кабины. Рядом урчала еще одна машина.
-...Объезжай справа, там сверток есть,- услышал он чей-то совет.- А на
косом речка загремела, но ты пройдешь.
- Там лес-то возят? - спросил провожатый.
- Нынче не возили, молдаване уехали...
- А-а... Володьку Шишова видишь, нет?
- Давно не видел! Да, говорят, опять поддавать начал. Будто устроился
бетонщиком в какую-то фирму. Деньги появились...
- Ну, понятно! Увидишь, привет передавай!
- Добро!.. А чего это у тебя мужик забинтованный сидит? Глаза выбил, что
ли?
- Да нет, говорит, загноились... На свет больно смотреть!
- А, знаю! - откликнулся встречный.- У меня было, только забыл как
называется... Крепким чаем мыть надо.
- Ему уже чем-то промыли в больнице... Слушай, а после молдаван там
солярки не осталось в бочках?
- Ну! И бочки-то увезли! Сами побирались...
- Попятно!.. Ну, бывай здоров!
Обе машины взревели дизелями, и снова затрясло по проселку. Опять было
странно слышать какой-то бытовой житейский разговор. Повязка на глазах как
бы отключила его от существующего мира, и создавалось впечатление, что он,
Русинов, посторонний в нем человек, подвешенный между небом и землей: не
гой и не изгой...
Скоро провожатый свернул на лесовозную дорогу и потянул в гору, часто
переключая передачи. Женщина все время молчала и тоже несколько раз
начинала засыпать - голова ее стукалась о плечо Русинова. Похоже, ехали
они целый день, потому что белый свет, проникающий через повязку, медленно
стал сереть, когда машина остановилась. Водитель помог ему спуститься на
землю.
- Возвращайся назад,- велела ему женщина. Провожатый тут же запустил
двигатель, развернулся и уехал. Стало тихо и по-вечернему прохладно.
- Подожди здесь,- приказала она и куда-то ушла. Через несколько минут
вернулась с мужчиной, который тут же дал в руки Русинову конец ремня.
- Иди смело, не бойся. Только поднимай выше ноги. Они двинулись в гору, и
снова без всякой дороги. Кругом чувствовался лес, не тронутый вальщиками,
но довольно редкий. Под ногами пружинил мох с редкими островками щебня.
Новый провожатый на ходу подал Русинову фляжку с отвинченной пробкой, вода
была ледяная и напоминала по вкусу березовый сок.
Через час окончательно стемнело, а они все шли и шли на подъем. Наконец,
перебравшись через развал камней, Русинов почувствовал, что начинается
распадок - впереди чудилось пространство, даже показалось, где-то шумит
речка. Провожатый усадил его на камень, а сам спустился ниже. Послышался
шорох щебня под его ногами, тихо звякнул металл. Возле Русинова оказалась
женщина, потянула ремень.
- Ступай за мной.
Он сделал несколько шагов и вдруг ощутил, что вступает в какой-то проем, -
пространство сомкнулось над головой, а сзади снова раздался звон железа,
глухой толчок воздуха по барабанным перепонкам, после чего наступила
полная пещерная тишина.
- Иди спокойно, во весь рост,- предупредила женщина, и сквозь бинт
забрезжил колеблющийся свет фонаря.
Камни с пути были убраны, однако неровности почвы то и дело заставляли
спотыкаться либо проваливаться в какие-то ямы. Он ободрал козонки пальцев,
ссадил себе голень, но почти не ощущал боли. В двух местах женщина велела
ему встать на колени и двигаться на четвереньках. Лазы были настолько
тесные, что в одном пришлось ползти метров двадцать. Примерно через час
они остановились в зале, и Русинов услышал сначала гулкие шаги впереди,
затем увидел пляшущий луч.
- Идем! - сказала женщина.- Осторожно, под ногами камни.
Теперь впереди было два луча: встретивший их неведомый человек даже не
подал голоса. Русинов ступал наугад и потому несколько раз упал, прежде
чем поступила команда стоять. Встретивший- судя по сильным рукам, муж-чина
- разрезал бинт на голове.
- Снимай!
Русинов сорвал, сдернул тугую повязку и прищурился. Свет тусклого фонаря
показался ослепительно-ярким. Луч выхватывал из темноты почти круглую дыру
в полу возле камня.
- Лаз видишь? - спросил невидимый мужчина.
- Вижу.
- Садись и спускай ноги,- приказал он.- Там деревянный желоб. Внизу
подождешь.
Он сел на край, опустил в дыру ноги и вначале ощутил бездну. Заломило в
спинном мозгу... удерживаясь руками, спустился ниже- ноги нащупали опору.
Желоб оказался узким и дощатым, как гроб. Это был так называемый шкуродер
- через несколько метров загорела кожа на спине и ягодицах. Русинов съехал
вниз и попал ногами на что-то мягкое. Ощупал - сложенный во много раз
кусок войлока...
В полной тишине время шло медленно, и возбужденная пещерой память о
Кошгаре навевала тревожные, искрами проскакивающие мысли - стоит там,
наверху, завалить глыбой лаз, и будет самая лучшая в мире тюрьма. Без
фонаря в неизвестной пещере никогда не найти другого выхода... Однако в
горловине лаза заметался луч, и скоро по шкуродеру съехал встретивший их
мужчина. Лица не рассмотреть: за светом фонаря как за ширмой...
- Ступайте за мной,- скомандовал он.- Отдых- через каждые тридцать минут.
И замелькало перед глазами - летающий по стенам свет, ходы, полости, лазы,
словно чувала русской печи, высокие залы, узкие дыры со шкуродерами,
деревянные лестницы куда-то вверх, резкие повороты и каменные развалы.
Пещера была сухая, рубаха и куртка промокла от пота насквозь, хотелось
пить, в ушах метрономом стучала кровь. Через четыре остановки на
пятиминутный отдых Русинов понял, что без проводника отсюда не выйти и с
фонарем и с запасом продуктов. Лабиринт был потрясающим по сложности. В
стенах зияли черные провалы каких-то ответвлений, иногда на пути возникал
заваленный до кровли зал и приходилось карабкаться между глыбами и
огромными блоками либо пробираться на четвереньках по двум связанным
бревнам, висящим над неведомой пропастью. Но вместе с тем эта бесконечная
пещера была обжитой, исследованной и исхоженной, ибо идущий впереди
человек безошибочно ориентировался во всех хитросплетениях путей и
перекрестков.
После девятого "перекура" на пути неожиданно оказалась маленькая,
срубленная из тонких бревен избушка всего в метр высотой. Провожатый
открыл дверь, осветил внутренность этого строения и приказал:
- Спать!
Русинов вполз на четвереньках и повалился на толстый войлок. Провожатый
подал ему большую флягу с водой и, когда Русинов напился до бульканья в
желудке, укрыл его одеялом. Сон пришел почти мгновенно и длился,
показалось, столько же. Заботливый проводник растряс его, высветил
маленький столик, приколоченный к стене,- хлеб, нарезанная пластами
копченая свинина и крупные головки лука.
- Ешь! - выключил фонарь.
Ели в полной темноте, и руки их иногда натыкались друг на друга, когда
брали пищу со стола. Запивали из одной фляги, по-братски, хотя были
совершенно чужими и разными людьми. Русинов так и не видел лица
провожатого, умело скрываемого за лучом света, раза два лишь в отсветах
мелькнула небольшая аккуратная бородка.
После еды они выбрались из избушки, провожатый прикрыл дверь, и только
сейчас, в косом свете, Русинов рассмотрел знакомый знак, начертанный на
досках. Точки были с правой стороны от вертикальной линии - знак жизни...
Он приготовился к новому маршу по бесконечным ходам- после сна болели
колени и локти, однако через три остановки провожатый вывел его в круто
падающий канал с низкой кровлей, спустился сам и, подстраховав Русинова,
велел обождать. Ушел на ощупь, без света, но через четверть часа в
приземистом, как угольная лава, зале замелькали два фонаря. Пришедший с
проводником человек был медлителен и, наверное, стар. Голос был тихий и
бесцветно-вялый.
- Ну, пойдем, Мамонт.- Он осветил его лицо.- А ты же еще совсем молодой...
И глаза еще зеленые...
Он убрал луч и тихо прошагал вперед. Его темнеющая на световом поле фигура
была угловата и по-стариковски костлява. Скоро он вывел на тротуарчик,
сбитый из двух струганых и старых досок, и зашаркал по ним мягкими,
поношенными валенками. За поворотом, в небольшом зальчике, оказалась еще
одна избушка, только повыше и попросторней, а над плоской крышей торчала
высокая, сложенная из дикого камня печная труба.
А еще Русинов заметил вдоль одной стены зальчика высокий штабель ящиков-
знакомых, окрашенных в защитный цвет с металлическими застежками крышек:
обычно в таких ящиках хранилась взрывчатка. От каждого шел тонкий кабель,
которые внизу собирались в один пучок. Казалось, ящики опутаны тенетами...
Луч света лишь на секунду выхватил их из темноты, и Русинов догадался, что
это такое, много позже: запечатленные зрением ящики долго стояли в
глазах...
Старик достал с крыши длинный предмет, похожий на трубу с двумя
приваренными железными ручками, и, опираясь на него, как на посох, повел
Русинова по низкому ходу. Метров через сто в луче фонаря показалась
деревянная, с коваными железными полосами дверь.
- Ну вот, Мамонт, сейчас и увидишь сокровища,- как-то обыденно проговорил
старик, вставил трубу в невидимое отверстие и покрутил за ручки.- Я тебе
свет включу, а сам не пойду. Иди один. Да смотри, далеко не уходи. Чего
доброго, заблудишься...
Он отворил дверь, пригнувшись, протянул руку и повернул выключатель -
впереди забрезжил тускловатый свет невидимых лампочек.
Еще не перешагнув порога, Русинов ощутил гулкое биение сердца и жар крови,
сначала опаливший лицо, затем остывший и собравшийся холодным комком в
солнечном сплетении...
Скрыть обстрел вертолета, как ни старались и как того ни хотели, не
удалось. Техники получили хорошие деньги в марках и за одну ночь
заклепали, закрасили все пулевые пробоины, однако к обеду следующего дня в
Красновишерск свалилась с неба специальная комиссия, а затем приземлились
три военных вертолета - пятнистые, как жирафы. На сей раз ОМОНа уже не
было: из вертолетов высыпал десант- здоровые парни в камуфляжных одеждах,
в бронежилетах и касках, напоминающих скафандры, и обвешанные оружием с
ног до головы. Всех, кто оказался в обстрелянном вертолете, тщательно
допросили, и скоро в район Кошгары отправились два военных вертолета.
Третий остался в качестве резерва.
Иван же Сергеевич проводил свое следствие. Через Августу он условился с
Савельевым о встрече и скоро по пути с аэродрома посадил его в свою
машину. Савельев сразу поклялся, что обстреляли вертолет не его люди и что
пока у него нет никаких сведений о лесных стрелках. Он был напуган
поворотом событий, ибо оказалось, что не такой уж мощный у него контроль в
регионе, если средь бела дня некие злоумышленники палят по низко летящим
вертолетам и бесследно растворяются в тайге. Однако ответственность
автоматически ложится на его, Савельева, людей, и, возможно, всю Службу
уже объявили вне закона. Он был еще уверен, что профессиональные
разведчики минуют все засады и посты, расставленные десантом, и сумеют
сохранить себя, отсидеться и отлежаться, однако опасался за какие-то свои
тайники с запасами продовольствия и средства связи, которые можно легко
засечь и обнаружить. Прежний гонор с Савельева слетел в один миг, и Иван
Сергеевич уловил знакомые потки в его голосе, когда ученик был учеником и
подчиненным. Правда, он хорохорился и обещал в суточный срок отыскать
стрелков и поставить их под автоматы десанта.
Это был очень удобный момент, чтобы сломать Савельева, заставить его
подчиняться, согласовывать все действия с Иваном Сергеевичем, а самое
главное, вынудить, выкрутить у него из рук прямую связь с руководителем
Службы. Савельев не хотел отдавать свои полномочия, ему нравилось
оставаться "батькой Махно" и вести свою игру, но уже не прямую, а самую
действенную - что-то вроде молчаливого шведа. Похоже, он умнел на глазах и
теперь наверняка замышлял использовать обстрел вертолета в своих
интересах. Например, выявить стрелков и сдать их шведам, таким образом
вновь обретя их доверие и расположение. А потом, в самый решительный
момент, вообще отстранить их от дела.
Во всяком случае, события развивались для Ивана Сергеевича весьма
благополучно. Пулевые пробоины еще раз доказали состоятельность доводов и
аргументов: в России не работали ни принципы, ни законы, пригодные для
"цивилизованного" Запада. Помимо того, Иван Сергеевич получал
относительную свободу действий. Референт, скрывая удовольствие,
согласился, чтобы поиск Мамонта Иван Сергеевич вел один и по своему
усмотрению. Можно было не брать с собой даже секретаршу. Пули, выпущенные
по вертолету с Кошгары, неожиданно выбили искры даже у молчаливого шведа.
Он официально заявил, что если Мамонт согласится сотрудничать с фирмой
"Валькирия", то может ставить любые условия и рассчитывать на
неограниченное материальное вознаграждение. Слово "да" мгновенно делало из
Мамонта собственника старого, рыцарского замка в Швеции стоимостью в три
миллиона долларов, открывало счет в банке на такую же сумму и, разумеется,
давало право шведского гражданства. Ни одного русского специалиста в
разоренной России не покупали с такой щедростью. Правда, молчаливый
Джонован Фрич тут же поправился и сообщил, что Ивана Сергеевича ожидает
вознаграждение ничуть не меньшее.
Пока в горах рыскали десантники, ни о каких полетах и поисках Мамонта
нечего было и думать. В первый день военные вертолеты вернулись на ночевку
в Красновишерск. На следующий день пришло сообщение, что утром на засаду в
районе Кошгары вышел какой-то неизвестный с автоматом, при задержании
оказал сопротивление и был убит. В перестрелке был тяжело ранен один
десантник, а другой во время схватки сломал ключицу. Старики начали
стаскивать доски, пустые ящики и городить себе за аэродромной оградой
нечто похожее на шалаш.
К обеду с Кошгары доставили раненых десантников и убитого бандита. Им
оказался человек лет сорока пяти, бородатый, почти беззубый и, как
определил врач-эксперт, глухонемой при жизни. Труп дактилоскопировали и
уже вечером установили личность - некто Филиппов, судимый десять лет назад
за распространение порнографии, освободившийся из лагерей Ивделя, но так и
не доехавший до своего постоянного места жительства, где обязан был стать
на учет и под административный надзор. Стрелял по совершенно неясным
мотивам, скорее всего, из хулиганских побуждений, либо невероятной
глупости- если есть автомат в руках, почему бы не попробовать: попаду- не
попаду? Эксперты по оружию установили, что автомат "чистый", не украден,
не захвачен, а изготовлен на Тульском заводе как левый товар - без номеров
и клейм.
Десантники обложили весь район, перерезали все мало-мальски проезжие
дороги и на пятый день выловили еще одного, правда, не вооруженного, но
очень интересного с криминальной точки зрения человека по фамилии Лобанов
Александр. Четырежды судимый, но имеющий вид на жительство, лесной
скиталец занимался химподсочкой. Специальная группа следователей военной
прокуратуры, находящаяся в Красновишерске, "крутила" его несколько дней,
но никаких улик против него не было. Лобанов опознал убитого Филиппова, да
и запираться не имело смысла: бандит и мертвый источал запах живицы, и
борода его, давно не мытая керосином, склеилась и свалялась от сосновой
смолы. Серогон рассказал, что эксплуатировал Филиппова как раба, когда тот
приходил к нему в барак голодный и холодный. Работал за кормежку и чай,
немного отъедался и снова куда-то убегал на несколько месяцев. Автомат
Филиппов украл из какой-то машины не нашего производства еще в прошлом
году, чтобы бить лосей. Одним словом, держать и "колоть" его было
бесполезно, и Лобанова отпустили. Но он начал возмущаться и требовать,
чтобы его отправили на вертолете назад, в свой барак, что он терпит
убытки, потому что его раба убили, а сам он теперь не успеет снять живицу
с подсеченных сосен. В качестве компенсации он начал требовать центнер
чая, и его действительно пришлось забрасывать обратно в лес вместе с
десантниками.
Операцию по ликвидации террористической группировки уже решили
заканчивать, сойдясь на том, что обстрел вертолета произвел Филиппов -
псих-одиночка, однако накануне свертывания засад и секретов поступил
тревожный сигнал. Два прапорщика - а всю десантную группу составляли
опытные офицеры и прапорщики спецназа- неожиданно исчезли, и в условленный
срок они не вышли на связь. Они контролировали малозначащую лесовозную
дорогу на пересечении ее небольшой речкой. В этот пункт срочно выслали
резервную усиленную группу, десантников спустили на специальной веревке, а
вертолет остался в воздухе, барражируя над районом - для оказания огневой
поддержки. Через пару часов исчезнувших прапорщиков обнаружили на берегу
речки. Оба были раздеты догола и пьяны до невменяемости. Вооружение,
амуниция и одежда - все оказалось в полной сохранности. Нашедшие пропавших
хотели скрыть факт пьянства товарищей- жалко ребят, устали сидеть в лесу!
- однако, когда попытались разбудить их и привести в чувство, услышали в
свой адрес такое, что сразу пропала охота спасать честь мундира. Пьяниц
перетащили к месту, где мог приземлиться вертолет, загрузили на борт,
доставили в Красновишерск и сдали на руки командирам. Протрезвевшие, они
несли полную околесицу. Будто на речке оказались два рыбака с удочками и
рюкзаками - очень веселые и компанейские ребята. Прапорщики, однако же,
проверили у них документы, обыскали вещи и ничего подозрительного не
обнаружили. В этом случае они обязаны были записать все их данные и будто
бы записывали, но почему-то фамилий их не обнаружилось в записных книжках.
Рыбаки отошли с дороги и стали ловить рыбу, причем клев оказался
невероятным: за какой-то час - целое ведро! Дело в том, что прапорщики от
скуки и сами пробовали рыбачить в этой речке, но ничего не поймали. Потом
проезжавший шофер лесовоза объяснил, что эта речка возникает после дождей
и скоро пересыхает. А тут великолепная форель! Да как берет!.. Эти
удачливые рыбаки сварили уху и позвали прапорщиков. Конечно же, на службе
они пить не хотели, но как-то выпили помимо своей воли и всего-то по
стакану. И водка была какая-то очень уж вкусная, такой просто никогда не
пивали. Потом произошло полное отключение сознания. Зачем раздевались,
купались ли в речке- не помнят. Единственное, что осталось в памяти,- это
какие-то нездоровые лица рыбаков - мешки под красными глазами, и на
бутылке с водкой "Распутин" всего одно изображение Григория - только внизу.
Когда Иван Сергеевич услышал эту историю, мгновенно вспомнил
бедолагу-пилота, но, естественно, промолчал. Командиры групп тоже не
предавали огласке этот случай с прапорщиками, да и вертолетчики о своем
пилоте помалкивали. Никому не было выгодно, поэтому странные рыбаки
оказались вне внимания военной прокуратуры. А Ивана Сергеевича это
совпадение потрясло. Он почуял, что за этими рыбаками-пришельцами стоит
некая четвертая сила, действительно контролирующая обстановку в регионе.
Однажды утром военные вертолеты загрузились оборудованием и личным
составом, поднялись в воздух и улетели. Операция была закончена, и можно
опять приступать к поискам Мамонта. Но вдруг уперлись вертолетчики. Они
потребовали пересмотра контракта в связи с появившимся риском при полетах.
Стоимость одного летного часа увеличивалась ровно в пять раз. Кроме этого,
любой ущерб, в том числе и моральный, гарантированно возмещался в валюте.
Иван Сергеевич серьезно опасался, что летчики, нащупав золотую жилу, сами
могут устраивать катастрофы и обстрелы.
Можно было вылетать, но Иван Сергеевич медлил: Савельев через своих людей
обязался установить точное местонахождение Мамонта. Однако облавы в
регионе парализовали его Службу, и теперь, когда спецназ улетел, шел
лихорадочный поиск следов, и по мере того как при каждой встрече все
растерянней и беспомощней становился Савельев, Иван Сергеевич все больше
напирал на него, требуя вывести на непосредственного руководителя Службы.
Бывший ученик не сдавался, прекрасно понимая: стоит свести их напрямую, он
может оказаться лишним. Савельев при очередной встрече просил подождать
еще день, мол, не поступила информация, не было прохождения в эфире, и,
наконец, признался, что Мамонт, снабженный радиомаяком, вначале стал
пропадать из радиовидимости, затем был арестован, по его данным, но бежал
из-под ареста и теперь Неизвестно где. Радиомаяк же обнаружен в его
машине, сейчас стоящей на дворе участкового инспектора в Гадье. Одним
словом, Иван Сергеевич знал эту информацию намного раньше Савельева и
точнее. Но нельзя было отпускать от себя бывшего ученика и все время
следовало озадачивать его и давить со всей силой, чтобы чувствовал, кто
хозяин положения и кому нужно служить.
Иван Сергеевич дал ему еще один, самый последний срок, после которого
Савельев обязался предоставить возможность встретиться с руководителем
Службы - отставным генералом контрразведки. Шведы начали волноваться и
поторапливать Ивана Сергеевича, ибо если не отыщется Мамонт, то придется
приступать к долгосрочному плану поиска - через материалы, наработанные
Институтом, которые нужно было дешифровать, освободив от халтуры. А это
значило, что из перспективного района придется уезжать в Москву, садиться
за столы и включать компьютеры. Здесь же, в непосредственной близости от
сокровищ, казалось, можно обойтись и без долгой, утомительной работы.
Чтобы как-то утешить шведов, а заодно и потрепать их казну, Иван Сергеевич
назначил вылет на следующее утро, не дожидаясь информации Савельева.
А вечером, открыв номер своим ключом, вошла Августа со стаканом теплого
молока на подносе. Присела к нему на кровать, посмотрела, как он пьет
молоко, и вдруг сказала:
- Ваня, мы так давно не смотрели с тобой слайды.
- Не хочу,- буркнул Иван Сергеевич.- Я уже твоих слайдов насмотрелся...
Завтра день трудный.
"Референт прислал,- подумал он.- Чего-то хочет выпытать..."
- Я по тебе скучаю,- проговорила она и приласкалась к его руке.- Вижу
каждый день и скучаю...
Он почувствовал, что это не ложь: старый кот умел отличать откровенность
от игры.
- Возьми меня с собой? - попросила она. "Зачем же ты так-то.- Иван
Сергеевич простонал про себя.- Все напортила... Понимаю, служба. Но ведь у
тебя тоже есть женское достоинство, чувства..."
- Я полечу один,- сказал он решительно и чуть смягчился.- Видишь, опасно
стало, стреляют...
- О да!.. Но мы же будем вдвоем. Возьми?- Августа прилегла ему на грудь,
смотрела в глаза. Иван Сергеевич вдруг чертыхнулся про себя: то ли чувства
подводят, то ли в самом деле не лжет и просится без всякого задания... А
она еще добавила ему сомнений: - Я такую песню слышала, у вас поют...
"Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю далеком стану тебе
женой..." Узнала, что полетишь, хожу теперь и пою, прошусь...
"Может, взять? - уже промелькнула мысль.- Все равно вхолостую полечу.
Пусть прокатится..."
- Ну, где твои слайды,- скрывая жалость и трепет к ней, проговорил Иван
Сергеевич.- Давай посмотрим...
Августа с готовностью сложила пальцы квадратиком, легла рядом и поднесла
руки к его глазам.
- О! Смотри, Ваня! Это мы с тобой. Видишь?.. Вот мы сидим на крыльце
своего дома. А дом наш - вот он! Отдельно! Смотри, какой красивый, резной,
веселый! Тебе нравится?
- О да!
- А это - наши дети! - восхищенным шепотом сказала она.- Ваня и Станислав!
- В прошлый раз ты говорила - Юзеф...
- О! Как я счастлива! - Она расцеловала его.- Ты запомнил! Ты запомнил,
как зовут детей!
Она играла! Но играла предполагаемую и страстно желаемую жизнь! Иван
Сергеевич ощутил, как подступают слезы. Было жалко даже не ее
неестественную, дурную жизнь, поставленную с ног на голову, а то, что
невозможно изменить эту жизнь, невозможно выстроить дом, родить детей. Он
обнял Августу, прижал ее лицо к своей шее и проморгался.
- А куда мы полетим завтра? - спросила она.
- Куда глаза глядят,- он взял ее волосы и накрыл ими свое лицо, вдыхая
запах.- Можно и на край света...
- Ты не знаешь, где Мамонт?
- Не знаю,- слегка насторожился он.- И вообще, зачем нам какой-то Мамонт?
- Так хочется посмотреть на него,- прошептала она.- О нем столько говорят,
на него возлагают большие надежды...
- Я ревную! - предупредил Иван Сергеевич.- Слышала про Отелло и Дездемону?
- О да! - обожгла она дыханием.- А еще я слышала, где сейчас находится
Мамонт.
Он отвел ее голову, посмотрел в лицо - Августа смотрела преданно и честно.
"Савельев ведет двойную игру со мной! Хитрит, сволочь! Иначе откуда ей
знать, где Мамонт?"
- Ну и где этот ненаглядный Мамонт?- шутя, спросил Иван Сергеевич.
- Скажи, что возьмешь меня с собой. Я тебе не буду мешать, издалека только
посмотрю.
- Беру! Говори!
- Тише!- испугалась она.- Не кричи громко... Мамонт находится в Гадье.
- Его там нет. Он бежал из-под ареста...
- Бежал и вернулся,- зашептала она.- И теперь лежит в одном доме, у
старушки.
- Почему лежит? - насторожился он.
- Потому что ему сейчас очень плохо,- с горечью произнесла Августа.- Он
болен, угнетен и сильно страдает...
- Ты гадала на картах? - спросил Иван Сергеевич.
- Нет, я не умею гадать на картах... Он приподнялся и навис над Августой,
спросил жестковато:
- В таком случае скажи, откуда это известно? Она обняла его за шею и
неожиданно предложила:
- Давай лучше споем? "Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю
далеком стану тебе женой"... Что же ты, Ваня? Твоя партия! Ну, давай
вместе! "Милая моя, взял бы я тебя. Но там в краю далеком есть у меня
жена!" Ну?
Иван Сергеевич уткнулся лицом в подушку и замер. Августа гладила его по
подрастающим колючим волосам и молчала. "Спрашивать бесполезно, не
скажет... А такое ощущение, что она выдала ему какую-то тайну, без всякой
для себя выгоды... Зачем она это сделала? Из каких соображений? И откуда у
нее такая точная информация?!"
Он перевернулся на спину, привлек Августу к себе и, приподняв за волосы ее
голову, произнес:
- Все понял! Ты - ясновидящая. Ты - настоящий экстрасенс.
- О да! - засмеялась она.- Я все вижу. Вот же, во лбу есть третий глаз!
Хочешь, скажу, о чем ты думал сейчас?
- Хочу!
Августа нарочито закатила глаза к потолку - будто бы считывала информацию
в пространстве.
- Ты думал: "Зачем она мне сказала, где Мамонт? Кто ее попросил так
сказать? Откуда она знает, где сейчас лежит Мамонт?" Правильно?
В общем-то догадаться было нетрудно, и он согласился.
- А вот тебе и ответ! - шепнула она и проворно вскочила с кровати, ловко
сдернула с себя сорочку и повернулась к нему спиной.- Помоги!
Иван Сергеевич подцепил одним пальцем нехитрый замочек бюстгальтера.
Августа сняла его и подала:
- Возьми!
Он машинально взял изящный кружевной бюстгальтер и неожиданно заметил в
его середине вплетенную в узор бумажную полоску. Осторожно извлек ее,
развернул и мгновенно узнал почерк Мамонта!
"В бешеном движении мы останавливаемся и вспоминаем, как цветут цветы,
вспоминаем матерей и болеем душой, так что хочется лечь и ни о чем не
думать",- прочитал Иван Сергеевич.
- Отвечаю, чтобы не спрашивал,- предупредительно сказала Августа.- Сегодня
утром эту записку мне передал милиционер. Который в будке у ворот. А ему-
другой милиционер. И все.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |