Наталия Евгеньевна Сухинина 15 страница

Вбежал перепуганный напарник.

Скорую, скорее скорую...

В больницу его привезли в беспамятстве. Первое слово, которое он услышал, придя в себя:

Нежилец.

Но врачи ошибаются, если диагноз ставит Господь. Он выжил. Господь опять вернул его в земную жизнь, не поменяв, однако, её законы, не убавив громкости бранных и пустых слов, не сделав никого вокруг Степана добрее и чище. Прежняя жизнь.

- А вы, Степан, вы вернулись в неё прежним?

Степан молчит. Долго молчит.

Потому что сказать «прежним» не хочет, а сказать «другим», значит не рассказать, что было дальше. И он не отвечает на мой вопрос. Ожог кислотой спровоцировал серьёзную язву желудка. Лечили долго и потихонечку пошло дело на поправку. Стал почитывать газеты, журналы, отгадывать кроссворды. И попалось на глаза Степану Ивановичу Терехову брачное объявление. Женщина ищет спутника для совместной жизни. Надежда, она, как известно, умирает последней, и она никак и не хотела умирать, даже после того, как потерпела явное фиаско от прежних дам его доверчивого сердца. Заволновался, стал тщательно обдумывать стилистику письма. Так, мол, и так, одинок, но хочу создать семью. Началась переписка. «Надо бы познакомиться поближе». «Я не русский, якут». «Это неважно. Приезжай». Едва поднялся с больничной койки, помчался по указанному адресу в Челябинск. Приехал. Женщина оказалась спокойной, расчётливой, небедной. Дом - большим, обставленным, благополучным. Степану выделили маленькую каморку. «Надо познакомиться поближе». Он пылесосил ковры, поливал цветы, гулял с собакой, ходил в аптеку, менял в гостиной паркет. Семейное счастье со Степаном в планы расчётливой женщины не входило. Когда он попробовал намекнуть, что, мол, не за тем приехал, расчётливая женщина развела руками:

Я не держу, уезжай!

Вот, оказывается, какие бывают брачные объявления, — говорил он мне с удивлением.

А я удивлялась ему. Познавший «прелести Каширского централа», человек оказался не искушён в самых банальных женских хитростях.

Всё. На этом он поставил точку в поисках семейного счастья. Уехал. Опять на стройку, зарабатывать и ни о чём не думать. Но стал пить. В водке глушил, топил все свои так мучающие трезвую голову вопросы — зачем живу, зачем? Однажды, после похмелья, шёл себе и шёл по тихой улице северного посёлка и вышел - к храму. Он помнит, как стоял несколько минут в растерянности, силясь понять, почему он так долго ходил мимо. Почему не поспешил сюда сразу же, как освободился. Почему, почему, почему...

Это было одиннадцатого октября. Накануне Покрова Матери Божьей. Под Её покров и шагнул Степан из ветра и холода северной непогоды.

Я хочу окреститься, но у меня нет денег, я очень хочу, я отдам, я заработаю, окрестите меня в кредит.

Крещёным человеком вышел он опять в непогоду, опять в суету, опять в взбудораженный человеческими страстями мир.

Но уже новое время отмерял его календарь. Через несколько дней после крещения он узнает, что в Свердловской области, в городе Верхотурье, есть монастырь, где нужны крепкие мужские руки. Он, не раздумывая, туда летит.

Я инженер-строитель, образование высшее, согласен на любую работу - возьмите.

Его взяли в трудники. Дали койку в общежитии, зачислили на монастырское довольствие. И здесь, в Верхотурье, он впервые познал сладость горьких слёз от покаянной молитвы. Оказывается, так всего много надо выгрести из души, так о многом посокрушаться, пожалеть да подумать. Долго Господь ждал Своё заблудшее чадо, долго водил по земной, безрадостной пустыне, пока не подвел к дверям храма, не ткнул, как слепого котёнка носом, за его высокую ограду. Тебе сюда, несмышлёный и неразумный. За какими такими миражами гонялся ты по жизни, чего ищешь там, где пустота, зачем прислуживаешь своим страстям, лакейно прогибаясь перед их надуманной значимостью. Раскрой сердце, не таи своих слёз, омой ими собственные заблуждения, людскую злобу и жестокосердие...

В монастыре уже не было искушений?

Были. Бес держит крепко, не хочет выпускать добычу. Я уже здесь, Господи, прости, запил. Выгнали меня за пьянку, а я приду днём к раке праведного Симеона, упаду на колени, и плачу, плачу. «Неупиваемой Чаше» молился. Скорби не оставляют, но только знаю я, каким оружием против скорбей воевать. Прост или меня, опять вернулся. Радуюсь, работаю, а душа ликует. Да только враг радости не любит. Опять ведь запил, грешный, опять выгнали. Скитался, рядом с монастырём жил, приходил и скулил возле проходной - не гоните, простите. Упал перед настоятелем, плачу. Опять простили меня. И опять радуюсь, опять прошу у Господа, чтобы дал мне силы побороть грех, посрамить его. Сейчас новый настоятель пришёл, игумен Филипп. Назначил меня бригадиром трудников. По милости Божьей, подвизаюсь. Трудись и молись - закон монастырский. А что ещё для спасения надо?

Вечные истины постигаются не сразу. Путь к ним тернист и извилист. Но зато, какая радость, когда их глубокий смысл проникает вдруг однажды в изболевшуюся душу. Целительная благодать зарубцевала в одночасье многолетние язвы и укрепила иммунитет. Долго блуждала Степанова душа-странница, да обрела покой, вывернула на верную дорогу,

...Человек в высоких резиновых сапогах, линялой куртке, стоит на молитве. Стоит навытяжку, не шелохнувшись перед Царскими вратами, которые пока закрыты. Но вот они раскрываются, человек делает низкий поклон и опять вытягивается в струнку. Смотрю на его прямую спину и знаю уже, что это мой брат во Христе, раб Божий Степан. Якут, прибившийся к тихой монастырской пристани для молитвы и труда, для борьбы со страстями. Монастырь — клиника, где не произносят слово «поздно». Господь не допустит по милости Своей неизреченной «летального исхода» грешной души. Он будет очищать её скорбями, учить уму-разуму, благословлять промыслительными встречами, утешать «случайностями» и, в конце концов, подведёт человека к очень важным, выстраданным словам. Таким, какие сказал мне Степан Иванович Терехов: Мне без Верхотурья не жить. Умирать здесь буду.

Говорят, уехал из монастыря отец Феофан, хороший батюшка, к которому Степан имел особое расположение. Степан скорбел и каждый день заказывал молебны, чтобы вернулся отец Феофан.

Моя молитва слабая, так я молебны.

Вымолил. Отец Феофан вновь вернулся в Верхотурье.

Плывёт, плывёт по храму молитва «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею, жертва вечерняя»... Душа ли жертва, жизнь ли жертва, слёзы ли перед алтарём жертвенным особенно солоны? Наверное, и то, и другое, и третье. Господь имеет силу соединять несоединимое. И в этом его непостижимая мудрость. Слёзы и радость, отчаянье и надежда, жертва и подарок. Нам ли разбираться в истоках этой несовместимости? Нет. Нам радоваться и благодарить. За возможность пусть вечерней, но все- таки успевшей до срока - жертвы.

ТАНЕЦ ЖИВОТА НА ЗЕМЛЯНИЧНОЙ ПОЛЯНЕ

Открыли третью бутылку шампанского. Хлопка не было, но Таня догадалась об этом легко: будто льдышки налетели друг на друга, зазвенел хрусталь, сдвинули бокалы, голоса, смех и - затихло.

Закусывали. После третьей бутылки знала точно - домой её сегодня не повезут. А ведь был уговор: субботы с воскресеньями — её законные выходные. Так было определено условиями договора полгода назад, когда она только нанялась к Минаевым гувернанткой. Всю неделю Таня с девочкой, а уж выходные - это жизнь для себя. Но один раз уступила - Аида с Андреем вернулись из ресторана поздно: оставайся до утра, везти тебя сейчас через всю Москву, утром обратно - какой смысл, оставайся! Осталась. Вот и вошло в привычку, теперь как выходной - причина: то банкет, где необходимо встретиться с нужными людьми, то театр, а сегодня вот гостей позвали.

Таня тихонько вывела Настеньку из спальни, включила свет в ванной. Настеньке ничего не надо было объяснять, она уже давно смекнула: раз Таня повела её в ванную, значит, остаётся. А остаётся, значит, они обязательно перед сном поговорят о чем-нибудь интересном, Таня много всякого знает. Настенька стояла под душем смирно, а когда Таня закутала её в махровую простыню и взяла на руки, девочка прижалась горячей распаренной щёчкой к её щеке:

Мама Таня...

Нельзя так меня называть, ты знаешь, — сказала Таня, — я Таня, просто Таня, а маму твою зовут Лида.

Знаю, — вздохнула Настенька, — а вот у одной девочки было две мамы...

Не фантазируй. Давай спать.

Не хочу, сначала расскажи про волшебную поляну.

Ты про поляну сто раз слышала.

Нет, хочу про поляну.

Ну, слушай... На опушке леса под жарким солнышком цвели на поляне синие цветы. А ещё наливались соком ягоды земляники. Та поляна была волшебной, там никто никогда не сердился, не ссорился, не говорил плохих слов. Даже звери на той поляне не рычали, даже комары не кусались...

Настенька засыпала. Про поляну она слушала часто, но не надоедала придуманная Таней история и все разговоры после. А ещё дежурный вопрос в конце: мы с тобой на ту поляну поедем? Сегодня не успела спросить, сморило девочку.

Татьяна, ты жива ещё, моя старушка? - шелест юбки, стук каблуков и приторный запах дорогих сигарет пополам с французскими духами. Лида ворвалась в спальню, плюхнулась в кресло рядом с Настиной кроваткой.

Заснула? - разочарованно спросила Лида. — А я хотела, чтобы она гостям что-нибудь спела.- Нечего из ребёнка Арлекино делать, - строго сказала Таня. - Что тебе Настя, игрушка? Иди к гостям, я тоже буду ложиться...

Ушла. Отношения между Лидой и Таней совсем не походили на отношения между хозяйкой и гувернанткой. Капризная, взбалмошная Лида не обижалась на Таню за резкий тон и справедливые укоры. Знала, что уж тут прикидываться: она плохая мать, и Настя для неё игрушка, забава. Все её материнские инстинкты легко удовлетворялись новыми игрушками, платьицами-джинсиками, бантиками-заколками. А черновая работа — кормить, мыть, учить девочку не коверкать слова, терпеливо сносить её капризы - это Татьянино. Гувернантка она. Деньги за это получает.

Да, денег ради и пошла Таня в гувернантки. В библиотеке, где она работала, платили копейки. Устала от долгов, от того, что даже маленькие желания не сбывались. А тут ещё и большое желание поселилось в душе. Прочитала в православном журнале о пароходном паломничестве в Иерусалим. Шестьсот долларов. Две недели. Святая земля... Для кого-то это не деньги. А она подсчитала — ей и за пять лет не скопить. А ей, душе православной, Святая земля давно снилась. Даже вырезки из газет делала. Всё об Иерусалиме. Шестьсот долларов...

И - рискнула. Решила: заработаю, скоплю. Сделаю себе подарок. И вот ради этого подарка оказалась она в странной, пугающей её семье.

Лида красивая. Тёмные волосы до плеч, глаза — маслины. Тонкий профиль. Настенька похожа на неё. Андрей — тот слегка полноват, излишне кудряв, не красавец, но есть в нем та самая респектабельность, которая не оставляет его без женского внимания. Был женат, имеет сына, но однажды вот встретил в каких-то случайных гостях Лиду... А Лида жила в общежитии, никаких перспектив на будущее. Сначала встречались тайно, потом он снял ей квартиру, потом наметилась в их жизни Настенька. До сих пор так и не расписались, но купили квартиру, девочку Андрей записал на себя.

Благополучие обрушилось на Лиду неожиданно, и от него, как от избытка свежего воздуха, она захмелела. Хотелось больше, больше... Она поднимала планку всё выше. Андрей брал всё новую высоту. Поменяли квартиру, выбросили старую мебель, завели собаку, на Новый год слетали во Францию, собрались в морской круиз по Скандинавии, купили иномарку... Лида обожала, как она выражалась, травить девок. Это значит, наведя макияж, надев фирмовое, купив коньяк и коробку конфет, пойти в общежитие к подругам. Подруги зеленели от зависти, но на все голоса щебетали вокруг Лиды. Лида торжествовала, хотя изо всех сил старалась это не демонстрировать. После такого «сеанса одновременной игры» она приходила домой в отличном настроении. А Андрей, Андрей всё работал. Он возглавлял какую-то строительную фирму, мотался по области, домой приезжал поздно. И не очень вникал в Лидины проблемы. Но когда она, едва Настеньке исполнилось полгода, попросила его нанять гувернантку, он опешил:

- Ты что? Сидишь дома, не работаешь, какую тебе ещё гувернантку? Поссорились. Помирились.

Таня была третьей гувернанткой в их доме. Двое до неё ушли по собственному желанию. Таня догадывалась, почему. В доме тягостно жилось и тягостно дышалось. Здесь каждый жил для себя. И звонкий колокольчик Настиного смеха казался здесь инородным, чужим. Настенька ещё не умела жить для себя. Даже на земляничную поляну она не хотела идти одна, а непременно с Таней.

Шестьсот долларов. Святая земля... Скопила денег. Взяла отпуск. Настя плакала и просила приезжать быстрее. Лида нервничала — как я без тебя справлюсь? Андрей иронизировал: Тань, проконсультируй мать, когда у её дочери обед, когда «тихий час», а то ведь всё перепутает. Лида огрызалась и называла Андрея занудой.

Уехала. И Святая земля, желанная, виденная во сне, сотни раз пропущенная через сердце, стала явью. Но, нет-нет и возникало перед Таней личико ещё недавно совсем чужой девочки, её мягкие кудряшки, забавный лепет. Скучала, ой, как скучала гувернантка Таня по своей воспитаннице.

...Так сложилось: сразу после рождения Таня тяжело заболела. Дали инвалидность, с ней и пошла по жизни, прихрамывая, шагом неуверенным, осторожным. А потом свыклась с бедой, приняла её как верную попутчицу, знала: семьи ей не иметь, детей у неё не будет. Закончила институт. Потом работала с десяти до шести. В выходные вязала, читала, гуляла, помогала по силам маме. И вдруг эта девочка... Сердечная и такая неожиданная привязанность. Радость за каждое новое освоенное слово. Паническое беспокойство, если затемпературит, тихое счастье, когда в руке покоится тёплая детская ладошка.

Ходили лечить зуб.

Тань, я боюсь, больно будет...

А ты глазки закрой и повторяй: «Не боюсь, не боюсь», боль испугается и убежит от тебя без оглядки.

К кому убежит, к тебе?

Ко мне. А я тоже глаза закрою и тоже скажу: «Не боюсь...» Она дальше побежит. И все её будут гнать.

Тань, мне её жалко!

Кого жалко?

Боль. Все её гонят...

Вылечили зуб. И устроили праздник. Усадили кукол вокруг стола, зайца, медведя, трёх солдатиков. Пир на весь мир. Вечером приехали родители. Таня с Настей им про зуб и про одержанную победу. Андрей поохал для приличия, выпил чаю и тут же на кухонной кушетке отключился - устал. Лида посмеялась и села за телефон, говорила долго с какой-то подругой Сонечкой, только что вернувшейся из Америки. Потом накинула плащ, выпорхнула из дома - косметолог ждёт. Таня вздохнула: и почему так получается? Бог дал ребёнка, свет в окошке, а матери нет до него никакого дела, как чужая тётка, погладит по головке, хохотнёт на её проблемы. А у Тани такое желание отдать ребёнку всю себя, а ребёнка нет и не будет. Странно? Несправедливо? Кто знает...

Вернувшись из отпуска, она сразу же бросилась к телефону.

Таня приехала, моя любимая Таня! - это Настенька.

Я измучилась без тебя, почему ты так долго? - это Лида.

И она осталась.

Андрей и Лида в очередной раз «сцепились». Лида зашлась в истерике, Андрей назвал её дурой, ушёл.

Вернись! - закричала она ему с балкона. - Вернись, а то я за себя не ручаюсь.

Хлопнула дверца машины — уехал. Лида всхлипывала в ванной, Таня привычно капала ей в чашку валокордин, Настенька, привыкшая к родительским ссорам, спокойно раскрашивала фломастером новую «раскраску». Отрыдав, и положив на лицо маску, Лида прилегла.

Посиди со мной, - попросила Таню. - Скажи, почему мне так не везёт?

Тебе везёт. У тебя умненький, здоровый ребёнок, обеспеченный муж. Ты молодая, красивая.

Он не любит меня, - опять всхлипнула Лида. - Он мне изменяет, я чувствую это, чувствую...

Изменяет — это что? — подняла от фломастеров голову девочка.

Не встревай в чужие разговоры, - прикрикнула Лида.

Настя, - попросила Таня, - пожалуйста, полей в гостиной цветы, мы ведь хотели с утра, да забыли.

Настя ушла.

Так вот, - Таня строго взглянула в Лидины глаза. — Если хочешь сохранить семью, не раскисай. Андрей только и видит, что твои истерики. Кому это понравится? Дома почаще бывай, к ужину его жди. А то ты как чужая в доме. А Настя? Она ведь меня мамой называет, не дело это...

Лида будто и не услышала про Настю:

Да, я чувствую, он мне изменяет. Если он меня бросит, я не переживу.

Таня ещё раз с удивлением посмотрела на Лиду. Она хорошо понимала, что Андрея она не любит. Бросившись в его объятия, она прежде всего рассчитывала выбраться из опостылевшего общежития, из нищеты, прозябания. Жадно навёрстывая упущенное, торопилась, гнала, покупала бесконечные тряпки, мебель, рвалась на курорты, обожала рестораны. А Андрей уже тяготился ею. Он всё чаще задерживался на работе, стал приходить навеселе. А один раз посетовал Тане:

Ну, баба ненасытная, вот связался...

Андрей, - Таня испугалась этих слов, от них повеяло холодом, бедой, и прежде всего на её любимую Настеньку. — Андрей, у тебя ребёнок, ты в ответе за него, девочка не может расти без отца.

А мой Павлик может? Я же его ради этой истерички бросил. Запутался я, Татьяна, запутался. С той женой не развёлся, с этой не расписался. А сейчас вот увлёкся женщиной... Она у нас в офисе переводчица...

Андрей, - взмолилась Татьяна, — ну зачем мне это знать, разбирайтесь сами.

Нам уже, Таня, не разобраться.

В один из вечеров он пришёл пьяный. Они долго выясняли отношения за закрытыми дверями. Лила всхлипывала, Андрей сквернословил. Потом стал бить её, вытолкнул из спальни.

Убирайся, катись в своё родное общежитие!

Лида стала биться в истерике. Она каталась по полу, рвала на себе волосы. Андрей не выходил. Таня поставила ей раскладушку рядом с кроваткой дочери — успокойся, ложись спать. Но Лила бесновалась. Она схватила спящего ребёнка, убежала на кухню, закрыла дверь.

Таня, спаси меня! - кричала перепутанная девочка.

Открой! — Таня дёргала ручку двери.

Не открою!

Пожалей Настеньку.

А меня кто пожалел?

Таня металась от спальни к кухне.

Андрей, выйди, она напугает девочку.

Андрей молчал.

Лида, успокойся ради собственного ребёнка.

Лида рыдала.

В тот раз она всё-таки помирила их. Лучше худой мир, чем добрая ссора. Таня с Настенькой уехали на дачу, которую снял Андрей. Теперь они жили в тишине, гуляли, читали, фантазировали. И вот однажды...

Пойдём завтра на земляничную поляну, — торжественно объявила Таня девочке.

Она заранее присмотрела её. Рядом с дачей, мимо неглубокого овражка, справа от берёзовой рощицы, сплошь усеянная капельками земляники. Уложив Настеньку спать, Таня прибегала сюда не раз. Нет, ещё рано, через неделю. Ягоды уже совсем покраснели, через денёк. И вот - сегодня!

Два человека отправились в путь к поляне, волшебной, земляничной, где никто никогда не обманывает и не говорит плохих слов, где все живут и радуются.

И бабочки?

И бабочки.

А эти... лягушки?

А лягушки на поляне очень красивые, они умеют летать, как бабочки. Их от бабочек не отличишь совсем.

Беседуют тихо. Два человека, вытянувших два таких разных жизненных жребия. Две женщины, одна маленькая, в ярких фирменных брючках с фиолетово-розовым рюкзачком, любящая весь мир и рассчитывающая на взаимность. И другая, рано повзрослевшая, познавшая нужду, печаль и нездоровье. Разные? Нет, одинаковые. Потому что и та, и другая оказались не особенно нужными в этой жизни. Но одна не знала об этом, другая знала очень хорошо. И эти два не нужных никому человека оказались теперь очень нужны друг другу. Таня знала, что никого дороже в её жизни уже не будет. А Настя, Настя, разделила с самым дорогим ей человеком свою радостную дорогу к земляничной поляне.

Пришли. Ягоды пахнули ароматом, синие мелкие цветочки легли у ног. Девочка осторожно ступала по высокой траве, боясь ненароком раздавить ягодку.

Они собирали землянику, лежали на спине, любуясь облаками, потом устроили царскую трапезу — белый хлеб с сыром, помидоры, чай из термоса. И уже заканчивали трапезу, машина...

На их волшебную поляну въехала машина. Мама, папа, а ещё женщина в жёлтых брюках, мужчина в тёмных очках.

Вот вы где, — обрадовалась Лида, — а мы вас ищем, ищем.

Расстелили клеёнку, достали шампанское, коробку конфет, фрукты.

Наши друзья, — Лида кивнула на гостей. - Завтра уезжают в Америку, вот решили проводить их на природе...

Выпили. Разговорились. Гость в тёмных очках стал рассказывать анекдоты. Лида принесла из багажника ещё одну бутылку. Потом Андрей пошёл за хворостом - костёр, шашлыки.

Это волшебная поляна, здесь нельзя разводить костёр, - дрогнувшим голосом тихо сказала девочка.

Ну, Татьяна, глупости внушаешь ребёнку, уволю, - шутливо пригрозил Андрей.

Вы отдыхайте, а мы пойдём прогуляемся, - Таня взяла девочку за руку.

Они ушли в ближайший берёзовый лесок. Совсем рядом раздавался смех, повеяло дымком. И гуляли-то недолго. А вышли к поляне, там уже танцевали. Весело прогибаясь в такт музыке, танцевала Лида, откинув чёрные волосы, сбросив босоножки. Андрей неуклюже раскачивался из стороны в сторону, больше для порядка, чем для удовольствия. Женщина в жёлтых брюках подпрыгивала выше всех и с каждым прыжком лихо вскрикивала. Мужчина в тёмных очках был уже вовсе без очков и отплясывал почти вприсядку.

Давайте к нам, — крикнул Андрей, — Настенька, смотри, какая у тебя красивая мама...

Ты обманываешь! — крикнула в ответ девочка, - я слышала, как ты говорил Тане, что она старая и уродина...

Лида остановилась. Она быстро подбежала к Андрею и отвесила ему пощёчину. Потом подошла к Тане:

Если уж кто уродина, так это ты, — и она что есть силы толкнула Таню.

Таня не ожидала. Она упала навзничь и, прежде чем закачались над ней небеса, услышала детский душераздирающий крик:

Не трогайте мою Танечку!

Тане дали воды, помогли подняться. В стороне под одинокой сосной сидела и плакала Лида.

Всё. Тот нервный, дёрганый и некрасивый танец живота на земляничной поляне был их последним совместным танцем. Андрей отвёз в общежитие Лидины вещи, врезал новый замок и уехал в загранкомандировку. Лида не хотела никого видеть, рыдала, даже пыталась наложить на себя руки. А Таня привезла Настеньку в свою однокомнатную квартиру за городом, упросила маму — пусть поживёт...

Да пусть живёт, разве жалко?

И живёт. Андрей не показывается. Таня сама звонит иногда Лиде и говорит, что всё в порядке, пусть волнуется. Она и не волнуется. Привыкла - когда девочка с Таней, всегда всё в порядке. А совсем недавно, перед самым сном, когда Таня по привычке присела на краешек кровати к девочке, чтобы немножко поговорить, Настя грустно и очень по-взрослому спросила:

- Ты зачем меня тогда обманула? Сказала, что поляна волшебная, что там никто никогда не ругается, а дядька тот ругался, плохие слова говорил, а папа обманул маму, а мама кричала, дралась...

- Прости меня. Я перепутала. Я привела тебя на другую поляну. Давай завтра встанем пораньше и пойдём на ту, настоящую. Это далековато, но мы дойдём, мы встанем пораньше...

Я ЗВОНЮ С ФАВОРА

Вот уже третий год моя соседка, молодая бабушка, не может окрестить внучку. Родители девочки не против, сама бабушка этого просто жаждет, а всё дела да случаи. То приболел настоятель храма, которого они приглядели, то богатая крестная отъехала «за бугор», то собирается в церкви много желающих креститься, а они непременно хотят одни. Сначала я объясняла, что проблемы её надуманные, что для Таинства Крещения абсолютно не имеет значения ни храм, ни то, какой батюшка опустит в купель малыша, ни количество стоящих рядом людей. Слушает, соглашается, а в конце разговора — традиционное:

Так-то оно так. Но мне бы хотелось свою Дашку окрестить по полной программе, чтобы и в храме мы одни были, и чтобы батюшка известный, и крестик золотой...

Зато другая знакомая окрестила. И рассказывала мне:

Представляешь, не какой-нибудь там сельский священник крестил, а целый архимандрит, договорились... На видеофильм крестины засняли, придёшь, покажем.

Кажется, ничего особенного в этих разговорах нет. Действительно, как не порадеть родному человечку, постараться угодить ему, ведь для кого и живём, как не для детей и внуков. Им, нашим наследникам, лучший кусочек, лучший глоток, лучшее место под солнцем. Уже и не удивляемся, привыкли: храмы православные открыты настежь, Москва по воскресным дням, как в старые добрые времена, звонит своими сорока сороками, полки в иконных лавках ломятся от толстых серьёзных книг и популярных брошюрок. Мы неофиты, нам так хочется побольше узнать и об иконах, и о том, как держать пост, и о византийских традициях. С жадностью читаем, наверстываем и уж, конечно, стоим на стрёме, чтобы и дети наши вразумлялись, мы нехристями прожили, пусть уж у них будет другой путь. И в этом марафоне к знаниям мы малость переусердствовали.

Я бы не стала заводить этот разговор, имея за душой одну, ну две подобные истории. Но таких историй много, поэтому не считаю свой разговор преждевременным. Судите сами. Женщина пожилая, в прошлом учительница, которая только на пенсии узнала, в какую сторону открывается дверь в православном храме, не даёт проходу - помоги. И обижается, что я её просьбу не тороплюсь выполнять: а ещё православная, а ещё журналистка... Ей нужен хороший батюшка. Не какой-нибудь там юнец, а солидный, седобородый, с опытом, чтобы имел время выслушать её откровения, собранные за всю прожитую жизнь, да обстоятельно, всё по полочкам разложить. В поисках такого замечательного батюшки она пребывает уже второй год, попадаются не те. Этот слушать не хочет, у того речь неграмотная, тот молод, другой неряшлив, а третий вообще прервал её - не о том говоришь... И вот, отчаявшись, собралась она к старцу. К известному. К нему со всей России едут, с ночи записываются. Попала. А старец сразу ей регламент — две минуты.

- Что я за две минуты ему скажу? - сетует женщина. - Только имя да фамилию, да ещё сколько лет.

А старцу больше ничего и не надо. У старцев особое зрение, духовное, они в душу зрят. И здесь узрел старец самый обыкновенный, самый распространённый недуг — духовный снобизм. Высокомерное желание удовлетворить свои амбиции, начать путь к Богу с того, что не к Нему, Господу, пойти навстречу, а, устроившись поудобнее, ждать, когда Он приблизится к ней. Приехала злая, неудовлетворённая - нигде правды нет! Да, старцы сейчас, как никогда, перегружены. Да, едут к ним с тяжёлыми бедами, неразрешимыми проблемами, скорбями. А ещё - с любопытством. Все говорят, старец, прозорливый, дай съезжу, погляжу. И выдумывают проблему, не стоящую выеденного яйца. И получают за своё греховное любопытство больной щелчок по носу — две минуты!

— Помоги, устрой к старцу, — сколько раз в ответ на эту просьбу втолковывала я человеку, что не устраивают к старцу, зряшное это дело, не тот случай, со служебного входа благодать не получишь. Иди, обивай пороги старческой кельи, падай в ноги, проси и плачь. Если угодно будет Господу, допустит тебя к старцу, нет - не ропщи. Иди, просись к любому батюшке, исповедуйся, кайся, не теряй времени в поисках блатных благодетелей, кто примет, того и благодари, что не отказал.

Нет, самая крепкая любовь у нас к самим себе. И стараемся мы себя ублажить, и стараемся мы свои амбиции уважить. И просим знакомого священника поставить нас на хорошее место в храме, чтобы и видно, и слышно, и нанимаем «целого архимандрита», чтобы окрестил наше чадо, и выбираем престижную воскресную школу для внука. Недавно, Господи прости, разгневалась не на шутку. Пришёл один раб Божий в гости, и чувствую — неспроста. А он, и правда, с программой:

— Решил в отпуск на Афон смотаться, в Грецию. Так хочется отдохнуть в тишине, покупаться, порыбачить. Я слышал, там выгодно отдыхать, недорого. Монахи за постой и трапезу не берут денег.

Вот уж не сдержалась. Ты, говорю, ничего не перепутал? Там монахи ночи напролёт на коленях стоят, молятся, а днём на послушаниях спину гнут, а ты нахлебником к ним? А крест твой где? Без креста на Афон собрался?! Да там Святая Гора, каждый камушек Богородицу помнит, а ты купаться да рыбачить?

Потом стыдно стало за свой гнев. Ну откуда знает этот раб Божий про Афон? Слышал звон... Видать, до него уже побывали там такие горе-паломники, которые не молиться, а загорать на Святую Гору ездили, вот их и научили — недорого, выгодно.

- Прости, - говорю. — Поезжай лучше в Пицунду. Там тоже недорого».Да, святые обители сейчас возрождаются так стремительно, что мы не успеваем приноровить к ним свой шаг. И походкой деловой, упругой, уверенной входим туда, куда надо с повинной головой и низким поклоном. С запасом земных знаний мы идём туда, где другие, надземные законы и требования. Хорошо помню свою прошлогоднюю поездку в Санкт-Петербург. В Иоанновском монастыре у гробницы великого подвижника Иоанна Кронштадтского начинался молебен. Батюшке подавали записочки, он заглядывал в них и хмурился. Потом не выдержал:

— Есть такое понятие — духовная культура. Она ничего общего не имеет ни с театрами, ни с концертными залами, ни с цирком. Это наше ощущение Божиего присутствия в сердце, наше умение распознать его и порадоваться ему. Вот передо мной записки. Люди заказывают молебен у гробницы Иоанна Кронштадтского, а просят молитв Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Ксении Петербургской, Александра Невского. Да, это великие святые, но вы пришли к Иоанну Кронштадтскому, вы стоите у его гробницы, так и молитесь ему. Духовные законы не терпят путаницы, а духовной культуре надо учиться, мои дорогие братья и сестры.

Дата добавления: 2015-09-28