отошел от работы, чтобы пойти поглядеть на нее, Бруно обо всем передал Нелло
и Буффальмакко, и они вместе сговорились втихомолку, что им следовало
проделать над ним по поводу этого его увлечения. Когда он вернулся, Бруно
тихо спросил его: "Видел ты ее?" - "Да, - говорит Каландрино, - извела она
меня". Говорит Бруно: "Пойду я погляжу, та ли она, как я думаю; если та, то
предоставь мне все устроить". Сойдя вниз и встретив ее вместе с Филиппе, он
подробно сообщил им, кто такой Каландрино и что он им сказал, и условился с
ними, что каждому из них говорить и делать, чтобы потешиться и позабавиться
над его влюбленностью. Возвратившись к нему, он сказал: "Это она и есть,
потому надо устроить это очень осторожно, ибо, если Филиппе догадается, всей
воды Арно не хватило бы, чтобы обелить нас. Но что же желаешь ты, чтобы я
передал ей от тебя, если мне случится заговорить с ней?" Каландрино ответил:
"Скажи ей, во-первых, что я желаю ей тысячу мер того добра, от которого
родятся люди, а затем, что я ее покорный слуга, да спроси, не хочет ли она
чего; понял ты меня?" - "Да, дай мне все уладить", - отвечал Бруно.
Когда наступил час ужина и они, оставив работу, сошли во двор, где
находились Филиппе и Никколоза, они замешкались там ради Каландрино.
Каландрино стал глазеть на Никколозу, делая столько и таких невиданных
жестов, что догадался бы и слепой. Она со своей стороны делала все, что,
казалось, должно было воспламенить его и, будучи предупреждена Бруно, сильно
потешалась над его выходками, тогда как Филиппе, Буффальмакко и другие
притворились беседующими и не обращающими на то никакого внимания.
По некотором времени, к великому горю Каландрино, они ушли, когда они
направлялись к Флоренции, Бруно сказал ему: "Говорю тебе, ты заставляешь ее
таять, как лед от солнца; клянусь богом, если бы ты принес сюда свою гитару
да спел бы несколько твоих любовных канцон, то заставил бы ее выпрыгнуть из
окна, чтобы прийти к тебе". - "Разве правда, товарищ, - спросил Каландрино,
- не принести ли мне ее, как ты полагаешь?" - "Разумеется", - отвечал Бруно.
На это Каландрино сказал: "Ты вот не верил тому сегодня, когда я тебе
говорил, а я убежден, товарищ, что лучше всякого другого умею сделать, что
хочу. Кому другому удалось бы так скоро влюбить в себя такую женщину, как
она? Не сделать того, ей-ей, тем молодым бахвалам, что шляются взад и
вперед, а в тысячу лет не сумели бы сосчитать трех пригоршней орехов.
Хочется мне, чтобы ты поглядел немного, каков я буду с гитарой: вот так
будет штука! Пойми хорошенько, ведь я еще не так стар, как тебе кажусь, она
это отлично заприметила, но я ей еще лучше докажу это, когда запущу в нее
коготь; клянусь Христовым телом, я сыграю с ней такую игру, что она забегает
за мной, как дурочка за ребенком". - "О да, - ответил Бруно, - ты ее
заковыряешь, мне так и видится, что ты начнешь кусать своими зубами, об твои
скрипичные колки, ее алый ротик, ее щечки, похожие на розы, а затем и всю ее
проглотишь". Слушая эти слова, Каландрино словно испытывал все это наяву и
ходил, подпевая и подпрыгивая, такой веселый, что вот-вот его выпрет из
кожи.
На следующий день, принеся гитару, он, к великому удовольствию всего
общества, спел под ее звуки несколько канцон. В короткое время он дошел до
такого вожделения частых с ней свиданий, что вовсе не работал и тысячу раз в
день подходил то к окну, то к двери или выбегал на двор, чтобы повидать ее,
а та, действуя по научению Бруно, очень ловко давала к тому повод. С своей
стороны, Бруно отвечал на его послания, а иногда приносил таковые же и от
нее; когда ее там не было, как то случалось по большей части, он доставлял
ему письма, будто от все, в которых подавал ему большие надежды на
исполнение его желаний, рассказывая, что она теперь дома у своих родителей,
где им нельзя видеться.
Таким-то образом Бруно и Буффальмакко, руководившие всем делом,
извлекли из деяний Каландрино величайшую для себя потеху, иногда заставляя
его дарить себе, будто по просьбе милой, то гребень из слоновой кости, то
кошелек или ножичек и другие подобные мелочи, и, наоборот, приносили ему
фальшивые дешевые колечки, что доставляло Каландрино великую радость. Кроме
того, они получали от него хорошие закуски и другие угощения, с тем, чтобы
они ратовали за его дело.
Когда таким путем они продержали его месяцев около двух, ничего более
не сделав, Каландрино, заметив, что работа подходит к концу, и рассчитав,
что, если до ее окончания он не достигнет цели своей любви, ему это никогда
более не удастся, стал сильно приставать и торопить Бруно. Вследствие этого,
когда девушка явилась, Бруно, наперед уговорившись с ней и с Филиппе, что
следует предпринять, сказал Каландрино: "Видишь ли, товарищ, эта женщина
тысячу раз обещала мне непременно исполнить то, о чем ты просишь, а ничего
не делает; кажется мне, она водит тебя за нос, потому, так как она не
исполняет обещания, мы, коли желаешь, принудим ее к тому, хочет она или не
хочет". Каландрино отвечал: "Сделай милость, бога ради, лишь бы поскорее".
Бруно говорит: "Хватит ли у тебя мужества прикоснуться к ней ладонкой,
которую я тебе дам?" - "Разумеется", - ответил Каландрино. "В таком случае,
- сказал Бруно, - принеси мне немного пергамента из кожи недоношенного
ягненка, живую летучую мышь, три зерна ладана и благословенную свечу и дай
мне все устроить".
Весь следующий вечер Каландриио простоял с своей ловушкой, чтобы
поймать летучую мышь, и, словив ее, наконец, вместе с другими вещами отнес
ее к Бруно. Уйдя в свою комнату, Бруно написал на том пергаменте какие-то
небылицы каракулями и, отнеся его к Каландрино, сказал: "Знай, Каландрино,
коли ты коснешься ее этим писанием, она тотчас же пойдет за тобою я сделает
все, что ты хочешь. Потому, если Филиппе отправится сегодня куда-нибудь,
приступи к ней и, дотронувшись до нее, пойди в сарай с соломой, что здесь
рядом, это место лучше других, туда никто никогда не заходит; увидишь, она
туда явится, а как придет, сам знаешь, что тебе делать". Каландрино
обрадовался, как никто на свете, и, взяв рукописание, сказал: "Теперь,
товарищ, дело за мной".
Нелло, которого Каландрино сторожился, потешался над ним, как и другие,
и сам помогал сыграть над ним шутку; потому, по распоряжению Бруно, он
отправился во Флоренцию к жене Каландрино и сказал ей: "Тесса, ты помнишь,
как без всякой причины побил тебя Калаидрино в тот день, когда вернулся с
камнями с Муньоне, потому мне хочется, чтобы ты отомстила за себя; коли ты
того не сделаешь, не считай меня более ни родственником, ни другом. Он
влюбился в одну тамошнюю женщину, а она, негодная, часто запирается с ним, и
они еще недавно сговорились вскоре сойтись; я и хочу, чтобы ты пришла туда,
увидала бы его и хорошенько пожурила".
Как услышала это жена, дело показалось ей не шуточным;
вскочив, она принялась кричать: "Ах ты уличный разбойник, так вот ты
что со мной делаешь! Клянусь богом, тому не бывать, чтобы я тебе за то не
отплатила". Схватив свою накидку, в сопровождении служанки она скорым шагом
отправилась туда вместе с Нелло. Когда Бруно увидел издали, что она идет,
сказал Филиппе: "Вот и наш союзник". Поэтому Филиппе, зайдя туда, где
работал Каландрино и другие мастера, сказал: "Господа, мне надо тотчас ехать
во Флоренцию, работайте прилежно". Оставив их, он спрятался в одном месте,
откуда, не будучи видим, мог наблюдать, что творит Каландрино.
Тот, как только рассчитал, что Филиппе несколько отъехал, тотчас же
спустился во двор, где встретил Някколозу одну; он вступил с ней в беседу, а
она, хорошо зная, что ей делать, подойдя к нему, была с ним несколько
нелюбезнее обыкновенного. Тогда Каландрино коснулся ее ладонкой и лишь
только сделал это, тотчас же направился в сарай, а Никколоза за ним; когда
они вошли, она заперла дверь и, обняв Каландрнно, бросила его на бывшую там
на полу солому, вскочила на него верхом и, положив ему руки на плечи, чтобы
не дать ему возможности приблизить к ней свое лицо, стала на него глядеть
как бы со страстным желанием, говоря: "Дорогой мой Каландрино, сердце ты
мое, душа моя, мое благо и покой, сколько времени желала я обладать тобою и
обнять тебя вволю! Ты своею приветливостью свил из меня веревку, иссушил мое
сердце звуками твоей гитары. Неужели то правда, что ты со мной". А
Каландрино, едва будучи в состоянии двинуться, говорил: "Сладость души моей,
дай мне тебя поцеловать". - "Как, однако, ты спешишь! - отвечала Никколоза.
- Дай мне прежде вволю наглядеться на тебя, дай моим глазам насытиться милым
видом твоего лица".
Бруно и Буффальмакко пошли между тем к Филиппе и все втроем видели и
слышали, как было дело. Уже Каландрино готовился было поцеловать Никколозу,
как явился Нелло с донной Тессой. Придя, он сказал: "Клянусь богом, они
теперь вдвоем". Когда добрались они до входной двери, жена, взбешенная,
схватившись за нее руками, высадила ее и, войдя, увидела Никколозу верхом на
Каландрино. Лишь только та заметила ее, тотчас же поднялась и побежала туда,
где находился Филиппе. А монна Тесса запустила ногти в лицо Каландрино, еще
не успевшего подняться, исцарапала его и, схватив за волосы, таская взад и
вперед, принялась говорить: "Поганый ты, гадкий пес, так ты вот что со мной
чинишь? Старый дурак, будь я проклята, что любила тебя. Так тебе кажется,
что тебе дома мало дела, что ты влюбляешься в других? Что за прелестный
любовник! Разве не знаешь ты себя, жалкий ты человек, разве не знаешь,
бедняк, что если выжать тебя, не выйдет соку даже на подливку! Клянусь
богом, теперь не Тесса объезжала тебя, а другая, да накажет ее бог, кто бы
она ни была, потому что, наверное, это, должно быть, большая дрянь, если
влюбилась в такое сокровище, как ты".
Как увидел жену Каландрино, стал ни жив ни мертв и не смел защититься
от нее; исцарапанный, оборванный, взъерошенный, он встал и, подняв свой
плащ, стал униженно просить жену, чтобы не кричала, если не желает, чтобы
его изрубили в куски, потому что женщина, с ним бывшая, жена хозяина дома.
"Ладно, - отвечала жена, - да пошлет ей господь всякого зла".
Бруно и Буффальмакко, вволю насмеявшиеся над этим делом вместе с
Филиппе и Никколозой, явились туда, будто на крик, и после многих уговоров,
усмирив жену, посоветовали Каландрино отправиться во Флоренцию и более сюда
не возвращаться, дабы Филиппе, неравно узнав о том, не сделал ему чего-либо
худого. Так Каландрино и пошел во Флоренцию, бедный и жалкий, весь
общипанный и исцарапанный, и, не осмеливаясь вернуться обратно, денно и
нощно мучимый и тревожимый упреками жены, принужден был положить конец своей
пылкой любви, дав повод посмеяться над собой товарищам, и Никколозе, и
Филиппе.
НОВЕЛЛА ШЕСТАЯ
Двое молодых людей заночевали в гостинице; один из них идет спать с
дочерью хозяина, жена которого по ошибке улеглась с другим. Тот, что был с
дочерью, ложится затем с ее отцом и, приняв его за своего товарища,
рассказывает ему обо всем. Между ними начинается ссора. Жена, спохватившись,
идет в постель к дочери и затем улаживает все несколькими словами.
Каландрино, уже много раз смешивший всю компанию, рассмешил и на этот
раз, и когда, обсудив его деяния, дамы умолкли, королева поручила сказывать
Памфило. Тот начал так: - Достохвальные дамы, имя Никколозы, любимой
Каландрино, вызвало в моей памяти другую Никколозу, о которой мне хочется
рассказать вам новеллу, потому что из нее вы увидите, как быстрая
предусмотрительность доброй женщины устранила великий скандал. В долине
Муньоне жил немного времени тому назад некий человек, который за деньги
кормил и поил проезжавших; хотя он был беден и дом у него был не просторный,
он, в случае большой нужды, пускал к себе на ночлег, если не всех, то
знакомых людей. У него была жена, очень красивая женщина, с которой он
прижил двух детей: одну девушку, красивую и милую, пятнадцати или
шестнадцати лет, еще не выданную замуж, и маленького сына, которому не было
еще и года и которого мать кормила сама. Молодая девушка обратила на себя
взоры одного молодого человека, миловидного и приятного, из родовитых людей
нашего города, который, часто бывая там, полюбил ее горячо, а она, очень
гордясь любовью такого юноши и изо всех сил стараясь приковать его
приветливым обхождением, также влюбилась в него, и много раз, при обоюдном
их желании, их любовь увенчалась бы успехом, если бы Пинуччьо, так звали
юношу, не желал избегнуть бесчестья девушки и своего. Между тем страсть их
росла со дня на день, и у Пинуччьо явилось желание сойтись с нею как бы то
ни было, и он стал придумывать повод, чтобы заночевать у ее отца, рассчитав
как человек, знакомый с внутренним расположением дома девушки, что, если это
удастся, он пробудет у нее, никем не замеченный; лишь только эта мысль ему
запала, он немедля приступил к действию. Однажды вечером в довольно поздний
час он вместе с своим верным товарищем, по имени Адриано, знавшим о его
любви, взяли наемных лошадей, привязали к ним два чемодана, может быть
набитых соломой, выехали из Флоренции и, сделав объезд, прибыли верхом в
долину Муньоне уже к ночи; здесь, повернув коней, как будто они возвращались
из Романьи, они подъехали к дому и начали стучаться; хозяин, хорошо знавший
обоих, тотчас же отворил им дверь. Пинуччьо сказал ему: "Знаешь ли что, тебе
придется приютить нас на ночь, мы думали, что успеем добраться до Флоренции,
и так мешкали, что приехали сюда, видишь, с какой поздний час". На это
хозяин ответил ему: "Ты хорошо знаешь, Пинуччьо, что я не в состоянии давать
ночлег таким господам, как вы, но так как поздний час застал вас здесь и нет
времени ехать в другое место, я охотно устрою вас, как могу". Сойдя с
лошадей и направившись в гостиницу, молодые люди прежде всего поставили
своих коней, затем, захватив с собою хороший ужин, поели вместе с хозяином.
Была у хозяина всего одна очень маленькая комнатка, где он, как сумел
лучше, поставил три кровати; свободного места оставалось мало, ибо две
постели помещались вдоль одной стены комнаты, третья напротив их по другой,
так что пройти там можно было лишь с трудом. Из этих трех постелей хозяин
велел приготовить ту, что получше, для обоих товарищей и уложил их. Затем
немного спустя, когда никто из них еще не заснул, хотя они и притворились
спящими, хозяин велел в одну из оставшихся постелей лечь дочке, а в другую
лег сам с женой. Та поставила рядом с постелью, где спала, люльку, в которой
держала своего малолетнего сына. Когда все так устроилось, Пинуччьо,
видевший все это, полагая, что все заснули, по некотором времени тихо встал
и, подойдя к постели, где лежала любимая им девушка, прилег к ней, принявшей
его радостно, хотя делала она это и не без страха; с ней он и остался,
предаваясь тем утехам, которых они наиболее желали.
Покуда Пинуччьо был с девушкой, случилось, что кошка что-то уронила, и
это услышала, проснувшись, хозяйка; боясь, что шум от чего-либо другого,
она, поднявшись впотьмах, как была, пошла туда, откуда ей послышался шум.
Андриано, не обративший на это внимания, случайно встал за естественною
нуждою; идя за этим делом, он наткнулся на люльку, поставленную хозяйкой, а
так как, не убрав ее, не было возможности пройти, он снял ее с места, где
она стояла, и поместил рядом с постелью, где сам спал; совершив все, зачем
поднялся, и возвращаясь, он, не заботясь о люльке, лег в постель. Хозяйка,
поискав и убедившись, что упало не то, что она воображала, не захотела
достать огня, чтобы посмотреть, что такое было, и, покричав на кошку,
вернулась в комнатку и ощупью направилась прямо к кровати, где спал муж. Не
найдя люльки, она сказала себе: "Ох, какая же я дура, поди-ка, чего было не
наделала! Ведь я, ей-богу, угодила бы прямо в постель моих гостей!" Пройдя
немного далее и натолкнувшись на люльку, она вошла в ту постель, что была с
ней рядом, и улеглась с Адриано, полагая, что лежит с мужем. Адриано, еще не
успевший уснуть, почувствовав это, встретил ее хорошо и приветливо и, не
говоря ни слова, пошел на парусах, к великому удовольствию хозяйки.
Так было дело, когда Пинуччьо, убоявшись, чтобы сон не застал его с его
милой, получив от нее все то удовольствие, какого желал, поднялся от нее,
чтоб вернуться в свою постель, и встретив на пути люльку, вообразил, что то
постель хозяина; поэтому, подойдя к ней поближе, он лег рядом с хозяином.
Тот проснулся от прихода Пинуччьо Пинуччьо, вообразив, что рядом с ним
Адриано, сказал: "Говорю тебе, не бывало ничего слаще Никколозы, клянусь
богом, я насладился более, чем когда-либо мужчина с женщиной, и уверяю тебя,
что раз шесть и более ходил на приступ с тех пор, как ушел отсюда". Когда
хозяин прослышал эти вести, больно ему не понравившиеся, он прежде всего
подумал про себя: "Какого черта он здесь делает?" Затем, более под влиянием
гнева, чем благоразумия, сказал: "Пинуччьо, ты сделал великую мерзость, и я
не понимаю, зачем ты мне ее учинил; но клянусь богом, ты мне за это
поплатишься!" Пинуччьо, как молодой человек не из особенно рассудительных,
заметив свой промах, не поспешил загладить его, как бы лучше сумел, а
говорит: "Чем это ты мне отплатишь? Что можешь мне сделать?" Жена хозяина,
полагая, что она с мужем, сказала Адриано: "Ахти мне! Слышишь ли, наши гости
о чем-то бранятся". Адриано ответил, смеясь: "Пусть их, да пошлет им господь
всего худого, вчера они выпили лишнее". Жена, которой послышалось, что
бранится муж, услышав теперь голос Адриано, тотчас же поняла, где она и с
кем; вследствие этого, как женщина находчивая, она, не говоря ни слова,
тотчас же встала и, схватив люльку с сынком, хотя в комнате и не было света,
наугад пронесла ее к постели, где спала дочка, и с ней улеглась; затем,
будто проснувшись от крика мужа, окликнула его и спросила, что у него за
спор с Пинуччьо. Муж отвечал: "Разве ты не слышишь, что он говорит, какое у
него ночью было дело с Никколоэой?" Жена сказала: "Он отъявленно врет. С
Никколозой он не спал, я легла с нею и с тех пор никак не могла заснуть, а
ты - дурак, что ему веришь. Вы так напиваетесь по вечерам, что ночью вам
снится, и вы бродите туда и сюда, ничего не понимая, и вам кажется, вы бог
знает что творите. Очень жаль, что вы не сломите себе шею, но что ж делает
там Пинуччьо, почему он не в своей постели?" С другой стороны, Адриано,
видя, как умно покрывает хозяйка свои стыд и стыд дочки, говорил: "Сто раз
говорил я тебе, Пинуччьо, не броди, у тебя дурной обычай вставать во сне,
выдавать небылицы, которые тебе видятся, за быль; сыграют с тобой
когда-нибудь злую шутку. Ступай сюда, да пошлет тебе господь лихую ночь!"
Услышав, что говорит жена и что Адриано, хозяин стал приходить к
полному убеждению, что Пинуччьо снится, потому, схватив его за плечи, он
стал его трясти и окликать, говоря: "Пинуччьо, проснись же, вернись к себе в
постель". Поняв, о чем говорилось, Пинуччьо принялся, словно сонный, нести и
другую околесицу, что страшно смешило хозяина. Наконец, чувствуя, что его
трясут, он сделал вид, что проснулся, и, окликнув Адриано, спросил: "Разве
уже рассвело, что ты зовешь меня?" - "Да поди сюда", - ответил Адрйано. Тот,
притворяясь и представляясь совсем сонным, поднялся, наконец, от хозяина и
вернулся в постель Адриано.
Когда наступил день и все встали, хозяин начал смеяться и издеваться
над ним и его снами. Так, среди шуток, молодые люди снарядили своих лошадей,
взвалили чемоданы и, выпив с хозяином, верхом поехали во Флоренцию, не менее
довольные тем, что произошло, чем исходом самого дела. Впоследствии, изыскав
другие меры, Пинуччьо виделся с Никколозой, продолжавшей утверждать матери,
что ему в самом деле приснилось, почему хозяйка, памятовавшая объятия
Адриано, была убеждена, что она одна лишь бодрствовала.
НОВЕЛЛА СЕДЬМАЯ
Талано ди Молезе, увидев во сне, что волк изодрал лицо и горло у его
жены, говорит ей, чтобы она остерегалась; она того не сделала, а с ней это
дело и приключилось
Когда кончилась новелла Памфило и все похвалили находчивость жены,
королева велела Пампинее рассказать в свою очередь. И она начала: - Милые
дамы, уже прежде была промеж нас беседа о том, что сны говорят правду, хотя
многие над тем смеются; потому, хотя об этом уже было говорено, я не премину
рассказать вам в коротенькой новелле, что недавно приключилось с одной моей
соседкой вследствие того, что она не поверила сну, виденному ее мужем.
Не знаю, знаком ли вам Талано ли Молезе, человек очень почтенный. Взял
он в жены одну девушку, по имени Маргариту, красивую более многих других, но
чудную, как ни одна, неприятную и настолько упрямую, что она никогда не
делала ничего по желанию других, да и ей никто не мог угодить. Очень трудно
было переносить это Талано, но так как делать было нечего, он терпел.
И вот случилось однажды ночью, что, когда Талано с Маргаритой был в
деревне, в одном своем поместье, и спал, ему представилось во сне, будто его
жена идет по прекрасному лесу, который находился у них недалеко от дома;
идет она, а ему кажется, что из одной части леса вышел большой, свирепый
волк, который, внезапно схватив ее за горло, повалил на землю и силился
унести ее, взывавшую о помощи; когда же она освободилась из его пасти,
оказалось, что он изодрал ей все горло и лицо. Поднявшись на другое утро,
Талано сказал жене: "Жена, хотя твое упрямство никогда не дозволило мне хотя
бы один день прожить с тобой покойно, тем не менее я был бы очень опечален,
если бы с тобой случилось что-либо худое; потому, если ты поверишь моему
совету, ты сегодня не выйдешь из дома". Спрошенный ею о причине того, он
рассказал ей подробно свой сон. Жена, качая головой, ответила: "Кто кому
желает зла, тому о том зло и снится, очень уж ты жалеешь обо мне, а ведь
тебе снится то, что ты хотел бы видеть наяву, потому как сегодня, так и
всегда я стану остерегаться, чтоб не порадовать тебя таким или другим моим
несчастьем". Тогда Талано и говорит: "Я отлично знал, что ты так и ответишь;
такова бывает благодарность тому, кто чешет паршивого; верь или не верь, а я
тебе говорю по добру и еще раз советую остаться дома или по крайней мере
воздержаться ходить в наш лес". - "Хорошо, я так и сделаю", - ответила жена.
Затем она стала говорить себе: "Посмотри-ка, как хитро он вздумал застращать
меня - не ходить сегодня в наш лес, он, наверно, назначил там свидание
какой-нибудь негоднице и не желает, чтоб я там его застала. Ему хотелось бы
сидеть за столом в обществе слепых, а я была бы дурой, если б не знала его и
поверила ему; но это ему, наверно, не удастся: надо мне поглядеть, если б
даже пришлось пробыть там весь день, каким товаром он станет торговать". Так
сказав, лишь только муж вышел в одну сторону, она пошла в другую и как могла
скрытнее, ничуть не мешкая, направилась в лес, где спряталась в самой чаще,
внимательно следя и осматриваясь туда и сюда, не увидит ли кого. Пока она
так пребывала, нимало не остерегаясь волка, поблизости от нее внезапно
явился из густой чащи громадный, страшный волк, и не успела она, увидев его,
сказать: господи помилуй! как он бросился на нее и, крепко ухватив, понес ее
точно малого ягненка. Она не могла кричать, так стянуто было ее горло, и не
была в состоянии помочь себе каким-либо иным образом; так волк и унес бы ее
и, вероятно бы, задушил, если бы не встретились с ним пастухи, которые,
закричав, принудили его бросить ее. Жалкая и несчастная, узнанная пастухами,
она была доставлена домой, где врачи излечили ее после долгих стараний, так
однакоже, что горло и часть лица оказались у нее настолько исковерканными,
что из красавицы она стала противной и уродом. Вследствие этого она, стыдясь
показываться там, где ее могли бы видеть, не раз жалостно оплакивала свое
упрямство и нежелание поверить вещему сну мужа, что ей ничего бы и не
стоило.
НОВЕЛЛА ВОСЬМАЯ
Бьонделло обманом приглашает на обед Чакко, который ловко мстит ему за
то, подвергнув его хорошей потасовке.
Все вообще в веселой компании были того мнения, что виденное Талано
было не сном, а видением, ибо оно так и сбылось безо всяких опущений. Когда
все замолкли, королева приказала Лауретте продолжать. Та сказала: -
Благоразумные дамы, как большая часть тех, что говорили ранее меня, были
побуждены к своим рассказам чем-нибудь, уже бывшим предметом бесед, так
суровая месть школяра, о которой говорила вчера Пампинея, побуждает и меня
передать вам об одной мести, очень тяжелой для того, кто ее испытал, хотя
она и не была столь жестокой.
Потому скажу вам, что во Флоренции был некий человек, по имени Чакко,
прожора, как никто другой, и так как его достатка не хватало на расходы по
его прожорливости, а он был вообще человек с очень хорошими манерами и
большим запасом приятных и забавных острот, он избрал себе ремесло, не то
что потешника, а язвителя, и стал ходить к тем, кто богат и кто хорошо любил
поесть; у них он бывал и к обеду и к ужину, если иной раз и не был зван.
Был в то время во Флоренции некто, по имени Бьонделло, крохотного
роста, большой щеголь, чистоплотный, как муха, с шапочкой на голове, с
длинными светлыми волосами, так приглаженными, что ни один волосок не
отставал; занимался он тем же самым, чем и Чакко. Когда однажды утром во
время поста он пошел туда, где торгуют рыбой, и покупал две большущие миноги
для мессера Вьери деи Черки, его увидел Чакко и, подойдя к Бьонделло,
спросил: "Что это ты делаешь?" На это Бьонделло ответил: "Вчера вечером
мессеру Корсо Донати послали три других миноги, много лучше этих, да еще
осетра, а так как их не хватило, чтоб угостить обедом нескольких дворян, он
и велел мне прикупить эти две. Будешь ли ты там?" - "Сам хорошо знаешь, что
приду", - отвечал Чакко, и когда ему показалось, что настало время, пошел к
мессеру Корсо и увидел его с несколькими соседями, еще не успевшими сесть за
обед. Когда тот спросил его, зачем он пришел, он отвечал: "Мессере, я пришел
пообедать с вами и вашим обществом". На это мессер Корсо сказал: "Добро
пожаловать, а так как теперь пора, то пойдем". Когда они сели за стол, им
подали прежде чечевицы и соленого тупца, а затем жареной рыбы из Арно и
ничего более. Чакко догадался, что Бьонделло провел его и, немало
рассердившись про себя, решил отплатить ему за это.
Несколько дней спустя он встретил его, заставившего уже многих
посмеяться над этой шуткой. Увидев его, Бьонделло поздоровался с ним и
спросил его, смеясь, понравились ли ему миноги мессера Корсо? На это Чакко
сказал в ответ: "Не пройдет и недели, как ты расскажешь о том лучше меня". И
не откладывая дела, расставшись с Бьонделло, он сторговался за известную
цену с одним ловким старьевщиком и, вручив ему стеклянную фляжку, повел его
поблизости Лоджии деи Кавиччьоли, где, указав ему на мессера Филиппе
Арджентн, человека высокого ростом, жилистого и крепкого, надменного,
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |