|
Тишина.
Я заставил себя поднять голову и открыл глаза. Все как в тумане. Я попытался сфокусировать взгляд.
— Я хочу сказать, мы… ну… у нас сложились определенные отношения, по большей части платонические. И это очень мило с твоей стороны — отвезти меня к себе домой… Но я не могу забыть… ну… то, что произошло в День Канталупы. Думаю, мне оказалось бы гораздо проще жить, если бы я знал — что это означало?
Образ Хонникер по-прежнему затягивал туман, и все же я видел ее лицо и не могу сказать, что она выглядела растерянной.
— Послушай, я знаю, что начинаю говорить, как Бэйнбридж…
— А ты сам-то, — сказала Хонникер, — чего хочешь от наших с тобой отношений?
— А чего хочешь ты?
— Ты первый.
— Ты знаешь мой ответ. Отчасти здесь дело в моих гормонах… — «И твоих феромонах», захотелось прибавить мне. Только я понимал, что для этого еще не время. — Помимо основной части, мне бы хотелось человеческих отношений. Ты зачаровываешь меня.
Она с улыбкой приняла комплимент и кивнула.
— Что там насчет основной части?
— Давай не будем обсуждать две темы одновременно. Я еще пытаюсь понять, что означал День Канталупы.
— Ладно, — сказала Хонникер, — что собираешься делать дальше?
— Поехать домой и отдаться во власть своей болезни. — Я спрятал лицо в ладонях.
— Понятно, — сказала она. — Я тоже намеревалась сбежать из агентства. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, если можешь. Ну как?
— Смотря что. Я чувствую себя развалиной.
— Это будет не очень сложно. Я хочу, чтобы ты куда-нибудь меня отвез.
— Куда?
— На твой вкус. Отвези меня в такое место, которое отражало бы твою истинную сущность, Боддеккер. Я хочу побольше узнать о тебе.
— Прямо сейчас?
— Совершенно верно.
Я поднял голову и мутным взором уставился в пространство.
— А могу ли я ожидать того же самого от тебя?
— Когда-нибудь — обязательно. И учти: никаких приключений, кроме как по обоюдному согласию.
— День Канталупы был обоюдным согласием? Хонникер рассмеялась, показав великолепные белоснежные зубы.
— В День Канталупы ты стал моим.
— Я стал твоим? Это что-то новенькое. — В голове по-прежнему клубился туман. Я неловко поднялся на ноги и задвинул стул.
— Ты готов идти?
— Десять минут — чтобы прибраться на столе.
— Встречаемся у лифта.
Минуло двадцать минут, прежде чем я оказался на месте. Впрочем, так всегда бывает, когда очень спешишь. Дансигер в свое время вывела теорию, что в те моменты, когда человек спешит, он испускает определенные феромоны, оказывающие влияние на окружающих. Это одна из тех вещей, о которых все говорят, но никто не проверял ее истинность. Увы! Я полагаю, что множество гениальных открытий так и не сделали, поскольку люди поленились проверить свои предположения.
Возможно, что-то верное заключалось и в этой феромонной теории, поскольку, как бы поздно я ни пришел, Хонникер опоздала еще больше. Я отвез ее на Центральный вокзал, где мы безуспешно попытались сесть в поезд, а в итоге воспользовались старым добрым цеппелином «Остров Баффин», который в полдень летел в Принстон.
Я ничего не сказал ей, пока мы находились в воздухе. Не стал я разглашать информацию и на станции в Принстоне, где нанял коляску и приказал отвезти нас в старый район. Осознав, что мы приближаемся к дому, я повернулся к Хонникер:
— Как и все прочие, я стремлюсь к уюту. И сейчас ты увидишь, ради чего я старался все последние месяцы.
Коляска завернула за угол; инерция кинула нас друг на друга.
— Третий дом слева, — сказал я, глядя в лучистые глаза Хонникер.
Ее губы изогнулись в улыбку.
— Боддеккер! О, Боддеккер, это чудесно! Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть семья.
Я не успел ответить. Внезапно к горлу подкатил ком, и сердце бешено застучало о ребра. Часть моей «семьи» располагалась во дворе моего принстонского дома. Многочисленные «племянники» и «племянницы» бегали между валунами, играя в войну или баюкая своих «чуть живых» кукол. Мальчишки и девчонки размахивали разрекламированным «Мак-Маоном, Тейтом и Стивенсом» игрушечным оружием: «Точная копия стандартной автоматической винтовки! Оружие, которое выиграло Норвежскую войну!» Горячая битва то и дело перебивалась диспутами о том, кого убили первым, и женская часть войск оглашала двор возмущенными воплями, готовясь вцепиться друг другу в волосы.
— Мне остановиться здесь, сэр? — фыркнул водитель коляски.
Я попытался ответить, хотя слова застряли у меня в горле. Глаза наполнились слезами. Мой собственный жилищный агент предал меня. Какого черта Джен мне не позвонила?
— Боддеккер?
Я мотнул головой и махнул водителю, приказывая продолжать движение. Потом откинулся на сиденье, отвернувшись от Дома, от Хонникер и от всего белого света.
— Боддеккер, что случилось? Ты не хочешь познакомить меня со своей семьей?
Дрожа, я прошептал:
— Это не моя семья.
Хонникер положила одну руку мне на плечо, а другой мягко провела по волосам.
— Они — не твоя семья, но мы с тобой проделали весь этот долгий путь, чтобы увидеть их?
Ее пальцы сжались у меня на плече, и я потерял контроль над собой: из моей груди вырвалось сдавленное рыдание.
— Нет, — проговорила она. — Это не семья. Вместе с тем здесь есть что-то, что ты не мог показать мне в ином месте. Что-то особенное. Уникальное… Дом. Ты хотел показать мне дом.
Я не ответил.
— Это был дом, да? Его выставили на продажу и… Мне ведь не нужно говорить очевидное? Я знаю, что этот дом значил для тебя, Боддеккер. Возможность вырваться из Нью-Йорка, не так ли? Ты выбрал его, и он был особенным. Очень особенным, да? Ради этого ты приехал сюда, Боддеккер… О, мне так жаль! Мне действительно очень жаль.
Ее руки обвились вокруг моей шеи, Хонникер попыталась притянуть меня к себе, но меня оказалось слишком трудно утешить.
— Извините, — проговорил водитель, — я понимаю, что сейчас некстати… И все-таки мне-то что делать? Куда… э… куда мне вас теперь отвезти?
— Назад, — распорядился я.
— Нет, — сказала Хонникер. — Если ты свалился с велосипеда, надо забираться обратно и ехать дальше.
— Что? — переспросил я одновременно с водителем.
— Это препятствие, Боддеккер. Небольшое и раздражающее. Именно такие вещи делают жизнь невыносимой для большинства людей. Только ты — не большинство, Боддеккер. Нет? Конечно же, нет. Ведь ты — творец Дьяволов Фермана.
— Дьяволов Фермана? — Лицо водителя просияло. — Эй! — Он поднял вверх большие пальцы. — Я управился. — Коляска вильнула, и водитель поспешно схватился за руль.
Я взял себя в руки. Повернувшись к Хонникер, я глянул ей в глаза.
— Я хочу уехать.
— Отлично. Итак, все разговоры о велосипедах прошли впустую? Или все-таки мы заберемся на них и поедем дальше? И падение нас не остановит. А, Боддеккер?
— Я понял метафору, — сказал я, — но пойми и ты. У меня нет ни времени, ни средств искать нового жилищного агента. Да, это препятствие, хотя и не конец света. Я найду место…
И в этот момент я в полной мере осознал, о чем именно говорила Хонникер. Водитель коляски подвез нас прямо к дому, где война во дворе уже окончилась, и ее бывшие участники теперь пытались решить, какой картридж «Чуть живой куклы» вставлен ей в спину.
Хонникер и водитель — оба улыбались. Я знал, чего они от меня ждут. Я вылез из коляски и направился к дому.
— Знаю! — сказал один из юных диагностиков. — Это пляска святого Витта!
Я коротко оглянулся назад. Они уже не смотрели на меня. Теперь водитель размахивал руками и что-то показывал Хонникер. Видимо, рассказывал ей о городе.
Что ж, ладно. Выпятив грудь, я подошел к двери и нажал звонок. Через пару секунд мне ответил мужской голос, и я объяснил ему, что заинтересован в покупке дома.
— Да, я понимаю — вы только что сюда переехали… И все же, если вы согласитесь, я перекрою ваши расходы. — И я назвал цену, которая была не так уж мала для меня, но не слишком высока за право владеть этим дом. Сумма впечатлила хозяина.
— Э… Мне надо обсудить это с женой. Ее сейчас нет, поскольку она работает в Нью-Йорке. Как только она появится…
Я пожал хозяину руку, горячо поблагодарил его, оставил номер телефона и с триумфом вернулся обратно к коляске.
— Тогда это какой-то вид медленной токсемии, — говорил один из детей.
— Ну? — спросила Хонникер, хотя я уверен, что она могла прочитать ответ по моему лицу.
— Ничего определенного, — сказал я. — Но, надеюсь, обещанная Левином награда поможет мне решить дело.
Она издала радостный вопль и крепко обняла меня.
— Я знала, что ты это сделаешь!
Коляска тронулась, и мы упали на сиденья. Обнявшись, мы ехали через предместья Принстона.
— Что же, — проговорил я, — теперь твоя очередь.
— Для чего?
— Отвезти меня в место, которое говорит о тебе правду.
— Давай не будем делать два дела одновременно, Боддеккер.
Я рассмеялся.
— Ладно. В таком случае позволь хотя бы… Хонникер покачала головой.
— Давай же, — настаивал я. — Мне не хочется возвращаться в Нью-Йорк.
— Мне тоже, — сказала она. — Тем более я знаю место получше Нью-Йорка.
— И что же лучше Нью-Йорка?
— Принстон.
Я поднял брови.
— Что-то я не поспеваю за твоей мыслью.
— Я собиралась купить тебе ужин. Теперь мне пришло в голову кое-что получше: я намерена снять для нас номер.
Водитель коляски подкатил к стоянке, располагавшейся возле большого круглого отеля.
— Вот здесь, — сказал он.
— А вы сможете подъехать сюда утром? — спросила Хонникер.
— Только позвоните.
Я уже начал рыться в карманах в поисках мочетки, когда водитель замахал руками.
— Рассчитаемся завтра, мистер Боддеккер. Если я расскажу ребятам, что возил создателя Дьяволов Фермана, они подохнут от зависти.
Нас охватило возбуждение — может быть, даже более сильное, чем в День Канталупы. Клерк, записавший наши фамилии, имел все основания принять нас за пару подростков, ищущих место для эротических развлечений.
Мы вошли в лифт и поднялись на свой этаж. Едва я закрыл дверь и набрал код «не беспокоить», Хонникер сказала:
— Это для тебя, Боддеккер. А затем набросилась на меня.
Мы провели в постели часа три, а то и больше, и лишь потом Хонникер заказала обещанный ужин. После еды мы немного поболтали, а потом Хонникер заявила, что хочет пойти и проинспектировать джакузи.
«Это для тебя, Боддеккер».
Ее слова все еще отдавались у меня в ушах, когда мы окончательно забрались в постель. Борясь с дремотой, я натянул одеяло до подбородка и повернулся к Хонникер. Она лежала ко мне спиной, созерцая в окне огни Принстона и далекое мерцание на северо-востоке — отсветы Нью-Йорка. Я положил руку на ее обнаженное бедро.
— Ты в порядке, Боддеккер?
— Я больше беспокоюсь о тебе.
— Со мной все отлично, — сказала она сонно.
— Я не о том…
— И я неплохо зарабатываю, Боддеккер, поэтому наша маленькая эскапада меня не разорит.
— Нет, я не об этом. Мне… — Так, Боддеккер, посмотрим, как ты умеешь управляться со словами. Это тебе не ролики писать — на тему сексуально ориентированных товаров. Давай поглядим, как ты справишься со своими собственными интимными переживаниями.
— Я так и не понял до конца, — проговорил я.
— Что ты не понял?
— Ты была со мной в День Канталупы. И сегодня. Но я так и не понял — что ты чувствуешь ко мне. Ты не…
Я стушевался, коснувшись темы, которую никогда не взялся бы озвучивать иначе, чем в собственных роликах. Хонникер перекатилась на кровати, лицом ко мне.
— Все в порядке. Правда. Ты же не думаешь, что я бы осталась здесь, если б это было не так?
Здесь я не мог ей возразить. Теоретически она в состоянии получить любого мужчину в агентстве, если бы только захотела.
— Конечно, ты так не думаешь, — ответила Хонникер за меня. Потом придвинулась поближе, поцеловала меня в щеку и положила мою руку себе на грудь. — Это для тебя, Боддеккер.
— Спасибо, — прошептал я.
Мои веки начали слипаться. Я попытался сопротивляться, но не сумел. Я вымотался и устал. Мне нужно хоть немного поспать…
Я счастливчик, подумал я, закрывая глаза и касаясь пальцами мягких грудей Хонникер. Я — удачливый, талантливый парень.
Я побил Дьяволов Фермана в их собственной игре. Вместо того чтобы отдаться на их милость, я сделал их пленниками Пембрук-Холла.
Скоро я получу свой дом.
Теперь я — ведущий автор Пембрук-Холла. Через некоторое время название нашей компании может измениться на «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин, Харрис и Боддеккер».
И я обладаю самой прекрасной женщиной нашей компании. Хонникер из Расчетного отдела.
Наверное, то, что я к ней испытывал, не было любовью.
Но, скажите на милость, кто в наши дни знает, что такое любовь?
Примечания
В 1938 г. молодой американский режиссер поставил на радио пьесу по мотивам романа Г. Уэллса «Война миров», где речь идет о нападении на Землю кровожадных марсиан. В радиоспектакле место действия было перенесено в городок Гроверс Милл, штат Нью-Джерси. Слушатели приняли спектакль за изложение реальных событий. В стране началась паника.
Рош-га-шана — Еврейский Новый год.
Йом Киппур — День Искупления, еврейский праздник.
Ханука — «Освещение», или «Праздник Огней», еврейский траздник.
Love — песня группы Golden Earrings.
Эбби Роад (Abbey Road), Белый Альбом (White Album), Клуб Одиноких Сердец Сержанта Пеппера (Sgt. Pepper’s Lonely Heart Club Band) — альбомы группы «Битлз».
Чак Берри (род. в 1926 г.) — рок-музыкант.
Для съемок данного интерьера использовать определенный дом. Обращаться к Боддеккеру за консультацией.
Необходимо дать зрителю понять, что шкура полярного медведя — искусственная. В ином случае существует опасность агрессивных действий со стороны террористов из группировок защиты животных.
Эта картина создается при помощи цифровой обработки.
В версии для Союза Монгольских Государств эти кадры выполняются в цветах 2-D.
В версии для СМГ рука и чашка выполняются в виде 3-D, пар медленно преобразует комнату также в 3-D.
Для съемок данного интерьера следует использовать определенный бар. Обращаться к Боддеккеру за консультацией.
См. пункт 4.
См. пункт 5.
Для съемок данного интерьера следует использовать определенный отель. Обращаться к Боддеккеру за консультацией.
См. пункт 4.
См. пункт 5.
См. пункт 4.
В версии для СМГ черно-белый пар поднимается из чашки, но он должен выйти из телевизора зрителя и сформировать облако под потолком.
(Бэйн) — отрава; перен. погибель, несчастье (англ.).
(Advertising Research Federation) — Федерация рекламных исследований.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |