Царица почувствовала, что ее сердце переполняется гордостью при виде той дани уважения, которую отдавал ей ее народ, и непрошеные слезы хлынули из глаз. Она гордо шла позади колесницы Аврелиана, высоко держа свою прекрасную голову. Она отдала этому городу, этому великому и чудесному городу, большую часть своей жизни и ни о чем не жалела, за исключением того, что проиграла свою последнюю битву с Римом. «Когда-нибудь, — думала она, — когда-нибудь, да будут свидетелями великие боги Марс и Венера, я исправлю эту несправедливость!»
Наконец, перед ней стала неясно вырисовываться триумфальная арка Одената. Зенобия прошла под ней и вышла из Пальмиры на западную дорогу. После того, как они прошли по дороге ОКОЛО мили и вокруг стало безлюдно, Аврелиан остановил колесницу, сошел с нее, подошел к своей пленнице и снял с ее запястий — ручники. Не сказав ни слова, она потерла запястья — наручники натерли ей кожу.
— Прошу прощения, богиня. Я велю обтянуть эти наручники ягнячей шестью перед триумфальным шествием в Риме. Я не хотел поранить тебя.
— Я даже не заметила этого, — сказала она с удивлением. Он кивнул.
— Прощание с твоим народом было впечатляющим. Я хотел бы внушать такую же преданность и любовь. Не могу понять, почему, уже имея так много, ты рискнула всем, чтобы восстать против нас. Не решись ты на эту глупость, я, может быть, никогда не тронул бы тебя.
— Все очень просто, римлянин, — ответила она. — Мы уже устали подчиняться чужеземцам, которые находились за морем и ничего не знали о нас, кроме того, что мы богаты. Мы считали, что сможем править Восточной империей, которую мы хорошо знали, гораздо лучше, чем вы, римляне. Мы тоже смогли бы править ею, но, увы, вы оказались сильнее.
— И мы всегда будем сильнее, богиня, — ответил он, потом поднял ее на колесницу, взобрался следом за ней и снова тронулся в путь.
Через три недели они прибыли в Антиохию, и Аврелиан решил сделать там остановку на несколько дней, чтобы насладиться всеми удовольствиями, которые мог дать город. Антиохия должна была стать последним большим городом, прежде чем они достигнут Рима через несколько месяцев. Как ни странно, Зенобия относилась теперь к Аврелиану мягче, чем когда-либо. Теперь, когда она была вдали от своего города с его знакомыми видами и воспоминаниями и погрузилась в эту новую и очаровательную среду, проявилось ее природное любопытство, и, к радости римского императора, она занимала все его время осмотром достопримечательностей города.
Однако в ночь накануне их отъезда все изменилось. Во время обеда с римским губернатором города их неожиданно прервали. Прибыл посланец из Пальмиры. Легионер, на теле которого даже теперь, через несколько дней, явственно виднелись следы засохшей крови. В изнеможении, с затуманенным взором, спотыкаясь, он вошел в комнату и прохрипел;
— Приветствую тебя, цезарь!
Зенобию охватила дрожь страшного предчувствия.
— Говори! — приказал Аврелиан.
— Пальмира восстала — сказал легионер. — Губернатор и весь гарнизон убиты!
— Когда?
Голос Аврелиана был подобен ударам хлыста.
— Девять дней назад, цезарь. Губернатор сразу же понял, что противник численно превосходит нас. Ближе к концу мой трибун выбрал меня среди тех, кто уцелел, и я выбрался из города, вскочил на коня и последовал за тобой.
— Не-е-е-ет!
В голосе Зенобии слышалась сильнейшая боль.
— Кто возглавил восстание? — спросил император, хотя оба они знали ответ.
— Царевич Деметрий.
Аврелиан повернулся к Зенобии, и его глаза излучали смертельный холод.
— Лучше бы этот мальчишка умер у тебя в животе! — сказал он.
Потом встал из-за стола и вышел из комнаты. Зенобия быстро последовала за ним.
— Я иду с тобой! — сказала она.
— У меня нет времени на женщин и их прихоти.
— Не говори со мной так, словно я кукла, римлянин! — огрызнулась она. — Я Зенобия, царица Пальмиры! Я достаточно часто водила свои войска в сражение, чтобы заслужить твое уважение. Вспомни, ведь ты взял меня в плен, когда я искала помощи для моего осажденного города. Ты никогда не побеждал меня! Никогда!
Он повернулся к ней, и вид его сурового лица был ужасен.
— Слушай меня, богиня! Поедешь ты со мной или нет — решай сама, но предупреждаю, на этот раз я не проявлю милосердия к Пальмире! — И что же ты сделаешь?
Ее лицо побледнело от страдания.
— Я разрушу город и уничтожу всех, кто в нем находится, Зенобия. Твой глупый сын не оставил мне выбора. Однажды я простил Пальмире ее грехи благодаря тебе, но теперь — другое дело!
— Ну пожалуйста!
И она протянула к нему руки в мольбе.
— Нет! Я не могу посмотреть на это сквозь пальцы. Если я Позволю Пальмире и на этот раз избежать императорского гнева, Сколько других городов восстанут и убьют своих римских господ? И клянусь восстановить империю и, именем богов, сдержу эту клятву!
— Все равно я поеду с тобой! — прошептала она.
— Мы выезжаем через полчаса, и тебе придется самой о себе позаботиться. Там не будет слуг.
Она поняла его, кивнула и поспешила переодеться.
— за несколько следующих дней Зенобия поняла, почему римская армия завоевала такую славу. Дисциплинированные солдаты вышли из Антиохии и быстро двинулись назад, через пустыню.
Обратный путь занял у них лишь треть того времени, которое ушло, чтобы добраться до Антиохии. И вот снова могучие римские военные силы стояли перед закрытыми воротами Пальмиры, но на этот раз не могло быть никаких переговоров.
Отдохнув после марш-броска, император больше не приближался к Зенобии. Только теперь, когда они были за городскими стенами и готовились к осаде, она сделала попытку урезонить его, умоляя проявить милосердие к ее народу, пощадить этот великий и древний город.
— Нет, — холодно ответил он, — и ты знаешь — я непоколебим. Я не хочу обсуждать это с тобой.
— Я дам тебе все, что ты хочешь! — молила она. Аврелиан грубо схватил ее и почти прорычал сквозь стиснутые зубы:
— Слушай меня, колдунья с серебристыми глазами! Я хочу от тебя только одного, но никогда не получу это. Я хочу твоей любви, Зенобия!
— Я дам тебе ее! — опрометчиво пообещала она.
— Ты не можешь дать то, чего у тебя нет, — с горечью ответил он. — Ты уже отдала свое сердце, богиня. Ты отдала его Марку Александру Бритайну, и что бы с тобой ни случилось, ты никогда не перестанешь любить его, хотя и не признаешься себе в этом!
— Нет! Я полюблю тебя, римлянин, если ты дашь мне такую возможность. Пощади только мою Пальмиру. Пощади мой народ!
— Ох, богиня — сказал он более мягким тоном, — если бы я хотя бы на одну минуту поверил, что ты отдашь свое сердце, я смягчился бы. Да, смягчился бы, потому что я глубоко люблю тебя. Я посмотрел бы сквозь пальцы на мой долг по отношению к Риму ради твоей искренней любви. Но ты не можешь дать ее. Я могу взять твое тело. Я могу наслаждаться твоим остроумием и интеллектом. Но ты уже отдала свое сердце другому мужчине. Мне жаль, богиня. Это не ты приговорила Пальмиру. Пальмира сама приговорила себя.
Осада Пальмиры началась с мощных ударов огромных таранов, передние части которых были вырезаны в форме громадных быков, во все ворота города, пока они не начали трещать и поддаваться, а потом распахнулись под неистовой атакой. Римские легионы хлынули внутрь. Черные клубы дыма поднялись над городом. Пальмирская армия была разгромлена, хотя сражалась отважно. Вскоре защитники Пальмиры пали под ударами многочисленных врагов, и римляне начали с ужасающей жестокостью уничтожать население.
Не было ни пленных, ни пощады. Детей вырывали из рук визжащих матерей, подкидывали и насаживали на мечи и копья. Женщин и девочек, даже пятилетних, жестоко и многократно насиловали, а потом убивали. Мужчин и мальчиков Пальмиры пытали и умерщвляли. Жрецов, протестующих против насилия, нарушающего неприкосновенность их храмов, безжалостно потрошили на чистых мраморных полах и оставляли умирать в агонии Посреди собственных дымящихся внутренностей.
Весь этот ужас продолжался три долгих дня и ночи, пока римляне не удовлетворили свою неистовую жажду крови и не отомстили за своих убитых товарищей. Сладковатый запах смерти повис над городом, и слетевшиеся в поисках падали птицы черными тучами кружили в туманном пожелтевшем небе над когда-то такой гордой Пальмирой.
Когда в городе не осталось ни одной живой души, римская армия приступила к окончательному уничтожению города. Они методично работали и сравнивали с землей все здания, которые еще оставались, все статуи и монументы. Пальмира, разрушенная и уничтоженная, лежала в руинах. Если бы они были способны вывести обломки и разровнять землю, император приказал бы им сделать его. Но вместо этого разрушенный город так и остался лежать в руинах как предостережение тем, кому придет в голову хотя бы Только мысль о восстании против могучей Римской империи.
И все это время Зенобия стояла перед римским лагерем и наблюдала за этим разгулом. Она не знала, мертв ли ее младший сын или ему каким-то образом удалось избежать смерти. Нигде ее видно было никаких признаков бедави, и она предположила, что ее мудрый единокровный брат Акбар увел свое племя подальше, когда увидел, что сделал Деметрий. Да, ее второй сын мертв, так же, как Делиция и вся ее семья и как весь ее народ. Зенобия вдруг ощутила пустоту, ее стало тошнить.
Она все еще стояла на улице, в лучах пылающего солнца, и смотрела, как легионеры методично разрушали Пальмиру. Когда все, наконец, было закончено и Аврелиан отдал приказ выступать, она незамеченной выскользнула из лагеря и пошла к руинам, чтобы подобрать маленький кусочек мрамора от огромного храма Юпитера. Это и было ее последним воспоминанием в течение многих дней.
Обнаружив ее исчезновение, Аврелиан взял с собой нескольких человек и отправился на поиски Зенобии. Он нашел ее бесцельно блуждающей среди развалин, а в кулаке у нее был зажат кусочек белого мрамора, который она никак не хотела выпускать. Взгляд ее был невидящим, она не говорила, хотя, казалось, слышала его. Повинуясь его голосу, она последовала за ним к его палатке, а потом впала в оцепенение, столь глубокое, что армейские врачи опасались не только за ее разум, но и за саму жизнь.
Начался медленный переезд обратно, в Антиохию. Вместе с армией ехали, громыхая, телеги с добычей, — на этот раз сокровища Пальмиры не пощадили. Зенобия лежала без сознания в одной из телег. Проходил час за часом, а она не приходила в себя. Аврелиан, явно обеспокоенный, ехал рядом с ней и ухаживал за ней, когда позволяло время. Его солдаты никогда не видели его таким и были изумлены. Когда они, наконец, достигли Антиохии, Зенобию перенесли во дворец губернатора. Старая Баб и Адрия прибежали, стали хлопотать около больной хозяйки. Вскоре, впервые за много дней, царица открыла глаза.
— Я умерла? — слабо спросила она.
— Нет, богиня, — ответил Аврелиан с облегчением. Она грустно вздохнула.
— Вот и еще раз боги предпочли не обращать внимания на мои молитвы, — прошептала Зенобия и впала в глубокий и здоровый сон.
— Она поправится! — объявил главный военный врач.
— После такого потрясения? Сомневаюсь! — размышлял римский император.
Старая Баб проницательно взглянула на него и внезапно поняла, какие глубокие чувства испытывал Аврелиан к ее хозяйке. Она, возможно, даже почувствовала бы жалость к нему, если бы не знала о том, что он сделал. По всей Антиохии уже распространился слух о разрушении Пальмиры. Казалось, эта новость пришла сюда прежде армии, прилетев вместе с горячим ветром пустыни.
— Моя девочка всегда была сильной, — сказала Баб императору.
— Ей не следовало ездить туда, — сказал он.
— Это вы позволили ей! — обвиняла его старая Баб. — Как и все мужчины, которые любили ее, вы дали ей слишком много свободы, и, может быть, на этот раз это и сломило ее. Может быть, да, а может быть, и нет.
— Она выживет? — с беспокойством спросил он.
— Дайте мне неделю, цезарь, а потом спросите меня об этом снова, — последовал ответ. Аврелиан кивнул.
— Ты получишь неделю, старуха, но делай свою работу как следует!
— Я возьму пример с вас, — вы же на совесть поработали в Пальмире, цезарь! — огрызнулась Баб, и Аврелиан рассмеялся впервые за многие недели, оценив этот выпад.
— Постарайся, старуха! Постарайся сделать лучше меня!
Глава 13
Марк Александр не стал публично оплакивать Кариесу, ведь в действительности она никогда не была его женой. Однако он жалел ее, так как понял, что она — жертва Аврелиана, как и он сам.
Узнав о связи Марка с Зенобией, императрица не позволила ему покидать пределы области Тиволи. Она не знала о его намерениях. Спокойнее ограничить свободу его передвижений, чтобы он не мог причинить Аврелиану неприятностей. Однако она чувствовала себя немного виноватой. Ведь Марк — такой порядочный человек, ее родственник и к тому же римлянин старой закалки, ведь, видят боги, осталось немного таких людей. Она вздохнула и, чтобы успокоить свою совесть, позаботилась о том, чтобы ее дальний родственник получал все официальные сообщения о последней войне даже раньше сената.
Таким образом Марк Александр Бритайн узнал, что Аврелиан подошел к Пальмире. Когда Зенобию захватили в плен, он Тоже узнал об этом. Ему стало известно, что Вабаллат открыл Итератору ворота города, что император казнил членов совета Десяти, среди которых было много его друзей, а молодого царя сослал в Кирену. Одним из первых он узнал о восстании Пальмиры и о ее полном разрушении.
Он испытывал при каждом таком сообщении муки беспомощности. С каждым посланием слова «если бы» все росли и росли в его сознании. Если бы только он не покинул ее! Ему и в голову никогда не приходило, что в его отсутствие может произойти такая трагедия! Он покачал головой при мысли о той безрассудной храбрости, которая заставила Зенобию предпринять попытку добраться до Персии «. Как это похоже на нее! Она не послала младшего сына или старшего по званию офицера. Нет, она поехала сама, потому что чувствовала — это ее долг, долг по отношению к Пальмире, так же, как он сам подчинился своему долгу по отношению к своей семье.
Он не питал иллюзии относительно участи Зенобии, попавшей в руки Аврелиана. Разве мог император не желать ее? Ведь она — самая прекрасная, самая соблазнительная, самая умная и интересная из женщин) Интересно, думал он, сопротивляется Зенобия Аврелиану или же она наслаждается в его объятиях? Картины, которые рисовало его воображение, вызывали у него такую ярость, что он мог бы убить, но не решил, кого именно: Аврелиана, Зенобию или, может быть обоих. Кто же пал бы жертвой его праведного гнева?
Дагиан могла уже вернуться в Британию, однако предпочла не делать этого. Она считала, что Марк нуждался в ней гораздо больше, чем Аул и его семья. Она вернется на родину, но сейчас это время еще не наступило. Теперь, когда Пальмира разрушена и уничтожена, исчезло и их торговое дело на Востоке, хотя он не был разорен. Его верный Север увидел зловещие предзнаменования и продал все, чем владел Марк в Пальмире, другому пальмирскому торговому дому. Он выехал из города в Рим и благополучно переправил туда состояние Марка незадолго до разгрома Пальмиры.
Марк приветствовал его по возвращении на виллу в Тиволи.
Он почувствовал значительное облегчение, увидев, что его верный Север избежал горькой участи Пальмиры.
— Я спас твое состояние, Марк Александр, — с гордостью произнес престарелый Север. — Ах, я мог бы выручить побольше, если бы поторговался, но предчувствовал беду. Царевич Деметрий никак не хотел внять голосу разума.
Марк кивнул головой.
— Благодарю богов за твою интуицию. Север. Иначе я был бы разорен. Ведь Пальмира разрушена…
— Да, я слышал эту новость, — последовал ответ. В глазах Севера появилось грустное выражение. — Это такая ужасная трагедия, Марк Александр! Мне будет не хватать этого прекрасного города!
— А царица. Север? Что с царицей?
— Когда я уезжал, у нее было все в порядке, — последовал уклончивый ответ.
— Ты же знаешь, о чем я тебя спрашиваю, старый друг! — тихо сказал Марк.
— Марк Александр, ты же знаешь, откуда возникают слухи. Я не верю слухам, но когда я уезжал, все говорили о том, что Аврелиан взял ее в любовницы. Но почему ты спрашиваешь меня об этом? Разве ты ожидал другого?
Марк вздохнул и вышел из комнаты.
— Для нас большое облегчение, что ты покинул Пальмиру и благополучно добрался домой. Север, — сказала Дагиан. — Ты должен простить моего сына. Он очень несчастный человек.
— Я могу понять это, моя госпожа, — последовал ответ Севера. Аврелиан и его армия все ближе подходили к Риму. И с каждым днем Марк становился все более мрачным. И вот пришел день, когда императора ждали с минуты на минуту. Он сказал матери:
— Мне нужна моя дочь! Мне наплевать, что делает эта пальмирская проститутка, но мне нужна моя дочь! Когда она родилась, я принимал ее как свою дочь, и теперь заявлю на нее свои права. Я не допущу, чтобы она росла в доме Аврелиана или с матерью, которую будет посещать император. Посмотри, что он сделал с ней! Я не позволю ему сделать это с моим ребенком! Мавия — единственное, что у меня есть.
— Ты не можешь забрать ребенка у матери, Марк! — запротестовала Дагиан.
— Она ведь твоя внучка, мама. Зная о том, как Аврелиан повлиял на Кариесу, неужели ты хочешь, чтобы и Мавию ждала та же участь?
— У Мавии есть мать, Марк. Очень сильная и мудрая мать. Пока Зенобия жива, Аврелиан никогда не сделает малышке ничего плохого. А кроме того, неужели ты действительно веришь, что царица отдаст тебе ребенка? Мне почему-то кажется, что ты не пользуешься ее благосклонностью.
— Она не имеет права судить меня! — произнес он напыщенно.
— А ты не имеешь права судить ее, сын мой. Ведь именно ты покинул ее, а потом даже не потрудился послать ей объяснения.
— Но как я мог связаться с ней, мама? Ты всегда знала, что император установил за мной слежку, и каждое письмо из этого дома перехватывали и читали.
— Марк, ты должен был отправить ей весточку сразу же, как только понял, что император непреклонен в своем желании женить тебя на Кариесе. Но ты не сделал этого. Я не виню тебя, потому что слишком много навалилось на тебя — женитьба, слежка, смерть отца. Однако Зенобия не знала об этом. Подумай, что она чувствовала, если действительно любила тебя так, как ты говоришь?
— Она должна была верить в меня, верить, что я не предал нашу любовь! — пробормотал Марк.
Дагиан засмеялась.
— Я охотно признаю, что твоя Зенобия — образец совершенства, сын мой, но даже от образца совершенства нельзя ожидать верности тому, с кем она была помолвлена и кто, несмотря на это, женился на другой женщине. Будь благоразумным, Марк!
— Мне нужна моя дочь!
— Неужели ты поставишь на Мавию клеймо незаконнорожденной? Если ты объявишь себя ее отцом и захочешь забрать ребенка, то опозоришь ее на всю жизнь. Ты сам поставишь на Ней клеймо. Даже если ты официально удочеришь ее и сделаешь членом своей семьи, она останется внебрачной дочерью царицы Пальмиры и одного из ее любовников-римлян. Какое же будущее ты готовишь для этой девочки, кто ее возьмет замуж с таким пятном на репутации? Неужели ты стал таким бездушным в своем страдании, что готов опозорить свою дочь только ради удовлетворения собственных желаний?
Он выглядел ужасно несчастным, и Дагиан стало жаль его.
— Что же мне делать, мама? — спросил он.
— Давай посмотрим, в каком положении окажется Зенобия, Марк. Возможно, к тому времени, когда они доберутся до Рима, она надоест Аврелиану. Мы ведь даже не знаем, что планирует сделать с ней сенат.
Он побледнел.
— Но не думаешь же ты, что они приговорят ее к смерти, не правда ли?
— Кто может предсказать капризы и прихоти политиков? — сказала в ответ Дагиан. — Как только им удается получить место в сенате, они начинают вести себя так, словно сами боги посадили их туда. Только когда народ начинает роптать, они спускаются со своего Олимпа. Они служат только собственным интересам. Однако если Аврелиан влюблен в эту госпожу, он может спасти ее.
— Ты хочешь сказать, мама, что если Зенобия уцелеет после суда империи, я должен вновь завоевать место возле нее, которое я потерял, и только тогда смогу принимать какое-то участие в жизни моей дочери?
— Да, Марк, я именно это хочу сказать. Полагаю, дав волю гневу, ты ничего не добьешься.
— А что если она разлюбила меня?
— Тогда тебе придется начать все с самого начала, — спокойно ответила Дагиан.
— Ты, похоже, на ее стороне, — изумился он, несколько раздраженный.
Дагиан улыбнулась, ее прелестные голубые глаза заблестели.
— Я никогда не встречалась с этой дамой, но мне нравится, что я о ней слышала. Думаю, она станет мне хорошей невесткой. Ошеломленный, он уставился на нее, открыв рот.
— Но почему ты уверена, что я женюсь на ней после того, как она была любовницей императора? Дагиан усмехнулась.
— Вы, мужчины, так тщеславны в том, что касается вашей удали! Неужели боишься, что тебя будут сравнивать с Аврелианом, сын мой? Раз уж вы с Зенобией зачали дочь, я уверена, сравнение уже сделано. Однако, возможно, ты не желаешь знать его результаты!
— Мама!
Он был явно смущен ее откровенностью.. — Я уверена, Марк, если ты простишь Зенобию за то, что она была пленницей Аврелиана, она простит тебе его племянницу.
— Но ведь я никогда не прикасался к Кариесе! — запротестовал он.
— Для Зенобии не имеет значения, прикасался ты к ней или нет. Ты женился на ней, а это гораздо хуже.
Марк горестно вздохнул, и Дагиан оставила его наедине со своими мыслями. Он хороший человек, ее сын. Она знала, что он умен во многих вопросах. Однако в том, что касается мужчин и женщин, Марк — тупица. Ничего, он образумится. Дагиан решила, если только сенат не приговорит царицу Пальмиры к смерти, она постарается соединить Зенобию с Марком.
Двумя днями позже Аврелиан вместе со своей армией уже стоял за стенами Рима. Император сразу же направился в сенат, и его приветствовали как героя. В честь его победы над Пальмирой было приказано устроить торжество. Один довольно напыщенный сенатор. Валериан Хостилий, предложил, чтобы центральным событием дня стала публичная казнь царицы Пальмиры в Колизее.
— У нее ведь репутация воина, — закричал он голосом, по звуку напоминающим флейту. — Давайте оденем эту варварскую царицу в львиные шкуры, дадим ей золотое копье и заставим сражаться со стаей диких зверей! Что это будет за спектакль для народа, цезарь!
Аврелиан зевнул, а потом оглядел сенат.» Что за тупое стадо!«— подумал он.
— Очаровательное предложение. Валериан Хостилий, — сказал он. — Но царица Пальмиры уже поплатилась за свое опрометчивое восстание. Осознав свою ошибку, она стремилась оказывать нам помощь.
— И все же вы были вынуждены разрушить город, цезарь.
Почему же?
На этот раз оратором был Марк Клавдий Тацит, старый, но поднаторевший в спорах сенатор. Мнение Тацита имело большой вес в решениях сената.
— Я уже отправил юного царя Пальмиры Вабаллата в ссылку в город Кирену. Мы вместе с царицей выехали из Пальмиры в Антиохию. К несчастью, младший сын царицы, царевич Деметрий, не мог примириться с поражением и вместе с несколькими юными друзьями спровоцировал повторное восстание. Царица не виновата в этом. Она вернулась вместе со мной в Пальмиру, и мы свершили свою месть. Прежде чем мы выехали из города в первый раз, она прилагала все усилия, чтобы остановить безрассудные действия своего младшего сына.
— Так вы думаете, она не заслуживает смерти? — спросил Тацит.
— Думаю, нет. Она ведь всего лишь женщина, — с презрением сказал Аврелиан. — Это совет должен был руководить ею, так как царь, ее сын, совсем мальчик. Я казнил членов совета за неисполнение своего долга, но царица Пальмиры не заслуживает смерти.
Тацит обернулся и посмотрел на своих товарищей-сенаторов.
— Благородный сенатор Хостилий предложил, чтобы мы устроили смертельный спектакль с участием царицы Пальмиры. Я не согласен с ним и поддерживаю мнение императора. Эта женщина была для Рима достойным врагом, но теперь она побеждена, ее родина уничтожена, младший сын погиб. Она поплатилась жизнью царевича за свое безрассудство. Теперь давайте покажем всему миру благородство Рима. Удалим ее на одну из государственных вилл в Тиволи после того, как завершится триумф императора. Она проживет там остаток дней, всеми забытая, а разве может быть худшее наказание для той, которая некогда была столь могущественной?
— Но ведь народу нравятся хорошие спектакли! — запротестовал Хостилий.
Тацит Приподнял кустистую седую бровь.
— Народу? В самом деле? — спросил он.
Раскаты хохота эхом прокатились по всему залу, и тут же весь сенат пришел к соглашению. Хостилий снова опустился на скамью, чувствуя себя дураком и жалея, что вообще открыл рот.
— Тогда решено, — подвел итог Аврелиан. — Царице Пальмиры будет назначена пенсия, и она удалится в Тиволи.
— Согласны! — в один голос заявили сенаторы, и улыбающийся Аврелиан покинул их.
Император поспешил в свой дом на холме Палатин, Ему не терпелось поскорее увидеть Ульпию и узнать новости о ребенке Кариссы. Однако его жена не стояла в дверях, чтобы приветствовать его. Она, больная, лежала в постели. Аврелиан вошел в спальню Ульпии, я ее вид потряс его. Она всегда была женщиной крепкого телосложения, но теперь лежала худая и изнуренная.
— Дорогая, как ты себя чувствуешь? — спросил он, и его голос был полон нежности.
Ульпия радостно улыбнулась ему и протянула руки.
— Мне нездоровилось, муж мой, но теперь, когда ты рядом, я поправлюсь. Не волнуйся.
— А Кариеса навещала тебя? Как она? Кто у нее родился, мальчик или девочка?
По бледному лицу Ульпии Северины пробежала тень.
— Кариеса мертва, — прямо сказала она. — Она умерла во время родов, несмотря на то что мы позвали лучших акушерок. — А ребенок?
— Ребенок родился мертвым, и хвала богам, что так случилось. Она носила в чреве невероятно страшного монстра, мой господин.
— Несчастная Кариеса! — произнес Аврелиан, но в тот момент он думал о Марке Александре Бритайне. Марк и Зенобия!» Клянусь богами, — думал он, — Марк не получит ее! Она принадлежит ему, и он не собирается отпускать ее! Он любит ее! Он влюблен в первый и единственный раз за всю свою жизнь, и это чувство одновременно возносит его на небеса и низвергает в ад «. Вдруг он заметил, что Ульпия пристально смотрит на него.
— А ты, моя дорогая, очевидно, нездорова, — озабоченно произнес он. — Тебя осматривал врач?
Она кивнула, и на глаза ее навернулись слезы.
— Я обращалась к трем докторам, и все они сказали одно и то же. У меня в груди язва, и я умру от нее.
— Как давно ты больна? — спросил он. — Почему ты не написала мне об этом?
— Я заболела вскоре после смерти Кариссы. Я не писала тебе по той же самой причине, по которой не писала о смерти Кариссы. Кариеса умерла, и ни ты, ни кто-нибудь другой ничего не могли сделать, чтобы предотвратить ее смерть. Мне тоже предстоит умереть, и это неизбежно. Однако врач уверил меня, что я доживу до твоего возвращения домой, поэтому я не видела необходимости беспокоить тебя.
— Клянусь богами, Ульпия, ты прекрасная жена и всегда была такой. Ты подарила мне счастье семейной жизни!
Ульпия просияла от удовольствия. Никакие другие слова не могли так обрадовать ее. Она всегда старалась угодить ему, и теперь, когда смерть смотрела ей в лицо, она знала, что это ей удалось. Тепло разлилось по ее измученному болезнью телу.
Аврелиан наклонился и запечатлел нежный поцелуй на лбу Ульпии.
— А теперь я оставлю тебя, отдыхай, моя дорогая, — сказал он. — Мой триумф будет праздноваться через два дня, и у меня много дел.
— Как бы я хотела посмотреть на праздник! — с грустью сказала Ульпия.
— Я тоже хотел, чтобы ты была рядом. Но, увы, я думаю у тебя не хватит сил, чтобы отправиться со мной.
Ульпия опустилась на подушки. Ей страстно хотелось увидеть царицу Пальмиры. Казалось, Аврелиан не особенно желал, чтобы она видела его триумф. Причина могла быть только одна: он не хотел, чтобы она увидела Зенобию. Тем не менее Ульпия поклялась себе, что увидит ее. Она разузнает, какая среди римских патрицианских семей имеет дом, стоящий на дороге, по которой будет двигаться триумфальный марш, и воспользуется исключительным правом императрицы быть приглашенной туда.
Она позвала своего секретаря и сообщила ему о своем желании. Все оказалось просто. Ей сказали, что у Фабия Бутео есть Прекрасный дом, откуда она сможет наблюдать за триумфальным шествием своего мужа. Хозяин дома был чрезвычайно польщен честью, которую ему оказывала императрица своим присутствием.
В день, на который был назначен триумф Аврелиана, она очень удобно устроилась на балконе второго этажа вместе с милыми женщинами и девушками из семейства Бутео, которые оживленно болтали с ней. Ей предлагали тонкие вина, чтобы поддержать ее силы, и самые изысканные лакомства. Лучи теплого солнца согревали землю, легкий ветерок разносил запахи цветов, и вообще Ульпия Северина чувствовала себя очень хорошо. В конце концов Аврелиан ведь не запретил ей смотреть его триумфальное шествие. Он даже сожалел, что она не сможет присутствовать. Но у нее хватило сил!
Улицы были запружены горожанами, которые толкали друг друга, чтобы получить местечко получше. Уличные торговцы деловито сновали в толпе, разнося дешевые вина, сосиски и сласти. В отдалении послышался топот марширующих ног и грохот барабанов, отбивающих такт военного марша.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |