– Он существует! Слышите?! Существует! – лекарь забыл про всякий страх. Ему почему-то было очень важно убедить Кеннига в своей правоте. Пусть даже сейчас выгодней бы было, если б ледяной колдун ему не поверил…
А может, он убеждал не Винтара, а себя?
– Какое несчастье, – флегматично протянул мужчина. – А я так надеялся, что это выдумка.
– То есть… – Столь длинный разговор все еще давался Адельмару с трудом. – … вы тоже о нем слышали?
– Если это выдумка, то почему вы его боитесь? – выкрикнул, перебивая его, Бертвальд.
Маг одарил его ледяным взором и мрачно сообщил:
– Еще один вопль – надену намордник, – и, переведя взор на пленника, уточнил: – С чего вы решили, что я о нем слышал?
Кажется, предупреждение возымело свое действие – комментировать высказывание брата госпожи Аурунд травник не стал. Опустил взгляд в пол и наконец принялся промокать с пола растекшееся молоко. В любом случае теперь прозвучал только слабый голос молодого Сьера:
– А разве нет?
Колдун помолчал, словно размышлял, стоит ли отвечать на вопрос, а потом медленно кивнул:
– Слышал. О нем многие говорят.
– Или о ней…
– Это вряд ли. Среди тех, кто служит Аурунд, мало женщин.
– Например, Селинт… – чуть слышно прошептал юноша. Лицо начала заливать неестественная бледность.
– В том числе и она, – не стал спорить ледяной маг. Странно, но разговор он сейчас вел как с равным, а не как с пленником. – Только проблема в том, что, в отличие от того же Шмидта, она не носит ошейника.
– Это что-то меняет?!.. Она все равно… не помнит обо мне…
Теперь пришла очередь Винтара бледнеть. Кажется, слова о воспоминаниях задели какие-то струнки в его душе.
– Здесь много кто чего не помнит, – резко обронил он и, развернувшись, вышел из камеры, оборвав разговор буквально на полуслове.
Только дверь гулко стукнула…
Винтар медленно опустился на колени и осторожно, словно боясь, что увиденное растает как сон, достал из тины находку. Явь это или видение? Правда или ночная хмарь?
На ладонях лежала, переливаясь под лучами солнца, созданная из синеватого льда бабочка. Одно крыло было наполовину отломано, пары лапок не хватало, но все равно казалось, что невесомое насекомое сейчас сорвется с руки и улетит, забыв о земле и о том времени, что оно пряталось в глубине колодца.
Сердце предательски заныло. Зачем? Зачем прошлое вновь и вновь возвращается, бередя душу и вновь присыпая солью старые раны? Почему именно эта бабочка? И как она вообще оказалась здесь? В памяти ведь сейчас есть всего два воспоминания о тех давних событиях: воспоминание о том, как создал это злосчастное насекомое, и не менее горькое воспоминание о том дне, когда все рухнуло, подернувшись стеклом льда. Самое обидное, что то, второе, воспоминание впервые проклюнулось тоже пять лет назад и до сих пор не побледнело, не износилось, а все так же грызет душу, вновь и вновь коварно шепча: «Это ты, ты во всем виноват… Ты, и больше никто».
К чему вновь и вновь ворошить прошлое? К чему вообще вспоминать об этом?! Да пропади оно все пропадом! И прошлое, и будущее, и эта бабочка, и…
Уже не соображая, что он делает, маг вскинул руку, чтоб швырнуть ледяную игрушку об землю… Чтобы разбить и навсегда оборвать нити, связывающие с прошлым…
Но тонкие пальцы вцепились ему в запястье:
– Не надо! Пожалуйста, не надо!
Мужчина медленно обернулся.
Перед ним стояла давешняя служанка. Она, похоже, сама испугалась собственной храбрости: побледневшие губы подрагивали от страха, в карих глазах светилась боязнь, но руку колдуна девушка не выпустила:
– Пожалуйста, не надо, – уже тише повторила она. За прошедшие несколько минут девица не успела толком очиститься от тины, только лицо протерла да грязь с одежды слегка отряхнула. – Не разбивайте, господин маг… Она… такая красивая… Как живая. – Каждое слово давалось ей буквально с трудом. Видно было, что ей отчаянно страшно, но служанка раз за разом пересиливала себя.
– Забирай! – зло буркнул Винтар и перекинул бабочку девушке. Та чудом успела поймать нежданный подарок, а когда подняла голову, маг уже уходил прочь от колодца.
На душе у колдуна было тошно. Не хотелось видеть ни эту наивную дурочку с ее «она такая красивая», ни Лундера, ничего. Хоть иди прямо сейчас и вниз головой с башни прыгай. Только выбери повыше, чтоб точно насмерть.
За спиной раздался поспешный стук деревянных сабо, девушка догнала мага, осторожно коснулась рукой его плеча, и Кенниг удивленно оглянулся. А та на мгновение благодарно коснулась губами его щеки и умчалась по своим делам.
Колдун проводил ее ошарашенным взглядом…
– Дожили. Уже служанки целуют ни с того ни с сего… Пора разобраться со своим статусом. – И, нервно передернув плечами, мужчина направился в свою комнату. Ему было о чем поразмыслить…
А на душе почему-то, впервые за последние лет десять, разливалось спокойствие…
Черная кошка проводила мужчину насмешливым взглядом.
Одиннадцать лет назад
Весь день моросил дождь. Еще с полгода назад это бы обрадовало Винтара – все-таки родная стихия, но сейчас уже слишком многое изменилось. Изменилось настолько, что он не был уверен даже, что что-то вообще может его обрадовать.
Мужчина стоял у входа в собственный дом, смотрел на капли, выстукивающие нехитрую мелодию по мостовой, и никак не мог решиться толкнуть дверь и перешагнуть порог. Казалось бы, так просто… И так трудно…
Особенно если ты знаешь, что ждет тебя за порогом.
Кенниг на мгновение прикрыл глаза и, отворив дверь, шагнул внутрь дома.
Сидевшая в глубоком кресле Аурунд вздрогнула и выронила из рук книгу в черном кожаном переплете. Как-то занервничала, подхватила томик и поспешно спрятала его себе за спину:
– Ты уже вернулся?
Маг стряхнул с волос капли дождя, повесил на крючок чуть влажный плащ и согласился:
– Уже вернулся.
– А я тебя не ждала так рано. – Ее голос и улыбка были настолько фальшивы, что Винтару даже не хотелось смотреть на супругу.
– Опять читаешь эту дрянь?
– И что с того? – В голосе Аурунд проклюнулись нотки раздражения.
– То, что я тебе сто раз говорил! Это темная магия! За ней стоят такие силы, которых не стоит касаться! Это даже не четыре классические стихии, а то, что идет от Того, Кто Всегда рядом!
– Ну и что с того?! – зло повторила женщина. – Я тебе не служанка и вольна делать что хочу!
– Аурунд, послушай… Никто и не говорит…
– А что ты делаешь?!
– Я пытаюсь защитить тебя!
– От чего?! От моего права отомстить?!
– Кому?! За что?!
– Это мое личное дело и тебя оно не касается! – отрезала она.
– Кровь Единого, – тихо простонал маг. – Слышала бы ты сейчас себя со стороны! Месяц назад ты нашла эту проклятую книгу и словно помешалась! Всю последнюю неделю ты рассказываешь о какой-то мести, но при этом не говоришь, кому и за что собралась отомстить! Я не узнаю тебя!.. Так, короче, надо что-то менять!
И, не дожидаясь ответа жены, он шагнул к ней и выхватил из-за ее спины злополучную книгу. Аурунд попыталась перехватить томик, но мужчина попросту отвел руку в сторону, так что его жена не смогла дотянуться, а затем решительно отправился к благоразумно прикрытому металлическими створками камину:
– Вот там ей и самое место!
– Ты что делаешь?! – ахнула женщина, вцепившись ему в плечо.
– То, что нужно было сделать еще месяц назад, когда ты ее только притащила. Уничтожить эту дрянь. Не знаю, откуда ты взяла ее, но в нашем доме не место черным книгам!
Опустившись на колени перед камином, мужчина потянулся к створке, закрывающей его жерло.
– Прекрати!
– Не сходи с ума, – оборвал он жену, взявшись за ручку.
– Последний раз предупреждаю, прекрати!
Винтар только раздраженно дернул плечом, а уже через мгновение книга полетела внутрь камина.
– Тем хуже для тебя… – каким-то неестественно спокойным голосом сообщила Аурунд.
Кенниг удивленно оглянулся на нее:
– Ты что-то сказала?
А жена вдруг скользнула к нему, склонилась и припала к его губам страстным поцелуем…
В первый миг водяной колдун ничего не понял… А потом сознание подернулось странной дымкой. Все происходящее отодвинулось на второй план, стало ненужным, неважным… Казалось, мужчина наблюдает за происходящим из-за какого-то мутного стекла, искажающего все и затмевающего сознание.
– А теперь достань книгу, – ровным голосом потребовала женщина.
Он ничтоже сумняшеся полез голыми руками в камин.
– Стой, идиот! – грубо оборвала она. – Водой сперва залей.
Короткий пас, и в камин плюхнулся водяной шар. Дым ударил в лицо, выедая глаза, но мужчина, казалось, этого не заметил. Уже через несколько мгновений книга, обгоревшая, с обтрепанными намокшими уголками, была у хозяйки. Та пролистала несколько страниц и удовлетворенно кивнула:
– Сам напросился. – Вновь поцеловала мужа в губы. – Не стоит со мной спорить, Винтар. Не стоит спорить со своей старшей сестрой.
– Как скажете, госпожа…
В ослепительно голубых глазах колдуна застыла прозрачная стена льда.
Ничего умного за прошедшие полчаса Мадельгер Оффенбах так и не придумал. А понять, что здесь все-таки творится, стоило. Поразмыслив еще пару мгновений, мужчина пошел в обход комнаты. Подняв с пола уголек, оставшийся после разбушевавшейся саламандры, ландскнехт повернулся к стене.
Стряхнув со светлого камня остатки обгоревшей ткани, Мадельгер решительно нарисовал на стене круг. И пусть он был не совсем ровный, но лучше уж так, чем никак. Предстояло вспомнить все, что говорилось о саламандрах в храмовой школе.
Итак. Если представить душу как замкнутую фигуру, то попадающая извне саламандра накладывает свой отпечаток на сознание.
Уголь заштриховал небольшой сегмент круга.
Чем дольше живая, активная саламандра находится в теле вызвавшего ее, тем необратимее последствия. Когда круг полностью потемнеет, человек, позволивший вселиться саламандре в свое тело, умрет. Причем умрет не только и даже не столько от того, что огненный дух уничтожит его тело. Нет, саламандра выжжет душу, не оставив ничего ни Единому, ни слугам Того, кто всегда Рядом…
Черное пятно в нарисованной окружности увеличилось.
Простейшая схема вселения огненного духа по Лашену была готова. Мужчина запустил пальцы в волосы, перепачкав их углем. Эх, знать бы, что это пригодится, усердней бы изучал в свое время.
Так что там дальше… Вселение саламандры…
Постепенное уничтожение, затемнение сегмента в круге объясняет, почему между припадками, между попытками саламандры вырваться на свободу или хотя бы просто посмотреть на окружающий мир глазами носителя можно все-таки с этим самым носителем поговорить. Но! У нас сейчас фактически имеется два отдельных сознания – если, конечно, не предполагать, что это все уловки хитрой ведьмы.
Мадельгер начертил второй круг рядом с первым.
И что мы тогда имеем?
Поразмыслив, мужчина расчертил новую окружность двумя параллельными хордами и заштриховал участок посредине.
А если действительно предположить, что «заражение» пошло не от края души, а от ее центра, расколов личность ведьмы на две составляющие?
Кто сказал, что саламандра должна обязательно начинать уничтожение с внешней стороны личности?
Оффенбах задумчиво прикусил ноготь на большом пальце.
Даже если предположить, что расчёт верен и вопрос утыкается именно в «раскол» личности на две части… То откуда взялась вторая? Откуда появилась вот эта наивно хлопающая глазами дурочка, утверждающая, что она простая крестьянка? Наемнику была знакома лишь вторая Селинт, та, что насмешливо звала его Гери.
Можно, конечно, дождаться появления кого-нибудь из тюремщиков и напрямую уточнить, знакома ли им та Селинт, которая скромно называла его «господином ландскнехтом». Но что это даст?
А даст это подтверждение того, что рассуждения о расколе личности верны.
Словно в ответ на размышления ландскнехта, стукнуло окошко в двери, кто-то заглянул внутрь, и створка вновь начала закрываться.
– Подождите! – Наемник обернулся к двери. – Один вопрос!
Наблюдатель замер.
Оффенбах приблизился к двери, всмотрелся в лицо тюремщика – на этот раз его пришел проверить мажордом – и медленно, тщательно подбирая слова, спросил:
– Кого из Селинт господин лорд-манор хочет видеть живой?
Интересно, а что, если все эти размышления о «сегментах» ложны с самого начала и то, что Мадельгер видел, является лишь искусной игрой?
Или другой вариант. Что делать, если крестьянка действительно существовала, но местному правителю нужна не она, а первая помощница госпожи Аурунд? Что, если он решил с ее помощью продолжить дело ведьмы?
Но нет… Маска спокойствия, державшаяся до этого на лице у мажордома, внезапно треснула. Всего на миг, но и этого было достаточно, чтоб ландскнехт разглядел плещущийся в зеленых глазах страх.
– Я… не был знаком… со всеми, – кажется, слуга подбирал слова еще с большей осторожностью, чем наемник, – и о существовании других… Селинт знаю лишь со слов Его Светлости, но полагаю… что ему важно… чтобы вернулась та… которую он знал… а не та, которую знаю я…
– И кто это? – Раскрывать все карты и напрямик рассказывать о том, что он видел, Мадельгер не собирался. А прозвучавший ранее обтекаемый ответ мажордома мог означать что угодно.
– Селинт Шеффлер. Дочь бондаря из Шварцвельса.
– Благодарю. Больше у меня нет вопросов, – кивнул наемник и отвернулся от двери.
Вопросы, кажется, оставались у мажордома, но задавать их – особенно сейчас, когда тот, кто назывался отцом Мадельгером, окончил разговор, – было не с руки.
Загремели замки, и окошечко на двери затворилось.
А наемник вновь повернулся к лежащей в середине пентаграммы Селинт. Итак, крестьянка – обычная крестьянка, не помощница госпожи Аурунд – действительно существовала. Но опять же все происходящее не подтверждает теорию о расколе личности – тем более что в храмовой школе и позже, во время своих странствий, Мадельгер никогда ни о чем подобном не слышал. Скорее наоборот – что мешает ведьме Селинт вспомнить о том, кем она была раньше, и прикидываться сейчас безобидной девчонкой в надежде, что ландскнехт ей поверит и выпустит?
Похоже, рассуждения пошли по кругу. Надо найти новые доказательства той или иной версии. Но где их взять?
Итак, попробуем рассуждать по порядку. Селинт-крестьянка утверждает, что она не помнит событий последних десяти лет и не имеет никакого отношения к Селинт – помощнице госпожи Аурунд. Вторая же личность утверждает… Что именно она утверждает, Мадельгеру узнавать не хотелось – хотя бы потому, что тогда придется поближе с ней пообщаться.
Но ведь как-то ж надо понять, что делать и правду ли говорит Селинт! Вопрос только, как…
Хотя… Один способ, конечно, есть.
Честно говоря, пользоваться им Мадельгеру не хотелось. Да, Селинт – та, которая помощница, – была в Бруне в тот день и все видела, а значит, если поставить вопрос ребром, она не сможет отвертеться и будет вынуждена хоть как-то отреагировать… Но с другой… А если ошибся? Сколько невинных погибло тогда и сколько погибнет сейчас?
Ведь наверняка есть другой выход!
Или – нет?
… К тому моменту, когда ведьма очнулась, ландскнехт так ничего и не решил…
Девушка медленно села, оглянулась по сторонам и подняла изможденные серые глаза на Мадельгера:
– Это опять вы… Это снова вы… – В голосе звучали боль и усталость.
– Очнулась, скримслова сестренка? – печально усмехнулся наемник.
Во взгляде ведьмы промелькнуло удивление:
– Почему вы меня так называете, господин ландскнехт?
– Се-линт. Нижнефрисское имя. Се – море, линт – змея. Скримсл – морской змей, который губит корабли… Кто ты, как не скримслова сестренка?
– Линт – это липа! На верхнефрисском…
Он только плечами пожал:
– Разве бывают морские липы? А змеев – сколько угодно.
Она промолчала, опустила взгляд… а потом вновь упрямо уставилась на него:
– Почему вы держите меня здесь? Вы мне так и не сказали! – Но упрямство это было упрямством перепуганной девчонки, а не разозленной ведьмы. В серых глазах за отвагой прятался загнанный вглубь страх…
Ох, кровь Единого! В серых глазах! В серых, а не голубых! Это ж надо быть таким идиотом, чтоб сразу ничего не понять! В тот момент, когда она пыталась как первая помощница Аурунд выйти за линии, у нее были голубые глаза! Голубые, а не серые, как сейчас! Яркие, пронзительно-голубые! Настолько синие, что казалось, само небо отражается в них.
Ну конечно же! Голубые глаза и серые. Две личности в одном теле! И не важно, были ли они там с самого начала, или саламандра расколола одну душу напополам, сейчас это не важно! Важнее другое. Важнее то, что сейчас у Мадельгера был шанс покончить с этим раз и навсегда.
А для этого осталась такая мелочь – вызвать сюда голубоглазую Селинт…
– А почему я должен об этом говорить? – фыркнул он как можно более насмешливо.
Ох, как же не хотелось этого делать… Как же было страшно встречаться с той Селинт. Но другого пути Мадельгер не видел.
– Потому что! Если вы держите меня здесь, хотя бы объясните, почему!
Что там в прошлый раз призвало ее? Его имя? И как вплести его в разговор?
– А если я не желаю? – Можно было, конечно, плюнуть на все, дождаться, пока саламандра выжжет всю душу, не разбирая, на сколько частей она там расколота, но что-то мешало ландскнехту, что-то мешало… Может, жалость к наивной сероглазой дурочке, упорно называющей себя простой крестьянкой? Она-то в чем виновата? – Имеет право Мадельгер фон Оффенбах, единственный сын барона фон Оффенбаха, пусть и лишенный наследства, делать то, что ему хочется, а не то, что кто-то там требует?
Если бы кто знал, каких усилий ему стоило держаться на этой границе бахвальства и наглости… Если бы кто ведал, как в глубине души чувство самосохранения отчаянно вопило о том, что он сошел с ума и стоит на краю пропасти… Если бы кто понимал, как ему было страшно… И какой огненный ком разгорался в груди, на месте солнечного сплетения.
А Селинт вздрогнула всем телом, словно через силу проглотила что-то большое, на миг закрыла глаза, а когда открыла – по радужке разливалась неестественная синева.
– Конечно, Гери, – сладко мурлыкнула она, вставая с пола. – Ты можешь делать все, что хочешь. Но при этом не мешая мне делать то, что хочу я… И сейчас я хочу, чтобы ты меня выпустил. Ну же?
Он криво усмехнулся в ответ, на мгновение присел на корточки и той рукой, что могла пройти над линиями, начертанными водяной магией, медленно повел над полом, стирая колдовские знаки. А затем, позволив огню, разгорающемуся где-то рядом с сердцем, рвануться наружу, сам шагнул в пентакль, хрипло обронив:
– Каждое желание должно исполняться, госпожа. Только не прогадайте.
И она вдруг с ужасом разглядела, что в его разноцветных глазах пляшут языки пламени…
Пять лет назад
Бунтовщиков согнали на главную площадь деревни. Хотя какие там бунтовщики, в самом деле? Двадцать человек крестьян, которым надоело жить под властью ведьмы? Бунтовщики, тоже мне. Из оружия – дреколье, вилы и косы, да у парочки – самодельные пращи.
Хотя нет, все-таки бунтовщики. Так решила госпожа Аурунд, чтоб ей… спалось слаще. Недаром же на подавление этого бунта была выслана целая компания ландскнехтов, а это ни много ни мало – две сотни человек. Да и огненного мага в придачу дали – худого, болезненного, с бешеными глубоко сидящими голубыми глазами и встопорщенными русыми волосами. Маг шарахался от каждого громкого звука и во время боя, честно говоря, был бесполезен, но госпожа Аурунд решила… А раз так, то во главе отправленной компании стоял не привычный капитан, а тот самый маг. Требовал он, чтоб обращались к нему «Ваша Огненная Милость», и выбесил Мадельгера еще в период похода от Бруна до этой самой деревни. Но поскольку сам Оффенбах сейчас не был даже фельдфебелем, приходилось терпеть.
Часть ландскнехтов взяла согнанных бунтовщиков в кольцо, остальные, по приказу «Его Огненной Милости», рассредоточились по деревне. Минут через пятнадцать толпа пополнилась женщинами, стариками и детьми. Короче – всеми, кто хоть как-то мог стоять на ногах и передвигаться. Впрочем, тех, кто не мог, тоже заставили выйти и присоединиться к общему «веселью»: две женщины, подгоняемые несколькими ландскнехтами, уже успевшими попробовать дармовой бражки из разграбленного трактира, осторожно вели, с трудом поддерживая, старуху, настолько древнюю, что она, небось, помнила даже переселение из Скании. Еще кто-то нес надрывно плачущих младенцев…
Все было не так… Все было неправильно… В сердце словно игла застряла. Что задумал этот проклятый маг? Нет, права на разграбление никто, конечно, не отменял, но не по такому же поводу! Должен быть штурм города, куча погибших, тогда и можно чистить чужие кладовки да рвать сережки из ушей. А тут что? Несколько десятков крестьян, которых одолели буквально за четверть часа?
«Его Огненная Милость» протолкался через толпу ландскнехтов – никто и не подумал посторониться, а потребовать этого колдун не додумался – и остановился перед насупленными крестьянами:
– Все вы… – Голос дал петуха, мужчина запнулся и начал заново: – Все вы совершили ужасное преступление – пошли против воли госпожи Аурунд – единственной правительницы Ругеи на веки вечные. Все вы, по законам, установленным именем Ее, подлежите смерти. Ваша деревня должна быть сожжена, а земля вокруг посыпана солью, – по толпе перепуганных крестьян прошел ропот, истошно закричала какая-то женщина, упала на колени, прижимая к себе младенца, – но… Но! – повторил маг, перекрикивая вопли. – Но госпожа Аурунд добра и милостива! Станьте в линию! – Крестьяне запереглядывались, но, ободренные последними словами огненного колдуна, выполнили приказ. – И пусть каждый третий сделает шаг вперед.
Толпа осталась недвижима.
– В чем дело?
– Староста… староста… – прошел по толпе невнятный шепоток.
Маг поморщился:
– Что староста? – Задуманное им представление, кажется, шло не по плану.
– Староста погиб… А он единственный считать умел…
Весь план грозил рухнуть к Тому, Кто Всегда Рядом. Огненный колдун оглянулся по сторонам и вцепился в локоть ближайшему ландскнехту:
– Ты считать умеешь? – Самому ему, видно, выбирать каждого третьего было не с руки.
– Только деньги! – честно ответил наемник.
Мадельгер знал его: с Гаривальдом, широкоплечим детиной с запада Фрисии, он раньше пересекался в паре наймов и прекрасно понимал, что тот говорит правду: умея считать деньги, чтоб его не обманули при оплате, ландскнехт совершенно не разумел, как можно соотнести монеты и какие-то абстрактные цифры. А уж как можно посчитать что-то другое, и вовсе понятия не имел.
Маг же решил, что над ним издеваются:
– Да ты что себе позволяешь?! – На ладони колдуна вспыхнул язык пламени. Еще мгновение, и он врежется в Гаривальда…
– Я посчитаю. – Мадельгер шагнул вперед.
Посланник госпожи Аурунд смерил его долгим взглядом и медленно опустил руку:
– Начинай, ландскнехт. – Огонь в его ладони погас.
Оффенбах медленно пошел вдоль строя:
– Первый… Второй… Третий… Первый… Второй… Третий… Первый…
– А ну стой! – визгливо выкрикнул колдун. Наемник удивленно оглянулся. – Ишь, хитренький какой! Младенца отдельно считай!
Что-то нехорошее разливалось в воздухе…
– Первый… Второй… Третий…
Огненный комок в солнечном сплетении пульсировал в такт с короткими словами. Во рту чувствовался привкус крови.
– Первый… Второй… Третий…
Дойдя до конца строя, Мадельгер на миг задержался, но колдун молчал, и Оффенбах с облегчением шагнул в сторону. Что бы ни задумал колдун, оно уже завершилось.
– Каждый третий – шаг вперед, – визгливо повторил маг.
Пленники переглянулись и по одному принялись вышагивать вперед. Какая-то женщина держала на руках младенца.
– Ребенок считался отдельно, – фыркнул колдун и щелкнул пальцами, ткнув в сторону вышедшей. – Забрать.
Неизвестно, кому был отдан приказ, но желающий исполнить его тут же нашелся. Мрачный ландскнехт со шрамом через все лицо протянул руки…
– Не надо! Пожалуйста, не надо! – Женщина упала на колени. – Оставьте Мегиран! Прошу вас!
Ландскнехт на миг замер, но все его сомнения были развеяны визгливым:
– Забрать!
Огненный ком, казалось, уже вырос раза в три и уже почти добрался до сердца.
Дитя забрали у матери, сунули в руки кому-то из той трети крестьян, которых отвели от остальных. Женщина забилась в крике, рванулась к своему младенцу, но ее отшвырнули в сторону, и она осталась сидеть там, где упала, вытирая со щек дорожки слез и протягивая руки к ребенку.
По губам колдуна скользнула довольная усмешка. Он окинул долгим взглядом неподвижных крестьян и вновь заговорил. Визгливый голос разносился над молчаливой деревней:
– Госпожа Аурунд милостива. Многие из вас останутся живы. Многие, но не все. – Крестьянка, у которой забрали ребенка, зашлась в беззвучном плаче. – По законам, наказание за бунт только одно. Смерть. Смерти подлежат все бунтовщики и их родичи до третьего колена… Но госпожа Аурунд добра и милостива… Будет казнен каждый третий.
Крестьянка рванулась к ребенку, но ее вновь отшвырнули назад…
Колдун обвел взглядом пораженных крестьян и, кивнув в сторону неподалеку расположенного сарайчика, коротко скомандовал:
– Загнать туда. – По губам зазмеилась пакостная улыбка. – Поджигать будем…
Пламя в груди пульсировало в такт с ударами сердца…
Кого-то из крестьян толкнули в спину, кого-то потащили за руки, отчаянно заголосила женщина, цепляясь за руки волочащих ее ландскнехтов, надрывно заплакал ребенок…
Пламя лилось по венам…
– Прекратите… – Он не узнал своего голоса.
Замерли все. Застыл без движения колдун, остановились наемники, пытающиеся вырваться крестьянки словно остолбенели… Казалось, даже воздух замерз упругой патокой.
Пламя было готово вырваться через кожу… И он, не зная, что с ним творится, боялся этого мига…
– Что ты сказал, ландскнехт? – медленно обернулся маг.
– Прекратите, – повторил Мадельгер. Голос походил на карканье ворона.
– Ты смеешь спорить с посланником госпожи Аурунд? – На губах мага плясала полубезумная улыбка.
Шаг.
– Я спорю не с ней. С тобой.
Еще один.
– Глупый спор ведет к смерти, ландскнехт.
Еще один.
– Ты правильно видишь свою дорогу, колдун.
Мадельгер теперь стоял на расстоянии клинка. Но меч еще нужно было достать из ножен.
А страха почему-то не было. Был лишь огонь, который, казалось, еще мгновение – и вырвется наружу.
– Ты умрешь, ландскнехт. Жаль. Такая храбрость достойна жизни. Но ее недостойна наглость! – И огненный шар, сорвавшийся с пальцев мага, ударил Оффенбаха в грудь…
Ударил для того, чтобы рассеяться легким дымом, лишь слегка припалив одежду, но не причинив никакого вреда ее владельцу.
Колдун замер, уставившись на свои руки, внезапно предавшие его, но этой короткой заминки было достаточно для того, чтобы Мадельгер рванулся вперед, коротко, без замаха ударил кулаком в лицо…
Выплюнув выбитые зубы, маг упал на землю, всхлипывая и зажимая ладонями окровавленный рот:
– Взять его! Что вы стоите?! Взять его! Живьем! – В расстёгнутом вороте рубахи блеснул тяжелый кулон с изображением Единого.
Наваждение спало. Кто-то вцепился в разноцветный рукав камзола, кто-то ухватил за плечо, а кто-то уронил на голову разноглазому тяжелую рукоять фламберга…
Бертвальд, в свои двадцать пять, читать толком так и не научился. Мальчишку-конюха дядька Альфштейн научил только основам грамоты, а во времена службы у госпожи Аурунд никто не занимался образованием пленника-лекаря – умеет травы наугад подбирать, и достаточно, так что сейчас, для того чтобы прочесть хоть строчку, приходилось действительно помучиться.
А библиотека, надо сказать, в Лундере была знатной. Во времена правления ведьмы именно сюда свозили все книги, спасая их от гибели, – почему-то правительница считала, что все старинные фолианты подлежат уничтожению, и многие, очень многие библиотеки прекратили свое существование в то ужасное пятилетие.
По большому счету, эта самая библиотека принадлежала лично лорд-манору – замок-то его, но правитель, памятуя о той неоценимой помощи, что когда-то оказал ему мажордом, беспрепятственно разрешал мужчине читать книги. В той мере, в которой Бертвальд мог их разобрать…
Хотя надо быть честным – часть томов, пожалуй, не смогли бы прочесть даже монахи Единого – какие-то фолианты были написаны на полузабытом сканском, какие-то на дертонжском (а где в Ругее найти знатока дертонжского? Это в Бюртен ехать надо), а какие-то и вовсе были исписаны непонятными рунами.
Как бы то ни было, Бертвальд Шмидт старался. Каждую субботу, окончив дневные хлопоты, мажордом направлялся в замковую библиотеку. Здоровался с улыбчивым библиотекарем Вигастом Рохау – тот, наверное, и при ведьме жил без слез, слишком уж веселым он всегда был, беззаботным – выбирал том потолще и, осторожно уложив его на дубовый стол, вчитывался в выцветшие строки.
Последние полгода мужчина мучил старинный, написанный на пергаменте травник и пока что был в самом начале, осилив хорошо если с полсотни страниц, а впереди было еще не меньше тысячи…
Сегодня господин Рохау был как всегда вежлив и деловит: помог снять с полки тяжелый фолиант и дотащить его до стола, пододвинул стул и, заулыбавшись и пожелав хорошего чтения, удалился, растворившись где-то в лабиринте книжных шкафов.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |