– Нет, – ответила я, – не надо ее беспокоить. Кругом все залило. Приходи, пока не стало совсем худо.
Она услышала, как тяжело я дышу, и не колебалась ни минуты.
– Я возьму трактор, – сказала она. – Держись, девочка. Я принимала роды у коров. Если тебе приходилось засовывать руку корове в задницу, то могу точно сказать, что у человека все проще.
Она, конечно, врала, причем очень неумело.
– Подожди, – вдруг сказала она, – ты не можешь рожать сейчас, когда Мириам в Лондоне, а Дэвид все еще сидит у арабов.
Я методичный человек и спланировала твое рождение до деталей. Я планировала, не веря, что получится. Я продумывала все, словно пилот бомбардировщика, который разрабатывает стратегию выживания, понимая, что в любой момент его может разнести на куски. Но непогоду я в расчет не брала. А она обеспечила мне прикрытие. Облака закрывали небо ночь напролет и весь следующий день; вода пенилась за каменными стенами, шумела в темноте, заливала дороги с опасными выбоинами. Филлис, закутанная в желтую зюйдвестку, приехала на тракторе, впустив в дом немного влажного ночного воздуха. Она протопала в высоких резиновых сапогах на второй этаж. Щеки ее покраснели от волнения.
– Несколько раз застревала по дороге, – сообщила она, – но все-таки добралась. Ну что тут у тебя?
Она отскочила от кровати и закрыла лицо руками.
Я понимала ее страх. Она может сколько угодно говорить о коровах, но рождение ребенка для нее загадка. Вся эта кровь на простынях, на моих ногах и руках, на тебе… Твои волосики слиплись от нее. Твое маленькое морщинистое личико было перемазано слизью. Ты лежала, распластавшись у меня на животе. Я взяла тебя и завернула в полотенце.
– Подержи ее, – попросила я, – пока я приведу себя в порядок.
Я силой сунула тебя ей в руки. Она держала тебя с опаской, словно боялась, что ты замяукаешь или начнешь царапаться.
– Святой Боже… – сказала она. – Я никогда не держала на руках новорожденного.
– Едва рожденного, – поправила я и встала с кровати. – Отвернись, пожалуйста. Я хочу…
Я заколебалась, но подняла простыню. Когда она увидела кровь, я думала, она упадет в обморок.
– Это плацента, – сообщила я. – Она вышла.
Филлис пересекла комнату, все еще держа тебя на руках, уселась на стул перед трельяжем и через зеркало смотрела, как я вывалила кусок печени в миску и накрыла ее тряпкой.
– Я и не знала, как это выглядит, – сказала она.
Я забралась назад на кровать.
– Господи, это ужасно…
– Все уже позади, – сказала я. – Самое сложное было перерезать пуповину. Если бы ты приехала вовремя, то могла бы сделать это за меня.
Она бросила быстрый взгляд на ножницы и нитки, лежавшие возле миски.
– Я бы не знала, что делать, – возразила она.
– Перерезаешь, потом завязываешь, – ответила я, – так обычно делают.
Она медленно подошла ко мне и села на краешек кровати. Казалось, она не может оторвать взгляд от миски. Кровь уже проступила на белой тряпке. Она громко сглотнула. Я подумала, что она либо вот-вот упадет в обморок, либо ее стошнит.
– Дай мне ребенка, – попросила я и забрала тебя.
Филлис уставилась на нас и наморщила лоб.
– Тут надо бы прибраться, – заметила она. – Кипяток! – внезапно рассмеялась она. – Так всегда бывает в фильмах. А я-то гадала, зачем он им нужен! Теперь понятно.
Она взяла кувшин и ванночку на трельяже. Ванночка была фарфоровая и старая, украшенная синими розами. Наверное, Мириам использовала ее, когда Дэвид был младенцем. А его бабушка, наверное, купала в ней его отца. Ощущение преемственности никогда не было таким сильным в этом доме, как в ту ночь.
Я вытерла кровь с твоей кожи, убрала все нечистоты, а потом завернула тебя в мягкую белую простыню.
– Чай и тосты, – сказала Филлис. – Моя двоюродная сестра говорит, что это лучшее средство от слез.
Тост был толстым и маслянистым, а чай крепче, чем я обычно пью. Но я никогда не ела и не пила ничего вкуснее.
Филлис поинтересовалась, придумала ли я уже имя.
Я ответила, что возможно только одно имя. Это имя было Джой.
Мы попробовали, как оно звучит. Филлис удовлетворенно кивнула и снова взяла тебя на руки. У нее на лице сияла улыбка. Она чувствовала себя очень важной.
– Не сложнее, чем с трактором справляться, – сказала она. – Хоть помощи ждать не от кого, но тебе повезло, что я оказалась рядом. Жаль только, что я не поспела к ее рождению.
– Нет, ты успела, – возразила я. – Во всяком случае была так близка к этому, что разницы особой нет. Я никогда не смогу тебя отблагодарить.
Она помогла мне дойти до душевой. Вода стекала по моему телу, смывая кровь. Пока я мылась, Филлис приготовила для меня чистую ночную рубашку. Кровать была застелена свежими простынями, а старое белье она засунула в корзину для грязной одежды. Филлис не спускала с тебя глаз, а когда она позвонила Дэвиду, то он услышал твой плач… такой громкий и здоровый.
– Я должен был быть рядом, – несколько раз повторил он, и голос его дрогнул, словно он тоже плакал. – Мне не следовало оставлять тебя одну. Наша дочь такая же красивая, как и ее голос?
– Даже еще красивее, – ответила я. – Она – наше чудо.
По Северному морю гуляли шторма. В течение двух дней ни один вертолет не мог сесть на буровой. Однако прогнозировалось улучшение погоды, и он должен был приехать домой, как только сможет.
Я рассказала Филлис, как приготовить тебе прикорм. Она влажными глазами смотрела, как ты сосешь молоко. Но постепенно она начала беспокоиться о своей матери, которой помогала в полночь ходить в уборную.
– Ты хочешь, чтобы я избавилась от… – Она поколебалась и указала на миску.
– Пускай стоит, – сказала я, когда она подняла ее с пола. – Я сама об этом позабочусь.
Она кивнула, когда я попросила ее не трогать испачканные простыни, понимая, как любая женщина, что грязное белье лучше стирать самому.
Дэвид уже в пути, летит к нам. Мириам тоже спешит, причем с целым ворохом новых идей. Оба спешат увидеть тебя. Дома мы существуем в океане спокойствия. Ты спишь возле меня, твое лицо сосредоточенно. Твои губы дрожат в улыбке. Я не могу отвести от тебя взгляд. Твои светлые волосики мягкие, словно пух. У меня тоже светлые волосы. Твои глаза все еще затуманены, блуждают. Сложно сказать, какого они цвета. Я надеюсь, что голубого.
Сегодня вечером Карлу Келли покажут в новостях. Скоро начнется пресс-конференция. Это ее первое появление на публике, не считая шквала публикаций после рождения Исобель Гарднер. Я не смогу смотреть. Что сделано, то сделано.
Если ты когда-нибудь и прочтешь этот дневник, я к тому времени буду уже мертва. Тогда мне будет все равно. Пожалуйста, не считай меня злой женщиной. Зло – это Холокост, пуля в голову, нож под ребро. Судьба жестока, она ухмыляется уголками губ и время от времени направляет нас пинками. Единственный раз в жизни я дала сдачи и забрала то, что смогла.
Глава восьмая
Карла
Карла усилием воли заставила себя войти в конференц-зал отеля. Это было самым важным выступлением перед общественностью в ее жизни. На столах, покрытых зеленым сукном, были расставлены бутылки с водой и стаканы. Она села за стол и поприветствовала объективы камер, словно старых друзей, которые пришли ее утешить. Каждый снимок имел значение. Вспышки фотоаппаратов помогут найти ее дочь. Ее охватило волнение, когда она подняла фотографию Исобель Она позволила назойливым объективам увидеть спою опустошенность, свое замешательство.
Старший брат Лео, который защищал ее с тех пор, как он были детьми, автоматически стал ее советчиком и адвокатом Когда они говорили перед конференцией, он подчеркивал насколько важны слова. Он прошелся по тексту заявления которые она должна была прочесть, и посоветовал, как отвечать на вопросы. Он сказал, что нужно говорить простыми фразами и обращаться напрямую к женщине, которая забрала Исобель. Она будет слушать.
История об исчезновении ее дочери распространилась по средствам массовой информации, словно лесной пожар:
Малышка из «Ожидания» украдена, пока мать спала.
Таинственное исчезновение ребенка из «Ожидания».
Звездная мать в «Ожидании».
В серьезных газетах заголовки были более осторожными:
Из дорогой клиники украли ребенка.
Потрясенные родители ищут пропавшего ребенка.
Общественность отреагировала мгновенно. Кто-то что-то видел. Полиция опрашивала возможных свидетелей, но ничего нового не выяснила. Проверили границы, обыскали паромы. Все, что можно было сделать, было сделано. Taк утверждал шеф полиции Мэрфи, который занимался этим расследованием. С самого начала Карла верила всему, что он говорил. Его слова были спасательным жилетом, которым не давал ей пойти ко дну.
Отдел по связям с общественностью в полиции занимался запросами от средств массовой информации. Мэрфи настоял на том, что Карле не стоит общаться с газетчиками, пока идет расследование. Постепенно она узнала о других процессах, которые происходили во время расследования.
– Ради вашего мужа мы должны строго контролировать ваши высказывания и передвижения, – предупредил ее Мэрфи.
Но карьера Роберта как агента под прикрытием закончилась. Больше никаких темных дел у стен полуразрушенных складов. В будущем его ждала кабинетная работа, если какое-то будущее вообще было, поскольку Карла не представляла, как они будут жить, если не найдут Исобель.
Стыд, замешательство и переживания заставили старшую медсестру уволиться на следующий день после исчезновения. Отменялись заказы, а в клинике продолжалось расследование нарушения безопасности. Возле клиники постоянно находился журналист, который ждал, когда начнут выходить сотрудники, чтобы задать им несколько вопросов. Старшая медсестра заявила, что журналисты – пиявки, пожирающие хорошую репутацию клиники, которую сотрудники так долго создавали.
На ступеньках клиники стоял Мэрфи и делал заявление для прессы. В это время Карла покинула здание через черный вход. Ее перевезли в полицейской машине без опознавательных знаков в квартиру Рейн в Дандруме, где после начала этой истории остановился Роберт. Когда Карла открыла дверь и обняла мужа, ей изменило самообладание. Там можно было плакать. Никто не мог приказать ей быть спокойной и сдержанной. Когда Карла уже больше не могла плакать и успокоилась, она попыталась съесть обед, который приготовила Рейн.
– Рано или поздно мне придется общаться с газетчиками, – сказала Рейн. – Я могу сама провести пресс-конференцию. Полицейские должны подготовить заявление о том, почему ты не сможешь присутствовать.
– Я тоже хочу быть на конференции, – вмешался Роберт.
Из-за недосыпания у него были запавшие щеки и круги под глазами.
– А если тебя узнают? – спросила Карла. – Я не выдержу, если что-нибудь случится…
– Все будет в порядке, – успокоил он ее.
– Откуда эта уверенность?
– Это было моей работой. – Он помрачнел. – Поэтому я был одним из лучших.
Карла заметила, что он говорит в прошедшем времени. Они были бессильны что-либо изменить. Роберт постоянно поддерживал связь с поисковой группой и получал от них последние новости. Карла внимательно прислушивалась к малейшим изменениям в его голосе. По его глазам она поняла, что у него есть информация, которой он хотел бы поделиться.
Теперь он молча сидел между ней и Лео, незаметный человек с зачесанными назад волосами и в очках без оправы. У него было неприметное лицо. Как было указано в заявлении для прессы, он был сотрудником полиции, который занимался дорожно-транспортными происшествиями.
– Я подчеркиваю, что вам не стоит проводить пресс-конференцию, – сказал Мэрфи, когда узнал, что собирается сделать Карла. – Вы можете подвергнуть опасности жизнь своего мужа.
Это был крепкий лысоватый мужчина с мощной шеей и кустистыми бровями, которые напоминали Карле двух мохнатых жуков. Она поймала себя на том, что таращится на Мэрфи, напрасно пытаясь по их движению определить, что он задумал.
– Вы должны позволить нашему отделу по связям с общественностью…
– Мы с женой уже приняли решение, – перебил его Роберт. – В данном случае право отца позволяет мне требовать этой конференции.
Лео прочел небольшое заявление и напомнил журналистам, что его клиенты переживают тяжелую психологическую травму. Следует задавать краткие вопросы по существу.
Когда Роберт наливал воду в стакан, его руки заметно дрожали. Он начал говорить. Он обычно работал в тени, поэтому софиты, суетящиеся фотографы, вспышки камер, казалось, немного его обескуражили. Когда его голос дрогнул, стало хорошо слышно клацанье затворов. Он наклонил голову, не в силах продолжать. Тут же к его лицу сунули микрофоны, чтобы записать тяжелые рыдания. Карла взяла мужа за руку и продолжила за него.
– Исобель – наш ребенок, – сказала она, – ей всего четыре дня. Пожалуйста, пожалейте нас и верните ее. Пожалуйста… пожалуйста, если вы забрали ее по ошибке, поговорите с кем-нибудь, кому вы доверяете, – с другом, священником, полицией. Они отнесутся с пониманием, и мы вас простим. Но, пожалуйста, пожалуйста, верните нашу малышку.
Она хотела расплакаться, но ее глаза словно окаменели и оставались сухими. Фотографы никак не могли получить фото убитой горем матери. Лео спросил, есть ли еще вопросы.
Журналистка, сидевшая в первом ряду, подняла руку.
– Карла, что вы почувствовали, когда проснулись и увидели, что дочери нет?
– Опустошенность.
Карла глубоко вздохнула и подумала, что ответ должен быть виден для любого человека, у которого есть чувства. Журналистка, молодая и активная, похоже, ждала более душещипательного ответа.
– Я почувствовала, словно нож пронзил мое сердце, – поморщилась Карла.
Ее тогдашние эмоции менялись от слепой надежды до полнейшей опустошенности, и их нельзя было описать какими-то слащавыми словами, но журналистке, по всей видимости, этого ответа оказалось вполне достаточно.
– Мистер Гарднер, как сотрудник полиции вы лично принимали участие в поисках дочери? – выкрикнул журналист середины зала.
– Я отвечу на этот вопрос, – вмешался Мэрфи и поднял руку. – Мы никогда не привлекаем родственников к расследованию.
– Вас удовлетворяет ход расследования?
Это опять был вопрос Роберту. В ответ он утвердительно кивнул.
– Я полностью доверяю профессионализму сотрудников и прошу человека, который взял нашего ребенка, довериться полиции…
– Почему вы уверены, что ребенка взяла женщина? – выкрикнул журналист. – У вас появилась информация…
– Мы не знаем, кто взял нашего ребенка, – перебила Карла. – И это не имеет значения. Мы не хотим мести. Мы просто хотим вернуть дочь.
Джош Бейкер из «Недели на улице», популярного вечернего шоу, выдвинулся к ним вместе с оператором.
– Карла, выкуп уже потребовали?
– Мы ничего об этом не слышали…
– Никаких требований выкупа предъявлено не было, – отрезал Мэрфи.
Карла чувствовала, что он хочет быстрее покончить с этим мероприятием, но Джош вплотную подошел к столу, а камера взяла широким планом ее лицо.
– Карла, во время беременности вы чувствовали, что за вами следят?
Карла поежилась. Она бы не поверила, что можно чувствовать себя еще более напуганной. Сколько бы Карла ни старалась скрыть смятение, она не могла совладать с лицом.
– У меня нет причины полагать, что за мной следили.
Она с трудом заставила слова звучать убедительно и крепче сжала руку Роберта. Он вздрогнул, зная, как и Карла, что она никогда бы не заметила слежку. Она привыкла к взглядам мужчин, поэтому не обращала на них внимания. Нет, она бы не заметила слежку, как не заметила вора в палате, когда должна была охранять дочь от опасностей.
– Я согласен с миссис Гарднер. – Мэрфи наклонился к микрофону. – У нас совершенно нет доказательств этого.
– Есть ли связь между исчезновением Исобель и чрезмерной шумихой вокруг вашей беременности? – спросила Алисса Рид.
– Чрезмерной?
На какое-то мгновение разум Карлы отключился. Она начала перебирать бумаги и уставилась на файл с заявлением.
– Что вы имеете в виду?
Лео спокойно ответил на вопрос.
– Карла во время беременности работала по профессии. В ее появлениях на публике не было ничего чрезмерного…
– Рекламная кампания «Ожидания» сделала вас известной широким кругам общественности, – пояснила Алисса и оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что внимание собравшихся сосредоточилось на ней. – Как известная личность вы постоянно были на виду. Возможно ли, что какая-то женщина, недавно потерявшая ребенка, возмутилась чрезмерным вниманием к вашей особе во время беременности?
Мэрфи снова наклонился к микрофону.
– Дамы и господа, я согласен с господином Келли. Эта теория беспочвенна. Спасибо за внимание. – Он повысил голос, пытаясь перекричать поднявшийся шум. – Как вы хорошо понимаете, для мистера и миссис Келли это очень болезненная ситуация. Конференция окончена. Больше никаких вопросов… Я повторяю, больше никаких вопросов.
Лео взял Карлу за локоть и помог ей подняться.
– Не останавливайся, – прошептал он. – Смотри прямо перед собой и не отвечай ни на какие вопросы.
Она так и сделала, словно сквозь вату слыша, что журналисты встали с мест и начали выкрикивать ее имя. Все это было ей знакомо. Карла, вот так! И так! Теперь наоборот! Фотографы отступили, не переставая щелкать камерами. Она узнала Колина Мура, фотографа из «Пиззазз». Он звонил ей накануне и предлагал помощь. Он опустил фотоаппарат, ободряюще улыбнулся и поднял вверх большой палец. Карле стало легче от его уверенного вида. Она беззвучно поблагодарила его за поддержку. Потом ее проводили в соседнюю комнату, где она рухнула в объятия Роберта.
На следующее утро ее фотографии красовались на первых полосах многих газет. Почему она улыбалась? Она не улыбалась с тех пор, как обнаружила пропажу дочери, однако ее гримасу подправили – и получилась легкая усмешка. Да, газетчики умели подать новость. Возле ее фотографии они поместили снимок Исобель. Ее сморщенное личико было слегка закрыто покрывалом. Фотографию бледного и измученного Роберта поместили на следующей странице – распавшаяся троица, которая должна была стать полноценной семьей.
Глава девятая
Месяц спустя
Сюзанна
В то утро мы крестили тебя и дали имя Джой Эйн Доулинг. В маленькой католической церквушке в Маолтране, где мы с Дэвидом обручились за шесть лет до того, мы отвергли все сатанинское. Мы зажгли свечи и позволили свету любви сиять тебе. Отец Дэвис миропомазал тебя. Ты не плакала, когда он лил воду тебе на голову.
– Такая милая, спокойная малышка, – сказал он, – такое чудо, рожденное для любви.
Филлис тогда стала героем часа. Ближе к концу службы отец Дэвис упомянул ее в проповеди: две женщины разделили опыт деторождения. Искусство общения с людьми состоит в восприятии. Важна не история, а то, как ты ее рассказываешь.
Карла Келли рассказала свою историю плохо. На ней футболка и облегающие джинсы, а также пиджачок. Спустя четыре дня после родов она уже подтянута. И она улыбалась на камеры. Как же это глупо! Она потеряла сочувствие общественности из-за этой улыбки. Как могла мать, которую постигла тяжкая утрата, выглядеть так, словно она упивается этими пятнадцатью минутами славы?
Эта улыбка придает мне сил. Журналисты вспоминают о ней каждый раз, когда говорят об этой истории. Со старых снимков Карлы Келли в рекламе белья тоже сдули пыль, и теперь бульварные газетенки получают лишнюю порцию популярности, перепечатывая их снова и снова. Тем же занимается и Алисса Рид. Она пишет о женщине, которая украла Исобель Гарднер. Ее статьи переполнены клише и стереотипами. Что она вообще в этом понимает? Она по полной извлекала пользу из моих страданий, а теперь использует Карлу Келли. Каждую неделю она перемывает ей косточки, анализирует ее необходимость в огласке и то, как, выставляя беременность напоказ, ей удалось затронуть некие глубокие, темные струны в душе той плохой женщины. Что касается Джоша Бейкера… Когда я работала на Картера и Кея, он был обычным дешевым писакой, а теперь пять вечеров в неделю пичкает телезрителей одним и тем же. Он уверен, что здесь замешан какой-то психованный поклонник. Эта теория как бы дает ему право использовать в передаче снимки Карлы в рекламе белья, и мы видим ее с распущенными волосами в кружевных трусиках и тугих бюстгальтерах.
Теории и анализ, размышления и расследование. Когда они уже остановятся? Пусть эта история заглохнет сама по себе. Лучше пускай говорят об ИРА, Клинтоне, принцессе Диане, Ясире Арафате, землетрясениях, голоде, войне – мир ведь никуда не девался, и все же они хотят писать только о ней. Но они не пишут обо мне. Никто не посмотрел на тебя и не засомневался. А если бы даже у кого-то и возникли вопросы, то Филлис Лайонс растоптала бы их своим авторитетом. Она не настроена позволять, чтобы о ее истории забыли.
Сначала я не была напугана. По крайней мере я не помню никакого страха. Теперь же, когда я вспоминаю все это, то понимаю, что никогда не верила, что такое случится. Я никогда не верила, что смогу это провернуть. Может, в те месяцы у меня было помешательство? Может, я жила в собственном уютном мирке? Я постоянно удивляюсь себе, когда остаюсь совершенно спокойной в опасных ситуациях. Например, когда участковая медсестра наконец подъехала к дому и встретилась с тобой в первый раз. Она взвесила тебя, сделала прививку в пятку, покачала тебя, как обезьянку. Ты вцепилась в ее пальцы, повисела в воздухе, но не сделала ничего, что могло бы выдать меня. Я поехала в клинику Святой Анны и зашла в кафе попить кофе. Ты спала в коляске возле меня. Там я встретила Джемму О'Салливан, у которой только закончилась встреча с профессором Ленгли. Я сказала ей, что приехала на послеродовой медосмотр. Мы поговорили о Филлис, как хорошо она справилась в ту ночь.
– Представь, если бы ей пришлось перерезать пуповину, – сказала Джемма, – ты бы не побоялась позволить ей это?
– Я ей доверяла, – ответила я. – Что мне еще оставалось делать.
Потом мы вернулись домой. Дэвид уже приготовил ужин. Ты обхватила его большую ладонь своими крохотными пальчиками и била ножками по его загорелым рукам.
Когда он потребовал для себя право принимать во всем участие – право лежать возле меня, право вставать ночью и кормить тебя, – я сказала, что двоим не обязательно бодрствовать по ночам.
Я пишу рано утром, когда не могу заснуть. Мне это нужно. После этого мне становится легче, словно вес слов выталкивает из меня воспоминания. Сон стал реальностью. Я должна жить с Карлой Келли за спиной. Я могу не думать об этом днем, но по ночам она преспокойно блуждает по моим снам. Я вижу, как она наклоняется над твоей кроваткой или стоит возле моей постели. Иногда она не может войти и неистовствует снаружи, царапая стекло кроваво-красными ногтями. Больше всего я боюсь этих часов. Что, если я в тумане своих снов назову ее имя, буду умолять оставить меня в покое, попрошу прощения? А если меня услышит Дэвид? Поэтому он должен спать отдельно.
Улицы Маолтрана залиты сиянием. Славильщики гремят ящичками для подаяний и затягивают песни о добрых вестях. Мириам покупает рождественские подарки, которые звонят, свистят и исполняют колыбельные. Мой отец и Тесса приехали вчера с плюшевым медведем, который в три раза больше тебя, и чемоданом, полным детской одежды. Твои глазки становятся круглыми, когда мы включаем электрические гирлянды на елке. Ты с любопытством тянешь ручки, чтобы прикоснуться к зеленым иголкам.
– Внезапно Рождество обретает смысл и становится магическим, – говорит Дэвид, обнимая меня.
Наконец мы стали настоящей семьей.
Ты шевелишься, размахиваешь кулачками. Ты смотришь на нас, но твой взгляд устремляется куда-то вдаль, словно ты ищешь кого-то, кого мы не видим.
– Ангелы, – говорит Мириам. – Джой следит за полетом ангелов.
Глава десятая
Карла
Рождество было ужасом, завернутым в сверкающую фольгу. Карла хотела поехать в какой-нибудь отель и запереться в номере, пока не закончатся празднования. Как никогда прежде ей хотелось поехать за город, походить вдоль утеса или посмотреть на поле. Но нормальные вещи обязательно должны соседствовать с ненормальными, поэтому рождественский ужин должен был быть приготовлен и съеден. Ее мать пригласила их с Робертом к себе. Она расплакалась, когда Карла попыталась отказаться. Теперь, когда на них навалилось это горе, Джанет обнаружила, что выносить его сложнее, чем она предполагала.
– Мою внучку украли, – сквозь слезы сказала она. – Я не вынесу этого. Я просто не могу этого выдержать. Ты должна приехать сюда на Рождество. Если ты не приедешь, то разобьешь отцу сердце. Мы должны поддерживать друг друга в тяжелый час.
Рождественским утром Карла проснулась от звона колокольчиков. Роберт уже стоял у окна. Он наклонился вперед и уткнулся лбом в стекло. Еще до того как он повернулся, Карла поняла, что он плачет. Они никогда не плакали вместе. По негласной договоренности один из них предавался унынию, а другой был сильным.
Спустившись вниз, они обменялись подарками.
Карла с Рейн целый день ломали голову, пытаясь придумать, что подарить Роберту. Все, что они ни находили, было не то: слишком праздничное или романтичное, слишком глупое или бессмысленное. Ну а чего она ожидала? Подарок, предназначенный для горя? Разбитое сердце, завернутое в блестящую мишуру слез? В конце концов Карла купила мужу кашемировый свитер. Шерсть будет приятно согревать, а цвет морской волны подходил к его глазам. Роберт купил ей картину. Она осторожно вынула ее из пузырчатой упаковки и держала перед собой на вытянутых руках. Карла узнала заснеженные горы, пронзительно-синюю воду, белую колокольню церкви у озера. Они провели медовый месяц на озере Гарда в Италии, наслаждаясь сиреневой дымкой, поселившейся в окрестных долинах и холмах. Они упивались своей любовью, чувствуя, что перед ними лежит вся жизнь…
Настала ее очередь плакать. Роберт прижал ее к груди и помог дать волю чувствам.
В полдень они заехали за Рейн и Гиллиан, которые согласились отправиться на рождественский ужин к родителям Карлы. Джанет хлопотала в кухне, стараясь сделать все по первому разряду и отметая всякие попытки ей помочь.
– Слишком много поваров вызывают хаос, – заявила она и налила еще один бокал хереса.
Вскоре приехал Лео с женой. Джина должна была родить в начале января. Раньше они с Карлой много говорили о беременности, сравнивали симптомы, свой вес и мечтали, как кузины, практически сверстницы, вырастут и станут подругами. С самого начала беременности Джина набирала вес и теперь, за полтора месяца до родов, ее живот был огромным. Никто ничего об этом не сказал, и она устроилась в кресле. Играла музыка. Звук был немного громче, чем следовало бы, но никто не возражал, потому что это позволяло избежать неловких пауз в разговоре.
Джерард разрезал индейку. Джанет передала по кругу блюдо с брюссельской капустой, и, как всегда, каждый, не желая ее обидеть, взял несколько кусочков. Во время ужина Джанет выпила слишком много вина, и Карла заметила встревоженный взгляд Лео. Рождество и в обычной ситуации проходило не совсем удачно, если Джанет выпивала лишнего. Сейчас все признаки были налицо: она раскраснелась, стала раздражительной, движения ее были резкими и неловкими, а когда она принялась настаивать, чтобы все взяли еще капусты, язык ее заплетался. Джанет больше не могла контролировать ярость и сердито посмотрела на Роберта.
– Кто она? – спросила она. – Кто эта проклятая сука, которая украла мою внучку?
– Джанет, пожалуйста, давайте спокойно поедим… – В голосе Джерарда слышалась мольба.
– Спокойно! Какой может быть покой в этом доме? – Она указала пальцем на остатки индейки. – Боже помоги, я хочу ее пристрелить. Я хочу всадить пулю между ее злобных глаз.
Джина, не в силах смотреть на лица собравшихся, неуклюже встала и принялась убирать со стола. Джерард и Лео осторожно вывели Джанет из столовой и помогли ей подняться в комнату, где она приняла таблетку снотворного и отправилась туда, где небо всегда безоблачное и голубое. Вернувшись, Лео подал жене пальто и помог в него втиснуться.
– Мы обещали родителям… – Джина бросила на Карлу виноватый взгляд и обняла ее. – Мы уже опаздываем.
Родители Джины сунут ей за спину мягкие подушки, подставят под ноги скамеечку. Они будут хлопотать вокруг нее, обсуждать разные имена, расспрашивать, что показало последнее ультразвуковое исследование и не прошла ли изжога. Карла глубоко вздохнула. Если она хочет пережить горе с высоко поднятой головой, то должна принять беременность невестки. Она сунула руку под пальто Джины и легонько нажала на ее выпирающий живот. Ребенок пошевелился. Ощущение было такое, словно от сердцебиения.
– Ты найдешь ее, Карла, – Джина старалась не заплакать. – Ты должна продолжать верить. Обещай, что будешь верить.
Джина родила во вторую неделю января. На свет появилась девочка, названная Джессикой, три с половиной килограмма, на килограмм легче Исобель.
Роберт крепко сжимал руку Карлы, когда они шли по коридору клиники. Ей было больно, но она не возражала. Боль помогла ей войти в палату, где над кроватью парили воздушные шары с поздравлениями, а букеты цветов источали одуряющий аромат. Там уже собралась семья Джины. Они замолчали, когда вошли Карла и Роберт. Невысказанные мысли повисли в помещении тяжелым облаком. Карла физически ощущала неловкость окружающих, сочувствие, которое они хотели бы выразить, если бы нашли нужные слова. Трагедия превратила их с Робертом в отщепенцев, жертв нераскрытой загадки. Снова завязался разговор, но все общались вполголоса, словно неосторожное слово могло разрушить хрупкое спокойствие. Она наклонилась и погладила племянницу по щечке. Джессика была у матери на руках: маленькая краснолицая куколка с редкими черными волосиками, завернутая в розовую простыню.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |