Лидиец с пятью силачами-рабами подкарауливал Эрис, выследив её дорогу. Они схватили её так, что она не смогла вырваться, и повлекли в портик. Лидиец постучал. Дверь в глубине приоткрылась. Вероятно, Эрис затащили бы внутрь и накрепко связали. На свою беду, лидиец рано восторжествовал, пожелав сорвать одежду чёрной жрицы.
— На случай насилия над нами мы носим в сандалии. — Эрис подняла правую ногу. На подошве, впереди межпальцевого ремня, выступал продольный валик кожи. Передвинув большой палец в сторону, Эрис стукнула носком по полу — и выскочило скрытое в коже, подобно когтю леопарда, отточенное как бритва острие. Взмах страшного когтя мог нанести огромную рану. Выпущенные кишки лидийца служили наглядным примером.
Таис покончила с лечением Эрис, дала, ей отвара мака и, невзирая на протесты, уложила. Явился Ройкос с запиской от врача, которому уже стало известно всё происшествие.
«Я зашил живот негодяя толстой ниткой, — писал Алькандр, — если не помешает жир, будет жить». И лидиец действительно выжил. Три недели спустя он появился у Лисиппа с жалобой на Таис, показывая отвратительный рубец, косо и криво рассекавший его изнеженное тело. Таис сочла необходимым рассказать всё начальнику города. Лидийца выслали с запрещением появляться в Экбатане, Сузе и Вавилоне.
На следующий день после нападения Таис призвала к себе Эрис и встретила рабыню стоя, необычайно серьёзная и строгая.
В удобных креслах вавилонской работы восседали с видом судей Лисипп и Клеофрад. По трепету ноздрей Таис заметила скрытое беспокойство чёрной жрицы.
— Я свидетельствую перед двумя уважаемыми и всем известными гражданами старше тридцати лет, — произнесла афинянка установленную формулу, — что эта жена по имени Эрис не является моей рабыней, а свободна, никому ничем не обязана и в своих действиях сама себе госпожа!
Изумленная Эрис вытаращила глаза. Её белки показались громадными на бронзовом лице.
Клеофрад, как старший, встал, скрывая усмешку в серо-чёрной бороде.
— Мы должны осмотреть ее, дабы установить отсутствие каких-либо порочащих отметин и клейм. В этом нет надобности, ибо не далее как пять дней назад мы оба видели её без одежды. Я предлагаю подписать. — Он склонился над заготовленным заранее документом и черкнул свой знак вечными чернилами дубовых орешков. Подписавшись в свою очередь, Лисипп и Таис подошли к окаменевшей Эрис. Лисипп мощными пальцами ваятеля разогнул и снял серебряный браслет выше левого локтя.
— Ты прогоняешь меня, госпожа? После всех моих клятв? — печально сказала Эрис, бурно дыша.
— Нет, совсем нет. Только ты не можешь больше считаться моей рабыней. Довольно напрасного ношения маски. Рабыней считала себя Гесиона, тоже бывшая жрица, как и ты, только другой богини. А теперь, ты знаешь, «рожденная змеей» — моя лучшая подруга, заменившая мне прекрасную Эгесихору.
— Кого же заменю я?
— Тебе не нужно никого заменять, ты сама по себе.
— И я буду жить здесь, с тобой?
— Сколько захочешь! Ты стала мне близким и дорогим человеком. — Афинянка крепко обняла её за шею и поцеловала, почувствовав, что тело чёрной жрицы дрожит заметной дрожью.
Две крупные слезинки скатились по темным её щекам, плечи обмякли, и вздох вырвался следом за исчезающей, как проблеск зарницы, улыбкой.
— А я подумала, что пришел мой смертный час, — просто, без всякой позы сказала чёрная жрица.
— Каким образом?
— Я убила бы себя, чтобы ждать на берегу Реки!
— А я догадался о твоей ошибке, — сказал Клеофрад, — и следил, чтобы помешать тебе.
— Не всё ли равно — раньше или позже? — пожала плечами Эрис.
— Не всё равно. Позже ты поняла бы все, что не сумела сообразить сейчас, и подвергнула бы Таис и нас тяжким переживаниям от глупой неблагодарности.
Эрис с минуту смотрела на ваятеля и вдруг склонилась на колено и поднесла к губам его руку. Клеофрад поднял ее, поцеловал в обе щеки и усадил в кресло рядом с собой, как и полагалось свободной женщине. Таис встала и, кивнув Эрис — сейчас вернусь, — вышла.
— Расскажи нам о себе, Эрис, — попросил Лисипп. — Ты должна быть дочерью известных родителей, хорошего рода по обеим линиям — мужской и женской. Такое совершенство, каллокагатия, приобретается лишь в долгой огранке поколений. Это не то что талант.
— Не могу, великий ваятель! Я не знаю ничего и лишь смутно помню какую-то другую страну. Меня взяли в храм Матери Богов совсем маленькой.
— Жаль, мне было бы интересно узнать. Наверняка подтвердилось бы то, что мы знаем о наших знаменитых красавицах: — Аспазии, Лаис, Фрине, Таис и Эгесихоре…
Таис вернулась, неся на руке белую, отороченную голубым эксомиду.
— Надень! Не стесняйся, не забывай, это — художники.
— В первое же посещение я почувствовала, что они другие, — ответила Эрис, всё же укрываясь за хозяйку.
Таис причесала Эрис и надела ей великолепную золотую стефане. Вместо простых сандалий, хотя бы и с боевыми когтями, афинянка велела надеть нарядные, из посеребренной кожи, главный ремешок которых привязывался двумя бантами и серебряными пряжками к трем полоскам кожи, охватывающим пятку, и широкому браслету с колокольчиками на щиколотке. Эффект получился разительным. Художники стали хлопать себя по бёдрам.
— Так ведь она эфиопская царевна! — воскликнул Лисипп.
— Я отвечу тебе, как и тому одержимому злобой ливийцу. Она не царевна — она богиня! — сказала Таис.
Великий ваятель испытующе посмотрел на афинянку — шутит или говорит серьёзно, не понял и на всякий случай сказал:
— Согласится ли богиня служить моделью для моего любимого ученика?
— Это непременная обязанность богинь и муз, — ответила вместо Эрис её бывшая владелица.
Глава XIII. КЕОССКИЙ ОБЫЧАЙ
Жизнь Таис в Экбатане, после того как Клеофрад начал лепить ее, а Эхефил — Эрис, приняла однообразное течение. Обеим пришлось вставать с первыми лучами рассвета. Ваятели, как и сам Лисипп, любили утренние часы, едва солнце вставало из-за восточных холмов и облака над гигантским гранитным хребтом на западе розовели и разбегались от мощи Гелиоса. Эхефил не торопился, работал медленно и не слишком утруждал Эрис. Зато Клеофрад, будто одержимый священным безумием, трудился яростно. Выбранная им поза была очень нелегкой даже для столь хорошо развитой физически женщины, как Таис.
Лисипп, отгородивший обоим ваятелям часть веранды, неоднократно являлся выручать приятельницу.
От Птолемея приходило удивительно мало вестей. Он перестал писать длинные письма и только два раза сообщил о себе устными донесениями возвращавшихся в столицу Персии заболевших и раненых военачальников. Всё шло благополучно. Оба отряда, на которые разделилась армия — Гефестиона и Александра, разными дорогами одолели ледяные перевалы ужасной высоты, где человек не мог согреться и страдал сонной одурью. Теперь войска спускались к желанному Инду.
Однажды Лисипп увел Таис в свои покои. Там за тщательно скрытой дверью находилась абсида с высоким, щелью, окном, напомнившим Таис мемфисский храм Нейт. Слепящий луч полуденного солнца просекал толстую стену и падал на плиту чистого белого мрамора, отбрасывая йа Лисиппа столбик света. Суровая серьёзность и этот свет на голове ваятеля придавали ему вид жреца тайного знания…
— Наш великий и божественный учитель Орфей открыл овомантию, или гадание по яйцу. В желтке и белке иногда удается распознать заложенное в него будущее птицы. То, что она, родившись, должна перенести в своей жизни. Разумеется, только посвященные, умеющие найти знаки и затем разгадать их посредством многоступенчатых математических исчислений, могут предсказывать. Птицы имеют разное жизненное назначение. Для того, что хочу я узнать, необходимо яйцо долго живущей и высоко летающей птицы, лучше всего грифа. Вот оно. — Ваятель взял из овечьей шерсти большое серое яйцо. — В помощь ему будет второе, от горного ворона! — Лисипп ловко рассек острым кинжалом яйцо грифа вдоль и дал содержимому растечься по мрамору. Яйцо ворона он вылил на чёрнолаковую плитку, зорко вглядываясь в то и другое, сопоставляя, что-то шепча и ставя непонятные значки на краях мраморной плиты. Не смея пошевелиться, Таис, без малейшего понимания, наблюдала за происходящим.
Наконец Лисипп принялся подсчитывать и соображать. Таис, наслаждаясь отдыхом после нещадной тирании Клео- фрада, и не заметила, как солнечный луч сдвинулся влево, сползая с доски. Лисипп резко встал, отирая пот с большого лысоватого лба.
— Индийский поход ждет неудача!
— Что? Все погибли там? — очнулась Таис, с испугом осознав слова ваятеля.
— На это нет и не может быть указаний. Течение судьбы неблагоприятно, и пространство, которое они рассчитывают преодолеть, на самом деле непреодолимо.
— Но ведь у Александра карты, искусные географы, криптии, кормчие — всё, что могла ему дать эллинская наука и руководство великого Аристотеля.
— Аристотель оказался слеп и глух не только к древней мудрости Азии, но даже к собственной науке эллинов. Впрочем, так всегда бывает, когда прославленный, преуспевший на своем пути забывает, что он — всего лишь ученик, идущий одним из множества путей познания. Забывает необходимость оставаться зрячим, храня в памяти древнее, сопоставляя с ним новое.
— Что же он забыл, например?
— Демокрита и Анаксимандра Милетского, пифагорейцев, Платона, учивших, согласно с нашими орфическими преданиями, что Земля — полушарие и даже — шар. Потому все исчисленные для плоской земли расстояния карты Гекатея неверны. Эвдокс Книдский, живший в Египте, исчислил по звезде Канопус размеры шара Геи в 330 тысяч стадий по окружности. Мудрецы эти писали, что до звёзд расстояния непостижимо велики для человеческого ума, то есть темные звёзды и есть множество земель, обитаемых подобно нашей Гее. Что кроме известных планет есть ещё далекие и мы их не можем видеть своим зрением, как не всякий видит рога планеты Утра, посвященной твоей богине.
Таис оглянулась встревоженно, как бы боясь увидеть за спиной кого-нибудь из разгневанных олимпийцев.
— Как же мог узнать Демокрит о планетах, невидимых для него?
— Думаю, от учителей, владевших познаниями древних. В одном вавилонском храме мне показали маленькую башню с медным куполом, вертящимся на толстой оси. В купол было вделано окно из выпуклого куска прозрачного горного хрусталя, великолепно полированного. Круглое это окно в три подеса диаметром называлось издревле ещё халдеями Око Мира. Через него в ночном небе жрецы разглядели четыре крохотных звёздочки у самой большой планеты и увидели зеленоватую планету дальше мрачного Хроноса. Видел её и я…
— И Аристотель не знал ничего об этом?
— Не могу сказать тебе — пренебрег или не знал. Первое хуже, ибо для философа преступно! Что земля шар — он пишет сам, однако оставил Александра в невежестве.
— Чего же ещё не знает учитель Александра?
— Ты задаешь вопрос — для орфика, верящего в безграничность мира и познания, недопустимый!
— Прости, учитель! Я невежественна и всегда стараюсь черпнуть из источника твоих знаний.
— Аристотель должен был знать, — смягчился Лисипп, — что несколько столетий назад финикийцы по приказу фараона Египта оплыли кругом всю Либию, затратив на этот подвиг два года с половиной, и доказали, что Ли- бия — остров, величиной превосходящий всякое воображение. Они не встретили края мира, богов или духов, только солнце стало выделывать странные вещи на небе. Оно поднималось в полдень прямо над головой, дальше тень стала опять с наклоном, хотя мореплаватели по-прежнему направлялись к югу. Потом солнце стало вставать не по левую, а по правую руку.
— Не понимаю, что бы это значило?
— Прежде всего что они обогнули Либию и повернули на север, плыли всё время вдоль берегов. Изменение же полуденной точки солнца по мере их плавания то к югу, то к северу говорит об одном, что давно уже знали орфики и жрецы Индии и Вавилона, избравшие символом мира — колесо.
— Но колесом выглядит и земля на картах Гека- тея!
— Плоским. Орфики давно знают, что это колесо — сфера, а индийцы давно считают землю шаром.
— Но если так, то Александр старается достичь пределов мира, не зная его истинного устройства и размеров. Тогда Аристотель…
— Тысячи мнимых пророков обманывали тысячи царей, уверенные в истинности своих жалких знаний.
— Их надо убивать!
— Разве ты столь кровожадна?
— Ты знаешь, что нет! Те, кто проповедуют ложные знания, не ведая истины, принесут страшные бедствия, если им следуют такие могущественные завоеватели и цари, как Александр.
— Пока Аристотель не принес Александру беды. Даже обратное. Убедив его в близости пределов мира, он заставил его рваться изо всех сил к этой цели. У Александра есть доля безумия от вакхической матери. Он вложил её в свои божественные силы и способности полководца.
— А когда истина откроется? Простит ли Александр невежество в географии?
— Частично оно уже раскрыто. Недаром Александр повернул в Индию путем Диониса. Может быть, он узнал о Срединной Империи?
— Ты хотел показать мне человека оттуда!
— Хорошо! Завтра! А сейчас иди к Клеофраду, или он разнесет всё моё собрание египетских статуэток. Я неосторожно оставил их в мастерской!
Действительно, она нашла афинского ваятеля мечущимся по веранде подобно леопарду. И была наказана позированием до вечера. Эрис, давно освободившаяся, заждалась её в саду Лисиппа.
— Скажи, госпожа, — спросила афинянку Эрис на пути к дому, — что заставляет тебя послушно служить моделью, утомляясь сильнее, чем от любого дела, теряя столь много времени? Или они дают много денег? Я не верю, чтобы Клеофрад был богачом.
— Видишь ли, Эрис, каждый человек имеет свои обязанности, соответственно тому, как одарила его судьба. Чем дар выше, тем больше должны быть обязанности. У царя — забота о своих подданных, о процветании своей страны, у художника — сотворить такое, что доставило бы радость людям, у поэта…
— Я всё поняла! — перебила Эрис. — Меня учили, что если дана красота, и большая, чем у подруг, то служение моё должно быть тоже большим и трудным.
— Ты сама ответила на свой вопрос. Мы одарены Афродитой, и мы обязаны служить людям, иначе исчезнет божественный дар прежде исполнения предназначенного. Есть немало ваятелей и художников, которые заплатили бы горсть золота за каждый час позирования, но я без единого обола буду покорной моделью Клеофрада. А ты?
— Эхевил спрашивал меня, и я отказалась, чувствуя, что служу Великой Матери, а за это, как ты знаешь, нельзя брать деньги. Хотя иногда мне хочется много денег!
— Зачем? — удивилась Таис.
— Чтобы сделать тебе подарок, дорогой-дорогой, красивый-красивый!
— Ты давно это сделала, подарив мне себя.
— Вовсе нет. Ты купила, вернее, обменяла меня, приговоренную.
— Разве ты не понимаешь, жрица Превышней Богини, Царицы Земли и Плодородия? Как я тебя нашла и приобрела — это случайность. Так могла быть добыта любая рабыня. Но ты не стала рабыней, а совсем другой, неповторимой и непохожей ни на кого. Тогда я и приобрела тебя вторично, а ты — меня.
— Я счастлива, что ты понимаешь это, Таис! — Она сказала имя афинянки в первый раз за все годы их совместной жизни.
Бывали случаи, когла когда Клеофрад показывал себя человеком и подлинным афинянином, общительным, жадным до новостей. Таким, несомненно, оказался он в день приема гостя с далекого Востока, желтолицего, с глазами ещё более раскосыми и узкими, чем у обитателей восточных далей Азии. Его лицо обладало тонкими чертами и напоминало вырезанную из древесины барбариса маску. Одежда, потертая и выгоревшая, была сшита из толстого, плотного особого материала, серики или шелка, чрезвычайно редкого и дорогого на берегах Малой Азии и Финикии. Свободная блуза болталась на тощем теле, а широкие штаны, хотя и составляли принадлежность одеяния варвара, оильно сильно отличались от обтягивавших тело скифских. Глубокие морщины выдавали и возраст путешественника, и усталость от бесчисленных тягот странствия. Темные глаза смотрели зорко, остро и умно — пожалуй, с несколько неприятной проницательностью. Сложное имя с непривычными интонациями не запомнилось Таис. Гость довольно свободно изъяснялся на старом персидском языке, забавно возвышая голос и проглатывая звук «РО». Друг Лисиппа, ученый-перс, легко справился с обязанностями переводчика, да и сами Лисипп и Таис уже научились понимать по-персидски.
Путешественник уверял, что исполнилось восемь лет, как он покинул родную страну, преодолев за это время чудовищные пространства гор, степей, пустынь и лесов, населенных разными народами. По его подсчетам, он прошел, проехал и проплыл расстояние в три раза большее, чем пройденное Александром от Экбатаны до Александрии Эсхаты.
Таис и Лисипп переглянулись.
— Если я правильно понял почтенного путешественника, он утверждает, что за Александрией Эсхатой населенная суша — ойкумена — простирается гораздо дальше, чем на карте Гекатея, по которой до мыса Тамарос, там, где огромная стена снежных гор достигает берега Восточного океана, всего двадцать тысяч стадий, и то не населенных.
Лицо гостя отразило сдержанную улыбку.
— Моя Страна Небес, как мы её зовем, иначе Срединная, лежит но вашей мере на двадцать тысяч стадий восточнее Реки Песков. Нас, жителей ее, больше, чем я видел по всему пути, включая Персию.
— А что вы знаете о Восточном океане?
— Наша империя простирается до его берегов, и мои соотечественники ловят рыбу в его водах. Мы не знаем, как велик океан и что лежит за ним, но до его берегов отсюда примерно шестьдесят тысяч стадий.
Лисипп, не скрывая удивления, раскрыл рот, а Таис почувствовала холодок, бегущий по спине. Только вчера Лисипп рассказал о колоссальных пространствах Либии, простершихся к югу, а сегодня странный желтолицый человек с несомненной правдивостью говорит о невообразимой огромной населенной суше — ойкумене. Путешествие Диониса в Индию, с детства воспринятое как деяние могущественного бога, оказалось малым перед содеянным этим среднего роста пожилым тонкокостным человеком с изборожденными морщинами желтым лицом, пришедшим из стран далеко за мнимыми обиталищами богов.
И сердце Таис переполнилось острой жалостью к Александру, со сверхчеловеческим героизмом пробивавшемуся через сонмы врагов только для того, чтобы повернуть в сторону, находясь от цели всё ещё на вдвое большем расстоянии, чем до сих пор пройденное. Ученик великого философа не подозревал, что его ведет невежественный слепец. Может быть, овомантия Лисиппа наполнила Таис уверенностью, что и в Индии пределы ойкумены окажутся гораздо дальше показанных на эллинских картах. Мир оказывался устроенным гораздо сложнее и куда более огромным, чем это думали сподвижники Александра и его философы. Как передать это Александру, не желавшему слушать даже собственных криптий, разведавших про большую пустыню и длинные ряды гор, находящихся на восток от Крыши Мира. Если бы не яростные в битвах скифы, он пошел бы дальше к востоку, за Эсхату, Невесту Смерти, унесшую Леонтиска! Отнять у Александра мечту первым из смертных достичь пределов мира — нельзя. И где эти пределы? Миллионы желтокожих обитателей Империи Неба на Восточном океане и, судя по путешественнику с непроизносимым именем, обладают высокими для варваров познаниями и искусством.
Так думала афинянка, глядя на гостя, который, сложив тонкие пальцы, отдыхал в глубоком персидском кресле. Он с охотой принял приглашение остановиться в доме Лисиппа перед тем, как уехать в Вавилон, где рассчитывал познакомиться со столицей мудрецов и магов западной Азии, и затем встретиться с Александром.
За несколько дней, пока путешественник гостил у Лисиппа, Таис узнала множество вещей, которые у себя на родине не посчитала бы даже за сказку. Небесная империя возникла в древности не менее глубокой, чем Египет, Крит и Месопотамия. Путешественник говорил о точном календаре, рассчитанном за две тысячи лет до постройки Парфенона. По его уверениям, основание государства произошло ещё за две тысячи лет до установления этого календаря. Он рассказывал об искусных ремесленниках и художниках, об астрономах, составивших карты неба, о механиках, создавших сложные водоразборные устройства, необыкновенные высокие мосты, башни храмов из железа, фарфора и бронзы, о дворцах на холмах, насыпанных человеческими руками, об искусственных озерах, выкопанных тысячами рабов.
Мудрецы Небесной страны придумали машину для предсказания землетрясений и узнавания мест, где они случались. Путешественник красочно описал украшенную трудами людей природу, горы с храмами на вершинах, к которым построили широкие лестницы в тысячи ступеней, обсаженные вековыми деревьями. О дорогах из политого голубой лазурью синего кирпича, ведущих к священным местам, превращенных в аллеи высокоствольных сосен с белой корой, одинаковой высоты и возраста, протянувшиеся на сотни стадий.
Перед мысленным взором его слушателей вставала великая страна, с незапамятных времен, как в Египте, обработанная многочисленным населением. Как наяву они видели искусственные пруды и озера, засаженные лотосами, ручьи, струящиеся под причудливыми горбами каменных мостов, гладкие дороги — аллеи, высокие холмы или скалистые горные вершины, увенчанные фестончатыми стройными башнями, совершенно непохожими на египетские или, тем более, эллинские.
Сын Небесной страны говорил об искусных врачах, исцеляющих при посредстве золотых иголочек, вонзаемых в больное место.
Невероятным показалось эллинам упоминание о двух зеркалах из стекла и металла, находившихся во дворце императора. С.помощью их врач якобы мог рассматривать человека насквозь и находить внутри тела места, пораженные болезнью. Таис, заслужившая уважение путешественника неуемным любопытством и умными вопросами, получила в подарок маленькую фарфоровую чашку с необыкновенным синим рисунком камышей и летящих птиц, завернутую в кусок шелка изумительного золотого цвета.
Афинянка не поскупилась отдарить раскосого мудреца, поднеся ему блюдце чёрного фарфора, какого он не видел никогда, несмотря на множество пройденных стран. С догадливостью заботливой женщины Таис заставила путешественника принять кедровую шкатулку с золотыми статерами, только что отчеканенными с профилем Александра по модели Лисиппа. Мудрец, явно стесненный в деньгах и, очевидно, надеявшийся на помощь Александра, очень растрогался. Следом за Таис Лисипп тоже дал немалую сумму для окончания путешествия. Теперь желтолицый мог спокойно ехать в Вавилон и дожидаться Александра хоть два-три года.
Тогда он принес Таис серьги изумительной работы — видимо, последнюю драгоценность, уцелевшую за дальний путь. Серьги из прозрачного бледно-зеленого камня необычайной прочности, состояли из колец и миниатюрных шариков — одни внутри других, выточенных из цельного куска, без нарушения сплошности камня. Подвешенные к ушам на золотых крючках, серьги нежно и тихо звенели отзвуком далекого ветра по сухим тростникам. Заключенные внутри шариков крошечные розетки из ограненных кусков камня, называемого в далекой империи «глазом тигра», переливались сквозь прорези таинственным лунным светом. Искусство камнерезов страны желтолицых превосходило всё виденное до сих пор эллинами и заставляло верить рассказам путешественника. Афинянка подолгу любовалась изделием из неслыханно далекой страны, боясь часто надевать такую редкость.
Желтолицый удивил Лисиппа и Таис легендой о рождении первых существ из яйца, которое бог Неба Тьянь уронил в Великие Воды с небес на землю, очень похожей на орфические учения о начале начал.
Гуань-Инь, матерь милосердия и познания, могуществом равная мужским божествам Неба и Грома, очень походила на Великую Матерь Крита и Малой Азии. Под конец путешественник огорчил Таис убеждением, что всё в мире имеет два начала — Янь и Инь. Всё светлое, дневное, небесное связано с мужским началом Янь, всё темное, ночное, земное — с женским Инь. Инь должна находиться в строгом подчинении Янь. Тогда жизнь будет направляться к свету и небесам. Возмущенная Таис предсказала желтолицему, что его империя будет всегда на более низком уровне духовного развития, чем те страны, где женское начало признается благотворным и созидающим. Кроме того, страны с угнетенной женской половиной человеческого рода никогда не отличались доблестью и мужеством в войне и борьбе с врагами. Порабощение женщины неизбежно влечет за собой рождение рабских душ и у мужчин.
Лисипп напомнил разгорячившейся афинянке о некоторых именах Кибелы, Великой женской богини, — например, Владычица Нижней Бездны, Царица Земли, совпадавших с аспектом Инь. На это Таис сердито ответила, что обликов у Великой Матери много, но дело не в них, а в тех последствиях общественного устройства, какие созданы мужчинами и чем пытаются они доказать своё главенство. К удивлению афинянки, желтолицый внезапно сник. Острые огоньки его узких глаз потухли от печали. Несмотря на всё могущество страны, искусство мастеров, трудолюбие народа, Небесное государство, оказывается, раздираемо междоусобными войнами и частыми нападениями извне умелых в битвах кочевых племен.
Жестокость правителей и удаление властей от жизни народа при малейшей беде: неурожае, наводнении или засухе, делают жизнь невыносимой. Его соотечественники давно бы взбунтовались, свергли бы злобных правителей и уничтожили жестокие законы, имей они больше храбрости, хотя бы столько, сколько самый слабый воин в армии Александра. Или совсем немного мужества для того, чтобы попросту разбежаться из страны, где они живут в тесноте, терпя нищету и несправедливость именно из-за многолюдия.
Эллины поняли, что сказочная империя, хотя и носит гордое название, нисколько не лучше всех тех многочисленных стран, где процветает тирания. Окончательно расстроила Таис ещё одна откровенность путешественника. Его побудила идти на запад легенда о рае, населенном Драконами Мудрости, находившемся где-то в центре Азии, в кольце высочайших гор. Он прошел насквозь Центральную Азию, все её каменистые пустыни и явился сюда, в Месопотамию, где западные предания помещали другой рай безоблачного счастья. И тут не оказалось ничего похожего. Просто сказка, придуманная еврейскими мудрецами, чтобы вывести свой народ из рабской жизни в Египте и повести на восток.
Пусть он не нашел рая, зато встретился с мудростью, сильно отличающейся от всего строя мысли его родного народа, — так утешался желтолицый.
Таис с неохотой рассталась с путешественником. Он отказался начертить какие-либо карты и обозначить расстояния до того, как увидится с Александром.
И снова непобедимое очарование афинянки сломило сдержанность путешественника. Он доверительно сообщил ей, что вместо рая и Драконов Мудрости он встретил приветливых, добрых людей, живших в каменных постройках, на уступах высочайших гор, в истоках самой большой реки Небесной страны Голубой Эти люди считали себя последователями великого индийского мудреца, учившего всегда идти срединным путем, между двумя крайностями, между добром и злом, между светом и тенью, ибо всё в мире меняется со временем. То, что хорошо, становится плохим, и, наоборот, зло оборачивается добром. Он хотел остаться учеником мудрецов, но они послали его дальше на запад, туда, где ничего не знают о великих странах
Востока, но появился человек, которому под силу соединить Восток с Западом вершинами мудрости того и другого. Ему надлежит увидеть этого человека, великого полководца Александра, поведать ему о путях и странах, лежащих дальше Крыши Мира, если он окажется столь мудрым и прозорливым, как это слышали последователи Среднего пути!
— А если нет? — быстро спросил Лисипп.
— Тогда не открывать ничего, — бесстрастно ответил путешественник.
— Могут выведать силой, — настаивал ваятель.
Желтолицый презрительно усмехнулся.
— Дорога велика, расстояния громадны, горы и пустыни без воды, со страшными ветрами. Малая неточность в указаниях объявится лишь годы спустя, а уведет на тысячи стадий в сторону, на погибель. — И путешественник вдруг засмеялся визгливым дробным смехом.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 15 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |