Патрик толкает локтем Макса и показывает ему письмо. Сегодня они работают в местном социальном приюте для женщин: сгребают листья и сажают цветы — ирисы, тюльпаны и нарциссы. Макс снимает перепачканные землей перчатки, берет телефон и с улыбкой говорит, что Патрику очень повезло с отцом.
— Как только мне исполнится восемнадцать, — вожак Американцев подбрасывает в воздух тяпку, и солнечный луч блестит на металле, — сразу же пойду в призывной пункт и завербуюсь. Хочу сражаться. Ты, наверное, тоже собираешься?
На самом-то деле Патрик периодически просматривает сайты разных колледжей, но в тот момент ему так хочется понравиться Максу.
— Конечно, — отвечает он, — я давно об этом думал.
Клэр уже поняла: не следует задавать слишком много вопросов одновременно. Мириам начинает осторожничать, отвечать односложно, а то и вовсе умолкает. За прошедшие несколько недель девушка маленькими порциями выуживала из тети информацию. Оказывается, начиная с шестидесятых годов ее родители были на особом счету у властей. Мириам даже не может вспомнить, сколько раз они оказывались за решеткой. Но в конце концов папа и мама разочаровались в насилии и поняли, что так ничего не добиться. В восьмидесятых переключились на другие методы: организовывали мирные митинги и манифестации и пытались привлечь внимание общественности к чинимым беззакониям.
— А потом и вовсе бросили эти дела.
— Почему?
— У них появилась ты.
Мириам говорит, что чует снег.
— Пойдет со дня на день.
Они стоят на заросшей кустами лужайке возле коттеджа. Над головой асфальтово-серое небо. Под ногами высохшая побуревшая трава. Мириам разворачивает на земле цветное шерстяное одеяло и раскладывает на нем «глок», «смит-вессон» сорок пятого калибра и дробовик. Клэр выкладывает рядом патроны.
Мириам вкратце описывает основные характеристики «Глока-17». Австрийский полуавтоматический пистолет. Самозарядный. Сделан с использованием полимерных материалов. Именно такими обычно вооружены полицейские. Не имеет себе равных по точности, простоте и надежности. Рифленая рукоять. Коробчатый двухрядный магазин на семнадцать патронов.
Она показывает, как заряжать, снимать с предохранителя, целиться.
— Учти, он стреляет мощно и громко. После каждого выстрела придется снова прицеливаться. Давай попробуй.
Клэр спрашивает, во что стрелять, и Мириам указывает на молодую сосну на краю поляны. Тонкое деревце высотой в два человеческих роста.
Девушка стреляет несколько раз, и оружие дергается в ее руке, как живое. Громовой грохот отдается в ушах, словно по ним лупят изо всей силы. Гильзы ореховой шелухой сыплются на землю. В воздухе разливается резкий серный запах. Клэр в основном промахивается, но несколько раз все-таки попадает в цель, и сосенка дергается, на ее стволе обнажаются белые раны.
Клэр в очередной раз меняет магазин, а сама думает о родителях и о Днях Гнева — трехдневной демонстрации, которая проходила почти в это же самое время, в октябре, только в 1969 году. Мириам показала племяннице одну книгу и виновато назвала ее левой экстремистской пропагандой. В главе под названием «Сила, живущая на улицах» описывалось, как в конце шестидесятых и начале семидесятых, во время расцвета политического движения, которое окрестили Противостоянием, многие ликаны поверили в действенность открытой борьбы и насильственных методов. На стенах домов появлялись граффити, оскорбляющие правительство, мятежники уродовали статуи, раздавали листовки в колледжах и школах. В Чикаго кто-то подорвал памятник полицейскому, погибшему во время митинга на Хеймаркете. В Милуоки бомба рванула прямо перед зданием городской администрации, поезд потерпел крушение из-за куска бетона, подложенного на рельсы. В Линкольне демонстранты подожгли несколько полицейских и почтовых машин. В Чикаго прошли многотысячные митинги — их участники переворачивали автомобили и громили витрины магазинов. Полицейские-фашисты и члены национальной гвардии в полном защитном снаряжении избивали их дубинками, поливали водой из пожарных шлангов, травили слезоточивым газом.
В книге была черно-белая фотография: ее отец, полностью трансформировавшийся, стоит на сцене перед зданием федерального суда в Чикаго, горестно закинув голову и воздев руки-лапы. В его когтях горит американский флаг. Вокруг сотни людей поднимают сжатые кулаки.
Для Клэр это была совершенно сюрреалистическая картина. Словно взрослый человек вдруг увидел в небе Санта-Клауса в запряженных летающими оленями санях. Жуткое, почти комическое зрелище. Вот только Мириам посмотрела на нее сурово и без всякой улыбки, когда Клэр сказала, отложив книгу:
— Все это очень сложно переварить.
Книга называлась «Революция». На первой странице обложки был нарисован человек, отбрасывающий волчью тень, а на последней помещен портрет автора — симпатичного кудрявого мужчины.
— А кто это все написал?
— Джереми Сейбер. Мой муж. — И с этими словами Мириам вышла из комнаты.
А Клэр так и осталась сидеть на диване в обществе многочисленных незаданных вопросов.
А вот теперь тетя учит ее стрелять, рассказывает о свойствах «смит-вессона» и самозарядного браунинга. Через час руки у девушки дрожат, а в ушах гудит. Расстрелян последний магазин. Клэр опускает ружье, и, словно пародируя это ее движение, сосна со стоном и треском складывается пополам.
— Ух ты, — восторгается Клэр, — теперь я крутая! Да?
— Ну это как сказать.
— Ты только посмотри на это дерево. Я же разнесла его в щепки.
— Дерево не двигается с места. И не отстреливается.
Клэр обиженно закатывает глаза. Мириам смотрит на племянницу долгим суровым взглядом, а потом… Клэр даже не успевает понять, как именно все произошло. Тетя подхватывает с одеяла «глок», подается вперед и аккуратно сбивает три шишки с веток трех разных деревьев. Подносит пистолет к губам, втягивает поднимающийся от ствола дым и выдыхает его прямо в лицо Клэр.
Девушка молча и ошарашенно смотрит на нее:
— Но… как?
— Что — как?
— Откуда у тебя такая реакция? Со стороны кажется, будто ты предугадываешь все на два хода вперед.
— Клэр, сколько раз ты трансформировалась?
— Ну, раз десять, наверное.
На самом деле — ровно девять.
— За всю жизнь? — криво усмехается Мириам.
— Мне не нравится превращаться.
— Клэр. — Мириам выговаривает ее имя, словно ругательство.
Губы у тети дрожат, негодующие слова явно рвутся изо рта наружу. Но она молчит. Уходит в коттедж и запирается в своей комнате. Через полчаса выходит оттуда и хватает Клэр за предплечье с такой силой, что теперь, видимо, останутся синяки.
— Ты будешь учиться.
Патрик никак не может выкинуть из головы ту девчонку. Ту, которую спас ночью на шоссе. Именно спас. Ему приятно так думать. Еще совсем недавно все называли его героем, а он ведь тогда ровным счетом ничего не сделал, просто прятался, пока остальных пассажиров рвали на кусочки. Поэтому теперь Гэмблу так важно, что он действительно способен на подвиг, что все написанное про него в газетах, сказанное по телевизору вполне может оказаться правдой, хотя никто об этом и не знает.
И каждый раз, думая о Малери или встречаясь с ней, он чувствует, что совершает дурной поступок, а потому снова и снова вспоминает про ту девчонку. Ту самую, которой он действительно помог. Патрик постоянно ждет ее звонка. Вот опять завибрировал телефон. Наверное, это она, сейчас скажет нерешительно: «Хотела еще раз тебя поблагодарить». А Патрик предложит ей встретиться. Девчонка согласится, и они будут сидеть в кафе возле окна, залитые солнцем, он купит ей кофе, а потом они случайно заденут друг друга под столом и улыбнутся, одновременно поднеся дымящиеся чашки к губам.
Вот и сейчас он думает о ней, хотя перед ним Малери.
Вся компания сидит в подвале у Макса. Малери говорит: это было легче легкого. О чем это она рассказывает? Патрик прислушивается.
Сегодня Малери, как обычно, явилась на работу. Прошла сквозь стеклянные двери, потом между кассовыми аппаратами, мимо отдела парфюмерии, сквозь еще одну дверь. В комнате, освещенной яркими лампами дневного света, приложила к сканеру свой электронный пропуск — он фиксирует время прихода на службу, — убрала сумку в шкафчик и переоделась в мешковатую синюю форму. Как же она ее ненавидит: такая уродская, швы натирают, размер неправильно подогнан. Что? Нет, это к делу никакого отношения не имеет, она просто так вспомнила. Так вот, у нее на работе три основных функции. Так начальник говорит: «функции». Наполнять пузырьки, принимать у клиентов заказы и выдавать их.
Наполнять пузырьки ужасно скучно. Гадкая работа. Малери забирает из принтера распечатку с запросом от пациента, проверяет проставленное там время и сыплет, сыплет, сыплет пилюли. Таблетки падают в пластиковые бутылочки с таким звуком, будто градины стучат по асфальту. Бутылочки надо ставить в контейнеры, а контейнеры — на конвейер. Там их проверяют фармацевты.
В этом месте Макс не выдерживает и велит Малери немедленно переходить к сути дела. У них мало времени. Сегодня Хеллоуин. Американцы одеты в камуфляжную форму, купленную на распродаже армейских излишков. Она им велика. На Малери карнавальный костюм дьяволенка — пластмассовые рожки и красное обтягивающее трико с остроконечным хвостиком. Она стоит посреди подвала, отставив ногу, и размахивает исписанным листком. Патрик сидит на диване, с трудом втиснувшись между Максом и верзилой, которого все здесь зовут Кэш. От верзилы несет вяленым мясом.
Малери закатывает глаза и рассказывает дальше. На этой неделе ей пришлось наполнять пузырьки. Ужасная тоска. Поговорить решительно не с кем. А она так любит болтать со старичками, они такие прикольные. Поэтому Малери очень обрадовалась, когда ее наконец посадили принимать заказы. Хоть с людьми пообщаться можно. И заодно выполнить просьбу Макса. Кстати говоря, из-за этой просьбы она могла серьезно вляпаться. Нет, конечно, Малери готова сунуть голову в петлю.
— Я что угодно сделаю ради Макса, — говорит она, не отрывая глаз от Патрика. И продолжает свой бесконечный рассказ.
Сегодня во второй половине дня, сидя у специального окошка, девушка принимала заказы от пациентов или забирала их из факса. Сканировала, сохраняла в компьютере, вбивала информацию и посылала фармацевтам. Обычно она вводит свои инициалы и буквенно-цифровой код. Такая подстава: по ним ведь легко отследить все ее действия. К счастью, один фармацевт забыл выйти из системы, так что, видимо, записи никто проверять не будет. Малери открыла список выдаваемых лекарств и просмотрела, кто именно за последние десять дней получал люпекс. В компьютере есть вся информация: имя, адрес и телефон. Можно было, конечно, распечатать все с экрана, но рисковать не хотелось: принтер стоит около самого стола фармацевтов. А она всегда носит в кармане небольшой блокнот. Там она записывает пароли и другие данные. Все так делают. И никто ничего не заподозрил, когда Малери что-то там чиркала.
— Ну и вот. Пожалуйста. — Она протягивает листок Максу, но в последнее мгновение отдергивает руку.
— Малери, мне не до шуток. — Он меряет ее суровым взглядом.
Девушка отдает листок.
— Спасибо. Можешь идти.
Малери замирает на пару секунд, а потом резко разворачивается (хвостик бьет ее по ноге) и, громко топая, поднимается по лестнице. Присутствующие провожают ее глазами. Все, кроме Макса, который долго и внимательно изучает список, а потом оглядывает своих подчиненных:
— Ну что, готовы? Давайте сделаем это.
На них куртки и штаны защитного цвета, черные армейские ботинки. На головах — белые наволочки с кривыми прорезями для глаз и рта. На руках — кожаные перчатки.
— Не снимайте их ни в коем случае, даже если станет жарко. Не должно остаться никаких отпечатков.
В их распоряжении три машины и фургон. Первым в списке значится некий Джеймс Дункан, проживающий на Террабон-роуд, 312.
Еще совсем недавно по улицам ходили дети в карнавальных костюмах и собирали угощение. Но теперь ночь, вокруг ни души. Возле домов стоят криво ухмыляющиеся полые тыквы со свечками внутри, от ветра пламя дергается, и кажется, что треугольные глаза двигаются.
— Ты с нами? — спрашивает у Патрика Макс.
— Ясное дело, с вами.
Они останавливаются в нескольких кварталах от дома жертвы. Тяжелые ботинки зло отбивают чечетку на подъездной дорожке. Холодно, и изо рта вырываются серые облачка пара. На Террабон-роуд Американцы разносят бейсбольными битами окна припаркованной возле дома машины. На углу Макинтош— и Риджвей-стрит рисуют краской из баллончика пентаграммы на дверях гаража и капоте автомобиля. На Тринадцатой улице забрасывают в почтовый ящик горящую петарду и мчатся наутек, а потом оборачиваются полюбоваться на дело рук своих. Пламя расцветает оранжево-белой вспышкой, грохочет взрыв, и они невольно отступают на шаг и вскрикивают от радости.
На стоянке для жилых автоприцепов — настоящий лабиринт, составленный из фургонов и клеток с курами. Здесь полно заржавленных машин без колес, через их капоты пробиваются желтые цветы. Наконец находится нужный фургон, похожий на мертвого серого кита. Перед ним растет голое дерево, увешанное блеснами и пустыми банками из-под пива. Американцы поливают его горючей жидкостью и щелкают зажигалкой. Дерево вспыхивает голубым факелом.
Возле автомастерской они отгибают проволочную ограду и залезают на ярко освещенную фонарями асфальтированную парковку. На окнах мастерской огромными кривыми буквами пишут краской из баллончика «ЛИКАН», нисколько не стесняясь смотреть прямо в камеры, их ведь надежно укрывают импровизированные маски.
И все это время Патрик снова и снова заставляет себя вспоминать тот самолет. Как ликан выскочил из туалета, как кровь текла по проходу, как повсюду громоздились трупы. Да, ему приятно отомстить тем, кто чуть его не убил. Сердце бешено стучит в груди, словно там рвется на свободу ядовитая жаба.
Престижный дорогой район. Почти во всех окнах темно, лишь кое-где мерцают синим экраны телевизоров. И именно Патрик швыряет на этот раз кирпич. На чью-то гостиную обрушивается дождь из осколков.
Они бросаются прочь.
— Сукины дети, я вас убью! — гневно кричит кто-то вслед.
Будто бы Патрик виноват, будто бы он просил, чтобы родители развелись, отца отправили на войну, а в самолете учинили кровавое побоище. И вот теперь, когда он наконец-то может дать себе волю, выплеснуть скопившуюся внутри едкую боль, кто-то имеет наглость ему угрожать?! Как же хочется схватить бейсбольную биту и хорошенько задать этому наглецу. А еще хочется крикнуть через плечо: «Простите, я не думал, что все выйдет вот так!»
Глава 18
В предгорьях Каскадных гор, прямо у подножия Северной Сестры, есть окруженная лесом скальная поляна. Тут пахнет серой, и в небо, словно дым из трубы, поднимаются столбы пара. Здесь находятся так называемые Кровавые горячие источники — небольшие природные бассейны, вода в которых из-за высокого содержания железа красная, словно кровь. Повсюду по подбородок в воде сидят люди, в основном пожилые. Вокруг кучками сложены одежда и полотенца. Скала теплая на ощупь.
Считается, что вода здесь целебная. Именно поэтому Элис с мужем и приехали сюда. У Крейга простуда. Его одежда высится аккуратной стопочкой на камне: пальто, рубашка с коротким рукавом, светло-синие джинсы. Рядом стоят белые кроссовки. У мужа Элис волосы с проседью, а его бифокальные очки с круглыми стеклами похожи на совиные глаза. Сам он худой, но щеки мясистые, и уголки губ опущены вниз, поэтому лицо кажется сердитым. Крейг любит насвистывать рождественские песенки. С виду — самый обычный человек, но Элис-то хорошо его знает. Изо рта у Крейга пахнет прогорклым жиром, у него одно яичко и маленький необрезанный хер. Однажды она принесла из приюта щеночка, тот наделал лужу на ковре, и муж у нее на глазах пришиб малютку сапогом. Крейг находит в Интернете каких-то типов и заставляет ее заниматься с ними сексом, а сам наблюдает. Говорит, ей полезно.
И на горячие источники тоже полезно съездить. И вот они нежатся в теплой воде голышом вместе с хиппи и туристами из Европы. Из-за запотевших стекол очков непонятно, открыты у Крейга глаза или закрыты.
— Теперь мне гораздо лучше, — благодушно говорит он. — То, что надо.
Но скоро у него наверняка опять испортится настроение. Муж начнет бранить ее, называть тупой и безмозглой толстухой. Элис хочет насладиться минутой покоя и, прислонившись спиной к стенке бассейна, любуется видом. Вон торчит клык Северной Сестры. Падает снег, но над источниками поднимается теплый воздух, и снежинки тают, словно бы над купальщиками раскинулся невидимый купол.
По лицу Элис стекают капли пота. Сердце стучит медленно. Она еще глубже погружается в обжигающую воду. Рядом узкая лесистая долина, заросшая папоротниками и пихтами. Со склона в нее стекает питаемый ледником ручей. На глаза Элис попадается большой булыжник, а может, это ствол дерева — из-за снегопада толком не разглядеть. Где-то в двухстах ярдах. В теплой воде глаза сами закрываются, но внезапно женщина широко их распахивает: тот булыжник ожил и бежит к деревьям. Медведь или олень.
— Крейг! — Она так стремительно встает, что красная волна ударяет мужу в лицо. — Крейг, я сейчас кое-что видела!
Он облизывает мокрые губы, снимает очки, протирает их пальцем и кладет поверх одежды.
— Ты забрызгала мне очки!
— Там на холме какое-то животное. Это…
— Заткнись, дура! Заткнись же, наконец! Захлопни пасть! Как ты меня достала! Голос у тебя мерзкий, кудахчешь, словно придушенная курица! Господи, до чего же ты мне надоела!
Тут Элис с опозданием понимает, что она совершенно голая, и быстро садится обратно в обжигающую воду.
Сейчас, наверное, Крейг еще что-нибудь скажет. Но нет. Лежит с закрытыми глазами. На нее не смотрит. Какое облегчение. Как-то раз они купили на блошином рынке громоздкий деревянный стул. Муж поставил его в углу спальни. Там он обычно и сидит. Наблюдает, пока какой-нибудь незнакомец вскрывает упаковку с презервативом или размазывает масло у жены по спине, а она лежит на кровати. Нет, Крейг не мастурбирует. Просто тихо сидит, подперев рукой подбородок, и таращится сквозь стекла очков.
Элис оглядывается на лес. Потом на нагромождение красных скал. Интересно, кто-нибудь еще заметил то животное? Центральный Орегон славится заповедниками, но она за всю свою жизнь в походы ходила, наверное, раза три от силы. В основном сидит на работе, в офисе страховой компании. Или дома — делает гамбургеры и складывает стопочками трусы супруга. Из диких животных Элис попадались разве что сбитые олени на обочинах шоссе.
Издалека доносятся приглушенные разговоры и смех. Потом всплеск. Из источника неподалеку вылезает старичок. Кожа обвисла, живот белый.
— Бедные мои косточки, — вздыхает он и потягивается.
От его мокрой кожи идет пар. Старик наклоняется к полотенцу, и тут Элис замечает первого ликана.
Сначала она не понимает, кто это. Зверь неподвижно застыл на краю поляны, словно дерево. Его толком и не разглядеть из-за клубов пара. Похож на тролля, как в тех сказках, что Элис читала в детстве. Тролль, который живет в лесу или под мостом.
Ликан на четвереньках карабкается по скале. Но у старика на голове полотенце, и он ничего не видит, даже когда оборотень оказывается прямо у него за спиной и когтистой лапой рвет ему горло. Несчастный спотыкается. Кровь стекает по его груди длинной красной бородой, руки вытянуты вперед в чудовищном подобии объятия. Но обнимать некого. Старик падает в тот самый источник, из которого совсем недавно вылез, и исчезает из виду, словно актер, провалившийся в люк на сцене. Раздается всплеск, издалека доносятся приглушенные крики, но на таком расстоянии их легко принять за смех.
Элис тоже кричит. Опушка леса оживает: из-за деревьев выскакивают ликаны — трое, четверо, пятеро. Они лезут по скалам, окружая купальщиков. Перепуганные голые люди, в панике расплескивая воду, мечутся в бассейнах, выбираются на берег, бегут, спотыкаясь на острых камнях и падая.
Позади осыпаются камешки. Элис разворачивается. К ним приближается ликан. Щуплый, с ослепительной бело-желтой шерстью.
— Крейг, Крейг, Крейг, — судорожно повторяет она.
— Я же велел тебе заткнуться, — отвечает муж, на мгновение приоткрывая глаз.
Никогда раньше Элис не видела живого ликана, только в кино или на фотографиях в журнале. Самое ужасное — клыки, окровавленные оскаленные клыки, которые не умещаются в пасти. С первого взгляда видно: это чудовище. А вот по ее мужу ничего не видно, на нем будто маска, его уродство надежно спрятано от всех. Хорошо бы чудовищ всегда можно было так легко узнавать, например по окровавленной пасти.
Ликан подходит ближе, а Элис почему-то улыбается. Тварь, пошатываясь, встает на противоположном краю бассейна, словно бы собираясь нырнуть. Пасть распахивается еще шире. Оборотень хватает Крейга за голову и вытаскивает из воды. Тот не успевает даже крикнуть — ликан впивается ему в шею. Наверное, ищет внутри ее мужа тьму. Ту, что сродни его собственной.
Элис бросается наутек. Но на бегу думает, что с удовольствием бы осталась. Осталась и понаблюдала.
Глава 19
Поляна присыпана снегом, и за ними остается темный след. Минуту назад Клэр и Мириам вышли из коттеджа. Тетя ничего не сказала, только велела раздеться до нижнего белья. Солнце туманным призраком пробивается сквозь облака, но совсем не греет. Они стоят на поляне. Мириам смотрит на племянницу и, кажется, заглядывает ей в самую душу. Клэр чуть трясет от холода.
— Хватит дурью маяться. Пора.
— У меня не получится.
— А ты подумай о Высоком Человеке. О том, что он сотворил с твоими родителями.
У Клэр перехватывает горло.
— Не надо.
— Подумай об изрешетивших их пулях. — Мириам говорит тихим и низким голосом, нараспев. — Они даже не успели вскрикнуть. Вспомни о шагах на лестнице. И о том, что было после. Представь, как дыхание тех людей пропитывает твой дом. Как они открывают ящики комода, копаются в ваших вещах.
— Прекрати.
Внутри у Клэр что-то распахивается со щелчком, будто огромный черный зонтик, — может, страх, а может, ярость. Слезы оставляют на щеках ледяные дорожки.
— Вернись в ту ночь.
Темные облака низко нависают над головой — серый потолок, который вот-вот рухнет под тяжестью солнца. Клэр уже не просто трясет, ее бьет крупная дрожь.
— Вернись в ту ночь. Но не беги, я хочу, чтобы ты сражалась. Убила тех людей.
Новой Клэр это предложение по душе. Окажись сейчас перед ней один из тех солдат в черной броне — она бы без раздумий содрала с него лицо, обнажив голый красный череп с вытаращенными глазами и трепещущим языком. Как бы он кричал. Как бы брызнула кровь из распоротого мягкого брюха.
И тут словно некий ключ наконец с усилием поворачивается в тугом заржавленном замке — Клэр перестает сопротивляться и трансформируется.
— Хорошо, — доносится откуда-то издалека голос Мириам.
В этот раз все по-другому. Девушка позволяет превращению завладеть собой, жаждет его. Всплеск адреналина. Сердце бьется все быстрее. Становится тепло. Кожу щиплет, когда пробивается шерсть. Кости гнутся с влажным всхлипом. Десны уходят вниз, а рот наполняется кровью. Солнце на миг пробивается сквозь облака, и позади Клэр появляется тень, колеблющаяся, словно дерево под ветром.
Телу не справиться с таким приливом энергии. В голове отворяется невидимая дверь, и через нее врывается поток звуков и запахов. Вот возится под кустом полевка. Вот сова дробит клювом кость. Вот полынь шуршит на ветру. До этого самого момента мозг будто работал вполсилы, воспринимал окружающее через слой мокрой шерсти. А теперь все чувства обострились до предела. Клэр трансформировалась, распахнулась настежь, внутри вдруг заработало давным-давно бездействовавшее радио и стало принимать сигналы от невообразимо насыщенного мира.
Внезапно Клэр слышит шум автомобильного двигателя.
Совсем рядом, где-то в четверти мили. Машина сворачивает на их подъездную дорожку, шуршит гравий. Девушка разворачивается и срывается с места. Ее толкает звериный инстинкт, желание защитить свою территорию. Это наверняка Высокий Человек. Мириам хотела, чтобы она сражалась. Убивала. Что ж, пожалуйста.
— Нет! — кричит тетя у нее за спиной. — Остановись немедленно!
Но Клэр не слышит ее. Или не хочет слышать.
Патрик едет по дороге, ведущей из Ла-Пайна к Каскадным горам. Внутри все сжимается от сладкого предчувствия. Нет, недаром говорят, что риск — благородное дело. «Спас, я ее спас», — снова и снова повторяет он себе. А жизни спасенного и спасителя переплетаются. Наверное, похожую смесь нежности и обладания ощущают родители.
Притормозив, он сворачивает на изрытую выбоинами дорожку. Машина подскакивает на ухабах. По обеим сторонам выстроились орегонские сосны. Через минуту прямо перед ним выскакивает на дорогу олень. Патрик даже не успевает нажать на тормоз: зверь тут же скрывается в лесу, махнув белым хвостиком. Гэмбл останавливается. Из чащи, низко склонив головы, трусцой выбегают еще два животных. Гравий скрипит под их копытами. Патрик облегченно смеется.
Но тут же моментально становится серьезным. Джип накреняется. Краем глаза юноша успевает уловить в окне движение. Видимо, рано обрадовался: один из оленей все-таки прыгнул на автомобиль.
Рвется надвое нейлоновая крыша. Дыхание облачком пара вылетает изо рта, но его тут же подхватывает и уносит холодный ветер. Патрик поднимает голову и мгновенно узнает ее, как узнают знакомое лицо под маской на Хеллоуине. Налитые кровью глаза, клыкастая пасть. Ликан.
Патрика электрическим разрядом пронзает страх. Оборотень вцепляется когтистой лапой ему в плечо. От потрясения он почти не чувствует боли. Словно прыгнул назад во времени, оказался в том злополучном самолете, только на этот раз ликан его нашел. И сейчас убьет, как и всех остальных.
Патрик не дышит. Не двигается. Она может сотворить с ним что угодно. Девчонка заносит руку, наверное, для удара, но нет — она тяжело спрыгивает с машины и, спотыкаясь и тяжело дыша, отступает. Узнала его, это видно по глазам. Плачет. Непонятно почему. Может быть, побочный эффект трансформации? Слезы оставляют на щеках кровавые дорожки.
Девушка поворачивается и убегает в лес.
Только теперь Патрик переводит дыхание. Кровь стучит в висках, рука прижата к груди, а нога судорожно вдавила в пол педаль тормоза.
Подумать он ни о чем не успевает. Дверца джипа распахивается, и на него нацеливается черное дуло пистолета. Зрение не сразу фокусируется на той, что его держит. Женщина с узким вытянутым лицом, напоминающим лезвие.
— Выключай двигатель и выходи.
Сегодня утром он стоял в своей комнате перед раззявленной дверцей шкафа с той самой футболкой в руке. Футболкой, которая была на нем в самолете. На ней осталось высохшее кровавое пятно в форме неведомого континента. Медики срезали ее с Патрика и кинули в мешок для биологических отходов. А он, повинуясь странному порыву, стащил. Сам не знает почему. Наверное, подчиняясь именно таким вот порывам, люди хранят в конверте выбитый зуб или заспиртовывают в стеклянной банке вырезанный аппендикс. Задубевшая футболка походила на сброшенную кожу, из которой он вырос. От нее пахло железом, а от ткани отколупывались частички засохшей крови. Дыхание Патрика участилось, его захлестнуло волной стыда. Он скомкал футболку и зашвырнул ее в дальний угол шкафа, а сверху прикрыл журналом.
А теперь он может добавить в свою коллекцию еще одну такую же, порванную и окровавленную. На животе грязное пятно. Это он упал, когда женщина его толкнула, но успел подставить руку.
— Зачем ты вернулся? Что ты здесь забыл? — спрашивает незнакомка, пиная его в бедро. — Говори.
Патрик садится, и плечо пронзает боль. Она нависает над ним, уткнула пистолет почти ему в глаз, так что потекли слезы. Гэмбл чувствует запах оружейной смазки. Сдавленным голосом он объясняет, что хотел проведать девушку, только и всего, удостовериться, что все в порядке.
Женщина, склонив голову, внимательно вглядывается в его лицо.
— Не слишком удачная идея.
Взмахнув пистолетом, она велит ему подняться. Раскрытый «вранглер» остается стоять на дороге, а они идут к коттеджу: Патрик впереди, а незнакомка сзади. Гэмбл хочет было засунуть руки в карманы, но она приказывает держать их на виду. И не останавливаться. Холодный ветер закручивает на гравийной дорожке серый пылевой смерч и бросает его в Патрика.
В тот раз коттедж показался ему больше. Высокий фундамент, огороженное перилами крыльцо. Женщина велит открыть дверь и толкает его вперед, ткнув в спину пистолетом. В комнату сначала падает полоска света, а потом на порог ложатся их тени.
Внутри ждет девчонка. Та самая. Успела превратиться обратно в человека. Свет не горит. Ее скорченная фигурка, словно насаженная на крючок, сгорбилась на диване. Серая футболка худи и черные спортивные штаны. Белокурые волосы коротко подстрижены. Патрику такие стрижки не нравятся, но ей очень идет. Лицо усыпано веснушками, однако их едва видно из-за синяков — побочный эффект трансформации. Девчонка проводит языком по зубам, прикусывает губу, смахивает с подбородка запекшееся пятнышко крови и жалуется женщине:
— Больно.
— Привыкай.
Воздух в домике затхлый, пахнет пылью, оружейной смазкой и потом. Женщина щелкает выключателем. Только тут Патрик замечает заколоченные фанерой окна. Из-за них комната кажется еще меньше. Тут есть диван, стул, журнальный столик и комод. Развернуться негде. Женщина закрывает дверь на замок. Гэмбла едва не скручивает приступ клаустрофобии, хорошо хоть потолок высокий.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |