Думаю, первое испытание я прошла.
Успокоившись, набираю по внутренней связи Регину и сообщаю,что господина Вайцмана она может включить в план на сентябрь, но в следующий раз, когда у нее возникнут проблемы, я жду, чтобы она немедленно докладывала мне.
Уходя с работы, я встречаю ее у лифта. И в этот раз в ее взгляде нет прежней надменности. Возможно, она поняла, что ее босс получила свое место не через постель, а потому, что обладала кое-какими профессиональными навыками.
- Владислав Александрович, - голос Инны из селектора заставляет меня резко вскинуть голову. Ну что за нелепое, громоздкое обращение. Но по-другому она отказывается обращаться ко мне.
- Да, Инна.
- Звонят из Киева. По поводу контракта, которым Матюхин занимается.
- Соединяйте, - обреченно вздыхаю. Если этот Матюхин допустил еще один промах, мне следует задуматься о том, насколько он компетентен занимать мою прежнюю должность.
Разговор заканчивается тем, что я убеждаю наших заказчиков не давать волю адвокатам и не перепроверять каждую деталь соглашения. Я лично займусь этим делом. А кое-кому придется оставить должность.
Время обеденного перерыва уже прошло, но я чувствую, что мне просто необходимо перекусить. Я проторчу здесь допоздна, нужно искать хорошую замену, чтобы не тормозить работу отдела. К тому же, я хочу подтянуть дела в конце недели, чтобы на выходных меня не выдернули.
Беру свое пальто и портфель, выхожу из кабинета и запираю дверь. Инна что-то набирает на компьютере.
- Уже уходите?
- Да, буду где-то через час. Перекушу и вернусь.
- Хорошо, Владислав Александрович.
Я смотрю на ее склоненную светловолосую голову. Ее прическа в стиле «Ракушка» смотрится просто и элегантно, очень по-деловому. Розовые губы плотно сомкнуты. Она поднимает карие глаза удивительно теплого цвета и вопросительно смотрит на меня.
Я качаю головой и выхожу из офиса.
Прошло полгода после моего развода, прежде чем я понял, что вновь испытываю интерес к женщине.
Инна была секретарем Вронского. Когда он уволился, а меня назначили на его место, она, так сказать, досталась мне по наследству.
И я не хотел ничего менять. Талантливая, обаятельная, неизменно вежливая и терпеливая, она обладала шестым чувством, когда дело касалось настойчивых и нервных клиентов.
К тому же, она была удивительно красивой женщиной. Стройная, высокая, исполненная какой-то царской грации, она двигалась очень мягко, но ее движения были четкими и уверенными. Она напоминала балерину, только подмостками ей служила не театральная сцена, а мой офис.
Когда нежданный интерес впервые зародился где-то в глубине моего сознания, я ужаснулся.
Несмотря на развод, я любил Иру. Я привык к ощущению, что женат, что отдал сердце единственной женщине, и это навсегда. И даже наш разрыв не смог выжечь это из моего сознания.
Но в один прекрасный миг, когда Инна занесла мне кофе и поставила его возле моей руки, я поднял глаза и получил нечто вроде удара по голове.
Точеный профиль, гладкая белая кожа, взмах длинных ресниц… Что-то случилось со мной. Дыхание перехватило, и я не смог отвести взгляд. Она же сделала вид, что ничего не происходит.
После того случая я потерял покой. Сначала гадкое чувство, будто я поверхностный человек, жгло меня каленым железом. Моя бывшая жена навсегда останется в моем сердце. Она не чужой мне человек. Она мать моего ребенка. Женщина, которую я нежно любил столько лет. Неужели за такой короткий срок я смог избавится от чувств к ней? Тех самых чувств, которые с каждым годом все глубже пускали корни в моем сердце?
Это казалось неправильным. Я был уверен, что мое сердце разбито, и этого ничто не сможет изменить.
Какую же бурю эмоций мне довелось пережить в тот самый момент, когда я стал замечать янтарный свет других женских глаз, тонкий, ненавязчивый запах духов, то, как изящно длинные пальцы сжимают папки с документами.
Я стал обращать внимание на то, с кем она общалась. Но за все время, что наблюдал, она ни разу не заговорила с другим мужчиной в той манере, в какой обычно разговаривают с любовником или мужем.
В конце концов, здравомыслие взяло верх и я понял, что это мой шанс на счастье.
Однако когда я пригласил Инну на кофе, она странно взглянула на меня и покачала головой.
- Владислав Александрович, я очень надеюсь, что вы никогда больше не попросите меня об этом?
- Почему? Я вам не нравлюсь?
- Нравитесь. А потому я бы очень хотела, чтобы наши отношения оставались чисто профессиональными. Я люблю свою работу, вы – прекрасный босс, и я не хочу ничего менять.
Тогда я не нашелся, что ответить. Просто развернулся и ушел, не в силах скрыть разочарования. Я всегда уважал чужое мнение и попытался сдержать свои порывы, чтобы не заставлять ее чувствовать себя неловко.
Я понимал ее. Репутация очень важна для женщин, работавших на мужчин. Я ценил ее деловые качества, но она с каждым днем нравилась мне все больше, и не как подчиненная. С этим я ничего не мог поделать. Здесь работала химия, меня влекло к ней на клеточном уровне. И я не знал, было ли причиной этого долгое одиночество и воздержание, желание душевной близости, или же в ней было что-то особенное. А может быть, все вместе взятое.
Она консервативно одевалась. Блузки, платья строгого покроя без декольте, узкие прямые юбки должны были говорить об исключительно строгих нравах Инны, ее нежелании флиртовать на работе, но я не мог не замечать линию ее бедер, тонкую талию, нежные очертания груди.
Она сводила меня с ума. Ее недоступность не могла притушить огонь, разгоравшийся во мне.
Я знал, что у нее есть сын. Она часто звонила ему и узнавала, как у него дела, ел ли он, что делал в садике. И эти разговоры трогали меня, делали ее очень земной, понятной мне.
А однажды я стал невольным свидетелем ее ссоры с бывшим. Изменяя своей обычной манере никогда не повышать голоса, она почти кричала в телефонную трубку.
Я вышел из кабинета, решив узнать, в чем дело.
Когда она нажала на отбой, ее дрожащие пальцы прикрыли лицо.
- Простите меня. Этого больше не повторится.
- Что случилось, Инна?
- Ничего. Это личные вопросы. Еще раз простите.
- Может быть, я могу чем-то помочь?
Она грустно улыбнулась и отрицательно покачала головой. Абсолютно не осознавая, что делаю, я прикоснулся к ее плечам, слегка сжал их, почувствовав сквозь ткань пиджака тепло ее тела. А она доверчиво взглянула мне в глаза и прижалась лбом к плечу. Но уже через секунду самообладание вернулось к ней. Она отстранилась и сделала вид, что ничего не было.
Зато я не смог ничего забыть. Сколько бы попыток я не предпринимал, пытаясь сделать наше общение более неформальным, она не сдавалась. Ее ровные и вежливые ответы были лишены всяких намеков на что-то необычное и интимное, что проскользнуло меду нами однажды.
Завтра будет суббота, и я планирую уезжать к дочке и Ире. По обычаю, сложившемуся в последние два месяца, я проведу все выходные с ними. Мне кажется, что специально для того, чтобы я мог побыть вместе с Женей больше времени, Ира поменяла квартиру с однокомнатной на двухкомнатную. Когда я высказал ей свою догадку, она лишь фыркнула и сказала, что ей ближе к работе, и Женя может спать в отдельной комнате, но я чувствовал, что она сделала это ради меня. Я оставался у них на одну ночь и два дня. И к моему удивлению, наши отношения были ровными, даже дружескими, без ощущения неловкости оттого, что мы когда-то спали вместе. Но в остальном чувство близости осталось. Оно проскальзывало в заботливых жестах, машинальных, привычных, ставших чем-то естественным за несколько лет совместной жизни. Привычка делать кофе по утрам, заботиться о том, как на мне сидит одежда, говорить, что волосы уже отрасли и пора в парикмахерскую.
Но все же Ира изменилась. Она обрела уверенность, стала жестче, требовательнее к себе и окружающим. Я перестал узнавать в ней свою прежнюю жену, милую, иногда робкую женщину, которая боялась причинить неудобство окружающим. В ней появилось что-то властное, но я не смог бы сказать, что это отталкивало.
Пока мы с Женей собирали паззл или конструктор, она разговаривала на кухне по телефону, твердо настаивая на своем, не прогибаясь ни на сантиметр, если была уверенна в собственной правоте. А в ней она теперь была уверенна всегда.
Вот такой женщиной она стала. И когда я осознал эту перемену, понял, что со мной жила все эти годы другая Ира. Она была такой, какой я хотел ее видеть, но те той, кем была на самом деле.
Когда мы познакомились, ее сердце было разбито. И ее уязвимость, ранимость вызвали во мне непреодолимую потребность защитить, уберечь. Если бы она оправилась сама, и, возможно, пережила такие потрясения еще несколько раз, она стала бы в конечном итоге такой, какой я вижу ее сейчас.
Я вернулся с обеда около трех часов. Инна сидела за своим столом. Когда я вошел в приемную, она подняла голову и тут же потянулась за папкой на столе.
- Вас искал Матюшин.
- Не удивляюсь.
- Он был немного возбужден. И, по-моему, напуган.
- Скорее всего тем, что скоро ему придется расстаться с должностью начальника отдела.
- Он просил меня сообщить, когда вы вернетесь. Мне позвонить ему?
- Через полчаса. А пока сделайте мне кофе, пожалуйста. Я так и не успел его выпить, выдернули из-за стола.
- Хорошо, Владислав Александрович.
В кабинете я откидываюсь на спинку огромного кожаного кресла. И что мне делать? Как сохранять спокойствие каждый раз, когда она рядом?
Инна вошла с подносом в руке, цокая по полу восьмисантиметровыми каблуками.
- Валентин Петрович собирает совещание через час, а в понедельник у вас в десять встреча с инвесторами из Польши.
- Да, я помню, спасибо.
- А еще вам звонили китайцы.
- Что сказали?
- У них новая секретарша, которая не очень хорошо владеет английским. И мне показалось, что она твердо убеждена в том, что я знаю китайский
- А вы не знаете?
- Я уже села за словарь.
- И как успехи?
- Есть некоторые сдвиги.
- Скажите, что вы выучили?
Инна залилась краской, а потом звонко рассмеялась.
- Я выучила фразу «Вы говорите по-английски?».
- Скажите мне, - я начинаю улыбаться, предвкушая нечто интересное.
- Не могу. Это нужно говорить исключительно китайцам.
- Почему?
- Потому что наш человек поймет ее превратно, - ее душил смех. Это было так нетипично для моей сдержанной секретарши.
- Инна, ну смелее…
Она начал буквально заливаться, ее волшебный смех звенел колокольчиком. Наконец, набрав в легкие воздух, она выпалила:
- Ни хуй шо инюй ма?
- Что? – я начинаю смеяться. Инна же, спрятав абсолютно пунцовое лицо в ладонях, задыхается от приступа смеха. Мы гогочем, как дети, не в силах сдержать веселье.
- И вы уже освоили на практике эту фразу? – я стираю слезы.
- Вот, жду звонка. Надеюсь, русский они там не знают.
Нет, ей невозможно противиться. Она восхитительна, когда смеется, а ее стыдливость, способность заливаться краской при непристойной шутке рождает что-то невероятно трогательное внутри.
- Инна... – я не знаю, как донести ей то, что чувствую, - я не хочу обидеть тебя своим предложением, но ты мне нравишься. Не думай, что я буду на чем-то настаивать, просто хочу встретиться с тобой не по работе, выпить чашку чая, может быть, посмотреть фильм.
- У меня ребенок и почти нет свободного времени.
- Неужели тебе не с кем его оставить?
Она колеблется, потом набирает в грудь воздух, чтобы дать мне отпор.
- Я могла бы оставить Максима, но не вижу смысла, зачем?
- У меня нет никаких непристойных намерений. Я просто хочу хорошо провести время, я так давно … - я не хочу говорить, что давно не сидел за столиком с женщиной, которая мне нравится, не смотрел, как она берет чашку тонкими пальцами, как улыбается.
- Я понимаю, но мне нужно смотреть в будущее. У нас не срастется, работать вместе станет неудобно, а я дорожу своей должностью.
Инна действительно получала неплохие деньги для секретарши. И работала здесь дольше, чем я. Ей есть что терять.
- Ты мне нравишься, - это признание вылетело помимо моей воли, просто выскользнуло из приоткрытых губ.
- Я не стану встречаться с боссом.
Она смотрит на меня не возмущенно, не рассерженно, а с сожалением. И я чувствую, что тоже нравлюсь ей.
Но она непреклонна.
Когда я остаюсь один, запускаю руки в волосы, ероша их привычным движением.
Неужели надежда на счастье не оправдается? У нее много работы? Она не успевает, потому что сама воспитывает сына? Или это отговорка?
Почему-то вспомнилась Ира. Она тоже осталась сама. Конечно, я помогаю ей деньгами, но судя по всему, она добилась финансовой независимости. Но какой ценой? Женя – ее единственное утешение, близкий человек, оставшийся рядом. И в то же время из-за дочки она лишилась личной жизни. Я это знаю наверняка. Женя рассказала, что мама каждый вечер забирает ее из детского сада, и они проводят так все будни. А когда я приезжаю к ним на выходные, Ира остается с нами, изредка покидая на час, чтобы скупиться или сделать маникюр. Мы не разговариваем на личные темы, но знаем, угадываем, что одиноки. И когда я засыпаю на диване в зале, не испытываю никакого дискомфорта, как и она. Словно все сексуальные порывы в нас умерли в тот день, когда мы обрели свободу, именно тогда, когда каждому из нас они пригодились бы, чтобы найти новую пару.
Мне нужно на совещание. Когда я возвращаюсь, Инны уже нет. И почему-то мне хочется вырваться из города сегодня же. Я набираю Иру.
- Привет, как ты смотришь на то, чтобы я приехал сегодня?
Она не против. И я понимаю, что сейчас я приеду к самому близкому человеку, моему лучшему другу, который всегда поймет, сможет посоветовать, как лучше поступить, и – я очень на это рассчитываю - накормит вкусным ужином.
Глава 27
- Итак, что случилось?
Я смотрю на Влада, поглощающего жаркое из телятины.
- Тебя мама перестала кормить?
- Нет. Я бы сказал, она почти перестала меня видеть.
- Почему?
- Переехал в нашу старую квартиру. Мне так удобнее. И риэлтору не мешаю. Меня большую часть дня нет, она свободно показывает ее покупателям.
- И это причина ехать к нам в пятницу ночью?
- Просто решил провести больше времени с Женей.
- Аааа, ладно.
- Не делай такой глубокомысленный вид.
- Нисколько он не глубокомысленный.
- Соскучился за дочкой.
- Ладно. Раз уж ты здесь, завтра утром возьми на себя все заботы о ней. Мне нужно выспаться.
- Что-то случилось?
- Если не высыпаюсь, неважно себя чувствую.
- Как у тебя вообще со здоровьем?
- Нормально, - я хватаю лист цикория, в который положила смесь из консервированного тунца, зелени и яиц и начинаю откусывать, наслаждаясь здоровой и вкусной едой. – Вот, видишь, перешла на рациональное питание.
- Ты всегда была травоядной.
- Будешь умничать, отберу жаркое.
Влад замолкает и продолжает работать вилкой. Женя смотрит телевизор, болтая ногами в новых роликах. Ну кто дарит ролики зимой? Теперь все углы в квартире будут оббитыми.
Смотрю на своего бывшего мужа. Такой представительный, в хорошем костюме-тройке, но вот в глазах засело что-то тревожное, печальное. Он иногда зависает, как некачественная компьютерная программа, когда смотрит в окно.
- Ладно, давай, выкладывай. Я же вижу, что тебя что-то гнетет.
- Скажи мне, ты думала о том, как сложится твоя жизнь после развода?
- Думала. Вернее я знала, как она сложится.
- И как?
- Так, как и получилось. Я нашла работу, стала строить свою карьеру.
- А ты думала о том … как устроится твоя личная жизнь?
Я замираю. Мы не говорили о событиях, которые привели к нашему разводу. Не обсуждали ничего, что могло бы нарушить нейтралитет.
- Нет, - выдавливаю я.
- Ты больше не виделась с Вронским?
Запретная тема! Зачем он говорит об этом? Сердце начинает стучать быстрее.
- Нет?
- Нет. Я ушла не только от тебя, но и от него тоже. Я обоим сделала больно и потеряла обоих.
- Ну, меня ты не потеряла. Думаю, ты наоборот нашла во мне хорошего друга.
- Ты тоже.
- Почему ты не попыталась поговорить с ним?
- Только бы время зря потратила.
- Ты в курсе скандала, связанного с его уходом?
- Нет, – я запретила себе узнавать что-либо о нем.
- Он уволился, когда Настя растрепала в прессе, что они скоро поженятся.
- Неужели? - у меня начинает перехватывать горло.
- Он скандалил с Хомутовым так, что перья летели. И в итоге громко хлопнул дверью. Говорят, уже успел что-то свое основать в столице. Наш конкурент.
- Я за него рада.
- Я занимаю его должность.
- И за тебя я рада.
- Да что ты, как неживая!?
- А что ты от меня хочешь? Исповеди?! Не находишь, что это было бы несколько цинично? Говорить о нем с тобой?
- Я бы поговорил…
Я вижу, что Влад странно мнется.
- О нем или о ком-то другом? – меня осеняет догадка. – У тебя кто-то появился?
- Нет.
- Значит мне показалось.
У него взгляд грешника.
- Я работаю с ней. Она моя секретарша.
- Не находишь, что это несколько банально?
- Ира, не нужно иронии.
- Ты счастлив?
- Она не отвечает на мои предложения сходить куда-то, выпить чашечку чая вместе.
- Значит, умная женщина.
- Кстати, ты можешь ее знать. Во всяком случае, Женя ее узнала, когда я брал ее с собой на работу. Сказала, что однажды Инна сидела с ней.
Ах вот откуда Влад все узнал. Что ж, мне дают ответы на те вопросы, которые я даже не задавала.
- Я помню ее. Очень красивая женщина.
- У нее есть сын.
- Да. Он играл вместе с Женей.
- Она одна. Но не хочет даже дать мне шанс.
- Влад, она умная, взрослая женщина. Она не станет путать работу и удовольствие.
- И что же мне делать?
- Она тебе так нравится?
- Впервые после … после тебя … я посмотрел на женщину.
- Что ж… я рада за тебя.
У меня внутри образуется огромная дыра, высасывающая все эмоции. Мне хотелось бы порадоваться за Влада, подбодрить его, но я не могу. Я так долго сдерживала свое несчастье, прятала его от чужих глаз, скрывала от дочки, чтобы не подумала, будто я чем-то недовольна или мне не хватает чего-то, что теперь, когда мой бывший муж говорит о своем романтическом увлечении, я испытываю лишь боль и зависть. Он свободен в своем выборе, он еще может быть счастливым, я – нет.
- Я не представляю, как мне завоевать ее. Разучился, - он растерянно улыбается. И я вновь вижу мальчишку, доброго и милого, который ухаживал за мной иногда так неумело, но всегда был честным и обходительным. Я вздыхаю.
- Если она испытывает к тебе хоть что-то, рано или поздно сдастся. Ты хороший человек, и если она думает о серьезных отношениях, она разглядит в тебе то, что заставит ее рискнуть.
- Спасибо.
- Не стоит, – я отворачиваюсь. Мне еще никогда не приходилось обсуждать с Владом его сердечные дела, потому что они всегда касались меня. Нет, я не ревную. Но пока мы оба были в одинаковом положении, я сохраняла собственное спокойствие. А теперь земля опять пошатнулась. И любовь, спрятанная глубоко в сердце, заныла старой раной. Я не говорила Владу о своих чувствах к Вронскому, мы коснулись их лишь однажды, и он в порыве ярости ясно дал мне понять, какими он их видел. – Пожалуй, пойду спать. Мне нужно хорошо выспаться.
- Ира, может быть и тебе стоило бы …
- Не продолжай, Влад. Не надо.
Я выхожу из кухни и скрываюсь за первой попавшейся дверью. Включаю воду и сажусь на край ванной.
Я думала, что уже успокоилась, что волнения улеглись в моей душе. Но, видимо, нет.
Я не забыла Вронского. Но свыклась с мыслью, что все уже позади. Я хранила свою любовь, как маленькую раненую птицу, держала ее у груди, согревала своим дыханием. И она трепетала, давая знать, что еще жива.
Когда однажды я оглянулась, увидела, что дни надежд и страстных переживаний остались далеко позади, что жизнь продолжается и без него, смирилась и попыталась выпустить птаху. Но она не захотела улетать, а так и осталась со мной.
Сейчас нас потревожили, и мы с ней, испуганные и растерянные, метались в тесной комнатушке.
Я не хотела вспоминать, потому что это больно. А свое я выстрадала сполна и расплатилась за все, что сделала.
Я знаю, что ничего уже не исправить, но Влад простил меня, я это вижу. И его отпущение моих грехов облегчает совесть.
Я собираюсь пронести память о самом сильном чувстве в своей жизни сквозь годы, лелея воспоминания. Образ человека, которого я глубоко и искренне полюбила, будет со мной до самого конца.
Но бередить эту рану нет сил. Я всего лишь слабая женщина и не вынесу этой пытки снова.
Наша старая квартира ушла за очень неплохую сумму. И когда я получила свою часть, то навязчивая мысль купить свой дом стала сводить меня с ума.
Лавров все посмеивался над моей манией разглядывать маленькие одноэтажные домишки – на большой денег никогда бы не насобирала – но, как истинный джентльмен, стал подбрасывать всякие варианты.
И в один прекрасный день я его нашла. Дом моей мечты!
Михаил Петрович сказал, что узнал об этом домике случайно. Его знакомый пытался избавиться от бабушкиного наследства и обмолвился об этом на встрече.
И теперь я иду по хрустящему февральскому снегу сквозь ряды девятиэтажных домов. Когда последняя многоэтажка осталась позади, перехожу через дорогу. Здесь, спрятавшись за безликими великанами, расположился небольшой частный сектор. Дома построили более пятидесяти лет назад. Некоторые серьезно реконструировали и даже перестроили, а некоторые остались в первозданном виде.
На крышах лежат пушистые снежные шапки, острые колья заборов укрыты белоснежной мантией. В некоторых окошках горит манящий желтый свет.
Возле одного из домов я замечаю серебристую машину. Я нашла нужное место.
Нынешний владелец дома – немолодой мужчина – ждет меня внутри.
- Проходите. Вы Ирина?
- Да. От Михаила Петровича.
- Я Алексей. Смотрите, спрашивайте, я буду отвечать.
За прихожей сразу идет коридор. Справа – кухня, прямо – небольшая комната, которую я определила, как детскую, зал, спальня и ванная комната расположились по обеим сторонам коридора.
- Как давно здесь делали ремонт?
- Девять лет назад. Мать еще была жива, попросила поменять крышу, ну а там одно за другое, так что полностью все переделали. Стяжка полов, новая штукатурка на стенах, трубы отопления, котел, газовая колонка, пластиковые окна. Но обстановку она оставила прежнюю.
Это я уже заметила. Древние потертые ковры на полу и стенах, жуткие обои в полоску с огромными цветками роз, старая мебель, пропитанная запахом лекарств. На серванте желтый лак облупился, обивка кресел местами протерта до дыр и прикрыта разномастными покрывалами. Ветхие диваны и односпальная кровать с горой подушек готовы развалиться.
- Сколько вы хотите за дом?
- Тридцать тысяч.
- О, это удар ниже пояса. Он же старый!
- Здесь хороший ремонт.
- Нет второго этажа.
- Меньше тратить на электроэнергию и газ.
- Всего три комнаты! – я лихорадочно ищу повод, чтобы мне сбросили цену.
- Зато есть внутренний дворик с открытой беседкой.
- Мне больше придется мести. Ну давайте же, Алексей, сбросьте цену для одинокой работающей матери.
- Это почти центр!
- Далеко от остановки. И идти через все эти темные подворотни. А еще рядом я не увидела ни школы, ни магазина.
- Хорошо, две тысячи сброшу.
Мы проторговались с ним до тех пор, пока и он, и я не выбились из сил. Хватка у него, конечно, деловая, но и мне палец в рот не клади.
В итоге половина суммы у меня была наличными, еще половину я планировала взять в кредит. Теперь мои доходы это позволяли.
Женя была в восторге от того, что у нас появился свой дом. Влад назвал мое решение глупым и опрометчивым, а я принялась обустраивать мое гнездышко, переклеивать обои, подбирать шторы и новую мебель.
К концу марта мы с Женей торжественно въехали в наш дом и отметили это дело апельсиновым фрешем.
И в тот момент, когда, казалось бы, я достигла всего, чего хотела, когда намеченные цели стали реальностью, я вдруг почувствовала себя глубоко несчастной.
Пока Женя играла в своей комнате, рассматривала подснежники, появившиеся на заднем дворе, я после работы сидела в своей спальне, глядя в окно на милый заброшенный двор, который нужно привести в порядок, на свою счастливую дочку, на тающий снег и прогалины, открывавшие рыхлую черную землю.
Мне казалось, что Земля остановилась, потому что мною больше ничего не двигало, не толкало вперед, не заставляло бороться, забыть обо всем, что угнетало, что делало слабой, что не давало заснуть.
Впервые я почувствовала, как пусто у меня внутри.
Даже работа больше не вдохновляла меня. Я по-прежнему активно участвовала в деятельности моих отделов, трижды за последние два месяца побывала в своем родном городе в том самом Доме престарелых, который изменил мою судьбу и, заботясь о судьбе которого, я встретила Лаврова.
Видела родителей, привозила им Женю, однако отношения у нас так и оставались холодными. Меня радовало хотя бы то, что мама стала со мной разговаривать. Поезд катился по рельсам, всех успокаивало монотонное постукивание, но никто не хотел узнать, куда все мы направляемся и как выглядит конечный пункт.
Я знала, что мне будет нелегко на моей работе, если я стану глубже вникать в каждую проблему. Для семьи человека, которому поставили смертельный диагноз, заставить его бороться, поддерживать на протяжении этого пути и не пасть духом - огромное испытание, настоящий подвиг. Что переживают сами пациенты, мне было даже страшно представить. Зная себя, свою склонность глубоко сочувствовать чужому горю, я дала себе установку держаться на расстоянии.
Тот факт, что я не такой сильный человек, каким мне бы хотелось быть, я поняла в первый месяц работы в фонде Лаврова.
В очередной раз приехав в новое отделение для онкобольных, на открытии которого я побывала, я заметила в коридоре парня. На вид ему было не больше тридцати. Но когда я заглянула в его глаза, я решила, что передо мной старик – казалось, он заглянул в будущее, увидел его и вернулся обратно.
Его оформляли в отделение. Он говорил свои данные медсестре в регистратуре, опираясь на палочку, а рядом, с грудным малышом на руках, стояла худенькая девушка. Его жена. Он держал ее за руку. Именно он. Потому что если бы не его поддержка, она наверняка бы сползла на пол.
Я остановилась возле кабинета главврача, наблюдая за ними.
Девушка, машинально покачивая на руках спящего ребенка, смотрит на своего высокого, жилистого, спортивного мужа. И в ее огромных глазах я вижу весь ужас этого мира, отчаяние и обреченность. Она знает то, что он умрет, она уверена в этом абсолютно. Самое страшное – в ее взгляде нет надежды, так смотрят живые мертвецы, так должен бы смотреть на этот мир он. Но он, закончив говорить с медсестрой тихим и твердым голосом, поворачивается и мягко обнимает ее за плечи.
- Ну вот, я оформился. Сейчас меня проведут в палату, а тебе с Даней нужно идти домой. Я позвоню вечером.
Она молчит, только губы белеют.
- Соня, со мной все буде в порядке. Я поговорю с доктором, а после процедуры позвоню.
- Уже ничего и никогда больше не будет в порядке, - ее голос доносится из какой-то другой реальности, холодный, безжизненный.
- Третья стадия еще не приговор, - он говорит так нежно и с такой легкой, искренней улыбкой, будто ничего серьезного с ним не происходит. Словно ему не предстоит химиотерапия, а в его теле не живет захватчик, разрастаясь, пуская отравленные щупальца все глубже. Он излучает свет и доброту, в то время как даже я уже обозлилась на несправедливую судьбу.
Его жена медленно качает головой. Она пошатывается, как сомнамбула, от потрясения и горя.
- Нам уже вынесли приговор, просто ты, как обычно, невнимательно слушал. Школьная привычка.
Я поняла, что у них за плечами целая история, любовь со школьной скамьи, годы юности, проведенные в мечтах и надеждах, которые только начали исполняться. И когда эта молодая семья узнала страшный диагноз, все было перечеркнуто.
У лечащего врача этого парня я выяснила, что он борется с остеосаркомой – раком кости. Что родителей его уже нет в живых из-за рака, и наследственность здесь сыграла не последнюю роль.
Я спросила, каковы его шансы. Мне ответили, что пятилетняя выживаемость согласно последним данным около семидесяти процентов, но больному придется удалить ногу, и у него есть метастазы в легких. Исход лечения предугадать невозможно.
На работу я вернулась раздавленная. Прорыдала весь день в кабинете, не в силах что-либо делать. Как ни странно, меня прикрыла Регина. Она застала меня в самый разгар истерики, когда я громко всхлипывала, уронив голову на руки. Узнав, откуда я вернулась, молча принесла мне носовых платков и попросила Лиду по всем вопросам, по которым будут искать меня, сегодня соединять с ней.
С тех пор я зареклась участвовать в судьбе больных раком как-то иначе, чем в рамках моих должностных обязанностей – координация работы отделов, проведение акций по сбору средств, привлечение новых спонсоров. А еще я старалась, что бы в помощи не отказывали никому, потому что даже самый тяжелый больной имел крохотный, но все же шанс на исцеление.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |