Воспоминания М. Н. Гусейнова. [1]

ВОСПОМИНАНИЯ М.Н. ГУСЕЙНОВА. [1]

Подготовка текста, предисловие и комментарии

О.И. Демиденко.

Воспоминания М.Н. Гусейнова бывшего военврача, служившего в медсанбате 396-й стрелковой дивизии, участника боев на Крымском фронте и обороны Булганакских каменоломен, написанные им в 1974 г. представляют собой интереснейший источник сведений о судьбе человека, вовлеченного в ужасы неудачных военных компаний Крымского фронта и страшное безысходное положение в каменоломнях. Через призму восприятия свидетеля и участника событий нам открываются стойкость и верность врачей медицинской клятве, воинскому долгу бойцов и младших командиров, страх, а часто и предательство, высшего командования. Особенную ценность воспоминания М.Н. Гусейнова представляют еще и потому, что несут информацию об обороне Булганакских каменоломен, которая стала известна узкому кругу исследователей благодаря только двум источникам - воспоминаниям оставшихся в живых участников героической эпопеи М.Н. Гусейнова и Б.Н. Устрицкого. Письменные свидетельства Б.Н. Устрицкого уже публиковались ранее (правда, в сильно сокращенном виде) военным историком В.В. Абрамовым [Абрамов, 1983, с. 32-33], поэтому мы посчитали возможным вынести выдержки из них в подстрочные комментарии для большей детализации описываемых М.Н. Гусейновым событий, воспоминания же М.Н. Гусейнова в научный оборот до сих пор введены так и не были.

Публикуемые нами воспоминания М.Н. Гусейнова хранятся в архиве Керченского заповедника подшитыми в дело (ед.хр.) № 351 (оп. 4). В этом деле помещены анкета, заполненная М.Н. Гусейновым и переписка с ним, относящаяся к периоду 1960-1974 гг. Воспоминания изложены в двух письмах, датированных 10 октября 1974 г. и 12 ноября 1974 г. Письма написаны разными почерками (вероятно, второе написано не лично М.Н. Гусейновым, а под его диктовку), достаточно сложным для восприятия языком, в виду плохого знания автором правил грамматики и орфографии русского языка, поэтому в отдельных случаях мы были вынуждены внести соответствующие стилистические и грамматические исправления. ы были вынуждены внести стилисьях мы были вынуждены внести стилисьтическую обработку и вствовала. Текст воспоминаний воспроизводятся постранично, с указанием номеров листов архивного дела.

При подготовке ряда комментариев, в первую очередь касающихся событий, происходивших на Крымском фронте, а также структуры частей и соединений фронта, помощь была оказана В.В. Симоновым, за что мы выражаем ему искреннюю признательность.

[л. 10] 4 июня 1940 года я был призван Октябрьским райвоенкоматом г. Баку по приказу [Наркома][2] обороны на кадровую военную службу.

В это время я работал в г. Баку главврачем стоматологической поликлиники Бакздравотдела № 2. После призыва прибыл в войсковую часть на должность начальника стоматологического кабинета 324-го горно-стрелкового полка 77-й горно-стрелковой дивизии.

В начале Великой Отечественной войны [я] находился в Иранском государстве (так называемая Иранская кампания). Там в это время участвовали три армии – 44-я, 47-я, 51-я. [3]

Наша дивизия – 77-я – [входила в] состав 44-й армии.

В ноябре 1941 года нашу часть перебросили из Ирана в г. Буйнакск, оттуда в Краснодарский край. Наши части стояли в станицах Абинская, Лабинская, Нижне-Баканская, Верхне-Баканская, оттуда [переместились] в станицу Раевская на Таманский полуостров.

В январе 1942 года наша часть через Керченский пролив переправилась в г. Керчь. Наши части участвовали в боях в направлении Чистополье [4] и районе каменоломен Ак-Манай. Примерно в марте месяце 1942 года по приказу штаба фронта меня направили из 44-й армии в распоряжение санотдела 51-й армии. [5] Санотдел 51-й армии меня направил в 396-ю горно-стрелковую дивизию, [6] [л. 10об.] в медико-санитарный батальон (номер медсанбата не помню) на должность начальника стоматологического кабинета (эта дивизия в это время считалась Азербайджанской дивизией).

В это время медсанбат находился под Феодосией, хутор Минарели-Шибань. [7]

Меня прикрепили к хирургическому операционному блоку хирургического отделения. Начальником отделения был профессор Агабеков, вещущим хирургом – военврач 1-го ранга Рицин, Леонид Чернышов, Буюк-ага Гусейнов и я занимались челюстно-лицевой травматологией, иссечением - обработкой раненых и переливанием крови раненым.

Часто выезжал на передовую линию фронта, ходил по окопам, оказывал помощь раненым.

Днем и ночью поступало с фронта большое количество раненых в медсанбат, мы их сортировали, тяжелораненым оказывали помощь и отправляли в эвакогоспиталь.

В начале мая месяца начали немцы наступать. Немецкая авиация днем и ночью бомбила, [8] не давала работать врачам, в очень трудных условиях приходилось оказывать помощь раненым. Операционные находились в палатках, немецкие варвары непрерывно бомбили наш медсанбат и разваливали палатки, где врачи делали операции раненым. Приходилось по [л. 11] нескольку раз в день устанавливать палатки и в трудных условиях под бомбежкой продолжать работать.

Штаб медико-санитарного батальона находился недалеко от наших операционных. Командиром медсанбата был врач – Мамедханов, комиссаром медсанбата – Агакишиев. Комиссар 396-й горно-стрелковой дивизии [9] – Хавер Велиев, а командира фамилию не помню.

Примерно 5-6 мая 1942 г. [10] наши войска начали отступление. Я пошел в штаб медсанбата, где находились наши командующие, их [там] не оказалось. Бросили на произвол судьбы раненых и медперсонал, ушли. Я вернулся обратно [туда], где находились наши операционные с ранеными, со мной остался врач-хирург Гусейнов Буюк-ага, несколько медсестер и 39 человек раненых.

От начальства нам никаких указаний не было, как нам поступать, что сделать с ранеными. Мы решили грузить раненых на машины, которые стояли возле наших палаток, и отправить по направлению г. Керчь.

Поступающие раненые к нам в медсанбат имели при себе оружие, противогазы, гранаты и т.п. – все это вместе с ранеными мы погрузили на машины. Оставленную аптеку, перевязочный материал, медикаменты, хирургические инструменты нашей операционной и зубоврачебный кабинет тоже погрузили вместе [л. 11об.] с ранеными на машины. Во время погрузки нас заметили вражеские самолеты, опустились ниже, на одну из машин бросили бомбы и вывели [ее] из строя. Оставались две наши машины. Шоферам машин мы приказали сдать раненых в ближайшем госпитале по направлению к г. Керчи и возвратиться, забрать оставшийся медперсонал. Мы ожидали возвращения наших машин, чтобы [они] увезли нас.

Примерно через час со стороны фронта быстро ехала грузовая машина к нам, [ее пассажиры] приказали [нам] немедленно уезжать отсюда, иначе немец заберет в плен.

На этой машине было несколько ящиков и чемоданов, красное знамя какой-то войсковой части и несколько человек военных. Мы просили взять нас с собой, но они уехали, не останавливая машину.

Через несколько минут видно было на краю хутора немцев на мотоциклах. Видимо, они нас заметили, и зайти в хутор не решились, это было к вечеру, уже темнело. Мы сразу собрались (оставшийся медперсонал) и начали быстро уходить с хутора Минарели-Шибань тоже в направлении г. Керчь.

Когда мы шли, уже была ночь. Все время по дороге немецкая артиллерия стреляла и бомбила нас и [других] отступающих. Среди отступающих была паника, люди бежали [л. 12] в направлении г. Керчь.

До отступления наших войск оборону держали под Феодосией грузинские, армянские и наши азербайджанские дивизии и другие отдельные части, которые встречались нам по дороге. [11]

Примерно 5 мая 1942 г. [12] мы пришли в татарский Каджалар [13] и там встретились с нашим командованием медсанбата. Они сказали, что раненые, которых мы отправили, находятся недалеко от татарского Каджалара, в школе, где расположен госпиталь.

Мне приказали идти в госпиталь, где находятся раненые, и оттуда направить их в направлении г. Керчь, когда я поехал туда, школа, где был госпиталь, была разбомблена, и раненых не оказалось - их куда-то отправили. Вернулся [я] обратно в татарский Каджалар, где находилось наше командование, но там командования уже не оказалось.

Неподалеку находился русский Каджалар. [14] Я остался один и не знал, куда мне идти. Я тоже путь держал в направлении г. Керчь. Примерно 6 мая 1942 г. [15] я подошел к ст. Семь Колодезей, не доходя, вижу, прилетели 36 самолетов (я их считал), спикировали вниз и начали бомбить ст. Семь Колодезей, все вокруг горело, из-за дыма не было ничего видно.

[л. 12об.] Войдя в ст. Семь Колодезей я увидел, [что] там находился штаб, были возле [него] привязаны лошади, [рядом] склад с продуктами, хлебом, все смешалось и горело, [взрывной] волной бросило солдат на стенку. Вблизи расположенный военный госпиталь тоже горел. Оставшиеся люди бежали и кричали, недалеко взрывались резервуары с горючим. Вблизи не возможно было стоять. Неизвестно откуда пришли несколько офицеров, вместе с ними я из огня вытащил несколько солдат и офицеров и через несколько минут продолжал свой путь дальше.

Вечером в этот же день попал в какое-то татарское село (названия не помню).

7 мая [16] я ночевал в станице Ленинская. Хозяйка мне сказала: «Вчера здесь ночевали Мехлис и Буденный». [17]

Оттуда путь [я] держал в направлении Багерово, там встретил врача-лаборанта из нашего медсанбата. Она мне сказала, что была призвана в армию из г. Симферополя. Она была молодая, с ней вместе был профессор Агабеков. Это был окоп-бомбоубежище, в окоп я не зашел, очень сильно бомбили, я пошел в другой окоп неподалеку от них. Бомба попала в их бомбоубежище, ее засыпало (она погибла), а профессора контузило.

[л. 13] Начиная от Минарели-Шибань до каменоломни Булганак, [18] в пути следования, по порядку как я шел, наименования станиц и сел не помню, так как не имею карты и пишу приблизительно.

8 мая 1942 г. [19] я сразу прибыл в направлении завода им. Войкова, там сказали имеется переправа на Тамань, я искал свою часть, поэтому пошел сразу на переправу. На переправе из своей части я никого не встретил, на переправе была толпа отступающих войск. Люди говорили, что был только один пароход, туда попасть было не возможно.

Немецкие самолеты собравшихся на переправе беспрерывно бомбили.

Люди отходили от берега, шли назад, в укрытия каменоломен как в бомбоубежища. Об этих каменоломнях я не знал. Люди говорили, кто не смог переправиться через море на Таманский полуостров - шли в каменоломни.

Я тоже вернулся назад с переправы, неподалеку от завода Войкова попал в каменоломни, эти каменоломни люди называли «Аджимушкай». Я зашел в какой-то узкий коридор, там были женщины и дети, из моей части никого там не встретил. Потом зашел с другой стороны и опустился в другой вход. Вход оказался глубоким, и [там] много было войсковых частей, [л. 13об.] но из своей части тоже никого не нашел. Здесь я узнал, что есть еще другие каменоломни – севернее.

На расстоянии 3-4 км [от Аджимушкая] я шел в районе каменоломен Бондаренко. [20] Вдруг увидел - стоит наша машина, которую мы отправляли с раненными, зубоврачебным кабинетом и другим медоборудованием.

Возле машины имелся вход в каменоломни, я спустился с большого входа внутрь каменоломни, там, вблизи входа находился наш медперсонал нашего медсанбата: Мамедханов – командир медсанбата, комиссар медсанбата, комиссар дивизии Велиев, врач медсанбата Леонид Чернышов, Ексаев, врач Буюк-ага Гусейнов, врач Талишханова, врач Юнус Ахундова, нач. снабжения Кагерманова, профессора Агабекова не было.

Здесь находился грузинский госпиталь, какой-то склад снабжения и другие военные люди.

Таким образом я попал 8-го, во второй половине дня в каменоломни Булганак…

<…>[21]

[л. 16] 9 мая 1942 г. [22] командир и комиссар дивизии и командование нашего медсанбата 396-й горно-стрелковой дивизии 51-й Армии [23] находились в каменоломне Булганак. Во время разговора, я так понял, они ожидали приказа, как быть дальше, где находится штаб командования фронтом (очевидно не знали).

Когда искал свой медсанбат 8 мая, я вначале попал в каменоломню Аджимушкай, там видел части какого-то штаба фронта, и об этом рассказал нашему командованию. После чего меня и ещё одного товарища наше командование послало в каменоломню Аджимушкай. Когда мы выходили на поверхность каменоломни Булганак, немецкая артиллерия и авиация обстреливали и бомбили посёлок Бондаренко и в районе каменоломни Аджимушкай.

Мы с трудом добрались до главного входа Аджимушкайских каменоломен, опустились в катакомбы, разузнали кто командующий. Перед нами стоял худощавый, высокий ростом человек в сером плаще. Мы обратились и докладывали с какой части прибыли, и что наша часть находится в каменоломне Булганак. В это время мы увидели горящий костёр. Туда бросали какие-то бумаги-документы и сжигали. Нам приказали идти в свою часть обратно и передать своему командованию, чтобы все здоровые воины выходили на поверхность на поле сражения, об эвакуации раненых и медсанбата ждите приказ.

Мы вернулись обратно и докладывали приказ командующего фронтом. Вначале я фамилию командующего не знал, узнал попозже. Это был Павел Максимович Ягунов. [24] На следующий день, утром рано наш командир, комиссар дивизии и комиссар медсанбата куда-то вышли, не давая нам никакого приказания, и взяли с собой [л. 16об.] несколько медсестёр с нашего медсанбата.

Точно не помню, кажется 13-14 мая 1942 г. подошли немецкие танки и начали стрелять у входа в каменоломню Булганак. Послали людей и приказали выходить из каменоломни и сдаваться в плен.

Началась паника, люди частично выходили из каменоломни на поверхность, через несколько минут [они] бежали обратно вниз, говорили, что немцы стреляют в выходящих наверх людей. Люди перестали выходить. Через несколько минут немцы снова послали людей и сказали, пусть все выходят из каменоломни, иначе будут взрывать каменоломню и уничтожат всех. Все бойцы и командиры вооружились и начали стрелять в хода. Вышли на поверхность каменоломни, и начался бой.

Немецкие танки обстреливали нас, а с воздуха бомбили самолёты. Немцы стягивали всё больше и больше свои силы. Так как у нас не было противотанкового оружия и было меньше сил, [мы] были вынуждены вынести раненых с поля боя и опуститься в каменоломни. Немцы начали бросать в хода взрывчатку, автоматные очереди, гранаты, забросали камнями главный ход, закрыли.

В каменоломне до нас стоял какой-то грузинский госпиталь и какой-то войсковой склад.

От них осталось: электрический движок, операционные столы, несколько мешков риса, крупа, масло, сухари, консервы, спирт, вино, эфир для наркоза, одеяла байковые, одеяла, сделанные из бараньих шкур, матрасы и прочее, несколько баллонов дистиллированной воды. Электродвижок перестал работать, остались без освещения, в каменоломне было темно, не видели друг друга, на ощупь ходили по стенке.

Ближе у входа немцы не давали покоя, стреляли, [мы на] несколько метров отошли от входа, и в одном коридоре каменоломни разместили больных и раненых. Шли дни и ночи…

[л. 17] Положение ухудшалось, не было горячей пищи, огня, воды, света. Не знали, что делать дальше. Воду оставшуюся (аква дистиллята - дистиллированную воду) делили мензуркой по 10-15 грамм, лишь бы смочить во рту. Вынуждены были искать воду, новые хода и разведывать, что делается наверху каменоломни. Добыть и узнать ничего не удалось. Когда мы возвратились, в каменоломне не оказалось командира медсанбата и части медперсонала. Позже я слышал - якобы они взяты в плен.

Из нашего медсанбата остались: я, врач Леонид Чернышов из 816-го горно-стрелкового полка [25] 77-й горно-стрелковой дивизии, врач Ексаев Арсен Григорьевич, [26] из других частей, врач Муртузаева, медсестра Клавдия Тихоновна Расщупкина. Раненых и больных было около 70 человек, мы занимались их лечением. Между врачами распределили обязанности. В это время врачи предложили мне быть начальником госпиталя, остальные - как лечащие врачи.

Приблизительно во второй половине мая в глубине каменоломни неожиданно появился свет и какой-то разговор. [27]

Мы не знали кто это. Немцы или свои? Спросили: «Кто идёт? Стой! Будем стрелять!» В ответ послышалось: «Свои!»

1) Это был грузин Бакитадце или Вакитадзе. [28] Он говорил, якобы их часть во время войны сформирована в Сухуми или Батуми.

2) Елкин – имя не помню, младший лейтенант.

3) Коба – старшина, он сказал, что призван в армию из г. Краснодара. Они говорили: «Ещё внизу есть вторые каменоломни, там имеется наше подразделение, бывшая артиллерийская [л. 17об.] батарея. [29] С нижней каменоломни имеется ход в верхнюю каменоломню, оттуда мы пришли. У нас нет продуктов, имеется немного воды, которую собирают каплями, от потолка капает». Они пошли и принесли нам чайник воды, мы отдали им несколько кг крупы. Экономно расходовали и этой воды хватило нам на несколько дней. Через некоторое время они снова пришли к нам и предложили соединиться с ними - там менее опасно, они находятся в глубине каменоломни. [30]

У нас не было другого выхода, и мы решили вместе с ранеными и больными опуститься к ним. Тяжело раненых несли на спинах, или с винтовок, одеял, простыней и бинтов делали носилки. С трудом, через маленький ход, опустились в нижние каменоломни. [31] Отдельно в углу одного коридора каменоломни разместили подземный госпиталь. От нас недалеко, в другом коридоре каменоломни находились их подразделения. В их подразделении были старший лейтенант Светлосанов, [32] врач Макогон [33] и его жена Галина, политрук Бакидадзе, младший лейтенант Елкин, старшина Коба и другие бойцы. Обоюдно мы сделали совещание, решили организовать партизанский отряд, назвали его «Кара». Командиром партизанского отряда стал старший лейтенант Светлосанов, комиссаром отряда политрук Бакидадзе, начальник штаба - младший лейтенант, командир взвода старшина Коба.

Прошло ещё несколько дней… Малое количество продовольствия, которое мы [л. 18] принесли с собой, кончалось. Соли, сахара, хлеба совсем не было. Я выступил на совещании и сказал: «Это скудное количество продуктов, которое мы принесли с верхней каменоломни вместе с ранеными – это только для раненых и больных, на это не надейтесь. Перед нами стоит задача большой трудности. Мы ещё не знаем, сколько времени будем в этих мучительных условиях.

Мы должны искать новые хода, организовывать людей выходить на поверхность, достать необходимые продукты, воду и так как у нас не имеется достаточно оружия и патронов.

Во-вторых, если будет возможность наладить связь и соединиться с Аджимушкайскими каменоломнями».

У нас не было света, из эфира и спирта делали светильники, когда нам необходимо было идти. Жгли резину с противогазов, срывали кабель с потолка узкоколейной дороги, когда-то до войны здесь было проведено освещение.

Провода рубили по 5-10 см длиной и жгли, когда нужно было идти по каменоломне. Не хватало воды, падающие с потолка капли трудно было собирать, поэтому поставили несколько посудин и с трудом собирали воду. Вначале бойцы собирались толпой, облизывали пол, дрались за воду. Потом поставили охрану, в сутки собирали по несколько литров (3-4), раздавали мензуркой больным и раненым бойцам. Для приготовления пищи нам нужны были дрова. Снимали шпалы с узкоколейной дороги, ломали ломом и жгли. Из имеющихся у нас круп, без соли готовили кашу, раздавали по 50 грамм. [34] С нашим госпиталем и их подразделением было всего около 200 человек. В катакомбах было сыро и холодно. Многие бойцы болели воспалением лёгких. В очень трудных условиях приходилось их лечить у нас имеющимися медикаментами.

[л. 18об.] Люди с каждым днём истощались от жажды и холода. Неожиданно в верхней шахте нашли ход и послали разведку наверх.

Узнали, [что] сверху наших катакомб находится немецкая часть. Севернее стоит вражеская артиллерия, южнее – Булганака, в направлении Аджимушкая, находится большое вражеское скопление, охраняют наш и Аджимушкайский районы. Достать воды, продуктов – невозможно. Это было в начале июня 1942 г. Мы духом не падали, все находящиеся в подземелье приняли присягу: «Будем до последней капли крови сражаться с врагами, отгонять варваров с района Булганака и Аджимушкая». Все наши мечты – соединиться с Аджимушкайскими каменоломнями. Поэтому нужно было открыть новые хода, неожиданно выйти наверх катакомб, сражаться с врагами. Начали открывать в трёх местах новые хода. [35] В верхней шахте на северной стороне (где находится посёлок из несколько домов), в нижней шахте в левой стороне от главного входа, третий - с правой стороны от главного хода. [36]

Между командирами и бойцами распределили обязанности. Собрали оставшиеся в шахте ранее инструменты: ломы, лопатки, пилы и другое. Начали все по очереди работать - врачи, командиры и бойцы. В первую очередь начали собирать камень, чтобы сделать лестницу до потолка в верхней шахте для нового хода. Работали днём и ночью, открыли половину хода, получился обвал, на нас сверху посыпался мусор. До конца открыть ход не удалось.

Начали открывать второй ход справа от главного входа, и слева - в верхней шахте, от главного хода справа. [37]

[л. 19] Носить камень для строительства лестницы было очень далеко. Мы все, кроме больных, стали по очереди и конвейером передавали камни друг другу. Когда достроили лестницу до потолка, нам нужно было долбить потолок. Вначале стояли друг у друга на плечах – живая опора, и часами стучали кайлом, а после снимали шпалы с узкоколейной дороги, связывали проволокой, постепенно поднимая вверх в виде лестницы. И таким образом долбили потолок, чтобы открыть ход. Долбить таким образом три входа в темноте было очень трудно, и к тому [же] мы были голодные и истощённые.

Несмотря на это, [мы] в таких трудных условиях работали. Как только открыли хода, начали боевую подготовку, учили стрелять даже женщин, чистили оружие, вооружались имеющимися винтовками, автоматами, гранатами, врачи и медсёстры - санитарными сумками, подготовили операционные столы. Людей распределили на три взвода. Каждый взвод должен был выходить через один ход на поле боя, сражаться с врагом. Со стороны Аджимушкая иногда слышна была перестрелка. Ранним утром одновременно с трёх ходов должны были выходить из каменоломни. Врачей тоже распределили по трём взводам с оружием и санитарными сумками. Все хода полностью не открыли, оставили поверхностный слой, чтобы враги наши новые хода не обнаружили. Перед выходом, как и у остальных, у меня тоже был автомат, гранаты и санитарная сумка. Я должен был выходить вместе со взводом, где командовал комиссар подземного гарнизона Бакитадзе и ещё был один его земляк грузин, фамилию не помню, Елкин и Коба и другие бойцы. В нашем взводе было около 35 человек.

[л. 19об.] Перед выходом ещё раз сделали разведку, чтобы узнать расположение немецких войсковых частей. Разведка установила: недалеко от центрального хода, верхнего этажа, имеются немецкие окопы, охраняющие главные хода. Недалеко от каменоломни [стоят] немецкие части, в бараках, построенных до войны. Мы уже были в боевой готовности. Расположения наших новых ходов немцы не знали. Новый ход, через который мы должны [были] выходить, находился напротив барака. Рано утром, неожиданно для немцев, группа бойцов очень осторожно окружила с тыла охрану, находившуюся на посту у главного входа, часть бойцов направилась к баракам, где находились немецкие части. Открыли огонь… Комиссар Бакитадзе сказал: «Вперёд, товарищи, будем сражаться до последней капли крови, до последнего патрона будем защищать Родину».

Для немцев это было неожиданностью: вдруг из-под земли вышли партизаны, завязалась перестрелка, немецкие солдаты выбежали в нижнем белье, создалась паника среди немцев, бежали кто куда, подняли тревогу, оставляя на поле боя своих раненых и убитых солдат. Вдруг появились немецкие солдаты, начали бросать гранаты, стрелять из пулемёта, появились танки и большое количество немецких солдат. Мы договорились всем трём взводам выходить для сражения одновременно. Ввиду того, что не было телефонной связи, мы вышли раньше, а с двух нижних ходов вылазка была с опозданием. Наш взвод с боем пошёл вперёд, но, ввиду того, что мало было людей и оружия, вынуждены были отходить назад.

[л. 20] Во время боя ранили комиссара Бакидадзе, ранили Кобу, ранили меня и нескольких других бойцов. Убили одного грузина. Когда комиссара Бакидадзе ранило, на поясе у него взорвались гранаты, разорвало ему живот, и он тут же скончался. Только и успел сказать: «Вам жить, помните!» Старшина Коба приказал: «Товарищи, отходите назад, я буду прикрывать».

Ход был узкий, всем одновременно опуститься было трудно. Опустили убитых и раненых. Прихватили с собой два бумажных мешка сухарей, один трофейный немецкий пулемёт, автомат и несколько винтовок, и оставшиеся бойцы опустились в каменоломню. Это была для нас большая потеря. Трупы комиссара Бакидадзе и его товарища грузина перенесли с верхней катакомбы, похоронили возле входа второй катакомбы. И дали салют погибшим. После этого во всех ходах враг поставил усиленную охрану. [Немцы] начали бросать в хода дымовые шашки, гранаты, взрывчатку и закрыли [их]. Мы тоже в свою очередь охраняли хода, ставили посты, стоящие часовые одевали противогазы. Госпиталь гарнизона и штаб находились в глубине катакомб. [38] Туда газ не доходил и такую толщину враг не мог взорвать. Каждый пост приблизительно находился от штаба в 300-400 метрах. Когда нас водили на пост, почти не имели света (зажигали кусочек кабеля). Мы были как слепые, ходили, держась за мокрые холодные стены катакомб, и выполняли все нужные работы на ощупь. [39] Однажды я и младший лейтенант Елкин решили пойти в верхние катакомбы. Вдруг услышали какой-то немецкий разговор, мы думали немцы опустились в катакомбы. Мы прислушивались - [л. 20об.] откуда этот немецкий разговор. Вдруг заметили, [что] в потолке катакомбы имеется какой-то ход, раньше мы его не видели. Видны были ноги трёх человек, стоят, разговаривают.

Мы подошли ближе, и Елкин дал автоматную очередь. Один немец упал в катакомбы и тут же умер. При нём было несколько ключей, фотоаппарат, пистолет маленького размера и несколько фотокарточек. Эти вещи я взял от немца, [они] до сих пор находятся в каменоломне, закопаны в медицинских биксах.

Очевидно, его товарищи пошли, сообщили о случившемся. После этого они озверели и начали бомбить катакомбы, бросать шашки, душить газом. Там, где выходит узкоколейная дорога с нижней катакомбы, недалеко взорвались бомбы. У бойцов, находящихся внутри катакомбы, от взрыва оторвались пуговицы на шинелях, и волной воздуха их бросило о стены, некоторых контузило. С каждым днём люди умирали от голода и без воды. Оружие выходило со строя, кончились патроны. С правой стороны нижней каменоломни во вход немцы часто по верёвке опускали листовки. И кричали через усилители: «Рус сдавайтесь, солнце, воздух, вода, сдавайтесь, не погибайте». Снизу мы ругались и стреляли в ответ. Немцы бросали гранаты, дымовые шашки и чем-то сверху закрывали [вход].

Через несколько дней врачей Чернышова и Ексаева не стало в каменоломне, ушли неизвестно куда. Спустя несколько дней врач Макогон и его жена Галина были трагически убиты. [40] Он рассказывал, что сам из Москвы, окончил Военно-медицинскую академию, и что в Москве остался их маленький сынишка. Из медперсонала остались я, врач Муртузаева, [л. 21] медсестра Клавдия Тихоновна Расщупкина и военфельдшер, звали его Миша, несколько больных и раненых. В разведку послали нескольких бойцов, они тоже не вернулись. Оставшихся больных и раненых мы раздевали и осматривали. [41] Среди раненых лежал один грузин, он несколько дней не кушал и не разговаривал. Я им заинтересовался. Во время осмотра обнаружил на груди засохшую кровь. Голову он всё время держал вниз, когда я поднял его голову, то увидел перерезанную трахею. Спросил: «Что случилось?» Он с трудом ответил: «Я сам порезал стеклом, как жить… нет еды, нет воды, нет солнца, нет воздуха, нет надежды выйти отсюда, лучше умереть, чем пойти сдаться в плен». Он болел воспалением лёгких. Через несколько дней он и ещё пять человек тяжело раненых были трагически убиты. [42] В катакомбах было темно … Каждый пост у входа наши охраняли. Неожиданно с поста сообщили, что какой-то неизвестный человек опустился к нам в катакомбы. Сразу дали сигнал тревоги. Мы все поднялись на ноги искать неизвестного человека. В штаб привели человека средних лет в гражданской одежде. Во время допроса он сказал, что житель посёлка [Булганак]. Фамилия его Заставский [зовут] Аксентий. Якобы он искал свою корову над каменоломней, в это время немцы втолкнули его в шурф, и он упал в каменоломню. Несколько дней его допрашивали в подземном гарнизоне. Потом я слыхал, [что] якобы он был подослан немцами в целях разведки. Его из каменоломни не выпустили, расстреляли.

Питания почти не осталось. Это был июль месяц 1942 г. Началась жара, вода почти перестала капать с потолка. [43] У нас в госпитале осталось очень мало дистиллированной воды. Держали как НЗ (неприкосновенный запас). Воду держали на строгом учёте.

[л. 21об.] [Как то,] когда я стоял на посту, противогаз пропустил газ, я отравился, задыхался, засыхало в горле, от удушья порвал одежду, меня сняли с поста и доставили в госпиталь. Врач Муртузаева оказала мне первую помощь, и я пришёл в себя.

Погиб Светлосанов, [44] после его командиром стал младший лейтенант Елкин. Начальником штаба – Коба. У нас был радиоприемник, оставшийся от какого-то артполка. Иногда нам удавалось уловить волны и послушать информацию, [45] узнать, где находятся наши войска, где идут бои. Примерно в июле бои шли в Моздоке. Из Севастополя наши отступали. Наш подземный гарнизон ещё находился в каменоломнях...

Во второй половине июля 1942 г. мы в последний раз сделали попытку с оставшимися людьми выйти наверх. Идти к партизанам или, если удастся, переправиться через Чёрное море. С несколькими трофейными автоматами, взятыми от немцев, [и] пулемётами вышли наверх. Около выхода немцев не оказалось. Пошли вперёд, в направлении посёлка [Булганак]. Вдруг неожиданно из окопов немцы нас обстреляли. В ответ мы дали несколько очередей из автоматов и пулемёта. Но, видя сложившееся положение, Елкин дал приказ: «Отходить, взять раненых и идти в шахту, мы будем прикрывать». Мы ещё не успели подойти к раненым, как немцы зверски начали расстреливать раненых. Оставив несколько убитых бойцов на поверхности, мы вынуждены были вернуться в катакомбы. После этого немцы бросили в [л. 22] хода дымовые шашки, взорвали [их] и закрыли полностью, [за] бетонировали все новые хода.

В конце июля 1942 г. у нас оставалось мало людей. Я, врач Муртузаева, медсестра Расщупкина, один фельдшер, Миша звали его (фамилию не помню), это из нашего госпиталя. Из штаба подземного гарнизона около восьми человек. У нас не осталось оружия (всего 2 винтовки), не было патронов, кончились продукты, совсем не было воды. Мы были истощены, обессилены, с трудом могли передвигаться. Оставаться дальше в каменоломне – значит погибнуть. Поэтому мы решили выйти на поверхность и, если удастся, ещё в последний раз попытаться переправиться через Чёрное море, на Тамань, или уйти к партизанам. [46] Вдвоём с врачом Муртузаевой сложили в две медицинские биксы истории болезней, несколько партбилетов, пистолеты, фотоаппарат и списки людей и закопали в последнем тупике каменоломни.

Я пошёл в направлении входа. Вдруг слышу, меня вызывает врач Муртузаева, [она] сообщила мне, что оставшиеся из подразделения бойцы вместе с Кобой вышли на поверхность. Остались только мы из нашего госпиталя. Главный ход каким-то образом был открыт. Я, Муртузаева, фельдшер Миша, Расщупкина вышли из катакомб. Прошли несколько метров и оказались в немецком окружении. На мне и на враче Муртузаевой были пилотки и гимнастёрки защитного цвета с медицинской эмблемой. «Арцт?» (Доктор?) – спросил немецкий офицер. Мы были грязные, истощённые, обросшие, закопченные от дымовых шашек, кружилась голова, падали. Стояла жаркая июльская погода. Ярко светило солнце. После длительного пребывания в темноте катакомб глаза ничего не видели, [л. 22об.] мы были слепые. При нашем появлении немцы начали над нами смеяться. «И это всё?» - спросил один из них немецкий офицер - «Чего же вы не выходили, а мы думали вас здесь много, зачем мы вас охраняли [таким количеством] войск».

У меня из носа открылось кровотечение. Нас всех привели в лагерь военнопленных – Старая Керчь, [47] где прежде находилась школа. Бросили нас в школьном дворе. Там [мы] встретились с врачом Ексаевым, который был с нами в катакомбах. Он и врач Чернышов вышли из катакомб месяцем раньше нас. Ексаев работал врачом в лагере военнопленных, он сказал, что врача Чернышова отправили в другой лагерь.

Через несколько дней Муртузаеву [и] Расщупкину отправили в какой-то другой лагерь. Фельдшера Мишу, как больного, тоже отправили в Джанкой. В это время я был больным, Ексаев взял меня в санчасть, и почти до конца августа я находился в этом же лагере. Со стороны Аджимушкая слышны были взрывы и бомбёжка, в этом районе поднимался дым от взрывов. К нам в лагерь бросили одного человека, он был истощённый, похожий на маленького ребёнка, в грязном бушлате, засушенный, грязный, почти в бессознательном состоянии, еле дышал. Сказали, что он из Аджимушкая.

Слышно было, как стреляла каждые 20-30 минут дальнобойная пушка в направлении Тамани или Новороссийска. Пушка стояла на полотне железной дороги. В этом лагере г. Керчи военнопленных было немного. Кто мог ходить – водили на работу. Кормили очень плохо, ежедневно [л. 23] погибали люди. Там же около школы трупы бросали в яму и закрывали землёй.

Здесь я встретил Кобу, он мне сказал, что отсюда будут брать людей ловить рыбу – рыбаков, он уже записался туда. Я его просил записать меня тоже, а когда перебросят ловить рыбу, совершить оттуда побег к своим. Возле лагеря, в саду, советский самолёт бросил бомбу. После этого из лагеря в рыбаки [никого] не взяли.

Около 500 военнопленных, и меня в том числе, отправили в начале сентября 1942 г. в совхоз «Мариенталь» недалеко от г. Керчи, оттуда - на Тамань, Тюмрюкский район, станица Выше-Стеблиевская. [48] Там в школьном дворе был небольшой лагерь военнопленных. Водили людей на работу под конвоем. Заставляли работать на подсыпке профиля дороги (т.е. ремонт шоссейной дороги).

В этом лагере я находился до декабря 1942 г., оттуда собирался в побег.

Для этого нужно было иметь связь с преданными местными людьми. В этой же станице я познакомился с одним рыбаком и его дочерью - Лидой Калмыковой. По её словам, [ее] муж до войны работал в г. Керчи на заводе Войкова, в то время находился в армии - комиссаром… Со мной был один парикмахер Соломонов Акоп Артёмович и инженер, фамилию не помню. Втроём мы собирались в побег. Немцы заподозрили нас и отправили из Высше-Стеблиевской [на] 25 км дальше - в штрафной лагерь военнопленных, хутор Цыбули.

А оттуда должны были отправить в Германию.

После Сталинградских сражений немцы отступали через Керченский пролив. Использовав этот момент, 24 января 1943 г. я [л. 23об.] совершил побег...

Литература:

Абрамов В.В. Героическая оборона Аджимушкайских каменоломен. М., 1983.

Абрамов В.В. Керченская катастрофа 1942. М., 2006.

Абрамов В.В. Оборонительная операция войск Крымского фронта в середине мая 1942 года и эвакуация их с Керченского полуострова // Керчь военная. Сборник статей. Керчь, 2004.

Боевой состав Советской Армии. Часть II (январь-декабрь 1942 г.). М., 1966.

Венедиктов Л.А. Керчь, 1942 г. Забытые страницы (к вопросу о легендах и загадках в истории Крымфронта) // Военно-исторические чтения. Крымфронт-Аджимушкай. Керчь, 2003. Выпуск 1.

Демиденко О.И. Комплекс Л.Е. Калинина из Караларских каменоломен // Военно-исторические чтения. На Керченском плацдарме. Сборник научных статей. Керчь, 2004. Выпуск 2.

Демиденко О.И., Симонов В.В. Военно-поисковая экспедиция «Аджимушкай». Страницы истории // Керчь военная. Сборник статей. Керчь, 2004.

Жук А.Б. Стрелковое оружие. Револьверы, пистолеты, винтовки, пистолеты-пулеметы, автоматы. М., 1992.

Керчь и Керченский полуостров в годы войны (1941-1945). Справочные материалы. Керчь, 1994.

Мощанский И., Савин А. Борьба за Крым. М., 2002.

Окороков А. Секретные войны Советского Союза. Первая полная энциклопедия. М., 2008.

Пронин К.К. Результаты экспедиции «Аджимушкай-86» клуба «Поиск». Одесса VI-VII-1986 г. // Архив КИКЗ. Оп. 4. Ед. хр. 909.

Рябикин А. Третье лето. // Вокруг света, 1974. № 12.

Симонов В.В. Наступательные операции Крымского фронта // Керчь военная. Сборник статей. Керчь, 2004.

Симонов В.В. Оборонительная операция Крымского фронта: бои за Керчь 14-20 мая 1942 г. // Военно-исторические чтения. Крымфронт-Аджимушкай. Керчь, 2003. Выпуск 1.

Симонов В.В. Уникальная находка // Керченский рабочий, 1990. 5 августа.

Соколов В. М. Справка о работе Одесских поисковых групп в составе экспедиции «Аджимушкай» // Архив КИКЗ. Оп. 4. Ед. хр. 1046.

Соколов В.М. Раскопочный дневник историко-поисковой группы №2 военно-патриотического музея Краснознаменного Одесского военного округа, участвовавшей в работе экспедиции «Аджимушкай-90» в период с 29 апреля по 8 мая 1990 г. // Архив КИКЗ. Оп. 4. Ед. хр. 1008.

[1] Опубликовано – Научный сборник Керченского заповедника. Симферополь, 2011. Выпуск III. С. 199-228. Является Приложением к статье О.И. Демиденко «Находка тайника М. Гусейнова в Булганакских каменоломнях»; по техническим причинам предоставлено в настоящем разделе отдельным материалом.

[2] В тексте - «Министра обороны».

[3] 25 августа 1945 г. на основании статьи 6 Советско-иранского договора 1921 г. СССР ввел свои войска на территорию Ирана в связи с активизацией там немецкой агентуры и усилением влияния Германии. 44-я и 47-я армии были введены на территорию Иранского Азербайджана, 51-я армия в этих событиях не участвовала [Окороков, 2008, с. 293-294].

[4] В указанный период части и соединения Кавказского фронта вели бои в районе Феодосии, с. Чистополье попало в зону боевых действий лишь в мае 1942 г. [Мощанский, Савин, 2002, с. 38-42; Симонов, 2004, с. 167-168]

[5] Видимо, М.Н. Гусейнов что-то путает. На 1 января 1942 г. 77-я горно-стрелковая дивизия (без 105-го горно-стрелкового полка) входила в состав 47-й армии, где находилась и в январе, и в феврале, а уже к 1 марта 1942 г. она была передана в состав 51-й армии [Боевой состав Советской Армии, 1966, с. 13, 48-49].

[6] Так в документе. Фактически 396-я дивизия была стрелковой, а не горно-стрелковой.

[7] Ныне – с. Ерофеево, Ленинского района [Керчь и Керченский полуостров в годы войны, 1994, с. 54], находится не «под Феодосией», а примерно в 28 км северо-восточнее (на трассе Феодосия-Керчь).

[8] Немецкая авиация активизировалась с конца апреля 1942 г., а за день до начала операции «Охота на дроф» - 7 мая – были проведены массированные бомбардировки, в том числе, и переднего края наших войск [Абрамов, 2006, с. 27].

[9] См. прим. 4.

[10] Немецкое наступление началось 8 мая 1942 г., на южном фланге наши войска начали отходить в тот же день [Абрамов, 2004, с. 181-186].

[11] В составе трех армий Крымского фронта из двадцати общевойсковых формирований (дивизий и бригад, без учета кавлерийской и танковых) шесть действительно были национальными: 63-я (грузинская), 77-я (азербайджанская), 138-я горно-стрелковые, 224-я (на 80-90% укомплектованная грузинами), 236-я (азербайджанская), 390-я (армянская), 396-я (азербайджанская) стрелковые дивизии, а также несколько дивизий на 70-80% укомплектованных резервистами и призывниками из Закавказских республик [Венедиктов, 2003, с. 20-21].

[12] Понятно, что это было 8-9 мая.

[13] Правильно - Коджалар (Коджелар) татарский – после войны д. Долинная Ленинского района, исключена из учетных данных не позднее 1950 г. [Керчь и Керченский полуостров в годы войны, 1994, с. 52].

[14] Правильно – Коджалар (Коджелар) русский – ныне с. Королево Ленинского района [Керчь и Керченский полуостров в годы войны, 1994, с. 52].

[15] Видимо, это было 9-10 мая.

[16] Видимо, это было 10-11 мая.

[17] Известно, что Главком Северо-Кавказского направления Маршал Советского Союза С.М. Буденный переправился с Таманского берега на Керченский полуостров вечером 12 (по другим данным 13-го) мая 1942 г. и находился на командном пункте, располагавшемся в тот момент в Аджимушкайских каменоломнях [Абрамов, 2004, с. 196; Симонов, 2003, с. 38]. Не исключено, что хозяйка дома имела в виду командующего Крымский фронтом генерал-лейтенанта Д.Т. Козлова или командира 72-й кавалерийской дивизии генерал-майора Книгу, имевшего с С.М. Буденным внешнее сходство.

[18] Булганакские каменоломни находятся рядом с с. Бондаренково (бывшее Булганак) Ленинского района, примерно в 3 км северо-западнее пос. Аджимушкай. Образовались эти каменоломни вследствие добычи пильного известняка, состоят, как и Аджимушкайские, из нескольких систем, описываемой системе одесскими маркшейдерами был присвоен код «Р-7». Сегодня эта система представляет собой разветвленную сеть подземных ходов, расположенных в три яруса, добыча камня в ней проводилась с начала 1930-з гг. до середины 1950-х гг., общая протяженность 13300 м. Понятно, что в годы Великой Отечественной войны эти каменоломни имели меньшие размеры, и протяженность примерно 10-11 км.

[19] Скорее всего, это было 12-13 мая.

[20] Бондаренко (правильно - Бондаренково) – искаженное послевоенное название с. Булганак, по отношению к каменоломням (Булганакским) не применяется.

[21] На двух последующих листах в деле окончание первого письма и сопроводиловка ко второму с текстом, не имеющим отношения к содержанию воспоминаний.

[22] Видимо, 13 или 14 мая.

[23] Как уже отмечалось, 396-я дивизия была стрелковой и на 1 мая 1942 г. входила в состав 44-й армии [Боевой состав Советской Армии, 1966, с. 86].

[24] Полковник П.М. Ягунов, занимавший должность начальника отдела боевой подготовки штаба Крымского фронта, 14 мая 1942 г. был назначен заместителем начальника штаба фронта.

[25] Горно-стрелкового полка с номером 816 на Крымском фронте не было. В состав 396-й стрелковой дивизии входил 816-й стрелковый полк, в состав 390-й стрелковой дивизии - 816-й дивизионный лазарет [ЦАМО РФ, НСБ 8613, с. 160]. По данным В.В. Абрамова, Чернышев Леонид Александрович, 1893 года рождения, закончил в 1930 г. Азербайджанский государственный университет, военврач 3-го ранга, на Крымском фронте проходил службу в 479-м отдельном медико-санитарном батальоне 44-й армии.

[26] По данным В.В. Абрамова, Ексаев Арсен Григорьевич, 1905 года рождения, уроженец г. Астрахань, в 1930 г. закончил медицинский факультет Саратовского университета, старший врач 803-го стрелкового полка 396-й стрелковой дивизии, в ЦАМО РФ числится пропавшим без вести.

[27] Другой участник обороны каменоломен – рядовой 324-го горно-стрелкового полка 77-й горно-стрелковой дивизии Б.Н. Устрицкий так описывал это событие: «Однажды поисковая группа, примерно числа 28 мая нашла проход в соседнюю шахту. Он был очень узок и вертикален, так как вторая шахта проходила вторым ярусом, т.е. над нами и встретилась с нашими людьми. Их было человек двадцать. Помню среди них было два врача муж и жена по званию оба младшие лейтенанты, по национальности евреи. Возле них были раненые бойцы, санинструктор и человек 7-8 девушек, которые ранее работали в какой-то армейской прачечной… Также вместе с ними были двое парнишек лет по 15-16» [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 6об.]. Непонятно, почему М.Н. Гусейнов говорит о том, что их группа насчитывала более 70 человек, а Б.Н. Устрицкий называет только 20.

[28] По данным В.В. Абрамова, комиссаром этой группы был старший политрук В.С. Гогитидзе, другими сведениями музей не располагает [Абрамов, 1983, с. 82].

[29] Об этой группе (группе Светлосанова) Б.Н. Устрицкий писал: «Отряд, по моему мнению, был организован раньше, а не в момент самой горячки, так как чувствовалась подготовка и дисциплина. Командиром отряда был старший лейтенант, комиссар в звании капитан и комсорг – младший лейтенант». По словам Б.Н. Устрицкого еще 13-14 мая эта бойцы из этой группы «стаскивали продовольствие и боеприпасы в катакомбы, все, что им требуется для ведения партизанской войны», группа насчитывала около 100 человек, гражданских лиц среди них не было [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 5об.-6].

[30] Для этого объединения, как это становится ясно из последующих слов М.Н. Гусейнова, были и другое, более прозаическое объяснение: одна группа нуждалась в воде, вторая – в продуктах, объединение было выгодно всем.

[31] Видимо, то, что Гусейнов называет «маленьким ходом» было шурфом – узким вертикальным колодцем, соединявшим два яруса (верхний и нижний). На настоящий момент он неизвестен, возможно, засыпан камнями; с верхнего яруса можно проникнуть на средний ярус через узкий пролом, находящийся в одном из тупиков верхнего яруса, а с него - через большой провал – на нижний. Судя по всему, с нижнего яруса на средний в свое время вел ход – въезд, через который вывозили камень. Сейчас весь этот район полностью завален и обследования там невозможны ввиду опасности дальнейшего обрушения кровли. Как следует из воспоминаний, группа М.Н. Гусейнова первоначально находилась на верхнем ярусе, а группа Светлосанова на среднем и нижнем.

[32] По данным В.В. Абрамова, Светлосанов Михаил Викентьевич, 1916 года рождения, уроженец г. Вологда, старший лейтенант, командир батареи 510-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона, в ЦАМО РФ числится пропавшим без вести (30.05.1942 г.).

[33] По данным В.В. Абрамова, Макогон Олег Андрианович, 1914 года рождения, уроженец г. Киева, окончил Военно-медицинскую академию (Куйбышев), военврач 3-го ранга, врач 510-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона, по данным ЦАМО РФ числится пропавшим без вести (30.05.1942 г.)

[34] Как пишет Б.Н. Устрицкий: «…была организована поисковая группа, функции которой были ознакомление с шахтой и поиски воды. Вода была найдена, но незначительная. Капало каплями в одном из штреков. Была собрана какая попалась посуда и она подставлялась под капели. Дневной рацион составлял приблизительно 100 грамм. Таким он оставался все время. Других источников и впоследствии не было найдено. Из питания рацион был таков: сначала два раза приварок из перловой каши, сваренной на комбижире и частично воде, около трех столовых ложек и очень маленький кусочек лаваша. А затем уже на втором месяце уменьшился вдвое» [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 6-6об.].

[35] В настоящее время вся предвходовая часть каменоломен сильно разрушена и представляет собой сплошные завалы. Точно «привязать» воспоминания участников событий к современной ситуации и проследить старые входы пока не удалось.

[36] Упоминание о трех ходах, ведущих на поверхность, мы находим и в воспоминаниях Б.Н. Устрицкого, находившегося в группе старшего лейтенанта М.В. Светлосанова: «В это время было известно всего лишь три выхода из катакомб… На 17 мая мне с одним товарищем выпало нести караул на одном из входов в котором был спуск примерно под 35°. Мы расположились внизу от поверхности метров за 70-80, я находился за пулеметом Дегтярева, это был день. И вдруг проходит примерно отделение немцев, они видимо не знали о существовании катакомб и увидев вход один из них заглянул во внутрь и сделал несколько шагов, я дал очередь, он был видимо ранен в ногу и солдаты вмиг выдернули его сбоку стенки спуска… На другой день была пригнана партия наших военнопленных, которые закидали два выхода ракушечником… Остался лишь один выход, который вел в заводоуправление. Он был узок, и там стояла лестница – металлическая и сверху накрывалась решеткой. Немцы сверху забаррикадировали ее и установили крупнокалиберный пулемет. Выход был невозможен. На всех этих выходах, как немцы, так и мы несли караул круглосуточно» [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 6].

[37] По словам Б.Н. Устрицкого, попытки вылазки на поверхность проводились через один из выходов, где раньше были какие-то двери, и который выходил в котлован, а также через отверстие под куполом одного из залов, сверху заложенное досками [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 6об.].

[38] Фактически, как установлено в ходе разведок и поисковых работ, штаб и госпиталь находились не просто в глубине, а на нижнем ярусе каменоломен.

[39] Вызывает удивление то, что практически не имея источников света, как это следует из воспоминаний М.Н. Гусейнова, небольшая по численности группа защитников Булганакских каменоломен освоила все три яруса довольно сложной, сильно разветвленной системы.

[40] В лагере военнопленных Б.Н. Устрицкий слышал, что они покончили жизнь самоубийством – Макогон застрелил жену, а потом застрелился сам.

[41] Нам не совсем понятно, с какой целью производилась эта процедура.

[42] Трудно сказать, что имеет в виду М.Н. Гусейнов, говоря о том, что раненые были «трагически убиты». Может быть, такой оборот объясняется не очень хорошим знанием русского языка (примеров чему в воспоминаниях достаточное количество), либо какими-то действительно трагическими обстоятельствами, о которых прямо говорить М.Н. Гусейнов не посчитал возможным.

[43] По свидетельству Б.Н. Устрицкого, после сдачи в плен трех предателей из отряда немцы, использовав полученную от них информацию, попытались взорвать штрек, в котором капала вода, но ошиблись – потолок рухнул в соседнем [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 7]. Видимо, при взрыве была нарушена структура пласта камня, вследствие чего (а не от наступившей на поверхности жары) водокапы ослабли.

[44] Б.Н. Устрицкий дней через 25 после выхода на поверхность (17 июля 1942 г.) и пленения слышал в лагере военнопленных слухи о том, что командир отряда (Светлосанов) и комиссар (Гогитидзе) застрелились ввиду безвыходного положения и нежелания сдаваться в плен [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 8].

[45] Последнее было возможным только в том случае, если антенну удавалось выбросить на поверхность.

[46] Если верить Б.Н. Устрицкому, еще в первой половине июля на собрании «актива отряда» было принято решение о том, чтобы беспартийные вышли из каменоломен и сдались в плен. Это позволило бы еще на некоторое время растянуть оставшиеся продукты. Именно такая вылазка, точнее выход из каменоломен, состоялась 17 июля, выходили безоружными (оставив винтовки под землей), провожал выходивших комиссар отряда [Архив КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 353, л. 7об.]. Мы допускаем мысль, что это был своеобразный отвлекающий маневр и примерно в это же время оставшиеся могли попытаться незаметно покинуть каменоломни.

[47] Видимо, имеется в виду «Вторая Керчь», то есть район железнодорожной станции Керчь-II и школа им. Пушкина на Вокзальном шоссе, в здании которой ныне располагается отделение милиции.

[48] Ныне – пос. Веселовка, Темрюкского района.

---

Дата добавления: 2015-08-28