай» к Софии, не собирался даже влюбиться в метро. Телефон выжидающе лежал на краю стола, будто ждал чего-то, а мысли в моей голове хаотично сталкивались друг с другом, будто сломанный механизм тетриса. В глазах зарябило, остро кольнуло в сердце, решив, что нужно как-то выбираться из такого состояния, я вышел из дома, подставляя лицо мягким ударом снежной пыли. То состояние, что поглощало меня, не было понятно никому, даже мне. Я пытался вытолкать его из себя, старался отвлечься, но все напрасно. Меня использовали как свежий подорожник, к каждой животрепещущей ране меня ежечасно прикладывали сотни тысяч рук. Моя голова хранила секреты и проблемы миллионов людей, я настолько врос в эти проблемы, что напрочь забыл о своих собственных. Решив проблемы одних, от меня требовали, чтобы я решал проблемы другие, а если я их не решал и просто оставался дома, они обижались, сердились и удваивали списки. Поглотив и насытившись мной, они выплевывали меня на время и требовали, чтобы я шел к другим.

В глазах резко потемнело, я понял, что теряю равновесие. Чудом, упав на ближайшую лавочку, я осмотрелся и схватился за голову. Клокотало и кипело все, вокруг бегали счастливые люди, счастливые дети, даже счастливые бабушки, у всех них был свой личный мешок проблем и свой личный мешок счастья. От досады я почесал затылок и глубже зарылся в пальто. Для чего? Для чего это было все? Эти истерики, эти недомолвки, я уже несколько лет не мог никому угодить! Все боготворили меня, но есть ли плюсы в том, что мужчина – бог, кроме самого этого слова «бог»? Если тебя обожествляют, ты должен не то чтобы ходить по воде, или создавать из нее вино, ты должен создавать новые миры и земли, не жертвовать собственным ребром, а быть вовсе безреберным, ибо Женщине будет не по себе, если в твоей грудной клетке останется пару свободных ребер. Ты должен следовать Женским Заповедям, которые не известны им самим, но заставлять следовать твоим заповедям других, ни в коем случае не позволяется! Бог должен быть идеален, он должен исполнять, давать, сотворять. Он не может устать, не может заплакать. Воскресенье богу посвящать не обязательно, он должен сам сотворить 8 дней и превратив их в бесконечность приклоняться тем, кто называет его богом. Вы все еще хотите быть богом? Чтобы вас обоготворяли? Я – нет.

Ко мне подсела девушка, и поинтересовалась, нет ли у меня сигарет:

-Нет, я не курю. И Вам не советую.

-Можно с тобой познакомиться?

-Не люблю курящих девушек – ответил я и, встав со скамьи, побрел от нее прочь.

Никаких сил и желания на новое знакомство не было отродясь. «Эдакая дура!» - подумал я про себя и, решив не возвращаться к этому больше лишь ускорил шаг. Я проходил сотню людей, сотню построек. Миллионы снежинок залетали в мой рот, в мои ноздри, поволокой ложились на глаза, некоторые даже оседали и таяли на шее. Осознав, что погода не благоволит на пешие прогулки, я спустился в ближайшее метро, согреваясь всем нутром от его горячих стен. Заляпанные ступеньки метрополитена блестели, как ракушки на солнце, люди со всей силы давили по небольшим снеговым лужам, те разлетались грязными сороками и начинали вить свои гнезда на чужих брюках. Один рослый мужчина, со всей силы оттолкнув меня плечом, побежал вперед, окатив грязью всех, эти «все» недовольно замычали, и ускорили шаг, будто надеялись его догнать и отругать за такое поведение. Ожидание поезда казалось мне вечностью, я с грустью смотрел на ограничительные желтые линии, смотрел на записи «danger» и на толпы людей, которые с неистовой силой мечтали поскорее зайти в вагон. Поезд все не шел, или мне так казалось, рельсы меланхолично поблескивали, люди не улыбались, на моей душе скреблись кошки. У меня не осталось душевных средств на покупку душевного «Whiskas» и те, то ли от голода, то ли от наглости, шкрябали острыми и ядовитыми когтями по самому больному. В глазах снова потемнело, причем сильнее, чем прежде, было невозможно проморгаться. К горлу, почему-то подступил комок, глаза предательски заблестели. Память перебирала все самые последние и самые свежие «хорошие» новости, осознавая всю никчемность существования.

Мои ботинки переступили черту желтой ограничительной линии, не вызвав никакого подозрения у толпившегося народа.

В конце тоннеля заискрился свет, раздался гул поезда.

Еще шаг.

Никакого внимания к моей персоне, никаких возгласов «остановись» или «это того не стоит».

Шаг.

Кажется, я полз, полз и сам поезд, время остановилось, все замерло.

Сердце и разум смирились, я был готов ко всему, дыхание участилось, - в последний раз мне хотелось вдохнуть больше воздуха.

На счет три, на большее нет времени.

Раз – в глубине тоннеля стал отчетливо виден вагон поезда.

Два – звук стал четче, первый вагон залетел на платформу.

Три – я отчетливо вижу лицо шофера, неумолимое, не доброе не злое, никто все так же не видит меня, и лишь я один замечаю все. Кажется, по щекам бьют слезы, я кусаю губы и сжимаю пальцы.

Все!

Внезапно, мою кисть сильно сжимают, словно пассатижами, и со всей силы оттягивают назад. Я поскальзываюсь и отлетаю в другой угол, врезаясь в одну колону станции метро. Сверху на меня падает что-то тяжелое и очень холодное, оно шевелиться на мне, даже что-то говорит. Мое зрение предает меня, ощущение, что я уже мертв. По моим щекам словно бьют кирпичами, позже я понимаю, что это пощечины. Поднимая глаза я, наконец, различаю этот силуэт – та самая «дура» со скамейки. Она страшно балаболит, я не понимаю ни слова.

-Ладно, ладно не говори мне ничего! Хорошо!

-Что не говорить? Ты кто такая? Что тебе надо от меня?

-Все хорошо, слышишь, все очень хорошо! Ну, ты чего как маленький? – она заулыбалась и, поднявшись, подала мне руку – давай, давай, идем, отряхнем тебя. Тут наверху есть замечательное кафе, я угощаю. Ты лишь обещай мне все рассказать. Обещай мне все рассказать! Обещай!

Голос не поддается власти и я, с дикой хрипотой, пытаясь откашляться, говорю лишь одно – обещаю.

Моя сумасшедшая спутница резко подскакивает вверх и подает мне руку. Я с трудом встаю, чувствуя острую боль в плече после падения. Она крепко обхватывает мою руку и ведет прочь из этого места.

В моей голове разрывается сотня петард, я еле различаю звуки, которые доносятся до меня, и пытаюсь осознать – какого черта тут вообще происходит. Мое невезение плетется рядом, точнее ведет меня и не перестает говорить. Кажется, ее не смущает мое молчание, наоборот, она рада ему. Спустя некоторое время мы оказались в кафе, которое находилось напротив метро. Она со всей силы распахнула дверь, пропустив меня вперед.

-Садись сюда. Я сейчас приду. Умоляю тебя – не сбегай. Я везде тебя найду. Что ты будешь?

Решив, что отступать бессмысленно, я отвечаю, что не отказался бы от стакана воды, в горле дико пересохло, невозможно было даже вздохнуть.

-Хорошо. Жди. Я скоро буду.

Я отказывался соображать вовсе. Какая-то неизвестная мне фанатка, спасла мою жизнь, посмела изменить ход моих планов, можно сказать, испортила все! Своенравная, глупая, вездесущая и ненормальная особа. Сердце отдавало дикий ритм, даже слегка кололо. Я всеми силами старался понять, что я хотел совершить. Стало не по себе. Наконец, Она вернулась и села напротив меня.

-Так ты мне, наконец, расскажешь, что с тобой происходит? Или нет?

-Может, сначала ответишь кто ты вообще такая?

-Может, но лучше начать тебе.

Состояние страха и бессилия сменилось ненавистью и злобой. В этот момент к нам подбежал официант и с кувшином с водой и парой бокалов, поставив рядом небольшую тарелочку с кусочками лимона.

-Пожалуйста, ваш заказ. Что-нибудь еще?

-Пока все – ответила Она – если что, мы позовем.

Официант раскланялся и ушел. Она же взяла дольку лимона и бросила в стакан стоящий рядом со мной, туда же она опустила какую-то шипучую таблетку, которую она достала из своего кармана и налила воды.

-Выпей, станет легче. Я почти уверена, что твоя голова готова лопнуть. – Она сделала глоток – не бойся, не отравлено.

Я залпом выпил это снадобье, решив, что умирать, мне уже совершено не страшно.

-Меня зовут Иван – начал я – у меня небольшие трудности в жизни.

-Что за трудности такие, которые готовы лишить жизни? – она засмеялась - Неудачно влюбился, задолжал большую сумму?

-Нет, просто трудности. Мне наскучило жить, я приелся жизнью. Мне может наскучить все что угодно, вот я и решил покончить с этим. Я не собираюсь раскрываться, перед человеком, которого совсем не знаю.

-Успокойся – она положила свои руки поверх моих рук – я все объясню.

Ее движение, на удивление, придало мне сил и уверенности. Почувствовать тепло других рук, после того, как ты чуть не ушел из мира – блаженство. Я с интересом посмотрел на нее, стараясь изучить все, до мельчайших подробностей. Она была невысокой брюнеткой, с пышным каре. Волосы, явно непослушные, торчали маленькими антеннами и нежно обволакивали ее шею. Глаза, словно блюдца, бирюзового цвета, неотрывно смотрели на меня, пышные ресницы порой на долю секунды прикрывали их, словно занавес. Ее губы расплывались в доброй улыбке, причем верхняя была намного пышнее нижней. Она сидела, чуть наклонившись ко мне, и гладила мои руки. На ее плечах свободно висела желтая майка, а сверху нее, тенью ложился белый пиджак. На шее и ключице красовались небольшие, словно звездочки, родинки, пальцы, худые и вытянутые, отдавали холодным теплом, совершенно не зная ее, я доверился ей.

-Если тебе так важно, то зовут меня Аня. Я не желаю тебе ничего плохого, как ты мог заметить, и давно тебя знаю. Я та самая племянница Игната, если ты помнишь. Он пригласил тебя на чтение стихотворений. Я выступала тогда, и знаю, что вы познакомились. Я давно заприметила тебя, а когда узнала, что вы познакомились с Игнатом, решила и сама с тобой познакомится. До чтения стихов меня бы не хватило, да и ты мог не прийти. Вот я и нашла тебя, сама, хотя конечно и дядя помог. Как видишь, я совсем вовремя. Ты в порядке? У тебя участился пульс.

-Откуда ты знаешь про пульс?

-Я минут пять держу твои руки, и чувствую его. Ты не заметил?

Мне хотелось отдернуть руки, но то волшебство и ту силу, что через это прикосновение передавалось мне от нее, я пересилить не мог.

-Нет, все хорошо, просто, очень неожиданно, что ты его племянница. Я не очень хорошо помню тот вечер. Зачем ты ходишь за мной? У меня есть девушка, я вполне счастлив.

-О том, как ты счастлив, расскажи своей девушке. Я же ни в коем случае не претендую на ее роль, ты интересен мне с другой, более духовной стороны. Я хочу узнать тебя как человека, тем более, сейчас, на тебе и подавно висит должок.

-Я очень рад знакомству с тобой, Аня.

-Я тоже, Ваня, очень.

Мы просидели так несколько часов, казалось, что весь мир вымер или же его попросили выйти вон, на то время, пока Она врачевала мою душу. Мы говорили о сущей ерунде, так отрыто и беззаботно, как я не говорил еще никогда. Ее руки ни на миг не отстранились от моих рук, даже согрелись и не были такими холодными, я, чтобы обезопасить это чудо, слегка сжимал ее пальцы и никогда не отпустил бы их, даже если Она бы одернула. Иногда, мы подливали воды в бокалы и, шутя, чокались, произнося всевозможные тосты. Если бы в этот момент кто-то решился сказать мне, что я выжил, я не поверил бы. О нет, я был давно мертв! Но Бог смиловался – кажется, я попал в Рай.

-И все равно ты сумасшедший! – продолжила Аня, – какие проблемы могли сравняться с твоей жизнью! Ведь это жизнь. Живи, не хочу. Я бы жила, не смотря ни на что.

А ты не живешь, разве? – удивился я.

-Живу, все мы живем, но не так как ты. Что произошло все же?

-Я не вписался в рамки, которые построила для меня жизнь. А выйти за ее пределы я вовсе не имел права. Поэтому я решил просто лишиться этого. Хватит!

Я почувствовал, как волнение вновь берет вверх надо мной, как потемнело в глазах. Словно я вновь стоял у вагона метро, и хотел сойти вниз.

-Ну, успокойся, к чему столько пустых эмоций? Вон, бомжи живут и ничего. Миллионы людей, и они намного несчастнее тебя. Разве у тебя нет крыши над головой? Разве ты не любим? Ты талантлив, ты хорош собой, у тебя чертовски подвешен язык. Что тебе еще нужно?

-Нужно? Что мне нужно? Да моя жизнь вытирает об меня ноги! Я не влезаю и в одну ее ипостась. Ты знаешь кто я вообще? По призванию? Адвокат! Адвокатская шкура, натянутая на меня родительской рукой. А для чего? Для чего миру, такой как я, когда я уже не вписываюсь в законы? По закону я должен спать не с теми, с кем сплю, жрать и гулять не в то время, когда я жру и ем, я должен быть честен и спокоен, я должен уважать тех, кто прибывает в мою страну, более того, я должен любить эту страну! Я должен быть искренним даже в интернете! Ты знаешь, что они делают? Вводят пороги на fake страницы. Ты знаешь, сколько меня в интернете? Сколько семей и пар у меня на его просторах? Что теперь? Куча маленьких смертников в виде бывших жен? Как я могу быть спокоен, когда меня бесит даже этот прокуренный воздух! Оглянись – я развел руками, стараясь захватить пространство всего кафе – здесь куча гнилья, которое без остановки курит. Мои легкие болят, у меня дикое жжение в гортани, а если бы ты знала, как болят мои легкие. От чего? А я сам не знаю от чего, Ань. И знать не желаю.

-Думаешь в других странах иначе?

-Нет, отнюдь нет. Может даже хуже. Но меня там нет, не было и никогда не будет. Я имею право помечтать. А теперь я сижу и ною, ною тебе, совершенно неизвестному мне человеку. Как я хотел бы умереть. И как я боюсь этой самой смерти. Трус. Щенок. Я никто. Ты смотришь сквозь меня, ибо меня нет.

Аня не реагировала, она, будто знала каждую фразу, которую я мог выпалить.

-Ваня, ты очень хороший человек, но в твоей голове перепутались все полки. Тебе нужно сосредоточиться и понять, чего ты хочешь от себя. Не требуй ничего и не от кого – никто ничего не даст. Требуй от себя, сам себе ты откроешь многое. - А теперь знаешь – ее рука скользнула ее в сумочку – нам пора прощаться.

Мне показалось, что она что-то достала из нее, и прикрыла ладонью.

Она встала из-за стола.

-За счет не беспокойся, все было оплачено.

Она подошла ко мне.

-Молчи, молчи. Не говори ничего.

Она закрыла мой рот рукой, как только я попытался что-либо возразить.

-Теперь твоя жизнь изменится. Изменится все.

Я заметил в ее руках что-то черное и блестящее. Кажется, это был ствол пистолета.

-Я помогу тебе. Поверь.

Она наклонилась ко мне, и, схватив меня за волосы, притянула к своим губам. Целовалась она совсем иначе, чем София, я совершенно не привык к таким поцелуям, и не был готов к нему.

-Проснись. Тебя ждут.

Дуло пистолета ласкает мой подбородок и медленно поднимается к виску. Она шепчет мне на ухо «до встречи». Я вижу себя сверху. Резкая вспышка. Моя голова падает на стол. Кровь. Кровь повсюду. Я теряю рассудок, и мир растворяется. Темнота.

-Проснись, мой маленький, Ванечка, я умоляю тебя, проснись!

Темнота. Я еще не отошел от выстрела. Разве я могу жить? Или это голос ангелов? Черт возьми, почему ангелы говорят голосом Софии? Кажется, это Ад.

-Доктор, кажется, он просыпается, да? Как он?

Что за звуки? Кто это? Кто должен проснуться? Ведь я в луже крови. Я видел это.

-Да, сейчас он очнется. Состояние стабильное, выше среднего. Вам не о чем беспокоится.

Я открываю глаза, и по ним пробегают лезвия света. Лучше бы я ослеп. В 10 сантиметрах от меня я вижу озабоченное лицо Софии, чуть дальше стоит мужчина с каким-то блокнотом в руках. Надо мной свисает капельница. Кажется, ее конец вонзается в мои вены.

-Где я?

-Вы в самом безопасном месте, для вас. Как ваше самочувствие?

Меня раздражает еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос и, повысив тон, я переспрашиваю о своем местонахождении.

-Вы в палате. Находитесь под наблюдением. На днях вы потеряли сознание, из-за чего сильно ударились головой и были без сознания. Мы берегли вас, до полнейшего выздоровления. Теперь вам лучше. Все обошлось.

-Где Аня? Аня. Аня, где она? Она была со мной. Я не падал в обморок, меня убили. Я был в луже крови.

София внимательно рассматривает меня и кажется, плачет

-Кто эта Аня, дорогой? Кто в тебя стрелял? Тут никого не было.

Голова гудит, словно по ней проехался целый поезд, туда и обратно, я не соображаю ничего и не могу понять, почему от меня прячут Анну. Неужели ее посадили? Скорее всего, камеры в кафе запечатлели это все. Сколько же я был в отключке?

-Ее должны отпустить! Она хотела помочь! Где она?!

-О ком вы? – мужчина, в белом халате, играющий в доктора, старательно записывает что-то в свой блокнот и смотрит на меня

-Я говорю об Ане, Аня, Аня. Она стреляла в меня, понимаете…

В глазах темнеет, я чувствую, как София сжимает мою руку. Я очень устал и мне хочется уснуть. Я слышу, как она шепчет мне «поспи», и медленно отключаюсь. Из последних сил я спрашиваю:

-Я умер? Я в психиатрии?

-Хуже. Вы совершенно здоровы и полны жизни – отвечает мне кромешная темнота.

Гл. 3.

Я тот, кто боится потерять все. Намного популярнее те, кто ничего не боится терять, те, кому терять нечего, и вроде бы я один из них, но потерять мне страшно каждую мелочь, кроме, наверное, собственной лохматой шевелюры на голове и купонов со скидками. Посмотрите на меня. Каков я? И всегда ли я был таким? Невообразимо непослушные волосы, которые заставляют меня, чуть ли, не сбривать их наголо, сумасшедше огромный лоб, который явно говорит о переизбытке ума, Широкие дуги бровей, которые стремятся вниз, делая из меня печального Пьеро, мой нос, скопированный с отцовского, с небольшой горбинкой и легкой дымкой конапушек, мои глаза, как говорят, те, кто видел их, глубокие и печальные, цвета такого же печального неба, и наконец, мои губы, как любит говорить моя мама – их будто нарисовали мне, четко отделяя каждую линию, сделав их объемными. Благодаря этим губам, мне кажется, я не дурно целуюсь. Эти губы единственное, что нравится мне внешне. Я не обладаю ни мощной рельефной грудью, покрытой миллионами волосков, ни огромными бицепсами, ни жесткими мускулами на ногах. Я не высок и не низок, а когда я улыбаюсь, вокруг рта и возле глаз образуются морщинки, их очень любит моя мама. И мне они приятны тоже. Я не обладаю исключительной красотой, я обладаю харизмой и обаянием. Мой подвешенный язык, заменит любой бицепс, моя ухмылка и взгляд заменят любой прибыльный бизнес. Я негодяй, и знаю это, но сейчас, совершенно потеряв представление о том, кто я есть, я лежу на этой больничной койке и пытаюсь понять, что я сделал не так, раз Бог загадал мне такой ребус, разгадать который я должен в самые короткие сроки. Вы спросите – почему? Я отвечу – на кону моя жизнь.

Возле меня всегда кто-то есть. Я нахожусь тут, кажется, уже два дня, и за эти два дня я увидел множество лиц. Приходила мама, она заплакала, увидев мое чересчур белое лицо, и сказала, что я слишком исхудал. Сотни раз приходила и София, пара моих близких товарищей, была и девушка, совершенно не знакомая мне, познакомились мы случайно, я напросился на ее фотосессию. Узнав, что я попал в больницу, она, не сказав ни слова, приехала. Я был приятно удивлен и сражен. Мы проболтали около двух часов, и в конце встречи я крепко обнял ее. Что касается моего диагноза, никто ничего не говорил. Врачи все записывали что-то в блокноты, каждое утро меня ждала порция таблеток, которые я благополучно выплевывал в урну. Об Анне я более не говорил, тема эта была для меня сладким запретом, но я понимал, именно мои возгласы о ней держат меня здесь, ибо Анну эту, никто не знал. София и вовсе сказала, что камеры в метро запечатлели меня одного, собирающегося зайти в вагон и внезапно поскользнувшегося, на ровном месте и упавшем на огромную колонну.

-Должно быть, придумываешь ты? Не могла тебе эта Аня присниться?– рассуждает София.

-Да, конечно. Как иначе? Аннушка уже разлила масло, и Берлиоз, как ты видишь, уже попал под трамвай. Дождемся Бегемота и в путь, за покоем!

София посмотрела на меня с удивлением, но ничего не сказала. Последнее время молчала она часто и это очень раздражало. В моем горле кипели слова, их нужно было высказывать, а говорить в пустоту было бы глупо. Но София лишь отводила взгляд и поправляла мое одеяло.

-Доктор сказал, на днях выпишут. Скорее всего, завтра. Я так рада! - она взяла меня за руку и заулыбалась.

-Давно бы пора, сколько можно тут торчать? - и чуть смягчив тон, добавил - я тоже очень рад, родная.

К моему удивлению прикосновения Софии не вызывали у меня никаких эмоций. Я смотрел на ее вечно опечаленное лицо, на маленькие дрожащие пальчики, которые гладили мои костяшки и на остриженные короткие волосы на голове. Я вглядывался в каждую черточку ее лица и не мог зацепиться ни за что. Диагноз к этому был бы не самый утешающий, скорей всего я перестал ее любить. Она сидела рядом, обязательно держа меня за руку и плача. Эти слезы сидели во мне комком и не было никакого желания смотреть на нее. Или я стал чёрствым, или она чересчур часто делала это, но мне стало все равно. Все мои мысли были поглощены Анной, я начал скучать. Я редко скучаю. Я могу сказать, что соскучился многим, но по-настоящему, до легкой грусти и порой до изнеможения скучаю я по немногим. А если из списка выкинуть мою семью, то мне кажется, в нем останется лишь Аня. Не думать о ней было невозможно.

Гл. 4

-Черт возьми, да тебя нельзя и на секунду оставить! – Володька смеется, листая мои фотки на планшете – ты сумасшедший, ты просто не в себе, ты псих, псих, псих, ты реально психопат!

Я закусываю губу и ухмыляюсь. Может он прав, и я действительно псих? Но как я рад видеть его, именно сегодня, именно сейчас. За те полчаса, что мы провисели в скайпе я успел рассказать всё, а если быть точнее – показать. Я скидывал фотографии самых потаённых уголков вселенной моего телефона, скидывал аудиозаписи, видео, музыку, цитаты, переписки. Володя менялся в лице, задумывался, был то печальным, то чересчур веселым. Я молча смотрел на него и перематывал в своей памяти всё, что происходило со мной за эти пару месяцев. После выписки из больницы моя жизнь встала на дыбы, желая проверить, способен ли я сдержать удар. Знаете, что сделал я? Послал эту жизнь. И начал новую. Новую жизнь! А та так и осталась на дыбах, никому не нужная. Дура.

- Нет, ты всё равно псих! Кто это? – он сует в камеру моё фото из клуба, где я примеряю собственный пиджак на чье-то голое тело – Кто это, ты мне скажи?

- Кажется, Кристина. Я не помню. Во всяком случае, я точно знаю, что она звонила вчера.

- Нет, я не о девушке, я об этом, с пиджаком! Кто это?

- Ах, этот? Да это вроде я.

- Нет. Это какой-то другой ты, это вообще не ты, это не можешь быть ты! В тебя вселился бес или ты под наркотой? – Володька рассматривает всё то же фото и залихватски смеется. – Ты же вообще не такой.

- Я просто чуть изменился. Слегка. – я отвожу взгляд и пытаюсь припомнить, что происходило в клубе в ту ночь. Припоминаю. Ничего.

- Знаешь, как только я приеду, мы пойдем туда. Учти, я буду на месте уже через два дня, я прошу тебя, освободи для меня час. Два дня! Запиши себе на лбу! И мы махнем в клуб. Нужно отметить всё это. Тебя нового, эти фотки, то что я терплю тебя, а ты меня.

- Идея чертовски хороша, да только я не пойду. Находился. Могу тебя провести, меня многие там знают, а я пас.

- Плевал я на твои отказы. Дурак ты, Ванька, дурак с большой буквы! Ну да мне пора собираться. Два дня! До встречи, гуру пиджаков.

- Удачи - отвечаю я и отключаюсь.

Дата добавления: 2015-09-29