Увязая по щиколотку в смеси грязи и тающего снега, Жан пробирался к городскому околотку. Его нос терзал резкий запах близлежащих конюшен и помоев, которые раз за разом с мелким чавканьем проливались

ТОЧКА РОСЫ

Тёплый приём.

Увязая по щиколотку в смеси грязи и тающего снега, Жан пробирался к городскому околотку. Его нос терзал резкий запах близлежащих конюшен и помоев, которые раз за разом с мелким чавканьем проливались на узкую улочку с нависшими над ней кривыми балкончиками и пристройками. Стараясь не попасть под их зловонный вал, мужчина почти прижимался спиной к холодным стенам домов и, выругавшись, старался как можно быстрее метнуться в очередное укрытие. Жёлтая луна, похожая на надкушенную кукурузную лепёшку, зловеще подмигивала Жану и разливала вокруг холодное сияние, отчего одиноко стоящие у околицы деревья были похожи на плоские чёрные трафареты. Жан перекрестился. На миг ему показалось, что голые дубовые ветви подобно огромному кулаку, сжали в своих недрах крикнувшую в тишине птицу. Ещё раз выругавшись Жан скользнул мимо дремавшего стражника в приоткрытую калитку городских ворот и отправился по направлению к дому пекаря Шеви. Сквозь открытые ставни Жан на миг залюбовался профилем его дочери Агаты. Девушка сидела, склонившись над шитьём, и что-то тихонько напевала. В неровном свете лучины, её профиль со вздёрнутым носом и маленьким подбородком с ямочкой, легонько подрагивал и переливался, отчего казалось, что за столом сидит не сама Агата, а её бесплотное сказочное отражение. Внезапный порыв ветра донёс до слуха обрывок старой сказки про старушку и бочку. Стараясь получше рассмотреть происходящее в доме, Жан инстинктивно подался вперёд, но вовремя себя одёрнул. Сейчас он был слишком занят, чтобы отвлекаться на красавицу Агату. Стишком занят и слишком спешил. В последний раз бросив взгляд через плечо на небольшую ручку, убиравшую со лба непослушную прядь, юноша поспешил к дому лекаря.
Нырнув под увитую прошлогодними засохшими вьюнками арку, он поднялся на крыльцо домика лекаря. Перед тем как постучать он ещё раз глубоко вздохнул и оглянулся назад. Со стороны города слышалось бряцанье оружия и окрики. Здесь же пока всё было спокойно. Нападавший минувшим вечером снег тонкой серой пыльцой обречённо и тускло сверкал на неровной земле по бокам от черневшей маслянистой, увечной и непропорциональной дороги.

Дверь скрипнула и приветственно распахнулась после первого же стука. На пороге стоял доктор. Черты его приятного лица с крупными маслинами чёрных, внимательных глаз заострились и несли на себе следы долгого бодрствования и глубокой заботы.

-Жан? Что тебе нужно в столь поздний час? Что-то снова с твоей матерью?

Польщённый внимание к старушке Розе, молодой человек полностью уверился в правильности своих намерений. В конце концов, уж кого-кого, а вот лекаря можно было в последнюю очередь подозревать в чёрном колдовстве. Да, бесспорно, он знал многие вещи и большинство его пациентов быстро шли на поправку, но на то он и доктор, чтобы лечить, а не безучастно наблюдать за страданиями своих подопечных, как это делали многие его предшественники.

-Мсье Дюпой, за вами охотятся слуги святой инквизиции…

-Что? – Глаза Томаса Дюпоя изумлённо округлились. Не задавая более вопросов, он протолкнул своего гостя в комнату и захлопнул дверь. Доктор слишком хорошо знал, чем грозило Жану его предупреждение. – Сколько у нас времени?

Ответом Дюпою было лишь молчание. Изумлённый гость разглядывал просторную и ухоженную хижину лекаря, освещаемую ровным золотистым светом. Деревянные полы были начищены до блеска, из натопленной печи слышался аромат ежевичного пирога, а развешанные по стенам пучки трав благоухали, наполняя воздух комнаты лёгкими цветочными запахами. Топтавшийся у двери Жан смущённо поглядывал на свои вымазанные почти до колен грубые сапоги. Поняв, что ему мешает, доктор кивнул на небольшой табурет у входа.

-Не обращай внимания. Если меня действительно считают еретиком, то уже до рассвета этот дом сравняют с землёй. Так сколько у меня времени Жан?

-Вы даже не спросите, почему они охотятся за вами? – спросил умудрившийся лишь чуть-чуть закапать пол Жан, - или вы действительно колдун, как считает отец Форе?

-Нет, милый друг, я не колдун, но с моими знаниями не сложно было догадаться к чему рано или поздно это приведёт. Правда я не думал, что всё произойдёт так скоро. Поэтому мне нужно знать, сколько времени у нас есть. Чтобы скрыться с моей… эээ… моей племянницей.

-У вас есть племянница? – изумился юноша. Его сбивала с толку чистота, уют и тепло в жилище Дюпоя. Он был здесь впервые и удивлялся, куда девались привычные для этого времени сквозняки в доме, запах валяной шерсти и грязного белья. Даже замаскированный этой наигранной простотой домик напоминал сказочную избушку, в которой вот-вот должна была появиться добрая фея из сказок, которые матушка Роза рассказывала маленькому Жану. А белые свечи? Откуда у бедного лекаря такая вопиющая роскошь? Но никто кроме встревоженного доктора в комнату не вошёл. Разве что из-за занавески внезапно раздался детский плач. Вскочив со своего табурета, хозяин направился к тому углу. Мгновение и Жан увидел заспанное круглое личико с алым сердечком крохотного рта.

-Удивительно… Я думал, что вы живёте, жили здесь лишь со своей матушкой. А эта крошка ещё совсем мала. Никогда не видел вас вместе с ней.

-Моя мама гуляла с ней отдельно, – не оборачиваясь ответил Дюпой.

-А как её зовут?

-Лу… Луиза – поправился мужчина.

-Интересно, а у вас всех женщин в роду называют на букву «Л»? Ваша матушка Лидия… Кстати, именно из-за неё я пришёл к вам. Не знаю даже, как и сообщить об этом… В общем несколько женщин и сам преподобный Форе видели вашу матушку после смерти на рынке. Торговка овощами Жизель даже клянётся, что после этого у неё появился новый пучок седых волос, а у Марты едва не случился удар. Один только священник не стал тратить времени на пустые сантименты. Я случайно подслушал его разговор с городским главой этим вечером… В общем теперь вас считают причастным к колдовству покойной Лидии, ведь все мы присутствовали на её похоронах в прошлую среду.

-На рынке? Ох, мама, мама. И теперь они придут с пристрастием допытываться, куда эта строптивая старушка ускакала на своём помеле? – уловив в голосе доктора сарказм, Жан подхватил:

-Или убежала, обернувшись чёрной кошкой.

Убедившись, что ребёнок снова спит, Дюпой аккуратно уложил его в люльку и взял Жана за плечи. Длинные пальцы плотно обхватили руки юноши, обнаруживая в себе невероятную силу. Пристальный взгляд хищно впился в расширившиеся от неожиданности зрачки Жана.

-Скажи мне, сколько у нас есть времени на побег из города?

-Побег? Я думал, что если вы покаетесь и поклянётесь, что не имеете никакого отношения к проделкам своей матушки… Да и какой побег во время весенней распутицы? Куда вы пойдёте промозглой ночью вдвоём с младенцем?

-Жан, то, как мы скроемся отсюда, не имеет значения. Я всегда держал при себе всё необходимое для быстрого … отъезда и поэтому нам не составит труда сию же секунду выдвинуться в путь…Конечно сейчас не очень благоприятная… – Дюпой оглянулся на колыбель, - обстановка. Но выбирать не приходится. Да и Форе вряд ли поверит в мои оправдания. В конце концов, именно из-за меня у его кузена стало так мало клиентов.

- Думаю часа полтора. Когда я пришёл к вам, святой отец только выходил от начальника стражи. А учитывая, как он любит длинные монологи перед толпой… Да, часа полтора точно есть!

-Спасибо, Жан! Друг! – Доктор потрепал его по вихрастой макушке. – Это более чем мне необходимо. Ну а теперь давай прощаться! Не хотелось бы, чтобы возбуждённый народ вздёрнул на виселице тебя вместо меня.

-Боже, упаси! – Жан быстро перекрестился. – Но всё же, как вы собираетесь сбежать?

-Милый Жан, боюсь, что всего рассказать я тебе не смогу, да и вряд ли это тебе чем-то поможет. Хотя я от всей души благодарен за предупреждение. – Дюпой поднялся на ноги и проводил гостя до двери. – Береги свою мать и это… выведи уже вшей! Я тут кое-что припас для тебя, - Дюпой пошарил по карманам серой холщовой куртки и выудил небольшую склянку с желтоватой мазью. – Держи! И ещё раз спасибо!

Какое-то время Жан стоял, изумлённо рассматривая деревянную дверь, так внезапно захлопнувшуюся перед ним. Вездесущий холод тут же проник под вытертую безрукавку, прогнав дурман недавнего разговора прочь из головы. Встряхнув непослушной шевелюрой и зажав в руке подарок доктора Дюпоя, Жан поспешил огородами в город, стараясь вернуться на площадь незамеченным.

А тем временем, там уже разгорались нешуточные страсти. Прирождённый оратор и яростный охотник на ведьм отец Форе чёрной взъерошенной птицей метался по ступеням храма. Потрясая пухлыми кулачками, он взывал к народу, не успевшему ещё продрать глаза от первого сна, и старался всеми силами направить их недовольство внезапным собранием в сторону доктора.

-Среди нас есть предатель! Человек, приход которого ознаменовал много бед для нашего города! – бросал он в толпу собравшихся горожан. – Голод и чума…

-Голод и чума обошли только наши земли! - резонно заметил кто-то из толпы.

После этого серые водянистые глазки священника запылали гневом, и он выразительно взглянул на стражников. Но их усилия были напрасны. Смутьян оказался спрятан плотным покровом горожан, которых едва вмешала небольшая площадь. Пошуршав и побряцав оружием где-то на периферии и отвесив несколько затрещин крайним, солдаты успокоились и вновь устремили свои взоры к преподобному. Но его не убедила эта показная старательность. И он ответил своему невидимому противнику:

-Дети мои, вы должны отличать блага исходящие от Сатаны и блага нашего Господа! Демоны не будут поджигать своё гнездо, а вор не будет красть у жителей своего дома!

-Да, да. Удивительно! Моя кузина из Леруж рассказывала, что проливные дожди совсем сгубили их посевы и виноградники. Пришлось даже взять её мальцов в наш дом. Конечно, мы люди тоже не богатые, но Леруж всего лишь в нескольких милях от нашего города! – раздался задумчивый женский голос из передних рядов.

-Вот видите! – ещё более воспрял духом отец Форе и указал куда-то в направлении того места, где по его предположению стояла высказавшаяся женщина. – Дьявол пришёл в наш город, чтобы свить здесь своё гнездо! Весь мир вокруг рушится, а наши чумные и хворые встают со смертного одра, колосья на наших полях наливаются золотом, но всё это недобрый знак, ибо демон, пришедший с запада, воскрешает мёртвых и своими лживыми обещаниями втягивает нас в пучину греха!

Из толпы послышались одобрительные крики, вверх взметнулось несколько рук с зажатыми в них вилами и топорами, на подсвеченных снизу факелами стенах церкви запрыгали жутковатые тени.

-Так изгоним же демона из наших земель! – теперь уже большая половина собравшихся поддерживала старика. Среди голосовавших появились женские ладони, с зажатыми в них скалками, сковородами и ножами.

С несвойственной его возрасту лёгкость Форе спрыгнул со ступеней на брусчатку и в окружении охранников устремился к боковой улочке, ведущей прямо к воротам. Подоспевший как раз к этому времени Жан ужом скользнул в ответвляющийся сырой переулок и закусил губу. С одной стороны он боялся, что преподобный узнает его и сметёт заодно с доктором, а с другой, что Дюпой не успеет скрыться вовремя.

Поначалу человеческий поток неохотно стекался к узкой улочке, через которую их тащил за собой священник, но подгоняемые копьями стражи, усталые люди, ежесекундно толкаемые другими и спрессованные в одну цепь меж покосившихся домишек, по-настоящему зверели. Словно губка, они впитывали капля за каплей ненависть и жестокость Форе, который возглавлял карательную экспедицию. К тому же в самом городе уже давно не происходило интересных событий. А увеселительные мероприятия, которые могли попасть сюда извне, будь то бродячие циркачи или артисты, порой и вовсе не доезжали до отдалённой провинции. Поэтому довольствоваться приходилось лишь регулярными рейдами на ведьм, где главным массовиком-затейником выступал неутомимый отец Форе. Хотя почти каждый второй из присутствовавших мог вспомнить, как доктор поставил на ноги кого-то из их тяжелобольных родственников или выходил младенца, которого священник уже предлагал отпевать, общее возбуждение и гнев не давали им свернуть с освящённой алым сиянием факелов улицы.

Жан перевёл дыхание и подождал, пока толпа относительно рассосётся, чтобы можно было легко вклиниться в её ряды. В итоге, улучив момент, он легко просочился куда-то поближе к проходившей мимо него Агате. Пользуясь отсутствием её сурового отца, он подошёл поближе к девушке и шёпотом спросил:

-Ты действительно считаешь, что Дюпой колдун? – рассредоточившиеся к этому моменту люди либо самозабвенно выкрикивали антимагические лозунги, либо медленно догорали ненавистью в потугах нахлынувшей сонливости, холода и осознания того, что казнь казнью, а вставать простым работягам всё равно придётся ни свет ни заря. К тому же стражники громыхали доспехами где-то за поворотом, и юноша мог позволить себе задать столь откровенный вопрос.

-О! – вздрогнувшая от неожиданности девушка приложила руку к своей пышной груди, укрытой сверху вязаной шалью. – Бог ты мой! Жан! Что ты такое говоришь! – Незаметно оглядевшись по сторонам, она прошептала ему на ухо:

-По мне так сам Форе первый упырь в нашем городе! Видел бы ты, как он заглядывался на Ивет нынешним летом, когда она помогала своей матери под дождём. Бррр… Как будто бы своими липкими глазками облапал её с ног до головы. Мне даже смотреть на это противно было. А что до Томаса… - Приопустив длинные пшеничные ресницы, девушка огорчённо вздохнула. Так огорчённо, что Жан почувствовал сухой щелчок ревности. Да он часто слышал, что ещё относительно молодой, обаятельный доктор пользуется успехом у хорошеньких девушек, но вот заподозрить в подобной симпатии Агату ему на ум не приходило. К тому же сам Жан не воспринимал его, как равного соперника. Дюпой был худощав и мягок. Жан не мог припомнить ни одного грубого слова сорвавшегося с его уст даже в пылу спора. К женщинам же он, несмотря на свой холостяцкий образ жизни, относился скорее с заботой старшего брата, чем потенциального жениха. Да и сам Жан изначально относился неплохо к поселившемуся около года назад на окраине путешественнику и его пожилой спутнице. А когда он за несколько дней буквально воскресил его страдавшую сильном кашлем мать, юноша вообще души в нём не чаял и при любом удобном случае оказывал Дюпою посильную помощь. Но в этот момент, восприняв доктора как соперника, он даже обрадовался, что этот назревающий конфликт будет разрешён так быстро и в его, Жана, пользу. Правда потом он тут же спохватился и всю дорогу до крепостной стены корил себя за такие крамольные мысли.

Успевший проспаться к этому времени стражник, уже наслышанный об охоте на Дюпоя, пошире распахнул ворота и, вытянувшись стрункой, приветствовал отца Форе. Когда к нему подходил хвост процессии, а вместе с ним оставшиеся стражники и Жан, он уже явно халтурил и всем своим весом наваливался на секиру, чтобы не свалиться на землю. Жан зажмурился. Он боялся выходить за пределы городской стены, так как голова этой огнедышащей карательной змеи уже явно упёрлась в небольшой сруб на окраине, домик доктора Дюпоя. Не в силах вынести этого зрелища, хотя одна из его частей всё же влекла вперёд, он схватив Агату за руку и свернул в направлении её дома.

-Нечего нам там делать! – Девушка не сопротивлялась, а когда они отошли уже достаточно далеко от дороги, Жан заметил, что она смахивает слёзы одной из кисточек свой самодельной шали.

-Да, ты прав, – вздрагивающим голосом, не поднимая лица, прошептала Агата. – Боюсь даже представить, что с Ним может сотворить Форе… - её интонации вновь неприятным тошнотворным эхом отозвались в голове Жана, но он постарался её успокоить.

-Не переживай, возможно он успел спастись…

-Как это? – В желтоватых глазах девушки, отражавших лунное сияние, мелькнула осторожная надежда. Как будто бы показалась и скрылась на пригорком остренькая мордочка молодой лисицы, а под распахнутыми ресницами остался сиять сорвавшийся с губ вопрос. – Как он мог успеть убежать? Ты его предупредил?

Произнести такое, не задумываясь о последствиях, могла только вспыльчивая Агата. Приложив палец к губам, Жан какое-то время прислушивался, ожидая заметить внезапный шорох или дыхание такого же отставшего от процессии. И только убедившись, что никто не раскроет этой тайны, осторожно кивнул замершей в нетерпении подруге. Взвизгнув от восторга и торопливо зажав себе же рот руками, она прильнула к Жану и быстро коснулась своими губами его щеки. Затем спохватившись она мигом покраснела и, прошептав напоследок что-то радостное, прощальное и мало вразумительное кинулась к своей двери. Уже почти оказавшись в доме, она вдруг обернулась и кокетливо, как игривый котёнок царапнула воздух. Даже издалека молодой человек заметил, что её веснушчатые щёки ещё более зарделись румянцем. Набрав в грудь побольше воздуха он, радостно присвистывая, потопал в направлении главного тракта. Уже у самой дороги Жан вспомнил, что привело его этой хмурой мартовской ночью к порогу Агаты, и решил затаиться у сенного сарая до наступления рассвета. Душистый аромат сушёной травы, усталость и ровный гул со стороны дороги заставили его позабыть о пережитых волнениях и погрузиться в глубокий, счастливый сон.

Бряцанье доспехов небольшого конного отряда со стороны дороги выудило Жана из тёплой неги окутывавшего его сна. Где-то невдалеке проблеяла козочка, позвякивая колокольчиком, совсем близко прошуршала юбками женщина с бидоном, в котором что-то гулко перекатывалось. Сквозь щели в стенах свет полосами ложился на пол сарая усыпанный мелкими сухими былинками и побуревшими соцветиями. В воздухе танцевали сизые пылинки, а откуда-то снизу доносился приглушённый мышиный писк. Толчками выплывая и забытья, молодой человек шаг за шагом восстанавливал события минувшего вечера, как вдруг оголтело подскочил на своём импровизированном ложе и сильно стукнулся об выпирающую балку. Уже на ходу, потирая ушибленное место, он бегом направился к своему дому, стараясь при этом сочинить убедительное оправдание перед своей матерью, которая, наверняка, всю ночь не спала и уже успела невесть что себе напридумывать. Так, впрочем, и оказалось. После нескольких минут непрекращающихся отчитываний, которые старая Роза не прерываясь подкрепляла подзатыльниками в самых важных местах, Жан, наконец-то смог «попытаться» вставить слово:

-Матушка, я просто…

-Да что ты понимаешь, - не унималась Роза, - после того, как в избе Дюпоя никого не нашли, что люди могли подумать? Я уж было решила, что на всеобщих радостях тебя отправят в каземат и утром вздёрнут! Ведь это ты хвостом ходил за этим еретиком! Будь он неладен вместе со своей мамашей! Благо тебя сразу не нашли, а пока доковыляли обратно, так и вовсе забыли.

-Вот видишь, благо… – вновь попробовал встрять юноша.

-Молчать! – очередная затрещина на время перекрыла поток его волеизъявлений, а распылившаяся старушка продолжила:

-Благо, что на этой шумихе отец Форе ещё больше поднялся в глазах нашего почтенного общества. Ведь исчезнувший колдун ни оставил никаких следов. Сгинул невесть куда! На столе даже остался недоеденный пирог, а в углу заправленная детская кроватка. Ясное дело, что о ребёнке Дюпоев никто никогда и слыхом не слыхивал. Поэтому священник ему ещё и похищение приптсал. Правда, выяснилось, что детей никто давеча не терял окромя Пиньёнов, но их малец, пожалуй, в эту люльку бы уж точно не влез. В общем, теперь преподобный Форе тешит своё самолюбие запершись в церкви, а горожане, устрашённые ночными происшествиями, оглядываются через раз и всё ждут страшного возвращения дьявола Дюпоя с его воскресшей мамашей-химерой. – На этих словах Роза сама понизила голос и, пошарив глазами по углам, перекрестилась на распятие.

Жан, понявший, что продолжения взбучки не будет, осторожно попросил у матери еды, так как бессонная ночь, пережитые страхи и беготня сейчас преобразовались в настойчивое урчание под рубахой.

Уже уплетая баранью похлёбку со свежим домашним хлебом, он, не прекращая жевать, отважился спросить у возившейся с очагом Розы:

-Матушка, а что, дом-то Дюпоя сожгли? Хорошая ведь изба-то была…

На секунду замерев, женщина со зловещей гримасой страха повернулась к сыну. Боязливо выглядывая в окно, как будто бы за ним пристроился их подслушивать сам чёрт, она процедила, едва шевеля губами:

-Знал бы ты, что в этой избе нашли…

-А что? – усмехнулся Жан. – Что нашли, то уж первыми-то стражники и растощили: свечи там всякие, утварь, да одеяла…

Глаза женщины округлились, а на губах застыла нехорошая полуулыбка.

-Даааа, одеяла…

Отложив ложку, Жан какое-то время разглядывал лицо матери, не обращая внимания даже на дразнивший его сладковатый аромат свежего мяса, сваренного в овощах. Наконец, он набрался смелости и спросил:

-Одеяла и…?

-Синее платье в котором закопали покойную Лидию Дюпой.

Удовлетворённая произведённым эффектом, Роза молча развернулась и продолжила заниматься готовкой. Жан к еде больше не притронулся.

Татьяна Игнатова

Дата добавления: 2015-08-28