Командный состав французской армии при Старом Порядке.

ОФИЦЕРЫ КОРОЛЯ.

Командный состав французской армии при Старом Порядке.

Монархическая Франция была страной, созданной ударами меча. Она гораздо чаще находилась в состоянии войны, чем в состоянии мира. Принцип феодального государства, в котором король - первый среди рыцарей, - обязан крепить узы сословной верности кровью, совместно пролитой дворянами на поле чести, проявлялся в этой стране, как, пожалуй, нигде более в ясной и законченной форме. Короли средневековой Франции не только командовали своими войсками, но и первыми врубались с мечом и щитом в ряды врагов. Эта традиция была продолжена и во Франции эпохи Ренессансной монархии. Недаром короля Франциска I в 1515 г. на покрытом телами убитых поле битвы при Мариньяно за его отвагу посвятил в рыцари знаменитый воин и полководец Баярд, имя которого уже тогда было легендой. Утверждение на троне династии Генриха IV, первого короля из династии Бурбонов, с правления которого начинается эпоха классического абсолютизма, лишь закрепило эту традицию. «Если вы потеряете ваши штандарты, следуйте за моим белым плюмажем, вы всегда найдете его на пути чести и славы», - воскликнул Генрих IV, обращаясь к своим кавалеристам перед битвой при Иври, где он не только добился блистательной победы, но и в очередной раз зарекомендовал себя неустрашимым воином. Сын Генриха IV, Людовик XIII, вопреки расхожему представлению был отважным солдатом и великолепно владел оружием и искусством верховой езды. Его преемник, Людовик XIV, в молодости многократно оказывался в пекле сражений...

Понятно, что в такой стране социальный престиж воина, и прежде всего воинской элиты, был необычайно высок. Несмотря на значительные структурные изменения государства, связанные с изменением экономики и административного аппарата, социальная иерархия во много оставалась сходной с таковой в феодальной пирамиде. Самое высокое место в ней продолжал занимать цвет воинской элиты. Именно поэтому история офицерского корпуса - это не только военная хроника страны в эту эпоху, но и история французской государственности XVII - XVIII в.

Понятие «офицер» в современном значении этого слова, то есть как «термин, определяющий людей, осуществляющих военное… командование и являющихся руководителями для рядового и сержантского состава вооруженных сил нации», появляется с созданием постоянных полков пехоты и кавалерии в начале XVII века.

Полководцы XVI в. Монлюк и Брантом пишут о полковниках, капитанах и лейтенантах, но никогда не называют их офицерами. Впервые упоминание слова «офицер» (officier) не в старинном его значении должностного лица вообще (держателя «ofice» - должности), а в близком современному встречается в ордонансах 30-х гг. XVII в., например, в ордонансе от 14 июля 1633 г.: «...все начальники и офицеры кавалерии...» и т. д. Однако в это время термин «офицер» обозначал только офицеров младше капитана; капитан и высшие чины квалифицировались как «начальники» (chefs).

Офицер как понятие, распространяющееся на весь командный состав от «ансеня» (прапорщика) до маршала Франции, появляется во второй половине XVII в., но еще очень долго это понятие значительно отличалось от современного.

Несмотря на существенные изменения, которые претерпел офицерский корпус королевской армии с момента его окончательного составления в середине XVII в. до эпохи Великой французской революции, вплоть до 1789 - 1790 гг. он сохранил определенные присущие ему черты. Среди характерных черт необходимо отметить социальный состав, хотя, на наш взгляд, представляется чрезвычайно упрощенным изображение офицерского корпуса армии Старого Порядка в виде наглухо закрытой для недворянских элементов аристократической касты. Тем не менее нельзя отрицать, что офицерский корпус, как по характеру своего комплектования, по типу взаимоотношений внутри него, так и по идеологии, был прежде всего дворянским. Данное положение, впрочем, требует уточнений и добавлений. Как уже отмечалось выше, начало постоянной армии следует искать не в рыцарской - сугубо дворянской - коннице, а в пехотных полках, правда, рыцарство на последнем этапе своего развития дало ряд формирований, долго еще продолжавших существовать внутри армии, но уже в измененном виде («Maison du Roi», «Gendarmerie de France»). Пехотные части, в свою очередь, являлись просто «бандами» наемников (в переносном, а подчас и в прямом смысле слова), в подавляющем большинстве ротюрье (ротюрье - разночинцы, недворяне во Франции Старого Порядка). На начальном этапе развития этих частей дворянство считало куда менее почтенным для себя командовать такими отрядами, чем просто встать в ряды тяжеловооруженных всадников. Поэтому естественно, что на ранней стадии возникновения постоянной армии, то есть в конце XVI в., командирами пехотных отрядов были подчас выходцы из демократических слоев общества. Монлюк пишет по этому поводу: «Я видел многих, кто вначале носил пику за шесть франков жалованья, совершавших впоследствии столь славные дела ратные и оказавшихся столь способными, что, хотя они и были сыновьями бедных пахарей, но продвинулись дальше многих дворян благодаря своей отваге и добродетели».

Орас Вернэ (1789-1863). Трофеи Фонтенуа. Деталь. Орден Св.Людовика.

Самым важным, однако, являлась не возможность такого продвижения, а то, что в глазах общества той поры «военная профессия аноблировала (аноблировать - жаловать дворянство, делать человека «благородным» (noble) морально и социально тех, кто выполнял ее с упорством и талантом».

По мере становления постоянной армии отношение к королевской службе в регулярных частях быстро менялось. Уже во времена правления Генриха IV (1589 - 1610 гг.) дворяне все более вытесняют ротюрье с командных постов, но количество офицеров-недворян все же продолжает оставаться значительным. Служение шпагой для общества той поры было столь важным, что армия являлась прекрасной возможностью морального подтверждения дворянства для семей, добившихся титула другими путями, например на гражданской службе. В XVII в. представители еще недавно получивших дворянство семей в большом количестве записывались на военную службу как в качестве офицеров, так и просто солдатами. И в том, и в другом случае эти анобли получали моральное право носить дворянский титул, освященный отныне кровью на поле чести.

Тем не менее эдикт Ришелье от 1629 г., указывающий, что солдат, отличившийся на войне, может быть произведен в чин капитана и выше, говорит прежде всего о том, что такая ситуация рассматривается теперь как исключение.

Понти, офицер пехоты, в своих мемуарах рассказывает как о чем-то необычном, что командир Пьемонтского полка, когда «видел храброго солдата, который хорошо служил королю в его войсках, не интересуясь происхождением последнего, производил в чин, что вызывало у других желание служить, ибо они видели, как при этом начальнике высокие должности становятся наградой добродетели».

Уже тогда сложилось два совершенно различных способа получения ротюрье офицерских званий. Первый - продвижение к командным должностям по типу так называемых «officiers de fortune» («офицеров удачи»), то есть посредством выслуги из рядовых; второй - покупка офицерского патента. Последнее было возможно вследствие характерных особенностей королевской армии, существовавших вплоть до министерства Шуазеля (1761-1770 гг.). Прежде всего это своеобразное положение капитана как владельца роты, а не только как ее командира. Он командовал ротой и набирал ее, обмундировывал, экипировал и оплачивал. Король выдавал для этой цели не жалованье, а определенную субсидию, которой постоянно не хватало, чтобы содержать эту роту на должном уровне. Поэтому полковники предпочитали назначать командирами пусть даже и не особенно знатных, но богатых людей, имеющих возможность при необходимости отдавать свои деньги на содержание солдат.

Вторая причина - продажа офицерских должностей. Несмотря на то, что назначение на командные посты утверждалось королем, офицеры могли продать свое место желающим, так как они были в определенной степени его собственниками. Не всякий мог купить офицерский пост, и не все они продавались (например генеральские чины, командные должности в ряде гвардейских формирований и т. д.), однако все же большую часть офицерских должностей купить было можно. Интересно, что некоторые суб-лейтенантские посты стоили от 100 до 200 тысяч ливров, в то время как в ряде случаев место полковника можно было купить за 10 тысяч. Такая разница обуславливалась положением части в воинской иерархии и её престижностью в обществе.

Известный военный писатель и теоретик XVII в. Куртиль де Сандра в своей книге «Мемуары господина д'Артаньяна» рассказывает, как д'Артаньян пытался продать в 1653 г. свою суб-лейтенантскую должность в полку французских гвардейцев. Этот эпизод достаточно типичен, поэтому мы приведём его полностью: «Я нашел покупателя (автор пишет от лица д'Артаньяна - О. С.) моей должности, как и хотел. Это был мой приятель, ансень (ансень - младший офицерский чин, соответствующий прапорщику в старой русской армии - О. С.) полка Рамбюр, который желал служить в нашей части. Он находился в этот момент с полком в Италии. Договорившись по переписке, мы условились, что он приедет в Париж, когда кампания завершится, и я представлю его господину кардиналу. Если у него есть друзья, которые вхожи к Его Преосвященству, то пусть замолвят о нем слово. Капитан был уверен в согласии, потому что долго служил, к тому же его чин в таком полку кое-что значил в это время...». Деньги одного и заявление об отказе другого были положены у парижского нотариуса, но Мазарини не отпустил д'Артаньяна в отставку, и сделка не состоялась.

Однако чем дальше, тем меньше правительство контролировало торговлю должностями, и в первой половине XVIII в. купля-продажа осуществлялась практически безнадзорно. «Должности в Пьемонтском полку продаются как мясо на базаре, лейтенантские по 1000 экю, а капитанские по 2000 экю. Срок службы здесь вообще ни при чём. Весь этот торг - для наживы полковника, который нанимает в качестве офицера любого, у кого есть деньги», - рассказывал современник. Это обстоятельство позволило буржуа проникать в армию даже тогда, когда офицерский чин рассматривался как принадлежность дворянского сословия. В уже упомянутом Пьемонтском полку в 1715 г. из 120 офицеров 34 были ротюрье. Данное обстоятельство вплоть до революции вызывало постоянное недовольство дворян, о чем сохранились тысячи свидетельств.

Впрочем, нужно добавить, что подобное отношение не распространяется на офицеров, выслужившихся из рядовых, по крайней мере, официальная точка зрения на них была положительной. «...Нельзя, чтобы молодой человек, какой бы знатности он ни был, воображал, что он может относиться непочтительно к офицеру, выслужившемуся из простолюдинов; он ошибётся, если будет оказывать ему возможное почтение, а если он не сделает это по собственной воле, его заставят это сделать...» - наставлял уже упомянутый нами Куртиль де Сандра в своем наиболее известном произведении «Поведение Марса, необходимое всем, кто занимается военной профессией». Это сочинение являлось в некотором роде уставом регулярной французской армии конца XVII - начала XVIII вв. и одновременно сборником правил для офицеров.

Офицер Королевского Нормандского полка. 1768 г.

Сен-Симон в возрасте восемнадцати лет служивший в кавалерийском полку Ройаль - Руссильон, рассказывал об одном из «officiers de fortune»: «Капитан нашего полка, который из свинопаса поднялся до этого положения, благодаря таланту и усердию, не умел ни читать, ни писать, несмотря на преклонный возраст. Это был один из лучших начальников летучих отрядов в войсках короля. Во всех стычках с неприятелем он всегда выходил победителем и доставлял точные данные. Мы все любили и уважали его».

Нередко причиной ограничения возможности продвижения по службе таких офицеров служило не столько их социальное происхождение, сколько недостаточный уровень образования (интересно отметить, что наиболее достойные из «officiers de fortune» могли получить роту бесплатно). Начиная с 1668 г. королевские инспектора проводили регулярные проверки среди офицеров. Данные по категории «officiers de fortune» показывают, что командиры, подобные капитану, описанному Сен-Симоном, не были редкостью.

Общее количество «officiers de fortune» во французской армии конца XVIII в. составляло 6% от численности офицеров пехоты и около 16% офицеров кавалерии. Чем ближе к эпохе Революции, тем труднее становилось простолюдину проложить себе дорогу к эполетам. В течение всего восемнадцатого столетия постоянно издавались ордонансы, которые все более и более сужали мостик, связывавший солдат с офицерским корпусом.

В 1718 г. вышел ордонанс, требующий представления дворянской грамоты для получения суб-лейтенантского звания. В 1727 г. - ордонанс о необходимости представления удостоверения о дворянстве, подписанного четырьмя дворянами, для получения того же звания. В 1758 г. издан циркуляр маршала Бель-Иля, говорящий о том, что все офицерские чины должны быть зарезервированы прежде всего за дворянами. Удостоверения о дворянстве должны быть подписаны четырьмя дворянами. 17 декабря 1775 г. постановляется, что все, даже рядовые «Гар дю Кор», должны представить удостоверение о дворянстве.

Наконец, уже почти накануне революции, в 1781 г., был принят печально знаменитый эдикт, требующий представления документа о четырех поколениях дворянства для всех, кто получает суб-лейтенантские эполеты, а также для всех кандидатов в курсанты Военной школы.

Нет никого сомнения, что этими ордонансами часто пренебрегали (об этом говорит хотя бы тот факт, что многие из них частично повторяли содержание предыдущих). В военное время на них просто не обращали внимания. Тем не менее нельзя не заметить, что в течение XVIII в. наблюдается стремление превратить офицерский корпус в замкнутую касту, куда закрыт путь недворянам. Количество ротюрье, дослужившихся до эполет, необычайно высоко: 20% от общего состава офицерского корпуса. Ровно половина из всех офицеров-недворян (в данном случае 108 из 215) - это «officiers de fortune», то есть солдат получивших офицерское звание после долгой службы. Тем не менее удивляет число недворян, получивших командный пост сразу или очень быстро (107 из 215). И это несмотря на все вышеуказанные ордонансы и запреты!

Напрашивается вопрос: была ли вообще какая-либо реальная дискриминация по отношению к недворянам? Авторы времени республиканской Франции часто писали о несправедливостях и гонениях, которые обрушивались в королевских войсках на офицеров третьего сословия. Немало таких примеров приводит Тюте в своей книге «Офицеры при Старом Порядке». Здесь и угрозы физической расправы над офицером из буржуа, если он не уберется из полка, и жалобы военному министру на то, что полковник произвел в следующий чин ротюрье, а не дворянина и т. д. Вышеприведенные цифры, очевидно, говорят о том, что свидетельства Тюте сложно распространить на весь офицерский корпус, и все-таки нельзя утверждать, будто представители третьего сословия имели равные шансы с офицерами из дворян. Это подтверждается хотя бы тем, что многие из ротюрье прокладывали себе путь к эполетам, добывая подложные дворянские грамоты (несколько подобных случаев описано Бодинье). Не следует также забывать, что большинство недворян, ставших офицерами, являлись выходцами из семей, «живущих по-дворянски» (vivant noblement). Среди родителей этих офицеров были адвокаты в парламенте, прокурор бальяжа, сенешаль, асессоры Страсбургского сената, консул в Бельфоре, сборщик десятины, богатые негоцианты, наконец, отцы некоторых из них были также офицерами (недворяне). Влияние и связи одних, богатство других позволили представителям этих семей добиться цели, несмотря на существующие запреты и оппозицию со стороны офицеров-дворян.

Говоря о неравенстве шансов в продвижении по ступеням военной иерархии при Старом Порядке, необходимо сказать и об офицерах с «ускоренным продвижением по службе». Среди воевавших в Новом Свете насчитывалось 57 представителей этой группы. Из них 42, то есть подавляющее большинство, являлись выходцами из дворянства, представленного ко двору, причем все это семьи «дворян шпаги». Однако, как уже говорилось, данное качество было условием почти необходимым, но недостаточным, чтобы попасть в круг избранных. Наряду с «голубой кровью» требовались протекция и богатство. Только сочетание этих трех компонентов позволяло быстро дойти до высших чинов.

Офицеры, о которых идет речь, очень рано получали свои эполеты - в среднем в возрасте 15 лет, становились капитанами в 18-20 лет и полковниками - не достигнув тридцати... Быстро продвигаясь к вершинам военной иерархии, эти офицеры блокировали дорогу наверх представителям иных социальных групп.

В этом заключался один из самых явных недостатков армии Старого Порядка. Он не так ощущался, пока принадлежность к высшим слоям социальной пирамиды означала одновременно и огромный «груз» воинских традиций, впитанных с молоком матери отпрысками какой-либо графской или герцогской семьи. Когда юный Гастон де Фуа стал одним из самых знаменитых полководцев XVI в. и окончил свой жизненный путь под Равенной на пиках испанской пехоты, которую он преследовал после очередной блистательной победы, ему было всего 23 года! В начале XVII в. битву при Рокруа, пожалуй, самую знаменитую битву этого столетия, выиграл двадцатидвухлетний полководец - принц Конде. Но к концу XVIII в. положение изменилось, и аристократические привилегии уже воспринимались как несправедливость даже представителями дворянского сословия.

Начальник штаба маршала Мориса Саксонского генерал д'Эрувиль так характеризовал полковников с «ускоренным» продвижением по службе: «...Во главе наших полков мы видим лишь людей неопытных и часто не имеющих никакого прилежания. Едва выйдя из «Академии» и прослужив два-три года во главе роты кавалерии, считают себя обойденными, если не получат полк пехоты; вскоре они добиваются цели, спешат произвести церемонию своего вступления в должность и, едва она завершается, начинают скучать в гарнизоне, отправляясь рассеять скуку в ближайшие города, хотя это категорически запрещено. Однако снисходительность, которую проявляют к молодому полковнику коменданты гарнизонов, не позволяет им информировать об этом двор. И, что удивительно, чем полковник моложе, тем больше по отношению к нему терпимости. Правда, раз в восемь дней молодые аристократы возвращаются, чтобы провести маневры со своим полком. Вскоре, впрочем, убеждаясь, что ничего в этом не понимают, но, желая все-таки командовать, они находят причины не строить полк под ружье.

Что же касается деталей службы и дисциплины, их не пытаются таковым обучить, да и сами юные полковники не желают знать подробности устава, ведь для них это слишком сухой и скучный предмет...»

В подобной ситуации вся «черновая» работа выполнялась подполковником-офицером, выслужившимся из мелкопоместного дворянства или ротюрье, полностью бравшего на себя ответственность за «детали» службы.

Королевские ордонансы фиксировали официально подобное положение дел: «Они (подполковники - О.С.) имеют право командовать во всех случаях, даже в присутствии полковника, отчитываясь ему во всем, что сочли нужным сделать для блага службы, то есть в отношении порядка и дисциплины», - гласит ордонанс от 25 июля 1665 г. Автор известного наставления для офицеров - «Марсовой школы» - де Гиньяр, поясняет положение: «Так как есть полковники, которым не нравится, что подполковники отдают приказы в их присутствии, даже не предупредив, я должен заметить, что полковнику лучше положиться на подполковника, не только в отношении несения повседневной службы, но и в самых важных делах, так как последний гораздо лучше знает часть, где он был взращен, чем тот, кто находится в ней, так сказать, временно. Этот совет особенно касается молодых полковников».

Разумеется, полковники в определенной степени компенсировали свое положение, оказывая протекцию подчиненным и проявляя щедрость по отношению к ним. Прежде всего это касалось офицеров. Известный французский военный историк начала XX в. Ж. Колен отмечал, что «...нельзя было надеяться извлечь денежную выгоду из командования полком, это было скорее дорогостоящим почетным званием и возможностью получить чин генерал-майора (marсhal de camp). Полковник, обычно богатый придворный из известной семьи, добивался командования частью в виде милости, за которую он дорого платил». А автор все той же «Марсовой школы» наставлял: «Нужно, чтобы он, полковник, помогал своим кошельком, своим столом и всеми своими силами нуждающимся».

Таким образом, командование полком было дорогим удовольствием для избранных. И пока само общество оставалось таким, где изначально предполагалось неравенство, подобное положение рассматривалось как естественное. Вот что писал Меркойроль де Болье, офицер из мелкопоместного дворянства, приветствуя в 1745 г. молодого герцога д'Антэна, вставшего во главе Пикардийского полка: «Тысячи дворян, у которых есть только плащ и шпага, ищут честь и опасность, не щадя своей жизни... Без сомнения - это их достоинство. Но пусть подумают о юном воине, приехавшем к нам от королевского двора или из своего поместья, где он пользовался благом роскоши. Его жертва тем больше, чем выше его положение... Король и нация должны быть признательны и тем и другим...».

Взгляд на данную ситуацию существенно меняется во второй половине XVIII в. с проникновением новых идейных веяний в общество и модернизацией армии, все больше приближавшейся по своей структуре к современным нам войскам.

Нельзя, впрочем, отказать Старому Порядку в мудрости, ибо для того, чтобы талантливые люди скромного происхождения могли подняться до вершин военной иерархии, не получив звания полковника, недосягаемого, как понятно из вышеизложенного, для них уже хотя бы из финансовых соображений, был создан обходной путь, позволяющий миновать дорогое удовольствие - командование частью. Отличившийся подполковник мог быть повышен по службе, получив патент «бригадира армии короля». Данный патент, хотя и мало менял положение такого офицера в мирное время, позволял в военное время выполнять функции командира бригады, обычно той, в которую входил его полк. При этом возникал своеобразный парадокс, поскольку подполковник очень часто становился командиром своего полковника. Это, впрочем, как показывают свидетельства очевидцев, не очень смущало полковников. Они все равно оставались вельможами, состоящими при армии, и поэтому не считали для себя зазорным обратиться к опыту ротюрье или бедного дворянина. «Господин де Таню, подполковник Шампанского полка, он же, старый и опытный бригадир, объяснил господину графу д'Эстре, что такой боевой порядок для атаки изгородей приведет нас к большим потерям. Он догнал нас галопом и приказал бригаде сломать фронт по четверти шеренги вперед (то есть построиться в колонны с фронтом в четверть длины развернутой линии батальона – C.O.), встал в голову колонны и стремительным маршем произвел атаку...» - вспоминает очевидец об одном из эпизодов битвы при Року. Как видно, временное подчинение ничуть не покоробило господина графа д'Эстре.

Отметим, что 50,1% бригадиров в эпоху Людовика XIV вышли из рядов подполковников. Причем 85,1% мелкопоместных дворян и ротюрье прошли по ступеням «непродающихся» должностей, 110 из 223 бригадиров в период министерства Лувуа были представителями этих социальных групп. Что касается генерал-лейтенантов, то 76,3% из них в эпоху Людовика XVI были представителями титулованного дворянства, 16,2% - нетитулованного и 7,5% были выходцами из ротюрье. Все указанное выше, особенно касающееся капитанов, подполковников и полковников, в системе военной иерархии Старого Порядка тесно связано с проблемой материального положения офицеров, которое необходимо осветить хотя бы вкратце. Прежде чем говорить об этом, приведем данные о жаловании офицеров в разные периоды времени.

Первое, что бросается в глаза в этой таблице, - большое различие в жаловании старших и младших офицеров, а также резкое изменение жалованья капитанов на рубеже 60-х годов. Последнее связано с отменой существовавшего ранее положения, в соответствии которым капитан являлся владельцем роты. Отныне рота состоит на обеспечении государства, а капитан получает лишь жалованье за службу. Высокое жалованье полковников не будет восприниматься как чрезмерное, если принять во внимание их расходы на полк, неизбежно связанные с положением командира части при Старом Порядке, о чем только что упоминалось. Немалые деньги, получаемые полковником из казны, не могли покрыть и небольшой части расходов. Так, например, все офицеры из высшего дворянства, которые участвовали в кампании на Американском континенте, жаловались на то, что их расходы значительно превосходили доходы. Дю Мюи писал, что война стоила ему 45 тысяч ливров, и компенсация в 6 тысяч ливров, полученная им, есть не что иное, «как слабое вознаграждение за вынужденные расходы». Барон де Вьомениль писал, что эта война была для него крайне дорогостоящей, и он вынужден был занять 30 тысяч ливров. Конечно, настоящие материальные трудности приходилось испытывать прежде всего младшим офицерам. 50-60 ливров, получаемые суб-лейтенантами, едва могли покрыть самые скромные расходы. Для сравнения отметим, что 60-100 ливров в месяц - жалованье прислуги в приличном доме. На эти деньги можно было лишь кое-как обмундироваться и жить, отказывая себе во всем, что выходит за рамки самых необходимых потребностей. Министерская почта была завалена петициями младших офицеров с просьбами помочь им в тяжелом материальном положении, еще более обострявшемся в военное время, когда «приходилось производить немало непредвиденных расходов.

Люсьен Руссело. Штаб-офицеры пехоты. 1786 г.

Что же касается материального положения генералитета, оно было совершенно иным. Однако было бы чрезвычайным упрощением резюмировать его фразой, подсказываемой многими классическими трудами по истории Революции, написав, что генералитет Франции Старого Порядка купался в потоках жалований, пенсий, дотаций и т. д. Прекрасное исследование Клода Стюржиля в сборнике «Солдат. Стратегия. Смерть» показывает, сколь неравномерной была оплата генералитета. Из его статьи, базирующейся на огромном документальном материале, следует, что существовало определенное количество генералов, которые вообще не получали жалованья. Их количество колебалось от 242 в 1768 г. до 102 в 1787 г. Правительство платило только тогда, когда высший офицер выполнял какую-нибудь конкретную служебную функцию, или выплачивало определенную пенсию в виде пожалования. Однако если генерал, находящийся на действительной службе, оставался без конкретной миссии, он рисковал остаться и без денег. Наконец, размеры жалованья также могли быть различными.

В среднем доходы были достаточно высокими: порядка 80-100 тысяч ливров в год у маршалов, 20-30 тысяч ливров у генерал-лейтенантов, около 8-9 тысяч у генерал-майоров, но относительно скромным у бригадира - 2-3 тысячи ливров в год.

Общая доля военного бюджета, шедшая на выплату генералам, составляла не более 9-10%, что не превышает таковую в других странах в этот период времени.

В выплате жалованья генералам французская монархия придерживалась принципа дифференциации вознаграждения. Самое большое жалованье получали представители знатнейших семейств и наиболее заслуженные генералы, независимо от происхождения. Суммы, получаемые генеральской элитой, могли достигать астрономических размеров (если прибавить дополнительные доходы от занимаемых должностей, такие как, должность военного губернатора, выплаты за ордена и просто пенсии). Тем не менее привилегии и связи давали больше шансов для высоких доходов, чем заслуги бедного дворянина или ротюрье в генеральских эполетах. Справедливости ради нужно отметить, что и громкий титул в соединении с высоким званием не всегда был гарантией получения высокого жалованья, пример тому - «неоплачиваемые генералы», среди которых можно найти и такие громкие имена, как генерал-лейтенант Франсуа де Нойаль, герцог д'Эйен.

Резюмируя данные о материальном положении командных кадров при Старом Порядке, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, военная служба не только редко обогащала офицеров, но и, напротив, часто представляла собой некое занятие, на которое затрачивалось больше средств, чем оно давало доходов. Это было тяжело для выходцев из семей более скромного происхождения.

Во-вторых, имелся гигантский разрыв в положении младших офицеров и представителей генеральской элиты. Обычно этот барьер преодолевался только теми, у кого были знатность, деньги и хорошие связи. Когда же эти офицеры с «ускоренным» прохождением ступеней военной иерархии попадали на ее вершину, они имели возможность компенсировать свои затраты огромными доходами. В результате богатые и знатные получали шанс стать еще богаче и знатнее, а бедные дворяне нередко разорялись. Необходимо все-таки подчеркнуть, что знатность сама по себе не была гарантией ни быстрой карьеры, ни материального преуспевания, и, напротив, имеется ряд случаев успешного продвижения выходцев из достаточно скромных семей. Тем не менее причин для недовольства у основной массы офицеров было предостаточно, что создавало благоприятную почву для проникновения в их среду новых философских идей, поэтому накануне революции многие офицеры, в особенности младшие, выступали как сторонники кардинальных реформ.

Несмотря на все сказанное, надо отметить, что престиж военной профессии в глазах дворянского общества, пронизанного рыцарскими идеалами, был столь велик, что «дворяне шпаги» рвались в армию, вопреки всем сложностям. Вместе с ними стремились добиться командных постов в войсках и «дворяне мантии», и недавние анобли, и буржуа, для которых офицерские эполеты означали лучшую рекомендацию в замкнутом мире дворянской элиты.

Как пишет Мерсье, молодой чиновник «...не боится ничего более, как сойти за того, кем он является. Он говорит о лошадях, о девицах легкого поведения, о скачках, о битвах. Он краснеет, если становится известна его профессия, а слова, связанные с юриспруденцией, никогда не слетают с его губ. Он как можно более старается украсить свой черный кафтан. Если заходит разговор о праве, он избегает его и напускает на себя серьезный вид. В страхе сойти за «робена» (чиновника - О.С.) он принимает вид и манеры военного».

Глава семейства «дворян шпаги» считал недостойным испрашивать для своего сына место в магистратуре, Напротив, главы даже самых знатных «семей мантии» считали почетным, чтобы их сыновья служили в армии. Маркиз де Кенси писал: «Это принятый обычай среди людей воинских, то есть знатных (sic), предназначать старшего из сыновей для воинской карьеры, а младших - для церкви».

Рыцарские идеалы были столь сильны во Франции эпохи Старого Порядка, что, несмотря на сложную запутанную иерархию офицерского корпуса, где социальная стратификация вступала порой в конфликт с военной иерархией, несмотря на подчас недостаточную профессиональную подготовку командных кадров, едва королевские офицеры оказывались под пулями, они доблестно выполняли свой долг.

«Эти сумасшедшие проникнуты честью, они идут в бой как на праздник», - сказал как-то Вольтер о французских офицерах той поры. Достаточно открыть любую книгу по истории войн XVII-XVIII вв., чтобы увидеть, какими потоками крови платили за свои галуны старые «officiers de fortune» из простолюдинов и юные полковники из придворной знати.

Полк французской гвардии с 1563 г. по 1637 г. последовательно находился под командованием 10 полковников, 7 из которых пали на поле чести. В тот же период из 7 полковников знаменитого Наваррского полка пехоты 5 погибли в сражениях, из 6 полковников Шампанского полка - 3, из 5 полковников Пикардийского полка - также трое! В эпоху управления Людовика XIV в армии служили 9 братьев из семьи д'Именкур; за два поколения 10 членов этой семьи полегли с оружием в руках на поле боя.

Бой под Лейзом 18 сентября 1691 г., покрывший славой гвардейскую кавалерию, офицерами которой были представители самых знатных семей Франции, - лишь один из примеров в беспрерывной череде подвигов и жертв. В 7 ротах «Maison du Roi», принявших участие в этом бою, было убито и ранено 32 офицера, зато 28 французских эскадронов наголову разбили 75 неприятельских, захватив 40 штандартов. «...Жандармы короля сражались сразу с несколькими вражескими эскадронами, которые они разбили, а маркиз де Тренель, суб-лейтенант, атаковал эскадрон Нассау с 40 солдатами и опрокинул его... Вражеский офицер подскакал к принцу де Бернонвилю, стоявшему во главе жандармов, чтобы размозжить ему голову из пистолета, но промахнулся, принц убил его двумя ударами шпаги...».

В героической обороне моста под Корби в мае 1636 г. Пьемонтский полк потерял 44 офицера убитыми и ранеными, в 1640 г. под Аррасом перед фронтом Пикардийского полка был убит уже пятый из его полковников, вместе с ним погибли и были ранены 38 других офицеров этого полка. Под Сенефом в 1674 г. пехотный полк «Royal - Vaisseaux» (Королевский-Корабельный) потерял 49 офицеров, а под Стейнкенрком в 1692 г. тот же полк потерял 60 офицеров убитыми и ранеными! 1 сентября 1701 г. Шампанский полк в отчаянном бою под Чиари, в Италии, потерял 65 офицеров...

Этот список мужества и самопожертвования можно было бы продолжать до бесконечности. Отметим лишь, что сами офицеры классической эпохи описывали отчаянность боя, страдания раненых и вид убитых с необычайной сдержанностью, даже со стыдливостью. Им была глубоко чужда драматизация «романтического» периода и истерика современных авторов.

Чопорные вельможи в латах и пышных париках XVII в., изящные надушенные маркизы эпохи Людовика XV с напудренными буклями и мушками на щеках, суровые рубаки - простолюдины с длинными усищами - все они обладали одной великой добродетелью - жертвовать собой и умирать во имя чести и Отечества.

Олег Соколов. Журнал "Империя истории". Июль-август 2001.

Дата добавления: 2015-09-29