Эвиза посмотрела на вожака.
Он вспыхнул, как мальчик.
- Смотря что?
- Пойти в старый Храм Времени, где памятник, отыскать там нашу
владычицу. Ее зовут Фай Родис. Поговорите с ней так же прямо и умно,
как говорили со мной. Только сначала найдите инженера Таэля. Хоть он и
"джи", но человек, каких на вашей планете еще не много.
- Ладно.- Главарь протянул руку.
- И скажите, что вас прислала Эвиза Танет.
- Эвиза Танет... какое имя!
Шестеро исчезли в саду. От ворот к Эвизе направлялась шумная
группа врачей Центрального госпиталя, приехавших на большой
общественной машине.
Из-за кустов вышел главный врач, подозвал помощников, и они
молча потащили пострадавшего к машине.
- Кто это? - спросила Эвиза одного из коллег по госпиталю.
- Знаменитый писатель. Как они его отделали! - Говоривший
расцвел довольной улыбкой, будто он полностью был на стороне "кжи".
Недоумевая, Эвиза пошла вместе с врачами к узкому порталу входа.
Внутри здание повторяло обычный стиль Торманса. Тяжелые двери
вели в просторный вестибюль. Широкая лестница поднималась в
обрамленный двухрядной колоннадой зал. В вестибюле толпилось множество
людей. Их взоры мгновенно обратились на Эвизу. Гостью отвели наверх и
усадили в боковой галерее на потертый диван. Все приехавшие продолжали
оставаться внизу, выстроившись живым коридором.
- Они ждут кого-нибудь? - спросила Эвиза проходившего мимо
пожилого человека в желтом медицинском халате.
- Разумеется,- строго ответил тот,- должны прибыть представители
Высшего Собрания.
- Почему "прибыть", а не просто приехать?
Собеседник испуганно посмотрел на Эвизу, оглянулся и исчез между
колоннами.
Ожидание длилось более получаса, пока выяснилось, что сановники
не приедут. Стоявшую внизу толпу как будто прорвало. Со смехом и
громким говором, характерным для тормансиан, все устремились по
лестнице в зал. Главный врач отыскал Эвизу и повел ее на возвышение,
где расселись наиболее знаменитые медики столицы и почетные гости из
других мест планеты. Эвиза отказалась, уверяя, что ничем не заслужила
высокого места, и ей, рядовому и молодому врачу Звездного Флота, это
неприлично. Она уселась у колонны на краю зала, чувствуя на себе
внимание всей аудитории и озабоченная предстоящим выступлением.
Ораторы не торопясь сменяли друг друга. Говорили подолгу, о
вещах более чем очевидных, заранее обусловливая направление начатых
докладов. У тормансиан такое выступление почему-то называлось кратким
вступительным словом. По всему чувствовалось, что эти потоки
банальностей никого не интересовали. Эвиза видела это по скучающим
лицам, по шуму в зале, который едва покрывался грохотом
звукоусилителей, передающих речь ораторов.
Наконец распорядитель заседания объявил о желании врача с Земли
выступить перед врачами Торманса.
Эвиза пошла поперек зала к трибуне, приветствуемая криками,
хлопаньем по ручкам кресел и свистом восхищенной молодежи. Как ни
диковат казался ей подобный рев и шум, он выражал добрые чувства.
Поклонившись, Эвиза поблагодарила тормансиан. Когда она заговорила с
непередаваемо мягким земным акцентом, который не смогли огрубить
усилители, в зале наступила небывалая тишина. Тормансиане не сводили
глаз с Эвизы, осматривая ее от пристальных и веселых топазовых глаз до
сильных ног в странной синей сверкающей огоньками обуви, они старались
понять, чем так похожа и не похожа в одно и то же время эта женщина на
женщин Ян-Ях.
- Ваши старшие хотели, чтобы я, познакомившись с медициной
Ян-Ях, разобрала ошибки врачей и рассказала о достижениях Земли. Но
мои познания в науке Ян-Ях ничтожны, и, главное, у меня нет основного
критерия, необходимого, чтобы судить о любой науке, нет представления
о ее доле в создании человеческого счастья. Поэтому выступать
советчиком и критиком было бы с моей стороны нескромно и
неуважительно. Все, что я могу,- это рассказать вам о препятствиях,
преодоленных на Земле... Преподавание любого предмета, особенно
больших разделов науки, у нас начинается с рассмотрения исторического
развития и всех ошибок, сделанных на пути. Так человечество, борясь со
свойственным людям стремлением забывать неприятное, ограждает себя от
неверных дорог и повторения прошлых неудач, которых было много в
докоммунистической истории. Уже в ЭРМ определилась огромная разница
между силами и материальными средствами, какие человечество тратило на
медицину и на науку военного и технического значения.
Лучшие умы были заняты в физике, химии, математике. Шаг за шагом
биология и медицина расходились с физико-математическими науками в
своем представлении о мире, хотя внешне широко пользовались их
методами и аппаратами исследования.
В результате окружающая человека природа и он сам как часть ее
предстали перед человечеством как нечто враждебное, долженствующее
быть подчиненным временным целям общества.
Ученые забыли, что великое равновесие природы и конструкция
организма есть результат исторического пути невообразимой длительности
и сложности, в соподчинении и взаимосвязи интегральных частей.
Изучение этой сложности, хотя бы в общих чертах, требовало
многовековой работы, а земное человечество принялось неосмотрительно и
торопливо приспосабливать природу к переходящим утилитарным целям, не
считаясь с необходимыми людям биологическими условиями жизни. И
человек - наследник мучительного миллиардолетнего пути, пройденного
планетой,- как неблагодарный и неразумный сын принялся растрачивать,
переводить в энтропию основной капитал, ему доставшийся: накопленную в
биосфере энергию, которая, как взведенная когда-то пружина, послужила
для технического прыжка человечества...
Эвиза остановилась, и тотчас же зал загрохотал стуком ладоней по
дереву. Затронутая тема была близка планете Ян-Ях, дотла разоренной
неразумием предков.
Эвиза, не привыкшая к подобной реакции собрания, стояла,
беспомощно оглядывая шумящую аудиторию, пока председатель не
утихомирил восторженных слушателей.
Эвиза вовсе не собиралась накалять страсти несдержанной
аудитории, что вело к утрате разумного и критического восприятия. Она
решила быть осмотрительнее.
Она рассказала, как близоруко ошибались те, кто торжествовал,
побеждая отдельные проявления болезней с помощью средств химии,
ежегодно создававшей тысячи новых, по существу, обманных лекарств.
Отбивая мелкие вылазки природы, ученые проглядели массовые
последствия. Подавляя болезни, но не исцеляя заболевших, они породили
чудовищное количество аллергий и распространили самую страшную их
разновидность - раковые заболевания. Аллергии возникали и из-за так
называемого иммунного перенапряжения, которому люди подвергались в
тесноте жилищ, школ, магазинов и зрелищ, а также вследствие
постоянного переноса быстрым авиатранспортом новых штаммов микробов и
вирусов из одного конца планеты в другой. В этих условиях
бактериальные фильтры, выработанные организмом в биологической
эволюции, становились своей противоположностью, воротами инфекции,
как, например, миндалины горла, синусы лица или лимфатические узлы.
Утрата меры в использовании лекарств и хирургии повредила
охранительные устройства организма, подобно тому как безмерное
употребление власти сокрушило охранительные устройства общества -
закон и мораль.
Существо врачевания, основанное на старых представлениях,
отстало от жизни. Когда в процессе развития общества погибли религия,
вера в загробную жизнь, в силу молитвы и в чудо, миросозерцание
отсталого капиталистического строя зашло в безнадежный тупик неверия,
пустоты и бесцельности существования. Это породило повальные неврозы
пожилого поколения. Нагнетание угрозы тотальной войны как прием
политической агитации, постоянное напоминание об этом в газетах,
радио, телевидении способствовали психозам молодой части населения -
противоречивым стремлениям скорее испытать все радости жизни и уйти от
ее реальности. Насыщенность развлечениями, накал искусственных
переживаний создали своеобразный "перегрев" психики. Люди все упорнее
мечтали уйти в другую жизнь, к простым радостям бытия предков, к их
наивной вере в ритуалы и тайны. А врачи пытались лечить по старым
канонам прежних темпов, другой напряженности бытия.
Машины, благоустройство жилищ, техника быта существенно изменили
нормальную физическую нагрузку людей. Медицина продолжала пользоваться
опытом, накопленным в совершенно иных условиях жизни. Общее ослабление
организма, мышечной, связочной и скелетной систем вело, несмотря на
отсутствие тяжелой работы, к массовому развитию грыж, плоскостопия,
близорукости, учащению переломов, расширению вен, геморрою,
разрастанию полипов и слабости сфинктеров с ухудшением пищеварения и
частыми явлениями аппендицита. Множество дефектов кожи было обязано
плохому обмену веществ.
Врачи, озадаченные наплывом заболеваний, оперировали без конца,
кляня скучную рутину "простых случаев" и не подозревая, что
встретились с первой волной бедствия. А когда вслед за общим
ослаблением людей все чаще стали встречаться болезни испорченной
наследственности, лишь немногие передовые умы смогли распознать в этом
Стрелу Аримана. Величайшее благодеяние - уничтожение детской
смертности - обернулось бедствием, наградив множеством психически
неполноценных, полных кретинов или физически дефективных от рождения
людей. Тревожной неожиданностью стало учащение рождений двоен, троен,
в общем снижающих уровень здоровья и психики. Борьба с новой бедой
оказалась исключительно трудной. Ее можно было преодолеть лишь при
высочайшей моральной ответственности всех людей и проникновении науки
в самую глубь молекулярных генетических аппаратов.
Эвиза перечислила еще несколько коварных ловушек, выставленных
природой на прогрессивном пути человечества. Путь этот заключался в
возвращении к первоначальному здоровью, но без прежней зависимости от
безжалостной природы. Суть дела заключалась в том, чтобы уйти от ее
гекатомб, через которые она осуществляет улучшение и совершенствование
видов животных, беспощадно мстя за неуклюжие попытки человека
избавиться от ее власти.
- И это нам удалось! - воскликнула Эвиза.- Мы все здоровы,
крепки, выносливы от рождения. Но мы поняли, что наше чудесное
человеческое тело заслуживает лучшего, чем сидение в креслах и нажатие
кнопок. Наши руки - самые лучшие из инструментов, созданных природой
или человеком,- просят искусной работы, чтобы получить истинное
удовлетворение. Мало этого, мы боремся за жизнь своего ума совершенно
так, как и за жизнь тела. Вы можете узнать про все те усилия, какие
потребовались нам в неравной борьбе. Неравной потому, что глубина и
всеобъемлющая мощь природы до сих пор не исчерпаны и до сих пор
неустанно человечество ведет сражение за свое умственное и физическое
здоровье и готово к любому выпаду природных стихийных сил!
Окончание речи Эвизы вызвало новую волну одобрительного шума.
Строгая, даже вдохновенная серьезность спала с нее, и она превратилась
в жизнерадостную, с оттенком кокетства женщину, которая склонилась
перед залом в свободном поклоне танцовщицы. Метаморфоза усилила рев
восторга среди медицинской молодежи. Тормансианам вообще нравилась
веселая серьезность землян, никогда не шутивших с большими чувствами,
никого не осмеивавших, не пытавшихся позабавиться за счет другого...
Эвиза вернулась на прежнее место и снова наблюдала за
докладчиками. Они говорили дельные вещи на уровне науки Торманса,
сообщали новые открытия, но интересные идеи тонули в массе ненужных
фраз. Мысль, как загнанная зверюшка, металась между словесными
нагромождениями изречений, отступлений, реминисценций, схоластики
доказательств.
Ученые Торманса очень много занимались отрицанием, словесно
уничтожая то, чего якобы не может быть и нельзя изучать. Об известных
явлениях природы твердили как о несуществующих, не понимая сложности
мира. Это негативное направление науки пользовалось наибольшим успехом
у массы людей Ян-Ях, потому что поднимало их ничтожный опыт и узкий
здравый смысл до "последнего слова" науки.
Прошло немало времени, а Эвиза, за исключением психологических
наблюдений, не извлекла почти ничего стоящего внимания. Привычку
говорить во что бы то ни стало она объяснила желанием утвердить перед
другими свою личность. Кроме того, - извергая потоки слов, человек
получал психологическую разрядку, необходимую в этом мире постоянного
угнетения и раздражения. Вылавливать мысли в пространных речах
становилось все более утомительно. Объявленный перерыв обрадовал
Эвизу. Она встала, намереваясь найти уединенное место, чтобы походить,
отдыхая, но куда там! - она оказалась окруженной шумной толпой
возбужденных тормансиан и тормансианок всех возрастов, от юных
практикантов до седовласых начальников госпиталей и профессоров
медицинских институтов.
Эвиза нашла взглядом своего главврача. Он подошел, бесцеремонно
расталкивая людей.
- Отвести вас в столовую подкрепиться? Расступитесь, коллеги
"джи", наша гостья голодна и устала!
Эвизе не хотелось есть, особенно в незнакомой столовой. Она
теряла аппетит от необъяснимой неприязни женщин, раздававших пищу. В
жизни Торманса любая зависимость от человека отзывалась унизительной.
Тот, кого просили, издевался и куражился, прежде чем исполнить свою
прямую обязанность. Отвращение или в лучшем случае полная
незаинтересованность в работе отличали "кжи". "Джи" дрожали перед
ними, дожидаясь самой обычной услуги. На заводах и фабриках, где
командовали лиловые "змееносцы", положение было иным. Малейшее
сопротивление каралось без задержки, чаще всего отправкой во Дворец
Нежной Смерти. Зато вне зорких глаз сановников и охранников "кжи"
измывались над "джи" вовсю. И те безропотно терпели, зная, что в любой
момент по решению Совета Четырех "кжи" могут сделаться их палачами. На
Тормансе особенно боялись машин. Массовое применение механизмов в
руках невоспитанных и озлобленных людей создавало повышенную
опасность. Транспортные катастрофы стали повседневным явлением на
Ян-Ях, обычными считались и дикие расправы с долгожителями.
Рассуждая, Эвиза шла рядом с главврачом по аллее к низкому дому,
где помещались столовая и гостиница.
- Вы удивляетесь, почему я скрылся за кустами, а не побежал на
помощь писателю? - вдруг спросил главврач, ища взгляда своей спутницы.
- Нет,- равнодушно ответила Эвиза. Ей была безразлична
персональная мотивация поступка, неизбежно проистекавшего из
общественной жизни Торманса.
- Я мог повредить руки и причинить вред множеству людей, лишив
их возможности прооперироваться.
Неожиданно из-за деревьев выскочило множество людей и с криком
устремилось к ним. Главврач посерел, лицо его исказилось от страха.
Эвиза, оставшаяся спокойной, узнала молодых врачей, участников
конференции. Они налетели вихрем, оттерли главврача и плотным кольцом
окружили гостью с Земли. Эвиза вспомнила, как в один из первых дней в
столице ее поразила толпа, окружавшая красивую, нелепо одетую женщину.
Это была знаменитая артистка, объяснили потом Эвизе. Она рассыпала
направо и налево заученные улыбки. Несколько мужчин в красной одежде
грубо отталкивали столь же бесцеремонно напиравший народ. Стоило
прийти в общественное место популярному человеку, как сотни молодых
людей бросались к нему, прося что-нибудь на память.
Теперь сама звездолетчица оказалась в кольце любопытных, к
счастью лишь врачей. Перед ней стояла смеющаяся, довольно миловидная
тормансианка: смуглая кожа, черные волосы и блестящие узкие глаза ярко
оттенялись облегавшим ее фигуру желтым одеянием.
- Не посетуйте, мы решили задержать вас. Заметили, что вам
хочется уйти. Вряд ли мы еще раз встретимся с вами! У нас есть вопросы
чрезвычайной важности, и вы не откажете нам...
- Не откажу,- так же весело ответила Эвиза,- если смогу. Мои
знания очень ограничены. Что вас интересует?
- Секс! Расскажите, как у вас на Земле справляются с этой
причиной множества бед, могучим кнутом в руках власти, призраком
высочайшего и лживого счастья. Расскажите или хотя бы ответьте на
вопросы, которые мы не смогли задать вам в зале конференции!
Эвиза заметила лужайку, огражденную меридиональной аллеей
высоких и густых деревьев и защищенную от зноя. Ее предложение перейти
туда приняли с восторгом. Низкая и жесткая трава запестрела одеждами
рассевшихся в тени людей, а Эвиза устроилась перед ними на бугорке,
поджав под себя ноги, посмеиваясь над собой, что она опять стала
проповедницей. Сейчас перед ней была другая цель, чем на конференции.
Здесь можно говорить без опасения травмировать формулировками, которые
всегда кажутся резкими при разнице в интеллектуальном восприятии.
Эвиза посмотрела на темное небо Торманса, перевела взгляд на
фиолетовые полосы теней и почувствовала, как ее подхватила музыкальная
логика мысли.
Она постаралась поэтичнее передать тормансианам стихотворение
древнего русского поэта.
"Голодом и страстью всемогущей все больны - летящий и бегущий,
плавающий в черной глубине..." И певучую концовку: "И отсталых
подгоняет вновь плетью боли голод и любовь!"
- Человек и на Земле, и у вас на Ян-Ях боролся, чтобы устранить
из жизни эти причиняющие боль две силы. Сначала плеть голода - и
получил массовое ожирение. Затем плеть любви, добившись пустоты и
индифферентности сексуальной жизни. Человечество Ян-Ях то отвергает
силу и значение секса, то превозносит это влечение, придавая ему
доминантный вес в жизни. От метаний из одной крайности в другую не
получается половое воспитание.
- А разве оно есть у вас? - последовал вопрос.
- Есть, и считается очень важным. Надо научиться быть хозяином
своего тела, не подавляя желаний и не подчиняясь им до распущенности.
- Разве можно регулировать любовь и страсть?
- Неверное понятие. Когда вы катаетесь на гребне волны, то
требуется искусство балансировки, чтобы не соскользнуть. Но если надо
остановиться, то вы покидаете волну, отставая от нее...
Видя недоумение слушателей, Эвиза сообразила, что в морях
Торманса нет больших прибойных волн и слушателям неизвестно катание на
латах.
- Я говорила на собрании о двоякой зависимости. Богатство
психики - от сильного и здорового тела, которое от многогранной
психики насыщено отвагой, стремлениями, неутомимостью и
чувственностью. Биохимия человека такова, что требует постоянной
алертности мозга на одну пятую часть его мощности, а это
поддерживается лишь уровнем кетостеронов - гормонов пола в крови. За
это человек расплачивается, выражаясь вашими словами, постоянной
эротической остротой чувства. Если тормозить это чувство слишком
долго, то возникают нервные надломы и психосдвиги, то внезапное и
порабощающее влечение к случайным партнерам, что в старину у нас
звалось несчастной любовью.
- Следовательно, надо разряжаться и делать это импульсно,
вспышками,- сказала тормансианка, начавшая беседу.
- Совершенно верно.
- А как же любовь? Ведь импульс не может длиться долго?
- Древняя ошибка! Человек поднялся до настоящей любви, но здесь
у вас продолжают считать по-пещерному, что любовь только страсть, а
страсть только половое соединение. Надо ли говорить вам, насколько
истинная влюбленность богаче, ярче, продолжительнее? То великое
соответствие всем стремлениям, вкусам, мечтам, что можно назвать
любовью, и у нас на Земле не находится легко и просто. Для нас любовь
- священное слово, означающее чувство всеобъемлющее и многогранное. Но
и в самом узком своем смысле чисто физическая, половая любовь никогда
не имеет одностороннего оттенка. Это больше чем наслаждение, это
служение любимому человеку и вместе с ним красоте и обществу, иногда
даже подчиняясь требованиям генетических законов вопреки своим личным
вкусам, если они расходятся с ними, при желании иметь детей. А
коварную силу неразряженных гормонов мы научились выпускать на волю,
создавая внутреннее спокойствие и гармонию...
- Неужели на Земле не научились регулировать эту силу химически,
лекарством? - задал вопрос знакомый Эвизе нейрохирург.
- Лучше не вмешиваться в сложнейшую вязь гормонов, держащих
психофизиологическую основу индивида, а идти естественным путем
эротического воспитания.
- И вы обучаете эротике девушек и юношей? Неслыханно! -
воскликнул нейрохирург.
- На Земле это началось несколько тысяч лет назад. Храмовая
эротика Древней Греции, Финикии, Индии, возведенная в религиозное
служение. Девадази - храмовые танцовщицы изучали и практиковали Эрос
такой интенсивности, чтобы полностью исчерпать сексуальные стремления
и перевести человека на иные помыслы. Таковы и тантрическле обряды для
женщин.
- Значит, на Земле всегда существовал культ страсти и женщины? -
спросила немолодая слушательница.- У нас сразу же начнется разговор о
разнузданности и разврате...
- Вовсе нет! В первобытных обществах, сложившихся задолго до
коммунистических эр, женщины низводились до роли рабочего скота.
Существовали якобы "священные" обряды специальных операций, как,
например, клиторотомия, чтобы лишить женщину сексуального наслаждения.
- Зачем? - испуганно воскликнули тормансиане.
- Чтобы женщина ничего не требовала, а покорно исполняла свои
обязанности прислуги и деторожающего механизма.
- Каковы же были у них дети?
- Темные и жестокие дикари, разве могло бы быть иначе?
- И вы справились с этим?
- Вы видите нас здесь, потомков всех рас Земли...
- Великая Змея! Сколько преград на пути к настоящей доброте в
любви! - вслух подумала юная тормансианка, сидевшая, скрестив ноги, в
первом ряду.
- Все достижимо при умном и серьезном подходе к вопросам пола.
Нет ничего унизительнее и противнее для мужчины, чем женщина,
требующая от него невозможного. Женщине оскорбительна необходимость
самоограничения, обязанность "спасать любовь", как говорилось встарь.
Оба пола должны одинаково серьезно относиться к сексуальной стороне
жизни...
Раздалось пренебрежительное хмыканье. Высокий врач с какой-то
блестящей брошью на груди встал и прошелся перед рядами слушателей,
нагловато глядя на Эвизу.
- Ожидал других откровений от посланницы Земли. Эти стары, как
Белые Звезды. Что вы практикуете - начальное, так сказать, знакомство
каждой пары?
- Конечно! Чтобы стать парой надолго влюбленных.
- А если не выйдет надолго?
- Оба получат разрядку, будучи обучены Эросу.
- Абсолютно невозможно у нас! Или земляне не имеют главного
чувства любви - ревности. Сказать всему миру: это моя женщина!
- Такой ревности нет. Это остаток первобытного полового отбора -
соперничества за самку, за самца - все равно. Позднее, при
установлении патриархата, ревность расцветала на основе инстинкта
собственности, временно угасла в эротически упорядоченной жизни
античного времени и вновь возродилась при феодализме, но из боязни
сравнения, при комплексах неполноценности или униженности. Кстати,
ужасная нетерпимость вашей олигархии - явление того же порядка. Чтобы
не смели ставить кого-то выше, считать лучше! А наши сильные,
спокойные женщины и мужчины не ревнивы, принимая даже временное
непонимание. Но знают, что высшее счастье человека всегда на краю его
сил!
Оппонент поглядел на Эвизу по-мужски оценивающе.
- Вероятно, это возможно лишь потому, что вы, земляне, так
холодны, что ваша удивительно прекрасная внешность скорее отталкивает,
чем привлекает.
Часть мужчин одобрительно захлопала.
Эвиза звонко рассмеялась.
- На пути сюда я слышала часть разговора между здесь
присутствующими, которые оценивали мои достоинства в иных совсем
выражениях. И сейчас я чувствую внимание, адресованное моим ногам.-
Эвиза погладила свои круглые колени, обнажившиеся из-под короткого
платья.- Ни на минуту я не переставала ощущать направленное ко мне
желание. Следовательно, холодность не мешает привлекательности, и мой
оппонент не прав.
Женщины-врачи наградили Эвизу хлопками одобрения.
- Мы действительно холодны, пока не отпустили себя на волю в
эротике, и тогда...
Эвиза медленно встала и выпрямилась, вся напрягшись, будто в
минуту опасности. И тормансиане увидели метаморфозу звездолетчицы. Ее
губы приоткрылись, будто для песни или несказанных слов, "тигровые"
глаза стали почти черными. И без того вызывающе высокая грудь молодой
женщины поднялась еще выше, стройная шея как-то выделилась на
нешироких прямых плечах немыслимой чистоты и гладкости, краска
волнения проступила сквозь загар на обнаженной коже. Спокойно
рассуждавшей и приветливой ученой больше не было. Стала женщина, самая
сущность ее пола, в вызывающей красоте и силе, зовущая, грозная,
чуть-чуть презрительная...
Превращение показалось столь разительным, что ее слушатели
попятились.
- Змея, истинная змея! - послышалось перешептывание ошеломленных
тормансианок.
Воспользовавшись замешательством, Эвиза ушла с поляны, и никто
не посмел остановить ее.
Чеди медленно шла по улице, негромко напевая и стараясь сдержать
рвавшуюся из души песню. Ей хотелось выйти на большую площадь, ей
давно уже недоставало простора. Тесные клетушки-комнатки, в которых
теперь она постоянно бывала, невыносимо сдавливали ее. "Временами не
справясь с тоскою и не в силах смотреть и дышать", Чеди отправлялась
бродить, минуя маленькие скверы и убогие площади, стремясь выбраться в
парк. Теперь она чаще ходила одна. Были случаи, когда ее задерживали
"лиловые" или люди со знаком "глаза" на груди. Карточка неизменно
выручала ее. Цасор обратила ее внимание на строчку знаков,
подчеркнутую синей линией, обозначавшую "оказывать особое внимание".
Как объяснила Цасор, это было категорическое приказание всем
тормансианам, где бы они ни работали - в столовой, магазине, салоне
причесок или в общественном транспорте,- услужить Чеди как можно
скорее и лучше. Пока Чеди ходила с Цасор, она не пользовалась
карточкой и убедилась на опыте, как трудно рядовому жителю столицы
добиться не только особого, а обыкновенного доброго отношения. Но едва
появлялась на свет карточка, как грубые люди сгибались в униженных
поклонах, стараясь в то же время поскорее спровадить опасную
посетительницу. Эти превращения, вызванные страхом, настолько
отталкивали Чеди, что она пользовалась карточкой только для обороны от
"лиловых".
Уже несколько дней Чеди не удавалось связаться по СДФ ни с
Эвизой, ни с Виром. Она не виделась и с Родис. Вир Норин жил среди
ученых. Чеди решила не появляться там без крайней необходимости. Она
рассчитывала на скорое возвращение Эвизы и недоумевала, что могло
задержать ее больше чем на сутки. Чеди отправилась к подруге пешком,
не смущаясь значительным расстоянием и нелепой планировкой города.
Километр за километром шла она, не глядя на однообразные дома,
стараясь найти скульптуры и памятники, на любой планете отражавшие
мечты народа, память прошлого, стремление к прекрасному. На Земле
очень любили скульптуры и всегда ставили их на открытых и уединенных
местах. Там человек находил опору своей мечте еще в те времена, когда
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |