Более подробно, чем в окончательном тексте, в автографе раскрыто и содержание самого "дела" Лаврецкого, которому он посвятил себя, отказавшись от "собственного счастья, от своекорыстных целей". Лаконичная фраза: "Он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян" -- в рукописи является частью обширного периода: "...он обеспечил и упрочил быт своих крестьян, поднял их нравственно, вселил в них, вместе с сознанием упроченной собственности, чувство обязанности и чувство права -- те чувства, которыми до сих пор так еще бедна богатая русская душа" {Это место прочтено в исследовании А. Гранжара неточно, что и привело автора к ошибочному толкованию текста (La comtesse Lambert et "Nid de seigneurs", стр. 221).}.
В литературе, посвященной "Дворянскому гнезду", высказаны разные точки зрения на то, как реагировал Тургенев на статью Чернышевского "Русский человек на rendez-vous". Прямых высказываний Тургенева по этому поводу не сохранилось. А очевидная общность целого ряда проблем, поставленных в статье Чернышевского и в романе Тургенева, трактуется в одних работах как результат идейного влияния революционно-демократической критики на писателя {М. О. Габель. Роман Тургенева "Дворянское гнездо" в общественно-политической и литературной борьбе конца 50-х годов. -- Ученые записки Харьковского госуд. библиотечного ин-та, 1956, вып. II, стр. 219.}, в других -- как полемический отклик Тургенева на чуждые ему взгляды {Г. Н. Антонова. Чернышевский и Тургенев о "лишних людях". -- В кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы, <т.> 3. Саратов, 1962, стр. 92-106.}.
Высказанные точки зрения не исключают друг друга. Тургенев не мог принять и не отразил в "Дворянском гнезде" революционную программу демократов, предусматривающую полную смену руководящих классов; оставаясь на позициях либерала-постепеновца, писатель возлагал большие надежды на нравственное обновление дворянства как путь к сохранению его руководящей исторической роли. Именно потому в романе так много внимания уделяется нравственной характеристике основных героев. Писатель тщательно отбирал и выделял черты, определяющие, по его выражению, "крепость нравственного состава" личности -- и прежде всего такие, как вера в идеал, деятельная энергия, сознание гражданского долга, близость к народу, чувство родины, способность к подвигу, самоотверженность, доброта. Все это и составляет обязательный этический комплекс, без которого писатель не мыслил себе положительного героя, борца за прогресс.
Можно ли приобрести нравственные качества, которыми человек не обладает с рождения? Тургенев отвечает на этот вопрос многими страницами в "Дворянском гнезде", посвященными проблеме становления личности в зависимости от среды, системы воспитания, идейных влияний, субъективного стремления к самоусовершенствованию. В этом смысле особенно значимы биографии Лаврецкого, Лизы, Паншина. Тургенев в лице Михалевича заново присматривается и к облику политических мечтателей 30-х годов, цельные натуры которых не потеряли для писателя своего обаяния и своего воспитательного значения в годы, когда писался роман. В плане формирующих сознание народных традиций рассматривает Тургенев и религиозно-нравственную стихию, в лучших своих проявлениях способствующую, по его мнению, воспитанию стоицизма, подвижничества, чувства долга. Утверждение мысли о возможности нравственного обновления общественных сил писатель считал важной практической задачей {В письмах Тургенева, написанных в тот же период и обращенных к молодежи, четко формулируется задача нравственного самоусовершенствования. Так, в письме к А. Н. Апухтину от 29 сентября/11 октября 1858 г. говорится: "...если Вы теперь, в 1858-м году, отчаиваетесь и грустите, что же бы Вы сделали, если б Вам было 18 лет в 1838-м году, когда впереди все было так темно -- и так и осталось темно? Вам теперь некогда и не для чего горевать; Вам предстоит большая обязанность перед самим собою: Вы должны себя делать, человека из себя делать <...> Помните, что много молодых людей, подобных Вам, трудятся и бьются по всему лицу России; Вы не одни -- чего же Вам больше? Зачем отчаиваться и складывать руки? Ну если другие то же сделают, что же выйдет из этого? Вы перед Вашими (часто Вам не известными) товарищами нравственно обязаны не складывать руки" (Т, Письма, т. III, стр. 238).}. По всей вероятности, этим и объясняется устранение из первого отдельного издания "Дворянского гнезда" (1859) эпиграфа, имевшегося в черновой рукописи романа и в тексте, опубликованном в "Современнике". Смысл эпиграфа ("На что душа рождена, того бог и дал") противоречил этической устремленности замысла романа в его последней редакции.
Вот этот нравственно-психологический аспект темы передового современника, рекомендующий автора сторонником эволюционного накопления сил, а не революционной их перестановки по социальному признаку, и можно рассматривать как полемику с позицией демократов. Однако ряд признаков в автографе "Дворянского гнезда" свидетельствует о том, что писатель вносил некоторые поправки в свою позицию, очевидно, под воздействием мысли Добролюбова и Чернышевского. Как уже говорилось, история рода Лаврецких и, в частности, факт происхождения Федора Лаврецкого от матери-крестьянки появились в тексте уже на первой стадии его создания. Но при дальнейшей работе автор настойчиво подчеркивает вставками естественный демократизм этого персонажа, его физическое здоровье, мужицкий облик, богатырскую силу, природную энергию, не свойственную вырождающимся потомкам аристократических родов. Все эти черты нужны были писателю для того, чтобы представить на суд современников наименее уязвимого представителя своего класса, наиболее жизнеспособного, наиболее близко стоящего к народу. Позднее, по поводу "Отцов и детей", Тургенев в письме к К. К. Случевскому, объясняя избранную им позицию, говорит: "...эстетическое чувство заставило меня взять именно хорошего представителя дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?" В том же письме он обобщает: "Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса" (Т, Письма, т. IV, стр. 384). Осуждение Лаврецкого как деятеля, "переставшего идти вперед", освобождало путь для нового тургеневского героя -- разночинца.
РЕАЛЬНЫЕ И БЫТОВЫЕ ИСТОЧНИКИ "ДВОРЯНСКОГО ГНЕЗДА"
Рассказывая о том, как создавались основные художественные типы его произведений, Тургенев неоднократно указывал (применительно к образам Рудина, Кирсановых, Базарова, Потугина), что в основе этих образов почти всегда находятся какие-либо реально существовавшие лица или отдельные черты их характеров {См.: А. Г. Цейтлин. Мастерство Тургенева-романиста. "Сов. писатель", М., 1958, стр. 92-98, 143-160.}. Подтверждением этих слов писателя служат дошедшие до нас списки персонажей некоторых произведений с авторскими пометами об их прототипах.
Свидетельств самого Тургенева о прототипах "Дворянского гнезда" не сохранилось, как не сохранилось точных указаний об этих лицах и в мемуарной литературе, но различные соображения по этому вопросу были высказаны в ряде работ о Тургеневе -- большей частью в связи с образом Лизы Калитиной. Одним из признаков, по которым велись поиски прототипа, были обстоятельства биографические: не часто случавшийся уход молодой девушки из благополучной дворянской семьи в монастырь. В "Вестнике знания" в 1909 году была опубликована статья Елены Штольдер "Схимница Макария (Лиза из романа Тургенева "Дворянское гнездо")", в которой автор рассказывает о том, как она "узнала из разговоров", что "все лица романа "Дворянское гнездо" не вымышлены, а на самом деле жили", и посетила в Орле "дом и сад Калитиных, на самом же деле Кологривовых". Далее автор сообщает одну из легендарных версий о прототипе Лизы: "Немного спустя мне удалось напасть на след Лизы. Постриглась она в Тульском монастыре, а через 15 лет переехала в Орловский". Е. Штольдер посетила этот монастырь, но в то время схимница Макария (она же Елизавета Кологрявова) ужо умерла -- и автор статьи подробно описывает келью умершей, приводя рассказы монахинь о подвижнической жизни отшельницы {См. "Вестник знания", 1909,No4, стр. 597-600.}. Другая аналогия между жизненной судьбой Лизы Калитиной и дальней родственницы Тургенева Елизаветы Шаховой, одаренной поэтессы, которая, пережив несчастное любовное увлечение, в ранней молодости ушла в монастырь, проводится в статье А. И. Белецкого "Тургенев и русские писательницы 30-60-х гг." {Творч путь Т, Сб, стр. 139, 142-147. Ряд дополнительных сведений о личности и судьбе Лизы Шаховой, заинтересовавшей молодого Тургенева, содержится в статье М. П. Алексеева "Е. Шахова -- переводчица Мицкевича" в кн. "Адам Мицкевич в русской печати 1825-1855", изд. АН СССР, М. -- Л., 1957, стр. 498.}. Но автор далек от того, чтобы считать Елизавету Шахову или других лиц со сходной биографией конкретным прототипом Лизы Калитиной, образ которой, по мнению исследователя, "явился итогом целого ряда этюдов, женской души". В той же работе указывается на общность некоторых черт Лизы и Н. А. Герцен, которую хорошо знал Тургенев. Подобные сопоставления, так же, как и установленное исследователями сходство Лизы Калитиной с петербургской знакомой писателя, графиней Елизаветой Егоровной Ламберт, служат источником для суждений о том, как отбирал и творчески перерабатывал Тургенев подсказанный ему живой действительностью материал.
Сходство Лизы с E. E. Ламберт, известной в великосветских кругах своей религиозностью, строгостью нравственных принципов, интересом к философским основам христианства, устанавливается по признаку интеллектуального и духовного родства. В специальном исследовании на эту тему проф. А. Гранжар {H. Granjаrd. Ivan Tourguenev, la comtesse Lambert et "Nid de seigneurs". Paris, 1960, стр. 14 и след.} прослеживает историю отношений и переписки Тургенева с E. E. Ламберт и приходит к справедливому выводу, что эта женщина, связанная с писателем "симпатией чувств", по собственному его выражению, и импонировавшая настроениям Тургенева в 1856-1857 гг., сыграла некоторую роль в истории замысла "Дворянского гнезда". Письма самого Тургенева к этой корреспондентке, исполненные элегической настроенности, сожалений об уходящей молодости, размышлений о счастье, о любви, о долге, напоминают внутренний мир Лаврецкого, а нравственные искания самой E. E. Ламберт, известные нам по ее письмам, частично отразились в образе Лизы Калитиной. Но исследователь преувеличил общее влияние E. E. Ламберт на Тургенева, якобы стихийно стремившегося к христианству. Известная прямолинейность выводов сказалась и в параллели между Лизой и гр. Ламберт как ее прототипом {Этот вопрос обсуждался на расширенном заседании сектора русской литературы Института мировой литературы АН СССР, где проф. А. Гранжар выступил с докладом об основных положениях названной выше книги. Отчет см. в журнале "Вопросы литературы", 1960,No12, стр. 242-243.}. Принадлежавшая к высшей придворной аристократии, по самому образу жизни чуждая русской простонародной стихии, гр. Ламберт весьма далека от поэтической сущности образа Лизы Калитиной, от его национальных и гражданских основ. Можно говорить лишь о каких-то отдельных штрихах, увиденных Тургеневым в облике этой своей приятельницы, как и других окружавших его женщин, и воплощенных писателем в цельном, едином, собирательном образе его любимой героини.
Собирательным по существу является также образ Лаврецкого. Указывалось на его сходство в отдельных биографических моментах с реально существовавшими лицами, например, с Н. П. Огаревым {См.: Г. Доке. Огарев и Тургенев. "Slavia", 1939, R. XVI, s. 1, стр. 79-94; здесь же приводятся факты, указывающие на то, что прототипом жены Лаврецкого Варвары Павловны является первая жена Н. П. Огарева -- М. Л. Рославлева. М. Л. Рославлева и А. Я. Панаева в качестве прототипов Варвары Павловны упоминались и ранее в статье А. И. Белецкого "Тургенев и русские писательницы 30-60-х гг." (Творч путь Т, Сб, стр. 136).}. Но во всех исследованиях в то же время отмечается, что образ Лаврецкого вобрал в себя многие личные настроения самого Тургенева и что повествование о нем изобилует автобиографическими деталями.
Рукопись романа расширяет наше представление об автобиографическом характере некоторых подробностей повествования. Особенно показательны в этом отношении страницы, посвященные истории рода Лаврецких и описанию жизни героя до начала действия романа (главы VIII-XII). Глава о предках Лаврецкого состоит из 26 страниц чернового, обильно правленного текста. Кроме стилистических исправлений, обращают на себя внимание такие замены текста: прадед Федора Ивановича Лаврецкого Андрей первоначально в рукописи всюду назван Тимофеем (иногда Иваном, л. 46) и соответственно сын его -- Петром Тимофеевичем. Характерно, что эти имена встречаются и в родословной самого Тургенева {См.: H. M. Гутьяр. Иван Сергеевич Тургенев. Юрьев, 1907, стр. 4-8. В поколенной росписи рода Лутовиновых встречается и самая фамилия Лаврецких, в частности Мавра Ивановна Лаврецкая, ставшая женой Ивана Андреевича Лутовинова (ИРЛИ, Р. 1, он. 29,No87, л. 92).}. В окончательном тексте говорится, что родоначальник Лаврецкий выехал из Пруссии в княжение Василия Темного и "был пожалован двумя стами четвертями земли". В автографе первоначально была названа не Пруссия, а Венгерская земля {Родоначальник Тургеневых выехал из Золотой орды также при Василии Темном (там же).}, а в том месте, где должен был быть указан размер земельного надела, в рукописи оставлено пустое место с многоточием -- очевидно, Тургенев где-то собирался уточнить цифру и сделал это позже, уже не в черновой рукописи.
В первоначальной редакции приводилось значительно больше подробностей из семейной хроники Лаврецких, чем вошло в окончательный текст. В частности, подробнее описывались, "страшные дела" Тимофея Лаврецкого и его сына Петра, прадеда и деда героя -- жестокие методы обучения дворовых мальчиков ремеслу, картина оскудения некогда богатых хозяйств, произвол и беспутство поместных прожигателей жизни (см. варианты к стр. 149, 152).
Многие детали этих описаний имеют автобиографический характер. В литературе указывалось на черты сходства между образом деспота Андрея Лаврецкого и братом деда Тургенева по материнской линии Алексея Ивановича Лутовинова, между жизненной судьбой отца Лаврецкого Ивана Петровича и деградировавшего вольтерьянца Ивана Ивановича Лутовинова {H. M. Гутьяр. Иван Сергеевич Тургенев. Юрьев, 1907, стр. 13-15; ср. Т, СС, т. V, стр. 439.}. Отзвуки семейных преданий о роде Лутовиновых встречаются и в других произведениях Тургенева, например в рассказах "Три портрета" (1846), "Три встречи" (1852), причем некоторые детали из жизни "людей екатерининского времени" в этих рассказах сходны с описанием того же времени в "Дворянском гнезде" (характеристика старого дома в Васильевском и фамильных портретов, появившаяся в автографе романа в виде позднейшей вставки).
За счет автобиографического материала значительно расширен в автографе текст в главе о воспитании молодого Лаврецкого. Так, вначале было сказано, что единственными игрушками Феди в детстве были три картонные фигурки, которые по воскресеньям разрешалось ему перекладывать с места на место. Во втором варианте единственным развлечением маленького Феди было воскресное посещение обедни (см. варианты чернового автографа к стр. 161, строки 15-32). Затем на полях появляется большая вставка о любимой книге Феди Лаврецкого -- "Эмблемы и символы" Максимовича-Амбодика, -- книге, которую читал и маленький Тургенев (см. ниже, стр. 507). Добавлена также на полях сатирическая характеристика "системы" Ивана Петровича, при помощи которой он хотел воспитать из сына спартанца (в автографе: "гражданина, спартанца" -- этот вариант не зачеркнут), и обобщение: ""Система" сбила с толку мальчика, поселила путаницу в его голове, притиснула ее" (стр. 162-163, строки 18-4) {В воспоминаниях о Тургеневе Н. А. Островской говорится, что, по признанию самого писателя, изображая "спартанское" воспитание Лаврецкого, он изобразил себя и своего отца (Т сб (Пиксанов), стр. 122). В письме Тургенева к П. Виардо от 25 июня/7 июля 1858 г. сообщаются сведения о воспитании детей M. H. Толстой, сходные с тем, о чем рассказано в "Дворянском гнезде". Тургенев пишет: "Он <В. П. Толстой> проводил по отношению к ним систему сурового обращения; он доставлял себе удовольствие воспитывать их на спартанский лад, сам ведя образ жизни совершенно противоположный. Подобные вещи случаются часто: люди таким образом доставляют себе удовольствие быть и порочными и добродетельными -- добродетельными за чужой счет" (Т, Письма, т. III, стр. 224 и 418).}.
Реальные жизненные впечатления, пережитые самим автором, преломились и в описании местности, где происходит действие романа. "Дворянским гнездом" называлось в Орле место расположения лучших барских усадеб, прилегавших к обрывистому берегу реки Орлик {Н. Чернов. Литературные места Орловского края. Изд. 2. Орел, 1961, стр. 19-20; автор ссылается на рассказ "Несмертельный Голован" Н. С. Лескова, описавшего те же, что и Тургенев, места над обрывом Орлика.}. В этой местности, над рекой, в конце Октябрьской улицы (б. Дворянской), находится старинный дом, который известен среди орловчан как "дом Калитиных". По свидетельству старожилов, Тургенев с большой точностью описал в романе действительно существовавший в названной местности дом и окружавший его большой сад {Н. Чернов. Литературные места Орловского края. Изд. 2. Орел, 1961, стр. 19-20; ср.: "Орел". Материалы для описания Орловской губернии. Изд. П. Александрова, Рига, 1903, стр. 34; "Орловский вестник", 1913,No198 от 22 августа; И. А. Бунин. Повести. Рассказы. Воспоминания. "Московский рабочий". М., 1961, стр. 347-348.}.
Хорошо знакомые ему края описал Тургенев и в тех главах романа, где рассказывается о родовом имении Лаврецких -- Васильевском. В своих воспоминаниях о совместных охотах с Тургеневым летом 1858 г. А. А. Фет указывает, что, как он достоверно знает, действие романа "Дворянское гнездо" в той части, где говорится о Васильевском, "перенесено Тургеневым в Топки", имение писателя в Малоархангельском уезде Орловской губернии. В романе отразились реальные впечатления писателя от одной из таких поездок в Топки вместе с Фетом: окрестный пейзаж, картина запустения старого дома, встреча с крепостным слугой Антоном, церемония обеда и т. д. При этом автор воспоминаний уточняет некоторые детали: "Описание старого флигеля, в котором мы остановились, верное в тоне, весьма преувеличено пером романиста. По раскрытии ставней, мухи действительно оказались напудренными мелом, но никаких штофных диванов, высоких кресел и портретов я ее видал" {Фет, стр. 277-278.}.
Если учесть, что упоминаемое Фетом описание старинного барского быта -- мебель екатерининских времен, портреты предков и т д. -- представляет в автографе позднейшую вставку в текст, как и описание одичавшего сада, старинных лип, небольшого пруда о чем нет никаких упоминаний в рассказе Фета о Топках, то можно предположить, что Тургенев при последней отделке романа в описании объединил Топки и свое любимое Спасское, с его поэтическим садом, светлым прудом, липовой аллеей и домом, где висели родовые портреты и сохранялась старинная фамильная мебель.
Не только Лаврецкого, но и других персонажей романа Тургенев наделил чертами, которые представляли для него лично особый интерес. О личности Михалевича с кругом его идеальных исканий уже говорилось выше. Особое место занимает в романе фигура Лемма. Человек чистой души, он один из тех, кому автор предоставил право обнажать нравственную сущность героев, судить их судом совести. Значительна для Тургенева в собственная судьба Лемма. Оторванный от родной почвы немец-музыкант, который по своей одаренности мог бы стать в ряду великих композиторов своей родины, он становится жертвой губительных для таланта обстоятельств. Страницы биографии Лемма (глава V) вырабатывались в автографе с особой тщательностью: многие строки, фразы, слова имеют по несколько вариантов. Варьируется возраст немца (год рождения 1796, затем 1798, затем 1790, в окончательном тексте -- 1786), отыскиваются наиболее выразительные портретные штрихи, в рассказе о бродячей жизни музыканта отбираются наиболее характерные и вместе с тем трагические подробности.
Отношение автора к Лемму отмечено высоким лиризмом. Лемм олицетворяет для Тургенева любимейший вид искусства -- музыку {См. об этом в работе М. П. Алексеева "Тургенев и музыка", Киев, 1918, стр. 10-13.}. Образ Лемма занимает особое место в эстетической системе писателя, поставившего перед собой задачу сделать самую музыку объектом художественного изображения, передать литературными средствами силу ее эмоционального воздействия. Тургенев говорит об этом в письме к Л. Н. Толстому от 17/29 января 1858 г., отзываясь о его рассказе "Альберт" ("Музыкант"): "Мне странно, однако, почему Некрасов забраковал "Музыканта"; что в нем ему не понравилось, сам ли музыкант, возящееся ли с собою лицо? Боткин заметил, что в лице самого музыканта недостает той привлекательной прелести, которая неразлучна с художественной силой в человеке; может быть, он прав; и для того, чтобы читатель почувствовал часть очарования, производимого музыкантом своими звуками, нужно было автору не ограничиться одним высказыванием этого очарованья" {Т, Письма, т. III, стр. 188.}.
Тургеневу хорошо был известен тип немца, учителя музыки -- и по собственным наблюдениям {А. Д. Галахов в своих воспоминаниях "Сороковые годы", рассказывая о московских встречах Тургенева со Щепкиным, Садовским и Шуйским, добавляет, что на эти встречи являлся "какой-то немец, может быть, подлинник Лемма (в "Дворянском гнезде"), мастерски игравший на фортепьяно" (Историч Вестн, 1892,No1, стр. 140).}, и по предшествующей русской литературе { А. П. Степанов. Постоялый двор. СПб., 1835; М. С. Жукова. "Дача на Петергофской дороге". -- 03, 1845, т. 39,No4, отд. 1, стр. 255-326.}, но в самой тональности повествования о Лемме сильнее всего сказались традиции немецкой романтической литературы 20-30-х годов XIX века, широко привлекавшей образную музыкальную стихию для психологической характеристики героев {В этом смысле характерна "Музыкальная жизнь Иосифа Берглингера" Ваккенродера в его книге "Об искусстве и художниках. Размышления отшельника, любителя изящного", изд. Л. Тика, М., 1826 (в русском переводе С. П. Шевырева, Н. А. Мельгунова, В. П. Титова). Вариации той же биографической схемы имеются у Гофмана. См. примечания М. П. Алексеева к "Моцарту и Сальери" в изд.: Пушкин. Полное собрание сочинений, АН СССР, т. VIL M., 1935, стр. 539 и следующие.}. Усвоению этих традиций способствовало личное пребывание писателя в 30-е годы в Германии, а также общение с русскими шеллингианцами, пропагандировавшими в России немецкую романтическую литературу -- и прежде всего с известным меломаном и философом В. Ф. Одоевским.
Неоднократно отмечалось, что "Дворянское гнездо" музыкально, как ни одно из произведений Тургенева {А. И. Белецкий. В мастерской художника слова. -- В кн.: Вопросы психологии и теории творчества, вып. VIII, Харьков, 1923, стр. 245-246.}. В нем много говорится о музыке, и действующие лица часто предстают перед читателем в момент музицирования -- игры на фортепьяно, пения. Отношением к музыке характеризуются многие персонажи -- Лиза, Варвара Павловна, Паншин и другие. Высокой музыкальностью отличается самый язык романа, звукопись -- важнейший элемент пейзажной лирики в "Дворянском гнезде". Во всей этой многообразной музыкальной стихии композиционно выделяется лирическая мелодия Лемма. Музыкальные композиции Лемма оттеняют моменты высокого душевного напряжения героев, языком музыки Лемма рассказывает Тургенев о любви Лаврецкого к Лизе. Эпизод вдохновенного творческого взлета Лемма является кульминацией темы счастья в романе -- темы, вокруг которой организована вся идейная проблематика произведения.
Антиподом истинного артиста-неудачника является в романе образ дилетанта Паншина. Основная функция этого персонажа в романе -- типизация тех кругов чиновного дворянства, которые наиболее далеки от народной жизни. Сущность Паншина -- его суетность, карьеризм, бездушие, эгоизм, его поверхностное западничество и неверие в русский народ -- раскрывается в рассказе о его воспитании, в его отношениях с Лизой, с Варварой Павловной, с Леммом, с Лаврецким, с людьми из народа (кучер). Эти страницы были созданы Тургеневым уже на первом этапе работы над романом и не подверглись в дальнейшем серьезной переработке. И только одна черта Паншина -- его не получившая развития одаренность, его дилетантизм -- привлекла особое внимание автора. Тургенев неоднократно переделывал текст в тех местах, где говорилось об этой особенности Паншина. После Слов: "Все ему далось: он мило пел, бойко рисовал, писал стихи, весьма недурно играл на сцене" (в одном из вариантов было еще "лепил статуэтки" -- см. варианты Ч А к стр. 134, строки 10-11) автор делает вставку на полях: "Правда, все это выходило у него второстепенного достоинства, a la dillettante... но от этого именно оно и имело успех". Этот текст автором зачеркнут и против него сделана помета: "NB. Не после ли?". В окончательном тексте вещи своими именами называет не автор, а Лемм (стр. 143, строка 35). Еще одна деталь, сатирически оттеняющая духовное ничтожество Паншина-художника -- рассказ о том, как он постоянно рисовал один и тот же пейзаж, -- добавлена писателем еще позднее, уже не в автографе. Отношение самого Тургенева к дилетантизму высказано в упоминавшемся выше письме Тургенева к Толстому от 17/29 января 1858 г.: "... всякому человеку следует, не переставая быть человеком, быть специалистом; специализм исключает дилетантизм <...> а дилетантом быть -- значит быть бессильным".
Упорно' искал "свою специальность", свое дело на земле (см. варианты ЧА к стр. 172, строки 27-28) и Лаврецкий, нашедший его, как и Тургенев в конце 50-х годов, в заботах об устройстве крестьянского быта.
Несомненное воздействие на образную систему "Дворянского гнезда" оказало творчество Пушкина, благоговение перед которым, по собственному признанию Тургенева, наложило отпечаток на всю его деятельность {Об этом говорится в письме Тургенева к А. И. Незеленову от 5/17 декабря 1882 г. ("Русский библиофил", 1911,No5, стр. 59).}. Вынашивая образ любимой своей героини Лизы Калитиной, наделяя его прекрасными чертами русского национального характера, -- правдолюбием, близостью к народной жизни, особым обаянием безыскусственной женственности, нравственной чистоты и силы, Тургенев был близок к пушкинскому идеалу русской женщины, нашедшему воплощение в образе Татьяны Лариной. Элементами пушкинской поэзии пронизана тема любви в романе, самая ткань повествования, отдельные сюжетные ситуации {См.: И. Эйгес. Значение Пушкина для творчества Тургенева. -- "Литературная учеба", 1940,No12, стр. 75; W. Ledniсki. The Nest of Gentlfolk and the "Poetry of Marriage and the heart" в его книге: "Bits of Table Talk on Pushkin, Mickiewicz, Goethe, Turgenev and Sienkiewicz", the Hague, 1956, стр. 60-86.}.
Социальная проблематика "Дворянского гнезда" в соотношении с этическими исканиями действующих лиц романа (размышления их о долге и счастье) преемственно связана с теми же проблемами в повести Герцена "Долг прежде всего" (1854). Эта повесть вышла вторым и дополненным изданием в 1857 году -- незадолго до того, как Тургенев, перед началом работы над "Дворянским гнездом", посетил Герцена в Лондоне {По мнению А. С. Долинина, предки Лаврецкого введены в роман "по образу и подобию" рода Столыгиных у Герцена, в той же последовательности смен различных поколений и с той же целью -- вступления к рассказу о центральном герое. При этом указывается на совпадение обстоятельств смерти Ивана Петровича Лаврецкого в "Дворянском гнезде" и Льва Степановича Столыгина в повести Герцена (А. С. Долинин. О книге В. А. Путинцева "Герценписатель". -- Ученые записки Ленинградского госуд. педагог, ин-та, 1954, т. IX, вып. 3, стр. 306).}.
"ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО" В ОТЗЫВАХ СОВРЕМЕННОЙ ПИСАТЕЛЮ КРИТИКИ
Роман Тургенева при появлении в печати вызвал восторженные отклики читателей. ""Дворянское гнездо" имело самый большой успех, который когда-либо выпал мне на долю. Со времени появления этого романа я стал считаться в числе писателей, заслуживающих внимание публики", -- писал сам Тургенев в предисловии к собранию своих романов в издании сочинений 1880 г. {Любопытный рассказ о том, как расхватывались и перепродавались по спекулятивным ценам экземпляры журнала, где был опубликован роман, приводится в воспоминаниях книгопродавца Н. И. Свешникова, -- Н. И. Свешников. Воспоминания пропащего человека. "Academia", M.-Л. 1930, стр. 361.} Большое количество статей и рецензий, которыми откликнулась пресса на появление "Дворянского гнезда", свидетельствовала о выдающемся литературно-общественном значении этого события.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |