Очнулся я внезапно, меня словно подкинуло. Комната была погружена во мрак. Я посмотрел на часы: почти половина десятого. Значит, проспал около двух часов. Чувствовал я себя вполне сносно и был не прочь чего-нибудь поесть. Я прошел через столовую и вышел в холл; до меня донеслись звуки включенного проигрывателя, но дверь в салон была закрыта. Очевидно, ужин давно закончился, в кухне было темно. Я полез в холодильник за яйцами и ветчиной, но не успел поставить сковородку на плиту, как услышал чьи-то шаги в подвале. Я вышел на площадку черной лестницы и крикнул, полагая, что это кто-то из мальчиков: я хотел выведать, в каком настроении Вита. Ответа не последовало.
— Тедди? — позвал я. — Микки?
Я отчетливо слышал шаги, пересекавшие старую кухню в направлении котельной. Спустившись по ступенькам, я стал искать выключатель, но ничего не нашел и вынужден был пробираться в старую кухню на ощупь вдоль стены. Тот, кто шел впереди меня, был уже во внутреннем дворике: я слышал, как он топает там, а потом вытаскивает ведро воды из колодца возле ближайшего угла дома — из колодца, который был наглухо закрыт и которым давно уже никто не пользовался. Затем я услышал другие шаги, но не во дворике, а на черной лестнице; повернув голову, я обнаружил, что черная лестница исчезла: шаги доносились с лесенки, приставленной к стене и ведущей наверх. В тот же миг я осознал, что темнота сменилась неверным светом зимних сумерек. По лесенке спускалась женщина с зажженной свечой в руке. Я снова услышал нарастающий свист в ушах, затем раздался громоподобный взрыв: препарат вновь начал действовать, хотя я его не принимал. Только этого мне сейчас и не хватало. Я испугался. Прошлое сливалось с настоящим, а рядом (пусть и в другой части дома) Вита и мальчики.
Женщина прошла совсем близко от меня, прикрывая пламя свечи ладонью. Это была Изольда. Я прижался к стене и затаил дыхание: одно неверное движение — и она исчезнет; ведь то, что я видел, происходило лишь в моем воображении, разыгравшемся под влиянием дневных впечатлений.
Она поставила свечу на скамью и зажгла другую, а затем принялась негромко напевать какой-то странный сладостный мотив. Между тем я по-прежнему слышал приглушенный ритм мелодии, доносившейся из проигрывателя в музыкальном салоне на первом этаже.
— Робби, — позвала она тихо. — Робби, ты здесь?
Мальчик вошел со двора через низкую сводчатую дверь и поставил ведро с водой на пол.
— Мороз все еще держится? — спросила она.
— Да, — ответил он, — до полнолуния тепла не ждите, только потом. Придется вам задержаться здесь еще на несколько дней, если мы вам не слишком надоели.
— Надоели? — воскликнула она, улыбаясь. — Наоборот, я буду только рада. Хотелось бы мне, чтобы мои дочери были так же хорошо воспитаны, как Бесс и ты, чтобы они слушались меня так же, как ты слушаешься своего брата.
— Если мы такие, то лишь из почтения к вам. Когда вас не было, нам частенько попадало от Роджера, даже ремнем! — Он рассмеялся и, мотнув головой, откинул прядь густых волос, падавшую ему на глаза, затем приподнял ведро и налил воды в стоявший на столе кувшин. — А еще, благодаря вам, мы хорошо едим. Мясо каждый день, не то что раньше — одна соленая рыба. А поросенок, которого я вчера зарезал, бегал бы до самой Пасхи, если бы вы не почтили нас своим присутствием. Бесс и я, мы хотели бы, чтобы вы всегда жили с нами и не уезжали, когда потеплеет.
— А-а, понимаю, — сказала Изольда шутливо. — Вас радует не мое присутствие, а то, что при мне ваша жизнь стала более легкой и приятной.
Он нахмурился, пытаясь сообразить, куда она клонит, затем лицо его прояснилось, и он снова улыбнулся.
— Нет-нет, это не так! — воскликнул он. — Когда вы появились, мы боялись, что вы станете строить из себя важную даму, и нам будет трудно угодить вам. А вы совсем не такая, как будто всю жизнь с нами прожили. Бесс очень вас любит, и я тоже. Ну, а Роджер уже два года, если не больше, не перестает вас расхваливать.
Вдруг он покраснел и смутился, словно понял, что сказал лишнее. Изольда протянула руку и тронула его за локоть.
— Милый Робби, — нежно произнесла она, — я тоже люблю тебя и Бесс и никогда не забуду, как сердечно вы ко мне относились все это время.
Я услышал шаги на верхнем этаже и поднял голову: но это была всего лишь Бесс. Пока она спускалась по приставной лесенке, я обнаружил, что девочка выгладит гораздо опрятнее, чем раньше: ее длинные волосы были аккуратно расчесаны, лицо вымыто.
— Роджер возвращается! Я слышу — он уже скачет через рощу, — крикнула она. — Пойди возьми у него пони, Робби, пока я накрываю на стол.
Мальчик вышел во двор, а его сестра подложила в очаг торфа и утесника. Утесник с треском вспыхнул, отбрасывая на закопченные стены длинные шевелящиеся тени. Бесс обернулась и с улыбкой посмотрела на Изольду, и я догадался, что все четверо, должно быть, изо дня в день собираются морозными вечерами за столом и ужинают при свечах, расставленных между оловянными мисками.
— А вот и ваш брат, — сказала Изольда и стала у открытой двери, глядя, как Роджер спрыгивает на землю и передает поводья Робби. Еще не стемнело; двор, гораздо более просторный, чем нынешний патио, простирался до самой стены, за которой начиналось поле, так что в проеме распахнутых ворот я мог видеть даже кусочек открытого моря вдали и часть залива. Грязь во дворе от мороза затвердела, воздух был холодный, на фоне неба выделялись черные, голые деревца ближайшей рощи. Робби повел пони в сарай, а Роджер направился к Изольде.
— Ты принес дурные вести, — сказала Изольда. — Я вижу это по твоему лицу.
— Моя госпожа прознала, что вы здесь, — отвечал Роджер. — Она едет сюда с посланием от вашего брата. Только скажите, и я заставлю ее повернуть обратно, дальше вершины холма она не проедет! Мы с Робби в два счета справимся с ее слугами.
— Сейчас, возможно, вы и справитесь, — ответила Изольда, — но позже она найдет способ расквитаться с тобой, с Робби и Бесс. Она тут камня на камне не оставит. Ни за что на свете я не допущу этого!
— Я скорее предпочту, чтобы она сровняла этот дом с землей, чем позволю ей мучить вас, — сказал он.
Он стоял перед ней, выпрямившись во весь рост, и я инстинктивно почувствовал, что их отношения достигли той точки накала, когда его любовь к Изольде уже не может больше тихо тлеть и он не в силах ее сдерживать: либо она вспыхнет пожаром, так что небу станет жарко, либо загасить ее надо немедленно.
— Я знаю, Роджер, — сказала она, — но если мне суждено вновь принять страдания, я предпочла бы страдать одна. Я уже покрыла позором два дома — дом моего мужа и дом Отто Бодругана, об этом наверняка будут судачить еще очень долго, и я не хочу, чтобы из-за меня злые языки трепали и твое имя!
— Позором? — Он обвел руками двор — опоясывавшие его низкие стены, крытый соломой сарайчик для пони и коров. — Эта ферма досталась мне от моего отца, а когда я умру, хозяином тут станет Робби. И если бы вы провели здесь только одну ночь, а не все пятнадцать, вы бы удостоили ее такой чести, что об этом помнили бы не одно столетие!
Должно быть, по его взволнованному голосу Изольда поняла, сколь глубоко его чувство к ней, уловила страстные нотки — она внезапно изменилась в лице, словно некий внутренний голос прошептал ей: «Осторожно! Пока все хорошо, но дальше может быть опасно».
Подойдя к распахнутым настежь воротам, она положила на них руку и посмотрела туда, где за полями виднелся залив.
— Пятнадцать ночей, — повторила она. — И каждую ночь и каждый Божий день, с тех пор как я здесь у тебя, я смотрю на Церковный мыс на том берегу и вспоминаю, как его судно стояло там на якоре, под Бодруганом, и как он переплыл этот залив, чтобы встретиться со мной в Тризмиллской бухте. Пойми, Роджер, в тот день, когда его погубили, частичка меня самой умерла вместе с ним. Ты это знаешь, не так ли?
Интересно, думал я, мечтал ли Роджер, подобно большинству из нас, что однажды их жизни сольются; не в браке, и даже не в любовной близости, а в том необъяснимом соединении душ, в том молчаливом, интуитивном единстве, куда никто, кроме них двоих, не сможет проникнуть. Если так, то эти мечты разбились вдребезги, стоило Изольде произнести имя Бодругана.
— Знаю, — сказал он, — и всегда об этом помню. Если я дал вам повод думать иначе, простите меня.
Он поднял голову и прислушался. Она тоже. Из темной рощицы, чуть повыше фермы, донеслись голоса и топот, а затем в просвете меж голых деревьев возникли трое слуг леди Шампернун.
— Роджер Килмерт? — крикнул один из них. — К твоему дому не подъехать, дорога слишком плохая. Госпожа ждет в повозке на холме.
— Это ее дело, если хочет, пусть там и остается, — ответил Роджер, — а если нет, то пусть идет сюда пешком с вашей помощью. Нам все равно.
Посланцы заколебались и с минуту совещались под деревьями, а Изольда, по знаку Роджера, быстро прошла через двор и исчезла в доме. Роджер свистнул, и в дверях сарая, где они держали пони, появился Робби.
— Леди Шампернун там наверху, с ней ее слуги, — тихо сообщил ему Роджер. — Но по пути из Тризмилла она могла собрать еще людей, так что будь под рукой в случае чего.
Робби кивнул и снова исчез в сарае. Становилось все темнее и холоднее, деревья в рощице отчетливее выделялись на фоне неба. Вскоре я заметил огни первых факелов на гребне холма: Джоанна спускалась в сопровождении трех слуг и монаха. Они продвигались вперед медленно, молча, ряса монаха сливалась с темным плащом Джоанны, словно они составляли единое целое. Стоя подле Роджера и глядя на них, я почувствовал в приближающейся группе что-то зловещее: эти фигуры в капюшонах напоминали процессию, идущую через кладбище к свежевырытой могиле. Когда они подошли к открытым воротам, Джоанна остановилась, огляделась вокруг и сказала Роджеру:
— За десять лет, что ты был моим управляющим, тебе ни разу не пришло в голову пригласить меня к себе.
— Верно, госпожа, — ответил он. — Так ведь вы никогда не просили меня предоставить вам убежище. Да вам этого и не требовалось. Все что вам нужно было, вы всегда имели под крышей собственного дома.
Она пропустила его иронию мимо ушей (а может, попросту не заметила), и Роджер провел ее в дом.
— Где могут обождать мои люди? — спросила она. — Будь любезен, проводи их на кухню.
— Мы сами живем на кухне, там вас и примет леди Карминоу. А ваши люди могут погреться в хлеву рядом с коровами или в конюшне возле пони, если это им больше нравится.
Он посторонился, пропуская Джоанну и монаха, и вошел вслед за ними. Переступая через порог, я увидел, что стол придвинут ближе к очагу, на нем стоят две большие свечи, а во главе стола сидит Изольда. Бесс, очевидно, поднялась на чердак.
Джоанна огляделась вокруг, как мне показалось, несколько растерявшись в столь непривычной для нее обстановке. Бог знает, что она ожидала здесь увидеть — наверное, больше комфорта и, быть может, мебель из собственной усадьбы в которой она давно не жила.
— Значит, вот это и есть твое пристанище, — промолвила она наконец. — Что ж, в зимнюю ночь здесь, пожалуй, довольно уютно, если не особенно принюхиваться к запаху скотины. Как поживаешь, Изольда?
— Как видишь, совсем неплохо, — ответила Изольда. — За годы, проведенные в Триджестейнтоне и Карминоу, я не видела столько внимания к себе, как здесь за две недели.
— Охотно верю, — сказала Джоанна. — Контраст всегда только разжигает аппетит. Помнится, когда-то Бодруганский замок тоже казался тебе довольно привлекательным, но если бы Отто уцелел, он несомненно со временем наскучил бы тебе, как наскучили другие мужчины, включая и твоего собственного мужа. Что ж, теперь тебе грех жаловаться. Скажи мне, как братья делят тебя?
Я услышал, как Роджер глубоко вздохнул и сделал шаг вперед, словно хотел встать между двумя женщинами, но Изольда, лицо которой тускло проступало из темноты в подрагивающем пламени свечей, только улыбнулась.
— Пока никак, — сказала она. — Старший слишком горд, а младший слишком застенчив. Они остаются глухи к моим мольбам и заверениям. Однако что тебе от меня нужно, Джоанна? У тебя послание от Уильяма? Говори прямо — и покончим с этим.
Монах, стоявший у двери, вытащил из-под рясы письмо и протянул его Джоанне, но та жестом отклонила его.
— Читай сам, — велела она. — Здесь недостаточно светло, и я не собираюсь напрягать зрение. А ты можешь оставить нас, — бросила она в сторону Роджера. — Наши семейные дела тебя уже не касаются. Ты достаточно совал свой нос куда не следует, когда был моим управляющим.
— Это его дом, и он имеет полное право быть здесь, — возразила Изольда. — Кроме того, он мой друг, и я хочу, чтобы он остался.
Джоанна пожала плечами и села за стол напротив Изольды.
— С позволения леди Карминоу, — начал монах вкрадчивым тоном, — это письмо от ее брата сэра Уильяма Феррерса, доставленное несколько дней назад в Трилаун, где, как полагал сэр Уильям, его посланец должен был застать ее вместе с леди Шампернун. Вот что в нем говорится:
«Милая сестра!
Из-за нынешней непогоды и скверного состояния дорог известие о твоем бегстве из Триджестейнтона настигло нас здесь, в Бере, лишь на прошлой неделе. У меня в голове не укладывается, как ты могла поступить так опрометчиво. Ты должна знать, что, оставив мужа и детей, ты отрекаешься от них и не можешь рассчитывать на их любовь и — мне приходится сказать это — на мою тоже. Я не ведаю, согласится ли Оливер, из христианского милосердия, принять тебя назад в Карминоу, однако я сомневаюсь в этом, ибо он должен опасаться дурного влияния, которое ты будешь оказывать на его дочерей. Что же до меня, то я не могу взять тебя под свою защиту и предоставить кров в Бере, поскольку Матильда, как родная сестра Оливера, во всем ему сочувствующая, не пожелает оказать гостеприимство заблудшей жене своего брата. Известие о том, что ты оставила Оливера, настолько ее огорчило, что она не потерпит твоего присутствия в нашем доме вблизи наших пятерых сыновей. Поэтому мне представляется, что для тебя нет иного выхода, как только искать приюта в обители Корнуорти здесь, в Девоне, с настоятельницей которой я знаком, и жить там затворницей до тех пор, пока Оливер или кто-нибудь из членов семьи не пожелает тебя принять. Я остаюсь в полной уверенности, что наша родственница Джоанна позволит своим людям препроводить тебя в целости и сохранности в обитель Корнуорти.
Прощай, и да смилуется над тобой Господь.
Твой скорбящий брат
Монах сложил письмо и через стол протянул его Изольде.
— Вы можете убедиться сами, госпожа, — пробормотал он, — что письмо действительно написано рукой сэра Уильяма, и на нем стоит его подпись. Тут нет никакого обмана.
Она лишь мельком взглянула на листок и сказала:
— Ты совершенно прав: никакого обмана тут нет.
Джоанна улыбнулась.
— Если бы Уильям знал, что ты здесь, а не в Трилауне, вряд ли тон письма был бы таким благодушным, а настоятельница из Корнуорти едва ли согласилась бы открыть перед тобой двери монастыря. Тем не менее можешь рассчитывать, что я сохраню это в тайне и дам людей, которые благополучно доставят тебя в Девон. Двух дней под моей крышей вполне достаточно, чтобы сделать все необходимые приготовления и сменить платье — как я вижу, это совершенно необходимо, — и ты можешь отправляться в путь. — Она откинулась на спинку стула, и на лице ее застыло выражение торжества. — Мне не раз говорили, что в Корнуорти очень здоровый воздух, — добавила она. — Монашки там доживают до глубокой старости.
— Тогда давай вместе и укроемся за стенами этой обители, — парировала Изольда. — Не одни только заблудшие жены, но и вдовы, когда их сыновья женятся — как, например, твой Уильям на будущий год, — вынуждены искать себе новое пристанище. Выходит, мы с тобой сестры по несчастью.
Горделиво и с вызовом посмотрела она на Джоанну, сидевшую напротив нее на другом конце стола; тени на стене, отбрасываемые неверным пламенем свечей, искажали фигуры обеих женщин, и тень Джоанны из-за капюшона и вдовьей вуали напоминала чудовищного краба.
— Ты забываешь, — сказала Джоанна, поигрывая своими бесчисленными перстнями и кольцами, то снимая, то надевая их на разные пальцы, — что у меня есть разрешение повторно выйти замуж, и я в любой момент могу это сделать, благо претендентов достаточно. А ты все еще жена Оливера, к тому же обесчещенная. Разумеется, кроме обители, у тебя есть и другой выход, если он тебя больше устраивает: остаться здесь и быть подстилкой для моего бывшего управляющего. Но я предупреждаю, что приход может поступить с тобой так, как поступил сегодня с одной из моих подданных в Тайуордрете. Хочешь, чтобы тебя доставили верхом на черном баране к приходской часовне и заставили прилюдно принести покаяние?
Она громко расхохоталась и, повернувшись к монаху, стоявшему за спинкой ее стула, проговорила:
— Что ты на это скажешь, брат Жан? По-моему, неплохая мысль — взгромоздить одну на барана, другого на овцу и пустить их рысцой, а если откажутся — лишить права на земли в Килмерте.
Я знал, чем все это может кончиться. И не ошибся. Роджер схватил монаха и отшвырнул его к стене. Затем он склонился над Джоанной и рывком поднял ее на ноги.
— Вы можете оскорблять меня сколько вашей душе угодно, но леди Карминоу не трогайте! — процедил он сквозь зубы. — В этом доме я хозяин, и я прошу вас покинуть его.
— Всенепременно. Сразу, как только она сделает свой выбор, — ответила Джоанна. — У меня трое слуг в твоем коровнике, но еще десятка два людей ждут возле повозки за холмом, у них руки чешутся отомстить тебе за старые обиды.
— Так зови их сюда! — сказал Роджер, отпуская ее. — Мы с Робби в силах защитить дом не только от них, но и от всего прихода!
Его голос звенел от ярости, и шум достиг чердака, откуда торопливо спустилась по лесенке Бесс и встала, бледная и встревоженная, за спиной у Изольды.
— А это кто такая? — удивилась Джоанна. — Еще одна наездница для барана? Сколько же их у тебя?
— Бесс — сестра Роджера, а это все равно что моя собственная, — подала голос Изольда, обнимая перепуганную девочку. — А теперь, Джоанна, зови слуг и избавь этот дом от своего присутствия. Мы и так слишком долго сносили твои оскорбления.
— Мы? — переспросила Джоанна. — Ты считаешь себя одной из них?
— Да, покуда я пользуюсь их гостеприимством.
— Значит, ты не собираешься ехать со мной в Трилаун?
Изольда секунду помедлила, взглянув на Роджера, затем на Бесс. Но прежде чем она успела ответить, из тени выступил монах и, приблизившись, стал рядом.
— У леди Карминоу есть еще одна возможность, — пробормотал он. — Через сутки я отплываю из Фауи, чтобы прибыть в монастырь св. Сергия и Бахуса в Анже. Если леди Карминоу и это дитя пожелают сопровождать меня во Францию, я обещаю, что найду для них надежный приют. Никто их не тронет, никто не будет их преследовать. Как только они окажутся во Франции, о них все забудут, и леди Карминоу сможет начать там новую жизнь, причем не за стенами монастыря, а в гораздо более приятной обстановке.
Было настолько очевидно, что это предложение не что иное, как уловка, придуманная монахом, чтобы выманить Бесс и Изольду из-под зашиты Роджера и затем распорядиться их судьбой как ему вздумается, что мне казалось, даже Джоанна воспротивится этому. Но она только улыбнулась и пожала плечами.
— Клянусь честью, брат Жан, в вас говорит истинный христианин. Что скажешь, Изольда? Теперь у тебя есть из чего выбирать: обитель в Корнуорти, свинарник в Килмерте или путешествие в другую страну под защитой монаха-бенедиктинца. Я-то знаю, что бы я выбрала.
Она снова огляделась вокруг, как в первые минуты, когда вошла в дом, а затем, прохаживаясь по комнате, коснулась прокоптившейся стены, скорчила гримасу и вытерла пальцы носовым платком, потом остановилась перед лесенкой и поставила ногу на нижнюю ступеньку.
— Четыре вшивых тюфяка, из которых один твой? — спросила она. — Если ты все же решишь поехать во Францию или в Девон, Изольда, прошу тебя прежде попрыскать на платье уксусом.
И тут в ушах у меня снова раздался свист, затем — гром. Их силуэты начали расплываться, только Джоанну, стоявшую возле лесенки, я по-прежнему видел отчетливо. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и мне уже было наплевать на последствия, я мечтал схватить ее за горло и душить, пока она еще не исчезла вместе с остальными. Я пересек комнату и встал перед ней — она не исчезала. И когда я, сомкнув пальцы на ее белой пухлой шее, принялся изо всей силы трясти ее, она пронзительно завизжала.
— Будь ты проклята!.. Будь проклята! — кричал я.
Истошный вопль заполнил всю комнату, он был везде, надо мной и вокруг меня. Я ослабил хватку и поднял глаза. Мальчики жались друг к другу на лестничной площадке вверху. Вита осела на пол возле перил и в ужасе смотрела на меня, бледная, как смерть, держась руками за горло.
— О Боже! — пробормотал я. — Вита… дорогая… О Боже…
Я рухнул, свесившись через перила рядом с ней, и меня тут же стало выворачивать наизнанку от жуткого, непереносимого головокружения, она же, пятясь, поползла от меня прочь, стала карабкаться наверх, в безопасное место, поближе к мальчикам, и они снова завизжали — на этот раз все вместе.
Глава двадцать третья
Я ничего не мог поделать. Я лежал на ступеньках, возле перил, шутовски раскинув руки и ноги, в то время как потолок и стены безостановочно кружились у меня над головой. Когда я закрывал глаза, головокружение усиливалось, а наступавшую темноту пронзали ослепительные вспышки молний. Спустя какое-то время визг прекратился; потом мальчики заплакали, но вскоре их всхлипывания стали удаляться — они убежали на кухню, хлопнув сначала одной, затем другой дверью.
Ничего не видя перед собой из-за головокружения и тошноты, я пополз наверх, преодолевая ступеньку за ступенькой, и когда достиг площадки, с трудом встал на ноги и неуверенным шагом, придерживаясь за стенку, пересек кухню в направлении холла. Везде горел свет, двери были распахнуты. Вита и мальчики, наверное, убежали наверх и закрылись в спальне. Шатаясь, я вошел в кабинет и потянулся к телефону, не соображая, где пол, где потолок — все слилось. Я опустился на стул и принялся ждать, с трубкой в руке, когда пол придет в равновесие, а в телефонном справочнике вместо сплошных мелькающих черных точек начнут проступать слова. Наконец я нашел номер доктора Пауэлла и набрал его, и когда он ответил, у меня внутри все словно оборвалось, а по лицу покатился пот.
— Это Ричард Янг из Килмарта, — сказал я. — Вы помните меня — друг профессора Лейна?
— Да, слушаю вас, — произнес он не без удивления.
Понятно, ведь я не постоянный пациент — один из многих отдыхающих, которые перебывали здесь за лето.
— У меня беда, — сказал я. — Что-то вроде временного помешательства — пытался задушить свою жену. Может, ей нужна помощь, не знаю.
Я говорил спокойным, ровным голосом, лишенным всяких эмоций, хотя сердце бешено стучало у меня в груди и я нисколько не заблуждался относительно того, что произошло. Никакой путаницы в голове не было, так же как не было никакого слияния двух миров.
— Она в обмороке? — спросил он.
— Нет, — сказал я, — нет, не думаю. Она наверху с мальчиками. Должно быть, они заперлись в спальне. Я звоню вам из кабинета внизу.
Какое-то время он молчал, и я вдруг с ужасом подумал, как бы он сейчас не сказал мне, что это не его дело и что мне правильнее было бы позвонить в полицию.
— Хорошо. Сейчас приеду, — сказал он наконец и повесил трубку.
Я тоже положил трубку и вытер пот со лба. Головокружение прекратилось, и я уже мог стоять на ногах не шатаясь. Я медленно поднялся наверх и через гардеробную дошел до двери ванной. Она была заперта.
— Дорогая, — позвал я, — не волнуйся, все в порядке. Я только что звонил врачу. Сейчас он приедет. Оставайся там с мальчиками, пока не услышите его машину.
Она не ответила, и я позвал громче:
— Вита! Тедди! Микки! Не бойтесь. Сюда едет врач. Все будет хорошо.
Я снова спустился на первый этаж, распахнул входную дверь и принялся ждать на ступеньках. Стояла восхитительная ночь, небо сверкало звездами. Я не различал ни малейшего звука: туристы в поле за дорогой на Полкеррис, вероятно, уже забрались в свои палатки. Я посмотрел на часы. Без двадцати одиннадцать. Затем я услышал шум мотора — машина врача ехала по шоссе со стороны Фауи — и опять стал покрываться потом, но не из страха, а от слабости, потому что напряжение вдруг спало. Он свернул с дороги, подъехал к дому. Я спустился вниз и пошел ему навстречу:
— Слава Богу, вы приехали, — сказал я.
Мы вместе прошли в дом, и я указал ему на лестницу.
— Первая дверь направо. Это моя гардеробная, но жена заперла дверь ванной, через которую туда можно попасть из спальни. Скажите им, кто вы. Я подожду здесь.
Он побежал наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки, а меня не покидала мысль, что эта тишина на втором этаже означает, что Вита умирает, что она лежит на кровати, а мальчики жмутся к ней, боясь пошевелиться. Я прошел в музыкальный салон и сел, размышляя, что будет, если он скажет мне, что Вита мертва. Ведь я не выдумал весь этот кошмар, все это произошло на самом деле. Действительно произошло.
Врач довольно долго пробыл наверху. Через некоторое время я услышал шум передвигаемой мебели: похоже, они перетаскивают тахту из гардеробной через ванную в спальню. Я услышал голоса врача и Тедди. Хотел бы я знать, черт побери, что они там делают. Я подошел к лестнице и прислушался, но они опять ушли в спальню и закрыли дверь. Я вернулся в музыкальный салон и стал ждать.
Он спустился сразу после того, как часы в холле пробили одиннадцать.
— Все улажено, — сказал он. — Никакой паники больше нет. Ваша жена чувствует себя хорошо и пасынки тоже. А теперь займемся вами.
Я попытался встать, но он усадил меня обратно в кресло.
— Я сильно ее покалечил? — спросил я.
— Легкие синяки на шее, ничего больше, — ответил он. — Завтра могут проступить небольшие кровоподтеки, но если она повяжет на шею платок, никто ничего не заметит.
— Она вам рассказала, что случилось?
— Полагаю, вы мне сами расскажете.
— Я бы предпочел услышать сначала ее версию.
Он вынул из пачки сигарету и закурил.
— Что ж, если я правильно понял, — начал он, — по неким, только вам известным мотивам, вы отказались ужинать, и она провела вечер здесь, в музыкальном салоне, с сыновьями, пока вы оставались в библиотеке. Потом, когда они уже собирались пойти спать, она увидела свет в кухне. На сковородке шипел обуглившийся кусок ветчины, плита была включена на полную мощь — и никого. Тогда она спустилась в подвал. Вы стояли, как она мне объяснила, возле старой кухни, словно подкарауливая ее, и едва завидев, тут же с проклятиями бросились к ней, схватили за горло и стали душить.
— Все верно, — сказал я.
Он пристально посмотрел на меня. Очевидно, он думал, что я буду все отрицать.
— Она утверждает, что вы были мертвецки пьяны и не ведали, что творите, но от этого не легче. Она и мальчики насмерть перепугались. Еще и потому, что вы, насколько я понимаю, вообще-то не любитель спиртного.
— Нет, не любитель, — сказал я. — И я не был пьян.
Некоторое время он молчал. Затем подошел, встал напротив, достал из своего чемоданчика что-то вроде электрического фонарика и принялся осматривать мои глаза. Затем пощупал у меня пульс.
— Что вы принимаете? — резко бросил он.
— Принимаю?
— Да, какой наркотик? Скажите начистоту, тогда я буду знать, как вас лечить.
— Дело в том, что я и сам не знаю, — сказал я.
— А где вы его берете? Профессор Лейн дал?
— Да.
Он сел на подлокотник дивана рядом с моим креслом.
— Колетесь, глотаете?
— Глотаю.
— Он вас лечил от чего-нибудь?
— Ни от чего он меня не лечил. Он проводил эксперимент. Я согласился участвовать. До этого я никогда в жизни не принимал наркотики.
Он не сводил с меня проницательного взгляда, и я понял, что мне ничего не остается, как все ему рассказать.
— Находился ли профессор Лейн под воздействием того же наркотика, когда попал под поезд? — спросил он.
— Да.
Он встал с дивана и принялся ходить взад и вперед по комнате, притрагиваясь к разным безделушкам, что стояли на столиках и полках, то одну возьмет повертит, то другую, совсем как Магнус, когда ему нужно было принять решение.
— Я должен поместить вас в больницу для обследования, — сказал он.
— Нет, только не это! — испугался Я. — Ради Бога, не надо. — Я даже встал с кресла. — Послушайте, у меня есть немного этого наркотика, в пузырьке наверху. Это все что осталось. Один пузырек. Он велел мне уничтожить все, что я найду в лаборатории. Я так и сделал. Зарыл в лесу, за садом. Оставил себе только один пузырек, из которого и отпил сегодня немного. Этот препарат несколько отличается от предыдущих, крепче, что ли… не знаю. Заберите его, сделайте анализ — делайте с ним, что хотите. Вы же понимаете, после того, что случилось сегодня, я никогда больше не притронусь к этому пузырьку. Боже! Ведь я мог убить свою жену!
— Да, могли, — сказал он. — Именно поэтому вам и следует лечь в больницу.
Ничего он не понимал. Как он мог понять?
— Послушайте, — сказал я, — в тот момент я видел перед собой не свою жену, не Виту. Это не ее я хотел задушить, а другую женщину.
— Какую женщину? — спросил он.
— Некую Джоанну, она жила шестьсот лет назад. Она была здесь, в кухне старой фермы, и другие тоже были с ней: Изольда Карминоу, Жан де Мераль и человек, которому принадлежала эта ферма и который был управляющим у Джоанны — Роджер Килмерт.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |