Наследственная Джульетта

***********************************************************************************************

http://ficbook.net/readfic/1822384

***********************************************************************************************

Автор:Summer_sunshine (http://ficbook.net/authors/543463)

Беты (редакторы): Schwarz Wolfin, ima54, Казачны Цмок

Фэндом: Frank Iero,Gerard Way,Bandit Lee Way,Lily Iero(кроссовер)

Персонажи: Джерард Уэй, Бэндит Ли Уэй, Лили Айеро, Фрэнк Айеро

Рейтинг: PG-13

Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Повседневность, POV

Предупреждения: OOC

Размер: Миди, 23 страницы

Кол-во частей: 10

Статус: закончен

Описание:

А это правда, что ты когда-то мутил с гитаристом своей группы?

Посвящение:

ima54

Kral-ya

Schwarz Wolfin

Публикация на других ресурсах:

С разрешения

http://vk.com/myfrerardway

Примечания автора:

Предупреждения и жанры будут добавляться по ходу.

№7 в жанре «Драма»

№8 в жанре «POV»

№9 в жанре «Ангст»

№17 в жанре «Повседневность»

№38 в жанре «Слэш (яой)»

№45 в общем рейтинге всех жанров

http://cs606524.vk.me/v606524113/8095/W-Dn0xhlatc.jpg Арт

========== Не произноси его имени ==========

Бэндит Ли во всем была папиной дочкой, что неудивительно. Он воспитывал ее, будучи почти «папочкой-одиночкой», когда Линз колесила по миру в очередном туре, а он так и не нашел свою нишу в музыкальной индустрии после распада своей легендарной группы. А может, просто устал, и больше нечего было сказать, хоть он и попытался. Дважды. Во всяком случае, Леди Би росла с его завтраками и уроками рисования, на радость семье, державшейся на дружеском уважении между родителями. Она рисовала. Боже, как она рисовала! Смотря на ее произведения, Джерард часто ловил себя на мысли, что хотел бы изобретать такие же вещи на бумаге, как и его дочка-подросток, целыми днями стоявшая за мольбертом или сидящая за компьютером в фотошопе. Изумительно, просто непостижимо, как гармонично естественно смотрелась она по вечерам, перемазанная в краске, в подвале дома, где располагалась их маленькая студия. Мистер Уэй тоже проводил все время там, все так же рисуя комиксы, правда, теперь они издавались в DC. Это лучше, чем он мог себе представить, хотя и говорил в каждом интервью, что собирается идти дальше и делать больше, но в следующем году. В следующей жизни – возможно.

– Пап? – процедила девочка через сжатую в зубах тонкую кисточку, пока оставляла широкие мазки на холсте другим инструментом.

– Мм? – он оторвал взгляд от своей чернильной работы, всматриваясь в сосредоточенное лицо дочери, покрывающееся едва заметным румянцем.

– А это правда, что ты когда-то мутил с гитаристом своей группы?

Черт. Мы никогда не говорили об этом. Она не проявляла интереса к тому, что я делал в молодости в музыке, и с головой уходила только в комиксы, находя там ошибки и предполагая, как можно было бы их исправить, делая работы не просто хорошими, но приближенными к гениальности. Но МайКем… Попроси я ее процитировать какую-нибудь песню, она ошибется или запутается в первых же двух строчках. Откуда вопросы? Тем более, о гитаристе. Она даже его имени не знает, но интересуется до взволнованно дрогнувшего голоса. Кто вообще рассказал ей?

– Мы были молодыми, смелыми и эпатажными музыкантами на пике популярности, которая совпала с очередной волной гомофобии в стране и мире, Бэндит. Мы злили гомофобов, смотря на их реакцию и на то, как растут наши рейтинги. Не по этой причине, конечно же. Мы никогда не делали себе имени только пиаром, мы правда были хорошей группой. Но то, что было на сцене между мной и моим гитаристом, так и осталось на сцене.

Я не назвал его по имени, хоть и скучал по тому, как оно звучало. Я не произносил его почти ни разу, пусть оно хоть раз в день и всплывало в моей голове. Раньше – причиняя боль, позже – грусть, сейчас – нежность. Я не мог заставить свои губы произнести имя, но назвал его своим. Он всегда был моим, на самом деле. Я это понял еще до того, как мы отыграли с ним первое шоу. Знаете, как бывает? Ты говоришь с человеком, первый раз пожав его руку буквально десять минут назад, но уже чувствуешь, что ни за что не упустишь из своей жизни этого укуренного засранца. Или пьяного. Или того и другого одновременно, я уже не помню. Но он был восхитительно не в себе, наверное, поэтому мы так быстро сошлись, почти мгновенно. Дальше – взгляды, двусмысленное поведение, и стояк при крепких приветственных объятиях. Алкоголь, много алкоголя, много травы, много секса. Много сожаления. Много лжи, и еще больше – попыток найти себе оправдание. Алкоголь затапливал мозги, топя и его в мыслях. Когда я понял, что не помогает, он был тем, кто поставил меня на ноги, пусть это иногда и означало стоять рядом со мной на коленях над унитазом, держа мои сальные волосы подальше от извергаемой рвоты. Он делал это все для меня, чем сокрушил мое сердце. А потом я сломал его жизнь, закончив группу в марте две тысячи тринадцатого года. С тех пор я не произношу его имени, и поэтому, наверное, она его не знает.

– А почему ты спросила? – Ли никогда не разговаривала за работой просто чтобы говорить. Джерард знал, что этот вопрос вызван размышлениями, не оставлявшими чуть кучерявую головку его чада в течение какого-то времени, и он – лишь вершина айсберга. – Только не говори, что люди все еще пишут про нас!

– Не знаю, – она пожала плечами, смешивая желтую и зеленую краску. – Никогда не читала про вас толком. Мне девочки сказали об этом. Значит, ты не имеешь ничего против геев и лесбиянок?

Она пыталась выглядеть слегка отстраненно, почти не проявляя интереса к разговору, но я видел, что ее тонкие пальчики подрагивали, мешая контурам быть отточено четкими, как обычно. Видимо, сегодня тот день, когда мы выясним позиции друг друга насчет ЛГБТ, и почему-то мне кажется, что этот вечер закончится для меня не так приятно и тихо, как я ожидал.

– Совершенно ничего, до тех пор, пока их деятельность не связана с нарушением закона и насилием, как и для всех. Я не вижу разницы между тем, кого любит человек, пока эта любовь искренняя. Но ты ведь это не просто так спрашиваешь, верно?

– Только маме не говори, – она бросает на отца обеспокоенный взгляд.

Я поднимаюсь с кресла и иду к ней, подставляя лицо. Еще когда она была маленькой, мы придумали этот ритуал, который исполнялся каждый раз перед озвучиванием очень важного, сверхсекретного секрета, и давал гарантию, что никто больше не узнает о том, что будет сказано дальше. Иногда малышка Бэндит могла неделю копить в себе свои маленькие детские секреты, и, как только мама уходила из дома, бежала ко мне с маркером или красками, чтобы нарисовать мне усы и излить свое сердечко. И, конечно же, мы должны были отмыть художества до возвращения Линз.

– Секрет, – произносит она, рисуя на щеках папы усы зеленого цвета, и морщится, когда он рисует на ней такие же, но желтые.

– Секрет, –- утвердительно кивает Джерард, садясь на место.

– У нас в колледже есть девушка… Она пришла только в этом году, и учится даже не на одном курсе со мной… Она на фото-видео журналистике. – Слова давались с трудом, и Джерард жалел, что не может читать мысли, чтобы избавить дочь от мучительных, сбивчивых объяснений. – Мне никогда не нравились девушки, честно. Я даже не думала об этом. А она какая-то особенная. Во-первых, она бы тебе понравилась внешне. Если посмотреть на ее лицо, оно просто идеально для портретов.

…Структура лица, кости, разрез глаз…

– … и глаза каре-зеленые, очень необычный оттенок, а на солнце, ты не поверишь…

… Они превращаются в медовые…

– Она одевается, будто учится в школе олдскула, а рост…

… Чуть ниже, чем я. Может быть, на голову. Совсем коротышка…

– Но такая активная, даже смешно. Не сидит на месте ни секунды. А наблюдать за тем, как она работает, отдается делу. Она может без стеснения лечь на пол ради удачного кадра, или высунуться из окна по пояс. А мимика…

… Такая живая и активная. Морщится, щурится, улыбается, облизывает губы…

– Это все просто сводит с ума, и я ничего не могла с собой поделать, кроме как однажды подойти и просто поцеловать при всех.

– Ты это сделала? – Джерард сдерживается, чтобы не выругаться.

– Да, я это сделала. И она ответила мне на поцелуй, не оттолкнула. Мы тогда были подругами, очень близкими…

… И понимали, что это уже давно не дружба…

– Эй, Бэндит, – он позвал девочку, максимально мягко произнося каждое слово, - ты у меня чертовски смелая и сильная. Я горжусь тобой во всем, что ты делаешь, абсолютно. И если ты будешь с ней счастлива, я поддержу тебя. Но, прошу тебя, береги себя. Любая любовь может разбить твое сердечко.

На мелкие осколки, да так, что они попадут в легкие, застряв в них и мешая дышать. Они разорвут все твои внутренности, лишая аппетита, давая почувствовать, насколько эмоциональная боль сильнее физической. Потому что не знаешь, где именно болит, и из этого нет никакого выхода день за днем. Ночь за ночью лежишь в кровати, скуля в подушку, сдерживая всхлипы, чтобы не разбудить рядом спящую жену. А наутро ставишь греться пустой чайник, закипающие мозги не хотят переключаться в рабочий режим. Весь день смотришь в одну точку, видя перед собой любимое лицо, чтобы вечером в который раз сдержаться и не позвонить, но телефон всегда рядом, потому что надеешься, что он сам позвонит. Но он не звонит, и ночью…

– Я знаю, пап, – она откладывает краски, подходит и садится к нему на колени, как в детстве. Обвивая его шею тонкими руками, тыкается подбородком в плечо. – Спасибо тебе большое. Люблю.

– Я тебя тоже, Бандитка ты моя, - он усмехается. – Пригласи завтра свою красавицу к нам на обед после колледжа? Не подумай, я не хочу тебя контролировать, просто мне интересно посмотреть, кто сразил тебя…

… Так же, как когда-то сразил меня…

========== Хрупкий, отважный цветок ==========

Джерард видит в окно, как его дочка подъезжает к гаражу, и снимает красный фартук, когда она скрывается за стенами. На нем – старая синяя рубашка. Подходит к зеркалу, по привычке растрепав подернутые сединой волосы. Под покрасневшими глазами – мешки. Он плохо спал этой ночью, застигнутый воспоминаниями о том, что было, слезно размазанный по подушке мечтами о том, что могло бы быть, поступи он много лет назад по-другому. Но уже поздно. Давно поздно, и настоящее – пуленепробиваемо. И сейчас его дочка ведет по садовой дорожке девочку с темно-каштановыми волосами, прячущую лицо за огромным объективом, нацеленным на вишневое дерево. Бэндит что-то говорит, и та, схватив ее за руку, тянет в сторону, убегая к качелям. Они раскачиваются настолько сильно, что Джерарду хочется выйти и предостеречь девочек, но он только улыбается, напоминая, что пора прекратить в Леди Би видеть малышку Бэндит. Его девочка уже совсем взрослая. Взрослая и влюбленная.

И чертовски смелая.

Они останавливают качели, снова направляясь к дому. Смеются над чем-то, и девушка притягивает к себе Би для быстрого объятия, чуть взъерошивая волосы.

Они похожи, так невероятно похожи на нас. Если бы ты только это видел. А ты бы видел, ты был бы сейчас здесь, рядом со мной, стоял у окна и держал мою руку, как и они сейчас сплетают пальцы.

Девочки остановились у порога, и Бэндит сказала что-то на ухо своей спутнице. Та улыбнулась настолько очаровательно, что Джи захотел нарисовать эту улыбку, пока девочки будут слишком увлечены разговором за десертом. Он подходит к двери, на секунду останавливается, чтобы глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Би первый раз приводит домой кого-то, с кем ее связывают не дружеские отношения, и это честь – быть доверенным лицом своей девочки, которая открылась именно тебе, а не матери, как сделало бы большинство. Он оправдает ее доверие своим принятием и пониманием, иначе какой смысл быть отцом?

Я давно уже отец, но все еще неопытный… И видеть, как твоя малышка растет, обретая характер и проявляя таланты, было невероятно. Но сейчас предстоит увидеть то, чего он ждал, но совершенно не был готов к этому.

Они нажимают на кнопку звонка, и Джерард распахивает дверь перед чем-то новым. Перед темноволосой девочкой с идеальной формой черных бровей, которая скромно смотрит на его потрепанные «Конверсы». У нее на шее татуировка с пауком в красном контуре, закрашенном наполовину желтым, наполовину зеленым. Она улыбается снова, и Джерард отходит в сторону, пропуская их в дом.

– Мистер Уэй, – набирается смелости девушка, чуть откашливаясь. – Я много о Вас слышала, и теперь такая честь познакомиться лично. Меня зовут Лили. Я – Лили Айеро. И я люблю Вашу дочь.

– А я Джерард, – он протягивает ей руку.

… Я – Джерард Уэй. И я люблю твоего отца.

========== Акварельные сказки ==========

Джерард сидел на веранде и курил. Он же бросил? Да, бросил.

Бросишь тут…

Несколько лет Уэй и правда не прикасался к табаку, особенно когда подрастающая Бэндит начала задавать вопросы о дымящихся белых палочках во рту у мамы. Когда Леди Би стала подростком, он не запрещал ей иногда подымить с мамой по вечерам в те редкие моменты, когда та была дома. Девушка была слишком умной, чтобы злоупотреблять никотином, после не раз услышанных рассказов отца о том, как он бросал.

Хоть кто-то должен подавать пример.

Вот и сейчас он сидел, выпуская дым, слегка запрокинув голову назад, и вспоминал, как он бросал. Неделями ходил озлобленный, завидуя дымящим вокруг Брайару и Торо, и, конечно же, Айеро. Все вокруг курили. Он по запаху отличал их сигареты, и мог наверняка сказать, кто прошел за его спиной после очередного перекура.

Снова Айеро.

В доме громко смеялись девочки, проводя время за игрой в X-Box, а отец не хотел мешать. Чтобы не проходить через них, смущая своим присутствием, он обошел дом, войдя через заднюю дверь, и ушел в подвал, в место творческого уединения и одиночества. До одурения пахло акриловыми красками, и вытяжка не справлялась со стойким запахом, пропитавшим каждый предмет.

Творчество не справлялось с образом, пропитавшим каждый уголок сознания.

Моргнула лампочка дневного света под потолком, издавая прерывистый, щелкающе-металлический звук. Он сел за стол, поднимая крышку ноутбука, экран загорелся, спрашивая пароль, который, конечно же, никто и никогда не смог бы подобрать и после тысячи попыток.

Xofrnk

Enter

Топот над головой подсказал, что его Бэндит снова победила, и сейчас спасается бегством от Лили, которая жаждет реванша в бою подушками. Они, несомненно, сейчас переместятся наверх, в спальню, и громко включат музыку, переполненную басами и ритмом. Он улыбнулся, доставая из кармана наушники, прилично перепутанные провода легко поддаются тонким пальцам с короткими, неровно обстриженными ногтями. Он подсоединяет их к ноутбуку, и выбирает музыку под настроение. Длинные списки, пролистывая которые, он вспоминает то, что было пережито под них.

И все, что вытатуировано на чужом теле.

Джерард выбирает Sonic Youth. Давно не слушал, но вечер сегодня как нельзя подходящий, когда копия все больше напоминает оригинал.

Манерой смеяться, чуть морщась, показывая немного кривые зубки между растянутых губ, иногда закрывая глаза. Она точно так же не может стоять на месте, играя на гитаре, и пытается петь низким, объемным голосом с едва заметным подрагиванием на окончаниях.

Нет, не то. Сегодня все не то, и не то время даже сидеть. Уэй встает, закрепляя чистый лист на деревянной раме. Он много лет не рисовал акварелью. Он много лет не рисовал, стоя перед мольбертом. Ведь компьютерная графика не требует столько усилий, и глаза не так краснеют. Холодное дерево непривычно, но знакомо зажато между пальцами, и первые утонченные контуры ровно вырисовывают овал лица, выдергивая из услужливой памяти все то, что стиралось временем.

Но так и не стерлось. Ни одна деталь.

Но в новом обличье. С волосами ниже плеч, маленькими кудряшками на кончиках, более тонкими, смоделированными бровями. Нос, прямой, немного вздернутый, и пара веснушек. Губы чуть полнее, и еще полнее, и немного белого сверху. Вот, так лучше. Тонкая шея, и татуировка.

А ведь почти нарисовал скорпиона.

Черт.

Самое время сменить музыку. Джерард почти с ненавистью включил The Smiths, возвращаясь к портрету. Эта девочка ему, безусловно, нравится. И не только тем, что она так напоминает своего отца. Она сама по себе такая искренняя, живая, откровенно не сводящая взгляда с Ли, и так смотрит, как он сам бы хотел, чтобы на него смотрела его жена, а он – на нее.

Но так на меня смотрел только другой человек.

Плевать, уже забыто.

Измотанный, он опустился в кресло, наблюдая портрет, вышедший из-под его кисти. Он почти живой, как и рисунок. Они смотрят друг на друга, и Лили улыбается капелькам, собравшимся в уголках глаз своего создателя.

Совершенство.

И такой промах – видеть в ней человека, которого и правда слишком много в хрупком женском теле. Она – совсем другая. Она молодая, бесстрашная и влюбленная в его единственную дочь, в его отчаянную попытку вырваться. В плоть от его плоти, продолжение, надежду.

Надежда умерла не последней.

Изумительный портрет, напомнивший о том, что он когда-то рисовал, как настоящий художник, а не комиксовая шлюха. Ведь так его назвала однажды в пылу ссоры борющаяся с послеродовой депрессией Линз? О, он помнил. И это слово тогда относилось не к комиксам, а просто было брошено в дверной проем гримерки МайКем.

И он даже извинился потом перед ней, но не за то, что делал это снова и снова, а за то, что она стала свидетельницей.

Ты можешь делать все, что хочешь, но сделай так, чтобы я об этом не узнала, окей?

Он устало потирает веки, закрывает ноутбук, заставляя любимого когда-то Моррисси замолчать на полуслове, даже не закончив строчки. Он просто чертовски устал, и лампа на потолке раздражает своим нервным токаньем, засевшим в голове и бьющим по вискам. Убедившись, что в доме уже тихо, Джерард заперся в спальне, привычно ложась на середину двуспальной кровати, накрываясь зимним одеялом в конце весны, и уснул, не поставив будильника на завтра.

========== Только то, что ты хочешь видеть ==========

Он не ждал сегодня девочек так рано.

Но ждал их, просто чтобы не чувствовать себя таким маленьким наедине с этим огромным домом, где оглушает даже кулер в стареньком ноутбуке.

Дверной звонок снова резанул по ушам, напоминая, что радоваться присутствию других людей в доме можно, только открыв дверь. Он спешит со второго этажа, на ходу застегивая рубашку. Осталось три пуговицы, и два шага. Щелкает замок, и, открывая дверь, он застегивает еще одну.

– Привет, – Лили смотрит сверкающими глазами на Джерарда, проходя, не дожидаясь приглашения.

– А где Бэндит? – он закрывает дверь за девушкой, еле находя слова.

- На учебе, наверное. Я была занята в парикмахерской, и потом сразу к вам проехала. Ты не против, я ее подожду?

– Конечно, нет! Но зачем ты… Вот так? – он указывает на черный ирокез и покрашенные в белый выбритые под 6 мм бока. – Ты же девушка!

– И когда меня это останавливало? – она приподнимает бровь, убирая со лба пальцами с еще не зажившими свежими татуировками блестящую черную прядь. – И Ли сказала, что ей бы это понравилось. Так что почему бы и нет. Как смотрится? Тебе нравится?

Как на твоем отце. А ему все шло.

– Да, тебе, несомненно, хорошо. Ты все больше напоминаешь мне твоего папу в молодости. Он всегда выглядел чертовски вызывающе даже для нашей группы.

– О да, я всегда была его копией, – она улыбается, прикусывая колечко в нижней губе. – Знаешь, какая гордость берет, что другие видят его во мне?

– Знаю, – улыбаюсь, разваливаясь на диване, – успел заметить за три месяца твоего счастливого присутствия в этом доме. У тебя что, Linkin Park играют? Да ладно?

Девушка плюхнулась рядом, протягивая наушник отцу своей девушки.

– Метеора. Самый любимый альбом на века просто. Они ведь примерно вместе с вами начали, и до сих пор на ходу, причем звучат так, как и полагается альтернативе поколения олдскула.

– Это точно, – Джерард качал головой в такт, постукивая подошвами старых кед по паркету, слушая слова, которые так и не стерлись из памяти, и хорошо. – Но они заставляют меня чувствовать себя стариком. Черт, я видел своими глазами, как эти парни ползли, а потом летели к вершине музолимпа! Невероятно!

Они все еще звучали в моем сердце, как и в тот день, когда мы делили время на одной сцене. И сейчас Лили единственная, с кем я могу говорить о том, что было. Она знает историю группы, такое чувство, что она прожила все 12 лет с нами под одной крышей, наблюдая, но не подавая никаких знаков присутствия.

– О, о, о! Вот сейчас! – она подняла вверх указательный пальчик, вытаращивая на меня каре-зеленые глаза так, что ресницы касались век. – Вот как он это делает? Что это за аккорд там посередине вообще?

– Перемотаешь?

Как и отец, ненасытна до каждого нового рифа, неизвестного аккорда. Ну, давай разберем, раз уж ты сидишь на одном диване со мной, а не с ним. Как тебя сюда вообще занесло?

– Это достаточно просто, – он пожал плечами, вслушавшись в гитарную партию, – я даже могу показать тебе это. Пойдем?

Она закивала так энергично, что волосы запутались в ресницах, спадая на лицо. Небрежно убрав их, чуть морщась, она поправила сползшие штаны, следуя за Джерардом в подвал. Он подключил гитару, отдавая ее девушке.

– Тяжелая, осторожней.

- Ничего, папина почти такая же, – та перекинула ремень через плечо.

На килограмм и семьсот восемьдесят граммов легче.

Он взял вторую гитару, зажимая нужный лад.

– Смотри сюда, вот так, – Уэй извлек несколько чистых аккордов, сначала медленно, потом повторил чуть быстрее, только на третий раз сыграв, как в оригинале.

– У меня пальцы не ставятся с Е, Джерард, – пожаловалась она, надувая губы, – покажи на моей?

А он всегда говорил, что я безнадежен в игре на гитаре, и только мучаю струны и уши окружающих. Видел бы он, как я учу его дочь сейчас.

Он отложил свою гитару, подходя к расстроенной девушке. Встал сзади, и, обхватив жилистыми пальцами с первыми признаками артрита гриф, зажал струны.

– А теперь куда?

В ад. Прямиком в ад.

Он снова переставил пальцы, чувствуя запах стирального порошка от мешковатой футболки с принтом какой-то неизвестной, но, видимо, тяжелой группы.

У него даже от кожи так пахло, когда он надевал недавно постиранную вещь. Именно этот же порошок и этот же кондиционер.

Он мог легко просчитать ее учащенный пульс, наблюдая за веной на шее, но быстрое дыхание выдавало волнение всегда эмоциональной девушки. Она слышала его учащенное дыхание. Лили развернулась к нему, замершему с поднятой рукой, приближаясь вплотную. Он смотрел в глаза девочке, она – на его едва шевелящиеся губы. Так близко, слишком близко.

Фрэнки…

– Ты все еще любишь его, Джерард, – Айеро сделала шаг назад, все еще смотря на уже сжатые в тонкую полоску губы.

Черт. Черт. Черт.

– Ты все еще любишь его? – столько надежды в дрожащем голосе.

Да.

Он молчит, чувствуя обжигающие слезы, текущие по покрасневшим щекам. Обессилено, изнеможенно опускает руки, сутулясь, и будто стареет на десять лет. Она обнимает его, гладя по голове, и ее футболка пропитывается слезами.

– Так и надо. Все правильно, Джи, все нормально. – Она гладит седеющие волосы, перебирая прядки, и он трясется всем телом, сминая мерчевую шмотку.

На первом этаже Бэндит Ли звонит в дверь.

========== Knocking on heavens doors ==========

Айеро плелся за дочкой, прыгающей походкой ведущей его по ненавистному городу. Лос-Анджелес опостылел еще много лет назад, когда сам Фрэнк остался в Джерси, не променяв тихий городок даже на ближайший Нью-Йорк. А сейчас город ангелов превратился в город опасений и тревог, и с каждым месяцем разлуки с дочерью становилось все более не по себе. Он не держал ее около себя никогда, не было смысла. Она слишком свободная, чтобы сидеть под родительским крылом, и слишком сильная, чтобы не преодолеть всех трудностей и соблазнов. Он приехал навестить ее на весенних каникулах, чтобы удостовериться, что она ведет себя именно так, как говорит. Проверив зачетку и приведя в порядок гитару, он разрешил заинтриговать себя внезапной влюбленностью самой бойкой из детей.

– Ли, говоришь? Она кореянка? – он нервно покашливает, сжимая и разжимая кулаки в кармане.

Мне без разницы, конечно…

– Нет, у нее огромные глаза и белая кожа, все, как ты любишь, папуль, – счастливая девушка пыталась не казаться слишком взволнованной. Она подхватила отца под руку, чуть повисая на нем, – только будь вежлив, хорошо? Постарайся принять своего будущего зятя. Он тебе понравится. Мировой мужик.

Интересно, какой шанс встретить его сегодня в таком огромном городе? Нулевой ведь, да?..

– Как его зовут, еще раз? – он был уверен, что Лили не произносила его имени ни разу.

– Я называла, – она посмотрела так строго, что отец не сдержал улыбки от серьезности дочки, – и больше не буду. Он сам представится, я думаю. У вас же принято так, верно? О, да, здравствуйте, меня зовут Фрэнк Айеро.

Я гитарист группы My Chemical Romance.

Она так смешно передразнила его манеры и интонацию, что Фрэнк засмеялся, открывая еще один из миллиона скрытых талантов своего чада. Такая чудесная, и сейчас – его точная копия, и даже странно, что вдалеке от семьи она постаралась достичь даже внешнего сходства.

Такая же, как и я когда-то. Бунтующая против общества, напористая, вечно смеющаяся и влюбленная без оглядки. Только влюбленная взаимно и счастливо настолько, насколько я бы только мог ей пожелать. Насколько я мог бы пожелать этого сам себе.

– Нас хоть ждут? – он с опаской повернулся, встречаясь с виноватым взглядом.

– Ой, я забыла предупредить… - она часто заморгала, опустив взгляд, –- Но в этом доме мне всегда рады, уж поверь! Почти как своей дочке. С тех самых пор, как я показала свое мастерство в приготовлении кофе, конечно же.

Она отшучивалась, переводя тему, не называя конкретных фактов. Отеческое сердце рвалось из груди, изнывая от волнения и мыслей о том, что в этом городе он теряет дорогих людей.

И кофе, чертов кофе. На треть с молоком без пенки.

Как он его любил! Интересно, он и до сих пор любит? Неужели до сих пор такой же?

Они свернули к ухоженному дому с постриженными газончиками и целым вишневым садом. Фрэнк озирался по сторонам, удивляясь, что за богачи тут живут, и, должно быть, они правда хорошие люди, раз приняли девочку из провинции, как свою. Они подошли к деревянной двери, и Лили подняла пальчик к кнопке звонка.

– Готов, папуль? – в ее глазах плясало солнце, и они блестели потрясающим медовым оттенком.

– Вполне, да, – тот кивнул, слушая резкий звонок.

Не готов. Я буквально недавно стал опытным отцом, а сейчас уже иду знакомиться с родителями девушки своего ребенка. Это звучит так устрашающе. Страшней, чем первый раз держать на руках кричащего первенца. И так же незабываемо, я уверен.

Шаркающие шаги с той стороны. Он подходит торопливо, не желая держать нежданных гостей перед закрытой дверью.

– Это Лили! – крикнула девушка, отталкивая отца так, чтобы его не было видно в камеру у входа.

Два щелчка, и дверь беззвучно открывается перед семьёй Айеро.

– Прости, что без предупреждения, и я знаю, что Ли не дома, но я бы очень хотела тебе кое-кого представить. Уверена, что у вас много общего, помимо меня, и вы найдете, о чем поговорить, – она тараторила, не давая хозяину этого шикарного места вставить и приветливого слова. – Мой отец хотел видеть родителей моей девушки. Фрэнк Айеро.

Она схватила отца за футболку, вытаскивая его из-за двери, буквально толкая на ошарашенного мужчину.

Его глаза, покрасневшие, усталые. Я вижу растрепанные, как и много лет назад, волосы натурального цвета, кое-где с проседью, запутанные в воронье гнездо так, словно не расчесывался неделю. Бледная кожа, и протянутая для приветствия рука с дрожащими пальцами, которые я мгновенно сжимаю своими, чувствуя тепло. Он шокирован настолько, что забывает пригласить нас в дом, и дочь со спины просто вталкивает меня внутрь.

– Меня Ли ждет, я пойду. А вам – приятно пообщаться, папы, – она помахала на прощание и захлопнула за собой дверь, оставляя двух мужчин молча смотреть друг на друга.

========== Insane ==========

Отдельное посвящение этой главы для Казачны Цмок - за то, что пинаешь меня.

– Привет, – еле выдавил из себя Джерард, не сводя остекленевшего взгляда со стоявшего напротив него мужчины.

Да как это, к черту, возможно?

– Привет, – кивает Фрэнк. – Как ты?

Боже, что он несет? Как я?

– В порядке. А ты?

– Тоже… Моя дочь встречается с твоей.

– Это безумие.

– Точно.

Они переминаются с ноги на ногу, отчаянно придумывая хоть что-то, способное прервать это неловкое молчание, но слишком много мыслей, чтобы вырвать из них хоть одну, которая не ускользнет до того, как ее озвучат.

– Ты хочешь пройти?

– Ну, мне больше некуда идти…. – закусывает губу. – То есть, некуда торопиться, и вечер свободный, раз моя ухлестала…

Мой путь домой лежит через тебя, не так ли?

– Проходи, пожалуйста, – Джерард отходит в сторону, показывая пальцем на вешалку для куртки.

Пальцем. Как невежливо.

– Спасибо, – Фрэнк застревает в рукаве ветровки, судорожно пытается высвободиться, когда чувствует мягкое прикосновение к плечу, напрягающее и расслабляющее одновременно. Легко стаскивает с сутулых плеч, вешает бережно, расправив рукава и пройдясь ладонями по спине. Как всегда, бережлив к чужим вещам, но небрежен со своими.

– Ты куришь? – Уэй не справляется с дрожащими руками, пряча их за спину. Не его жест, и рукам некомфортно. Засунув руки в карман, понял, что джинсы слишком старые – по шву пошли мелкие дырочки. Но такие любимые и удобные…

– Бросил… – криво усмехается, не сводя глаз со старых кед.

– Я тоже бросил… Пойдем? – вздыхает тягостно, будто грудная клетка стянута моим признанием.

Они идут на террасу, и Джерард достает из ящика стола пачку красных «Мальборо» и зажигалку за полтора доллара. Берет одну для себя, нетерпеливо зажимая между тонкими губами, вторую протягивает Фрэнку, поджигая сначала его, потом свою. Затягивается так, что папирус потрескивает, сгорая быстрее, чем обугливается табак. Облегченный выдох с закрытыми глазами. Затяжки слишком быстрые и нетерпеливые, и Фрэнк, наслаждающийся расслабляющим процессом, наблюдает, как Уэй жадно скуривает уже вторую.

Успокойся, пожалуйста, успокойся.

– Не надо, Джи, – Айеро вынимает сигарету из губ друга, туша ее в пепельнице, слыша резкий вдох опустевшего рта. – Не привыкай опять.

– Спасибо, – он поднимается, ежась от холодного ветра, обхватывая себя руками. Заходя в дом, придерживает дверь для друга, пропуская его вперед. Это все кажется слишком невозможным, и после стольких лет даже неестественным.

– Я все еще не знаю меры ни в чем, – Джи усмехается.

– Ничего нового, – Фрэ вытирает раскрасневшиеся щеки ладонями, – ты всегда таким был, вспомни.

– Наверное. А еще я всегда был рад тебя видеть, помнишь? Даже в выходные, или по ночам….

Особенно по ночам.

– Это было хорошее время, не находишь? Ну, в группе. Туры, пьянки, записи…. – начал Джерард, переступая с носков на пятки.

- Заткнись, Уэй. Я помню каждый момент, проведенный с тобой. Но я ничего не знаю о тебе сейчас, – отмахнулся Айеро, перемещаясь в сторону дивана, так и не дождавшись приглашения сесть, и хлопает по обивке, подзывая к себе.

Джи послушно опускается рядом, запуская пальцы в волосы. Сутулится больше, чем раньше, неловко поджимает губы, будто боясь сказать лишнего, и осматривает стены блуждающим, расфокусированным взглядом.

Столько всего вертится в голове, но пересохшие губы не могут даже разомкнуться, чтобы издать усталый вздох.

– Ну… Я счастлив в браке, – пожимает плечами Уэй.

– Да что ты! Хотя, да, ты выглядишь, как счастливый семьянин. – Ядовитая обида замирает на кончике языка, пресекаемая сочувствием и пониманием, сжимающим сердце.

– Фрэнки.

Пауза. Чертова пауза без слов, но мы оба понимаем ее. Каждый рваный выдох грозит перейти во всхлип, и каждое лишнее слово – в нескончаемый поток откровений. За этим молчанием до сих пор скрывается слишком много.

– Я могу тебя попросить? – Фрэнк гладит морщинистую кожу, покрытую татуировками. Вздутые вены продавливаются под пальцами.

– Да, конечно…

Обними меня?

– Сделаешь мне кофе?

========== Summertime ==========

Оба пропахли акрилом, но это лишь маленькое неудобство, смываемое теплым душем и мягкой губкой в пене. Джерард рисовал портрет Фрэнка с натуры первый раз за много лет, наслаждаясь каждым штрихом. Передавая тона матовыми цветами, он старался не думать о том, что через два дня приедет жена, а Айеро вернется в столицу мировой скорби. И что было болезненней - потерять его тогда или сейчас, едва обретя вновь, пока не ясно. Пока.

Но он поймет все в понедельник, проснувшись от шума душа в смежной со своей комнате.

И в душе будет не Фрэнк. Не его голос будет слышаться сквозь шум разбивающихся струй, и не он будет материться, поскользнувшись на влажном полу.

Там будет Линз, ставшая почти чужой. Она по привычке уложит волосы и накрасится, не выходя из ванной, ворча про седые волосы и постаревшую кожу. Она всегда делала макияж по утрам, даже если не собиралась никуда идти. Тональник, подводка, тушь и неизменная красная помада на сухих губах.

А ведь Фрэнк до сих пор использует гигиеничку, и lipgloss smile выглядит так же привлекательно.

– Ты не устал улыбаться? – Уэй поднял глаза от портрета, сверяясь с оригиналом.

– Нет, я тебе улыбаюсь сейчас за все года, так что рисуй спокойно, – Фрэнк улыбнулся еще шире.

И он рисовал. Сосредоточенно, одухотворенно, обессилено из-за отчаяния. Портрет захватил его эмоции, не давая сознанию воспринимать то, что происходит в реальности.

А Фрэнк уже не улыбался. Он тихо пел те песни, которые связывали их когда-то. Одни написаны о нем, другие - для него. Большинство не вошли тогда в полноценные альбомы, потому что были слишком личными для них. Но Conventional Weapons стал сосредоточением истории их так называемых отношений, которых не было официально. Зато были чувства, записанные по паре на каждом выпущенном в серии диске. Эта эссенция, антология всего, через что прошли их сердца. Они почти никогда не исполнялись на концертах, но, когда бывали исключения, звучали душераздирающе искренне.

Но была одна. Одна песня, которая разрывала сердце гитариста до сих пор. Песня двойного посвящения, светлого спокойствия и невыполненного обещания.

Есть вещи, которые ранят сильней, чем ссоры и гневная правда в лицо. И это - его губы, поющие особенные слова песни. Как будто мало того, что он сам здесь, привет из счастливо-болезненного прошлого, он по аккорду задевает мою душу, открытую для пощечин и самобичевания.

– Ты все еще так думаешь? – тихо выговорил Джерард. Он испугался собственной смелости задать этот вопрос.

Пытаясь спрятать покрасневшее лицо от Айеро, он склонился над портретом еще ниже.

– Что, прости? – натурщик подался вперед, пытаясь увидеть художника.

– Нет, ничего. Мысли вслух, – сморщившись, как от зубной боли, Джи покачал головой, смахивая непрошенные мысли.

Молчи, пожалуйста, молчи. Еще не хватало сейчас растечься в откровениях о сантиментах, будто не достаточно этого кричащего громче слов портрета. Хорошо, что он не расслышал. Эта фраза могла поменять все. Разрушить построенное, и уже ставшее прочными руинами настоящее, отправляя в неизвестность, настолько переполненную кислородом, что от избытка можно задохнуться. Или разрушить хрупкий мостик, построенный за годы молчания и несколько дней общения. Так или иначе, будет разрушение, и я боюсь, как и тогда. Я всегда боялся.

– Джи.

Фрэнк смотрит испытующе, дыша слишком часто для спокойного человека. Пальцы мнут затертый рукав толстовки, и он собирается с силами, чтобы сказать.

– Я слышал, что ты сказал.

Снова – тишина. Я не могу разорвать ее ни звуком, ни неловким движением. Конечно же, он слышал. Эти уши никогда не пропускали ни одного полутона, ни одного слова. Он слышал меня, когда я шептал во сне или кричал на сцене – всегда. Он слышал даже то, о чем я молчал.

– Ты можешь убежать со мной, когда захочешь.

Джерард откладывает кисть к палитре и подходит к Айеро. Медленно, боясь спугнуть и услышать отказ от только что сказанных слов. Фрэнк поднимается со стула, и они стоят так близко, что чувствуют дыхание друг друга. Уэй указательным пальцем касается щеки друга, ведя им до подбородка.

– Ты скажешь это еще раз? – голос дрогнул.

– Давай начнем все заново, Джи. Пойдем со мной.

– Но Джамия… – звучит, будто он ищет предлог, чтобы струсить еще раз.

– Давно с другим мужчиной. Давай же…

Джерард не может сказать ни слова, обнимая Фрэнка. Сердцебиение заглушает собственные слова, сказанные в ответ.

========== Заткнись и кричи ==========

Уэй и так знал ответ на каждую реплику, которую собирался произнести, но упорно дожидался ответа на том конце.

– Ну п-а-а-а-ап, – протянул заспанный голос, ясно давая понять, что звонку не рады.

– Ты не ночевала дома.

– Потому что я ночевала с Айеро. Как и ты, кстати, – маленькая сонная колкость показалась не такой пошлой, как могла бы.

– Просто предупреждай, милая. Я же волнуюсь, – он улыбался в трубку, оглядывая комнату прощальным взглядом.

– Ты заедешь сегодня? – она закряхтела в трубку, видимо, поднимаясь с постели.

– Да, через пару часов. Я дождусь Линз, сама понимаешь.

– Ох, не делала бы я этого на твоем месте. Она как фурия будет после дороги, и ты с не самыми радостными новостями.

– Не переживай. Вещи уже в машине, и прощание не займет много времени. Обещай мне хотя бы иногда бывать дома, малышка.

– Приедешь – поговорим, хорошо? Люблю тебя, пап.

– И я тебя люблю, солнышко.

Короткие гудки, как оборвавшаяся связь. Джерард не боится, но его руки дрожат, будто он снова за кулисами перед своим первым шоу. Даже Майки не знает, что тогда он блеванул. Это видел только Фрэнк, который принес ему воды и дал закурить, игнорируя все правила пожарной безопасности. Этот парень заставлял сердце биться чаще еще до первого шоу. До того, как его сладкая гитара стала аккомпанировать резкому, чуть хриплому вокалу.

Голосу, как смесь черного и сладкого перца. Так ведь говорил Пэнси? Именно так.

Он пил прощальный, последний кофе в этом доме. Напиток, приготовленный «на вынос», пускал легкий теплый пар из тумблера «Starbucks», и можно было отправляться в путь, закрыв его крышкой. Он останется горячим.

Дверной замок отсчитал четыре щелчка, потом писк магнитного датчика, и Лин на выдохе ставит чемодан у порога.

– У нас гости? – спрашивает она, расшнуровывая «Мартинз». – Я видела у ворот машину.

– Нет, это я. Я уезжаю. – Джерард встает с барного стула, сжимая закрытый тумблер в побелевших руках.

- Надолго?

Она звучит почти равнодушно. Линз всегда устает после путешествий, и, по сути, только рада лениво провести пару дней в одиночестве. Каждому иногда нужно время только для себя. Я не знаю, как ей сказать. Но я должен. Я уже решил, и в этот раз не струшу.

– Лин, я… Я навсегда. Я больше не буду жить здесь, с тобой… Я…

Слова путаются под ее непонимающим, ошарашенным взглядом. Она сглатывает, все так же не отводя от меня глаз, открывая рот, не издавая ни звука. Черт. Лучше бы орала, пыталась ударить, плакала. Только не это молчание. Только не дрожащие руки и не влажные глаза.

– Я буду приезжать к тебе, и я все еще твой друг, ты всегда можешь…

– Заткнись, Уэй. Просто заткнись и проваливай. Куда ты едешь?

– В Нью-Джерси. Там мой дом.

Мой дом – там, где он.

– Понятно, – она и правда поняла, что он имел в виду. Он не назвал, она не озвучила. – Бэндит знает?

– Да, она у подруги, и я заеду попрощаться перед отъездом. Я буду приезжать.

– Это ведь та Лили подруга? – Линз всегда была умной женщиной, и сложить имя и город не составило труда. Двусмысленный, намекающий, но безобидный вопрос.

– Да, она у Лили, – он уходит от того ответа, который она ждала, но отвечает.

– Девочкам привет.

Линз проходит в дом, и Джи бежит за ней, чтобы обнять на прощание.

Она нуждается сейчас в объятиях, я вижу это по нервной, обессиленной походке и опущенным плечам. Я разворачиваю ее к себе, и вижу первые слезы. Их будет еще много, но уже без меня. Обнимаю.

– Это не твоя вина, Лин. Ты была великолепной, самой лучшей женой, которую я только мог пожелать. Ты совершенство. Прости меня.

– Просто иди, – она сжимает его ветровку, тут же отпуская и почти отталкивая.

Уэй выходит из дома, запирая за собой дверь своими ключами, и кладет их в карман. Он будет приезжать, но только как гость. Здесь его дочка, и вещи, по которым он будет скучать. И Линз, которая всегда могла заставить его смеяться, даже когда хотелось выть от боли или набрать номер, который, наверняка, уже давно не принадлежал Фрэнку. Но теперь все будет по-другому. С того самого момента, как он пристегнул ремень безопасности на переднем сидении машины Айеро.

========== Ambulance ==========

Два зрелых мужчины смотрели на взрослых дочерей, строивших свои жизни в уютной квартире в спальном районе. Да, пока что только квартира, потому что девочки могут просто не справиться со своим домом. Но потом, позже, отцы обязательно подарят девочкам маленький, уютный дом, именно такой, какой они сами захотят. Никто не сомневался, что девочки останутся вместе – эти две породы снюхались еще в предыдущем поколении, и наследственность сказалась как нельзя лучше.

Фрэнк обнимает черноволосую Бэндит, Джерард прижимает к себе татуированную Лили, и оба шепчут в уши девчушек одно и то же слово.

Спасибо.

За то, что свела нас вместе снова, поставив друг перед другом на пороге дома, не оставив и попытки к бегству. Что оставила наедине, дав снова почувствовать друг друга, вспомнить, ощутить, понять. Что поддержала решение бросить старую жизнь и начать новую. И что теперь ты позаботишься о моей дочке, как я позабочусь о твоем отце.

Спасибо.

- Берегите себя, девочки, - улыбается во все зубы Айеро, - если что, звоните, придумаем что-нибудь. А на каникулы приезжайте к нам, посмотришь, где рос твой отец. Я проведу тебе такую экскурсию по местам былой славы, что Джи будет стыдно.

- Она все равно ничего не поймет из сказанного тобой, потому что вообще не интересуется моим прошлым, – Уэй чуть нервно смеется, вспоминая все те вещи, о которых его дочери знать не обязательно.

- Ну что ты, я знаю историю от и до. Мы пересмотрели все сохранившиеся видео с вами, и «Три знаменитых поцелуя» окончательно убедили меня в необходимости свести вас, хотя ей потребовалось много времени, чтобы получить меня в союзники, – Бэндит посмеивается, держа за руку свою девушку, гордо кивающую в знак согласия.

Айеро и Уэй переглядываются, вспоминая «адреналин и слюнявые губы». То, что они делали, не думая, как будут объяснять детям, или надеясь, что девочки не узнают. Ошибки молодости, казавшиеся опрометчивыми, провокационными, честными поступками, привели к нежданному счастью в возрасте, когда обоим уже слегка за пятьдесят.

Позднее, долгожданное, выстраданное – оно теперь наше. Будущее – пуленепробиваемо.

– Мы поехали, – Джерард притянул к себе дочку последний раз перед разлукой. – Веди себя хорошо, приходи к маме, звони мне, не пропадай. И не прогуливай. Я люблю тебя, дочурка.

– Хорошо, папуль, – она улыбнулась, так, будто все добро и тепло мира сейчас были сосредоточены на дне ее глаз. – Люблю тебя. Берегите себя, и безопасной дороги.

Прощаться всегда тяжело. Смотря, как закрывается дверь в квартиру, Джерард вздохнул. Он никогда не был ограничен родителями, которые поддерживали его, укоряя за стеснительность. Он сам строил вокруг себя стены, и все границы возможного были в его собственной голове. Ни за что не боролся, отступал, признавая поражения.

А она – не такая. Она вся в того Джи, каким я был для кидз. Смелая, свободная, яркая. Она ничего не боится и не стыдится. Я так горд, так безмерно горд своей малышкой, такой взрослой и самостоятельной девочкой.

Джерард не пристегивается, удобней устраиваясь для долгого путешествия. Он помнил боли в спине после дней в дороге с молодости, и спина с возрастом беспокоила только больше, напоминая о старых травмах. Чуть отодвинув сидение назад, он смотрел на дорогу, постукивая ногой в такт музыке и улыбаясь мечтам о новой жизни.

– Как вы с Линз попрощались?

Фрэнк всегда был очень деликатным со мной и не потерял этой способности чувствовать меня даже теперь. Когда я сел в его машину около дома, он понял, что мне нужно время поговорить с собой, и не задал ни одного вопроса, не беспокоя даже взглядом. Мы просто ехали, и он слушал дорогу, а я – свои мысли и его дыхание.

– Она всегда была великолепна. Держалась до последнего, не хотела, чтобы я видел слезы. Не закатила истерику, не кричала. Просто сказала идти, уточнив, где Би. Она поняла и про Лили, и дала знать, что знает, кто она и чьих рук это дело. Но это первая реакция. Не представляю, что с ней сейчас… – тяжелый вздох, сжатые скулы, молчание. – Она ведь не заслужила быть одна. Да, любви давно нет, да и дружба была хлипкой. Но она всегда была рядом, и делала все, что могла. И то, как я поступил…

– Эта женщина потрясающая, – Фрэнк бросил беглый взгляд на своего спутника, смотрящего в окно, – и, безусловно, она заслуживала лучшего прощания. Но лучше вот так, быстро, чем тянуть. Было бы больше слез, нервов, уговоров. Она переживет, и поднимется еще выше, чем была.

– Бэндит не оставит ее без присмотра, не переживай. Тем более, на пару с Лил. Если она позволит, то эти две поставят ее на ноги раньше, чем лучший психолог. Только бы она не обозлилась на них и приняла помощь.

– Да, наши девочки свернут горы, если захотят. Все в отцов.

Повисла пауза. Моросил легкий дождик, и в салоне пахло озоном и прибитой пылью.

– Мы сделали это, Джи. Мы убежали. Мы сбежали, как влюбленные школьники. Это безумие.

– Полнейшее.

– Мы начнем новую жизнь, когда другие уже живут в построенном.

– Зато у нас будет все новое. То, к чему мы не привыкли, то, что не стало обыденностью, и никогда не станет… Фрэнки… Это чистое безумие. Как сон, в котором мне двадцать.

– Ну, надо же когда-то выполнять обещания? Ты обещал сбежать со мной, и ты сбежал. А то, что пришлось ждать – неважно. Оно того стоило.

– Оно того стоило… – эхом отозвался Уэй.

Уже темнело, и мягкий свет фонарей на трассе и габаритных фар давали ощущение уюта и готовящегося волшебства.

– Фрэнки! – отчаянно кричит Джерард.

Айеро ударяет по тормозам, сминая передний бампер, как картон, о внедорожник без габаритов. Сильный удар сзади.

Пустота.

========== Эпилог. Early sunsets over Monroeville ==========

Время летит.

Время лечит.

То, что когда-то причиняло острую, невыносимую агонию, теперь отзывается тупой, ноющей болью в грудине, не грозя снова открыть старые шрамы. Все уже хорошо. Все спокойно.

Фрэнк сидит на крыльце своего дома, наблюдая за четырехлетним внуком, играющим с огромным, добрым лабрадором по кличке Чак. Чак осторожно тычется мордочкой в детское личико, и малыш Рэймонд морщится от прикосновения холодного, мокрого носа. С кухни слышится крик Бэндит и заливистый смех Лили. Молодые мамочки приехали всего пару часов назад, а дом ожил, будто так было всегда.

Соседнее кресло скрипнуло, привлекая внимание. Айеро поворачивается, мягко улыбаясь, сочувственно кивая.

– Снова спина?

– Да… – ворчит Джерард, подкладывая под поясницу принесенную подушку. – Ничего, могло быть и хуже.

Могло. Они оба это знают. Когда они столкнулись с машиной без габаритных огней, не пристегнутый Уэй вылетел через ветровое стекло, и это пренебрежение правилами спасло его от протаранившего машину сбоку мотоцикла. Авария собрала четыре транспорта, не унеся ни одной жизни.

– Но могло бы и лучше, если бы ты выпил обезболивающие, Джи. Они не повредят.

– Я не встану, даже не проси. Ничто на свете не заставит меня встать тогда, когда я нашел положение, в котором мне удобно.

– Разумеется, – посмеивается Фрэнк, чувствуя с кухни запах свежей выпечки.

Они наблюдают за светловолосым зеленоглазым внуком, играющим с самой доброй в мире собакой в самый замечательный вечер. Так тепло, что не нужно даже легкой кофты, чтобы прикрыть руки.

– Папы, кушать! Блинчики! Рэй, за сто-о-о-ол! – кричит Бэндит, созывая всю семью.

Уэй поднимается, морщась от боли, забирает с собой подушку и улыбается Фрэнку, сажающему на плечи внука, чтобы примчать его к ужину за стол.

Но сначала, конечно же, помыть руки.

Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав

<== предыдущая лекция	\|	следующая лекция ==>
Таблица – Распределение налоговых доходов по бюджетам	\|	Негосударственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.22 сек.)