Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

У Мелоди фотографическая память. Она помнит все, что видела и слышала за одиннадцать лет своей жизни, а слова и звуки имеют для нее вкус и цвет. Она умнее всех в школе. Вот только никто об этом не 3 страница



Заметив, что я люблю книги, миссис Трейси принесла наушники, плеер и диски с аудиокнигами. Сначала она ставила мне всякую детскую чепуху, вроде Доктора Сьюза, которую мы с папой читали еще в мои два года. Несколько раз я сбрасывала наушники на пол, но учительница не ругалась — она поняла, что мне нужны книги посерьезнее.

Так я послушала все рассказы Энн Мартин из серии «Клуб нянек» — про школьниц, которые подрабатывали нянями, а потом все безумные «Ужастики» Роберта Стайна. После каждой новой книжки миссис Трейси задавала мне вопросы, а я безошибочно на них отвечала. Например, «Какой из этих предметов помог найти отгадку?» — спрашивала она и показывала мне камушек, морскую звезду и ручку. Ну конечно же, камушек! Учительница хвалила меня за правильные ответы и ставила следующую книгу. За тот год я переслушала все книжки Беверли Клири и почти полторы сотни историй про четырех маленьких детективов и собаку[6]. Я была счастлива.

Третий класс оказался катастрофой. Вообще предполагается, что уходящий учитель оставляет новому записи по каждому ученику, чтобы тому не пришлось все начинать с нуля: но то ли миссис Трейси забыла их оставить, то ли сменившая ее миссис Биллапс решила их не читать.

Каждое утро миссис Биллапс ставила нам свой любимый диск. Как же я его ненавидела! На диске были записаны популярные детские песенки: их тоненькими голосами исполняли дети, совершенно не умеющие петь. Интересно, почему взрослые считают, что нам должно такое нравиться?

Каждое утро — каждое! — миссис Биллапс врубала на полную громкость эти дурацкие песенки. Ясно, что настроение у нас всегда было хуже некуда.

И каждый день — каждый! — под отвратительные оглушающие звуки она повторяла с нами буквы. В третьем классе!

Смотрите, дети! Это буква «А». Ну-ка, скажите: «A-а!» Молодцы.

Она улыбалась и говорила «молодцы», даже если все молчали.

Интересно, в обычном третьем классе она бы тоже мусолила алфавит? Вряд ли. И это бесило меня еще больше.

— Переходим к букве «Б». Вот это буква «Б». Ну-ка, скажите: «Бэ-э!» Молодцы.

В ответ — тишина. Но миссис Биллапс это не смущало. Все уроки я пристально смотрела на диски и наушники, пылившиеся в углу.

Но однажды чаша моего терпения переполнилась: миссис Биллапс от букв перешла к звукам, которые они обозначают.

— Буква «Бэ» дает нам в слове звук «бы-ы», — громко сказала она, брызнув слюной. — Бы-ы! Ну-ка, все вместе скажем: «Бы-ы».



Тут наша всегда всем довольная Мария стала бросаться мелками. Вилли заорал. Я оглушительно заревела.

Я, конечно, не умею говорить, зато производить всякие громкие звуки — запросто.

Я ревела, потому что не могла больше выносить эту дурость.

Я ревела, потому что по-другому не могла заставить учительницу заткнуться.

Я ревела, потому что никогда никому не смогу объяснить, что же на самом деле происходит у меня внутри.

Я ревела и визжала, как двухлетний ребенок. И не могла остановиться.

Накатил очередной приступ. Тело забилось в судорогах, руки и ноги стали беспорядочно дергаться. От сильных рывков туфли выскочили из стремян на подножке коляски, и я сползла на бок. Мне стало так неудобно и обидно, что я завыла еще громче.

Миссис Биллапс совершенно растерялась. Она пыталась меня успокоить, но я не хотела успокаиваться. Даже помощницы не могли меня утешить. Заплакала Джилл, а за ней и Мария. Наряженная в желтое платьице Эшли погрустнела. Фредди с испуганным видом носился вокруг меня на коляске. Карл стал орать, что хочет есть, и наложил в штаны. В классе царил хаос. А я никак не унималась.

Миссис Биллапс побежала за директрисой. Та сунула нос в класс, увидела, что творится, бросила «Вызывайте мать!» и испарилась.

Учительница немедленно позвонила маме:

— Алло! Миссис Брукс? Вас беспокоит Анастасия Биллапс, учитель вашей дочери. Вы не могли бы сейчас же приехать в школу?

Конечно, мама испугалась. Со мной что-то случилось? Температура? Несчастный случай? Я истекаю кровью?

— Нет-нет, она не заболела. Думаю, она здорова, — говорила миссис Биллапс уверенным «учительским» голосом. — Просто она плачет, а мы не можем ее утихомирить. Из-за нее все остальные ученики как с ума посходили.

Бедная моя мама! Хорошо, что у нее был выходной. Зная, что она примчится через несколько минут, я начала понемногу успокаиваться. Остальные ребята тоже затихли, будто кто-то щелкнул выключателем.

А дебильная детская песенка все орала из динамиков.

Мама влетела в класс в рваных джинсах и растянутом домашнем свитере — значит, все бросила и сразу же вскочила в машину. Подбежала ко мне, обняла, стала расспрашивать.

Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы окончательно успокоиться. Потом показала на алфавит, написанный у меня на планшете, и вскрикнула громко и сердито.

— Дело в алфавите? — спросила мама.

«Да», — показала я на планшете. И еще раз стукнула большим пальцем по слову «Да».

Мама повернулась к учительнице:

— Что вы делали перед тем, как Мелоди заплакала?

Миссис Биллапс, с явным превосходством в голосе — еще бы, она в строгом красном костюме с иголочки, а мама в драных джинсах, — стала объяснять:

— Что и положено. Мы повторяли алфавит. Если я не ошибаюсь, учили, какой звук означает буква «Б». С такими детьми главное — повторение, ведь они не способны усваивать информацию, как мы с вами.

Кажется, мама понемногу начинала понимать.

— То есть — вы повторяли алфавит.

— Именно.

— Сейчас февраль.

— Что, простите?

— Занятия начались в конце августа. И за шесть месяцев вы дошли только до буквы «Б»? — Мама сжимала и разжимала кулаки. Я ни разу не видела, чтобы она кого-нибудь ударила, но в такие моменты мне кажется, что она вполне на это способна.

— С какой стати вы мне указываете, что я должна делать на уроках? — раздраженно спросила миссис Биллапс.

— А с какой стати вы мучаете этих детей бессмысленными заданиями?

— Да как вы смеете? — вспыхнула миссис Биллапс.

— Я много чего смею, если дело касается моей дочери или остальных детей в этом классе! — мамин голос зазвучал угрожающе.

— Вы не понима… — начала миссис Биллапс, но мама не дала ей договорить.

— Нет, миссис Биллапс, это вы не понимаете! — Тут мама помолчала, будто изо всех сил старалась взять себя в руки, потом продолжила: — Послушайте, вы когда-нибудь говорили себе, сидя перед телевизором: если опять покажут эту рекламу, я закричу?

Миссис Биллапс медленно кивнула.

— Или в машине: еще минута в этой пробке, и я взорвусь?

— Да, наверное…

— Ну вот, что-то подобное произошло с Мелоди. Она подумала: если меня опять заставят учить букву «Б», я закричу! И закричала. По-моему, она ни в чем не виновата, а вы как считаете?

Учительница перевела взгляд на меня, потом снова на маму.

— Ну, если посмотреть с этой стороны… — кажется, миссис Биллапс тоже начала успокаиваться.

— Мелоди знает не только все буквы и звуки, она узнает на карточках несколько сотен слов. Она складывает и вычитает в уме. Я ведь говорила об этом на последнем родительском собрании! — Было видно, что мама очень старается снова не вспылить.

— Я думала, вы преувеличиваете. Родители не всегда адекватно воспринимают таких детей.

— Если вы еще раз назовете их «такими детьми», я тоже взорвусь, — предупредила мама.

— Но ведь у Мелоди действительно ограниченные умственные и физические возможности! Миссис Биллапс очень хотелось поставить маму на место. — Вам надо смириться с этим.

Зря она это сказала. Мама взорвалась.

— Да, Мелоди не говорит и не ходит, но она очень, я повторяю, очень умная! И это вам придется с этим смириться!

Миссис Биллапс даже попятилась.

— Вы хоть читали записи предыдущего учителя? — Мама продолжала надвигаться на нее. — Мелоди с удовольствием слушает аудиокниги.

— Я стараюсь непредвзято относиться к ученикам. Не хочу полагаться на чье-то мнение. Возможно, эти записи и лежат в столе, но я в них не заглядывала.

— Ну так загляните!

— Не указывайте мне!

— Я сейчас взорвусь, миссис Биллапс, с ядовитой улыбкой произнесла мама. — Да, вот еще что. Можно взглянуть на диск с вашей чудесной музыкой?

— Конечно, — на лице миссис Биллапс наметилась улыбка. — Дети очень любят эти песенки.

— Правда?

Учительница нажала кнопку «Стоп» на проигрывателе.

«Ля-ля-ля-ля…» оборвалось.

Вилли со свистом выдохнул.

Мама взяла протянутый ей диск, вытащила из сумочки пятидолларовую купюру, вложила ее в руку учительницы и с громким щелчком сломала диск пополам. Прямо у миссис Биллапс перед носом.

— Эти ваши песенки — просто изощренное издевательство!

Фредди и Мария засмеялись. Глория прошептала: «Спасибо».

На мгновение мне стало жалко миссис Биллапс. Вид у нее был глупый и растерянный. Она так ничего и не поняла.

Мама подошла к раковине, открыла теплую воду, намочила сразу несколько бумажных полотенец и не спеша вытерла мне лицо. Мокрые бумажные полотенца показались мне удивительно мягкими, а мамины руки — удивительно нежными. Потом она проверила все ремни на коляске, причесала меня, поцеловала на прощание и вышла из класса.

После весенних каникул миссис Биллапс не вернулась — до конца года уроки у нас заменяли разные учителя. Наверное, до нашего класса она думала, что работать с теми, кто глупее тебя, проще простого.

Она ошибалась.

Глава восьмая

Очень долго мы жили вчетвером: я, мама, папа и моя золотая рыбка Олли. Она появилась у меня в пять лет и прожила почти два года. По-моему, немало для золотой рыбки. Как ее зовут, знала только я, но это не важно. Рыбку мы с папой выиграли на ярмарке. Думаю, ей в жизни пришлось несладко, еще хуже, чем мне.

Маленький круглый аквариум с Олли стоял на столике в моей комнате. Дно было засыпано мелкими розовыми камушками, из которых торчала пластмассовая коряга, — сильно сомневаюсь, что в природе существуют камни и коряги таких цветов.

Весь день золотая рыбка плавала по кругу, изредка подныривала под корягу — и снова по кругу, вдоль стеклянной стены, всегда в одну сторону. Два раза в день, утром и вечером, когда мама бросала в аквариум корм, Олли подплывала к кормушке, заглатывала корм и какала, а потом снова принималась кружить по аквариуму. Я очень ее жалела.

Меня хотя бы вывозили на улицу, в магазин, в школу. А рыбка дни напролет плавала по кругу — кажется, даже не спала. Во сколько бы я ни проснулась, даже среди ночи, Олли кружила по аквариуму. И все время открывала и закрывала рот, будто хотела что-то сказать.

А однажды — мне тогда было лет семь — рыбка выпрыгнула из аквариума. Я как раз слушала радио мама наконец-то сообразила, что я люблю музыку кантри, и поймала станцию, где ее крутили. Мне было очень хорошо и уютно: желто-оранжевые мелодии пахли лимонами, рыбка мирно плавала по кругу.

Вдруг Олли метнулась ко дну, рванулась вверх и выпрыгнула из аквариума. Она хватала ртом воздух и билась на столе. Ей стало нечем дышать, она вытаращила глаза, жабры оттопырились — бедная, когда прыгала, она и не догадывалась, что ее ждет за стенами аквариума.

Надо было что-то делать: без воды рыбка умрет очень быстро. Я громко заплакала. Мама почему то не прибежала сразу. Может, вышла за почтой. Я заплакала еще громче. Закричала. Потом завизжала. А рыбка все билась на столе, хватая ртом воздух. Ей срочно нужна была вода.

Я вопила изо всех сил, а мама не шла. Где же она? Ждать больше нельзя! Я потянулась к столу, к аквариуму. Нужно было плеснуть на Олли немного воды, чтобы она продержалась еще чуть-чуть, до маминого прихода. Я зацепилась согнутыми пальцами за край аквариума и дернула. Аквариум опрокинулся, вода залила все: стол, ковер, меня, Олли. Мне показалось, что на пару секунд рыбке стало легче.

Все это время я громко ревела. Наконец-то по лестнице взбежала мама. Она распахнула дверь, окинула взглядом комнату, увидела перевернутый аквариум, умирающую золотую рыбку.

— Мелоди! Что ты наделала! Зачем ты опрокинула аквариум? Рыбка же умрет без воды! — закричала мама.

Ясно, что рыбы не могут жить без воды, — а из-за чего же я вопила, звала на помощь?

Мама бросилась к столу, схватила Олли, осторожно опустила ее в аквариум и побежала в ванную наливать воду. Но было поздно.

Золотая рыбка умерла: то ли слишком долго пробыла без воды, то ли вода в кране оказалась неподходящей температуры.

Вернувшись в комнату, мама еще раз меня отчитала:

— Твоя рыбка умерла, Мелоди. Зачем ты с ней так поступила? Она была такая маленькая, такая беззащитная. Ей было хорошо в аквариуме.

Сомневаюсь, что Олли сильно нравилось в аквариуме. Может, ей опостылело всю жизнь носиться по кругу над пластмассовой корягой, потому она и выбросилась. Просто дошла до точки. Иногда со мной тоже что-то такое бывает.

Объяснить маме, что на самом деле случилось, я не могла. Я ведь пыталась спасти Олли! Мама злилась на меня, а я на нее: приди она чуть быстрее, моя рыбка осталась бы жива. Я отвернулась, чтобы мама не видела, как я плачу.

Глубоко вздохнув, мама вытерла воду и ушла. Музыка все звучала, только цвета поблекли. На столе было пусто.

Еще долго мне не хотелось никаких домашних животных. Но на мой восьмой день рождения папа принес домой большую коробку. В ней явно было что-то живое, и оно так и норовило выбраться наружу. Не успел папа опустить коробку на пол, как оттуда выскочил мохнатый золотой шар! Щенок! Щенок золотистого ретривера! Я завизжала от радости, задрыгала ногами. У меня появился щенок!

Золотой шар отправился исследовать комнату. Я следила за ним с восторгом. Обнюхав шкафы и ножки стола и стульев, щенок остановился посреди комнаты, убедился, что все на него смотрят, присел и надул лужу прямо на ковер. Мама вскрикнула — и щенок сразу понял, что она тут главная.

Опасливо обойдя маму, которая при помощи бумажных полотенец и какой-то пшикалки с кухни пыталась убрать с ковра, заметил коляску, с удивленной мордой сделал несколько кругов по комнате, понюхал колеса, понюхал мои ноги, оглядел меня и… запрыгнул ко мне на колени — так легко и привычно, будто проделывал это миллион раз. Я затаила дыхание, чтобы его не спугнуть. Щенок приподнялся у меня на коленях, пару раз переступил толстыми мягкими лапками, устраиваясь поудобнее, улегся калачиком и удовлетворенно вздохнул. Я тоже довольно вздохнула. Очень осторожно, чтобы не потревожить маленькое волшебное чудо, я провела рукой по мягкой золотистой шерстке.

Имя щенку — это оказалась девочка — я выбрала сама. Папа с мамой придумали миллион всяких глупых кличек, вроде Пушинки или Капучино, но я в первый же миг поняла, как будут звать мою собаку. На столике возле кровати стояла вазочка с моими самыми-пресамыми любимыми конфетами — молочными ирисками. Во-первых, их не надо жевать, они тают во рту, а во-вторых, они такие вкуснющие! Я кивнула головой в сторону конфет.

— Как ты хочешь ее назвать? — спросил папа. — Конфетка?

Я осторожно, чтобы не разбудить щенка, покачала головой.

— Карамелька? — попробовала угадать мама.

Я снова покачала головой.

— Вонючка? — сморщил нос папа, но мы с мамой только презрительно на него посмотрели. Я снова показала на вазочку с конфетами.

— Ириска! — наконец сообразила мама. — Да? Я угадала?

Я хотела взвизгнуть от радости, но сдержалась: главное не потревожить щенка, пусть спит.

— У-у, — подтвердила я, поглаживая меховой шарик. Никогда не трогала ничего мягче. У меня есть свой щенок! Это лучший день рождения в моей жизни!

С тех пор Ириска спит в ногах моей кровати. Иногда мне кажется, что она закончила курсы идеальных собак: лает, только если за дверью чужой ходит в туалет только на улице (щенячий возраст в котором всякое случается, она быстро переросла) и следит, чтобы все у меня было хорошо. Ириску совершенно не волнует, что я не могу с ней поговорить: она и без слов знает, что я ее люблю.

Однажды — со времени появления Ириски прошло уже несколько месяцев — я выпала из коляски. Со мной такое иногда случается. Мама меня покормила, помогла сходить в туалет и отвезла в мою комнату. Ириска пришла следом — она никогда не путается под ногами, не забегает вперед коляски, просто идет рядом или чуть сзади. Мама вставила в проигрыватель диск, положила мою руку на пульт, чтобы я могла прокручивать запись, но забыла проверить ремень — а я тоже не заметила, что он расстегнут.

Сначала мама носила вниз белье — со мной стирки всегда предостаточно, потом ушла готовить обед. По дому поплыл изумительный запах томатного соуса. Мама знает, что я обожаю спагетти.

Потом она заглянула ко мне в комнату и предупредила, что пойдет приляжет на несколько минут.

Я кивнула и показала рукой на дверь: можешь идти. Все было в порядке: фильм мне нравился, Ириска спала рядом с коляской (на коленях она давно не помещалась). Мама послала мне воздушный поцелуй и закрыла дверь.

Уже в сотый раз я смотрела «Волшебника страны Оз». Думаю, многие помнят целые эпизоды из этого фильма. В этом нет ничего удивительного, ведь его без конца крутят по кабельным каналам. А я помню в нем каждое-прекаждое слово. Я знаю, что скажет Дороти, еще до того, как она откроет рот: «Тото, мне кажется, что мы не в Канзасе!» я всегда улыбаюсь в этом месте. Я-то никогда не бывала ни в Канзасе, ни в стране Оз, я вообще ни разу не уезжала дальше чем за несколько миль от дома.

Я помнила фильм наизусть, но некоторые моменты меня все равно ужасно смешили: когда заржавевший Железный Дровосек стал выплясывать под песенку «Мне бы только сердце получить!», я так захохотала, что дернулась вперед и выпала из коляски лицом вниз.

Ириска тут же проснулась, подскочила ко мне, обнюхала, лизнула в щеку, проверяя, не ушиблась ли я. Со мной все было в порядке, только сесть обратно в коляску я сама не могла. Хуже того, приближался мой любимый момент — Дороти вот-вот должна была встретить Трусливого Льва. Интересно, сколько мама будет отдыхать?

Я не стала поднимать крик, как тогда с Олли. В общем-то, я не слишком расстроилась, хоть и неудобно лежать лицом вниз. Перевернуться на спину у меня не получалось: я как-то неудачно свалилась. Жаль, что из такого положения не видно телевизора — а то бы я совершенно спокойно ждала на полу столько, сколько нужно. А Ириска бы поработала подушкой.

Но собака вскочила, подбежала к двери и стала отчаянно скрестись. Да уж, таким царапинам папа точно не обрадуется. Но мама не слышала. Тогда Ириска залаяла сначала гавкнула пару раз, потом залилась громким лаем. Когда и это не помогло, она всем телом стала бросаться на дверь. Гавкнет — и бросается на дверь, гавкнет — и бросается. Такой шум и грохот мама обязана услышать!

Думаю, это длилось не больше двух или трех минут, но я еле выдержала. Наконец появилась мама. Лохматая, заспанная, ничего не понимающая.

— Да что вы здесь… — начала было она, но тут увидела меня. — Мелоди! Малышка! Что с тобой? — Мама бросилась ко мне, села прямо на пол и затащила меня к себе на колени.

Она осмотрела меня с головы до ног, ощупала руки и ноги, лицо, голову, даже попросила высунуть язык. Я хотела сказать, что со мной все в порядке и можно просто посадить меня обратно в коляску, но на то она и мама, чтобы все перепроверить несколько раз.

— Умница! Умница, Ириска! — одной рукой она гладила собаку, другой обнимала меня. — Сегодня получишь двойную порцию корма.

Хорошая говяжья косточка наверняка больше пришлась бы Ириске по вкусу, чем вторая порция сухого корма, но она тоже не умеет говорить, поэтому нам обеим приходится довольствоваться тем, что дают. Мама аккуратно посадила меня в коляску, застегнула и перепроверила все ремни. Ириска легла у моих ног, чтобы смягчить удар, если я снова упаду. Удивительная собака!

Мама перекрутила фильм на начало, но дорога из желтого кирпича больше не казалась мне такой манящей, ведь в конце ничьи желания все-таки не исполняются…

Я смотрела кино и думала: вот занесло бы нас с Ириской в волшебную страну Оз — что бы мы попросили у Волшебника? А что нам с ней надо?

Мозги? У меня вроде своих достаточно.

Смелость? Ириска не боится никого и ничего.

Доброе сердце? У нас с собакой и так доброты вагон.

Тогда что же? Пожалуй, меня бы вполне устроило петь, как Трусливый Лев, и танцевать, как Железный Дровосек: может, у них получается и не очень хорошо, но мне бы хватило.

Глава девятая

Все изменилось, когда мне было восемь лет.

Думаю, я поняла, что мама ждет ребенка, даже раньше нее. Она стала совсем по-другому пахнуть — знаете, как меняется запах в ванной, когда появляется новое мыло. И кожа у нее стала нежнее и теплее.

Однажды утром мама, как всегда, поднимала меня с постели, но вдруг ойкнула и уронила обратно.

— Ого! Мелоди, что-то ты потяжелела. Похоже, мне пора в спортзал, а то я тебя не подниму.

На лбу у нее выступил пот, она присела на стул возле кровати.

Вряд ли мой вес хоть сколько-нибудь изменился — изменилась мама. Она вдруг вскочила со стула и стрелой вылетела в ванную. Было слышно, что ее рвет. Вернулась через несколько минут, вся бледная. От нее пахло зубным эликсиром.

— Наверное, что-то не то съела, — пыталась она убедить сама себя, пока меня одевала. Думаю, мама все поняла уже тогда. И испугалась.

Когда подозрения подтвердились, мама пришла ко мне и села на краешек кровати.

— Мелоди, у меня для тебя замечательная новость.

Я изобразила заинтересованное лицо.

— Скоро у тебя родится братик или сестричка.

Я улыбнулась и, как могла, постаралась показать, что я удивлена. Потом потянулась к маме, обняла ее, похлопала ее по животу и показала на себя. Мама поняла меня. Пристально глядя на меня, сказала:

— Будем молиться, чтобы у нас родился толстенький здоровенький карапуз. Мы с папой очень любим тебя, Мелоди! Любим такой, какая ты есть, но мы очень надеемся, что малышу не придется страдать так, как тебе.

Я тоже на это надеялась.

Мама перестала меня таскать, переложив эту обязанность на папу. Она никогда больше не возвращалась к тому нашему разговору, но я видела, что она очень переживает. Она глотала огромные зеленые витаминины, поедала горы яблок и апельсинов, постоянно гладила живот и тихонько молилась. Папа тоже переживал, но по-другому: он все время совершал маленькие безумства. Например, мог притащить маме огромную охапку ее любимых сиреневых ирисов, купить сразу десять банок виноградного сока или забить холодильник виноградом: в маме неожиданно проснулась любовь ко всему фиолетовому.

Я больше не смотрела весь день напролет научно-популярные передачи, у меня появилась привычка сидеть перед выключенным телевизором и думать о своем.

Понятно, что на ребенка будет уходить масса времени. Но и на меня тоже нужно много времени. Интересно, как родители справятся?

В голову лез кошмарный доктор Гризли: а вдруг они решат воспользоваться его советом? У меня никак не получалось отогнать от себя эту мысль.

Как-то, за несколько месяцев до рождения ребенка, я задремала на диване в гостиной. Мама обложила меня подушками, чтобы я не упала, Ириска улеглась рядом на полу, на папиной любимой джазовой волне играл монотонный саксофон. Мама с папой сидели на втором диванчике и тихонько разговаривали. Они были уверены, что я сплю и не слышу их.

— А что, если? — спросила мама. Голос у нее был напряженный.

— Никаких «если»! Ну, подумай сама, вероятность же почти нулевая, — ответил папа, но как-то не очень уверенно.

— Я не переживу.

— Тебе не придется ничего переживать, будет… — Папа старался говорить спокойно.

— Ну а если?… — перебила его мама. И заплакала. До этого она плакала при мне только однажды.

— Все будет в порядке, — убеждал ее папа. — Мы должны думать о хорошем.

— Это все из-за меня!

Я ловила каждое слово.

— Ты о чем?

— Это я виновата, что Мелоди такая! — Мама так горько рыдала, что было трудно разобрать слова.

— Диана, не говори глупости! Ты ни в чем не виновата! Просто так случилось — и все.

— Виновата! Я мать, я должна была нормально впустить ее в этот мир, а я все испортила! — Она всхлипнула. — Любая женщина способна родить здорового ребенка! А я не смогла!

— Милая. Любимая. Ты ни в чем не виновата. Ни в чем! — Папа притянул маму к себе и крепко обнял.

— Чак, я боюсь! Я очень боюсь, что и с этим ребенком что-то будет не так. — Мамин голос дрожал.

— Нет. Пожалуйста. Даже не думай об этом, — шептал папа. — Вероятность того, что двое детей у одних…

Больше я ничего не слышала, потому что сердце у меня выскакивало из груди. Сколько же всего я хотела им сказать — и не могла!

Я хотела сказать маме, что мне ее очень, очень жаль.

И что она ни в чем не виновата.

Я такая как есть, и с этим ничего не поделаешь.

Но я не могу ей этого объяснить, вот что хуже всего.

Во время маминой беременности родители занимались мною ничуть не меньше, чем раньше, хотя, честно говоря, я боялась, что им будет не до меня. Постепенно многие из обычных маминых забот перешли к папе. Он загружал и развешивал белье, готовил, таскал сумки с покупками — и меня тоже. И ничего, справлялся: я ни разу не опоздала в школу, а перед сном папа обязательно мне читал. Мы всей семьей ждали появления малыша, надеялись на лучшее и молились.

Моя сестричка родилась совершенно здоровой. Ее назвали Пенни — как монетку, и вся она была кругленькая и сияющая, как новенькая монетка. И радовалась жизни с самого первого мгновения. Такой маленький комочек радости и счастья.

Но, что ни говори, младенец — испытание для любых родителей, особенно если у них имеется еще старший ребенок вроде меня. Иногда папа с мамой ссорились — я слышала через стену.

— Чак, ты мне почти не помогаешь, — вполголоса говорит мама.

— Ты же все время занята с малышкой, на меня вообще не смотришь!

— Ну так делай что-то по дому, тогда и на тебя время останется! Думаешь, легко управляться с двумя детьми? Тем более с Мелоди!

— Так что, мне бросить работу?

— Я тоже тут не в отпуске, Чак! И не надо меня попрекать тем, что ты больше работаешь. Ты спишь всю ночь, а я дважды за ночь встаю кормить ребенка!

— Знаю, знаю. Ну, прости меня! — Папа всегда быстро сдается, уступает маме.

— Я так устаю, Чак! — Мама тоже смягчается.

— Прости. Я буду больше тебе помогать, обещаю. Завтра возьму выходной и побуду с девочками, а ты можешь сходить в кино или посидеть где-нибудь с Валенсией.

Потом за стенкой все стихало. Но после таких ссор я чувствовала себя немного виноватой. С одним ребенком — нормальным ребенком, у которого все работает как положено, — родителям жилось бы гораздо легче.

Как-то на Рождество мне подарили «умную» куклу. Знаете, такую: нажимаешь на кнопку, а она говорит, или плачет, или двигает руками и ногами. Когда мы достали ее из коробки, оказалось, что одна рука у нее отломана и кукла только пищит, на какую кнопку ни нажми. Мама вернула игрушку в магазин.

Интересно, а хотелось ей хоть раз вот так же «вернуть» меня?

Зато Пенни — не ребенок, а мечта любых родителей! В полгода она всю ночь спала не просыпаясь, а весь день улыбалась не переставая. Развивалась как по писаному: переворачиваться, сидеть, ползать — все у нее получалось когда положено. А главное, так легко! Нет, конечно, она тоже иногда падала и утыкалась лицом в колючий зеленый ковер, но никогда не плакала подолгу.

Пенни постоянно была в движении. Для нее в доме не осталось неизведанных мест. Она быстро сообразила, как забавно разбрызгивается вода из унитаза, если бросить туда игрушку, усвоила, что настольные лампы падают на пол, если потянуть за шнур. Она убедилась, что лошадка из ретривера — так себе, что набить полный рот горошка из банки — здорово, что дохлые мухи на полу — бяка, зато конфетки — ням-ням. Пенни хохотала без умолку. Она поняла, что ее старшая сестра Мелоди не умеет делать многое из того, что умеет она, — но, кажется, не обращала на это внимания. Ну, и я старалась не обращать.

Папа с камерой в руках носился за Пенни, как папарацци за звездой. На бесчисленных видеозаписях очаровашка Пенни шалит и радует окружающих. Не буду врать, иногда мне тошно было смотреть эти записи — как она легко справляется с тем, о чем я и мечтать не могу.

Пенни сама пьет из новой бутылочки.

Пенни сидит в детском стульчике, ест хрустящие колечки.

Пенни говорит «ма-ма» и «па-па», как малыши из «Улицы Сезам».

Пенни ползает за Ириской.

Пенни хлопает в ладоши.

Ну как, как ее маленький мозг ухитряется всегда подавать телу нужные сигналы, когда она хочет встать на ножки? Или ухватиться за диван? А если она падает — как у нее получается так быстро подняться? Она не лежит беспомощно на полу, как я.

Папа по нашей давней традиции читал перед сном детские книжки, только теперь он держал на коленях не меня, а Пенни: я стала слишком большой и тяжелой. Поэтому я сидела в коляске и слушала, как папа читает истории, которые я знала наизусть. Зато Ириска сидела у меня в ногах. И спала она по-прежнему только в моей комнате, и я была очень довольна.

Мне нравилось, что папа читает Пенни те же книжки, что и мне, — мои любимые книжки. Интересно, а она их запоминает? Вряд ли. Ей это ни к чему.

Третьим словом после «мама» и «папа» у Пенни стало «Ди-Ди». Полностью она мое имя осилить не могла, поэтому обходилась только последним слогом. Я очень любила, когда после утреннего купания мама запускала Пенни ко мне в постель: малышка, вся пахнущая детской присыпкой, обнимала меня мокрыми ручками и чмокала в щеки, в лоб, в глаза — куда придется, без умолку повторяя: «Ди-Ди».


Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>