Другая сторона осеннего рейда через Украину – крупнейшая вспышка классового террора махновцев. "Помещики, кулаки, урядники, священники, старшины, припрятавшиеся офицеры – все падали жертвами на пути движения махновцев"[369], – не без гордости пишет П. Аршинов. Часто махновцы руководствовались в своем терроризме настроениями местных крестьян, которые обвиняли того или иного представителя "господствующих классов". В случае, свидетелем которого был В. Волин, крестьяне обвиняли священника в провокации расстрела односельчан, и никто из присутствующих не захотел заступиться[370]. “Везде крупные помещики и кулаки уничтожались в больших количествах. Этот факт в достаточной степени демонстрирует ложность распространяемого большевиками мифа о так называемом "кулацком" характере Махновского движения”, – рассказывает В. Волин[371]. В некотором отношении зажиточные крестьяне оказывались заложниками идеологических построений радикальных партий, в соответствии с которыми снисхождение к "кулакам" было признаком контрреволюции. Характерный для крестьянской войны террор для идеологов движения был лишь свидетельством последовательной борьбы против эксплуататоров.
Взрыв горкома
В это же время неожиданный удар от махновцев получили и большевики. Когда махновцы узнали о расстреле части своего штаба большевиками, Махно собрал на станции Большой Токмак совещание, о котором мы знаем из показаний Льва Задова (Зиньковского), данных после возвращения в СССР. В июне 1919 г. Задов был членом контрразведки. На совещании присутствовал прибывший из Москвы анархист Казимир Ковалевич, который предложил развернуть в столице активные анархистские действия, включающие террористические акты против красного руководства. «Махно одобрил, снабдил группу деньгами»[372].
Ковалевич был секретарем Московской федерации анархистов. После апрельского разгрома он 6 мая 1918 г. инициировал вопрос об изменении методов работы федерации анархистов. Вероятно, Ковалевич предлагал усилить подпольную составляющую работы (это обсуждение было закрытым)[373]. Радикальный противник большевиков, Ковалевич не нашел понимания у большинства секретарей федерации. Только весной 1919 г. ему удалось найти общий язык с анархистом Витольдом Бжостеком, затем уехавшим к Махно. Там Бжостек близко сошелся с Марусей Никифоровой и дал хорошие рекомендации Ковалевичу. В Москву с Ковалевичем отправились контрразведчики Я. Глагзон и Х. Цинципер, бойцы Петр Шестерин, Александр Попов, Михаил Тямин и Михаил Гречаников, анархистки Любовь Черная и Мария Никифорова. Похоже, Маруся добралась только до Харькова, после чего, встретившись с Бжостеком, повернула с ним в деникинские тылы. Они погибли в Севастополе.
В Харькове и затем в Москве группа расширилась за счет анархистов и левых эсеров. Наряду с махновцами и Ковалевичем костяк группы составили люди анархистского боевика Петра Соболева, товарища Бжостека.
Обстановка располагала леваков к самым решительным действиям. Коммунистический режим оставил перед ними несложную альтернативу – либо культурничество, отвлеченные теоретические рассуждения и лекции, либо отправка в Красную армию с беспрекословным подчинением воинской дисциплине. Большинство анархистов, которые не ушли на фронт в первые месяцы гражданской войны, считали Красную армию карательной.
Часть анархистов заявляла, что в условиях белой угрозы нужно мириться с большевистским режимом, так как он все же продвигает общество к коммунизму, путь и несовершенному. Такая позиция преобладала на съезде анархо-синдикалистов в августе 1918 г., который провозгласил советы переходной формой к коммунизму[374]. Таков же был взгляд и анархо-коммунистов, собравшихся в декабре 1918 г. на съезд, организованный сторонниками члена ВЦИК Аполлон Карелина. Он говорил: «Только мы и коммунисты-большевики являемся в наше время реальной силой в борьбе с контрреволюционным движением. Этим и создается необходимость нашего товарищеского отношения к ним»[375]. Так считал и Махно до июня 1919 г. После расстрела махновских командиров его позиция изменилась, совпав с мнением Ковалевича. Раз анархисты – самостоятельная сила – это нужно доказать не только на Украине, но и в Москве, где анархисты были разбиты в апреле 1918 г.
Часть анархистов предпочитала пока пропагандировать анархический идеал (впрочем, одного из лидеров пропагандистского крыла Льва Черного все же расстреляют в 1921 г.). Часть, не очень-то интересуясь теорией, вела полуподпольный образ жизни в ожидании «дела». Прибывшие в Москву махновские боевики и товарищи Ковалевича создали группу «Анархистов подполья» числом около 30 человек и принялись «ставить дело». Соболев возглавил боевую группу и организовал переброску взрывчатки из Брянска.
Ковалевич, который «давно мечтал о поднятии массового движения рабочих против комиссаров за октябрьские завоевания, безвластные советы и конфедерацию труда»[376], возглавил «литературную группу» и развернул пропаганду среди рабочих. Листовки «Анархистов подполья» проникнуты ненавистью к режиму, который предал идеалы Октябрьской революции, фактически разогнал советы и установил «рабовладельческий строй». «Отняв у рабочих все октябрьские завоевания, Совнарком пошел войной на непокорную деревню»[377]. ««Комиссар и взятка!» – вот лозунг Совнаркомовской братии»[378].
Листовки печатали в типографии, где работали меньшевики – нужно было платить. Деньги Махно подходили к концу. Вместе с максималистами и левыми эсерами анархисты подполья в августе-сентябре провели несколько удачных эксов. С деньгами наладилось, хотя часть из них левые эсеры присвоили себе. В их крыле партии это вызвало скандал. Экстремисты были исключены из партии. Зато в кругу анархистов подпольщиков большой авторитет приобрел Донат Черепанов – участник Октябрьского переворота и Июльского восстания левых эсеров, сторонник самой решительной борьбы с большевиками. Недавно он был исключен из партии, но исключения не признавал. Идейно Черепанов перешел на позиции синдикализма, так что от анархистов мало отличался. Сотрудничество «анархистов подполья» с изгоями из партии левых эсеров было закреплено созданием совместного «Всероссийского Повстанческого Комитета Революционный партизан». В его штаб вошли Ковалевич и Черепанов.
«Анархисты подполья» не очень-то скрывались, спорили с анархистами-пропагандистами о необходимости «реального дела», но большевикам было не до них – приближался Деникин.
Между собой «революционные партизаны» обсуждали, где и как нанести террористический удар по большевикам – отомстить за махновских командиров и дезорганизовать власть. Споры шли бурные – покушаться ли на Ленина, или он – честный революционер. Тогда – ударить по ЧК. Нет, она подчиняется партии. И потом терракт должен стать еще и сигналом к рабочим, чтобы выступить против большевиков. Соболев, подражая народовольцу Халтурину, намеревался устроить взрыв резиденции врага – Кремля, но для этого нужно было слишком много взрывчатки, и он ее методично накапливал. Обсуждали, не взорвать ли что-то во время Октябрьских торжеств…
Терроризм – обычное оружие в арсенале политической борьбы того времени, тем более – в обстановке гражданской войны, когда политический противник был в то же время и военным. Но террорист террористу рознь. Для одних террористов убийство – ремесло. Профессиональные киллеры шлифуют квалификацию и не выбирают цели – это дело начальника, хозяина или клиента. Они знают, зачем нужно уничтожить цель, а дело исполнителя – сделать дело. Ему все равно, кого убивать – политиков, бизнесменов, случайных прохожих, детей в школе… Ничего личного – только бизнес. Для других террористов – терракт – результат их идейного выбора. Они могут быть дилетантами в этом деле, но такие террористы сами решают, где и почему должен быть нанесен удар. Террорист-идеалист при этом как правило плохо разбирается в перипетиях политической борьбы. Он не вхож в коридоры, где принимаются решения. Он целится в символы власти, не зная, каков ее механизм, кто придет на место убитого и каково будет изменение политического курса в результате терракта. Потому большинство террактов, совершенных из идейных соображений, ведет совсем не к тем результатам, которые планировались. Народовольцы хотели вызвать революцию, а спровоцировали реакцию. Выстрел Николаева в Кирова стал поводом для волны террора. Поджог рейхстага леваком-антифашистом Ван дер Люббе только укрепил режим Гитлера.
Анархисты подполья хотели вернуть страну к идеалам Октябрьской революции, но не знали, куда бить. Ложной была сама посылка – с помощью взрывов нельзя сделать страну свободней. Можно дезорганизовать противника, и если бы на Москву наступал Махно, взрывы можно было бы рассматривать как чисто военную операцию – тогда были бы понятны и цели – военные объекты. «Анархисты подполья» обвиняли большевиков в том, что они собираются сдать Москву Деникину в то время, как анархистские партизаны идут к ней с Украины и из Сибири. Подпольщикам казалось, что падение большевиков в Москве только улучшит перспективы революции, но реальная ситуация была иной. Махно и большевики могли разбить Деникина только вместе. Дезорганизация коммунистического руководства в момент натиска Деникина давал белым шансы на победу. Захватив Москву, белые получали господствующую стратегическую позицию в гражданской войне.
Анархисты подполья стремились «снова воскресить революционный порыв. Нужно разогнать Совнарком, уничтожить чрезвычайки. Нужно «вернуть то, что было в Октябре»[379]. Это было бы понятно в 1921 г., когда белая угроза миновала. Но «бунт и восстание» в 1919 г. могли дезорганизовать тыл красных также, как Махно дезорганизовал тыл белых. Деникин, которому «анархисты подполья» совсем не сочувствовали, объективно мог выиграть от мести Махно большевикам, которую были готовы осуществить «Анархисты подполья». Но невольно они стали инструментом мести еще одного человека…
Пока цель так и не выбрали. Ждали какого-то хорошего повода для акции. Основные запасы динамита хранились на даче в Красково, но кое-что было заначено и по квартирам. Пропаганда оставалась основным направлением работы. Выпустили листовку о махновцах, другие листовки и газету «Анархия».
25 сентября к Соболеву зашел Черепанов, который предложил «цель». Он говорил, что в Московском горкоме коммунистов сегодня состоится заседание, где коммунистическая верхушка будет обсуждать меры сдачи Москвы Деникину и одновременно – террора против левой оппозиции. На самом деле Черепанов был не в курсе, что там будет за совещание, но он хорошо знал здание горкома в Леонтьевском переулке – до разгрома левых эсеров там располагался их горком. Проходя мимо здания, где все было знакомо, он только распалял свое чувство мести к партии, которая предала революцию, установила свою диктатуру вместо диктатуры трудящихся классов и, что немаловажно, отобрала это здание. Так не достанься же оно никому.
Черепанов поделился идеей взрыва горкома с Соболевым, и ему она понравилась. Со своими ребятами он снарядил полуторапудовую динамитно-пироксилиновую бомбу. При этом они даже не посоветовались с остальной частью группы. Соболев, Попов, Гречаников, Глагзон, левый эсер Н. Николаев и Черепанов отправились к зданию горкома. Черепанов показал, где можно хорошо перелезть через ограду, чтобы подойти к окну зала заседаний. После этого он, сделав дело, удалился. Соболев с помощью остальных приблизился к окну, запалил фитиль, и бросил ящик с бомбой в окно.
Между тем 25 сентября в МГК не было никакого важного заседания. В это время в здании происходило совещание по вопросам пропаганды. Из важных персон присутствовали Н. Бухарин, Л. Преображенский, А. Мясников, М. Ольминский и Е. Ярославский. Они инструктировали низовой пропагандистский актив и лекторов по вопросам текущего момента и организации пропаганды, мобилизации сочувствующих на борьбу с Деникиным. Рутинные вопросы этого времени. После основных докладов часть присутствующих стала выходить из зала. Как раз в момент этой сумятицы в окно с шипением влетел ящик. Секретарь МГК РКП(б) Владимир Загорский бросился к бомбе, чтобы что-то предпринять. В этот момент раздался взрыв. Обрушило заднюю стену и крышу. Погибло 12 человек, включая В. Загорского, было ранено 55 большевиков, включая Бухарина, Ольминского, Ярославского и Мясникова (все ранены легко). Большинство погибших и раненых были низовыми работниками, что вызвало разочарование террористов – такого результата они не ждали.
Позднее, уже после ареста, Черепанов говорил Дзержинскому: «Конечно, только нужно сожалеть о том, что жертвами взрыва были не видные партийные работники и никто из более крупных не пострадал. Этот акт, по нашему мнению, должен был революционизировать массы и указать путь, по которому должны идти настоящие революционеры: путь террора и ударов по голове насильников.
На замечание, что при взрыве пострадало много незначительных работников, укажу, что ваша чрезвычайка в этом отношении не лучше»[380]. Это было самоутешение. Вряд ли «анархисты подполья» хотели начать свою войну в Москве с удара по лекторам и районным организаторам. Но что сделано, то сделано, и Ковалевич берется за перо, чтобы обосновать терракт и обещать большевикам новые неприятности: «Первый акт совершен, за ним последуют сотни других актов, если палачи революции своевременно сами не разбегутся»[381]. В листовках «анархистов подполья» утверждалось, что в горкоме собралась «верхушка» коммунистов, которая планировала новые репрессии против рабочих.
Взрыв способствовал поднятию авторитета большевиков. Были устроены торжественные похороны жертв взрыва. ЧК произвела массовые расстрелы «заложников буржуазии». Считалось, что взрыв – дело рук белых, рвавшихся к Москве. Но тут появились листовки «анархистов подполья», в которых говорилось, что 25 сентября большевики в горкоме обсуждали меры «борьбы с бунтующим народом» и за это поплатились. Нужно «стереть с лица земли строй комиссародержавия» и установить «вольную федерацию трудящихся и угнетенных масс». Листовка, подписанная Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан, прямо говорила, что взрыв горкома – это месть за расстрел махновских командиров. Почувствовав силу после взрыва горкома, анархисты угрожают: «посмотрим, кто кого распорет».
Это было жутко – новый враг, невидимый и непримиримый. Махновское нашествие на Москву. Сколько их, этих метальщиков динамита, что они еще взорвут? Целый месяц их не удавалось обнаружить. Новых актов не следовало – видимо, разочарованные первым опытом, «революционные партизаны» дебатировали, каким должен быть новый удар. Время от времени появлялись листовки с новыми обвинениями против коммунистов и угрозами. 23 октября, в канун второй годовщины Октября, «анархисты подполья» выпустили газету «Анархия», в которой говорилось: «Взрыв в Леонтьевском переулке – это очевидное начало новой фазы борьбы революционных элементов с красными политическим авантюристами»[382]. Полемизируя с большевиками и их союзниками в среде анархистов, Ковалевич показывает неплохое знание анархистской теории, почти цитируя полемику Бакунина против Маркса: рабочий класс не находится у власти, в органах власти – лишь отдельные рабочие, но и «они теперь лишь бывшие рабочие, оторванные от своего класса. Угнетенные по существу не могут быть у власти, если же власть называет себя «пролетарской», то это даже худший обман… Я верю, что у вас лично, субъективно могут быть хорошие намерения, но объективно, по существу, вы представители класса чиновничьей бюрократии…»[383]
Как и махновцы, воюя с коммунистами, анархисты подполья обращаются к их совести, субъективной честности. Вы же служите деспотическому эксплуататорскому классу!
Критикуя режим, Ковалевич не мог объяснить: каким образом динамитная борьба может покончить с «новым рабовладельческим строем», установленным коммунистами, и заменить его «вольной конфедерацией»?
ЧК взялось за дело серьезно. Обложили все известные квартиры леваков – анархистов, максималистов, левых эсеров.
3 ноября на одной из квартир был арестован Тямин. Сначала он отнекивался, но потом, спасая жизнь, «запел», рассказал о даче в Красково, где базировались подпольщики. ЧК окружило дачу, где находились Глагзон, изготовитель бомб В. Азов и еще четыре анархиста. Подпольщики отстреливались, но прорваться не могли. Внезапно дача взлетела на воздух. Кто принял самоубийственное решение, навсегда останется тайной. С дачи спасся только Попов, который вышел «по нужде» и заметил чекистов.
Засады приносили богатый урожай. На проваленных явках были застигнуты Ковалевич и Соболев, они отстреливались, кидали гранаты, но были убиты. Затем были арестованы Попов, Цинципер, Гречаников, Николаев, печатник Павел Исаев, издававший газету, боевики Домбровский, Хлебныйский, подпольщик Восходов. Все они были расстреляны. Уже в 1920 г. был арестован Черепанов. Его отправили в тюрьму. Часть группы не была арестована и скрылась из Москвы, но за исключением Черепанова это были второстепенные активисты.
Так или иначе, Махно отомстил за свой штаб. Но ценой этой мести стали новая компрометация городского анархизма и невозможность создания дееспособного подполья анархистов в столице. Взрыв горкома партии привел к тому, что подполье было выкорчевано. В дальнейшем Махно имел дело с союзниками только на Украине.
Советская власть в тылу белых
Оправившись от первого удара махновцев, деникинцы отбили прибрежные города и развернулись на Гуляй-Поле. Против повстанцев действовали 2 Терская дивизия Шкуро, 3 армейский крымский корпус Слащева, 4 сводная дивизия и тыловые части – всего около 60 тыс. солдат.
"Операции против Махно были чрезвычайно трудными. Особенно хорошо действовала конница Махно, бывшая первое время почти неуловимой, часто нападала на наши обозы, появлялась в тылу и т.п. Вообще же махновские "войска" отличаются от большевиков своей боеспособностью и стойкостью"[384], – рассказывал начальник штаба 4-й дивизии слащевцев полковник Дубего.
Белые стремились отбить у махновцев Александровск. Но в этот момент Махно готовил невероятный по дерзости ход. "В Екатеринославе 25[385] октября был базарный день, – вспоминал один из членов Екатеринославского губкома РКП(б). – Со стороны степи в город вкатилось много подвод, нагруженных овощами и особенно капустой. Часа в 4 дня с верхнего базара начался оглушительный пулеметный бой, оказалось, что под капустой на подводах были пулеметы, а продавцы овощей составляли передовой отряд махновцев; за этим отрядом последовала целая армия, пришедшая со стороны степи, откуда деникинцы нападения не ждали"[386]. Оказывается, Махно с ударной группой скрытно переправился через Днепр, что позволило ему взять крупный город.
По воспоминаниям Р. Кургана, "махновцы пробыли в городе 8 дней. За эту неделю население отдохнуло от постоянного страха и напряжения, в котором оно пребывало при добровольцах. Ни одного грабежа, ни одного убийства, кроме расстрелов захваченных офицеров, за это время в городе не было"[387].
8 ноября белые начали штурм Александровска. На подступах к городу развернулось встречное сражение. Из рук в руки переходил и стратегически важный Кичкасский мост. Окрестности Александровска покрылись сотнями порубанных, пострелянных людей. И город, и мост остались за махновцами. Махно понимал, что если белые подтянут подкрепления, то он может оказаться здесь в ловушке. Его коньком была маневренная, а не позиционная война. Повстанцы без боя оставили Александровск, переправились на правый берег, чтобы перенести свою главную базу в Екатеринослав – более крупный город. Надо же такому случиться, что и Слащев во время этого затишья совершил бросок на Екатеринослав. Внезапным налетом белые прорвались через Екатеринославский мост и заняли город силами 1 Туземной дивизии (около 7000 штыков и собель). Судьба ее была печальна. Подошедшая армия махновцев численностью около 11 тысяч бойцов первым делом отбила мост, отрезав белых в городе от основных сил. Кто не сумел переплыть Днепр или спастись бегством на север, были убиты. 11 ноября Екатеринослав на месяц (вплоть до 19 декабря) перешел в руки махновцев. 17 ноября начался обстрел города с белых бронепоездов. 19 ноября Чубенко взорвал мост через Днепр.
В начале ноября махновцы вели бои в районе Екатеринослава, Александровска, Большого Токмака, Полог, Орехова, Гуляй-Поля и Бердянска[388]. Правда, на сплошной фронт сил не было ни у одной из сторон. Все равно, чтобы удерживать такой большой район в сердцевине деникинской территории, необходимы были значительные силы.
После возвращения в родной район армия махновцев начинает быстро расти за счет добровольной мобилизации. Махновская армия пополнялась и за счет отрядов, переходивших под анархистские знамена из-под желто-блакитных – из бывших петлюровцев была сформирована "Вольно-Казачья Повстанческая группа Екатеринославщины" под командованием Гладченко. Обсуждался также вопрос о союзе с махновцами петлюровских отрядов, не сменивших идеологическую ориентацию, но здесь Махно был непреклонен. Белаш вспоминал: "УНР – наш классовый враг. Ни одной винтовки я не позволю выпустить из армии для этого империалистического вассала", – кричал Махно на эсеров"[389]. Под общим командованием Махно действовали отряды Шуба и Мятежа.
По данным начштаба Белаша махновская армия в это время достигает численности от 40 до 110 тысяч человек[390] (последняя цифра – явное преувеличение). Она была разделена на 4 корпуса – Донской (командир Калашников), Азовский (Вдовиченко), Екатеринославский (Гавриленко), Крымский (Павловский). Четверть сил махновцев составляла кавалерия. Грозным оружием была тысяча пулеметных тачанок.
Штаб армии в это время превратился в разветвленную структуру с оперативной и административной частью и многочисленными отделами-инспекторатами. Инспектором кавалерии был Долженко, артиллерии – Морозов, артиллерийского снабжения – Данилов, продовольственного снабжения – Серегин, подрывного дела – Чубенко, связи – матрос с «Потемкина» Дерменжи.
Многотысячную армию нужно было снабжать. Отдел снабжения штаба располагал полевыми структурами в армии и окружным заготовительным аппаратом. За ноябрь (на зависть большевикам) удалось заготовить 3,5 миллионов пудов зерна и муки, что позволило установить в войсках хорошее продовольственное довольствие. Заготовки осуществлялись за счет пожертвований, постоев, реквизиций у зажиточных слоев (как и у большевиков – в союзе с бедняками), закупок и трофеев[391]. С грабежами Махно по-прежнему жестоко боролся. Молодой в то время коммунист Е. Орлов вспоминал: “Нет, грабежей не было. Был приказ: за грабежи – расстрел. Я как-то раз шел из дома и неподалеку от штаба Махно смотрю: два трупа лежат, народ толпится. Что такое? Да вот, – говорят – сам Махно расстрелял за грабежи...”[392].
Главной опорой махновцев в освобожденном ими районе по-прежнему оставалась среднее крестьянство, объединенное самоуправляемыми советами. Вообще влиянием в деревнях левобережья кроме махновцев пользовались только эсеры. Об этом сообщала подпольная коммунистическая группа Яши-Домье-Бакова, добавляя: "к "большевикам" относятся сочувственно, к коммунистам – отрицательно"[393]. Крестьяне хорошо помнили различие в политике партии Ленина в 1917 – начале 1918 г. и в 1919 г. "Махно развивает усиленную агитацию, – продолжали подпольщики, – противопоставить ей свою агитацию не можем в виду отсутствия агитационных сил"[394].
Сельские сходы принимали резолюции в поддержку махновцев: "Только батько Махно и его армия могут установить настоящую справедливую жизнь и уничтожить всех врагов крестьян; поэтому все честные селяне должны идти в армию Махно, посылать сыновей, оказывать помощь продовольствием, лошадьми и всем, что потребно храбрым повстанцам"[395]. Эта резолюция напоминает нам и о механизме "добровольной мобилизации", который вновь ложится в основу комплектования махновской армии. Собрание граждан Никольской волости постановило, например, 2 ноября 1919 г.: "Собрание, обсудив разыгравшиеся на Украине события повстанческого движения против угнетателей – добровольческой деникинской армии, которая проводит террор, убийства, грабежи, насилия над жителями и поджоги их домов и даже целых сел, и желая прийти на помощь повстанческому движению для изгнания насильников из Украины и добытия народу земли и воли и полного порядка (Как не вспомнить известный лозунг о том, что анархия – мать порядка – А.Ш.) – постановило: объявить добровольную мобилизацию немедленно по Никопольской волости мужскому населению в возрасте от 18 до 25 лет, которым немедленно выступить на фронт повстанцев, а от 25 до 45 лет оставить дома и поручить им самоохрану в селах. В связи с этим организовать комиссию для оказания всякой помощи неимущим мобилизованным ушедшим на фронт... Командировать в Екатеринослав 3-х человек для получения указания и командировки человека из штаба повстанческой армии для формирования полка на месте. Просить также штаб о выдаче и оружия для самоохраны"[396]. Этот фрагмент подробно раскрывает механизм мобилизации и самообороны в махновском районе.
Позднее съезд организаций трудящихся и повстанцев в Александровске принял резолюцию о добровольной мобилизации: "Съезд, отрицая в принципе регулярную армию, построенную на началах принудительной мобилизации..., в виду тяжелого положения на фронте..., постановляет... провести на территории, освобожденной повстанческой армией (махновцев), добровольную уравнительную мобилизацию за 30 лет, то есть от 19 – 48 лет... Формирование производится по территориальному признаку (по селам, волостям, уездам) с выборным командным составом, хозяйственно-судебными органами при частях, начиная от полков"[397]. Для проведения мобилизации была создана агитационная комиссия.
Белаш вспоминал о том, как проходила мобилизация: "аппарат отдела формирования собирает общество на "деловой" митинг, где рисует военную и политическую обстановку, призывая дать свое согласие на мобилизацию известных классов населения. Обыкновенно, население давало свое согласие и заносило его в протокол..."[398]
Интересно, что "добровольная мобилизация" была осуждена многими городскими анархистами, увидевшими в ней покушение на свободу. Орган Петроградской федерации анархо-синдикалистов "Вольный труд" писал: "Из двух одно: или она была добровольная, и тогда не при чем принудительный набор, или она была принудительной, и тогда незачем было прикрываться флагом добровольности"[399]. Сами махновцы решали это противоречие с помощью морального давления общины: раз мир добровольно решил мобилизовываться – будь добр, иди воевать вместе с соседями. Смысл "добровольной мобилизации" заключался не в праве индивидуального выбора – служить или нет (принцип профессиональной армии), а в согласии населения и в самоорганизации вооруженных сил. Бойцы избирали своих командиров. Командный состав от комполка и выше назначался по представлению подчиненных на собраниях комсостава корпуса или армии[400]. Выборность комсостава давала бойцам стимул проявлять инициативу (можно быстро выбиться в командиры, а начальникам заботиться о бойцах).
Необходимость координации развернувшегося процесса мобилизации, потребность в решении других неотложных вопросов – все это требовало создания политических органов, организации власти. Здесь перед махновцами встали две возможности: установление обычной для того времени военной диктатуры либо дополнение военной власти гражданскими органами, опирающимися на крестьянское самоуправление. Первый путь поддерживала военная группировка, состоявшая из большинства старых командиров, входивших в Союз анархистов. Она выступала даже за ликвидацию ВРС[401]. Часть командиров, идейные анархисты во главе с Волиным и Иосифом, а также общественные организации района выступали за второй вариант. Между военной группировкой и ВРС сложились напряженные отношения, тем более, что Волин (по крайней мере, по его словам) выступал против "антисемитских настроений, разгула и пьянства части комсостава"[402]. Однако Махно не собирался отказываться от своих политических идей в пользу произвола военного крыла движения. Он поддержал идею созыва съезда крестьян, рабочих и повстанцев, который должен был укрепить обратную связь между махновским движением и населением.
Махновский демократический социализм
10 октября культпросвет ВРС созвал собрание с участием рабочих, на котором была принята резолюция о необходимости созыва в ближайшее время съезда "рабочих и крестьян города Александровска и ближайших окрестных сел" не позднее 14 октября. Однако инициатива была критически встречена профсоюзами, которые обратили внимание на отсутствии единых норм представительства и краткость срока созыва съезда, что не позволяло воспользоваться демократическими процедурами. Собрание, организованное культпросветом, было названо в ответе профсоюзов "частным совещанием"[403]. Несмотря на возмущение Волина, руководство движения пошло навстречу рабочим, и сроки съезда были перенесены. Впрочем, как вспоминает Волин, "никакой избирательной кампании не было"[404], делегаты избирались организациями трудящихся и повстанческим частями.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |