Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства

Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства

Анализ комедии «Месяц в деревне» И.С. Тургенева

Контрольная работа
по анализу драмы
студентки I курса т/в ф-та
Ю.В. Семенковой
руководитель А.А. Шепелёва

Иван Сергеевич Тургенев – широко известный русский писатель и поэт 19 века. Привнесённые им в литературу уникальные конфликты и характеры пронизаны тончайшей психологической игрой и диалектикой; драма в его творчестве обретает новую форму, по сути целую эстетику, требующую от актёра принципиально новых профессиональных и мировоззренческих задач.
Его драматургия, пройдя через многочисленные цензурные запреты, неприятие и непонимание со временем всё же обретает в театре свою жизнь, несмотря на то, что сам автор считал её далеко несценичной.[1]
Первая публикация в журнале «Современник» (1855, №1) пьесы Тургенева «Месяц в деревне» сопровождается следующим предуведомлением автора: «Комедия эта написана четыре года тому назад и никогда не предназначалась для сцены. Это собственно не комедия, а повесть в драматической форме. Для сцены она не годится, это ясно; благосклонному читателю остаётся решить, годится ли она в печати». Столь решительное утверждение встречает столь же упорные попытки режиссёров воплотить «несценичный» замысел автора на сцене – и существование огромного количества трактовок и интерпретаций этой пьесы в театре позволяет говорить о её внутреннем драматическом потенциале.

Действие происходит в имении Ислаева. Монотонность усадебной жизни нарушает приезд Алексея Николаича Беляева, нанятого в качестве учителя для сына Аркадия Сергеича и Натальи Петровны. Дух свободы, привнесённый им, пробуждает в хозяйке имения желание изменить свою жизнь, полную скуки и однообразия. Она увлекается Беляевым, но, тем не менее, продолжает держать возле себя влюблённого в неё Ракитина, друга семьи. Ситуация обостряется с появлением у Натальи Петровны подозрений относительно чувств её воспитанницы, Верочки, к этому же учителю. Найдя подтверждение своим догадкам, она начинает совершать необдуманные поступки, с ужасом познаёт в себе способность к предательству, лицемерию, лжи. Все герои пьесы, попавшие в водоворот событий, не выдерживают накала страстей и бегут прочь от «духоты» этого дома, оставляя Наталью Петровну одну «бунтовать» против опостылевшей ей усадебной жизни.

Линейное развитие фабулы неразрывно связано с развитием внутренней жизни героев, в большей степени определяющей движение пьесы. Поэтому анализировать эти два плана можно только в их непосредственном взаимодействии.

Начало первого действия представляет собой некую зарисовку домашнего уклада семьи Ислаевых. Застигнутая нами в самый разгар игра в преферанс создаёт ощущение «подхвата» давно начавшегося действия. Персонажи представлены в повседневной обстановке, за привычными для них занятиями. Внимание, обращённое вначале на азартную карточную игру Анны Семёновны, Лизаветы Богдановны и немца-гувернёра Шаафа переводится на сидящих отдельно Наталью Петровну и Ракитина. Она вышивает по канве, слушая, как он читает книгу. На первый взгляд сцена может показаться довольно статичной, бездейственной, но первые же произнесённые реплики запускают ход иного – основного, психологического действия, внутреннего движения героев, которое на протяжении всей пьесы будет определять ход развивающихся событий.
Наталья Петровна не в духе. Она нервна и рассеянна. Не скрывая отсутствия интереса к читаемой вслух Ракитиным книге, она настойчиво требует, чтобы он, озадаченный неожиданной для него переменой в её настроении и пытающийся выяснить причину этой перемены, продолжал читать. Михайле Александровичу приходится несколько раз зачитывать сначала одну и ту же фразу, то и дело прерываемую репликами Натальи Петровны. «Monte Cristo se redressa haletant…» («Монте-Кристо вскочил, прерывисто дыша…»), – то и дело повторяет Ракитин.
Чтение на французском языке приключенческого романа Александра Дюма задаёт тональность всей пьесе, на протяжении которой её герои так или иначе будут воплощать в жизнь эти слова – внезапно подменять спокойствие своего естественного существования импульсивными и хаотическими поступками, которые в контексте обычного поведения персонажей будут создавать эффект театральности.
Начатая Ракитиным фраза вновь остаётся незавершённой: Наталья Петровна как бы между прочим вспоминает о своём муже, о том, что с утра не видела Веру и, наконец, о том, что забыла рассказать Михайле Александровичу о новом нанятом для Коли учителе. Ход её мыслей сумбурен и сбивчив, но он весьма определённо очерчивает круг занимающих её сейчас людей. Наталья Петровна, кажется, едва поспевает за собой. Она чувствует начинающие происходить в ней перемены, это будоражит, волнует её и вызывает желание услышать вслух произнесённую Ракитиным, человеком, по её словам, любящим «наблюдать людей, разбирать их, копаться в них…», разгадку её тайны. Она пытается разобраться во внезапно возникшей путанице своих чувств и явно подталкивает Михайлу Александровича к выводу, который бы подтвердил зародившиеся в ней подозрения. Но Ракитин, погружённый в мысли об их с Натальей Петровной отношениях и ищущий причину разлада только лишь в своих поступках, пропускает все подсказки и намёки, чем вновь вызывает её раздражение.
Азартные реплики сидящих за карточным столом то и дело прерывают и так не клеящийся разговор. Вист, парная игра, в которой партнёры объединяются не по желанию, а вытянутыми из колоды картами, чрезвычайно занимает уже немолодую Анну Семёновну, её компаньонку и Шаафа. Знаменательно, что количество игроков не соответствует установленным правилам, из чего следует, что партнёрства у них так и не получается. Ход игры мгновенно отражается на межличностных отношениях играющих, переходит границу условности, и это вызывает невольную ассоциацию с другой, намного более опасной игрой, которая вскоре затеется Натальей Петровной.
В этой же сцене происходит наше знакомство с Беляевым, молодым студентом 21 года, нанятым на лето Коле в учителя. Характеристика ему здесь даётся словами восторженного мальчика, прибежавшего показать лук и стрелы, сделанные Беляевым: «…как Алексей Николаич на деревья лазит! Он меня хочет выучить, и плавать тоже он меня выучит. Он меня всему, всему выучит!». Коля увлечён своим учителем, и не возникает сомнения в том, что мальчику всей душой хочется походить на него. С жаром перебивая начавшую было что-то говорить Наталью Петровну, Коля открыто признаётся в своей любви к нему: «Я его очень люблю, maman, очень!».
Наталье Петровне приятно видеть такой восторг сына, и она просит Беляева «сделать из него ловкого и проворного мальчика».
Интересно, что Беляев является одновременно и учителем, и студентом. Тема «наставничества» станет одной из отражающих принцип двойственности, заложенный в пьесе. Сразу же после реплики Коли о том, что новый учитель научит его всему, что умеет сам, Наталья Петровна обращается к Ракитину с предложением: «Окончимте его [Беляева] воспитание?». Ещё не один раз в дальнейшем она заведёт об этом речь, следуя навязчивой идее («Ну вот мы вас и по-французски выучим!»).
После этого короткого эпизода вновь восстановившийся разговор с Ракитиным принимает иной характер. Впервые проявляется переменчивость её настроения, которая в дальнейшем перерастёт в противоречие разума и одолевающей страсти. Её слова утрачивают колкость, а раздражение и нервозность переходят в насмешливое кокетство. Ракитин, мгновенно отзывающийся на все перемены в настроении Натальи Петровны, теперь «улыбается и светлеет». Услышанные им слова о значимости для неё их дружбы приводят Михаила Александровича к признанию своей зависимости перед этой женщиной: «Наталья Петровна, вы играете со мной, как кошка с мышью… Но мышь не жалуется».
Появление нового человека – Игнатия Ильича Шпигельского, доктора 40 лет – вызывает оживление Натальи Петровны. Она с нетерпением ждёт от него чего-нибудь такого, что могло бы её развеселить. Кажется, в стремлении уйти от скуки, бездействия и постоянного «философствования Михайло Александрыча» она хватается за любую возможность это сделать. Доктор рассказывает об одной девице, дочери некого Платона Васильевича Вереницына, которая совсем запуталась в своих чувствах к двум кавалерам, объясняя это тем, что равно любит обоих – и господина Перекузова, и заезжего офицера Ардалиона Протобекасова. Эта история Игнатием Ильичом выбрана неслучайно – со свойственным ему скрытым сарказмом он как бы ненароком сопоставляет две ситуации – в семье Вереницына и в доме Ислаевых. Не разделив язвительного восторга Шпигельского, Наталья Петровна выносит из рассказанного лишь существенную для неё тему, суть которой заложена следующем вопросе: «Как будто бы нельзя двух людей разом любить?». Она уже чувствует зарождающееся в ней раздвоение и готова высказать своё мнение о возможности существования таких «сложных чувств», как вдруг резко заканчивает разговор, сведя всё к мысли о том, что «может быть, это доказывает только то, что ни того, ни другого не любишь». Моментальная реакция Ракитина на такие рассуждения позволяет доктору, человеку наблюдательному и достаточно циничному для того чтобы равнодушно относиться к своим наблюдениям, сделать для себя некоторые выводы относительно симпатии между Натальей Петровной и Ракитиным.
В его посматриваниях то на одного, то на другого и многозначительных «вот как-с, вот как-с…» читается вполне определённая догадка, вызывающая новое неудовольствие у Натальи Петровны, настоящую тайну которой никому из окружающих так и не удаётся разгадать. На этой интриге, остающейся ещё для неё самой не вполне ясной, и держатся первые два действия. Шпигельский же не отступает от своих выводов, и напрямую заявляет: «Да, барыня вы моя, кто вас рассмешит теперь, помилуйте? Вам теперь не того нужно». И тут же, в ответ на вопрос Натальи Петровны, интересующейся, чего же ей нужно: (с притворно-смиренным видом) «А господь ведает!».
Реплики не одного только доктора Шпигельского на протяжении пьесы будут сопровождаться подобной ремаркой – оттенком притворства автор наделит и высказывания Натальи Петровны. Принимать «притворно-равнодушный» или, напротив, «притворно-удивлённый» вид она будет, главным образом, в разговорах с Беляевым. Интересно, что сутью этих разговоров будет как раз отрицание необходимости притворяться друг перед другом, и вестись они будут под знаком якобы абсолютной искренности.
Такое абсурдное соединение станет подтверждением неестественности всего происходящего, и неестественность эта так или иначе будет проявляться почти в каждом из действующих лиц пьесы.
После непродолжительной сцены окончания карточной игры и расхождения игроков между Шпигельским и Натальей Петровной происходит разговор, который даст сильнейший импульс развитию действия. Не без некоторого замешательства Игнатий Ильич сообщает ей о намерении одного своего хорошего знакомого свататься за Веру Александровну (участие доктора в этом сватовстве, как окажется потом, объясняется лишь его корыстным интересом). Наталья Петровна, смеясь, говорит ему о невозможности и нелепости этой затеи, так как Вера совсем ещё ребёнок. Реакция на это предложение как на шутку свидетельствует об искренности её слов. Наталья Петровна знает её, сироту, выросшую в доме её матери, с малых лет, и, забирая Веру после смерти матери из пансиона к себе, она забирала всё ту же маленькую девочку, нуждающуюся в её опеке и воспитании. Взросление Веры оказывается незамеченным поглощённой собой и своей жизнью Натальей Петровной. Но такой неожиданный и странный разговор со Шпигельским заставляет её посмотреть на свою воспитанницу по-иному, взглянуть на неё как на девушку, способную уже быть чьей-то женой.
Пока что ей предоставляется возможность убедиться в оправданности своих прежних ощущений. В комнату вбегают раскрасневшиеся Вера и Коля. С особым, изучающим вниманием Наталья Петровна наблюдает за девушкой. Словно стремясь унять вдруг появившуюся тревогу, она внимательно слушает действительно по-детски наивный рассказ Верочки об их с Колей и Алексеем Николаичем играх в саду и, не найдя поводов для опасения, повторяет: «Дитя, дитя, совершенное ты дитя…». Но слова эти звучат уже не как шутливое умиление от незатейливости игры, а, скорее, как внушение себе того, что эта игра всё ещё есть в жизни Веры.

На этом заканчивается завязка пьесы. Дальнейшее развитие действия в большей степени будет определяться борьбой противоречащих друг другу в душе Натальи Петровны чувств, желаний и мыслей. Вихрь её одержимости постепенно будет ввязывать в свою круговерть чувства окружающих людей, что приведёт к разрушению ещё пока существующей целостности.

Ушедшую Верочку вновь сменяет Ракитин. Обращённые к нему слова Натальи Петровны теперь нисколько не напоминают ни колкие замечания, ни кокетливые фразы, адресованные ему ранее. Она «мягка и тиха, как вечер после грозы». В данном разговоре нам глубже открывается образ Ракитина. Михайла Александрович – друг дома Ислаевых, уже четыре года знаком с Натальей Петровной и, вероятно, на протяжении всех этих лет любит её. Он благороден и порядочен, о чём скажет потом Ислаев. Размеренная жизнь усадьбы для него – естественный и единственно возможный способ существования. Он сам в разговоре с Натальей Петровной скажет о себе: «Для меня сегодня то же, что вчера», имея в виду неизменность своих чувств к ней, но это же определение можно перенести и на его восприятие жизни, которое вдруг ужасно наскучило Наталье Петровне. Говорить о внезапности такой перемены в ней позволяют слова Михайлы Александровича: «Что с ней? (Помолчав.) Так! Каприз. Каприз? Прежде я в ней этого не замечал. Напротив, я не знаю женщины более ровной в обхожденье. Какая причина?..» Причина, безусловно, в приезде Беляева. Наталья Петровна, жившая до этого момента только среди людей её круга, вдруг узнаёт о существовании совершенно иной, естественной и свободной, жизни, по сравнению с которой всё вокруг ей теперь начинает казаться скучным и искусственным. Ракитин же не может найти объяснение «капризам» Натальи Петровны и продолжает лишь неизменно находиться подле неё.
Говоря словами Натальи Петровны, они «имеют право не только Аркадию, но и всем прямо в глаза глядеть». Чувство Ракитина благородно. Оно не разжигает страстей и не приводит рассудок в исступление – его чувство служит крепкой основой для духовной связи, в которой Наталья Петровна всегда может найти поддержку, надёжность и покой. Но ей это спокойствие кажется лишь способной умертвить чувства скукой: «Я вас люблю… и это чувство так ясно, так мирно… Оно меня не волнует… я им согрета, но… (С живостью) Вы никогда не заставили меня плакать… а я бы, кажется, должна была…». Сравнивая себя с пушкинской Татьяной, она говорит: «К чему лукавить?», но, в отличие от Лариной, которая, признаваясь Онегину в своём неугасшем чувстве, говорит о том, что «век будет верна» мужу, о семье даже не вспоминает. Душа Натальи Петровны жаждет порывов, волнений, даже страданий. Она намеренно стремится к чувствам, способным её сжечь, и это кажется ей естественнее, чем «чистые и искренние» отношения с Ракитиным. Не вызывает сомнения, что она разожжёт в себе страсть к приехавшему студенту – в ней уже сейчас проявляется потребность найти выход своим неизрасходованным, вдруг обнаруженным чувствам.

В этом же, первом, действии нам предоставляется возможность познакомиться с мужем Натальи Петровны. Аркадий Сергеич Ислаев – богатый помещик 36 лет. Его появление характеризует его как человека занятого, погружённого в свои мысли и проблемы. Он озабочен и рассеян, машинально здоровается с Ракитиным, напоминающим ему о том, что они уже виделись.
Ислаев нашёл своё призвание в работе, управлении всеми хозяйственными делами в имении. В ответ на улыбку Ракитина, вызванную такой поглощённостью друга делами, он говорит: «Ты, я вижу, смеёшься надо мной… Да что ж, брат, делать? Кому что. Я человек положительный, рождён быть хозяином – и больше ничем. Было время – я о другом мечтал: да осёкся, брат. Пальцы себе обжёг…».
Аркадий Сергеич поглощён работой. Ранее мы узнаём от Ракитина, встретившего хозяина имения на плотине, что тот, объясняя что-то рабочим, «для большей ясности вошёл в песок по колена». Не жалея ни своих сил, ни сил рабочих, Ислаев вводит преобразования в деревенское хозяйство. Установкой плотины и сооружением новой веялки, из которой «просто ураган», Аркадий Сергеич словно стремится подчинить себе природу, взять под контроль неуправляемые стихии. Такой «навязанный» прогресс не вызывает энтузиазма у рабочих, о чём сам Ислаев говорит в рассуждении об особенностях русского мужика. Здесь же мы узнаём его мнение о Беляеве, которого он отправил проверить постройку: «Дичок ещё порядочный; ну, да привыкнет. Малый неглупый». Появляется и сам Беляев, выполнивший поручение хозяина. Ислаев благодарит его, рассеянно здоровается с пришедшей женой и уводит Ракитина смотреть новую веялку.
Следующей становится сцена разговора Натальи Петровны и Беляева, впервые оставшихся наедине. Видя, что молодой человек скован, она пытается выглядеть как можно более просто, вызвать у него ощущение их духовной близости. Её рассуждение о воспитании Коли постепенно переходит в рассказ о ней самой, о её детстве. Наталью Петровну тянет как можно скорее открыться Беляеву, чтобы изменить его восприятие её только лишь как хозяйки, помещицы, жены богатого мужа. Узнаются некоторые подробности её биографии: «Я боялась его [отца], слепого старика, и никогда в его присутствии не чувствовала себя свободной… Следы этой робости, этого долгого принужденья, может быть, до сих пор не исчезли совершенно… я знаю, я с первого взгляда кажусь… как это сказать?.. холодной, что ли…». Наталья Петровна намеренно рассказывает это Алексею Николаевичу под видом рассуждений о дальнейшем воспитании сына. Она стремится создать между ними доверительные отношения и надеется на то, что его желание с этим совпадает: «… ведь не правда ли, Алексей Николаевич, мы с вами сблизимся?»
В тот момент, когда Беляев «после некоторого недоумения» целует протянутую для пожатия Натальей Петровной руку, в комнату входит Шпигельский. Через мгновение вбегает и Верочка, зовущая Алексея Николаича. Оскорблённая таким невежественным нарушением их едва установившегося с учителем контакта, Наталья Петровна с видом полнейшего равнодушия подходит к зеркалу, в котором видит отражение шепчущихся между собой и смеющихся Веры и Беляева. Этот, казалось бы, незначительный момент на самом деле становится перипетией, после которой в лице Верочки для Натальи Петровны рождается образ юной, более близкой и более понятной Беляеву соперницы. Движимая возмущением от пришедшего осознания, она обращается к Шпигельскому, которому тонко даёт понять, что вопрос о замужестве Веры ещё не закрыт.

Первая сцена второго действия открывает совсем иное пространство. Действие происходит в саду, около малинника. Идиллический пейзаж совсем не соответствует происходящему на этом фоне действию. Слуга дома Ислаевых, Матвей, просит Катю, молодую служанку, собирающую малину, объясниться с ним. Он настойчив, это вызвано его обеспокоенностью переменой отношения девушки к нему. Ситуация невольно отсылает нас к разговору Натальи Петровны с Ракитиным в самом начале первого действия – мужчина так же сталкивается с произошедшей в его возлюбленной переменой. Но Катя ведёт себя совершенно иначе, чем хозяйка имения. Она благодарит Матвея за его чувство и смущается от высказываемых им догадок. «Эх, Катерина Васильевна, это вы недавно что-то начали того-с…»,- говорит Матвей. Становится ясно, что Катя, избегающая сейчас любых объяснений с ним, прежде отвечала ему взаимностью.
Разговор прерывается появлением Шаафа. Немец, с удочкой на плече, идёт «рибить, то ись рибь брать», как он объяснит это Кате. Его обращение со служанкой полно недвусмысленных намёков. «О, Катринушка, Катринушка, фи карош, я тиебя люблю», - переводит он на русский язык немецкую песенку, после чего намеревается обнять девушку. Созданный Тургеневым образ Адама Иваныча кажется напрочь лишённым естественности. Его реплики, произносимые либо на немецком, либо на ломаном русском языке, в деревенской среде звучат искусственно и фальшиво.
От досаждений немца Катю спасает появление прогуливающихся Натальи Петровны и Ракитина. Наталья Петровна изъявляет желание посмотреть, как господин Шааф будет удить рыбу, и все трое уходят.
Катя, оставшись одна, начинает петь песню. Через эту песню становятся ясны чувства девушки: «…А кипит-горит ретиво сердце не по батюшке, не по матушке…». Пение обрывается на полуслове с появлением Беляева и Верочки. Беляев допевает незаконченную Катей фразу: «А кипит-горит по красной девице…». Девушка краснеет и угощает его малиной. Их разговор пронизан простотой, близкой им обоим, но, несмотря на это, создавшаяся «пасторальная идиллия» придаёт эпизоду некоторую картинность.
В такой коллизии двойственности существуют все герои пьесы. Каждый персонаж автором представлен в своём противоречии, и то, что двойным содержанием наделяется окружающая их природа, помогает понять логику построения всей пьесы. Исключением из общего числа персонажей с «двойным дном» являются Анна Семёновна Ислаева и немец Шааф. Будучи цельными сами по себе, они противоречат друг другу. Ненатуральность Адама Иваныча резко контрастирует с естественностью материнских чувств Анны Семёновны, но об этом речь пойдёт позже.
Открыто и легко Беляев разговаривает и с Верочкой, но между ними всё-таки существует едва уловимая преграда, которую она стремится преодолеть. Наивная влюблённость девушки не может быть незаметной – в её словах об отсутствии друзей и своём сиротстве, в знании ею точного количества дней пребывания у них Алексея Николаевича, в попытке поделиться с ним переживаниями о неожиданных переменах в её настроении чувствуется настолько непреодолимое желание быть услышанной, правильно понятой, близкой ему, что непроницательность самого Беляева, объясняющего всё либо хорошей памятью, либо процессом развития девочки, вызывает удивление. Из их разговора мы узнаём о жизни Алексея Николаевича в Москве. «Не до змеев в Москве!», - говорит он, но выводов о стремлении и любви к учёбе из его слов сделать нельзя. Беляев впрямую говорит о своей лени. Из предыдущих характеристик, данных ему ранее Верочкой и Колей, заметно его естественное ощущение себя в деревне. Он мастерит лук и стрелы для мальчика, устраивает качели, без труда залезает на верхушку дерева за белкой или запрыгивает на спину пасущейся на лугу корове. Но его ловкость и раскованность на природе мгновенно исчезают при виде, как он скажет потом, «пахучих платьев» Натальи Петровны. При всей кажущейся гармоничности и цельности образ молодого учителя так же противоречив, и это противоречие найдёт себе развитие в дальнейшем.
Завидев идущих вдалеке Наталью Петровну и Ракитина, молодые люди уходят. Этот поступок, замеченный Натальей Петровной, уязвляет её. Она снова раздражена, прямолинейна и груба с Михаилом Александровичем, чем вновь вызывает в нём беспокойство: «Вы с некоторых пор, Наталья Петровна, находитесь в каком-то постоянно раздражённом состоянии, и это раздражение в вас невольное, внутреннее: вы словно боретесь сами с собою, словно недоумеваете». Так же тонко, как и её, он чувствует жизнь. Эпизод с описанием Ракитиным «тёмно-зелёного дуба на тёмно-синем небе» введён Тургеневым неслучайно. Здесь снова возникает мотив двойственности, о котором говорилось ранее. Михаил Александрович очеловечивает, наделяет природу чувствами и желаниями, тем самым делая её искусственной.Это лирическое отступлениевызывает неожиданно бурную реакцию негодования у Натальи Петровны, самой два дня назад стоявшей у раскрытого окна и разговаривавшей с ветром. Такая перемена в отношении к природе объясняется её стремлением быть ближе к ней – не просто поэтичным созерцателем, а неотъемлемой частью её. Наталья Петровна отходит от своего прежнего восприятия, присущего дворянскому обществу, и пытается перенять иное мироощущение, присущее людям, по её мнению, свободным, естественным, подобно Беляеву. Наталье Петровне становится душно в опостылевшей ей усадебной жизни, но стремление её окончательно перемениться, отпустить себя упирается в неразрешимую проблему, о которой она заводит разговор с Ракитиным: «мы оба стары, очень стары». Она угнетена пришедшим к ней осознанием невозвратимости времени. От этого в ней зарождается зависть к молодости, которая станет ещё одним важным мотивом, определяющим дальнейшие поступки Натальи Петровны. Говоря о «свежести, невинности… словом, глупости» Беляева и Верочки, она обесценивает присущее старшему поколению качество: «Что хорошего в уме, когда он не забавляет?... Ничего нет утомительнее невесёлого ума». Дело не только в возрасте, но и в принципиально новом восприятии жизни. Её угнетённость – не просто душевное состояние, а чувство, перерастающее в жадность до полноты ощущения жизни. Неслучайно, что человеком, вызвавшим в ней резонанс, стал именно Беляев – человек из другой среды, привнёсший своим появлением ветер новой жизни в усадьбу Ислаевых.
Эту новую жизнь и пытается осмыслить уже догадавшийся об увлечении Натальи Петровны учителем Ракитин. Встретив Беляева, Михайла Александрович завязывает с ним разговор, который позволяет нам ближе узнать Алексея Николаевича. Затрагиваются различные темы, и постепенно обнаруживается, что этот «простой и близкий к природе человек» огорчён отсутствием в деревне хорошей охоты, что «долго заниматься одним и тем же предметом» ему лень, что из всех жанров литературы его «забирают» критические статьи, что, не зная французского, «за пятьдесят рублей ассигнациями» ему удалось перевести роман Поль де Кока и что, вместе с этим, он считает воспитание «первой вещью в человеке». Такие странные несоответствия происходят от внутреннего противоречия Беляева – он ленив, его прельщает свободная, беззаботная жизнь в деревне, но параллельно с этим в нём существует тяга к другой жизни, с французским языком и новыми сюртуками, и неспособность студента дотянуться до этой жизни объясняется им самим его же собственной ленью. Рассудительное признание Алексеем Николаевичем своих недостатков побуждает Ракитина сказать, что «не у многих молодых людей столько здравого смысла», сколько есть у этого молодого учителя.

Снова неожиданно появляется Наталья Петровна, изъявившая до этого желание гулять одна. В её поведении нет ни малейшего намёка на то удручённое, апатичное состояние, что было прежде. Не стесняясь, можно даже сказать, намеренно не замечая присутствия Ракитина, она завязывает живой разговор с Алексеем Николаевичем. Она весела и беззаботна. Ощущение внезапно вернувшейся юности переполняет её. Словно стремясь заполнить собой всё существующее вокруг Беляева пространство, она входит в игру – запуск воздушного змея, в которой должны будут участвовать её сын, Верочка и молодой учитель. Введение Тургеневым в сюжет пьесы змея весьма символично. Сохраняющаяся интрига усиливает драматизм происходящего, а вероятность совершения греха удерживает внимание на основной линии развития.
Обескураженно смотрящий вслед быстро ушедшим Наталье Петровне и Беляеву Ракитин остаётся один. Пребывая в задумчивом состоянии, он встречает вернувшегося в имение Шпигельского со своим другом Большинцовым, по словам Ракитина, «глупым, толстым, тяжёлым» человеком, готовящимся в мужья ещё не ведающей об этом Вере Александровне. Сцена с Афанасием Ивановичем довольно комична. Шпигельскому приходится называть Большинцова «до подберёзовиков большим охотником» и присваивать ему желание «посмотреть, есть ли в рощице грибы» по дороге из дома только лишь затем, чтобы скрыть робость своего друга, попросившего идти к хозяевам не прямо, а сторонкой. Большинцов, помещик 48 лет, и в самом деле ведёт себя крайне нерешительно. Не имея ни малейшего представления, «о чём можно с особой женского пола поговорить», Афанасий Иванович слово в слово повторяет подготовленную Шпигельским речь для Веры Николаевны. Но пришедшие Наталья Петровна, Вера, Беляев, Коля, Ракитин и Лизавета Богдановна меняют их планы. Приняв вид полного непонимания причины возвращения Шпигельского вместе с Большинцовым, Наталья Петровна зовёт всех на луг запускать змея. Последними уходят Игнатий Ильич и Михайла Александрович. Вдруг рассмеявшийся Ракитин говорит: «Смешно, что мы в ариергард попали», на что Шпигельский отвечает ему: «Всё дело в перемене дирекции». Заканчивается второе действие пьесы.

В дальнейшем развитии раскрытие душевных состояний героев сменяется их непосредственным взаимодействием.
Импульсивно совершающиеся Натальей Петровной поступки осознаются ею, и понимание подлости, бесчестности этих действий приводят её к выводу о полной своей беспомощности перед стихийным чувством: «Только я убедилась в одном, Ракитин: ни в каком случае нельзя за себя отвечать и ни за что нельзя ручаться. Мы часто своего прошедшего не понимаем… где же нам отвечать за будущее! На будущее цепей не наложишь». Она больше не может бездействовать, жить в мучительной для неё неопределённости. Наталья Петровна признаётся Михаилу Александровичу в своём чувстве к Беляеву, объясняя его возникновение своей заражённостью его молодостью. Она хочет быть честной, хочет быть понятой, оправданной перед самой собой. Она ждёт спасения от завладевшей ею одержимости, и просто не успевает понять, почувствовать, что, взывая к помощи Ракитина, причиняет ему боль. Михайла Александрович впервые за всё время громко высказывает Наталье Петровне своё мнение о её состоянии: «Вы сами не знаете, Наталья Петровна, что с вами происходит. Вы уверены, что об этом говорить не стоит, и просите помощи… Видно, вы чувствуете, что она вам нужна!». Такой неожиданный для Ракитина эмоциональный всплеск сменяется горечью. Он просит Наталью Петровну позволить ему собраться с духом, чтобы суметь «оправдать её доверенность», и напоминает о докторе. Услышав от Михайлы Александровича напоминание о том, что Шпигельский ждёт её ответ, Наталья Петровна приходит в замешательство, но всё же просит позвать Веру.
В течение следующих событий внутреннее противоречие Натальи Петровны достигнет своей вершины, что позволит сказать о кульминационности всего третьего действия.
Начиная разговор с Верой, Наталья Петровна сама ещё не знает, какого ответа от девушки ждёт больше. Она в нерешительности. Лишь смех Верочки, узнавшей в потенциальном женихе Большинцова, разряжает неловкость. Наталья Петровна чувствует облегчение. Её слова о том, что она сама считала это сватовство нелепостью, совершенно искренны. Она действительно так думает в эту минуту установившегося понимания между ней и Верой. Искренность разрушается с появлением у Натальи Петровны мысли о Вериной жизни, ещё только начавшейся, дающей ей возможность «выйти замуж по любви, не по рассудку», и мысль эта вновь так незаметно пробуждает в ней зависть, что игра в «сестринское доверие» невольно становится для Натальи Петровны средством к постижению захватившей её тайны. Желание знать захлёстывает её, стремительно набирает обороты, затмевая рассудок. Она ждёт предугадываемого ею признания, но, услышав высказанную девушкой сокровенную надежду на ответное чувство Беляева, оказывается застигнутой врасплох. Настойчиво попросив испуганную внезапной переменой своей наставницы Веру уйти, Наталья Петровна остаётся наедине сама с собой.
Реакция настолько откровенна, что поражает её саму. Мысли от неуверенного вопроса «я влюблена в него что ли?» развиваются ею до не подвергающегося сомнению восклицания «Я в первый раз теперь люблю!» и неожиданно сводятся к выводу: «он должен уехать».

Единственным человеком, знающим причину «лихорадки» Натальи Петровны является Ракитин. Его положению не позавидуешь – любя женщину, он вынужден быть свидетелем её состояния влюблённости в другого человека, слушать её исповеди о чувствах, принимать попытки как-то разрешить ситуацию, высвободить Наталью Петровну из этого болезненного состояния. Видя теперь её нездоровый вид, Михайла Александрович просит прощения за свою грубость и предоставляет Наталье Петровне полное право располагать им как верным другом. Перемена в Ракитине очевидна. Почувствовав опасность крушения своего внутреннего миропорядка, он овладевает своими чувствами, устанавливает свою «плотину» для них. Взяв так же контроль и над ситуацией, он сообщает Наталье Петровне своё решение: «Он должен уехать… мы оба должны уехать… Другого спасенья нет». Наталья Петровна приходит в ужас от осознания подлости своего поступка: «Ракитин… я до того дошла, что я… я почти готова была эту бедную девочку, сироту, порученную мне моею матерью, - выдать замуж за глупого, смешного старика!». В тот момент, когда она от «невыразимой тяжести» прислоняется на плечо Ракитина, прижимая платок к глазам, появляются изумлённые застигнутой ими сценой Ислаев и Анна Семёновна. Такая утрированно-драматическая ситуация придаёт сцене оттенок водевильности. Наталья Петровна быстро исчезает, оставляя Ракитина объясняться с её мужем. Аркадий Сергеич спокойно принимает обещание Михайлы Александровича объяснить ситуацию после довершения их с Натальей Петровной «таинственной беседы».
После произошедшего инцидента, в Наталье Петровне вновь чувствуется перемена: «(Ракитину) Что это мы с вами? Давно ли, кажется, всё было так тихо, так покойно в этом доме… и вдруг… откуда что взялось! Право, мы все с ума сошли. Полноте, довольно мы подурачились… Станемте жить по-прежнему…». Она начинает чувствовать неестественность всего происходящего, ей снова хочется свободы, но теперь уже не той, дикой и природной, а свободы, заключающейся в размеренности и спокойствии их обычного семейного уклада.
Но, как только Наталья Петровна видит пришедшего к ней Беляева, все её благоразумные намерения сходят на «нет». Ею овладевает новое стремление – во что бы то ни стало узнать, ответно ли чувство Веры. Словно забыв о своих только что произнесённых словах раскаяния, она без колебаний выкладывает Беляеву тайну девушки. В этот момент все её действия и слова направлены лишь на получение ответа, весь её рассудок, вся она поглощены этим порывом. Выслушав Наталью Петровну, Алексей Николаевич говорит ей, что всё это ему кажется странным и выказыкает намерение уехать из их дома. Такое сообщение усиливает лихорадочность чувств и мыслей Натальи Петровны. Услышав слова об отъезде, она спешит убедить его в отсутствии необходимости это делать, но через несколько секунд уже сама требует, чтобы Беляев незамедлительно покинул их дом.
После этого сумбурного разговора к ней приходит новое – чувство вины. В такие моменты своеобразной «ремиссии» она обретает способность словно со стороны, беспристрастно осознать и осмыслить всё содеянное ею. Ей страшно от самой себя. Стыд за свою подлость и вероломство приводит к ещё большему усугублению разлада внутри неё. Наталья Петровна признаёт своё бессилие перед стихией чувства, и исход всей ситуации очевиден для неё: «Если он останется… Я чувствую, что я дойду до того, что потеряю всякое уважение к самой себе… Он должен уехать, или я погибла!»

Ремарка к четвёртому действию – «Театр представляет большие пустые сени. Стены голые, пол неровный, каменный; шесть кирпичных, выбеленных и облупленных колонн, по три с каждого бока, поддерживают потолок. Налево два открытых окна и дверь в сад». Наличие в деревенской местности такой необычной, как определит Шпигельский, венецианской, постройки весьма нелепо. Историю её появления мы узнаём из слов Лизаветы Богдановны, рассказывающей, что «эти сени Аркадия Сергеича батюшка пристроил, когда из чужих краёв вернулся». Отсюда выходит, что Ислаев, забыв про начинания отца (сени заброшены), по-своему продолжает его дело – навязывает природе ненужную ей цивилизацию.
В пьесе существует определённая закономерность смены мест действия. Чередование замкнутого помещения (гостиной в доме Ислаевых в первом, третьем и пятом действиях) с открытым пространством (садом с малинником во втором и сенями в четвёртом действиях) во многом отражает внутренние противоречия героев. Точное определение Тургеневым места происходящих событий – в деревне – играет существенную роль в обозначении конфликта пьесы. Драматург восстанавливает разорванные, потерянные связи между человеком и природой. Близость к ней побуждает к естественному, раскрепощённому проявлению чувств, но естественность эта вызвана намеренно, отчего становится фальшью. В каждом из героев пьесы заключено подобное противоречие, и конфликт естественности и искусственности, таким образом, становится главным.

Подобно тому, как второе действие открывалось выяснением отношений Кати и Матвея, четвёртое действие начинается с разговора Лизаветы Богдановны и Шпигельского. В этой сцене Игнатий Ильич откровенно говорит о себе и своих намерениях, предлагая Лизавете Богдановне с расчетом подойти к его предложению: «Будемте говорить спокойно, как оно и прилично людям наших лет». Его суждения о любви полностью соответствуют его циничной натуре: «Практика у меня порядочная, больные мои не все мрут; у вас, по вашим словам, пятнадцать тысяч наличных денег; это всё, изволите видеть, недурно. Притом же вам, я воображаю, надоело вечно жить в гувернантках, ну да и с старухой возиться, вистовать ей в преферанс и поддакивать – тоже, должно быть, не весело». Эта сцена вводится Тургеневым с целью показать истинную сущность Шпигельского. Весёлость, присущая доктору в обществе, разоблачается им же в довольно прямом высказывании: «Оттого, что я перед чужими дурачусь, анекдотцы им рассказываю, прислуживаю им, вы уж и подумали, что я в самом деле весёлый человек. Если б я в них не нуждался, в этих чужих-то, да я бы и не посмотрел на них… Я и то, где только можно, без большей опасности, знаете, их же самих на смех поднимаю…». Будучи фальшивым в обществе, он стремится к полной честности и откровенности в отношениях, понимаемых им как способность спокойно вместе жить под одной крышей. Это, вероятно, и определит положительный ответ Лизаветы Богдановны, которая в конце пьесы сообщит Анне Семёновне о своём отъезде.

Неожиданно в четвёртом действии обретает свой голос Верочка. Её обозначенный до этого довольно объективно образ обретает объём и драматизм. Сражённая пониманием невозможности появления ответных чувств у Беляева, осмыслением предательства Натальи Петровны, она чувствует, что имеет право быть грубой и резкой с той, которую после случившегося никогда больше не сможет считать своей наставницей: «Я сама не понимаю, откуда у меня берётся смелость так говорить с вами… Может быть, я говорю так оттого, что вам угодно было растоптать меня… И вам это удалось… совершенно». Чистые, искренние, по-детстки наивные чувства Веры оказались растоптанными. Такая жестокая реальность уничтожает её ребячливость и простоту: «Полно вам говорить со мной, как с ребёнком… (Понизив голос.) Я женщина с сегодняшнего дня… Я такая же женщина, как вы». Такая перемена кажется невозможной, неестественной для ещё недавно витающей в мечтах девочки. Вся боль и обида Веры единым потоком выходят наружу, делая необходимым объяснение Натальи Петровны с Беляевым.
Алексей Николаевич, на протяжении всего времени пребывания в доме Ислаевых видевший в Наталье Петровне недосягаемое, «высшее существо», вдруг узнаёт о её любви. Неожиданное появление возможности осуществления невероятного пробуждает в его душе волнение. К Наталье Петровне его притягивает тот же блеск другой жизни, что привлекает и её к нему. Они оба стремятся жить не своей жизнью, и это объясняет возникновение притяжения между ними, людьми, принадлежащими разным обществам. Мысль Беляева о своём возвращении к прежнему перерастает в сложное противоречие понимания необходимости отъезда и нежелания отпускать выпавший ему шанс остаться.
В конце четвёртого действия вновь повторяется «водевильная» ситуация с непредсказуемым появлением мужа. Ислаев снова застаёт Наталью Петровну и Ракитина вместе, и это послужит более стремительному приближению развязки, которая произойдёт в пятом действии.

Совершенно по-новому раскрывается образ Аркадия Сергеича. Не проявлявший до этого времени должного внимания к своей жене, теперь он полностью поглощён мыслями о ней. Слова Анны Семёновны, беспокоящейся за семейное счастье сына, только усиливают его тревогу и подозрения о любовной связи между Ракитиным и его женой. Но, зная цену себе и окружающим его близким людям, он старается сохранить в себе внутреннюю устойчивость и уверенность. В проникновенном, искреннем разговоре с Михайлой Александровичем Ислаев не говорит о своей любви к Наташе, но всего двух фраз хватает для того чтобы передать силу и глубину его чувства: «А ведь, пожалуй, я бы не пережил! Мне без Наташи…». Честность его не вызывает сомнения. Он словно олицетворяет собой тот оплот спокойствия и надёжности, который в какой-то момент своей постоянностью наскучил Наталье Петровне.

Нить, связывавшая всех до последнего момента, начинает распускаться. Причём, каждый из героев свою петлю распутывает сам. Ракитин принимает окончательное решение уехать. Напоследок между ним и Беляевым происходит ещё один разговор. Михайла Александрович замечает на молодом человеке новый сюртук с цветком в петлице, и столь изысканный внешний вид вызывает у него иронию. Ракитин делится с Алексеем Николаевичем своим решением об отъезде, объясняя его тем, что Ислаеву вдруг «почудилась» любовь друга к его жене. Создавая такою аллюзию, он намеренно высказывает предположение о том, что Беляев на его месте поступил точно так же. Услышав от Алексея Николаевича предположение, что «быть любимым женщиной, которую любишь, великое счастье», Ракитин разражается тирадой об обманчивом счастье любви и коварстве женщин. Кажется, всё, накопленное в нём за долгие годы, теперь нашло выход. Беляев догадывается, какую цель преследует его собеседник, и относится к этому с иронией, но в последующем его разговоре с Верой выяснится, что эти слова были произнесены Ракитиным не напрасно. С сильным внутренним волнением он признаёт, что «кружить голову богатым барыням и молодым девушкам» не его дело. «Мне душно здесь, мне хочется на воздух», - говорит Алексей Николаевич. Природа в нём берёт верх над искушениями великосветской жизни, и он, попросив Веру передать Наталье Петровне его записку, «бежит вон» из имения Ислаевых.
Не желая больше жить в ставшем для неё теперь чужим доме, выход ищет и Верочка. Она осознанно говорит Шпигельскому о своём согласии выйти замуж за Большинцова, и этот через силу сделанный шаг становится единственным спасением для неё.

Наталья Петровна не допускает мысли о возвращении прежней скуки и не желает мириться с устанавливающимся вокруг неё штилем, искусственно созданным окружающими. После услышанного известия об отъезде Ракитина она покидает сцену, толкнув дверь коленом и с внезапным порывом произнеся: «Все вы прекрасные люди… все, все… и между тем…».
Последним из обожжённых накалом её чувств становится Ислаев. Его слёзы и нервический крик на сына объясняются невозможным напряжением, раскалывающим цельность всего и всех.
Анна Семёновна «поднимает взоры к небу, как бы желая отчудиться от всего, что происходит вокруг неё». Дом пустеет.

[1] см. Лотман, Л.М. Драматургия И.С. Тургенева: примечания//И.С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах.– М.: «Наука», 1978.

Дата добавления: 2015-09-28