Марципан на него шикнул и повернулся к Дику:
- Расскажи, что ты видел?
- Ничего, - сказал Дик, покачав головой, - я стоял спиной, пока Нор не крикнул «Стой».
- Слабоватый аргумент в твою защиту, верхний, - Марципан невзначай похрустел пальцами, сжимая кулаки. – Выходит, все, что у нас есть – твое слово против слова Дора… И, пожалуй, своему сыну я склонен доверять больше. Но все же, за неимением доказательств… Значит, сейчас мы решим так. Ты немедленно покидаешь территорию ферм и больше никогда сюда не приближаешься. И мы все молчим о данной истории.
- То есть Дорсет остается? Только я покидаю? – мне с трудом удавалось себя контролировать, но все-таки удавалось.
- Дор здесь работает, - напомнил Марципан. – И у меня раньше не было причин на него жаловаться. Да и не вижу выгоды от подобной диверсии. Для Дорсета, - как бы невзначай подчеркнул он.
Ну вот и прозвучало слово «диверсия». Теперь стало ясно, для чего меня сюда позвали. Прав был Вен – не стоило ходить на фермы.
- Предлагаю свой вариант, - проговорил я, в упор глядя на Марципана. – Утром мы все вместе идем к Гренделю и разбираемся у него.
- Стоит ли беспокоить главу клана? – с видимым добродушием развел руками Марципан. – Я же уже сказал: сведения о твоей халатности не выйдут за пределы этого помещения. Не правда ли, Дик?
Уже «халатности», надо же!
- Вообще-то я тоже считаю, что Гренделя надо поставить в известность, - неожиданно поддержал меня молчаливый техник. – Потому что если и правда диверсия, то это серьезно.
На скулах Марципана заходили желваки. Он мельком посмотрел на Дорсета, который слегка съежился под его взглядом. Кажется, их первоначальный план удалось нарушить.
- Что ж, в любом случае, все сейчас расходятся по… - он бросил взгляд на хронометр над входом, - домам, а позже я решу, как поступить.
И тут же затрезвонили вторые послеполуночные склянки – смена закончилась.
51.
Подъем по провисающим, опасно гуляющим под ногами тросам и кабелям отличался от подъема по шахте так же, как… не мог я найти подходящего сравнения. Здесь даже закрепиться было не за что – на гладкой поверхности пластика не держался ни один карабин. В мешанине проводов застревали ноги, пальцы скользили, и я несколько раз просто срывался.
К счастью, эта же путаница тросов не давала свалиться далеко вниз, играя роль страховой сетки. И это был единственный плюс.
В вентиляционный ход, идущий вокруг кожуха реактора, я вылез намного позже, чем рассчитывал. С трудом втиснулся в узкую отдушину, тут же подумав о том, что придется выламывать как минимум одну пластину бронелита. Иначе мешки с клетчаткой не пролезут.
Растянувшись на керамическом покрытии, я трясущимися руками отцепил с пояса термос с водой и напился. Легкие горели от недостатка воздуха, сердце частило, и я подумал, что переоценил свои силы, отправившись в разведку сегодня. Надо было все-таки как следует отдохнуть перед рейдом.
Счетчик в кармане комбинезона тикал, отсчитывая дозу, пробивающуюся сквозь всю изоляцию. Я вытащил его, включил подсветку. Нет, фон не превышал естественного, слава Пространству. И тем неведомым строителям Корабля, которые обо всем позаботились.
Здесь не слышно было ни ударов рынды, ни боя склянок. И царила полная темнота. Единственным источником света оказалась шкала счетчика, слабо светившаяся зеленым. Постороннего присутствия поблизости я не ощущал. Да и странно было бы его ждать – на многие футы вокруг не имелось ни одного помещения, приспособленного для людей. Здесь бегали и ползали только роботы.
Я включил фонарь, достал карту, скопированную со схемы в синематеке. До того коридора, где я смог бы спуститься, оставалось не меньше полутора тысяч футов. Посветив вокруг, я обнаружил, что ход очень узкий. И ползти с клетчаткой здесь будет неимоверно трудно – разве что толкать мешки перед собой или подтаскивать их за лямки сзади. Не самый удобный способ передвижения, особенно учитывая опасность того, что нас может преследовать охрана. Да и как спускаться с полным мешком, я тоже пока не представлял.
Впрочем, мы могли все же рискнуть и прыгнуть в антигравитационные атриумы. Оставалось только придумать, как защитить клетчатку от гравитационного удара. Если бы имелась возможность отключить гравитаторы, то мы спустились бы в атриумах, заранее заготовив тросы соответствующей длины, от площадки до площадки. Но эти системы являлись абсолютно автономными. Насколько я изучил схемы Корабля, их не могли отключить даже наверху.
В темноте и тепле немедленно захотелось спать. Впрочем, я в любом случае собирался это сделать: сколько бы я ни потратил времени на подъем, сейчас на Корабле было либо позднее утро, либо день. Соваться в коридоры Фатланда в это время мы никогда не рисковали.
Перевернувшись на спину, я подложил под голову свернутый мешок, вытянулся и закрыл глаза. Тут же вспомнился Нор, и я подумал, где он сейчас, удалось ли ему отработать на фермах без проблем. Насколько я знал Марци и его сыночка – вряд ли. Наверняка попытались подстроить какую-нибудь подлянку. Так что оставалось надеяться на благоразумие и сообразительность Нора.
Странно было вот так лежать над реактором, думать о любовнике и улыбаться в темноте. Но наблюдать за мной здесь все равно некому. Так что я мог сколько угодно шептать имя, поглаживать себя в паху и воображать, чем мы займемся после моего возвращения. В голове роились целых сто планов, и все они включали в себя секс и постель.
Несмотря на усталость, заснуть не получалось. Я давно так не выматывался, да еще в голове мешались всякие мысли – о Норе, о том, как переправлять вниз клетчатку, о плите на входе, которую надо выломать, снова о Норе. И еще ужасно хотелось есть. До грызущей боли в желудке. Но из того, чем можно было хоть немного заглушить чувство голода, у меня имелся только шоколадный тоник. А меня от сладкого и так тошнило – по пути наверх я выпил половину термоса, чтобы хоть как-то восполнить силы.
В конце концов я кое-как заснул. И даже во сне видел бесконечные, уходящие в Пространство тросы с разноцветной оплеткой.
Не знаю, сколько я проспал. Открыл глаза в полной темноте, снова включил фонарик, подсветил себе дорогу и пополз дальше. Руки и ноги болели, но терпимо, и даже мерзкое ощущение в пустом желудке как-то поутихло. Хотелось отлить, но здесь было негде, и я уговорил себя потерпеть до преобразователя недалеко от Черного коридора. Не лопну, в конце концов, не в первый раз.
Над отдушинами я оказался неожиданно для себя. Ткнулся лбом в какую-то трубу, прополз сбоку от нее, свернул и увидел тусклые пятна света, пробивающиеся снизу. И почти сразу ощутил – правда, очень слабо - чье-то раздражение.
Над коридором коммуникации расходились. Вентиляционная шахта, по которой я полз, уходила под прямым углом вверх, к насосам. Я слышал ровный шум двигателей, подающих воду в систему дезактивации, а оттуда назад, в охлаждающий контур. Последняя отдушина на этом отрезке пути была в паре футов от поворота.
Извернувшись в тесноте воздуховода, я расшнуровал ботинки, с завистью вспомнив обувь на липучках, в которой щеголял Нор, сунул ботинки в мешок. Стараясь не греметь металлом, свинтил решетку и осторожно спустился вниз. Коридор перекрывала диафрагма в дальнем конце, свет из-под пола пробивался тускло-синий, ночной. Как и везде, где редко появлялись люди. А здесь они появлялись, похоже, только в случае каких-то проблем.
До диафрагмы я добежал достаточно быстро. Вот только открутить решетку мне не удалось – высота коридора превышала мой рост футов на пять. Я обескураженно потоптался у стены, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Мы совершенно не подумали о том, что решетки на потолке – это не боковые выходы, которые можно вскрыть электронной отмычкой. Если бы по несчастливой случайности сейчас открылась диафрагма, меня взяли бы голыми руками.
Плазмопатрон с кошкой отпадал сразу – риск пробить не только решетку, но и какую-нибудь трубу и вызвать срабатывание аварийной системы был слишком велик. Попытаться добросить до решетки якорь? Мне это ничем не поможет – я не смогу висеть на веревке и отвинчивать одновременно.
Я прислонился к стене, озадаченно разглядывая злополучную решетку. Похоже, дальше мне не пройти. Открутить ее можно только сидя у кого-то на плечах. Значит, придется удовольствоваться тем, что уже известно, и возвращаться. А заодно выяснить, реально ли будет спускаться по тросам с клетчаткой. И идти потом уже с группой – от этого места вслепую, полагаясь только на мой дар. Скверно, но другого варианта на данный момент нет.
Из-за диафрагмы до меня доносились привычные, хорошо знакомые запахи: кто-то хотел спать, кто-то злился, кто-то испытывал голод. Там, в операторской, все было спокойно - никакой тревоги, никаких опасений. Никто нас с этой стороны не ждал.
Я вернулся к той части коридора, где спустился, и назвал себя трижды дураком. Я не мог допрыгнуть до отдушины, как ни пытался. Проклятые пять футов отделяли меня от лаза, и преодолеть их не было никакой возможности.
Я сел у стены, надел ботинки, зашнуровал и принялся думать. Диаметр решетки превышал диаметр отверстия – она свинчивалась внутрь. Если попытаться зацепить за нее якорь – решетка встанет на ребро, но застрянет в проеме. И тогда я смогу влезть наверх. Главное – чтобы лапа удачно ухватилась за секции.
Через пару минут я влез в воздуховод и облегченно выдохнул. Затем поставил решетку на место, прилепил рядом тепловую метку и пополз назад, к шахте.
52.
Уснуть я не смог даже на час. Сначала шагал из угла в угол флата, снедаемый беспокойством. Причем нервничал из-за всего сразу – и из-за Вена, сейчас уже добравшегося до Полиса, и из-за происшествия на фермах. Если спустить случившееся на тормозах, клянусь фуражкой Первого Адмирала, и суток не пройдет - весь Даунтаун заговорит о том, как я чуть не угробил половину микрополей на ферме. Доверять марципановскому «все останется между нами» я не собирался.
Не то чтобы я чего-то боялся, но я видел, как изменилось отношение к Вену. Ведь совсем недавно его с охотой приветствовали, окликали, жали руки, хлопали по плечу – к нему тянулись. А вчера, когда мы зашли в столовую… Не знаю, что почувствовал Вен, а только складка на его лбу стала явственней, и брови поползли к переносице, и еще он шагнул вперед, точно мог загородить меня от неприязненных взглядов. Но не надо было быть эмпатом, чтобы ощутить общее напряжение – клан неприязненно присматривался, оценивал, обсуждал, осуждал и ждал. Ему было непонятно, зачем такой парень, как Невен, связался с чужаком. Со мной.
Я сбросил ботинки и лег на кровать, уткнувшись носом в подушку, вдыхая запах Вена. Лежал и думал, насколько это ненормально – вот так вот сходить с ума, цепляясь за иллюзию его присутствия. Никогда со мной такого не было – чтобы я скучал постоянно, чтобы боялся думать о плохом, а при мыслях о хорошем в животе разом восторженно ухало, точно в начинающем спуск лифте.
Я знал, что должен бы прекратить. Вернее, не так – я знал, что не должен был начинать. Потому что самостоятельно закончить у меня теперь духу не хватит.
Конечно, Вен сказал «никого нет, только ты и я», и я не сомневался – он говорит искренне. Но правильно ли это было – для него? Я-то всегда оставался одиночкой – не умел и боялся сближаться с людьми. А тут, внизу, жили совсем по-другому. Они были роднее друг другу, и пусть среди прочих попадались такие типы, как Дорсет, все равно общая атмосфера казалась какой-то… домашней, что ли. Они были близкими друг другу людьми, знали друг про друга все, переживали и выручали, каждый был на своем месте. А я стал песчинкой, попавшей в хорошо смазанный и исправно функционирующий механизм. Если бы не голод – кто знает, может, меня бы и перемололо в общих жерновах, пристроив где-то на задворках общественного устройства. Но на фоне обострившейся неприязни к верхним малой кровью обойтись не получалось – история на ферме это подтвердила. Обидно, что из-за меня и Вен будет теперь отторгаться остальными.
Да, думал я, обнимая подушку, конечно, Вен сильный, он справится, и ему даже хватит благородства ни в чем меня не упрекать. Но я не смогу заменить ему всех – родных, друзей, знакомых, - и рано или поздно он оглянется вокруг и поймет, что из-за меня оказался отгорожен от тех, кто ему дорог.
Поэтому я решил настоять на разбирательстве у Гренделя. Сейчас еще рано – я кинул взгляд на хронометр, - но часов в восемь надо к нему наведаться, иначе потом неизвестно, смогу ли вырваться из лазарета.
Я никогда не был доносчиком, но мне не оставляли иного выхода. Если я не пойду к Гренделю сам, то есть фактически не предложу главе клана исследовать себя на правдивость, – у каждого появится право считать, что я лгу о своей непричастности к диверсии. А мне этого было не надо. Совершенно.
Следовало поступиться принципами, если я хотел оставаться с Веном. А я хотел. До дрожи, до судорожно стискивающих подушку пальцев. С ним я мог быть самим собой, а без него… а без него мне и быть-то не хотелось.
Я встал, сходил в душ, сменил одежду, надел ботинки, посмотрел на хронометр и отправился – сначала к Гренделю, а потом в лазарет. Пожалуй, там мне тоже придется расстараться – не думаю, что любой член клана с радостью доверит мне свое здоровье.
Грендель выслушал меня молча, задал пару вопросов и отпустил. Я даже не понял – поверил или нет. Так что в лазарет пришел ничуть не успокоенный. Хотя там нервничать оказалось некогда – Блич моментально задействовал меня помогать ему делать профилактический осмотр.
Разумеется, я только заносил данные в систему, с остальным старший брат Вена управлялся сам. За три с половиной часа через его руки прошло человек сто, наверное – от малышей до пожилых людей, и он почти не заглядывал в предыдущие записи. Как он все про них помнил, я представлял смутно. Сам бы в жизни не разобрался. Хорошо еще, у всех посетителей имелись электронные карты.
Пока Блич работал, меня посетила мысль, что и лекарем-то я буду неполноценным – ну что я могу? Залечить открытую рану? Снять приступ? Облегчить боль? А все остальное, из чего складывается профессия врача? Я ведь даже диагност никакой, не говоря о прочем – поставить капельницу, сделать укол, назначить лечение…
Здесь, в Даунтауне, я действительно был никчемным придатком без места, и встроиться в жизненный уклад мне по-прежнему не грозило.
После полуденной рынды Блич решил, что пора пообедать, и я отправился в столовую. Откровенно говоря, у меня в желудке уже голодно урчало – я забыл позавтракать.
Тамир выдал мне два термоса, и мы с Бличем поели в лазарете. Молча, потому что он одним глазом вглядывался в какие-то записи на экране. Он вообще, как я заметил, старался на меня смотреть поменьше. Похоже, даже ему я стал не слишком приятен, хотя изначально мне показалось, что он неплохо ко мне относился. Я огорчился, конечно, но виду старался не подавать.
После еды потянуло в сон. Тем более что с осмотрами на сегодня, похоже, было покончено, а в палате никого не оказалось. Видимо, и Раду, и Бена действительно отпустили. Я выбросил использованную посуду в утилизатор, уселся в уголке и начал клевать носом.
- Блич, - спросил я, чтобы хоть немного развеяться, - а вы вдвоем с Норой дежурите, да? Вдвоем тяжело.
- Есть еще Роб, но Катерину, его мать, разбил инсульт. Он сейчас за ней ухаживает, так что мы пока вдвоем, - Блич все также не отрывался от экрана. – Ты пробовал лечить простуды?
Я подумал.
- Кажется, нет. А разве надо? В Скайполе при первых симптомах давали выпить какую-то таблетку – и все проходило… Или у вас таких нет?
- Есть. Я спросил на случай, если с сырьем для синтезаторов станет совсем плохо. От каких лекарств мы можем отказаться и положиться на тебя.
- Я не знаю, Блич, - серьезно сказал я. – Мне никогда не приходилось себя по-настоящему испытывать. Наверху я лечил только брата, маму… ну и девочку одну… нечаянно. А здесь – ты все сам видел.
- Грендель решил, что ты хорошо владеешь своим даром? – Блич наконец-то оторвался от записей и взглянул на меня.
- Скорее, что я не причиню вреда – ни себе, ни людям.
Блич задумчиво кивнул, потом снова бросил взгляд на экран и пробормотал словно для себя:
- Не пойму одну вещь… Тамир приводил Маришку, они сдали кровь – я не вижу признаков аллергии. Никаких специфических антител.
Я беспомощно пожал плечами. Тут я ему точно был не помощник.
Потом Блич разогнал мою дремоту, посадив перебирать лекарства в ящике. На каждом стояла обязательная пометка с датой изготовления, а моей задачей стало выкинуть все, у которых истек срок годности, и пометить в журнале, сколько и каких препаратов осталось. Невостребованного оказалось мало – не то лекари регулярно перебирали содержимое своего ящика, не то очень четко представляли, сколько и чего им может понадобиться.
Когда пробили первые склянки, я заволновался.
- Блич, я тебе еще нужен? Меня в синтезаторной Дар ждет – я там бросил разобранный агрегат, обещал сегодня собрать.
- Закончишь с ящиком и иди, - откликнулся Блич. – Понадобишься – позову… А завтра приходи с утра, Норе тоже нужна помощь с осмотром.
- Хорошо, - согласился я.
Когда я с опозданием явился работать техником, синтезатор ждал меня, как мы и договаривались. Я с порога помахал Дару сквозь пар, сигнализируя, что пришел, и направился прямиком к машине. В дальнем углу приветственно вскинул ладонь Пауль, я даже немного удивился – мне казалось, он должен разделять взгляды клана на мою персону. Хотя, с другой стороны, знакомство со мной не считалось пока преступлением, а здороваться со знакомыми людьми – это нормально…
В общем, я не стал забивать голову, а решил занять руки. И занял. Правда, к исходу второго часа поймал себя на том, что пялюсь на очередную деталь, которую держу, и совершенно не помню, куда следует ее прикрепить. Соображалось как-то неважно.
- Спишь на ходу? – послышался голос Дара, и он сам объявился в поле зрения, опустился на пол рядом со мной. – Давай помогу.
В общем, в результате работу за меня заканчивал он. Я только подавал детали, держал, закручивал и смазывал то, что нуждалось в смазке.
Мы как раз ставили на место лоток для готовой продукции, когда прозвучала вторая склянка. Я душераздирающе зевнул. И тут же - еще раз. А потом как будто прорвало – глаза заслезились, заболела спина, и зевать хотелось не переставая. Я пытался прикрывать рот рукой и делать это незаметно, но то, как я ерзал, выгибался, пытаясь устроиться поудобнее на жестком полу, и вытирал глаза, не могло остаться незамеченным.
- Ладно, все, иди, Нор, - приказал Дар. – Я сам проверю, стал ли второй работать лучше.
- Дар, я теперь в лазарете, - поднимаясь, сообщил я. – Еще не знаю, как мне поручат дежурить. Заходить буду, когда смогу.
- Договорились. Мы с тобой неплохо поработали за эти дни, так что пока острой необходимости в тебе нет. Но если мне понадобится помощник – приду тебя отпрашивать, - Дар улыбнулся мне своей потрясающей улыбкой.
- Буду рад помочь, - я протянул ему руку, и Дар ее пожал.
На том мы и расстались.
Я завернул в столовую, где меня снова молча проводили настороженными взглядами, взял у Лики термосы и, ни на кого не глядя, отправился во флат. Сил на то, чтобы переживать, уже не осталось. Дотащиться бы до каюты и рухнуть…
Так я, в общем-то, и сделал.
Только в душ еще зашел, потому как если хоть немного не расслабиться – я опять не смогу долго уснуть. Да и от переживаний о Вене никто меня избавить не мог. Я теперь даже приблизительно не представлял, где он может быть. Но плохие мысли отгонял старательно, а за навалившейся усталостью – даже успешно.
Ужин не смог пересилить обаяние постели, я оставил термосы на столе нетронутыми, натянул свежие трусы и упал в кровать, обнял подушку, еще раз вдохнул запах Вена… а больше ничего не помню.
До тех пор, пока меня не прижали к постели. Я дернулся и попытался вскочить, выдираясь из темной бездны сна без сновидений, но меня поцеловали сзади в шею и прошептали:
- Все хорошо, малыш. Не пугайся.
- Вен! Вернулся, – выдохнул я, попытался развернуться, обнять.
Но он, по-прежнему прижимаясь к моей спине, – раздетый, влажный, горячий, и когда успел помыться? - велел:
- Не переворачивайся. Очень хорошо лежишь, - и принялся покрывать поцелуями мою шею, плечи, спину, потом его язык заскользил по позвоночнику.
А я вспомнил, как перед расставанием настоял на том, чтобы мы хоть немного поспали. И как мы все равно ни черта не спали, потому что безумно трудно закрыть глаза и отключиться, когда рядом с тобой лежит человек, от одного присутствия которого напрягается член. И потом мы все-таки подрочили друг другу и оставшееся время просто валялись в постели, время от времени целуясь – медленно, нежно, - до тех пор, пока не прогудел хронометр.
Все эти сутки я жалел, что не позволил Вену сделать со мной все, чего ему хотелось. Но, кажется, теперь у меня появился шанс исправиться.
- Ты ведь устал, наверное, - попытался я сопротивляться хотя бы для приличия.
- Вот сразу после и отдохну, - невнятно сообщил он куда-то мне в поясницу.
Я прерывисто вздохнул, ощутив его руки на своих боках, и с радостью сдался. Потому что и сам хотел, конечно. А еще, раз Вен был способен на возбуждение, значит, все с ним в порядке. Ну а подробности я мог узнать и позже.
53.
Спуск оказался намного сложнее подъема. Когда я лез вверх, то хотя бы видел, за что можно зацепиться и куда поставить ногу. Скудный свет укрепленного на предплечье фонарика рассеивался в темноте, и я полз в мешанине проводов буквально на ощупь. Но чем дольше полз, тем отчетливее понимал – с клетчаткой рейдеры тут не пройдут, придется прыгать в атриум. И какой процент добычи после этого останется жизнеспособным, а сколько белка отправится прямиком в утилизатор - неизвестно.
Я так сосредоточился на спуске, что едва не пропустил площадку с отметкой “минус 40”, с которой вчера уходил наверх. Если бы не тепловые наклейки, слабо светящиеся в полной темноте шахты, я точно спустился бы еще ниже, в район заброшенных технических ярусов.
Перебравшись по арматуре на площадку, я сел и привалился спиной к ограждению. Ноги тряслись, словно мышцы превратились в желе, глаза заливал пот. Однозначно, этим путем добраться до ферм куда сложнее. Дорога по лифтовой шахте казалась мне после него легкой прогулкой.
Пожалуй, теперь я намного лучше представлял себе, что чувствовал Нор, когда пошел с нами в рейд. При мысли о нем, спящем сейчас в нашей каюте, у меня даже прибавилось сил. Нор меня сегодня не ждет. Вернее, не ждет так рано. Я вернусь, быстренько помоюсь и…
Низ живота резко заломило – давал знать о себе переполненный мочевой пузырь. Где на территории Реттисси стояли преобразователи, я знал не очень хорошо. А мочиться вниз, в пустоту… Любая жидкость на Корабле была слишком большой ценностью, чтобы расходовать ее просто так. Я снял с пояса опустевший термос – в любом случае, одноразовой пластиковой колбе дорога в утилизатор.
Через пару минут мне стало ощутимо легче. Я плотно завинтил крышку, подвесил термос на пояс и встал. Ноги болели, но я уже мог идти по прямой, не ковыляя. Полуночную рынду еще не били, и в коридорах я несколько раз наткнулся на Реттисси, проводивших меня удивленными взглядами. Разумеется, далеко не все знали, что я ушел в разведку. Но мой комбинезон и уставший вид говорили больше, чем официальное объявление.
Почти на самой границе территории клана я наткнулся на Марци. Живет он с женой в нашем клане, но его брат женился на одной из Реттисси, так что Марципан частенько заходит к родственнику выпить браги. Он вообще любитель выпить и пожрать.
Наверное, у него есть какие-то достоинства, просто я их не знаю, поскольку с ними не сталкивался. Руководители кланов, например, его ценят за умение заставить работать самого ленивого и за профессионализм. А дурной характер – это уже личное дело.
Увидев меня, Марципан остановился, сунул руки в карманы рабочей робы. Он был не один, но его спутников я знал плохо. Да и не было мне до них никакого дела, я бы мимо прошел, однако Марци загородил мне дорогу.
- Что-то ты рано вернулся, Невен. Тебя ждали завтра к вечеру, если я не ошибаюсь.
- Не ошибаешься, - я прикинул, смогу ли его обойти, но Марципан стоял так, что мне оставалось только протискиваться между ним и перегородкой. – Но отчитываться я буду не перед тобой, разумеется. И не сейчас.
- Торопишься, - он прищурился, оглядел меня с ног до головы. – К верхнему мальчишке. Может, ты поэтому и вернулся, рейдер, что его задница привлекает тебя больше, чем работа? И тебе плевать, что в кланах скоро начнется голод.
Не думаю, что он намеренно меня ждал, чтобы провоцировать. Никто ведь и правда не знал, что я вернусь так рано. Наткнулся случайно – и решил не упустить возможности зацепить. Драться с ним я не собирался: слишком вымотался, да и на честный бой один на один рассчитывать не стоило. А переругиваться в коридоре можно было до бесконечности, поэтому я повторил:
- Я не собираюсь ничего тебе докладывать и обсуждать свою жизнь.
- Хорошо придумали, - подал голос кто-то из-за широкой спины Марципана. – Один саботирует работу, второй устраивает диверсии на фермах.
Так я и знал, что неспроста Нора позвали на фермы “помочь”. Какую-то гадость Дорсет с отцом там точно устроили.
- Твой мальчишка пытался загубить всю оставшуюся у нас клетчатку, - Марципан кивнул. – Подкинул отвертку в лоток поддона сброса.
Все-таки они были идиоты – что отец, что его мерзкий сынок. Или рассчитывали на то, что большинство предпочитает верить слухам и сплетням, а не фактам. Я прекрасно чувствовал, что за злорадством Марципана прячется страх. Не опаска, не недоумение, не злость – страх. Что-то у них с Дорсетом пошло на фермах не по плану, и теперь Марци боялся, что правда вылезет наружу.
- Если Нор виноват, Грендель разберется, - ответил я и сделал шаг вперед. – Дай мне пройти, Марципан. У меня нет желания слушать твои домыслы, делись ими с более благодарными слушателями.
Наверное, он так и не вспомнил, что я чувствую его эмоции. И на мгновение продемонстрировал – не внешне, разумеется – свое истинное отношение ко мне и Нору. Ненависть была ослепительно-горькой, как голодный спазм в пустом желудке. Затем Марци посторонился, и я направился дальше, чувствуя спиной чужие неприязнь и разочарование.
Полночь пробили, когда я проходил мимо кают-компании. Там еще кто-то разговаривал, щелкали, стукаясь друг о друга, бильярдные шары, негромко играла какая-то музыка. Я подумал, что неплохо бы заглянуть в столовую и поесть, но желание увидеть Нора пересилило голод.
Он спал, уткнувшись носом в подушку и обняв ее обеими руками. Еле-еле справившись с первым порывом – подойти, обнять, прижаться, – я нырнул в душевую, отцепил с пояса термос, вылил жидкость в преобразователь, саму емкость опустил в утилизатор, разделся и полез смывать грязь и пот.
Нор не проснулся, даже когда я случайно уронил один из стоявших на столе термосов. Видимо, очень утомился, если не поужинал. Я не собирался его будить, да и сам устал. Поэтому решил просто лечь рядом, обнять - и все. Но организм на близость Нора отреагировал самым недвусмысленным образом.
Конечно, мелкий проснулся, когда я обнял его и начал целовать. Даже испугался спросонья, но быстро успокоился и расслабился. Я касался губами теплой и чуть солоноватой кожи, гладил податливое тело и чувствовал какой-то удивительный восторг, граничивший с экстазом. Мне хотелось так много сразу: носить Нора на руках, доставлять удовольствие в постели, избавить от голода и неизбежных неприятностей от местной дряни, беречь, защищать, целовать с ног до головы, трогать во всех местах - и часть из этого была мне сейчас вполне доступна.
Добравшись губами до мягких расслабленных ягодиц, я осторожно их раздвинул и принялся целовать между, спускаясь все ниже и с наслаждением слушая тихие поскуливания Нора в подушку. От этих звуков у меня голова шла кругом, а в яйцах, казалось, гудело от напряжения.
Вытащив из-под матраса любрикант, я густо намазал пальцы и аккуратно ввел сразу два, пользуясь тем, что Нор был совершенно расслаблен. Он слабо дернулся – но не от боли, а от того, что подушечки прошлись по напрягшейся простате, - и выпятил зад еще сильнее. Я поводил пальцами туда-сюда, еще больше приоткрывая анус, и не выдержал.
Встал на колени, прижал головку к темному отверстию и надавил. Нор часто задышал, вцепился руками в подушку, уткнулся в нее лбом. Эти первые минуты меня всегда пугали. Я так боялся причинить ему боль, что у меня даже эрекция слегка ослабевала. Я просунул руку под живот Нора, положил ладонь на лобок и ласково погладил, успокаивая.
- Все хорошо, малыш? Не больно?
Он мотнул головой и слегка подался назад, стараясь самостоятельно принять меня. Я придержал его за бедра, взял в ладонь его потерявший упругость член, погладил мягкую головку. И осторожными толчками вошел до конца, прижавшись лобком к ягодицам.
Обнимая Нора, целуя его шею, плечи, двигаясь в нем, я думал – пока еще был способен думать, – что мне никогда не надоест обладание им. Никто другой мне не был нужен. Я пугался собственных чувств и в то же время радовался, что могу их испытывать. Наверное, я никогда не был настолько счастлив.
Я гладил его руки, проводил ладонями по напрягшимся мышцам, наваливался на спину Нора, толкаясь в его горячее нутро, ласкал грудь, припухшие соски, снова возвращался к его члену и сжимал в пальцах возбужденную плоть – и понимал, что на все пойду и все сделаю, лишь бы это никогда не заканчивалось. Не секс, нет – наша близость.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |