В книге «Кто за Англию?» («Anyone for England?»), одном из множества издающихся в последнее время некрологов английской самобытности, Клайв Аслет оплакивает утрату всех этих благородных идеалов, заявляя, что даже крикет, «игра, являющаяся олицетворением спортивного идеала, по духу изменилась до неузнаваемости». В доказательство он ссылается на драку между Ианом Бодемом и Имраном Ханом, произошедшую в 1996 г. Но самый ужасный грех, по его мнению, — это то, что члены английской команды по крикету «одеваются совсем не так, как подобает джентльменам». Он возражает против бейсболок, футболок и шортов, в которых ходят небритые игроки в крикет в свободное от работы время. Аслет осуждает «неджентльменскую тактику» игроков национальной команды, хотя подтверждающих примеров не приводит. Более того, он «был шокирован, когда узнал от своих приятелей, увлекающихся крикетом», что эта «тактика» во всю применяется на уровне любительских соревнований по крикету. Игроки-любители тоже иногда выходят на поле в шлемах и устрашающей «боевой раскраске», которые мы видим на участниках международных матчей, и противоборствующие команды теперь уже не всегда встречают и провожают друг друга аплодисментами. А в 1996 г. команду Вудмэнкота (Гемпшир) исключили из национального чемпионата по крикету за «излишний профессионализм». Первые два из этих примеров упадничества мне вовсе не показались очень уж шокирующими, а третий, на мой взгляд, как раз указывает на то, что старые принципы дилетантизма и честной игры благополучно живут и здравствуют в любительском крикете.
Даже Аслет признает, что люди уже как минимум на протяжении столетия оплакивают «кончину» спортивной этики. В сущности, «некрологи» о ней стали появляться почти сразу же, как только викторианцы придумали джентльменский «спортивный идеал». Англичане имеют обыкновение высасывать из пальца «традиции» в духе времени, а потом почти незамедлительно начинают скорбеть по ним, будто эти умирающие «традиции» были неотъемлемой частью нашего культурного наследия.
Теперь самое время поговорить о футболе. И разумеется, о таком бедствии, как футбольное хулиганство. Те, кто жалуется по поводу того, что наша страна летит ко всем чертям, что мы превратились в нацию хамов, что спорт уже не тот, что прежде, и т. д., насилие в футбольной среде всегда приводят в качестве самого главного аргумента. Эти нытики, по общему признанию, составляют довольно значительную часть нашего населения, что, в сущности, просто говорит о нашей любви к стенанию и самобичеванию, а не на обоснованность наших жалоб.
Плакальщики и ворчуны упускают из виду главное: насилие в футболе — не новое явление. Знаете избитую шутку: «Я пошел посмотреть на драку, а там вдруг стали играть в футбол»? Именно так и зарождался футбол. Эта игра ассоциировалась с насилием с самого ее возникновения в Англии в XIII в. Средневековые футбольные матчи были, по сути, жестокими сражениями, которые вели между собой молодые мужчины из враждующих селений и городов. В них участвовали сотни «игроков»; их практиковали как возможность урегулировать старую вражду, личные ссоры и земельные споры. Некоторые формы «народного футбола» существовали и в других странах (Knappen — в Германии, calcio in costume — во Флоренции), но корни современного футбола нужно искать в жестоких средневековых английских ритуалах.
Более сдержанная, дисциплинированная форма этой игры, которую мы знаем сегодня, появилась как развлечение в викторианскую эпоху, но традиции насилия и соперничества сохранялись — главным образом среди болельщиков, на трибунах и городских улицах. В истории Англии есть два довольно коротких периода — между Первой и Второй мировыми войнами и примерно десятилетие сразу же после Второй мировой войны, — когда страна была относительно свободна от связанного с футболом насилия. С исторической точки зрения эти периоды — скорее исключение, чем правило. Поэтому, как ни жаль, я не могу согласиться с тем, что современное футбольное хулиганство есть доказательство падения нравов в спорте.
Как бы то ни было, я здесь рассматриваю не викторианский набор джентльменских принципов, а основополагающее понятие честной игры, которое не обязательно несовместимо с желанием победить, неприглядной одеждой, финансовой выгодой, коммерческим спонсорством — и, если уж на то пошло, жестокостью. Мой коллега Питер Марш (и не он один) доказал, что человеческая жестокость — в том числе хулиганство английских футбольных фанатов — это не случайная всеобщая драка, а регулируемое правилами действо, в котором понятие справедливости зачастую играет не последнюю роль. Насилие среди футбольных фанатов — не столь широко распространенное явление, и зачастую вовсе не насилие, как это принято считать. Оно выражается в скандировании агрессивных речевок и в оскорблениях, в запугиваниях и угрозах, иногда случаются потасовки между небольшими группами фанатов. Цель хулиганов — напугать болельщиков команды соперника, заставить их пуститься наутек и посмеяться над их трусостью, а не избить до полусмерти. Вот типичная песенка футбольных фанатов (слова скандируются на мелодию песни «Seasons in the Sun»), в которой кратко изложена цель футбольных хулиганов:had joy, wehadjun, we had Swindon on the run,the joy didn't last, cos the bastards ran too fast!
(«Вот была потеха, «суиндоны» бежали,
Только вот беда, мы их не догнали!»)
Я не защищаю футбольных хулиганов и не пытаюсь их обелить. Они крикливы, несносны, невоспитанны, многие придерживаются расистских взглядов. Хочу подчеркнуть только одно: у них есть свой кодекс поведения, и понятие «честная игра» является неотьемлемой частью этикета, в соответствии с которым они вступают в агрессивные и ожесточенные стычки.
В 1990 г. член парламента от партии тори Норман Теббит спровоцировал громкий скандал в стране и вызвал негодование общественности, заявив, что азиатские иммигранты не прошли так называемый крикетный тест: в матче по крикету между Англией и Индией или Пакистаном они болели за соперника Англии. Упреки Теббита были адресованы непосредственно иммигрантам из Азии и стран Карибского бассейна во втором поколении, которых он обвинил в «неблагонадежности»: те обязаны были демонстрировать свою преданность Великобритании, болея за английскую команду. «Люди, переселяющиеся в другую страну, должны быть готовы к тому, что им придется целиком и полностью посвятить себя этой стране», — заявил Теббит.
Этот так называемый крикетный критерий, который в народе больше известен как «критерий Теббита», — воплощение невежества, высокомерия и расизма. По мнению Теббита, азиатские иммигранты в Англии должны последовать вдохновляющему примеру, который подали мы, прибыв незваными гостями в их страны? И за кого он предлагает болеть английским переселенцам в Австралии, когда Англия играет с Австралией на их приемной родине? А что же шотландцы и валлийцы, живущие в Англии? Кого они должны поддерживать? Неужели он не знал, что шотландцы всегда из принципа, болеют за всякую страну, которая играет против Англии? Равно как и многие представители английской интеллигенции из числа циничных «болтливых классов», и которые всякое проявление патриотизма, особенно в том, что касается спорта, расценивают как наивность. Я уже не говорю про всех остальных англичан, которых смущает патриотический пыл, так что они чувствуют себя ужасно неловко, если их обязывают восхвалять Англию. Значит, нам всем тоже следует отказать в гражданстве?
Но даже если не принимать в расчет все вышесказанное, все равно «критерий Теббита» неэффективен в качестве критерия «английскости». Истинные в культурном отношении «англичане» — независимо от расовой принадлежности и страны происхождения — обязательно будут болеть за более слабого, это у них в крови. Разумеется, не я первая заметила эту черту: склонность англичан поддерживать слабых — один из тех национальных стереотипов, которые я вознамерилась всесторонне проанализировать в ходе своего исследования. Я видела множество примеров, но один мне особенно запомнился и помог по-настоящему понять всю глубину правила поддержки слабой стороны. Это был мужской финал теннисного турнира Большого шлема — Уимблдона-2002.
Очевидно, любители тенниса сочли, что для финала Уимблдона это весьма скучный матч, но я пришла на корт наблюдать не за игрой, а за зрителями, и то было поразительное зрелище. Играли Лейтон Хьюит, знаменитый теннисист из Австралии, который был «посеян» на турнире под высоким номером, и практически неизвестный в то время аргентинец Давид Налбандян, впервые выступавший на Уимблдоне. Как и ожидалось, австралийский чемпион одержал легкую победу, обыграв Налбандяна в трех сетах со счетом 6:1, 6:3, 6:2. В начале матча все английские зрители поддерживали Налбандяна. Они хлопали, свистели и кричали «Давай, Давид!» каждый раз, когда тот выигрывал очко или просто демонстрировал хороший удар (или как это еще называется в теннисе). В адрес Хьюита же раздавались редкие хлопки — из вежливости. Когда я стала спрашивать сидящих вокруг меня английских зрителей, почему они поддерживают аргентинца — учитывая, что Англия и Аргентина не испытывают большой любви друг к другу, и вообще мы еще не так давно воевали, — мне объяснили, что национальность не имеет значения, что Налбандян — слабая сторона, вряд ли победит, а значит, заслуживает нашей поддержки. Судя по всему, мой вопрос удивил зрителей, и несколько человек мне даже процитировали правило: «Всегда нужно болеть за слабого», «Вы обязаны поддерживать слабую сторону». Их тон говорил, что я, вообще-то, должна бы это знать, что это — основной закон природы.
Прекрасно, подумала я, замечательно, вот вам и еще одно «правило английской самобытности». Довольная собой, я продолжала наблюдение и уже начала скучать, подумывая о том, чтобы спуститься с трибуны и поискать где-нибудь мороженое, как вдруг произошло нечто странное. Хьюит особенно удачно выполнил какой-то прием (какой именно, не знаю, — я не разбираюсь в теннисе), и зрители вокруг меня принялись улюлюкать и хлопать ему, выражая свое восхищение. «Так-так, — изумилась я. — Минутку. Вы же болеете за Налбандяна, за слабого? Почему же вы хлопаете Хьюиту?» Объяснения, которые дали мне зрители, были довольно путаными, но их суть заключалась в следующем: Хьюит играем превосходно, и публика болеет за Налбандяна, потому что тот слабее, а это значит, что бедняга Хьюит, несмотря на свою блестящую игру, фактически не получает поддержки стадиона, что, в общем-то, несправедливо; зрителям стало жалко Хьюита, ведь против него весь стадион, и, чтобы восстановить равновесие, они стали его подбадривать. Иными словами, Хьюит-фаворит (Я правильно подобрала слово? Впрочем, неважно — вы знаете, что я имею в виду.) в одночасье превратился в жертву несправедливости, и, следовательно, он заслуживал поддержки.
Некоторое время, конечно. Выведенная из состояния самодовольства, я теперь была настороже, пристально наблюдая за поведением зрителей, поэтому, когда крики в поддержку Хьюита прекратились и стадион вновь начал болеть за Налбандяна, я незамедлительно принялась приставать с расспросами: «А теперь что произошло? Почему вы больше не болеете за Хьюита? Он стал хуже играть?» Как оказалось, вовсе нет: он играл даже еще лучше. И в этом-то было все дело. Хьюит уверенно шел к легкой победе. Налбандян сопротивлялся из последних сил; соперник разбивал его в пух и прах, не оставляя ему ни малейшего шанса, — поэтому, разумеется, справедливость требовала, чтобы публика всецело поддерживала его и лишь из вежливости вяло хлопала играющему на победу фавориту Хьюиту.
Итак, по логике английского правила «честной игры» всегда следует поддерживать слабую сторону. Однако нельзя все время поддерживать только слабого. Это несправедливо по отношению к фавориту, который превращается, так сказать, в почетную «жертву», и вы, чтобы восстановить справедливость, начинаете его подбадривать — по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно, что более слабый игрок явно проиграет, и тогда вы вновь начинаете болеть за него. Все очень просто. Если знать правила. Во всяком случае, на Уимблдоне это было относительно просто, поскольку ни у кого не возникало сомнений, кто из двух теннисистов слабее. Когда сразу не определить, кто из игроков фаворит, а кто — слабая сторона, могут возникнуть трудности: англичане приходят в смятение, не зная, какая из сторон больше заслуживает их поддержки. Еще хуже, если английский игрок (или команда) — фаворит, поскольку справедливость требует, чтобы мы хотя бы чуть-чуть подбадривали и уступающего противника.
Футбольные фанаты, самые патриотичные из спортивных зрителей, не особо задумываются о подобных проблемах справедливости, когда смотрят международные матчи или болеют за местную команду. Но даже они склонны поддерживать слабую сторону, если им все равно, за кого болеть, особенно в тех случаях, когда команда-фаворит слишком хвастает своими успехами или заранее уверена в исходе матча. Многие английские футбольные болельщики всю жизнь болеют за какую-нибудь безнадежно слабую, неинтересную третьесортную команду и никогда не изменяют ей, даже если команда играет совсем плохо. Существует неписаное правило, согласно которому вы в раннем возрасте выбираете любимую команду, раз и навсегда, и болеете за нее всю жизнь. Вы можете высоко ценить мастерство и талант игроков какой-то команды из премьер лиги, допустим, «Манчестер Юнайтед», вы даже можете восхищаться этой командой, но болеете вы только за «Суиндон», «Стокпорт» и т. д. — за команду, которую поддерживаете с детства. Вы не обязаны болеть за свою местную команду: многие молодые люди из всех областей страны болеют за «Манчестер Юнайтед», «Челси» или «Арсенал». Суть в том, что, раз выбрав какую-то команду, вы храните ей верность; вы не переходите из стана болельщиков «Манчестер Юнайтед» в стан фанатов «Арсенала» просто потому, что последний клуб играет лучше, или по любой иной причине.
Конный спорт — еще одна интереснейшая субкультура, которую я изучала три года и о которой написала книгу, — на самом деле в большей мере, чем футбол, имеет право называться нашим «национальным спортом». В данном случае критерий — не количество зрителей. Просто скачки привлекают внимание самых разных слоев населения. На скачках вы увидите даже еще больше ярких примеров того, как англичане соблюдают правила честной игры и поддержки слабой стороны. На скачках самобытность английской культуры предстает перед вами во всей своей полноте. На скачках вы увидите англичан в поведенческом эквиваленте полного национального костюма. Уникальный «социальный микроклимат» ипподрома, для которого характерно сочетание (относительной) раскованности и исключительной воспитанности, пробуждает в нас все самое лучшее.
На скачках, как я выяснила, также можно убедиться в том, что орды молодых мужчин, вопреки сложившемуся мнению, вполне способны собираться вместе, потреблять в больших количествах алкоголь и играть на тотализаторе, при этом не затевая драк и вообще не причиняя каких бы то ни было неприятностей. На скачках те же самые развязные юнцы, жестокость и вандализм которых стали притчей во языцех, те самые юнцы, которые устраивают погромы на стадионах и городских улицах, не только не проявляют эти безобразные качества, но даже извиняются, когда наталкиваются на людей (или — это чисто по-английски — когда кто-то наталкивается на них), и галантно открывают двери перед женщинами.
Целый ряд обозревателей озадачивает одно явное несоответствие — между ярко выраженным индивидуальзмом англичан и нашей склонностью к формированию клубов и членству в них, между нашей манией уединения и «клубностью». Джереми Паксман отмечает, что у якобы замкнутых, индивидуалистичных, озабоченных частной жизнью англичан есть клубы почти по всем видам деятельности. «Существуют клубы рыболовов, футбольных фанатов, картежников, флористов, голубятников, кулинаров, велосипедистов, любителей наблюдать за птицами, и даже клубы отпускников.» Я не стану давать более полный список — это заняло бы полкниги. В Англии каждому виду досуга посвящен как минимум один журнал, и для каждого вида досуга созданы клубы с сетью региональных филиалов и подразделений, а порой и целые национальные общества. Обычно действуют два конкурирующих национальных общества, исповедующих прямо противоположные взгляды на данный вид деятельности, и эти общества только тем и занимаются, что препираются и склочничают друг с другом.
Ссылаясь на Токвиля[107], Паксман вопрошает, как «англичанам удается быть столь ярыми индивидуалистами и при этом постоянно создавать клубы и общества; как так может быть, что в одних и тех же людях столь сильно развито стремление к объединению и уединению?».
Судя по всему, он принимает прагматичное объяснение Токвиля, выдвигающего экономические причины: англичане всегда объединялись в союзы, чтобы общими усилиями добиться того, чего они не могли получить по одиночке. Паксман также подчеркивает, что членство в клубе — это дело личного выбора.
На мой взгляд, формирование клубов продиктовано скорее социальными потребностями, чем причинами практического или экономического характера. Англичане не имеют предрасположенности к произвольному, бесструктурному, спонтанному, уличному общению — у нас это плохо получается, мы чувствуем себя неловко. Мы предпочитаем организованный, упорядоченный стиль общения — в определенное время, в определенном месте по нашему выбору, там, где есть правила, о которых мы можем спорить, программа, протокол и еженедельный информационный бюллетень. Более того, как и в случае со спортом и играми, нам необходимо делать вид, что мы вступили в данный клуб или общество, чтобы участвовать в профильной деятельности этой организации (заниматься составлением букетов, разведением кроликов, участвовать в театральной самодеятельности, благотворительности и т. д.), а социальное взаимодействие — это не главное.
Опять самообман. Из-за того же, чем обусловлено появление у нас огромного количества видов спорта и игр, мы постоянно создаем клубы и общества. Нам нужны «посредники», которые помогали бы нам общаться друг с другом и бороться с нашей «социальной неловкостью». А еще нам нужна иллюзия: нам необходимо убеждать себя в том, что мы не просто общаемся, а чем-то занимаемся, собираемся вместе для достижения неких практических целей, что у нас есть некий общий интерес и мы объединяем ресурсы, чтобы сообща достигнуть того, чего мы не можем добиться поодиночке. Прагматическое объяснение Токвиля/Паксмана относительно нашего стремления объединяться в клубы, как нельзя лучше соответствуя природе англичан, точно описывает эту иллюзию (не называя ее иллюзией): что реальная цель членства в клубе — это социальное взаимодействие и социальная взаимосвязь, в которых мы остро нуждаемся, но не признаемся в этом даже самим себе.
Если вы истинный англичанин, то, вы, возможно, отвергнете мое объяснение. Мне самой оно не очень нравится. Мне хотелось бы думать, что я вступила, скажем, в Общество любителей арабских скакунов и посещаю собрания его Чилтернского регионального отделения потому, что у меня есть арабский жеребец, что меня интересует разведение и выездка арабских скакунов. Мне хотелось бы думать, что в годы учебы в университете я была членом множества левых политических группировок и ходила на бесчисленные демонстрации, участвовала в маршах и митингах Движения за ядерное разоружение в силу своих убеждений и принципов[108].
И, в общем-то, это вполне объективные причины. Я не говорю, что англичане умышленно с помощью всевозможных ухищрений вовлекают самих себя в процесс общения. Но если я хочу быть предельно честной сама с собой, значит, я должна признать, что мне нравится ощущение принадлежности к коллективу, нравится непринужденно общаться с людьми, с которыми меня связывает какой-нибудь общий интерес или цель. Это такая благодать в сравнении с тем ощущением неловкости, которое испытываешь, когда пытаешься завязать разговор с незнакомыми людьми в общественных местах или на встречах, куда все приходят с одной-единственной целью — чтобы собраться и быть общительными без помощи таких «посредников», как общие интересы, увлечения или политические взгляды.
Если вы член какого-либо английского клуба или общества, вы, возможно, обидитесь на меня за то, что я все валю в одну кучу, будто нет существенных различий между Обществом любителей арабских скакунов и Движением за ядерное разоружение или, скажем, между собраниями членов «Женского института» и клуба велосипедистов. Как ни жаль, но я вынуждена вас разочаровать: разница и в самом деле очень несущественная. Я состояла во многих английских клубах и обществах, в несколько других проникала «зайцем», когда проводила свое исследование, и могу с уверенностью сказать, что все эти организации фактически копируют одна другую. Собрания региональных или местных отделений Общества любителей арабских скакунов, Движения за ядерное разоружение, «Женского института» и Клуба мотоциклистов проходят по одному и тому же сценарию. Сначала, по обычаю англичан, неловкий обмен приветствиями, шутками и замечаниями о погоде. Чай, бутерброды и печенье (если повезет, то и другое), сплетни, жалобы на то, на се, шутки, понятные только посвященным. Затем кто-нибудь начинает покашливать, пытаясь открыть собрание без излишнего официоза. Согласно неписаным правилам, ведущий и выступающие обязаны придерживаться насмешливого тона, употребляя такие формализмы, как «повестка дня», «протокол» и председатель», чтобы их не заподозрили в излишней серьезности. Слушатели закатывают глаза, внимая чрезмерно длинной речи какого-нибудь зануды — а такой непременно есть в каждом клубе, — который воспринимает данное мероприятие и впрямь как нечто очень серьезное.
Обсуждение важных вопросов перемежается шутками, нелестными отзывами в адрес противника (или клуба-конкурента, отстаивающего те же интересы, — например, Клуб мотоциклистов ругает Британскую федерацию мотоциклистов); присутствующие пререкаются между собой, относительно несущественных деталей. От случая к случаю принимается какое-нибудь решение или резолюция или хотя бы достигается согласие по какому-либо вопросу, но утверждение основного решения откладывается до следующего собрания. Потом опять чай, шутки, сплетни, жалобы — особенно жалобы (попробуйте найти в Англии такой клуб или общество, члены которого не считали бы себе недопонятыми или обиженными) — и, наконец, традиционное английское продолжительное прощание. Посетив одно собрание какого-нибудь английского клуба или общества, вы получите представление обо всех подобных мероприятиях. Даже собрание анархистов, на котором я однажды присутствовала, проводилось по аналогичному сценарию, хотя оно было организовано гораздо лучше, чем собрание других ассоциаций, и на демонстрации, состоявшейся на следующий день, все члены этой организации были одеты в черное, скандировали в унисон и шагали в ногу.
Вы, вероятно, уже догадались, что я считаю пабы важнейшей составляющей английской культуры. Из всех «социальных посредников», помогающих англичанам общаться и поддерживать взаимоотношения, пабы пользуются наибольшей популярностью. В Англии примерно 50 000 пабов, которые регулярно посещают три четверти взрослого населения страны. Многие из них — завсегдатаи, для которых местный паб — почти второй дом. Наша всеобщая любовь к пабам не слабеет: около трети взрослого населения — завсегдатаи, посещающие паб как минимум раз в неделю, но среди молодежи этот показатель достигает 64%.
Я говорю о пабах так, будто они все одинаковы. Однако сегодня существует немыслимое количество разных типов пабов: студенческие, молодежные, тематические, семейные, гастрономические, спортивные, киберпабы, а также целый ряд других разновидностей питейных заведений — таких, как кафе-бары и винные бары. Разумеется, все эти новинки вызвали ворчание, жалобы, мрачные прогнозы и предостережения. Пабы теперь не те, что раньше. Одни только модные бары, настоящего традиционного паба днем с огнем не найдешь. Страна гибнет, разваливается. Конец света в сравнении с этим ничто.
Обычное ностальгическое нытье. Обычные преждевременные некрологи. (В буквальном смысле этого слова: лет двадцать назад была опубликована книга под названием «Гибель английских пабов» [«The Death of the English Pub»]. Интересно, что теперь чувствует ее автор, каждый раз проходя мимо пабов «RoseCrown» [«Роза и корона»] или «Red Lion» [«Красный лев»] и видя, как народ там благополучно пьет и играет в дартс?) По большей части это поспешное оплакивание — всего лишь проявление типичного английского пессимизма, а в остальном — результат синдрома, сходного с «этнографическим камуфляжем»: пессимисты настолько ослеплены поверхностными отличиями между новыми и традиционными типами пабов, что не видят лежащих в их основе незыблемых подобий — традиций и правил поведения, которые и делают паб пабом. Даже если ослики Иа-Иа правы, новые пабы, против которых они выступают, составляют незначительное меньшинство, а остальные десятки тысяч — это все традиционные «местные» пабы.
Это правда, что многие деревенские пабы едва сводят концы с концами, и некоторые заведения в очень маленьких селениях даже закрылись, а жаль, ведь деревня без паба — это не деревня. Каждый раз в таких случаях местные газеты разражаются воплями протеста, помещая на своих страницах фотографию, на которой изображена группа угрюмых селян с рукописным плакатом в руках: «Спасите наш паб». Их паб мог бы оставаться на плаву, если б они приходили туда пить и есть, оставляя там много денег, но селяне, по-видимому, не улавливают этой взаимосвязи. У нас та же проблема и с вымиранием сельских магазинчиков: все за то, чтобы в их селении был свой магазин, но почему-то никто не хочет покупать в нем товары. Типичное английское лицемерие.
Но английский паб — как институт, как микрообщество — по-прежнему благополучно живет и здравствует. И его жизнь по-прежнему регулируется все тем же незыблемым комплексом негласных правил. Большинство из них я уже рассмотрела в главе, посвященной общению в пабе. Паб — институт, призванный поощрять общительность, поэтому не удивительно, что большинство его правил связаны с языком жестикуляцией и мимикой. Некоторые правила были проанализированы в разделах об играх, но остается еще несколько, довольно значимых, таких, как правила, регулирующие употребление алкоголя. Я имею в виду не официальные законы о торговле спиртными напитками, а гораздо более-важные нормы употребления напитков в социальной среде.
Многое можно узнать о культуре того или иного народа, изучая правила употребления напитков. А правила в отношении употребления алкоголя есть в каждой культуре: нет такого понятия, как произвольное питие. В каждой культуре, где употребляют алкоголь, питие — это регулируемая правилами деятельность, осуществляющаяся в рамках предписаний и норм, определяющих, кто и сколько может пить, что пить, когда, где, с кем, каким образом и с какими последствиями. Впрочем, это вполне естественно. Я уже указывала, что одна из отличительных черт Homo sapiens — это наша страсть к упорядоченности, стремление окружить даже такие насущные виды деятельности, как принятие пищи и совокупление — множеством сложных правил и ритуалов. Но особые неписаные правила и нормы, регулирующие процесс употребления алкоголя в разных культурах, даже еще в большей мере, чем в случае с питанием и сексом, отражают характерные ценности, убеждения и взгляды народов тех культур. Антрополог Дуайт Хит выразился более красноречиво, написав, что «равно как питие и результаты этого процесса тесно связаны с аспектами культуры, так и многие другие аспекты культуры находят отражение в акте пития». Таким образом, если мы хотим понять самобытность английской культуры, нам следует подробно проанализировать особенности употребления спиртных напитков в Англии.
Угощение по очереди — английская форма универсального обычая, коим является употребление напитков в компании или взаимное угощение напитками. Во всех культурах употребление алкоголя — это акт общественный, и ритуальный порядок осуществления этого акта призван способствовать дружескому общению. Разумеется, угощать напитками свойственно не только англичанам. Но английский ритуал отличает одна особенность, которая зачастую озадачивает и даже пугает иностранцев. Суть ее заключается в том, что английские завсегдатаи пабов придают огромное, почти культовое значение данному обычаю. Соблюдение правил взаимного угощения — это не просто признак воспитанности, это — священный долг. Отказавшись угостить своих приятелей в свою очередь, вы не просто нарушите этикет — вы совершите святотатство.
По мнению иностранцев, с которыми я беседовала, когда собирала материал для книги по этикету общения в пабах, это крайность. Почему, спрашивали они, взаимное угощение напитками столь важно для завсегдатаев английских пабов? В книге о пабах я написала, что мы придаем столь большое значение ритуалу угощения по очереди, потому что это предотвращает кровопролитие. Сообразив, что мои слова могут воспринять как еще большую крайность — по крайней мере, не коллеги, — я дала более пространное объяснение. Обычай взаимного угощения напитками всегда был самым эффективным средством предупреждения агрессии между группами людей (семьями, кланами, племенами, народами) и индивидами. Для англичан, особенно для мужчин, эта система сохранения мира насущно необходима, потому что процесс общения для нас всегда стресс, и англичане-мужчины в состоянии дискомфорта зачастую становятся агрессивными. Общение мужчин в пабах, как мы видели, зачастую принимает характер жарких споров, поэтому необходим нейтрализатор, некое средство, противоядие, которое стало бы гарантией того, что спор не воспринимается слишком серьезно, а словесная перепалка не выльется в физическое насилие. Угощение «противника» напитком — это символическое рукопожатие, свидетельствующее о том, что вы по-прежнему приятели. Одна весьма проницательная хозяйка паба сказала мне: «Если бы мужчины не угощали друг друга напитками, они давно вцепились бы друг другу в горло. Они могут кричать и сквернословить, но, пока они угощают друг друга, я могу быть уверена, что в моем заведении драки не будет». Я сама лично была свидетелем многих шумных перепалок с бранью и сквернословием, которые заканчивались вполне миролюбивой фразой: «Ладно, теперь твоя очередь платить!»; или «Черт, опять я угощаю, да?»; или «Хватит болтать, давай заказывай пиво».
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |