Русская литература. ХIХ век

Игорь Сухих

Русская литература. ХIХ век

НОВАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА: НАПРАВЛЕНИЯ И ПОКОЛЕНИЯ

Новая русская литература начинается в Петровскую эпоху. В 1730—1750-е годы Ломоносов и его современники придают литературе светский характер, обрабатывают литературный язык, опираясь на европейские образцы, создают систему литературных жанров, теорию «трех штилей», новую, силлабо-тониче­скую, систему стихосложения, наконец, утверждают Поэта как важный образ культуры и даже государственной жизни (коронации, военные победы, другие важные события государственной жизни в XVIII веке обязательно находят литературное отражение, прежде всего — в жанре оды).

Петр, как мы помним, «в Европу прорубил окно». Сходным образом поступают и русские писатели. Свои произведения они создают, опираясь на принципы уже целый век существующего в Европе художественного метода и возникшего на его основе литературного направления — классицизма.

Для века Просвещения характерен культ разума. Главным принципом классицистической эстетики тоже был рационализм.

Считая, что художник должен подражать природе (натуре), теоретики классицизма ограничивали это подражание жесткими эстетическими рамками. Они выдвигали множество конкретных, четких требований к писателю и произведению. В кодексах классицизма («Поэтическое искусство» Н. Буало, «Эпистола о стихотворстве А. П. Сумарокова) были обоснованы строгая иерархия жанров и стилей и конкретные требования к каждому жанру (высокая тематика оды, правило трех единств в драме, теория трех штилей как основа художественной речи). Конечно, любой настоящий поэт творит, не подчиняясь заранее сформулированным принципам, но художники-классицисты, которые часто сами были и теоретиками, всегда помнили о них и старались на них ориентироваться.

В структуре литературного произведения, прежде всего оды, главного жанра русского классицизма, рационализм проявлялся в обращении к высоким поэтическим темам, абстрактной характеристике места и времени, четком, логичном развертывании лирического сюжета (даже если он диктовался «внезапным восторгом») и особом изображении человека, главного предмета искусства.

Герой классицизма — это человек, все чувства которого, даже такие личные, как любовь, диктуются его служением общественным интересам. Главным конфликтом трагедии классицизма обычно оказывается борьба чувства и долга, в которой обязательно побеждает долг. Персонажи классицистических од (например, од Ломоносова, посвященных Елизавете Петровне) представляют собой не реально изображенных русских императриц или полководцев, но абстрактное воплощение государственных добродетелей, которые воспевает столь же обобщенно изображенный Поэт.

Можно утверждать, что существовавший в рациональную просветитель­скую эпоху классицизм, особенно в его высоком варианте, был искусством Общего, Рационального, Разумного (что не мешало созданию в эту эпоху замечательных произведений).

Шаги в сторону от классицистической поэтики в XVIII веке делают Д. И. Фонвизин и Г. Р. Державин. Но первому в сатирическом изображении дворянского быта помогает жанр комедии (эта низкая форма в большей степени допускала прямое, неприкрашенное изображение реальности). Второй же, наряду с живописанием идиллических подробностей собственного существования в «Жизни Званской» и «Фелице», пишет вполне традиционные по жанру, хотя и стилистически выдающиеся духовные и торжественные оды, посвященные Екатерине, Александру, Суворову.

Художественный метод, сменивший классицизм на рубеже XVIII и ХIХ веков, предложил иной способ понимания человека.

«Ты берешься за перо и хочешь быть автором: спроси же самого себя, наедине без свидетелей, искренно: каков я? Ибо ты хочешь писать портрет души и сердца своего», — утверждает Н. М. Карамзин в статье «Что нужно автору?» (1793).

Карамзин как теоретик формулирует ключевое положение сентиментализма как нового художественного метода, который он и его последователи реализуют во влиятельном направлении рубежа веков. Карамзин словно поворачивает невидимое зеркало с «Натуры» (Природы) на природу человека, призывает обратиться к изображению его души. На смену просветительскому Разуму приходит сентиментальное Чувство, объединяющее писателя и читателя через изображение чувствительного героя.

«Слог, фигуры, метафоры, образы, выражения — все сие трогает и пленяет тогда, когда одушевляется чувством; если оно не разгорячает воображение писателя, то никогда слеза моя, никогда улыбка моя не будут ему наградою», — утверждает Карамзин в той же статье.

Карамзин очень быстро перестраивает всю систему русской литературы. На смену торжественной оде и высокой трагедии приходят фамильярные жанры элегии и послания, сентиментальной повести и путешествия. Риторический стиль классицизма с обилием фигур и метафор, приспособленный к изображению классицистических тем и персонажей, сменяется разговорно-поэтической речью, строящейся на перифразах и инверсиях (этот стиль виден даже в критиче­ских статьях, цитаты из которых только что приведены). Соответственно, героем классицистической литературы становится частный человек в его повседневной жизни, переживающий, страдающий, наслаждающийся природой.

«И крестьянки любить умеют!» — это замечание чувствительного повествователя в повести «Бедная Лиза» (1892) относится к потерявшей мужа матери девушки. А главная героиня своей судьбой доказывает, что для нее любовь важнее жизни. Карамзинская повесть, вызвавшая множество подражаний (после Лизы появились бедные Маша, Марья, Софья, Инна), была открытием: в предшествующую эпоху любящими могли быть лишь знатные дамы.

Следующий шаг в том же направлении сделали писатели-романтики. Наследуя от сентиментализма интерес к внутренней жизни человека, романтики интенсифицируют и гиперболизируют открытия сентименталистов. Романтизм понял Индивидуальное как Необычное, Экзотическое, Таинственное.

Частный человек сменяется в творчестве романтиков человеком исключительным, странным. Жизнь души усложняется, приобретает широкий диапазон, особый размах, необычайную амплитуду колебаний между добром и злом.

Мирное идиллическое пространство частной жизни сменяется экзотиче­скими и таинственными хронотопами (замок, лес, Кавказ или какая-то иная далекая местность). Интерес к повседневности дополняется интересом к истории. Именно романтики открывают историзм как особый способ исследования и изображения человека и мира в их изменениях, динамике.

Действие приобретает напряженный характер, фабула часто строится на таинственных, исключительных событиях.

К наследованным от сентиментализма жанрам (элегия, повесть) добавляются новые (баллада, роман, романтическая драма).

Поэтическая речь возвращается к метафорической насыщенности, избыточности тропов, но уже не четко фиксированных, словарных, а индивидуальных, необычных, призванных передать оттенки переживаний романтического персонажа или лирического героя.

Романтики в споре с классицистами (сентименталистов они, так или иначе, считали своими соратниками) на смену священному для «архаистов» критерию нормы выдвигают принцип абсолютной свободы художника. «Свобода, изобретение и новость составляют главное преимущество романтической поэзии перед так называемою классическою поэзиею позднейших европейцев» (В. К. Кюхельбекер «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», 1824).

«Отцом» русских романтиков, как мы помним, был Жуковский. Участники общества «Арзамас» носили прозвища, заимствованные из его баллад. Но метод Жуковского был еще компромиссным, близким Карамзину (не случайно старые исследователи и его считали сентименталистом). Ведущим направлением романтизм стал лишь в середине 1820-х годов у следующего поколения русских писателей.

С этим поколением, в эпоху романтизма, фактически и родился литературный XIX век.

Уже в XX веке писатель С. П. Залыгин сделал остроумное наблюдение из сопоставления дат рождения крупнейших русских писателей-классиков, определивших лицо XIX века. «В историческом плане эта классика явилась России и миру в одно безусловно чудесное мгновение. Год рождения Пушкина — 1799, Гоголя — 1809, Белинского — 1811, Гончарова и Герцена — 1812 — Лермонтова — 1814, Тургенева — 1818, Некрасова, Достоевского — 1821, Островского — 1823, Салтыкова-Щедрина — 1826, Толстого — 1828. Одна женщина могла бы быть матерью их всех, родив старшего сына в возрасте семнадцати, а младшего — в сорок шесть лет».

В этот промежуток попадают и Тютчев, родившийся в 1803 году, и Фет, год рождения которого — 1820-й. Лишь Чехов оказывается одинокой фигурой среди русских классиков, писателем без поколения: между ним и Толстым — 32-летняя бездна.

Русская классика, таким образом, оказывается одной большой «семьей», между членами которой существовали сложные отношения и острые конфликты, но одновременно — несомненное единство. Однако по роли в литературном процессе в этой семье четко выделяются два поколения. Пушкин, Лермонтов и Гоголь близки друг другу. Они создают свои главные произведения в одно время, приблизительно за четверть века. В 1824 году Пушкин начинает работу над «Евгением Онегиным» и пишет «Бориса Годунова». В 1842 году Гоголь публикует первый том «Мертвых душ».

Пушкин, Гоголь и Лермонтов проходят общий литературный путь: начав писать в романтическую эпоху и сочинив образцовые романтические произведения, они с середины 1820-х годов создают произведения в рамках новой эстетики, нового художественного метода — реализма (хотя это понятие еще не было распространено в тридцатые годы: Пушкин в подобных случаях говорил об истинном романтизме, Белинский употреблял определение поэзия действительности).

Реализм наследовал главные открытия романтического искусства: психологизм и историзм. Но этим принципам писатели-реалисты придали не причудливо экзотический, а социально детерминированный характер. Романтики, как правило, живописали разные исторические эпохи и современность. Реалисты перешли к разным способам объяснения человека и мира, синтезируя, таким образом, рациональные устремления классицизма и психологические открытия романтизма.

Писатели-реалисты реабилитировали действительность во всех ее аспектах. Помимо необычных, странных, экзотических героев в литературе появились другие герои: крестьяне, бедные чиновники, разночинцы-интеллигенты. Фабулы, основанные на тайне, дополнились сюжетами из обыденной жизни. Таинственные, экзотические хронотопы сменились хронотопами петербург­ских углов, провинциального города, большой дороги. Художественная речь расширилась и обогатилась за счет разговорной и диалектной лексики.

«Литература — это сокращенная вселенная», — утверждал М. Е. Салтыков-Щедрин.

Вселенные русского классицизма и даже романтизма все-таки были слишком сокращенны: целые пласты современной и исторической жизни остались для этих художественных методов закрытыми. Реалисты действуют как путешественники эпохи великих географических открытий, наносящие на карту новые земли, которые, правда, чаще всего находятся не где-то далеко за горами и морями, а совсем рядом, за окном. Только в реалистическую эпоху литература, действительно, становится сокращенной вселенной: на глобусе или карте не остается белых пятен.

Об этом, используя как раз географическое сравнение, говорил В. Г. Белинский, главный теоретик раннего русского реализма. «Мир возмужал: ему нужен не пестрый калейдоскоп воображения, а микроскоп и телескоп разума, сближающий его с отдаленным, делающий для него видимым невидимое. Действительность — вот лозунг и последнее слово современного мира! Действительность в фактах, в знании, убеждениях чувства, в заключениях ума, — во всем и везде действительность есть первое и последнее слово нашего века. Он знает, что лучше на карте Африки оставить пустое место, чем заставить вытекать Нигер из облаков или из радуги. И сколько отважных путешественников жертвует жизнию из географического факта, лишь бы доказать его действительность! Для нашего века открыть песчаную пустыню, действительно существующую, более важное приобретение, чем верить существованию Эльдорадо, которого не видали ничьи смертные очи» («Речь о критике», 1842).

Выполнить задачу всестороннего описания действительности мог только универсальный жанр, возникший в эпоху Возрождения, но лишь теперь осознавший свою настоящую задачу. Формой времени становится роман.

«В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании», — заметит Пушкин в рецензии на роман М. Н. Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1812 году» (1830).

«Роман и повесть стали теперь во главе всех других родов поэзии. В них заключилась вся изящная литература, так что всякое другое произведение кажется при них чем-то исключительным и случайным. Причины этого — в самой сущности романа и повести, как рода поэзии. В них лучше, удобнее, нежели в каком-нибудь другом роде поэзии, вымысел сливается с действительностию, художественное изобретение смешивается с простым, лишь бы верным, списываньем с натуры. <…> Это самый широкий, всеобъемлющий род поэзии; в нем талант чувствует себя безгранично свободным», — словно подхватит Белинский уже в конце 1840-х годов («Взгляд на русскую литературу 1847 года»).

Утвердившись поначалу в качестве экспериментального, эксцентричного вида (роман в стихах Пушкина, роман в новеллах Лермонтова, роман-поэма Гоголя), роман становится обязательным и главным жанром для писателей второго поколения русских реалистов.

Первые произведения этого поколения писателей, людей сороковых годов, начинают появляться лишь в конце десятилетия, после некоторой паузы, промежутка. Достоевский, Тургенев, Гончаров, воспринимают Пушкина и Гоголя уже не как своих современников, а как учителей, продолжая не просто многие темы «старших братьев», но созданные ими художественный метод и направление.

«Поэзия действительности», реализм становится основным художественным методом и ведущим направлением ХIХ века. Смена метода происходит лишь на рубеже XIX и ХХ веков и, строго говоря, относится уже к проблематике «Настоящего Двадцатого Века».

Хронология новой русской литературы и ее доминирующие тенденции оказываются, таким образом, следующими:

1730 — 1780-е годы. Эпоха классицизма: абстрактные типы в условном хронотопе; высокий штиль; жанры оды, трагедии.

1790 — 1800-е годы. Эпоха сентиментализма: чувствительный характер в пространстве частной жизни; средний стиль, разговорная речь образованного общества; жанры элегии, повести.

1810 — 1820-е годы. Эпоха романтизма: исключительные характеры в исключительных обстоятельствах; экспрессивно-поэтический стиль; жанры элегии, послания, поэмы, повести.

1820 — 1890-е годы. Эпоха реализма: типические характеры в типических обстоятельствах; стилистическое богатство и широкий диапазон поэтической речи; прозаические жанры романа, повести, очерка.

Другая история литературы: веселые ребята

Но дней минувших анекдоты

От Ромула до наших дней

Хранил он в памяти своей.

Исторические анекдоты любил не только герой «Евгения Онегина», но и его автор. Он собирал и записывал анекдоты о русских императорах, полководцах, писателях XIX века и о своих современниках. Вот один из них.

«У Крылова над диваном, где он обыкновенно сиживал, висела большая картина в тяжелой раме. Кто-то ему дал заметить, что гвоздь, на котором она была повешена, не прочен и что картина может когда-нибудь сорваться и убить его. „Нет, — отвечал Крылов, угол рамы должен будет в таком случае непременно описать косвенную линию и миновать мою голову”» («Table-talk», англ. — застольные разговоры).

Уже современники начали сочинять анекдоты и о самом Пушкине (вспомним хвастовство Хлестакова в «Ревизоре»).

В ХХ веке несколько абсурдных, злых «анекдотов из жизни Пушкина» придумал Д. Хармс, борясь не столько с поэтом, сколько с неумеренными его почитателями и литературоведами-пушкинистами (их можно прочесть в любом сборнике этого автора). Позднее, уже в семидесятые годы ХХ века, приобрел большую популярность цикл анекдотов «Веселые ребята». Предполагают, что его, в подражание Хармсу, сочинили московские художники В. Пятницкий и Н. Доброхотова. Эти тексты, однако, можно считать уже фольклорными.

В отличие от Хармса, для «Веселых ребят» характерен не «черный юмор» (на самом деле это — сатира), а юмор добрый, беззлобный, школьный. Это — культурная игра: переиначивание известных биографических фактов (попробуйте угадать — каких?), литературных мотивов, социологических шаблонов («Толстой — зеркало русской революции») и социальных ролей («главный писатель» Пушкин, влюбленный в него решительный Лермонтов, насмешник и актер Гоголь, робкий Тургенев). Любопытно, что в цикле не упоминается Чехов: сочинители точно почувствовали, что он — из другого поколения, другой эпохи.

Избранные анекдоты цикла выстроены в сюжет, иллюстрирующий серьезную часть этой главы. Русские классики ХIХ века при взгляде из века двадцатого предстают одной дружеской компанией, веселой, шаловливой талантливой семьей, совместно сочинившей роман «Герой нашего времени».

Так оно, в сущности, и было. «Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Державину, Гавриле Романовичу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб, благословил его».

«Николай II написал стихотворенье на именины императрицы. Начинается так: «Я помню чудное мгновенье…» И тому подобное дальше. Тут к нему пришел Пушкин и прочитал… А вечером в салоне у Зинаиды Волконской имел через них большой успех, выдавая, как всегда, за свои. Что значит профессиональная память у человека была.

И вот утром, когда Александра Федоровна кофе пьет, царь-супруг ей свою бумажку подсовывает под блюдечко. Она это прочитала и говорит: „Ах, Како, как мило, где ты это достал, это же свежий Пушкин!”».

«Пушкин часто бывал в гостях у Вяземского, подолгу сидел на окне, все видел и все знал. Он знал, что Лермонтов любит его жену. Поэтому считал не вполне уместным передать ему лиру. Думал Тютчеву послать за границу — не пропустили: сказали: не подлежит — имеет художественную ценность. А Некрасов как человек ему не нравился.

Вздохнул и оставил лиру у себя».

«Лермонтов хотел у Пушкина жену увезти. На Кавказ. Все смотрел из-за колонны, смотрел… Вдруг устыдился своих желаний. «Пушкин, — думает, — зеркало русской революции, а я — свинья!» Пошел, встал перед ним на колени и говорит: «Пушкин, — говорит, — где твой кинжал? Вот грудь моя!»

Пушкин очень смеялся».

«Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал на маскарад. Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, увидел его и кричит: „Спорим — это Лев Толстой! Спорим — это Лев Толстой!”».

«Тургенев хотел быть храбрым, как Лермонтов, и пошел покупать себе саблю. Пушкин проходил мимо магазина и увидел его в окно. Взял и закричал нарочно: «Смотри-ка, Гоголь (а никакого Гоголя с ним вовсе и не было), смотри-ка, Тургенев саблю покупает! Давай мы с тобой ружье купим!»

Тургенев испугался и в ту же ночь уехал в Баден-Баден».

«Пушкин сидит у себя и думает: «Я — гений — ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой гений, и Достоевский, царство ему небесное, гений! Когда же это кончится?»

Тут все и кончилось».

Дата добавления: 2015-08-29