Fairytale Book. The little mermaid

Fairytale Book. The little mermaid

http://ficbook.net/readfic/1917935

Автор: FleurFox (http://ficbook.net/authors/284766)

Фэндом: EXO - K/M

Персонажи: kaise

Рейтинг: R

Жанры: Слэш (яой), Романтика

Предупреждения: OOC

Размер: Мини, 13 страниц

Кол-во частей: 1

Статус: закончен

Описание:

I would change who I am, change the sea for the sand just to stand with you.

Примечания автора:

на фест любимой группы - Write drunk (http://vk.com/be_lonely_misusu) ♥

я переделала этот грустный конец!

остальные работы сборника:

http://ficbook.net/readfic/1917316 - Beauty But the Beast

http://ficbook.net/readfic/1914063 - Peter Pan

http://ficbook.net/readfic/1914797 - Пучеглазка и дюжина карликов

http://ficbook.net/readfic/1916634 - Hunger

http://ficbook.net/readfic/1911899 - Place in a life

http://ficbook.net/readfic/1915152 - Бременские музыканты K-POP Version

http://ficbook.net/readfic/1918332 - Fucking Сinderella

http://ficbook.net/readfic/1917796 - Red beans

http://ficbook.net/readfic/1895877 - The Prince and the Pauper

На город-порт надвигается шторм.

Свинцовые тучи опускают темноту, ветер свистит промозглым холодом, и уже слышны пока еще тихие раскаты грома. Улицы боязливо пустеют: торговцы тянут под навесы деревянные повозки, матери распахивают створки окон и зовут домой бесстрашных детей, даже странники и проходимцы смотрят на небо хмуро и ускоряют шаг. Заперев дома, люди хлопотно разжигают огонь, подсаживаются ближе к камину, протягивая руки к теплу.

Даже у самого берега рядом с рыбацкими домами не остается никого. Рыбаки вбивают колья и обматывают их белой веревкой, привязывая свои лодки, устало и раздраженно смотрят в морскую гладь, которая только еще начинает неспокойно качаться, и уходят в сырые дома, хлопая тяжелыми дверьми.

Чонин стоит совершенно один на деревянном пирсе и тянет тяжелые снасти из воды. Вся рыба, чувствуя страшный шторм, уже уплыла, и в старых серых снастях корчится одна лишь рыбинка. Чонин берет ее, скользкую, в руки и смотрит как-то жалостливо. Все равно ею не наешься. Он садится на колени и наклоняется к кромке темной воды, опускает в нее руку и разжимает пальцы: рыбка тут же сливается с течением и уплывает. Вода уже холодная и неприятная, Чонин неохотно вытягивает руку обратно и ветер тут же покрывает ее мурашками.

Капелька дождя падает ему на темные волосы, и Чонин поднимает голову к небу. Линия горизонта смывается серым и пугающим, вдалеке молния, словно плеть, рассекает небо. Капли падают ему на лицо, заставляя моргать и кривить губы.

Тишина.

Даже прибой замолкает в ожидании бури. Природа, словно дикий зверь, перед роковым прыжком замирает, обманчиво послушная.

Гром звучит совсем уже рядом, и Чонин понимает, что пора уходить. Тяжелый звук идет по небу, словно нагоняя его, Чонина, сверху, готовый вот-вот ударить, лишая жизни.

Маленький домик у самого края моря, крылечко - сразу на пирс, будто весь дрожит, когда Чонин запирает ставни окон, крепко закрывает дверь и отходит в центр единственной комнаты. Звуки за стенами слышны все сильнее, отчетливее, они заставляют детские страхи испуганно зашевелиться. Чонин помнит, как отец перед той самой страшной в его жизни ночью, выходил ужасно бледный, испуганный. Ребенок бросился ему в ноги, умолял не уходить, но у старого рыбака дом давно был где-то на глубине неуютных волн.

Чонин ставит длинную свечу на стол и пытается ее зажечь, но холодный ветер тянется из-под двери, нахально ее задувая. Чонин сдается, отбрасывая бесполезную свечу в сырой угол и садится на кровати, ежась в колючие свитера и одеяла.

Небо трескается шумно, словно лязгнув и порвав цепи, молния бьет по темной глади, рождая высокие волны, что с тяжелым звуком бьются, вырывая зубами друг у друга белую пену – морскую плоть. Прибой взрывается стуками и заливает пирс, за сильной волной следует еще сильнее. Гребни, слово табун диких лошадей, сметают послушное морское полотно и рождают грозовой вихрь. Убийственную темноту разрезает холодный свет молнии, отражаясь в подсознании иглами страха. Словно женский крик, звучит крадущийся в щели ветер.

Чонин сжимается на маленькой кровати и чувствует себя снова ребенком. Перед мощью стихии возвращаются совсем детские мысли и страхи, хочется завернуться с головой под одеяло и держать в руках никогда не тлеющую свечу.

Сон настигает его только под утро, когда на море гуляет последнее эхо бури. Водная гладь светлеет, прибой становится тоньше, и по цвету моря можно сказать, что оно потеплело.

Чонин закрывает глаза, проваливаясь в дрему от усталости и изнеможения - вся ночь прошла вспышками молнии, как отголосками трагичного детства, где умирают последние воспоминания о матери и едва ли слышен хриплой голос отца.

Когда он просыпается, в маленьком домике уже невозможно дышать: воздух тяжелый. Чонин встает из шерстяного вороха, приглаживает темные – цвет дерева - волосы и спешит открыть окна и дверь.

Легкий, разряженный, морской воздух сразу заполняет легкие целиком, выбивая из них тоску и сон. Чонин привстает и тянет руки вверх, разминая плечи. Утро все еще тихое, море успокоившееся. Улыбка трогает его обветренные губы, Чонин думает, что хочет пить.

До пресной воды здесь совсем близко: тоненькая длинная речка, впадая в море, тянется внутри леса недалеко от побережья. Чонин идет к ней, даже без ведра или кувшина, слегка прикрыв дверь в дом. Он улыбается утреннему спокойствию: птицы на высоких кронах свистят и хлопают маленькими крыльями, ветер перебирает зеленую листву. Чонин ласково проводит ладонями по стволу старого дерева. За ним – голубая полоска пресной воды. Здесь лежат покореженные бурей ветви деревьев, они склонились друг к другу, словно аркой, и перегородили путь воде. Чонин умывает лицо, проводит влажными ладонями по крепкой шее. Он думает, что надо будет вернуться сюда с другими рыбаками и растащить тяжелые ветки, и хочет уже уйти, когда слышит сдавленный звук, будто вдох или выдох.

Чонин мгновенно напрягается и поворачивает голову к той самой арке груды отсыревших веток. Его глаза сужаются, он рыщет взглядом, пытаясь найти источник уже повторившегося шороха. Сердце гулко отбивает удары, словно у зверя перед прыжком. Чонин слышит, как звук становится громче, и уже точно уверен, что он исходит из-под завала на тонкой реке. В этом лесу всегда водилось слишком много волков и диких лис, но Чонин почему-то не двигается с места, продолжая наблюдать, как самые легкие веточки поднимаются под чьими-то усилиями, но все же падают обратно.

Чонин отмирает, когда видит, как узкая, бледная ладошка тянется из-под навалившейся тяжести. Он тут же встает, спотыкаясь о сырую землю, и подбегает ближе.

- Я сейчас, сейчас, - спешно говорит он, проклиная себя за собственную подозрительность.

Приходится поднять несколько тяжелых ветвей, чтобы показались обе ладошки, тянущиеся к солнцу. Чонин подставляет свою руку, и пальчики – их касание такое легкое, почти незаметное – трогательно цепляются за нее. Чонин тянет на себя, ветки непослушно хрустят, но ручки держатся за него крепко. Приходится сдвинуть ствол небольшого дерева и сильно дернуть на себя, чтобы наконец вслед за худыми руками показалось все тело. Чонин обхватывает ладонями хрупкую жертву ночной бури и вытягивает из реки на берег.

Его руки отпускает дрожащее тело, и он поднимает взгляд.

Совсем худенький паренек с сильно выступающими ребрами падает обессилено на землю. Он совершенно обнаженный, и Чонин не может не замечать его болезненную худобу. Он подходит ближе, опускается на колени и наклоняется к белому лицу.

- Эй, ты как, живой?

Парень лежит с закрытыми глазами, его ресницы, черные и длинные, дрожат, как от страшных снов, а губы, маленькие и аккуратные, трепетно прижимаются друг к другу. Чонин скользит взглядом по лицу, не в силах оторваться. Человек перед ним невероятно красив. Слишком красив, словно и не человек вовсе, герой какой-нибудь волшебной сказки. У него острый подбородок, чуть вздернутый носик, и разрез глаз маленький и как будто бы лисий. Плечики трогательно подрагивают, он все еще пытается отдышаться. Чонин смотрит на его грудь и на шрамы, симметрично по три на каждой стороне. Они еще свежие, но вряд ли от бури. Слишком ровные и правильные.

И молодой рыбак совсем забывает, что парень перед ним еле дышит, и наверняка ему нужна помощь, он видит перед собой только впалый животик, острые косточки и худые, бледные до безобразия виднеющихся сиреневых кружев венок ноги. Чонин касается их своей теплой ладонью, где-то за туманом в его голове проносится мысль-вопрос, что же он, черт возьми, делает. Но удержаться кажется невозможным. От незнакомца пахнет морской солью, хоть и нашел его Чонин в пресной реке.

Когда рыбак касается, словно изучая, большим пальцем косточки на лодыжке, парень наконец смело выдыхает и распахивает свои темно-карие глаза.

От его несдержанного вздоха омут вокруг и внутри Чонина рассеивается, он трясет головой, удивленный самим собой, и тут же стягивает с себя рубашку из хлопка. Он накрывает ею дрожащее от холода тело и снова зачем-то спрашивает:

- Ты живой?

Парень, или скорее еще мальчик, цепляется пальчиками за воротник рубашки, молчит, словно обдумывая ответ, и кивает.

- Я помогу тебе встать, - тихо говорит Чонин, смущенный чужим осознанным, умным взглядом. Карие глаза, как холодный ветер, пронизывают его, пока он поднимает мальчика и кладет его руку на свое плечо. Он хочет сделать шаг, придерживая незнакомца, но тот оказывается не в состоянии. Едва его худые ножки с маленькими ступнями делают крохотный шажок, колени сводятся и он падает ими на сырую землю, пачкая их и ладошки. Чонин, испугавшись, подхватывает парня на руки, тот удивленно, но явно довольно, смотрит на него. Мальчишка оказывается безумно легким, словно взял в руки горстку морской воды.

Чонин снова засматривается на идеальные черты лица, на впалые резные ключицы, чувствуя, как чужой, немного встревоженный взгляд плетет внутри него странные чувства. Мальчик касается крепкого плеча Чонина и смотрит вопросительно – неужели они будут вот так просто стоять?

Чонин снова смаргивает затянутую на глаза пелену томления, поправляет свою рубашку на его груди и уносит мальчишку в дом.

Когда они приближаются к пирсу, парень вдруг поворачивает голову, словно резко почувствовав море. Он смотрит заинтересованно, будто впервые видит (а это странно, море в их землях – вечный спутник и друг), и Чонин даже останавливается, чувствуя, как тому интересно просто посмотреть на спокойную гладь воды. На горизонте прыгают дельфины, и мальчишка, увидев их, улыбается и даже тянет туда ладошку, словно показывая их Чонину, знакомя.

И рыбак на его запредельно светлую, яркую улыбку улыбается тоже, но ветер с моря холодный и сырой, поэтому Чонин игнорирует недовольный взгляд и даже язычок между губ и уносит мальчика в дом.

Он укладывает его на смятую с утра постель, прямо в мягкий ворох одеял и свитеров, а потом тянется к полкам из светлого дерева, чтобы достать одну из своих льняных кофт и старые штаны, самого маленького размера, что у него есть – Чонин носил их, когда ему было пятнадцать.

Он снова подходит к постели, где незнакомец с интересом разглядывает лоскутное одеяло – следит карими глазками за каждым узором. Чонин улыбается и присаживается на край.

- Вот, держи, - говорит он, кладя на худые, острые коленки стопку одежды. Тот берет их в руки, разглядывает, будто и одежду видит впервые. Чонин хмурится, но когда паренек пытается штаны натянуть на руки, сдается и помогает тому одеться – в конце концов, может он пришел из дальних стран Юга. Говорят, там все по-другому.

Когда мальчик, уже одетый, снова осторожно садится на кровать, проводя ладошками по своим ногам, Чонин достает старые шерстяные носки и надевает их на ледяные ноги, потом поднимает взгляд и тихо спрашивает.

- Как тебя зовут?

Паренек отвлекается от разглядывания своих косточек на бедрах и смотрит Чонину в глаза. Его губы растягиваются в радостной улыбке, когда он понимает вопрос, он кладет ручки на коленях и, едва размыкая губы, говорит свое имя.

Но Чонин ничего не слышит. Из красивого розового ротика не вырывается ни звука. И мальчик это понимает, испуганно зажимает рот ладошкой, будто вспомнив, что не может говорить.

Чонин смотрит, по воздуху перенимая чужой страх. Но когда в красивых глазах появляются капельки слез, Чонин перестает так пугливо молчать и тянется к чужой щеке.

- В детстве у меня был друг, похожий на тебя, - Чонин врет, гладя теплой ладонью чужую щеку, мокрую от слез. Разве мог быть в его жизни кто-то, похожий на этого неземного мальчика? – Его звали Ино. Нравится это имя?

Мальчик шмыгает сопливым носиком и неуверенно кивает. Чонин улыбается, передавая ему свою радость.

- Вот и здорово, - ласково шепчет он.

После пышной бури море нежное и спокойное, легкий прибой тянется вглубь, в центр, будто шлейф девичьего платья. Чонин слышит, как выходят к морю рыбаки, отвязывая свои лодки. Они все старше его намного – ровесники ушедшего отца, и Чонин для них – несчастный сын, умный мальчишка. Каждый из них считает своим долгом ему помочь. Чонин видит в маленькое окошко, как ему машут с пирса, кричат, что море гостеприимное. Чонин улыбается в ответ, поднимая раскрытую ладонь, будто отвечает – сейчас приду.

Ино на его кровати с удовольствием жует мягкие персики – подарок жены рыбака. Чонин собирает снасти, надевает потрепанные штаны и оборачивается на своего удивительного гостя. В голову даже не лезут мысли, чтобы прогнать его или просто выставить за дверь: в конце концов, он же просто чужой. Но глаза у него удивительно мягкие – как море ранним утром в штиль, и глубокие, как столетняя впадина – тысяча секретов. Он смотрит на Чонина с благодарностью и детской непосредственностью, он улыбается искренне, уже забыв, что плакал.

- Мне надо идти, - говорит Чонин, садясь на корточки перед невысокой кроватью. Ино поднимает голову, чуть склоняя ее, и смотрит, улыбаясь с хитрецой. Он раздумывает и потом легко кивает.

- Никуда без меня не уходи, Ино. Хорошо? – напоследок говорит Чонин, неуверенный, что его послушаются. Но Ино только кивает еще разок и снова смотрит, как сладкий персиковый сок стекает с его пальчиков на запястья. Чонин сглатывает – руки у Ино тоненькие – веточки вербы, но кожа приятного цвета, как парное молоко, хочется коснуться ее, желательно губами, чтобы почувствовать вкус. Чонин ерошит волосы на голове, словно прогоняя такие неуместные (они знакомы лишь пару часов!) мысли, но эмоции слова «вон» не знают.

Чонин возвращается, когда полный диск Луны пишет по морю светло-желтые мазки. У воды цвет темно-темно зеленый, будто листва вековых деревьев. У Чонина в сетях сырая рыба, а на руках, завернутая в бумагу, уже готовая, пожаренная вместе с другими рыбаками на отдыхе. Он несет ее Ино, который наверняка уже эти персики возненавидел – весь день их ест. Чонин улыбается, идя по темному пирсу. Из-за бури он не был в городе, завтра надо будет сходить за хлебом, молоком и маслом. Улов получился отличный, и Чонин с легкостью его продаст.

Подходя ближе к дому, он перестает улыбаться – все маленькие окна стынут темнотой, будто внутри никого нет. Мог ли Ино быть всего лишь маленьким воришкой? Но у Чонина нечего воровать. Может, с ним что-то случилось.

Чонин обхватывает пальцами крепче сети в руках и быстрее идет к дому.

Он резко тянет дверь на себя и застывает. В доме холодно и стыло – не горит маленький камин, не зажжена ни одна свеча, ни видно даже собственных рук. Чонин по памяти находит ящичек возле двери, достает длинную желтую свечу и большие спички, на секунду мир перед его глазами окрашивается ярко-оранжевым, а затем начинает тихо гореть свеча. Чонин поднимает ее вверх, чтобы в комнате стало чуточку светлей – все равно надо зажечь остальные свечи. Но он вдруг чувствует, как чужие дрожащие руки-веточки крепко хватают его за живот, пальчики цепляются за одежду, голова касается спины, и рубашка там сразу мокнет соленой горечью – Ино плачет.

- Эй, - мягко зовет Чонин, разворачиваясь в слабой хватке. – Почему не зажег свечи?

Ино преданно зажмуривается и жмется к Чонину ближе. Тот только ставит свечу на стол на маленькое чуть битое блюдце – и обнимает Ино сильнее. Мальчик молчит.

- Прости, это я виноват, я должен был вернуться раньше, - шепчет Чонин. – Ты испугался?

Он касается пальцами с солью чужого острого подбородка, приподнимает его. У Ино красные глаза, будто он успел выплакать все отчаяние мира, его маленькие губы искусаны в кровь, и дышит он через раз – совсем недавно задыхался в истерике.

- Испугался? – тихим шепотом повторяет Чонин. Ино рядом с ним, так близко, кажется совсем маленьким, хрупким, хрустальным. Чонин касается подушечкой большого пальца распухшей нижней губы: ведет по ней непрямую линию, оставляя на розовых губах соль. Ино успокаивается, замирая, его черные, на кончиках белые реснички трепетно дрожат, как птичка в клетке. У Чонина в груди бухает сердце, тело кажется совершенно полым – каждый удар, словно отзвон колокола. У Ино в глазах целое море красочных чувств, оно плещется на его радужке, сейчас испуганное, и кажется таким одиноким – до неба не достать.

- Я тебя никогда не брошу, - вслух признается Чонин, сжимая в ладонях оледенелые пальчики. Ему слова сейчас, в отсветах теплой свечи, не кажутся нелепыми и смешными – как если бы скажи он их под солнцем в зените. Звезды за окном участливо молчат, Чонин слышит только стрекот цикад, уханье филина и чужое легкое дыхание.

Ино прижимает личико к его груди и кивает несколько раз – мыслям и Чонину. Он позволяет греть свои ладони, просто стоя в тишине, его губы открываются в немых звуках – он говорит морю «спасибо».

Чонин просыпается от тяжелых выдохов с чуть слышной хрипотцой, так ломают маленькие ветки. Ино на его кровати тяжело дышит, от тепла камина, греющего их всю ночь, в единственной комнате душно. Чонин спит голый по пояс, а тонкая рубашка Ино на маленьких пуговках вся расстегнута – видимо, он сделал это ночью бессознательно. Его дыхание прерывистое, маленький рот приоткрыт, губы высохли – крохотные трещинки на каждой из них. Чонин опускает взгляд на его голую грудь, она вздымается учащенно, тонкая кожа натягивается на ребрах, чуть краснея на шести шрамах. Чонин аккуратно и внимательно смотрит на них: они практически одинаковые, на одном и том же расстоянии друг от друга, параллельно в три линии. Кожа на них чуть загрубевшая, бледнее и кажется тоньше. Если это следы старых ран – то отчего можно так удивительно пострадать?

Чонин касается теплой рукой шрама, кончиками пальцев рисует очертания, гладит раскрытой ладонью грудь – у Ино кожа мягкая до безобразия, пахнет солью, будто та въелась в каждую пору его тела. Чонину хочется коснуться ладонью плеча, оттянуть рубашку, чтобы та съехала с худенького Ино совсем.

От таких мыслей Чонину становится жарко – капельки пота катятся по вискам, они на неширокой кровати лежат непозволительно близко, и воздуха между ними, кажется, не хватает совсем. Чонин сдавленно сглатывает и касается ладонью чужой тонкой шеи, Ино от прикосновения вдруг выдергивает свою ладошку из-под подушки и сжимает смуглое запястье. Чонин замирает, но парнишка рядом не просыпается – по инерции хватается за чужую руку, прижимая к груди. Его дыхание постепенно выравнивается, становится тихим, почти без сбоев. Чонин чувствует одновременно и холод, и жар от соприкосновения с Ино, но рядом с ним в голову почему-то не лезут лишние вопросы и мысли, рядом с Ино - в груди мягко плещется штиль, и Чонин закрывает глаза, позволяя маленькими кристалликам соли чужого дыхания рядом опускаться на его легкие.

Тихое светлое утро, забираясь в маленькую комнату ласковыми лучами, будит Чонина порывом – он просто резко распахивает глаза. Дышать уже действительно трудно – слишком душно, воздух тяжелый и ощутимый – кажется, можно поймать язычком его вкус. Ино лежит перед ним, все так же близко, с открытыми глазами, вытирает ладошками пот с шеи и впадинок ключиц. Чонин проводит ладонью по лицу, сгоняя сон, и поднимается, чтобы толкнуть рукой тяжелую деревянную дверь и пустить в домик сладкий свежий бриз. Дверь протяжно скрипит, ударяется о бревно снаружи и затихает. Крылечко переходит в пирс и тянется далеко в голубой утренний горизонт. Чонин забирается под льняное одеяло и с удовольствием обнимает прильнувшего к нему Ино – от резкого потока с моря горячий воздух тлеющего дерева разгоняется и становится холодно. Ино дышит тихо и аккуратно, в тон мягкого прибоя о скалистое побережье, и Чонин, убаюканный, закрывает глаза, запоминая перед сном открытую настежь дверь, бесконечный морской горизонт без границы с небом и живое дыхание на своей груди – Чонин хочет, чтобы это утро длилось всегда.

И, видимо, с неба или лесных тайников приходит благословение – Ино не рвется сбежать, штиль гостит уже вторую Луну, и Чонин чувствует себя счастливым. Маленький дом наполняется теплом безмолвного общения, скрещеньем рук и вздохов.

Чонин, естественно, догадывается, что Ино - не просто откуда-то из далеких стран: он не знает, как есть приборами, каждое утро тянется ладошками к солнцу – будто впервые видит, ходит недолго и неторопливо – словно лишний шаг – и упадет, смотрит долгим и печальным взглядом в глаза пойманной рыбы.

Ино - странный, но именно его беззвучный шепот раскрывшимися немыми губами – самая красивая колыбельная для Чонина.

День за днем море трепетно принимает людей, небо остается грязно-голубым, усеянным редкими облаками, и в воздухе царит спокойствие.

Чонин сидит на ступеньке перед открытой дверью и стругает ножиком деревянную фигурку – детское солнышко, Ино лежит на мягкой траве совсем недалеко и пытается отодвинуть от себя надоедливую собаку. В его светлых волосах путаются капельки росы, зеленая трава теряет влагу на розовые губы, а мокрые грязные лапы их утреннего гостя оставляет на белой рубашке Ино грязные следы. Ино гладит собаку за ушком, не позволяя облизывать свои ладони, и смеется – чисто и искренне, без звука всего лишь. Чонин видит, как красиво сужаются лисьи глазки его мальчишки, как собираются маленькие морщинки возле губ, и всем сердцем желает услышать приятный, наверняка, тихий, как звук дальних волн, голос. Ино на его долгий взгляд оборачивается и вдруг прикладывает пальчики к губам, целует их и протягивает Чонину – отправляет воздушный поцелуй. Чонин на это легко и звонко смеется – это, скорее всего, маленькие девочки из города научили, когда Ино длинными красивыми пальчиками вплетал им в косы белые цветы. Чонин откладывает в сторону фигурку, берет в руки лишнюю веточку и свистит. Собака на его звук резко оборачивается и уже бежит за брошенной веткой. Ино благодарно выдыхает и ложится спиной на мягкий зеленый ковер, закрывает глаза, но все равно чувствует, как к нему тихо идет Чонин.

Солнце за белыми облаками не жаркое и не палящее, знаменует еще одно счастливое утро, и Чонин ложится на траву, улыбаясь. Он проводит мокрой травинкой по щеке Ино, по его тонкой шее, ниже к ключицам, и вдруг тянется снять чужую уже совсем грязную рубашку. Ино цепляется за его плечи – морозные мурашки тут же покрывают его тело. Чонин притягивает его к себе настойчиво, но осторожно, он чувствует выпирающий позвоночник под теплыми ладонями.

Губы у Ино тоже будто пропитались солью – по сотни кристалликов в каждой маленькой трещинке, но они теплые и слегка влажные – Чонин тонет в удовольствие, когда прикусывает их и тянет ласково ближе. С белого неба падают первые капельки приятного дождя, и Чонину приходится разорвать их поцелуй: Ино мерзнет. Чонин подхватывает его под дрожащие колени и несет в дом, пропитанный ароматом спелых персиков – дочь соседского рыбака вместе с матерью навестили их утром. От их пронырливого и навязчивого взгляда Ино забился в самый угол кровати, сел ровно и укрыл худенькие ножки одеялом – будто отчаянно желал их спрятать, как самое дорогое. Чонин ждал ухода незваных гостей как можно скорее, чтобы тут же обнять своего мальчика и успокоить – никто его не заберет. Но Ино оказался жутко падким до мягкого вкуса персиков, так что пришлось вести натянутый разговор, чтобы в конце него пухленькая девушка - дочь рыбака – положила на стол светлую корзинку с фруктами.

И сейчас, даже почти обнаженным, на руках раскрасневшегося Чонина, Ино тянется пальчиками к корзинке. И Чонин естественно потакает ему, кладет аккуратно на кровать и подает маленький оранжевый персик. Ино светло улыбается, тут же цепляясь зубками за восхитительную мякоть. Но Чонин вообще-то тоже хочет сладкого.

Он тянется ладонями к худым ногам, гладит теплом чужие бедра, наклоняется и целует выпирающие косточки и выше, по плоскому, резко вжавшемуся животику, по каждому шраму на хрупкой, будто стеклянной груди, к чувствительной шее, чтобы почувствовать, как жалобно и чутко всхлипнет Ино, выпуская из отставленной руки откушенный фрукт.

Чонин считает, это вознаграждение за его детство, полное слез, где мать лежала больная на маленькой кровати, а отец уходил в море, забывая там свою душу. И никогда не брал несчастного сына с собой, ревнуя маленького смуглого парнишку к морю, что всегда, с самого детство ласкало его легкими волнами и спасало из страшных бурь.

Ино – это маленькое, светлое море, отголосками из детства и шепотом в будущее. И оно выгибается под теплыми чониновскими руками так трогательно и несдержанно, будто прямо сейчас растворится в ладонях соленой водой, разбрызгает глубокое тепло, отдаваясь чувству.

Чонин прижимает свое море к себе и будто в бреду шепчет искреннюю правду о счастливой любви, благодарит Бога за Ино, за его губы и почти сказанные слова.

И, кажется, будто и вправду из алых, чувственных губ еще мгновение и вылетит звонкое слово или хотя бы просящий податливый стон.

Но Ино только рвано хватает воздух ртом, прогибает свое хрустальное, как капельки воды, тело до тихого хруста, сжимает короткие ноготки на крепких плечах Чонина, оставляя кровавые полумесяцы, и кивает на каждое слово, страстно желая ответить, даже лишившись сил. Но это совсем невозможно, и Ино сжимает свои худенькие ножки – веточки растрепанной березы, вокруг крепкой талии, не давая себе забыть бесценность платы за исчезнувший из горла звук.

Чонин довольно рыкает, с нежностью проводя по алебастровой коже тонких ног, будто тоже знает об их цене, и сцеловывает стон с чужих губ, словно действительно слышит его – если не горящими ушами, то пылающим сердцем точно.

Ино, которому уснуть от изнеможения позволили лишь к вечеру, просыпается уже в ночь, чувствует во всем теле усталую негу, следы удовольствия и довольно улыбается, как сытый кот. Он поворачивается на кровати, скидывая одеяло, и с любопытством рассматривает свои ноги – по бедрам словно пробежала сирень, капая красками – легкие следы чужих пальцев. Ино улыбается, зная, что теперь Чонин никуда от него не денется, что теперь он всегда будет ему принадлежать, пускай без голоса, зато в точности как человек.

Но на другой половине кровати Чонина нет, только смятые простыне пахнут его древесным и тоже соленым следом. Ино хмурится, кутается в белую ткань и осторожно встает на ноги. Дверь маленького домика приоткрыта, словно подсказка, и Ино выходит из дома, с силой толкая дверь. Его ноги дрожат от холода и усталости, но горячее сердце отчего-то трепещет в тон крикливым чайкам. Простынь тянется за ним, застревая в мокрой от легкого, еще не прекратившегося дождика траве, оголяя искусанные поцелуями плечики. Ино поддается из ни откуда взявшейся панике, с лихорадочным блеском в карих глазах ища на морском просторе Чонина. И находит.

Его Чонин стоит на побережье не один, рядом с невысокой пухленькой девушкой. Той, что приносит сладкие фрукты, такие под толщей воды не растут. Ино сначала наивно и облегченно вздыхает – с Чонином все хорошо. Ино подбирает уже грязную от земли и мокрого песка ткань, вокруг своего тела, и медленно, даже чуть подпрыгивая, идет к ним. Но что-то явно не так.

У Чонина слишком взволнованное лицо, он машет руками, будто что-то доказывает, и чем ближе подходишь – слышнее его громкий, разозленный голос. А еще Ино замечает чужие, настойчивые движения – короткие пухленькие пальчики, как ножки паучихи, пробегаются по крепким рукам Чонина, девушка делает еще один шаг ближе, съедая расстояние между ними и вдруг привстает, притягивая за руку молодого рыбака к себе – прикладывается жадными тонкими губами к еще пахнущим солью губам Чонина.

У Ино разрывается сердце.

Он застывает на месте, всего лишь в нескольких от них шагах, перед его глазами течет желтый диск Луны, смазывая лицо похитившей его возлюбленного девушки. Ино чувствует, как ниточки актиний распарывают его сердце, выпуская кровавый дождь, льющийся солью из мгновенно опухших глаз. И боль, дикая и всепоглощающая, вырывается сквозь давно уже немые губы ярким, пронзающим ночной воздух криком.

Чонин мгновенно оборачивается, отпрянувший от девушки сразу же после ее касания, он четко говорит колючее «нет», отталкивая ее. В трясущемся теле сквозь белую ткань на холодном ветру, вдруг разыгравшемся на теперь не покорном море, Чонин узнает свою любовь, чей крик лезвием режет его плоть, заставляя ответно лязгнуть зубами:

- Ино!

Грязная по краям ткань цепляется за брошенные кем-то ветки сразу, как только Ино сдвигается с места в мимолетном порыве бежать. Ноги совсем перестают его слушаться, и он спотыкаются на каждом шагу, но разогнавшая в крови адреналин паника заставляет несмотря ни на что двигаться быстрее, как умалишенный, вдыхать кислород, так тяжело вздымая грудь, что тонкая ткань на шрамах, прятавших жабры, нещадно рвется, выпуская потоки соленой воды.

Скалистые камни берега режут тонкие ноги, под которыми рьяно наливаются синим вены, вот-вот готовые лопнуть, принося боль и судорогу изнемогающему телу. Легкие сдавливаются ребрами и закрываются, не пуская кислород, вода внутри заполняет все тело, вымывая внутренности жесткой солью. До линии темной воды, застывшей под серебряным диском Луны, к которой в неистовым порыве несутся волны, знаменую бурю глубинного морского царства, остается всего пара шагов. Белая ткань спадает вовсе, когда болезненно тонкая, мертвенно бледная ножка касается первого порога моря, тут же вскинувшего свои руки-волны в страшном желании забрать то, что по праву принадлежит ему.

Последнее, что долетает до холодных маленьких ушек – это громкий, отчаянный – раскат грома – крик Чонина, что рассеивается на диких волнах и уносится вглубь, мгновенно погребенный.

Последнее, что видит Чонин, перед тем как упасть без сознания, не опираясь на истерзанные кровоточащие руки, это исчезнувший силуэт любви, захваченный порывом соленого живого моря, и рассыпавшийся сотнями брызг, как в самых страшных чониновских снах.

Утро приходит уже в поздний полдень – солнце все-таки позволяет терпеливым лучам показаться из-за серых туч и осветить уже успокоившееся море после ярой схватки ветра и воды. Чонин просыпается на мокром песке, его рубашка изорвана, ладони горят запекшейся кровью, а виски нещадно сдавливает прессом головная боль. Чонин изнеможенно выдыхает и откидывается на спину. Прошлая ночь кажется страшным, но совершенно точно нереальным сном. События неохотно восстанавливаются, теряя хронологическую цепь. И очень ярким пятном сгустка эмоций вырывается, наконец, последний момент, перед тем, как Чонин, видимо, обессиленно отключился.

Море забрало его мальчика.

- Ино, - вышептывает Чонин, в ужасе прижимая ладонь ко рту. Горячие слезы вырываются из опухших век, будто ждали, когда им будет позволено вылить соленую боль.

- Ино…- громче, хрипло выкрикивает Чонин. Отчаяние ползет по его коже, кусая за кровавые следы. Он на коленях подбирается к воде ближе, бьет бесполезно кулаком по морю и кричит, сам не разбирая слов – «верни его» и «умоляю».

Но великое море величественно безмолвно, ласковый штиль – насмешка. Чонин роняет слезы на свое отражение, и они растворяются в воде, исчезая бесследно.

И Чонин лежит на песчаном поле, по голую грудь в холодной воде, пока не появляется на темном небе тонкий полумесяц, и просит, не переставая, ласково укачивающее море вернуть ему его любовь. Он забывается беспокойным сном, в котором то и дело память играет с ним, возвращая в тот единственный миг, когда он услышал голос Ино – отчаянный, болезненный крик.

И это все, что Чонин может видеть в своих снах.

Чонину кажется, что с собой Ино забрал намного больше тепла из его дома, чем хотя бы необходимо для жизни. Словно все, что было хорошее в морском бризе, в горячем камине, в излюбленной земле ушло глубоко под воду, забирая с собой и едва трепещущее сердце.

В четырех стенах пахнет сыростью и гнилью промокших бревен, и Чонин в жалкой попытке выветрить этот запах сидит на ступеньке перед открытой в дом дверью. На столе из светлого дерева лежат нетронутые твердые персики – как уже бесчисленное по счету извинение от соседа-рыбака. Алый закат раскраивает небо, очерчивая горизонт, но Чонин сидит с опущенной головой, вдавливая кулаки в землю. Появляется проблеск уже второй Луны без Ино, и погода нещадно ухудшается: Чонин сидит в коричневом свитере грубой вязки. Мысли в его голосе плетут темные кружева, возвращаясь всегда к единственному нужному образу, как светлому лучику в непроглядной мгле.

Чонин слышит, как шуршит мокрая и сухая трава, когда по ней непослушно и быстро бегают лапы, но видит давнего гостя, только когда тот утыкается мокрым носом в опущенную ладонь Чонина. Собака, безумно любившая ласкаться к Ино, кусать его за худые коленки и облизывать соленые пальчики, прижимается к Чонину чистым, но мокрым боком. Чонин улыбается уголком обветренных губ впервые за эти пустые - без Ино - дни. Он находит веточку в траве и кидает ее что есть силы в широкие кусты шиповника. Но собака возвращается очень быстро, неся в зубах какое-то светлое дерево, Чонин щурится и подзывает ее ближе, достает из слюнявого рта находку и опускает вспыхнувший болью взгляд. На его ладони - аккуратная фигурка солнца с чуть волнистыми лучиками, как Ино хотел, и как Чонин аккуратно стругал. Чонин шмыгает носом, вытирая рукавом не прошеные слезы – неужели в первый день он выплакал не все? – и встает со ступени, заходя в дом. Собака только довольно вертит хвостом, когда ее пускают к себе на ночлежку, укладывается калачиком около разгоревшегося камина и сразу же засыпает. А Чонин лежит без сна и долго смотрит в открытое окошко, в то, в которое любил вывалиться небрежно Ино и тянуться к яркому солнцу, и треплет в руках так и не подаренный свет.

Незашторенное окошко жестоко пропускает через себя жаркие, желтые лучи, Чонин вертится, пытаясь закрыть глаза рукой, но чья-то холодная, абсолютно бессовестная мордочка пытается тыкаться к нему прямо в лицо, облизывая шершавым языком.

- Отстань, отстань, тебе говорят, - ворчит Чонин, заворачиваясь в одеяло, но его всего лишь тянут острыми зубами и стягивают за раз. Чонин рычит недовольно, а собака только передразнивает в ответ. Улыбка вырывается против воли: теплое солнце греет спину, а обидевшееся животное жалобно скулит – просится на улицу и есть.

Чонин вздыхает, как будто-то обозленный, играясь взглядами с умным животным, и принимается одеваться, чтобы толкнуть плотно запертую дверь и спуститься ближе к берегу, убегая от поспевающей собаки. Море сегодня ярко-голубое, будто отражает светлое небо. Или же небо – зеркало для моря, черт его знает, даже горизонт не разделяет этих двоих.

Чонин улыбается, пропуская воду сквозь пальцы, и в голову, обычно такую тяжелую, влетают только счастливые воспоминания о самой красивой улыбке, о мягких, розовых губах и ясном взгляде.

Собака играется с рачками и мелкими рыбками, гоняется за ними, перепрыгивая через камни и обегая слишком большие серые осколки, а Чонин расслаблено валится спиной на берег, позволяя мокрому песку заползать в вязку белого свитера и высокие сапоги. Он думает, как бы назвать собаку, и не находит ничего лучше, чем обычного – Солнце. Прибой ласкает слух, на ощущение – словно Ино гладит своими узкими ладошками волосы, и Чонин чувствует, как сном наливаются веки, но из дремы его вырывает несдержанный, дерзкий лай. Собака жадно гавкает и воет, жалобно скулит. Чонин не хочет подниматься с теплого песка и просто криком зовет собаку, но та, спрятавшись где-то за высокими камнями, начинает еще громче гавкать, и Чонин уже хочет шикнуть на нее грубо – небось испугалась рака-отшельника или большой медузы, но в звуке волн и крикливом лае Чонин слышит тихие и мягкие слова.

- Не кричи, пожалуйста. Не кричи.

Чонин поднимается сначала на локтях, а потом подрывается и во весь рост, встревоженный смутно знакомым голосом – будто из безоблачных снов.

Кто-то за камнями уговаривает собаку быть потише, цокая язычком. Та только жалобно скулит и оборачивается в сторону своего нового хозяина, призывно гавкая. Чонин медленно подходит ближе к звуку, видит собаку, роющую лапой песок и человеческую тень, еще скрытую камнем. Чонин делает шаг вперед, чувствуя, как все внутри заливает расплавленное солнце – он просто знает, кто его ждет.

И когда яркие лучи перестают жалить глаза, Чонин различает в силуэте свои самые смелые догадки и бросается в воду к серому камню с тихим шепотом «Ино».

Тот чуть грудью сидит на остром камне, по ребра находясь в воде, и раскрывает свои худенькие руки, позволяя Чонину обнять себя непозволительно крепко.

- Я сейчас задохнусь, - тихо смеется Ино, щуря лисьи щелочки глаз. Чонин сглатывает несдержанно и сжимает больно руки – не может быть, чтобы он только что услышал долгожданный, заранее любимый смех.

- Ино…- влюбленно выдыхает Чонин, выпуская мальчишку из объятий и забирая в свои ладони чужие пальчики.

- Сэхун, - исправляет его тот.

- Сэ… хун? – тихо переспрашивает Чонин. Тот только ласково кивает, Чонину нравится – как легкий порыв летнего ветра над нежным синим штилем.

Чонин открывает рот, теперь не зная, что сказать, и только сжимает не больно влажные ладошки.

- Я люблю тебя, - наконец, говорит он единственное, что имеет смысл, как ему кажется.

Сэхун снова смеется, его аккуратные ушки краснеют, и он тянется к чужой шее, обнимая крепче, виснет и выныривает из воды.

Чонину о ноги бьется мокрый скользкий серебряный рыбий хвост. Он шокировано выдыхает, поднимая будто возмущенный взгляд, его руки мелко дрожат, но ведь он всегда догадывался – от Сэхуна пахло так солено и по-морскому, как пахли странички в книгах о морских чудесах. И друга своего с красивым именем «Ино» Чонин встретил на одной из таких страниц, желтой и старой, обветшалой со временем, с красивой картинкой человека с белым рыбьим хвостом.

- И я тебя люблю, - выдыхает совсем рядом Сэхун, касаясь влажными губами смуглой шеи.

Чонин тянет ладонь к хвосту, и Сэхун только игриво им подмахивает, позволяя Чонину стянуть с него вязкую соленую пленку. Он гладит длинный искрящийся на свету хвост теплой ладонью, а сам тянется к розовым губам. Сэхун целует, улыбаясь, и тихо стонет, сводя Чонина с ума ласковой трелью своего голоса.

- Скажи, что забираешь меня, - вдруг выдыхает Сэхун прямо в губы любимому, снова опускаясь по ребра в теплую гладь воды.

- Я забираю тебя, - послушно говорит Чонин и снова тянет руки к худеньким белым плечам.

- Назови по имени, - тихо шепчет Сэхун и полностью погружается – его светлые волосы расплываются под водой.

- Я забираю тебя, Сэхун, - отчаянно говорит Чонин, вдруг испугавшись, эйфория встречи исчезает из мыслей, и Чонину хочется упасть на колени и просить прощение за ту ночь.

Но Сэхун снова выныривает, улыбаясь ярко и светлее солнца на голубом небе, он протягивает свои руки к Чонину, и тот берет их в свои, помогая Сэхуну взобраться на камень. Но только теперь вместо рыбьего хвоста Сэхун неловко поджимает белые ножки – не болезненно худые с рисунком синих вен, но все равно тонкие и безумно красивые.

Чонин закрывает глаза, обнимая Сэхуна, и шепчет тихое «прости». Но Сэхун на это только смеется, обвивая ногами крепкую чониновскую талию, кладя свои ладошки на смуглые плечи, и тянется за поцелуем, в предвкушении облизывая навсегда соленые губы.

Собака за их спинами жалобно скулит, обидевшись в конец – ведь это она нашла хозяину друга с белыми и мягкими волосами!

Сэхун только беззлобно шикает на нее, откидывая голову назад – позволяя тягучим, как мед, поцелуям Чонина покрывать свою шею, вслушивается в довольное рыканье того и снова смеется – чисто и ясно, как в самых счастливых чониновских снах.

Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/1917935

Дата добавления: 2015-09-29