– Никогда таких не видела, – промолвила она.
– Вот в это я верю охотно, – отозвался Кевин, – ибо я приказал сделать ее по своему собственному рисунку. Арфист, обучивший меня моему искусству, в ужасе воздевал руки, как если бы я оскорблял его Богов, и клялся, что такой инструмент станет производить ужасный шум, пригодный лишь на то, чтобы распугивать врагов. Ну вроде как огромные боевые арфы, в два человеческих роста, что в Галлии привозили на телегах на вершины холмов и оставляли там во власти ветров, – говорят, что столь жутких звуков пугались даже римские легионы. Ну что ж, я сыграл на одной из этих боевых арф, и благодарный король дал мне дозволение заказать арфу в точности такую, как я сочту нужным…
– Он правду говорит, – заверил Талиесин Вивиану, – хотя, впервые об этом услышав, я не поверил: кому из смертных под силу сыграть на таком чудовище?
– А я сыграл, – промолвил Кевин, – так что король приказал сделать для меня Мою Леди. Есть у меня еще одна арфа, поменьше, той же формы, но не столь тонкой работы.
– Воистину она прекрасна, – вздохнула Моргейна. – А колки из чего? Из моржового клыка?
Кевин покачал головой.
– Мне рассказывали, они вырезаны из зубов огромного зверя, что живет в теплых странах далеко на юге, – отвечал он. – Сам я знаю лишь, что материал красив и гладок, однако ж прочен и крепок. Он стоит дороже золота, хотя смотрится не так кричаще.
– И держишь ты арфу не так, как все… Я такого вовеки не видела.
– Не удивлюсь, – криво улыбнулся Кевин. – В руках у меня силы мало, так что мне пришлось прикидывать так и этак, как бы получше приспособиться. Я видел, как ты разглядывала мои руки. Когда мне было шесть, дом, в котором я жил, саксы сожгли прямо у меня над головой, и вытащили меня слишком поздно. Никто не верил, что я выживу, то-то я всех удивил! А поскольку я не мог ни ходить, ни сражаться, меня усадили в угол и решили, что с этакими обезображенными руками, – Кевин равнодушно вытянул их перед собою, – пожалуй, я научился бы ткать и прясть среди женщин. Но особой склонности я к тому не выказал, и вот однажды к нам зашел старик-арфист и в обмен на чашку супа взялся позабавить калеку. Он показал мне струны, я попытался сыграть. И даже сложил некую музыку, как смог, так что в ту зиму и в следующую он ел свой хлеб, обучая меня играть и петь, и сказал, что его стараниями я, пожалуй, со временем смогу зарабатывать на жизнь музыкой. Так что на протяжении десяти лет я не делал ничего, только сидел в уголке и играл, пока ноги мои наконец не стали достаточно сильными и я не научился ходить снова. – Кевин пожал плечами, извлек откуда-то из-за спины кусок ткани, завернул свою арфу и убрал инструмент в кожаный футляр, вышитый тайными знаками. – Так я стал деревенским арфистом, а потом и арфистом при короле. Но старый король умер, а сын его к музыке был глух, так что я подумал, лучше бы убраться из королевства подобру-поздорову, пока тот не стал алчно поглядывать на золотую отделку моей арфы. Так я попал на остров друидов, изучил там ремесло барда, и наконец меня послали на Авалон – вот я и здесь, – добавил он, в последний раз пожимая плечами. – Ты же так до сих пор и не сказал мне, зачем призвал меня к себе, лорд Мерлин, и к этим леди.
– Затем, – отвечал Мерлин, – что я стар и события, коим мы дали ход нынче ночью, возможно, явят себя лишь через поколение. А к тому времени я уже умру.
Вивиана подалась вперед:
– Тебе было предупреждение, отец?
– Нет, нет, милая. Я и не стал бы зря тратить Зрение на такие пустяки, мы же не справляемся у Богов, пойдет ли снег следующей зимой. Ты привела сюда Моргейну, а я – Кевина, так чтобы кто-то помоложе меня следовал за происходящим, когда я уйду. Так выслушай мою новость: Утер Пендрагон лежит при смерти в Каэрлеоне, а как только лев падет, туда слетятся коршуны. А нам принесли весть о том, что в землях Кента собирается огромная армия – союзные племена решили, что пришло время восстать и отобрать у нас оставшуюся часть Британии. Они послали за наемниками с большой земли, к северу от Галлии, чтобы те, присоединившись к ним, истребили наш народ и разрушили все, чего достиг Утер. Пробил час сразиться под знаменем, что мы тщились поднять многие годы. Времени мало: они постановили непременно обзавестись своим королем и уже сделали это. Нельзя тратить впустую ни месяца, иначе они и впрямь нападут. Лот мечтает о троне, но южане за ним не последуют. Есть и другие – герцог Марк Корнуольский, Уриенс из Северного Уэльса, – но ни один из них не обретет поддержки за пределами собственных земель, так что мы того и гляди уподобимся ослу, что умер от голода между двумя охапками сена, не зная, за которую приняться раньше… Нам необходим сын Пендрагона, хоть он и юн.
– Вот уж не слышал, чтобы у Пендрагона был сын, – произнес Кевин. – Или он признал своим того мальчика, что его жена родила Корнуоллу вскорости после того, как они поженились? Поспешил, однако, Утер с этой свадьбой вопреки приличиям, даже дождаться не мог, чтобы она родила дитя, прежде чем брать ее к себе на ложе…
Вивиана предостерегающе подняла руку.
– Юный принц – сын Утера, – промолвила она, – и никаких сомнений тут нет, да никто и не усомнится, стоит лишь его увидеть.
– В самом деле? Тогда прав был Утер, спрятав его на стороне, – промолвил Кевин, – сына от чужой жены…
Владычица жестом заставила его умолкнуть.
– Игрейна – моя сестра, и она – из королевского рода Авалона. А этот сын Утера и Игрейны – тот, чей приход был предсказан давным-давно, король былого и грядущего. Его уже Увенчали Рогами, Племена признали его королем.
– Вы всерьез верите, что хоть один вождь Британии признает Верховным королем какого-то там семнадцатилетнего мальчишку? – скептически осведомился Кевин. – Храбростью он может затмить самого легендарного Кухулина, и все-таки они потребуют воина более опытного.
– Что до этого, он обучался и военной науке, и трудам, подобающим сыну короля, – заверил Талиесин, – хотя мальчик еще не знает, что в жилах его течет королевская кровь. Но, сдается мне, только что минувшая полная луна дала ему почувствовать собственное предназначение. Утера чтили превыше всех прочих королей, что были до него, а этот юноша Артур вознесется еще выше. Я видел его на троне. Вопрос не в том, примут его или нет, но в том, что можем сделать мы, дабы облечь его королевским величием, так, чтобы все горды объединились против саксов вместо того, чтобы враждовать друг с другом!
– Я изыскала способ, – отозвалась Вивиана, – и, едва народится новая луна, все будет исполнено. Есть у меня для него меч, меч из легенды, ни один герой из числа живущих не держал еще его в руках. – Владычица помолчала и медленно закончила: – И за этот меч я потребую от него клятвы. Он даст обет хранить верность Авалону, что бы уж ни затевали христиане. Тогда, возможно, судьба переменится и Авалон вернется из туманов, а монахи со своим мертвым Богом отступят в туманы и сумрак, а Авалон воссияет вновь в свете внешнего мира.
– Честолюбивый замысел, – отозвался Кевин, – но если Верховный король Британии и в самом деле поклянется Авалону…
– Так задумывалось еще до его рождения.
– Мальчик воспитан как христианин, – медленно проговорил Талиесин. – Принесет ли он такую клятву?
– Что стоит болтовня о Богах в глазах мальчика в сравнении с легендарным мечом, за которым пойдет его народ, и славой великих деяний? – пожала плечами Вивиана. – Что бы из этого ни вышло, мы зашли слишком далеко, чтобы отступить теперь, мы все связаны долгом. Через три дня народится новая луна, и в этот благоприятный час он получит меч.
Прибавить к этому было нечего. Моргейна молча слушала – смятенная, взволнованная до глубины души. Кажется, она слишком долго пробыла на Авалоне, слишком долго пряталась среди жриц, сосредоточив мысли на святынях и тайной мудрости. Она успела позабыть о существовании внешнего мира. Почему-то она так до конца и не осознала, что Утер Пендрагон, муж ее матери, – Верховный король всей Британии и брат ее в один прекрасный день унаследует этот титул. «Даже, – подумала она с оттенком новообретенного цинизма, – при том, что рождение его запятнано тенью сомнения». Чего доброго, соперничающие владетели только порадуются претенденту, который не принадлежит ни к одной из их партий и клик, сыну Пендрагона, пригожему и скромному, что послужит символом, вокруг которого объединятся они все. Кроме того, его уже признали и Племена, и пикты, и Авалон… Моргейна вздрогнула, вспомнив, какую роль в этом сыграла. В душе ее вновь вспыхнул гнев, так что, когда Талиесин и Кевин встали, собираясь уходить, девушка словно заново пережила тот миг, когда, десять дней назад, еще во власти пережитого, она изнывала от нетерпения излить на Вивиану всю свою ярость.
Арфа Кевина в богато украшенном футляре отличалась крайней громоздкостью, тем более что размерами превосходила любую другую, так что, взгромоздив на себя эту ношу, арфист выглядел на диво неуклюже: одну ногу он подволакивал, а колено и вовсе не сгибалось. «До чего безобразен, – подумала девушка, – урод, одно слово, но когда играет – ни у кого и мысли подобной не возникнет. В этом человеке заключено больше, чем ведомо любому из нас». И тут Моргейне вспомнились слова Талиесина, и она поняла, что видит перед собою следующего Мерлина Британии, – при том, что Вивиана назвала ее следующей Владычицей Озера. Это известие оставило ее равнодушной, хотя, объяви о том Вивиана до того рокового путешествия, что переменило жизнь Моргейны, она преисполнилась бы восторга и гордости. А теперь его омрачало то, что произошло с нею.
«С братом, с моим братом. Когда мы были жрец и жрица, Бог и Богиня, соединенные властью обряда, это значения не имело. Но утром, когда мы, проснувшись, были вместе как мужчина и женщина… это случилось по-настоящему, и это – грех…»
Вивиана стояла в дверях, глядя вслед уходящим.
– Для человека с такими увечьями двигается он очень даже неплохо. Большая удача для мира, что он выжил и не стал уличным нищим либо плетельщиком ковриков из тростника на базаре. Подобное искусство не подобает прятать в неизвестности или даже при королевском дворе. Такой голос и такие руки принадлежат Богам.
– Он, безусловно, очень одарен, – отозвалась Моргейна, – но не знаю, мудр ли? Мерлину Британии пристали не только выучка и талант, но и мудрость. И… целомудрие.
– Тут решать Талиесину, – возразила Вивиана. – Чему быть, того не миновать, и не мне тут приказывать.
И внезапно ярость Моргейны выплеснулась наружу.
– Неужто ты и в самом деле признаешь, что в мире есть нечто такое, чем ты не вправе распоряжаться, о Владычица? Мне казалось, ты уверена: твоя воля – это воля Богини и все мы – лишь марионетки в твоих руках!
– Не должно тебе так говорить, дитя мое, – промолвила Вивиана, изумленно глядя на девушку. – Быть того не может, чтобы ты хотела надерзить мне.
Если бы Вивиана повела себя надменно, негодование Моргейны нашло бы выход в яростной вспышке, но мягкая кротость собеседницы обезоружила девушку.
– Вивиана, зачем! – промолвила она, к стыду своему чувствуя, что вновь задыхается от слез.
– Или я слишком надолго оставила тебя среди христиан, что горазды толковать о грехе? – Теперь голос Вивианы звучал холодно. – Сама подумай, дитя. Ты принадлежишь к королевскому роду Авалона, он – тоже. Могла ли я отдать тебя человеку безродному? Или, если на то пошло, будущего Верховного короля – простолюдинке?
– А я-то тебе поверила, когда ты говорила… я поверила, что все это – воля Богини…
– Так и есть, – мягко отозвалась Вивиана, по-прежнему не понимая, – но даже в таком случае я не могла бы отдать тебя тому, кто тебя недостоин, моя Моргейна. – В голосе ее звучала неподдельная нежность. – Он был совсем мал, когда вы расстались, – я думала, он тебя не узнает. Мне очень жаль, что ты узнала его, но, в конце концов рано или поздно тебе пришлось бы открыть правду. А он пусть пребывает в неведении как можно дольше.
Моргейна напряглась всем телом, борясь с яростью.
– Он уже знает. Он знает. И, сдается мне, ужаснулся сильнее меня.
– Ну что ж, теперь ничего не поделаешь, – вздохнула Вивиана. – Что сделано, то сделано. И сейчас надежда Британии важнее твоих чувств.
Глава 17
В небе висела темная луна, в эту пору, как объясняли младшим жрицам в Доме дев, Богиня, спрятав свой лик под покрывалом от людского взора, советуется с небесами и с Богами, что скрываются за Богами, нам известными. Время темной луны Вивиана тоже проводила в затворничестве, две младшие жрицы стояли на страже ее уединения.
Большую часть дня Владычица провела в постели: она лежала с закрытыми глазами и гадала, что, если Моргейна права и она и в самом деле опьянена властью и верит, будто все на свете в ее распоряжении, всем она вольна играть так, как сочтет нужным.
«То, что я сделала, – думала про себя Вивиана, – я сделала того ради, чтобы спасти эту землю и ее народ от грабежа и гибели, от возврата к варварству, от разорения страшнее, нежели Рим претерпел от руки готов».
Вивиане отчаянно хотелось послать за Моргейной. О, как Владычица тосковала по их былой близости! Если девушка и впрямь ее возненавидела – цены страшнее ей еще не доводилось платить за все содеянное. Моргейна – единственное человеческое существо, которое она любит всей душой, безоглядно. «Она – дочь, которую я задолжала Богине. Но что сделано, то сделано, назад дороги нет. Королевский род Авалона не должно осквернять кровью простолюдина». Она подумала о Моргейне с печальной надеждой, что в один прекрасный день молодая женщина все поймет, но суждено этому сбыться или нет, Вивиана не знала: она исполнила свой долг, не более.
В ту ночь она почти не сомкнула глаз, ненадолго погружаясь в спутанные сны и видения, думая об отосланных прочь сыновьях, о внешнем мире, куда юный Артур въехал вместе с Мерлином, успел ли он вовремя к ложу умирающего отца? Вот уже шесть недель Утер Пендрагон лежит больным в Каэрлеоне, ему то лучше, то хуже, но маловероятно, что все это затянется надолго.
Ближе к рассвету Вивиана поднялась и оделась, да так бесшумно, что ни одна из прислужниц даже не пошевелилась. Спит ли Моргейна в своей комнатке в Доме дев, или тоже лежит, не смыкая глаз, с тяжелым сердцем, или безутешно рыдает? Моргейна никогда не плакала при ней – вплоть до того дня, когда арфа Кевина разбередила все сердца, но даже тогда девушка упорно прятала слезы.
«Что сделано, то сделано! Пощадить ее я не могу. Однако всем сердцем сокрушаюсь о том, что иного способа не было…»
Вивиана тихо вышла в сад за домом. Птицы уже проснулись, с ветвей, нежные и благоуханные, медленно осыпались лепестки яблонь – от этих деревьев Авалон и получил свое название.
«По осени они принесут плоды, так же, как то, что я делаю сейчас, со временем даст свой плод. Вот только мне самой уже не цвести и не плодоносить. – Бремя прожитых лет невыносимой тяжестью давило на сердце. – Я старею, даже теперь, порою, Зрение подводит меня, Зрение, данное мне, чтобы править этой землею».
Ее собственная мать до таких лет не дожила. Придет время – воистину, оно уже не за горами, – когда Вивиане придется сложить с себя бремя и священный титул, передать правление Авалоном следующей Владычице и уйти в тень, став Старухой Смертью.
«Моргейна еще не готова. Она пока еще живет временем мира, она способна испытывать трепет и оплакивать неизбежное». Вивиана перебрала в уме жриц Авалона, молодых и старых. Не нашлось ни одной, кому она могла бы доверить власть над здешним краем. В один прекрасный день Моргейна станет достойна этого высокого жребия, но время еще не пришло. Врана… у Враны, пожалуй, воли и достало бы. Но Врана отдала свой голос Богам, Врана предназначена для священного безумия запредельных миров, не для трезвой рассудительности и здравомыслия этого мира. Что станется с Британией, если она, Вивиана, умрет до того, как Моргейна войдет в полную силу?
Небеса были по-прежнему темны, хотя на востоке туман уже озарился первым светом. На глазах Вивианы зарево разгоралось ярче, медленно сгустились алые облака, заклубились, принимая очертания алого дракона, кольцом свернувшегося у горизонта. А в следующий миг в небе огненным росчерком пронеслась огромная падучая звезда, затмевая дракона; на мгновение яркая вспышка ослепила Вивиану, а когда в глазах у нее вновь прояснилось, алый дракон исчез, и плывущие по небу облака искрились белизной в лучах встающего солнца.
По спине Вивианы пробежали мурашки. Такое знамение является раз в жизни, не больше, – надо думать, всю Британию потрясло! «Итак, Утер уходит, – думала она про себя. – Прощай, дракон, распростерший крылья над нашими берегами. Вот теперь саксы обрушатся на нас со всей силой».
Вивиана вздохнула – а в следующий миг нежданно-негаданно воздух заколыхался, и перед нею в саду возник мужчина. Владычица вздрогнула – не от страха, что привыкшая к четырем стенам домоседка почувствовала бы при виде чужака, – но оттого, что давно уже не знала истинных Посланий такого рода. Видение, явившееся к ней без зова, должно обладать великой силой.
«Сила под стать падучей звезде, знамение, какого при моей жизни не видывали…»
В первое мгновение Владычица не узнала стоявшего перед нею: изнуряющий недуг выкрасил сединой светлые волосы, иссушил широкие плечи, согнул стан, кожа пожелтела, глаза запали от боли. Но даже теперь Утер Пендрагон, как всегда, казался крупнее и выше большинства мужчин; и хотя в огороженном саду тишину тут и там нарушали негромкие звуки, так, что на фоне его голоса Вивиана различала птичий щебет – точно так же, как видела цветущие деревья сквозь очертания фигуры, – казалось, что он разговаривает с нею, как всегда – резко, без теплоты.
«Ну что ж, Вивиана, вот мы и встретились в последний раз. Между нами существует связь – не то чтобы я того хотел, мы никогда не были друзьями, свояченица. Но провидению твоему я доверяю: все, о чем ты говорила, неизменно сбывалось. И ты – единственная, кто сумеет добиться, чтобы следующий Верховный король Британии завладел тем, что принадлежит ему по праву».
Только теперь Вивиана разглядела, что в груди его зияет огромная рана. Как же так случилось, что Утер Пендрагон, терзаемый недугом в Каэрлеоне, умер от раны, а не от долгой болезни?
«Я умер так, как подобает воину, союзные войска вновь нарушили клятву, и мои армии не могли выстоять против них, пока я не приказал отнести меня на поле боя. Тогда наши собрались с силами, но Аэск, вождь саксов – королем я оголтелого дикаря не назову, – прорвался сквозь наши ряды и зарубил троих воинов из моего окружения; я убил его, а телохранитель Аэска – меня. Но битву мы выиграли. А следующая – это уж для моего сына. Если, конечно, он взойдет-таки на трон».
Словно со стороны Вивиана услышала, как произнесла вслух в наступившей тишине:
– Артур – король, ибо в нем течет кровь древнего королевского рода Авалона. И не нужно ему родство с Пендрагоном для того, чтобы по праву занять место короля.
При этих словах – при жизни Утер вскипел бы гневом – он лишь криво улыбнулся, и в последний раз Вивиане суждено было услышать его голос:
«Не сомневаюсь, что потребуется нечто большее, нежели даже твоя магия, свояченица, дабы убедить в этом владетельных народов королей Британии. Ты, может, и презираешь кровь Пендрагона, но не к чему иному, как к ней, придется воззвать Мерлину, дабы возвести Артура на трон».
А в следующий миг образ Утера Пендрагона поблек, растаял, и теперь перед Вивианой стоял совсем другой мужчина – тот, кого в этой жизни Вивиана видела только в снах. И в это испепеляющее мгновение Вивиана поняла, почему все мужчины были для нее лишь долгом, или путем к власти, или удовольствием одной ночи, не более; ибо сейчас она стояла в земле, затонувшей еще до того, как на Холме возвели кольцо камней, и руки ее от локтя до плеч обвивали золотые змеи… поблекший полумесяц пылал между ее бровей, точно яркий рогатый лунный серп, и она узнала этого человека, и знание это пришло из-за пределов времени и пространства… Вивиана пронзительно вскрикнула, и исступленный этот вопль был исполнен скорби обо всем, чего она не изведала в этой жизни, и агонии утраты, о которой она доселе и не догадывалась. И сад вновь опустел, лишь птицы бессмысленно щебетали в промозглом безмолвии туманов, заволакивающих встающее солнце.
«А далеко отсюда, в Каэрлеоне, овдовевшая Игрейна оплакивает свою любовь… теперь настал ее черед скорбеть о нем…» Пошатнувшись, Вивиана схватилась за отсыревший от росы ствол огромного дерева и прислонилась к нему, изнывая от нежданной тоски. Он ведь и не знал ее толком. Он испытывал к ней лишь неприязнь и никогда не доверял ей – вплоть до самой смерти, когда упала тленная личина нынешней жизни. «Сжалься, Богиня… отпущенный срок минул, а я так его и не узнала… ушло, все ушло; узнаю ли я его при новой встрече или мы вновь не заметим друг друга в слепоте своей, пройдем мимо и не оглянемся, точно чужие?» Но ответа не было, лишь молчание, а Вивиане не дано было даже заплакать.
«Оплачет его Игрейна… а я не могу…»
Но она быстро взяла себя в руки. Не время скорбеть о любви, что подобна сну, привидевшемуся во сне; время вновь потекло своим чередом, и Вивиана, оглядываясь назад, на видение, испытывала смутный страх. Теперь она не находила в себе и тени горя о покойном – ничего, кроме досады, она могла бы заранее догадаться, что Утер умудрится умереть в самый неподходящий момент, так и не успев провозгласить сына наследником перед владетельными народами, претендующими на трон короля Британии. Ну, почему он не остался в Каэрлеоне, почему поддался гордыне, побудившей его еще хотя бы раз показаться на поле битвы? Он вообще сына-то видел? Успел ли Мерлин вовремя?
Послание сгинуло безвозвратно, призвать его обратно и расспросить о подробностях столь тривиальных возможным не представлялось. Утер и впрямь явился к ней в миг своей смерти – хорошо, что Игрейна никогда об этом не узнает. Но теперь он исчез.
Вивиана подняла глаза к небу. Серп луны пока не показался, может, еще удастся разглядеть хоть что-нибудь в зеркале. Не позвать ли Врану? Нет, времени уже в обрез, а Врана, чего доброго, не согласится нарушить обет молчания ради того, чтобы узнать о событиях внешнего мира. Моргейна? Она страшилась взглянуть Моргейне в глаза.
«Неужто Моргейна проживет всю свою жизнь так же, как и я, с омертвевшим сердцем?»
Вивиана со всхлипом перевела дыхание и повернулась уходить. В саду по-прежнему было сыро и холодно, рассвет еще таился в тумане. По тропе, не встретив по пути ни души, Владычица стремительно поднялась к Священному источнику, нагнулась, отбросила назад волосы, набрала воды в пригоршню, отпила. Подошла к зеркальной заводи. Столько лет прослужила она в здешнем святилище, что теперь приучилась принимать свой дар видения как само собою разумеющееся, но на сей раз вопреки своему обыкновению она принялась молиться:
«Богиня, не лишай меня силы, только не сейчас, подожди еще чуть-чуть. Матерь, ты же знаешь, я не для себя прошу, но лишь для того, чтобы обезопасить эту землю до тех пор, пока не передам ее в руки, что выпестовала ей на защиту».
В первое мгновение взгляд ее различал лишь рябь на воде. Вивиана стиснула руки, словно пытаясь вызвать видение усилием воли. И вот, медленно на поверхности проступили образы. Она видела, как Мерлин странствует по земле из конца в конец своими тайными тропами, то как друид и бард, в обличье, подобающем Посланцу богов; то как старый побирушка, или бродячий торговец, или простой арфист. Вот черты его лица расплылись, изменились, – теперь это был Кевин Бард, то в белом облачении Посланца Авалона, то в одеждах знатного лорда, в споре с христианскими священниками… над головой у него сгустилась тень, тени обступили его со всех сторон: тень дубовой рощи и тень креста; Вивиана видела у него в руках Священную Чашу из числа Реликвий друидов… видела юного Артура, лоб его все еще обагрен кровью убитого оленя… а вот и Моргейна, коронованная цветами, она смеется, и на лице ее тоже кровь… Вивиане отчаянно не хотелось на это смотреть: что она только не отдала бы за возможность отвести глаза, но не смела нарушить поток видений. Римская вилла, Артур, по бокам от него – еще два мальчика; один – ее собственный младший сын, Ланселет, а тот, что постарше, надо думать, приемный брат Артура, Кай, сын Эктория… Моргауза в окружении сыновей; один за другим они преклоняют колени перед Артуром. А затем глазам ее предстала ладья Авалона, задрапированная черной тканью, точно покров на гробе, а на носу – Моргейна, только старше, нежели сейчас… старше, и – плачет.
Вивиана досадливо провела рукой над поверхностью воды. Некогда ей здесь мешкать, ища ответа среди видений, что на день сегодняшний смысла вроде бы лишены. Владычица стремительно спустилась вниз по холму к своему жилищу и позвала прислужниц.
– Оденьте меня, – коротко приказала она, – и пошлите за Мерлином. Ему должно ехать в Каэрлеон, пусть привезет ко мне юного Артура прежде, чем народившаяся луна состарится больше чем на день. Времени терять нельзя.
Глава 18
Но Артур не приехал на Авалон под новолуние.
Моргейна в Доме дев видела, как в небо поднялась народившаяся луна, но поста, подобающего поре темной луны, не нарушила. Ее одолевала слабость, девушка знала, что, если возьмет в рот хоть что-нибудь, ее затошнит. Впрочем, возможно, это в порядке вещей. Иногда перед началом месячных с ней так бывало, позже все пройдет. Спустя какое-то время ей и впрямь стало лучше, она попила молока и съела немного хлеба, а ближе к вечеру за ней прислала Вивиана.
– Утер скончался в Каэрлеоне, – сообщила она. – Если ты считаешь, что долг призывает тебя к матери…
Моргейна минуту подумала – и покачала головой.
– Я не любила Утера, – промолвила она, – и Игрейна отлично это знает. Дай Богиня, чтобы ее святоши-советники утешили мою мать лучше, чем удалось бы мне.
Вивиана вздохнула. Выглядела она измученной и усталой, неужели и она чувствует себя больной и разбитой на исходе изматывающей поры темной луны.
– Скорблю я, что вынуждена сказать такое, – промолвила Вивиана, – но боюсь, что ты права. Я бы уступила тебя ей на время, будь в том нужда. Ты бы успела вернуться на Авалон прежде, чем… – Вивиана умолкла на полуслове, а затем докончила: – Ты знаешь, что при жизни Утер сдерживал натиск саксов, пусть и ценою непрестанных сражений; как бы то ни было, мы знали лишь по несколько месяцев мира, не более. А теперь, страшусь я, станет еще хуже, недруг того и гляди подступит к самым вратам Авалона. Моргейна, ты – жрица, достигшая высшей ступени, ты видела священное оружие…
Девушка знаком дала понять, что да. Вивиана кивнула.
– Возможно, близок день, когда сей меч поднимут в защиту Авалона и всей Британии.
«Зачем объяснять это мне? – думала про себя Моргейна. – Я – жрица, а не воин, я не могу поднять меч в защиту Авалона».
– Ты помнишь меч?
«Босиком, иззябшая, я обхожу круг, ощущая в руке тяжесть меча; слыша исполненный ужаса крик молчальницы Враны…»
– Помню.
– Так слушай мое поручение, – промолвила Вивиана. – Когда этот меч возьмут в битву, его должна хранить вся наша магия. Моргейна, тебе предстоит сработать ножны для меча и вложить в них все ведомые тебе заклятия, так что тот, кто сражается этим клинком, не потеряет и капли крови. Сумеешь ли ты?
«А ведь я и позабыла, что находится дело и для жрицы, точно так же, как и для воина», – думала про себя Моргейна.
И, по обыкновению своему прочитав мысли, Вивиана добавила:
– Так что и ты поучаствуешь в сражении в защиту нашей страны.
– Да будет так, – отозвалась девушка, гадая, с какой стати Вивиана, верховная жрица Авалона, не взяла эту миссию на себя. На этот вопрос Владычица ничего не ответила, но молвила:
– Для того должно тебе работать, держа перед собою меч, пойдем, Врана станет прислуживать тебе под сенью безмолвия магии.
И хотя девушка пыталась вспомнить, что она – лишь вместилище силы, а не сама сила, что сила приходит от Богини, Моргейна была достаточно молода, чтобы упиваться восторженным предвкушением, когда ее в молчании отвели в тайную обитель, где должно вершиться таким трудам. Там ее окружили жрицы: им предстояло предвосхищать малейшую ее потребность, чтобы Моргейне не пришлось нарушать молчание, накапливающее силу, потребную для создания заклятий. Перед нею на льняной ткани лежал меч, рядом с ним – неглубокая серебряная чаша с золотой зернью по краю, доверху наполненная водой из Священного источника: не для питья – ей загодя принесли и воды, и снеди, – но дабы Моргейна могла заглянуть в чашу и увидеть все то, что необходимо ей для работы.
В первый день лезвием самого меча она выкроила из тончайшей оленьей кожи подкладку для ножен. В первый раз в жизни ей доверили инструменты настолько совершенные; немалую радость доставила ей особая железная иголка, с помощью которой предстояло сшивать края; она гордилась – совсем по-детски, и она сама это понимала – тем, что, раз или два уколов палец, она даже не вскрикнула. Не сдержавшись, она задохнулась от восторга, когда ей показали бесценный отрез бархата густого, темно-красного оттенка; унция таких красителей, рассказывали ей когда-то, обходится дороже, нежели стоит купить дом и в течение года платить наемным работникам, возделывающим землю. Эта ткань належится поверх оленьей кожи; на ней должно ей вышить золотыми и серебряными нитями магические заклятия и их символы.
Первый день ушел на то, чтобы скроить и сшить ножны из оленьей кожи и обтянуть их бархатом; перед тем как уснуть, глубоко погрузившись в мысленное созерцание того, что ей предстоит, – едва ли не в трансе, – она чуть надрезала руку и смазала оленью кожу своей кровью.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |