Предположение подтвердилось очень скоро — когда в школе на перемене девчонки начали пересказывать друг дружке свои сны. Два или три из них были ей знакомы до мельчайших подробностей.
Начались веселые эксперименты.
Управлять своими собственными снами Вита научилась больше года назад. Здесь все было гораздо сложнее. Научиться распознавать этот черный тоннель со множеством развилок. Научиться входить в него самостоятельно — когда пожелаешь. И, наконец, научиться отличать одну развилку от другой, понимать — по свечению, запахам, звукам, — что ее ожидает за тем или иным поворотом. Масса открытий. Как, оказывается, скучны и примитивны сны
большинства людей! Или это просто ей так не везет? Какие мелкие страхи, приземленные желания, тусклые образы! Иногда их мучили кошмары. Вита уже умела менять ход чужих сновидений, она могла бы им помочь, но… Ей даже не было их жалко!
Через пару месяцев она проходила мимо таких развилок, даже не заглянув туда, не повернув головы, не сбавив шага. Она искала другие — такие, где обитают гигантские хищные растения, где над огромным стеклянным куполом покачивается закрывающая полнеба очковая змея с пустыми лунными глазами, где серебристые чайки с горестными криками роняют цветы на грудь прекрасной девушки, уносимой неведомо куда могучим кроваво-красным потоком. Иногда она была знакома с хозяевами этих миров, и дело не обходилось без сюрпризов. Надо же, какие потрясающе яркие сны посещают Таню Гусеву, застенчивую туповатую троечницу с прилизанными волосами и обкусанными ногтями! Или пропахшую лекарствами и нафталином восьмидесятилетнюю бабушку, живущую этажом ниже (говорят, она раньше была певицей). Или толстенькую, вечно уставшую школьную библиотекаршу Надежду Ивановну. Вита начала относиться к людям по-иному, совсем не так, как раньше. Она взрослела. Она чувствовала себя намного старше своих подруг-одногодок. Опыта, полученного ею во время этих ночных путешествий, хватало, чтобы уже при первой встрече безошибочно определить суть человека, понять, с кем она имеет дело. Ее не пугали сложные ситуации. Вита предчувствовала, чем они закончатся, и вела себя так, чтобы решить проблему с наименьшими потерями.
Про своих одноклассников, друзей, соседей по дому Вита знала абсолютно все (или, по крайней мере, могла узнать в любой момент — было бы желание). Она знала о них даже то, в чем они не признавались сами себе. Поначалу ее пугала такая власть над людьми. Потом она использовала эту власть не без удовольствия для себя — кому-то помогала, над кем-то подшучивала, допускала в разговоре намеки, вводившие собеседника чуть ли не в ступор. Потом ей стало скучно.
Вита окончательно забросила «серые» развилки — любопытство иссякло.
Теперь она бродила по черному тоннелю только для того, чтобы найти пищу для ума и чувств, испытать новые, неизведанные ощущения или, в конце концов, просто поразвлечься, но поразвлечься со вкусом. В белой тунике и золоченом шлеме, она скакала на коне по бескрайней, выжженной солнцем степи. Летала на громадных, покрытых причудливыми узорами воздушных змеях. В кромешной тьме ловила в ладони маленькие, ни на что не похожие сгустки, порхающие в воздухе; при легком надавливании они лопались, источая терпкий дурманящий аромат черемухи. В такие сны она приходила часто. И оставалась надолго.
А вот тут… Тут начались проблемы. Пересуды среди знакомых. Пристальные недоумевающие взгляды некоторых прохожих на улице.
Что поделаешь! Пришлось научиться маскироваться.
Не раз Вита ругала себя за то, что вначале была слишком откровенна с сестрой. Ленкины сны были покруче многих — настоящие драгоценные камушки! Но… Запрет есть запрет. Не хотелось портить отношения с любимой сестренкой. Самое обидное — здесь никакие маски не помогали. В любом обличье распознает, паршивка!
Что ж, Вита отбрасывала прочь обиду и с удвоенной силой наслаждалась снами остальных людей.
Скоро ей стало ясно, что при выборе развилок ею руководит не только интерес и не только предвкушение удовольствия. Среди множества подходящих снов иногда встречались особые — такие, которые наполняли все ее естество силой и бодростью. На следующий день она с легкостью отвечала невыученные уроки, могла выскочить на тридцатиградусный мороз в легкой маечке (хотя вообще-то назвать ее закаленной было трудно) или, например, пешком дойти из одного конца города в другой, ни капельки при этом не устав. Вита стала искать именно такие
сны и бывать там как можно чаще. Она перестала болеть. Мальчишки почти каждый день признавались в любви. Ей было хорошо.
А потом она кое-что поняла. И еще кое-что.
И еще.
Эти трое были еще нахальнее предыдущих.
— Что, это и есть наша ведьмочка?
— А хрен знает! Они одинаковые.
— Ути-пути, какие мы сладкие. А пообжиматься-то с тобой можно? Не заколдуешь? Лена не отстранилась. Только брезгливо поморщилась от шибанувшего в нос запаха пота.
— И сестренка, значит, такая же? Слышь, Макс! Может, мы с этих кукол натурой возьмем?
— Кончай херней страдать! Ты здесь столько бабок огребешь — весь город перетрахаешь.
— А квартирка — ничего себе… Лене все это начало надоедать.
— Вообще-то, мальчики, вам туда.
— Чего?
— Вон ту дверцу видите? Там вас ждут не дождутся. Все глаза проглядели.
Троица, кажется, врубилась, в чем дело. Переглянулись и вразвалочку, посмеиваясь, зашагали к темным дверям в конце коридора. Лена хмыкнула, ушла в гостиную и, устроившись прямо на полу, взяла со столика большое зеленое яблоко. Хр-рум.
Любопытно, что будет на этот раз? Вроде не впервые уже такое, а все-таки интересно… Правда, все мысли сейчас не о том. Поступить! В этом году — наконец — поступить!
Раньше ездила на вступительные экзамены просто так, не готовясь, была уверена в своем таланте. Зато сейчас… Полгода еженедельных занятий с одной из ведущих актрис областного драмтеатра. Дикция, пластика, актерское мастерство. Врожденное отсутствие музыкального слуха, конечно, никуда не денешь, но если работать до одури под руководством сразу двух человек с консерваторским образованием… Короче говоря, услышав, как она поет, никто уже не зажимал уши ладонями. И увидев, как она танцует, никто не сползал под стол, сотрясаясь от беззвучного смеха. К тому же — внешние данные. За прошедшие два года Лена наслушалась от других абитуриентов историй о том, как часто принимают девчонок, напрочь лишенных таланта, за одну лишь фактуру. Лена оценивала себя объективно. Знала, что она не просто «миленькая»,
«хорошенькая», «симпатичная» (таких, в принципе, пруд пруди, особенно на вступительных экзаменах в театральные училища и институты). Ее природа наградила уникальной, неповторимой, поистине звездной внешностью. Разница — как между поставленными на поток одноликими Барби или Синди и старинной фарфоровой барышней ручной работы.
И главное — она знает, что может, может, может!.. С тех пор как в детстве она однажды побывала за кулисами, вдохнула этот особый пьянящий запах, который невозможно перепутать ни с каким другим на всем белом свете, благоговейно провела кончиками пальцев по яркому громоздкому заднику, почти полчаса бродила как зачарованная среди тяжелых запыленных платьев в костюмерной, она ни на секунду не сомневалась: это станет ее судьбой, ее жизнью, ее плотью и кровью. Она не сможет иначе. Задохнется, зачахнет, умрет. Ей мало одной жизни. Она хочет каждый вечер проживать новую. И проживать так, чтобы люди сходили с ума от любви или ненависти, взлетали вместе с ней на седьмое небо или заходились в рыданиях. Она на это
способна. Она Чувствует в себе столько нерастраченной силы!
Почему же другие не чувствуют? Слепые они? Глухие? Замороженные? Или это просто дурацкое невезение? И почему Витка не хочет помочь? Ведь могла бы повлиять на эту чертову комиссию…
Ба-бах!
Несмотря на давнюю привычку, Лена вздрогнула, едва не выронив яблоко. Неужели нельзя работать без этого грохота?! Юрку так перепугала, что до сих пор боится в гости приходить! Ну вот, и про Юрку вспомнить сподобилась. Кажется, впервые за сегодняшний день. Совсем эти предстоящие экзамены из колеи выбили. А ведь если она поступит, им придется расстаться. Правда, она будет приезжать. Часто. Может быть, каждую неделю на выходные. И все равно… Пять лет… Жалость какая!
И что она нашла в этом Юрке? Да, умный. Да, сексуальный. Да, симпатичный (не красавец с журнальной обложки, но вполне в ее вкусе). Однако для того, чтобы так привязаться к человеку меньше чем за два месяца, нужно, чтобы он обладал чем-то большим, какой-то изюминкой, яркой индивидуальностью. Вот Валера, например, покорял ее своей мужественностью, властным характером, даже некоторой агрессивностью. А Славик — наоборот. Славик… Прелестный невинный мальчик, которого просто грех не совратить. Они были ровесниками, но Лену не покидало ощущение, будто она старше его лет на десять. А что? Тоже небезынтересно. Или Андрей…
Долгий певучий скрип открывающейся двери. Несколько секунд — звенящая тишина, не нарушаемая даже комариным писком. Потом — слабые, неуверенные, шаркающие шаги. Вот одна сгорбленная фигура с трясущейся головой. Вторая. Третья.
Все так же сидя на полу, вытянув ноги и прислонившись спиной к креслу, Лена окинула насмешливым взглядом незадачливых визитеров. Она медленно, со вкусом догрызала яблоко. На несколько секунд в голову пришла дурацкая мысль: как, должно быть, хорошо она сейчас выглядит со стороны — в ярко-зеленом домашнем костюмчике (свободные шорты почти до колен и легкая рубашка, завязанная узлом на талии), с таким же — точнехонько в тон — ярко- зеленым яблоком в руке. Жаль, оценить некому.
Лена весело хихикнула и приторным, нахальным голоском протянула:
— Ребята, неужели никто и никогда не предупреждал, что жадность вас погубит? Все трое, как по команде, с воем ломанулись в закрытые двери.
— Уже уходите? Ах, как жаль! Вы там что-то насчет натуры говорили… Или передумали? Опять — полнейшее оцепенение. Не лица — маски. Плоские, застывшие, изжелта-бледные.
А глаза такие круглые и пустые, как дешевые металлические значки «Слава КПСС», которых раньше было навалом у бабушки в ящике письменного стола.
Один зашатался, привалился к стене и начал издавать громкие характерные звуки.
— Ой! Только не здесь!
В одно мгновение Лена вскочила на ноги, не глядя кинула огрызок в пепельницу и бросилась отпирать входную дверь. Быстро, но осторожно взяла за плечи главного пострадавшего и вывела на лестничную площадку (едва успела — еще секунда, и недавно купленный лохматый коврик у двери пришлось бы выбрасывать, не отстирывать же эту дрянь!).
— Мальчики! Вам сегодня везет. Вот и лифт для вас прибыл, как по заказу.
Лифт прибыл, разумеется, не сам по себе. Ух ты! Еще один сюрприз, на этот раз приятный.
Это называется — стоило только вспомнить…
Юра посторонился, чтобы дать дорогу трем бледным подобиям homo sapiens, одно из которых до сих пор сотрясалось в мучительных спазмах рвоты. Проводил их задумчивым взглядом.
— Это она их так?
— Она. Кто же еще! Кажется, на этот раз перестаралась.
Нахмурившись, глядя себе под ноги, Юра перешагнул через порог, но дверь за собой закрывать не спешил.
— Может, лучше прогуляемся?
— Ерунда! Давай заходи. Там уже все закончилось. После таких заморочек она отдыхает часа полтора или два. Лежит пластом, ничего не видит, не слышит и не чувствует. Хоть булавки всаживай!..
Юра снял кроссовки, прошел в гостиную, устало опустился в мягкое небесно-голубое кресло.
— Кофе будешь?
— Давай.
Вообще-то от одной мысли о кофе (и о чем бы то ни было съедобном) становилось пакостно на желудке. Но — пусть она какое-то время побудет на кухне. Нужно настроиться… собраться… решиться…
— Вот. Угощайся. Пирожные. Конфеты. Печенье очень вкусное. — Короткий смешок. — А здорово она их все-таки!..
— По-моему, даже слишком здорово. И часто у вас такие проблемы?
— Да нет. Поначалу, как только большие деньги пошли, два раза наведывались. Но там была настоящая мафия. Они все быстро поняли, и с тех пор — никаких поползновений. Даже дружим. Вита у одного из них жену лечила… А эти — какие-то совершенно левые гастролеры. Пришлось слегка проучить. Ты не переживай за них: еще пару недель помучаются и станут как новенькие. Только, надеюсь, чуть-чуть поумнеют.
Юра через силу отпил немного кофе. Хотел взять из тонкой ажурной вазочки конфету, но это оказалось выше его сил.
— Знаешь, Лена, я… не за них переживаю. За себя.
Отставил подальше перламутровую чашечку — даже от запаха мутит! — и, не дожидаясь расспросов, одним сплошным потоком без пауз… О поисках белой крови и жестокой царице ледяной страны. О монстрах со сросшимися лодыжками и зеркальных коридорах. О рыжих облезлых кошках и красном человечке с железными зубами. О буквах, расползающихся, как букашки, по листу бумаги. О провалах в памяти. О странной записке в почтовом ящике. И о том, что после того последнего в году экзамена у него постоянно болит голова и ломит суставы, привычные предметы и знакомые с детства люди наводят необъяснимый страх, уличные собаки скулят и улепетывают со всех ног при его появлении, а в квартире бьются зеркала, останавливаются часы и перегорают электрические лампочки.
Он устал. Ему осточертело. Она должна объясниться со своей шизофреничкой сестрой.
Солнце то скрывалось за облаком, то вновь заливало комнату золотистым светом. На белом с дымчатыми разводами ковре нервно трепетали, постоянно меняя очертания, зловеще- фиолетовые тени.
— Юра, Юра, ты что? Подожди, остановись, давай разберемся. Ты мне раньше ничего не говорил. Да и в последнее время мы встречались — ты был такой же, как прежде…
Он не ответил. Не так уж часто они в последнее время встречались. Она ожесточенно готовилась к вступительным экзаменам, и все остальное было побоку. А он на этих свиданиях собирал волю в кулак, подключал все свои внутренние резервы и старался ничем себя не выдать.
— Юрочка… А ты уверен, что это — она? Может быть, просто… Он махнул рукой и поднялся с кресла.
— Я, наверное, пойду. Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто подумай обо всем этом.
Проводить тебя завтра я вряд ли смогу. Поговорим, когда вернешься.
— Да-да, Юрочка, конечно. Я ведь скоро приеду. Даже если поступлю, все равно до начала занятий буду жить дома. Я подумаю… Я не знаю… Я обязательно…
Когда входная дверь захлопнулась, Лена медленно подошла к другой — так до сих пор и не закрытой — двери в конце коридора и некоторое время растерянно смотрела на сестру, бледную, вытянувшуюся в струнку, неподвижно лежащую на высокой старинной кровати.
Неужели?
Все равно придется ждать еще, как минимум, минут сорок, пока очнется.
Лена ушла к себе в комнату, забралась с ногами на кровать, прижала к себе плюшевого Степашку и несколько раз громко обиженно всхлипнула.
Плоское бесцветное небо, нависшее над грязным перроном. Мелкий, нудно моросящий дождик. Неприятный привкус во рту от четвертой подряд сигареты. Тоска смертельная.
Беготня пассажиров, отбывающих на юга, их веселая болтовня, оживленные лица только усугубляют накопившееся в душе тошнотворное раздражение.
Разговора с сестрой вчера так и не получилось. Ходила по квартире — бледная, прямая, заторможенная — и повторяла как заведенная: «Я тебя предупреждала…» Ну что, что, что это может означать?! Мерзавка! В ответ на Ленкин полуистерический — сквозь слезы — выкрик:
«Ты что, ревнуешь?! Ты, может быть, считаешь, что если первая его нашла, то и права все на него — у тебя? Ты его специально от меня отталкиваешь, чтобы он никому не достался?!» — как-то непонятно улыбнулась, мягко отстранила сестру с дороги и удалилась к себе в комнату. Лена едва не взвыла от бессилия. Впервые в жизни ей захотелось надавать драгоценной сестренке пощечин, вцепиться ей в волосы, расцарапать лицо и вытрясти, наконец, из нее все эти тайны мадридского двора, пропади они пропадом. К тому же ключ от квартиры куда-то подевался. Пришлось срочно бежать, заказывать новый…
— Девушка, у вас, я вижу, сумка тяжелая. Помочь?
— Отвали, придурок! А не то сейчас этой сумкой…
— У-У-У, такая красивая и такая злая! А ведь я вас где-то видел… Не надо. Не надо так на меня смотреть. Я все понял. Отваливаю.
Боже, Боже, Боже! Как все надоело!
Вот он, десятый вагон. Вот оно, пятнадцатое место. Вот они, милейшие попутчики, развеселая компания — стокилограммовая мамаша с двумя сопливыми охламонами. Девушка, вы не уступите нижнюю полку? Да. Да. Да. Конечно. С превеликим удовольствием. При условии, что ваши детки перестанут верещать, как недорезанные поросята, и до самого конца поездки будут тихими и смирными, как поросята, окончательно и бесповоротно дорезанные. И не нужно, умоляю, делать такое лицо. Сама знаю, что я ужасно воспитана.
…Уткнувшись носом в гладкую холодную стенку, Лена изо всех сил старалась не обращать внимания на доносящийся снизу шелест бумаги, фольги и целлофана, чавканье двух малолетних троглодитов, а также запах маринованных огурцов и традиционной жареной курицы. Наплевать на все. Отвлечься от назойливых, давящих мозг мыслей. Сосредоточиться на предстоящем поступлении. Или хотя бы заснуть.
Она скоро приедет обратно. Приедет и во всем разберется. Во всем разберется. Потом.
Какой смысл сейчас об этом думать? Все. Спать.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Ревность?
Первого мужчину Виты звали Анатолий Сергеевич. Ей было двенадцать лет, а он
преподавал в ее классе историю. Высокий, стройный, темноволосый, с огромными темно- карими глазами и низким хрипловатым голосом. Вита выбрала его и не пожалела.
Все получилось несколько иначе, чем она представляла себе, но весело и небезынтересно. На следующий день он пришел на урок осунувшийся и рассеянный, в неглаженой рубашке.
Он сбивался, объясняя новый материал, и бросал на Виту быстрые недоуменные взгляды — словно пытаясь вспомнить что-то неуловимое. Она же, напротив, смотрела на него подолгу — пристально, откровенно и заинтересованно. На перемене она задержалась, чтобы задать ему какой-то вопрос (он прятал глаза, отвечал невпопад, у него дрожали руки), а перед тем как выйти из класса, нарочно уронила на пол учебник и, поднимая, наклонилась — медленно, грациозно, лишь слегка согнув колени, зная, что он смотрит на нее не отрываясь. И вспоминает. Вспоминает все. Все, что снилось ему этой ночью. Она задержалась еще на несколько секунд, чтобы положить учебник в сумку, лениво встряхнула копной густых распущенных волос и походкой манекенщицы вышла из кабинета.
Ей понравилась эта игра. Она продолжала ее целых четыре месяца. Ночи становились все более бурными, ласки — все более изощренными, а глаза Анатолия Сергеевича — наяву — все более ошарашенными (особенно когда очаровательная рыжая ученица, хитро прищурив глаза, произносила вполне безобидные фразы, содержащие при этом вполне определенные намеки, а в следующее мгновение опять преображалась в невинного ребенка и бежала к подружкам обсуждать последние приключения Чипа и Дейла; и одному Богу известно — то ли ему почудились взгляд и интонации опытной шлюшки, то ли…).
В разгар учебного года он перевелся в другую школу. После этого у Виты проснулась совесть. Она перестала его мучить, хотя расставаться было тяжело.
В дальнейшем она перепробовала всех симпатичных мальчишек из старших классов. Вот уж кто излишними комплексами не страдал! Неожиданно узнав в пробегающей мимо семиклашке свою темпераментную подругу из недавнего эротического сна, «любовник поневоле» конечно же поначалу обалдевал и долго смотрел ей вслед с невероятно смешным выражением лица. Но потом, как правило, подходил на перемене, делал неуклюжие комплименты, предлагал проводить до дома, всяческими способами пытался завязать знакомство. Вита исправно играла роль маленькой девочки, искренне не понимающей, что от нее нужно незнакомому взрослому парню… А на следующую ночь — уже чисто ради хохмы — приходила опять.
Особенно было весело, когда после уроков за ней забегала Ленка (по настоянию строгой бабушки сестры учились в разных школах). У незадачливых ухажеров глаза на лоб лезли. Парни переставали понимать что бы то ни было и надолго теряли охоту смешивать сны и реальность.
Три раза Вита проникала в сны к любимым певцам и киноактерам (на большом расстоянии такие вещи проделывать было значительно сложнее, но тут стоило постараться!). Все трое разочаровали ее до слез. До какой же степени они, оказывается, другие — совсем не такие, как на экране! Остальных волшебных сказок Вита решила для себя не разрушать — и опять переключилась на простых смертных. Правда, с одним из актеров городского ТЮЗа у нее был страстный и продолжительный роман. Она часто ходила на его спектакли, но садилась всегда в последний ряд, одевалась очень скромно и волосы укладывала не так, как обычно, — чтобы труднее было ее узнать. Только один раз не удержалась — вышла на сцену и подарила ему цветы. Подала программку для автографа, чмокнула в щечку, с заговорщическим видом подмигнула — и в следующее мгновение уже смешалась с толпой нетерпеливых зрителей, спешащих в гардероб за вожделенными куртками и пальто. После этого Вита не ходила в театр более полугода.
С возрастом она стала более разборчивой. Утолив первоначальное любопытство и раннюю гиперсексуальность, она уже не стремилась сделать своим виртуальным любовником каждого
более-менее привлекательного парнишку. Появилось некоторое количество постоянных бойфрендов, с которыми она получала максимальное удовольствие и которые были ей наиболее интересны. Ни к одному из них она не приходила чаще одного раза в месяц, а жестокие игры наяву прекратила окончательно (да и вообще старалась теперь выбирать незнакомых людей).
Правда, годам к пятнадцати начались непредвиденные сложности. Точнее, они начались непосредственно с того момента, как Ленка, давно уже изнывавшая от зависти к сестре, достаточно созрела физически для того, чтобы последовать ее примеру.
После того как третий парень подряд восторженно поведал Лене о том, что она ему регулярно является в необычайно ярких, ни на что не похожих снах, а один и вовсе заявил, что это началось еще до знакомства с ней, между сестрами состоялся долгий серьезный разговор, повергший обеих в изумление (правда, несколько по-разному). Вита сопоставила факты, самостоятельно провела небольшое расследование…
И вот тут ей стало по-настоящему страшно.
Изменить ситуацию она была не в состоянии, на это ее сил не хватало. Единственный достойный выход — сказать всю правду Ленке — она отмела с самого начала. Это было бы слишком жестоко. Сестра была ей дороже всех мальчишек Земли, вместе взятых. Вита решила все оставить как есть. И нести этот груз в одиночку.
Бедная глупая Ленка! Ревность?
Пусть будет ревность!
Вита никогда не испытывала ревности, хотя бы уже потому, что никогда не испытывала любви. Ко многим мужчинам она искренне привязывалась, но ни один из них не пробудил в ее душе особенной щемящей тоски, не заслонил собою всех остальных, не наполнил все ее существо сладкой солнечной радостью, единственной причиной для которой было бы то, что этот человек существует на свете.
Она никогда из-за них не страдала. Не завидовала их реальным женам и подругам. У нее никогда не возникало желания продолжить отношения наяву (или хотя бы ради интереса попробовать — в чем разница). Вита сделала свой выбор еще в двенадцатилетнем возрасте, и все преимущества этого выбора были для нее очевидны. В ее мире сновидений образы были более яркими, звуки — более мелодичными, ощущения — более острыми и отточенными. Ограниченность возможностей человеческого тела не играла никакой роли. Для нее и для ее партнеров пределов не было. Они могли заниматься любовью среди арктических льдов и в жерле вулкана, на дне Марианского желоба и в верхних слоях атмосферы. Могли вырастать вровень с горами и уменьшаться до размеров атома. Могли превращаться в растения, птиц, ягуаров, дельфинов или в разноцветные пульсирующие субстанции, переходящие друг в друга, сливающиеся в единое целое.
Какой интерес могло представлять по сравнению с этим неуклюжее барахтанье на шершавых простынях двух тяжелых негибких конструкций из мышц, костей и сухожилий?!
Встать на одну доску с несчастными человечками, втиснутыми в такие жесткие рамки? Пытаться в чем-то ущемить их? Воровать у них кусочки жалких, сереньких, земных удовольствий? Даже подумать об этом было смешно!
Ленке этого не объяснишь. И слава Богу. Правды она знать не должна. Правды она не выдержит.
Ну что ж, пусть будет ревность…
Более десятка книг — и ни одна не способна ответить даже на пятую часть вопросов, назойливо роящихся в мозгу.
Юра бросил взгляд на часы. Скоро два, а он все еще не встал с постели. Просыпался он в последнее время довольно рано, но заставить себя выбраться из-под одеяла не мог до середины дня.
Почему-то постоянно казалось, что в комнате холодно. Даже если за окном стояла тридцатиградусная жара. К тому же все чаще накатывала тяжелая необоримая лень, буквально придавливающая к постели, не дающая сделать лишнего движения.
Книги Вани Хохлова лежали рядом — прямо на полу. За прошедший месяц Юра прочитал почти все. И окончательно потерял надежду что-либо понять.
Некоторые из них были откровенной белибердой — сразу вспоминался тот экстрасенс- неудачник, с которым Юра был знаком в юности. Другие казались довольно занятными, но к его случаю не очень подходили.
В одной, например, пожилой тибетский лама — правда, теперь уже не совсем лама и совсем не тибетский (успел переселиться в другое тело) — вполне доступным языком и даже с долей юмора рассказывал о путешествиях в астрале. Душа соединена с телом неким подобием серебряного шнура. Когда человек засыпает или теряет сознание, этот шнур разматывается, и астральное тело отделяется от физического. Отделяется — и попадает в особый мир из более тонкой материи. А то, что мы называем снами или галлюцинациями, на самом деле совершенно реальные события, происходившие с нами в том мире. Логические неувязки (или даже полная бессмыслица) в сновидениях, а также недостаточно четкие воспоминания о них объясняются тем, что ТАМ все по-другому: иное число измерений, иные соотношения между вещами, не существующие в нашем материальном мире цвета, звуки и запахи… Естественно, что после пробуждения мы не можем все это вспомнить так, как оно было на самом деле, поэтому растерянный мозг услужливо предлагает нам взамен другие, более привычные образы и ситуации. В результате картина существенно (а иногда и полностью) изменяется.
Далее сообщалось, что существуют люди, способные выходить в астрал сознательно, потом так же сознательно возвращаться обратно и сохранять об этих прогулках четкие воспоминания без всяких искажений.
Не совсем то, о чем рассказывала Ленка со слов этой ведьмы, но, в принципе, похоже. Вот только как объяснить влияние этих «астральных свиданий» с Витой на его здоровье и психику? Добрый дедушка в своей книжке настойчиво убеждает, что дурной человек такими сверхчеловеческими способностями обладать не может (как только он начнет использовать этот дар во зло — тут же его лишится). Юра с радостью бы в это поверил, но… Извините, господа хорошие, что же с ним тогда происходит, если невинный ангел по имени Вита здесь ни при чем?!
Помимо всего прочего в книге содержались конкретные рекомендации для тех, кто хочет самостоятельно научиться выходить в астрал. Вспомнился давнишний рассказ Вани Хохлова о том, как он пытался осуществить нечто подобное, но добивался только того, что перед глазами начинали мелькать яркие непонятные узоры, и то не всегда. Юра решил (все равно терять уже, кажется, нечего) последовать советам веселого дедушки. Ежедневно в течение двух недель некоторое время лежал без движения, полностью расслабившись, медленно неглубоко дыша, стараясь освободиться от каких бы то ни было мыслей, и — что интересно — едва не добился желаемого результата. В один прекрасный момент сердце вдруг заколотилось как сумасшедшее, в горло как будто шибануло эфиром, и Юра совершенно определенно почувствовал, что вот-вот взлетит. В последний момент он чего-то испугался — и все вернулось на круги своя. Остался только мятный привкус во рту, державшийся потом еще несколько дней. Юра прекратил
эксперименты. Тем более, что автор другой книги не советовал заниматься подобными вещами: для неподготовленного человека это может плохо кончиться — сумасшествие, а то и летальный исход.
Нет уж, спасибо, хватит с него и тех проблем, которые уже имеются в наличии!
Сейчас Юра нервно перелистывал потрепанную самиздатовскую брошюрку, судя по всему, семидесятых годов. Ни начала, ни конца, ни названия, ни имени автора. Масса опечаток. Многих страниц не хватает. Да и те, которые присутствуют, местами — в самом буквальном смысле — зачитаны до дыр.
Юра никак не мог сосредоточиться. Сегодня воздух казался особенно холодным. Пальцы заледенели. Старое верблюжье одеяло совсем не грело. Невозможно было найти более или менее удобную позу — как ни вертись на узкой скрипучей кровати, как ни расправляй одеяло, как ни перекладывай подушку с одного места на другое. Кровать стояла в углу и была наполовину отгорожена от комнаты, словно ширмой, огромным старым шифоньером. В детстве Юре это очень нравилось: ложишься в кровать, как будто забираешься в маленький уютный домик. Потом расстановка мебели в квартире стала ему безразлична, но шифоньер так и остался на прежнем месте. В последние дни из-за этого шифоньера время от времени выглядывала омерзительная синяя морда — вся в буграх и наростах, похожих на ракушки. Юра яростно убеждал себя, что это просто галлюцинация… Но легче не становилось. Особенно когда появление морды сопровождалось тихим потрескиванием, утробным ворчанием и звуками тяжёлых шагов где-то совсем рядом. Юра изо всех сил старался не смотреть влево даже боковым зрением. Он подогнул под себя ноги, поплотнее закутался в одеяло и решительно открыл в очередной раз захлопнувшуюся брошюрку.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |