во второй половине VII—XII в. 2 страница

Разумеется, усваиваемые знания византийцы стремились согласовать с основными догматами христианства. Из множества теорий об устройстве Вселенной и закономерностях реального мира выбиралось лишь то, что не противоречило учению отцов церкви. Важнейшие идеи древних греков о божестве, природе, человеке подвергались пересмотру. Главным было теперь постижение «потустороннего», а не «посюстороннего» мира, который трактовался лишь как отражение первого.

Впрочем, появлялись и в этой сфере в рассматриваемую эпоху элементы рационализма и проблески научного прозрения. Михаил Пселл не усматривал в природе лишь аллегорическо-дидактическое отражение религиозной идеи. Признавая бога творцом природы, он, однако, отделяет ее от создателя как существующую и развивающуюся независимо от него, в соответствий с законами, хотя и полученными при сотворении, {626} но вполне доступными для познания человека. Византийцам удалось сделать немало открытий в области науки и техники, накопить множество положительных знаний, без которых был невозможен тот прогресс, который в VII—XII вв. исподволь совершался во всех сферах жизни общества.

Особенно велика была заслуга деятелей византийской культуры в рассматриваемый период в сохранении и развитии высших достижений древнегреческой науки и в передаче их последующим поколениям.

В VII—XII вв. произошли важные изменения в развитии византийской географии и космографии. Ранее вопросы «землеустроения» решались в основном патристикой с ее «Шестодневами» — описаниями этапов сотворения мира его создателем. В VIII—XII вв. географическая наука стала менее зависимой от «Гексамеронов». Возникают крупные космографические трактаты как памятники светской мысли: из сферы описания акта божественного творения космография робко вступила на путь объяснения явлений, реально происходящих на Земле и на небе. В это время окончательно утверждается геоцентрическая концепция мироздания. Плоскостная теория Севериана из Габалы и Косьмы Индикоплова была оттеснена на периферию византийской науки и потеряла приверженцев среди светских, а также духовных мыслителей.

Ускорилось развитие конкретной, практической географии, различных жанров географической литературы (нотиций, итинерариев пилигримов). Лучшие сочинения географической мысли этой эпохи представлены трактатами Константина Багрянородного, Псевдо-Кодина, комментариями к Псевдо-Дионисию Периегету Евстафия Солунского (Фессалоникского). Продолжали создаваться карты и глобусы. Географическая мысль Византии достигла своего расцвета, как и многие другие сферы культуры в эпоху «македонского» и «комниновского возрождения».

Поскольку в основе образованности в Византии продолжали оставаться сохранившиеся от античности знания, постольку тип и программа обучения, восходившие к поздней античности, оставались неизменными и в VII—XII вв. Курс обучения слагался из дисциплин тривиума (грамматика, риторика, диалектика) и квадриума (арифметика, геометрия, музыка, или гармония, астрономия) и физики. Изучение квадриума было уделом единиц. Освоив эти дисциплины, учащиеся знакомились с метафизикой (так называемым чистым знанием) и завершали курс богословием («первой философией»).

Образование включало три ступени, как и прежде: подготовительную (ее постигали дети в школе грамматиста, обучаясь чтению, письму и счету), среднюю (ее проходили в школе грамматика) и высшую (в школе ритора и философа). Начальные школы имелись всюду, даже в маленьких городках и крупных селениях. Их могли посещать и дети простых людей, способных платить за учебу. Выпускники пополняли ряды носителей высоких чинов и должностей.

Содержание элементарного образования изменилось: центр внимания с произведений Гомера был перенесен на Священное писание, прежде всего на псалтырь, а также на жития и труды отцов церкви. Школы грамматиков имелись в ряде провинциальных центров, школы же риторов и философов — только в столице. Обучение в них было платным, здесь учились дети светской и духовной знати. Уровень образования сущест-{627}венно повысился в середине IX в. Росло число школ разного направления, получаемые в них знания определялись уровнем квалификации учителей. В XI в. открылись школы при некоторых церквах, где преподавались и светские дисциплины. Помимо частных, в Константинополе функционировали правительственные высшие школы, которым покровительствовал император. Обучали здесь бесплатно. Учиться могли все, кто хотел, но прием обусловливался высоким образовательным цензом, который приобрести — за плату — было возможно лишь в частных школах первой и средней ступеней. Число даже знатных студентов в этих «университетах» было невелико. В конце XI в. Алексей I Комнин открыл высшую духовную школу при патриархии. Теология была здесь основным предметом изучения, хотя не были оставлены совсем в стороне и светские науки. Профессорами «Патриаршей академии» были авторы известных трудов, крупнейшие деятели византийской культуры.

На рассмотренный в книге период приходится и расцвет византийской эстетики. Развитие эстетической мысли в VIII—IX вв. было стимулировано борьбой вокруг культовых изображений. Иконопочитателям пришлось подытожить главные христианские концепции образа и на их основе разработать теорию соотношения образа и архетипа, прежде всего применительно к изобразительному искусству. Были изучены функции образа в духовной культуре прошлого, осуществлен сравнительный анализ образов символических и миметических (подражательных),— по-новому осмыслено отношение образа к слову, поставлена проблема приоритета живописи над другими видами искусства в религиозной культуре.

В X—XII вв. теория прекрасного в византийской эстетике продолжала разрабатываться в ее церковно-патристическом варианте, но усилилось внимание к психологическим аспектам воздействия искусств на эмоциональный мир человека, в частности к эстетике света. Однако особый интерес мыслители того времени проявили к искусствоведческой эстетике. Появились специальные трактаты с описанием и анализом конкретных произведений живописи и архитектуры. Усиленно разрабатывались также вопросы эстетики слова.

Наиболее полное развитие получило в ту эпоху антикизирующее направление эстетики, ориентировавшееся на античные критерии прекрасного. Возрождался интерес к физической (телесной) красоте человека; получала новую жизнь порицавшаяся религиозными ригористами эстетика эротизма; вновь пользовалось особым вниманием светское искусство. Новые импульсы обрела также теория символизма, особенно концепция аллегории; стало цениться садово-парковое искусство; возрождение коснулось и драматического искусства, осмыслению которого посвящались специальные труды.

В целом эстетическая мысль в Византии в VIII—XII вв. достигла, пожалуй, высшей точки своего развития, оказывая сильное влияние на художественную практику ряда других стран Европы и Азии.

Кризисные явления переходной эпохи в византийской культуре были особенно затяжными в сфере изобразительного искусства VII—IX вв., на судьбах которого сильнее, чем в других отраслях, сказалось иконоборчество. Развитие наиболее массовых, религиозных видов изобразительного искусства (иконописи и фресковой церковной живописи) возобновилось {628} лишь после 843 г., т. е. после победы иконопочитания. Особенность нового этапа состояла в том, что, с одной стороны, заметно возросло воздействие античной традиции, а с другой — все более жесткие рамки приобретал вырабатывавшийся в ту эпоху иконографический канон с его устойчивыми нормами, касавшимися выбора сюжета, соотношения фигур, самых их поз, подбора красок, распределения светотеней и т. п. Этому канону в последующем будут строго следовать византийские художники. Создание живописного трафарета сопровождалось усилением стилизации, призванной служить целям передачи через зрительный образ не столько человеческого лика, сколько заключенной в этом образе религиозной идеи.

Достигает в тот период нового расцвета искусство цветного мозаичного изображения. В IX—XI вв. реставрировались и старые памятники. Возобновлялись мозаики и в храме св. Софии. Появились новые сюжеты, в которых находила отражение идея союза церкви с государством.

В IX—Х вв. существенно обогатился и усложнился декор рукописей, богаче и разнообразнее стали книжные миниатюры и орнамент. Однако подлинно новый период в развитии книжной миниатюры в Византии приходится на XI—XII вв., когда переживала расцвет константинопольская школа мастеров в этой области искусства. В ту эпоху вообще ведущую роль в живописи в целом (в иконописи, миниатюре, фреске) приобрели столичные школы, отмеченные печатью особого совершенства вкуса и техники. В школах Константинополя был выработан и законченный стиль (канон), который характеризуется как спиритуалистический. В тот же период упрочились культурные связи Византии со странами ортодоксального, византийского христианства, в том числе с Древней Русью, на развитие изобразительных искусств которой более всего оказала влияние константинопольская школа живописи.

В VII—VIII вв. в храмовом строительстве Византии и стран византийского культурного круга господствовала та же крестово-купольная композиция, которая возникла в VI в. и характеризовалась слабо выраженным внешним декоративным оформлением. Большое значение декор фасада приобрел в IX—Х вв., когда возник и получил распространение новый архитектурный стиль. Появление нового стиля было связано с расцветом городов, усилением общественной роли церкви, изменением социального содержания самой концепции сакральной архитектуры в целом и храмового строительства в частности (храм как образ мира).

Возводилось множество новых храмов, строилось большое число монастырей, хотя они были, как правило, невелики по размеру.

Помимо изменений в декоративном оформлении зданий, менялись и архитектурные формы, сама композиция строений. Увеличивалось значение вертикальных линий и членений фасада, что изменило и силуэт храма. Строители все чаще прибегали к использованию узорной кирпичной кладки. Черты нового архитектурного стиля проявились и в ряде локальных школ. Например, для Греции X—XII вв. свойственно сохранение некоторой архаичности архитектурных форм (не расчлененность плоскости фасада, традиционные формы небольших храмов),— но в то же время — с дальнейшим развитием и ростом влияния нового стиля — здесь также все шире использовались узорный кирпичный декор и полихромная пластика. {629}

Неканонические формы византийской культуры, все разнообразие ее направлений, взаимодействовавших друг с другом и не имевших меж собой четких границ, наиболее ясно проявились в декоративно-прикладном искусстве. Художественные ремесла обслуживали те формы общественного сознания и общественной психологии, которые не находили достаточного отражения в памятниках письменности и в живописи. Для византийцев имели значение не только мастерство владения материалом, совершенство формы и виртуозность техники, но и духовное, нравственное начало, заложенное в произведении искусства, его «сверхземная» красота, равнозначная «божественно» прекрасному. Отсюда — стремление к высокому художественному уровню, редкостный дар обработки каждой вещи, каждой ее детали.

Символические толкования распространялись не только на церковную утварь, но и на предметы светского церемониального обихода, на изображения на украшениях и керамике. Христианский спиритуализм, культ императора, санкционированный церковью, отзвуки античной мифологии и мотивы средневекового героического эпоса, магические представления, присущие «низовой» культуре, но не чуждые и верхам общества,— все эти разнородные элементы, объединенные в русле единой культурной традиции, находили воплощение в произведениях прикладных искусств.

В VIII—XII вв. оформилось специальное музыкально-поэтическое церковное искусство. Благодаря его высоким художественным достоинствам, ослабело влияние на церковную музыку музыки фольклорной, мелодии которой ранее проникали даже в литургию. В целях еще большей изоляции музыкальных основ богослужения от внешних воздействий была проведена канонизация ладотональной системы — «октоиха» (восьмигласия). Ихосы представляли собой некие мелодические формулы. Однако музыкально-теоретические памятники позволяют заключить, что система ихосов не исключала звукорядного понимания. Наиболее популярными жанрами церковной музыки стали канон (музыкально-поэтическая композиция во время утренней службы) и тропарь (едва ли не основная ячейка византийской гимнографии). Тропари сочинялись ко всем праздникам, всем торжественным событиям и памятным датам.

Прогресс музыкального искусства привел к созданию нотации (нотного письма), а также литургических рукописных сборников, в которых фиксировались песнопения (либо только текст, либо текст с нотацией).

Общественная жизнь также не обходилась без музыки. В книге «О церемониях византийского двора» сообщается почти о 400 песнопениях. Это и песни-шествия, и песни во время конных процессий, и песни при императорском застолье, и песни-аккламации, и т. п.

С IX в. в кругах интеллектуальной элиты нарастал интерес к античной музыкальной культуре, хотя этот интерес и имел по преимуществу теоретический характер: внимание привлекала не столько сама музыка, сколько сочинения древнегреческих музыкальных теоретиков.

Наконец, коротко о такой области массовой, всеобъемлющей культуры, как о быте и нравах византийского общества в VII—XII вв. Развитие совершалось здесь особенно противоречиво: в некоторых сторонах быта, зависимых от смены жизненных устоев или подверженных «капризам моды», стремительно, в других — почти незаметно: отступление от испокон существующих, традиционных форм и норм приравнивалось порой {630} к святотатству. И все-таки исподволь, но неуклонно менялось многое: и зримые проявления жизни, и ее распорядок, и нормы поведения людей.

Иным стал внешний облик самих поселений: резко, неизмеримо возрос удельный вес деревень. Даже возрождающиеся в IX—Х вв. и воздвигаемые заново города сплошь и рядом мало отличались от крупных деревень: они нередко не имели стен, и обычно в них уже не было былой четкости планировки, свойственной ранневизантийским городам. Церкви, часовни, монастыри строили теперь на удобном или памятном месте, независимо от помыслов об архитектурных ансамблях. Других общественных зданий в провинциальных городах вообще не возводили. В черте города располагали теперь и кладбища, и множество индивидуальных захоронений.

Скромному внешнему виду городских построек соответствовало их внутреннее убранство: мебель даже в домах знати приобрела значительно более упрощенные формы. Питание по своему составу и способам приготовления было в ту пору весьма близко к распространенному на мусульманском востоке. Отличие состояло в большем употреблении вина и в меньшем — сладостей. Растущее влияние Востока сказывалось и на одежде византийцев, на украшениях, косметических средствах.

На всем быте, укладе жизни того времени, включая психологию, поведение, представления о системе ценностей, серьезно отражались, кроме того, превратности судеб империи в целом, сложная внутренняя и опасная внешнеполитическая ситуация (по существу состояние «перманентной войны»). Средний срок жизни византийца был невелик: половина населения империи не доживала до 35 лет. Дольше всех жили императоры, интеллектуалы, архиереи, отшельники. В связи с этим широкое распространение получило восточное отношение к старости — в первую очередь как к мудрости, а не к слабости. Заметно упрочились семья и родственные связи.

Самое же главное заключалось в том, что быт и нравы византийского общества в рассматриваемую эпоху отличала глубокая религиозность, пронизывавшая весь жизненный распорядок, весь путь человека от его рождения до могилы. Именно в этот период подверглись христианизации многие светские праздники. Церковная служба все более театрализовалась. Принятый в свое лоно церковью театр воплотился в литургическую драму — мистерию, величавую и торжественную, оттеснившую далеко на задний план другие виды уцелевших сценических представлений (спортивные игры, выступления комедиантов).

И для церковных, и для светских празднеств той поры характерно возрождение собственно греческих традиций. Праздники во многом напоминали Олимпийские игры, где танцам, пению, музыкальным состязаниям, пиршествам и ночным представлениям отводилась не меньшая роль, чем самим спортивным выступлениям. Однако все это совершалось теперь иначе — более чинно и пышно, с тщательным соблюдением церемониала. Довольно четко и здесь проглядывал восточный лик Византии.

В заключение необходимо вернуться к проблеме типологии византийской культуры, упомянутой во Введении. В целом, как и по вопросу о периодизации, здесь трудно решиться даже на предварительные суждения. Время для широких выводов и определения наиболее общих типич-{631}ных черт культуры Византии в целом, по-видимому, еще не наступило.

И в общественном развитии, и в эволюции культуры Византии очевидны противоречивые тенденции, обусловленные ее срединным положением между Востоком и Западом. Казалось бы, с ходом времени и особенно отчетливо как раз в IX—XII вв. различия основополагающих черт феодального строя империи и стран Запада постепенно сглаживались, тогда как, напротив, по формам общественной жизни Византия все более отдалялась от социально-политических систем ближневосточных народов (арабов, турок-сельджуков). Более четко, чем до середины VII в., от иноверного, мусульманского Востока Византию отделяло и христианство, которое также должно было служить мощным фактором ее сближения с Западом.

И тем не менее, вопреки названным факторам, культурные узы, связывавшие Византию с Востоком, не были порваны. В отдельных сферах они даже еще более укрепились в рассматриваемую эпоху, несмотря на идейно-политические, вероисповедные различия, как это показано во многих главах данной книги. В культурном взаимодействии с Западом Византия обладала по крайней мере двумя неоспоримыми преимуществами: во-первых, до конца XI в. она значительно превосходила Запад по уровню культуры; во-вторых, культура Византии в целом представляла собой сравнительно более гомогенную систему, чем западная. Разнородные по происхождению элементы византийской культуры все более синтезировались в ходе многовекового интеграционного процесса, развивавшегося в рамках единой империи. Западная культура с ходом времени, напротив, все заметнее разделялась на самобытные течения в результате этнополитического членения западного мира и стабилизации государственных границ. Культурное влияние Византии в VII—XII вв. на запад было всегда более глубоким, чем обратное, которое заметно проявилось только в конце XI—XII столетия и отразилось по преимуществу лишь на элитарных этажах.

Что же касается сближения в X—XII вв. общественно-экономических структур Византийской империи и стран Запада как фактора, потенциально способного содействовать культурной интеграции, то дело обстояло здесь, по всей вероятности, чрезвычайно сложно. Воздействие этого фактора проявилось, несомненно, в христианизации именно в эпоху становления феодализма множества славянских и иных народов в Центральной, Юго-Восточной, Восточной и Северной Европе.

Понятие «культура» не сводится к религии, и принятие христианства в качестве наиболее общего идеологического синтеза общественного строя не искоренило ни старинных местных культурных традиций, ни источников их дальнейшего развития, хотя и в преобразованных формах. Возможное влияние на культуру сходных черт феодальных институтов в Византии и на Западе нельзя, видимо, переоценивать: гораздо более близкие формы феодализма в разных западноевропейских странах не исключили великого многообразия культурного облика этих стран в средние века. Да и византийское христианство всегда сохраняло на себе печать места своего рождения — оно оставалось восточным христианством, что ясно сознавалось самыми широкими слоями населения империи. В критических ситуациях, особенно во времена конфликтов с Западом, простые подданные проявляли гораздо большую терпимость к привержен-{632}цам иноверия, мусульманам, чем к носителям «ущербного» единоверия — латинянам.

Остановимся все-таки коротко на ряде наиболее типических, гипотетически устанавливаемых общих особенностях культуры Византии. Одна из таких особенностей сравнительно с культурой стран «католической» зоны была, в сущности, уже упомянута. Это относительная гомогенность, типологическая однородность византийской культуры, несмотря на все многообразие ее конкретных проявлений и вполне различимые штрихи региональных отличий. Указанное сравнительное единство было обусловлено многовековым непрерывным воздействием таких факторов, как общность государственной (имперской) власти, ведущей ролью греческого языка в многоплеменной империи, в том числе языка культуры, безраздельным господством окончательно консолидировавшегося к Х столетию православия как особой, восточной ветви христианства, имевшей ряд существенных отличий от западной, католической, начиная с важнейших догматов и принципов организации церкви и кончая ритуалом богослужения и морально-этическими нормами поведения верующих.

Глубокий спиритуализм, общепризнанный и санкционированный церковью канон в гораздо большей степени ощущались в культуре и искусстве именно восточноправославного, чем западнокатолического ареала. Фанатическая верность православию стала высшей добродетелью византийца. Отнюдь не случайно все попытки унии восточной и западной церквей, предпринимавшиеся впоследствии, в XIII—XV вв., не приводили к успеху: она решительно отвергалась народом и лишь временно — из сугубо политических соображений — находила поддержку у части господствующего класса и интеллектуальной элиты империи. Отнюдь не случайно и то, что христианский Восток не знал ни в XIV—XV вв., ни в последующем того религиозно-церковного — в рамках христианства — плюрализма, который приобрел столь серьезное общественно-политическое значение в жизни народов Центральной и Западной Европы. Священная цель сохранения чистоты православия пронизывала все сферы культуры православного мира, рассматривалась как одна из его главных идейных ценностей.

Отличительной чертой византийской культуры являлся также ее четко выраженный восточный колорит, наследие длительных и тесных связей с древними и современными Византии рассматриваемого периода цивилизациями Ближнего Востока. В этом вопросе следует, по всей вероятности, подходить к разным областям византийской культуры дифференцированно: в тех ее сферах, которые были более тесно связаны с идейно-религиозными представлениями, противостояние с исламом обусловило еще больший ригоризм и приверженность традиционным православным культурным ценностям. И напротив, в таких областях культуры, как эпос, прикладное искусство, музыка, нормы быта и нравственности, влияние восточной культуры не только не прекратилось, но еще более усилилось в IX—XII вв. Лишь с конца XI в. в этой сфере стало прослеживаться также и западное культурное влияние, которое, однако, как упоминалось, захватило в эпоху правления Комнинов по преимуществу верхи византийского общества.

Одной из особенностей культуры Византии, именно для рассматриваемой в этой книге эпохи, можно, по-видимому, считать также никогда не {633} исчезавшее в империи светское направление в искусстве. Причины этого коренились, видимо, не только в античных традициях и влиянии иконоборчества (лишь материальный мир, но не божество выразимо средствами человеческого искусства), но и в широко распространенном в византийском обществе культе императорской власти, который — в русле светского направления — усиленно утверждался в VIII—XII вв. и с помощью искусства.

Наконец, греко-римские, античные традиции никогда не прерывались полностью в империи, хотя именно в жесточайшей борьбе с ними в V— IX вв. утверждалось господство христианского миросозерцания, разрабатывалось и систематизировалось богословие и осуществлялось подчинение культуры в целом систематическому церковному руководству. Победа христианства над идеологией античности сопровождалась в Византии гораздо более широким, чем на Западе, усвоением и переработкой античных форм и методов художественного восприятия и отображения действительности.

Как уже было сказано, интерес к античности в Византии никогда не исчезал полностью даже в VII—VIII вв., однако он резко возрос во второй половине IX в. и приобрел особенно широкие масштабы в XI— XII вв. Интерес этот, впрочем, не означал ни в коей мере подлинного возрождения духовных и художественных ценностей античности за счет христианских или наравне с христианскими: античное культурное наследие переосмысливалось и приспосабливалось (причем по-разному на разных этапах рассматриваемого периода) под неослабным контролем церкви применительно к целям и интересам самого православия. Поэтому предренессансные явления в культуре Византии XI—XII вв. следует, по всей вероятности, связывать не столько с углублением собственно интереса к античному культурному наследию, сколько с появлением ростков свободомыслия, рационализма, идей социального протеста, сомнения в незыблемости ряда религиозных догматов, критики монашеских идеалов аскетизма и смирения.

Существенную роль в закреплении представлений о традиционно византийском комплексе культурных ценностей, противопоставляемых западноевропейским, сыграли, вероятно, упоминавшаяся во Введении схизма 1054 г. (официальный разрыв церквей) и в особенности последовавшие за ней военные столкновения с Западом. Ведь фактом является то, что к концу XII в. в средневековой христианской Европе сложились две обширные, четко разграниченные религиозно-культурные зоны, определяемые нередко в литературе как Pax Orthodoxa и Pax Romana.

В «латинской» («католической») зоне культурная монополия церкви была гораздо более полной, чем в «православной». Намного более сплоченная и богатая, западная церковь сумела утвердить существенно более строгий контроль над духовной жизнью общества. Целенаправленная идейная политика папства, значительно большая централизация церковной системы Запада не могли не сыграть своей роли в судьбах культуры: дидактическая нота в духовном творчестве западноевропейских культурных деятелей, в изобразительном искусстве, архитектуре, литургической музыке звучала гораздо громче.

Сравнительно более бедная, больше зависимая от светской власти, менее централизованная восточнохристианская церковь обладала мень-{634}шими возможностями систематического организованного руководства всеми сферами культуры. Духовные пастыри возлагали здесь больше надежд на индивидуальное рвение и личное благочестие прихожан. Средние и особенно низшие, наиболее многочисленные слои белого духовенства и монашества были в Византии намного ближе к простому крестьянству и рядовым горожанам, в том числе по социальным пристрастиям, психологии и душевным склонностям.

Христианин-византиец смотрел на мир все-таки несколько иными глазами, чем христианин-«латинянин». Различия в духовной позиции и идейно-эстетическом осмыслении явлений действительности того и другого определялись в конечном счете вполне реальными факторами прошлого и настоящего. Однако жители восточнохристианского мира, менее, чем на Западе, защищенные корпоративными и сословными связями, более зависимые от произвола деспотов и их служителей, были больше подвержены отрицательным эмоциям, более остро нуждались в утешении, снисхождении и милосердии. Допустимо поэтому высказать предположение, что отблески этих душевных состояний в той или иной степени просматриваются в различных сферах византийской культуры в качестве еще одной из ее наиболее общих особенностей. {635}

Основные черты культуры

поздней Византии

(XIII — первая половина XV в.)

Ч ем ближе надвигался трагический закат империи, тем ярче расцветала византийская культура, богаче и многообразнее становились формы ее проявления. Именно в этом противоречии и скрывается разгадка отмеченного феномена: низвержение вековых устоев, безысходность ситуации, безмерное унижение — все это до крайности обострило восприятие, накалило духовно-эмоциональную атмосферу жизни общества, побуждало его творческие силы к активной деятельности. История дала византийцам достаточный срок для осознания крутого перелома в многовековых судьбах империи. За два последних столетия она дважды потерпела крушение: первый раз — под натиском крестоносцев с Запада, чтобы через полвека снова возродиться, и второй раз — под ударами османов с Востока, чтобы исчезнуть навсегда. Дважды византийцы пережили не только огромные материальные потери и тяжкие жизненные бедствия, но и глубокое психологическое потрясение: вероломный удар 1204 г. впервые поставил ромеев перед проблемой пересмотра былых политических и духовно-нравственных ценностей. И как бы в последующем ни были велики успехи по собиранию сил и возрождению империи, тревога навсегда затаилась в душе ромея. В 50-е годы XIV в. усиливающееся беспокойство переросло в предчувствие неизбежной катастрофы. Смутная догадка сменилась уверенностью, что гибель можно лишь отсрочить, но ее нельзя избежать.

И тем не менее как в самой материальной, общественной и духовной деятельности людей, так и в сфере ее осмысления и отражения художественными средствами последние два столетия существования Византии отнюдь нельзя характеризовать как единую эпоху, внутри которой не было особых, вполне различимых периодов упадка, стабилизации и подъема. Как уже было отмечено во Введении, в истории Византии XIII—XIV вв. целесообразно выделить три различных этапа, а историю ее культуры рассматривать, сочетая региональный принцип с хронологическим: в первой части книги рассказано о культуре Трапезундской империи, Эпирского царства и Латинской Романии с начала и до конца их существования в качестве особых политических образований, а о культуре Никейской империи — до 1261 г., с которого в историографии принято говорить о восстановленной Византийской империи.

Дата добавления: 2015-09-29