Петрович сидел на берегу — он уже переоделся в то, что раньше носил покойный Брыль, и смолил свою ментоловую сигарету.
— Закончили?
— Да, — отозвался Белыч, — глянешь, брат?
— Так скажи.
— АК-74, Сайга двенадцатая, тактическая, был еще Хеклер G.36, но убитый, быстро не восстановить. Так, по мелочи всякого и четыре артефакта в контейнерах.
— Интересное что-то?
— Не смотрели еще.
— Посмотрите. Или я должен все делать?
— Да в общем-то, твои трофеи, брат, — пожал плечами Белыч.
Петрович щелкнул пальцами, отбрасывая бычок, поднялся.
— Показывайте.
Белыч открутил крышку с одного термоса и вытряхнул на траву склизкий комок «Слезы комсомолки», так же поступил и с остальными и вскоре на траве, рядом со «Слезой» оказались полупрозрачная «Лента Мебиуса», красно-коричневые «Мамины бусы» и светящаяся «Снежинка».
— Что это? — без интереса спросил Корень.
— «Слеза» от похмелья, если в водку предварительно кинуть, — начал перечислять проводник, но Корень горестным стоном прервал его:
— М-м-м-м, где ж они вчера были, урки вонючие!
Я понимающе улыбнулся, а Белыч продолжил:
— Это «Лента Мебиуса» — я не испытывал никогда, но говорят — если ее в каком-нибудь месте закопать — обязательно через сутки там же окажешься.
— Бред какой-то, — прокомментировал Петрович. — Дальше.
— «Мамины бусы» — кровь сворачивается моментально, когда к открытой ране прикладываешь. Полезная вещь.
— Понял. Чего еще там осталось?
— «Снежинка». Ослабляет разряд электростатических аномалий. Прилично ослабляет. После удара выжить можно.
— Понял, сколько все это добро может стоить? В баксах, не в местных фантиках..
— «Слеза» со «Снежинкой» по пятьсот примерно. «Бусы» восемьсот, «Лента» тысячи полторы.
— Заберешь себе и мы за все в расчете. Согласен?
— Это больше, чем мы договаривались.
— Насрать. Считай премия авансом. Теперь ты, Авгур хренов! Я должен был легкие выхаркать, чтоб ты понял чего делать?!
— Не, Петрович, глаза посильнее в следующий раз пучь — я сразу врублюсь, а вот это твое — «кхе-кхе» вообще не понятно.
— Смотри, племянник, дошутишься! — он погрозил мне пальцем. — Пожалуюсь на тебя Костику. Тьфу, ты, боже, — привычно перекрестился, но ничего про покойного Костика не добавил. — Ладно, что там с трещотками? Придумали?
Белыч подумал и сказал:
— АКСы здесь оставить придется, нам еще долго топать, лишние четырнадцать килограммов тащить ни к чему. Думаю, прикопаем до возвращения. Сайгу пусть Макс возьмет, я так понял — он в вашей паре редко стреляет?
— Вообще не стреляет, — скривил лицо Корень, — понтуется только, а я всю работу делаю.
— Вот пусть и возьмет, там много умения не надо — главное в нужную сторону ствол повернуть.
— Согласен.
— Семьдесят четвертый ты возьми. «Глоки» в твоих руках, конечно, дело, но против серьезной зверушки бесполезно. Да и дальше пятидесяти метров — проблема попасть.
— Ладно, согласен. Давайте копать яму под арсенал.
Белыч указал место, и мы втроем споро выкопали ножами яму для тайника. Минут через пятнадцать закончили, привалили несколькими булыжниками, скрывая от посторонних взглядов место и делая его заметным для себя. После чего выпили на троих банку тоника и Петрович сказал:
— Вроде как отдохнули. Идем дальше?
— Нет, парни, — Белыч демонстративно сел и скрестил на груди руки. — Чем угодно клянусь: не пойду дальше, пока мне не объяснят, что здесь происходит.
— Чего не так? — делано удивился Корень.
— Да все не так, брат. Поставьте себя на мое место: приходят два по виду совершенных лоха в бар. У одного даже туфли лакированные и галстук из-под штормовки торчит, — это он про Корня, — а второй — тормоз отчаянный, на пустом месте буксует, — это уже про меня, хотя не помню я за собой никаких пробуксовок. — Вешают всем лапшу на уши про вертолет, сафари. А идут к Рыжему лесу! Не на Кордон, где такая публика под каждым деревом сидит, а к Рыжему лесу! Ладно, пусть к лесу. Может быть, кто-то наводку дал: зверья там действительно немеряно. Но скажите мне, где принято ходить на охоту с «Глоками»? И что это должна быть за охота? Покажите мне любую тысячу обычных толстожопых охотников, хотя бы один из которых может сделать три дырки во лбах за одну секунду? В каком охотничьем обществе учат таскать человеческие трупы? Он ведь даже не поморщился, — Белыч обличающее показал на меня указательным пальцем.
— Ладно, — примиряющее заговорил Петрович, усаживаясь рядом с ним, — спалились мы. Ну не охотники мы. Тебе-то какая разница? Довел, показал, вывел, деньги получил. Что тревожит-то?
— Вы чего, совсем больные? Не понимаете?
— Не-а, — мы синхронно замотали головами.
— Капец! Включите свои мозги! Одно дело — лохов вести с их лоховскими целями, кому они здесь нужны на фиг? И совсем другое — таких как вы! Может, вас ползоны народу ищут!
— Типа с таких как мы больше денег брать полагается? — Петрович, похоже, действительно не понимал. — Я же нормально тебе забашлял? И артефакты все отдал. Чего еще надо, а?
А я понял почти сразу: наш проводник просто боится! Элементарно, как любой осторожный человек боится неизвестности. И дело вовсе не в деньгах. Хотя и это тоже правда — такая проводка в два раза дороже стоит, так же, как сопровождение научной группы. А некоторые, даже очень опытные сталкеры, вообще за такие дела не берутся. Именно потому что опытные. Ведь принимая на себя группу, принимаешь и их проблемы, которые могут случится здесь. И если у охотников реальных проблем — в аномалию не влезть, да на зуб мутанту не попасть, то у некоторых категорий экскурсантов за собой тянется такой длинный хвост головных болей, что потом можно его реально всю оставшуюся недолгую жизнь разматывать. Тебя, дружок, с Сидоровым видели? Видели! А колись теперь, гад: куда шли, чего делали, с кем встречались, о чем говорили?.. И еще много, много, много вопросов, которые будут задавать люди, умеющие получать ответы. Ситуация.
Похоже, теперь и Петрович въехал:
— Ссышь, что ли? Не ссы, кто ссыт — тот гибнет.
Не знаю, по привычке он сказал свою поговорку или с каким-то умыслом: угрозы я в его интонациях не заметил. А вот Белыч, видно было, серьезно испугался последних слов. Наверное, решил, что гибнуть придется прямо здесь и сейчас.
Он обреченно поднялся, закинул на спину свой рюкзак и пробормотал:
— Ладно, пошли, потом поговорим.
Я пристроился за ним вслед, а за моей спиной привычно засопел Корень.
Минут через десять он придержал меня за рюкзак и прошипел в ухо:
— Смотри за ним. Мне кажется, он решил свалить.
Между тем вокруг серьезно темнело: полдень подходил, и небо, как обычно, затягивалось свинцовыми тучами. Поднялся свежий такой ветерок, становилось сыро и неуютно.
Белыч, не комментируя местные чудеса, провел нас мимо глубокой трещины в земле, из которой поднимался желтоватый туман, выглядевший очень опасно. По краю разлома росли карликовые сухие елки, облепленные жгучим пухом. Очень неприятное место.
Очень часто встречались значки радиационной опасности, развешанные на покосившихся металлических столбиках. Несколько раз попадались гниющие трупы представителей мутировавшей фауны.
Еще через полчаса пролился цветной дождь. Редкое явление в Зоне: обычно дождь серый, непрозрачная пелена его сильно ухудшает видимость — метрах в двухстах уже ничего не разберешь. На душе становится гадостно и тоскливо. А цветной дождь — забавный, как будто со всех сторон тебя окружает радуга. Везде: сверху, снизу, в каждой капле. Тоже ничего не видно, но настроение почему-то резко улучшается. Одна из сталкерских примет говорит, что если в начале пути прошел такой дождь, то дальше все пойдет ровно и безобидно, с очень удачным концом. Только не очень я в это верю: у всех цели разные, подчас противоположные. Я, например, иду Корнеева И.П. хоронить, Корнеев И.П. топает за мифическим богатством, проводник Белыч мечтает сейчас оказаться отсюда подальше, только кто ж ему позволит? Вот и думайте, как эти три события могут исполниться одновременно? Да никак.
Но совсем недавно я уже видел такой дождь, и пока что ничто не мешало мне на пути.
ЗОНА. Месяц до событий
В тот день дождь случился неурочный — с самого утра зарядил тугими струями. Ближе к полудню чуть распогодилось, что для этих мест тоже было необычно. Момент, когда привычная серая хмарь превратилась в сплошную радугу, я бездарно пропустил.
Я стоял с кружкой душистого чая на веранде зайцевского домика, а хозяин скрипел в своем электрическом кресле у меня за спиной.
Этот дом дал мне приют на целый месяц, пока заживали мои переломанные кости и срасталось истерзанное мясо. Причем первые три недели я лишь изредка приходил в сознание, чтобы снова свалиться в беспамятстве. Зайцев с гордостью говорил мне несколько раз, что если б я оказался с такими ранениями даже посреди какой-нибудь европейской столицы — максимум чего добились бы тамошние врачи — точная констатация факта смерти. Здесь же его медбригада — контролер Той и дюжина бюреров, которых Зайцев не мудрствуя лукаво назвал: Айн, Цвай, Драй, Фиир, Фюнф и бюрерша Пятка, буквально вытащили меня с того света, используя весьма нетрадиционные и спорные методы лечения. У них в ход шло все, чем была известна Зона — аномалии, артефакты, бактерии-мутанты, телекинез и телепатия. Не знаю, смогли бы эти парамедики добыть лицензию у Минздрава, но дело свое они действительно делали выше всяких похвал. Для меня навсегда осталось тайной, какими средствами они боролись за мою жизнь, но результаты впечатляли. Еще никогда, даже в далеком детстве, я не чувствовал себя настолько бодрым и здоровым. От нескольких застарелых шрамов, имевшихся на моем теле еще до Зоны, не осталось никаких следов. Кашпировский с его саморассасывающимися рубцами удавился бы от зависти. Постоянная стимуляция мышц не позволила им атрофироваться от долгого лежания, и даже, как мне показалось, они прилично увеличились в объеме и здорово прибавили в работоспособности. Я не узнавал своего тела — оно стало сильнее, быстрее. Я раньше полагал, что подобного результата можно добиться лишь продолжительными тренировками. Зайцев и здесь сумел меня удивить, заявив, что лечение по его методу вкупе с правильным питанием дает результаты лучшие, чем многолетнее изнурение организма спортивными тренажерами. Все это было необычно и странно.
Зайцев, правда, предупредил, что чем дольше и дальше я буду от Зоны, тем труднее будет идти полное восстановление. Для окончательной реабилитации, по его мнению, требовалось еще месяца три. А потом — он пошутил — хоть в Олимпийскую сборную! Зимнюю, конечно, от Гвинеи-Биссау.
Сам он уже давно не покидал Зоны. Сначала не было необходимости, потом пропала возможность: он стал передвигаться на коляске, и жизнь его поддерживалась десятком контейнеров с артефактами, приделанных к спинке кресла.
Он теперь скрипел за моей спиной, мерно покачиваясь в своей каталке.
— Максим, я могу надеяться, что ты сделаешь все, о чем я тебя попросил?
— Да, конечно, — я поставил чашку на перила, — мы же все многократно обговорили.
— Не злись. Просто пойми, что у меня не так много времени. А если не получится сейчас притащить эту тварь в Зону, более я не смогу ждать.
— Ты говорил мне об этом.
— Да, говорил. И теперь говорю это еще раз, потому что для меня это важно.
— Почему ты думаешь, что Корнеев пойдет со мной в Зону?
— Сразу не пойдет. Сначала пошлет тебя одного. Потом ты его вызовешь на передачу добытого. Назначишь время и место здесь, в Зоне. Вот тогда он пойдет.
— Все еще не решился сказать мне, что мы с ним будем искать в Зоне?
— Нет, Максим, извини. Не то чтобы это тайна, но если ты будешь знать заранее — смажется эффект. Корнеев это почувствует. Он вообще очень хорошо все чувствует.
Я вернулся к столу из толстых досок, сколоченному лет сто назад: кое-где из него торчали гвозди квадратного сечения с неправильными шляпками.
— А если не буду знать, он пойдет?
— Да, пойдет. Я знаю его лучше всех в этом мире. И у меня было время и были средства для подготовки нашей встречи. Он придет. Если будет уверен в твоей искренности. Все остальное уже сделано. — Он налил себе чай. — Просто, будь самим собой. Таким, каким он тебя знает. И тогда — да, точно придет.
— А что с ним будет дальше?
— А дальше ему будет плохо. Очень плохо. Так, как было плохо мне и твоему отцу. Что тебя гнетет?
— Не могу понять. Кажется, все правильно, но что-то не так.
— Все будет нормально, Максим. Вон, смотри, и дождь тебе в дорогу цветной пошел. Это надо сделать. Это будет справедливо. Там, за Периметром, ты его не сможешь достать. И я не смогу. И я не знаю, кто сможет. А здесь… Здесь мы хозяева. И здесь нам решать — кто достоин жить, а кому лучше умереть. И как он должен умереть, решать тоже будем мы с тобой. После того, как получим свое. Даже не так — ты получишь свое. Мне уже немного надо, лишь бы повидать напоследок Ивана Петровича.
Мы надолго замолчали. В тишине слышалось как льется вода по ржавому водостоку, как где-то далеко грохочет гром.
— Итак?
— Я сделаю то, о чем ты просишь. Не скажу, что мне это приятно, но я сделаю.
— Тогда не будем тянуть. Скоро уже кончится цветной дождь, тебе лучше идти сейчас.
— Веришь в приметы?
— Нет, Максим, я их создаю. В путь?
— Да, пора.
Я поднялся из-за стола, закинул за спину давно приготовленную торбу и, не оглядываясь и не прощаясь, шагнул в цветной дождь.
В Рыжий лес. Трое
Проводник, идущий передо мной, насторожился. Присел на колено, достал бинокль. Петрович подошел ко мне и встал рядом.
Мы, по всем расчетам, подобрались к Рыжему лесу совсем близко, были уже где-то рядом с целью экспедиции. Только Рыжего леса еще видно.
Белыч обернулся и, показывая знаками соблюдать тишину, поманил нас к себе.
Мы, как оказалось, сидели в придорожных кустах, выйдя из которых, сразу должны были оказаться на широкой обочине дороги, разделившей некогда единый лесной массив пополам. Теперь то, что лежало за дорогой, за высоким валом, насыпанном когда-то давно ликвидаторами еще первой аварии на ЧАЭС вокруг зоны пораженных сосен, называлось Рыжим лесом. А на дороге происходили какие-то события. Белыч протянул мне бинокль и я приник к его окулярам.
Несколько человек в полувоенной форме, сопровождавших короткую цепочку груженых ослов, остановились перед импровизированным пропускным пунктом. Ослов? Здесь не бывает ослов, лошадей, мулов, верблюдов… Почему я решил что это ослы — из-под поклажи не видно ничего — ни ног, ни ушей? Только серые спины. Что же это?
Навстречу им из металлических ворот, приваренных к остовам двух проржавевших «Икарусов», вышел еще один человек. В экзоскелете, причем такого я не видел даже на картинках: никаких механизмов снаружи, все упаковано в защитного цвета обшивку, шлем идеально сферической формы, металлокерамическая кираса, полный замкнутый цикл жизнеобеспечения. Этот костюм отличался от любого, имевшего распространение в Зоне, так же как отличается болид Рено, выступающий в Формуле-1, от самодельного багги. Это уже не экзоскелет, это просто трансформер какой-то. Оптимус Прайм в четверть натуральной величины. Если б не прозрачное забрало шлема, сквозь которое было видно лицо неизвестного стража, я б никогда не поверил, что внутри этого робота сидит человек.
Петрович нетерпеливо похлопал меня по плечу, желая получить доступ к биноклю. Пришлось отдать.
Он пристроился рядом, недолго смотрел на караван, потом перевел окуляры на ворота, тихо прошептал:
— Ишаков видели?
— Брат, — так же тихо ответил проводник, — здесь не бывает ишаков.
— Что? Ишаков? Нет, это не животные, это роботы. Лет восемь назад пиндосы баловались разработкой подобных устройств. «Биг дог», по-моему. Видимо, запустили в серию.
Что-то такое я видел в интернете: видеоролики про четырехногую платформу с грузом, действительно напоминавшую осла без головы. Сопровождавшие её техники пинали беднягу со всех сторон, когда она передвигалась под грузом аккумуляторов; смешно перебирая тонкими ножками, электромеханическая тварь не падала.
— Петрович, что с робокопом делать будем?
— Ты чего, брат?! — зачастил Белыч, — Стрелять здесь собрался? Это штурмовики «Монолита»! Даже не думай!
Ну, положим, я и сам видел, чьи это штурмовики, и примерно представлял себе, чем может закончиться столкновение с ними, однако, у Корня могли быть свои соображения на этот счет.
— А что ты с ним сделаешь? Ничего. Он же такой и не один там может быть. А уж двое положат нас гарантированно, несмотря на весь мой опыт и твою удачу. Здесь прорываться — верное самоубийство. Белыч, другой путь есть?
— Есть, через пузырь.
— Через что?
— Через пространственный пузырь, брат. Ну, слышал, может?
— Нет, — Петрович отдал мне бинокль, а сам повернулся к проводнику. — Расскажи?
На дороге, между тем, появился второй робокоп. Вместе с первым они принялись потрошить одного из собако-ослов, выбирая что-то из его поклажи, откладывали в сторону — на обочину. Рядом суетились люди из сопровождения каравана.
— Это трудно объяснить, брат. Я не Сахаров, гладко не выйдет.
— Расскажи — как сам понимаешь.
— Бывают такие сферы в некоторых местах, как большой мыльный пузырь. Со всех сторон смотришь: все насквозь видно. Но если заходишь внутрь, сразу далеко оказываешься. Телепортация или свернутые пространства, кто что говорит.
— Петрович, глянь, чего они там разгружают, — я передал бинокль Корню.
Он смотрел пару минут, вернул оптику мне:
— Батарейки для своих костюмчиков. И что, далеко такой пузырь?
— Нет, полдня идти. Хуже другое. Вокруг пузыря сильный фон. Очень опасно. И…
— Что «и»?
— К ночи мы там окажемся. А ночью в Рыжем лесу, брат, никто не выживет.
— Да? Мне говорили, что есть люди, живущие в этом лесу постоянно.
— Верно, есть. Только
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |