Осень. Грустная и дождливая.

Рассказ «ВОЛЧЬЯ ОХОТА»

Осень. Грустная и дождливая.

Мария идет по людной улице, не замечая прохожих. Мысли сплетаются голове в один клубок и кажется, что не только осень дышит грустью, но и сама ее жизнь наполнена ею. И это не удивительно. Переезд из села в город, к дочери, оставили свой отпечаток в ее жизни. Как раз в эти годы перестройка бурно продолжала катиться волной по всей стране. Малые предприятия разваливались, не выдерживая конкуренции, другие держались все еще на плаву. Безработица разгуливала по стране. И желание выстоять, не сломаться в нищете, не впасть в бездну разочарований было в каждого живого человека. По крайней мере, Марии в частности. Смешно подумать. Дожив до пенсионного возраста ей бы отдыхать спокойно, так нет же.

Жизнь ею распорядилась иначе. Мизерная пенсия, недостатки заставили ее искать работу, чтобы прожить в этом маленьком, тихом городе.

Вдруг кто-то толкает ее в плечо. Поднимает глаза и видит Лизу, свою соседку.

- Здравствуйте тетя Мария. Что случилось?

- Ничего не случилось, - отвечает ей Мария и прячет глаза.

- Как не случилось, если у вас глаза на мокром месте? - упрямо настаивает Лиза.

Не долго думая, пожилая женщина излила свою беду:

- Работу я искала…

- И что?

- Не нашла…

- Так я вам подмогу. Я работаю на мясокомбинате. Работа хорошая, - обнадеживающе подмигнула ей Лиза.- Я знаю, что вы переехали из села. А в селе люди работящие, не то, что городские. Так, что мне за вас не будет стыдно.

В глазах Марии мелькнул лучик надежды, и она вдруг ожила. Несмело пробормотала:

- Я уже не надеялась…. И когда это будет?

- Да хоть завтра, тянуть не будем. Завтра поутру ждите меня, я за вами зайду, - проронила уже отдаляясь, а через некоторое время исчезла за поворотом.

Подарок судьбы, подумала про себя Мария и ускорила шаг.

Воскресное прохладное утро.

Мария несколько раз прочитала молитву стоя у своих ворот. Наконец появилась Лиза. Вся озабоченная, торопливо пролепетала:

- Пошли. Опаздываем. По дороге поговорим…

Все происходило очень быстро.

Мария полностью доверилась Лизе. Внимательно слушала ее разговор, но, что она ей говорила, мало разбирала. Казалось, все было как в тумане.

Ехали долго трамваем и, наконец, эта дорога закончилась. Еле поспевая за своей спутницей, Мария оказалась у открытых ворот двухэтажного здания.

Вот они уже опускаются по крутой лестнице в подвальное помещение этого здания.

Открывают дверь и…. Мария цепенеет от холодных, неприветливых взглядов

двух женщин, которые, впиваются в нее пожирающими, недоверчивыми глазами.

- Тетя Зина, - обратилась Лиза к одной из них. - Я привела вам свою соседку. Ручаюсь за нее, она работящая. Знакомьтесь, а меня извините…,- и быстро накинув на себя короткий синий фартук, скрылась за дверью.

Мария стояла посреди раздевалки с двумя женщинами, продолжающими пожирать ее злобными, волчьими глазами. Ей казалось, что она стоит обнаженная под колючим ветром. И спрятаться ей негде. Впереди пропасть, за которой стоят эти две женщины: Зина и Нина. И она будет с ними работать… Бригада из трех человек… Ощущая эту пропасть, еще не ведала о том, что в дальнейшем она перерастет в непреодолимый барьер. И который ей придется одолевать день за днем, пытаясь хоть как ни - будь, приблизиться к этим хищницам.

Знакомство происходило очень быстро. Кратко и сухо Зина с Ниной объяснили, в чем заключалась их работа. И с той же минуты жизнь Марии превратилась в огненное пекло, в котором она будет жариться почти три года.

На комбинате работали около пятидесяти человек. Возглавлял этот комбинат, воспитанный мужчина средних лет, Николай Николаевич, довольно таки полный человек с приятной внешностью. С ним в доле работал Степан Петрович, и Иван Иванович, отвечающий за оборудование, которое работало не на полную силу.

Первые дни были особенно тяжелые. Работа на ногах, без отдыха в резиновых сапогах и в не отапливаемом помещении. Одним словом уборка везде и всюду.

Повсюду смонтированы смотровые камеры, из которых велись наблюдения за работой комбината этими тремя директорами. Правда, третий, Иван Иванович предпочитал больше следить за рабочими вживую. Он внезапно появлялся и исчезал, как призрак, то в одном, то в другом месте. Пробегая мимо рабочих, искажал лицо и матерился, навевая страх на окружающих.

На появление Марии в комбинате никто не обратил внимания, казалось, она была невидимая. Директора не потребовали у нее удостоверяющего документа, не пригласили для собеседования. Для женщины все происходящее вокруг было дивным. Может тихая безлюдная сельская местность, в сравнении с шумным беспокойным городом, сделала свой отпечаток. Но, так или иначе, попав в такую среду, женщине в ее возрасте, было трудно перестроиться и выстоять в этом жестоком мире.

Успокаивая себя тем, что это временно, и она должна пройти этот путь испытания, Мария незаметно уходила в себя.

В конце первого рабочего дня, прячась от камеры, Зина ткнула ей несколько куриных филе.

- Прячь скорей. Вообще то положено давать харчи спустя месяц, но тебе мы даем с первого дня.

- Спасибо, - пролепетала Мария, обращаясь к своей покровительнице.

Зина зажгла сигарету и глубоко затянулась. Пренебрежительно бросив:

- Знаю, что тебя к нам привела Лиза, а она у нас не авторитет. У нее кличка «дурочка». Это не то, что вот Нину. Ее порекомендовал сам Степан Петрович. Один из первых людей на комбинате. И уволить ее может только он.

За меня поручилась сама технолог Инна. Я ее знаю очень давно. Мы с ней проработали в советское время на мясокомбинате почти тридцать лет подряд. Воровали вместе, - и легкая улыбка промелькнула на ее лице. - Помню, я на нее нагрузила тридцать килограмм мяса, она от такого веса не удержалась и упала на колени. Потом мы еще долго смеялись над этим случаем. Так, что мы с ней повязаны крепкой ниточкой.

Зина, замолчала на какую – то минуту. Задумчиво затянулась дымом от сигареты и додала, глянув искоса на Марию:

- При поступлении на работу со мной беседовал сам Николай Николаевич. Я ему прямо так и сказала: Вам нужна хорошая уборщица? Так это я! Вдобавок Инну я еще припугнула, что если не я, то здесь черви будут ходить пешком. А она боится их как огня, - и, снова глянув на Марию, сделала ударение: - Инна для нас, как Бог. Всегда помни это.

- Зина, ты забыла о главном…- проронила робко Нина, запинаясь. Казалось, она была тенью своей подруги.

Зину это взбесило:

- А что… говорю напрямик обо всем. Ничего не боясь. А ты - рот на замок, - обратилась она к Марии. – А то дорога домой длинная. Мало что может с тобой случиться. Да и жилище твое может внезапно загореться. Так, что подумай над этими словами.

- И еще никому не говори что у нас мало работы. Стони, что, мол, загружены по завязку, - додала ко всему робко Нина.

Мария растерялась, не зная как все это воспринять. Шутка или угроза, думала она. Пыталась понять этих женщин, но в эту минуту она услышала легкий смех и мысли ее прервались. Подняла глаза и увидела, как подруги искоса поглядывали в окно.

- Смотри, дурак приехал. Привез свою подстилку, - воскликнула Зина.

- Сейчас поведет в столовую, накормит.

- И как всегда не станет воды. Будут мыться и заниматься сексом, - раздраженно додала ко всему Зина.

- Смотри, какое платье на ней. Поди из чистого льна. Бешенные деньги стоит. Нам копейки платят, а сами жируют на наши деньги. Заставляют нас воровать, - и досадно Нина закивала головой. Глянув на Марию, убедительно додала: - Мы сами себе зарплату делаем. Мы не воруем, берем. И признаем, что это не грех перед Богом брать свое заработанное.

Мария из интереса мельком глянула в окно, увидела высокого симпатичного мужчину спортивного телосложения. К нему подошел коренастый, грузный мужчина.

- А, вот еще один появился на горизонте. Еле ходит. Разожрался. Ни детей тебе. Правда, была у него кошка здесь на комбинате. Неизвестно, как она здесь оказалась, и он привязался к ней. Всем комбинатом мы бегали за ней и это только потому, чтобы угодить ему, - не успокаивалась все еще Зина.

- Да он тупой. Если его первая жена обокрала и сбежала в Израиль. Он мне сам об этом говорил, - додает словца Нина.

Вдруг ее подруга заливается диким смехом.

- Вот я все думаю, как он занимается сексом? Ведь его живот висит до колен.

Правда я, когда-то спрашивала в Степана Петровича об этом.

- И что он ответил? – удивилась Нина.

- Сама догадайся мол, он так ответил. Мне, правда, грешно с него смеяться, потому что он моему сыну как отец наш. Купил машину, сделал ремонт в доме, поставил забор. Вот только дом еще не достроил.

- Да, было бы у твоего сына все это, если бы не ты со своим умом да ловкостью, - буркнула Нина, посмотрев на него в окно.

- Ну почему вы так? Он действительно полноватый мужчина, но лицо его довольно таки симпатичное, - вставила свое слово Мария.

- Что??? Не смеши меня, - прервала ее Зина. И замечтавшись, додала: - А я вот бы переспала с Иван Ивановичем. Это мой тип мужчины. Когда-то я чуть ли не ухватила его за яйца. Он был удивлен, но по глазам было видно, что ему приятно.

- И как ты объяснила свой порыв? – удивлялась Нина.

- А никак. Сказала, что перепутала личности.

- Ну, ты даешь…- смеется Нина, предано заглядывая своей подруге в глаза.

Мария стояла молча. Она была новым человеком на комбинате и людей, можно сказать, совсем не знала. Только слушала этих самовлюбленных женщин.

Наконец, натешившись, подруги переглянулись, и ушли с мойки, оставляя за своей спиной, сваленную в большую кучу грязную тару.

Оставшись наедине с собой, Мария вздохнула. Тяжело передвигая ноги, обутые в резиновые сапоги, на пять размеров больше положенных, и которые надели на нее подруги, она побрела к шлангу. Ухватившись за его конец, она покрутила вентиль. Вода еле-еле забрызгала по ящику.

Женщине стало себя, поистине жаль, и непослушные слезы самотеком полились из ее глаз. Они падали на черный клеенчатый фартук, который свисал до самого цементного пола, и сливались с брызгами воды. Было не понятно от чего она, согнувшись над ящиками, была такая мокрая. От воды или от горьких слез. Только красные, слегка вспухшие глаза выдавали ее состояние.

Мне надо работать… Мне надо работать… - лепетали ее губы. Но как же мне выдержать? Эти голоса подруг, которые не умолкают ни на минуту. Эти хищные волчьи глаза готовые тебя сжить со свету, этот повелительный тон, который постоянно в ушах. Боже мой… уборщица… Что такое уборщица?

Смешно прямо подумать, не то произнести в голос. А здесь под самым носом, у трех таких, вроде бы, умных людей, она такая личность и ей дана такая власть, что она, кажется, правит целым комбинатом.

Шли дни. Медленно перелистывался календарь на стене. В один из таких дней

Марию остановил в коридоре Николай Николаевич. Тихим спокойным голосом

проговорил:

- Вы не хотите подежурить у нас на выходные дни?

- И сама не знаю. А что мне будете платить? - проронила Мария и как бы съежилась от неловкости.

То ли она так жалко выглядела, то ли еще какая - то причина побудила его сказать ей:

- Хорошо заплатим тебе. Вместо шестидесяти гривен заплатим сто.

И додал:

- Жизнь сложная штука: у одних - есть деньги, а у других их нет.

Эти слова еще долго будут звучать в ее ушах.

Мария относилась к тем людям, у которых не было денег. По крайней мере, для жизни их не очень хватало. Цеплялась за любую работу лишь бы как - то прожить на этом свете. Потому, что по жизни она борец, но, как всегда, ей не очень везло.

И здесь то – же самое. Не пришлось ей воспользоваться добротой Николай Николаевича. Зина узнав, что он ее обошел, и предпочел предложить дежурство Марии, взбесилась.

- Ты что согласилась? – ворчала она. - Меня он унизил, обошел. Когда я дежурила, он мне платил копейки, а тебе наобещал вон сколько денег. Как ты собираешься совмещать обе работы? И кто ты такая? Посмотри на себя и сделай вывод: Кто ты, а кто я. Иначе потеряешь и эту работу. У меня такие номера не проходят. Войну мне открыла? - взвыла она в бешенстве.

Она кричала так, что голос ее слышен был в коридоре. На этот крик прибежала Инна.

- Что здесь происходит? – возмутилась она.

- Я не хочу работать с Марией, - свирепея, кричит Зина.

- Ты чего? Успокойся родная.

- Это она сердится за дежурство, - пытается объясниться Мария.

Инна успокоительно гладит волосы Зины. – Успокойся, - просит она.

- Я вот уйду, и будут здесь ползать черви!

- Никуда ты не уйдешь, я же тебя жалею, - роняет ласково технолог.

- Я не буду работать с Марией.

- Но почему? Она покорная. Пусть себе работает, а ты только давай ей команды. Разве это так тяжело?

- Пусть работает, а разговаривать с ней не буду, - кричит в ответ Зина.

- Как это? – удивляется технолог.

- А так, как Степан Петрович с Иван Ивановичем целых десять лет совместной работы не разговаривал.

- Ну и как можно работать в такой обстановке? – со слезами проронила Мария и предложила: - Может, разделить работу между собой?

- А еще чего? - прямо взвыла Зина и начала материться.

Инна продолжала гладить ее волосы. Резко глянув на Марию, недовольно произнесла:

- О какой обстановке ты говоришь? Ты еще не видела плохих людей. Вот тебя бы к Шаповаловой бросить, так она бы тебе быстро показала, где раки зимуют.

Это работа, - раздраженно добавила она. – Находи со всеми общий язык.

И Мария тогда же ощутила, какая несправедливость гуляет по комбинату. Какой гнилой паутиной окрутила Зина, этих умных казалось людей. Умом или своим везением в жизни сумела она это сделать? Трудно было понять.

Ощутив себя незащищенной, такой крохотной перед такими хищниками, Марина уступила, отказалась от дежурства.

Но не тут то было. Зина с каждым днем чувствовала себя уверенней и вела открытое нападение. Потому, что этой женщине постоянно надо было выплескивать свое зло. И она нашла слабое звено. Это была Мария…

Нина, как гиена извивалась вокруг своей подруги. Видя, какое влияние она производит на окружающих, подражала ей. И временами казалось, что рядом витает зло, которое невозможно приструнить силами самого Бога.

Чем больше Мария уклонялась от ссор, тем больше они разгорались. Зная, что защиты от технолога ей не видать, однажды, придя на работу, Мария не выдержав очередного скандала, направилась прямо к Степану Петровичу. Вот, что будет то и будет, успокаивала она себя.

- Помогите разобраться. Работать совсем невыносимо. Может мне надо уйти с работы? Вот как скажете, так и будет, - сказала и почувствовала, что говорит не то.

- А что вы не можете разделить меж собой?- удивился Степан Петрович.

- Не так мету метлой, не так гребу шваброй.

- Что за бред такой вы говорите? Вы я вижу, справляетесь со своими обязанностями. Чередуйте меж собой работу и все наладиться. И все-таки меня не оставляет мысль: Что вы не можете здесь разделить?

Да и сама Мария не знала, что хотят эти две женщины.

Пыталась еще что-то ему сказать, но не с того начала разговор и он не получился.

Степан Петрович умный человек и видимо повидавший немало разных людей сделал свой вывод. Поговорил с технологом. Разъяренная Инна поутру вызвала к себе всех троих: Марию, Зину и Нину. Предупредила;

- Если вы не найдете общего языка меж собой, уйдете с работы все три. Чего это я должна выслушивать замечания в свой адрес. И я свое слово сдержу.

Как бы поддержала немного Марию, но и затаила на нее обиду за Степана Петровича.

И жизнь, как бы стала немного спокойней, но не надолго.

Одно дело, что неприятности между уборщицами, а другое и на самом комбинате.

Наверное, ни на одном комбинате города не было такого хищения, как на этом. Астрономически начали возрастать цены на колбасные изделия, но и это не спасло.

Каждый день на комбинат поступал возврат не реализованных колбасных изделий, который отбирали и разбирали меж собой рабочие. Эту продукцию свободно сдавали в торговые точки, как корм для животных, стоимостью пятнадцать гривен 1 килограмм. В этот брак подкладывали, и свежую продукцию, посыпая ее крахмалом, который лежал свободно в открытой кладовой. При этом не плохо зарабатывая.

Контроль был пущен на самотек. Только один Иван Иванович носился по комбинату пытаясь, во что бы то ни стало, спасти его от хищения.

Начались перебои с выплатой зарплаты. Комбинат погряз в кредитах.

На то время, по уходу домой, в целях контроля, взвешивали рабочих. Благодаря Ивану Ивановичу, который перестал доверять весам, отменили такой контроль. И вменили в обязанность технолога в конце рабочего дня обыскивать всех работниц.

- Спасибо Иван Ивановичу! – вскрикнула Зина. Теперь она, как щука, попала в речку.

- И буду я брать, сколько захочу. А возможности мои безграничны, -

Инна ведь свой человек. Не даром она позаботилась заранее, чтобы ее сына, из грузчика, перевели в коптильщики. И теперь начинался рабочий день Зины из коптилки, где для нее была припрятана в ящиках с древесными стружками, копченая колбаса и мясо. Рядом с ней, как всегда, извивалась Нина, которой тоже перепадали копчености. Почти скулила, возле своей подруги, как гиена возле своего вожака.

И так, подруги были нужны друг другу. Зина Нину обеспечивала копченостями, а Нина Зину, в свою очередь, качественным мясом. И все было бы хорошо, если бы Зину не съела жадность. Ей было мало, мало и мало. Возомнив из себя самого Бога над комбинатом, решила, чтобы ей несли все, что она пожелает прямо на мойку. Сама почала почему–то осторожничать.

А что? Любому грузчику давала десятку гривны, и он ей на мойку приносил большой пласт мяса. Самой не было нужды рисковать, подставляться. А почему нет? Она королева мойки и собирается долго еще работать.

- А что? Если не умом то криком возьму, - хвасталась она. - Это вы вылетите отсюда, а я выкручусь, мне не впервой. В Советское время меня сам ОБХС брал и не взял.

Я тогда работала со Степаном Петровичем на одном комбинате. Ох, как он зажигал на проходной. Ведь там он имел любовницу, которая помогала ему вывозить продукцию с мясокомбината. А в последствии узаконил ее. Стала женой. Короче вор был еще тот. А сейчас корчит из себя порядочного человека. Директор! Фигура! Правда, его одного я боюсь. Он прошел школу вора и кажется, пронизывая своим взглядом, видит всех насквозь. И боюсь не напрасно. Его благоверная работала щупалкой. Так что в любое время он может додуматься привести ее сюда и обыскать нас на проходной. А это самое страшное для нас. Его не обдурить, это точно. А если внезапно, то тогда и Инне конец будет, она не успеет нас всех предупредить. Надо отдать должное ей, потому, что она ради нас ходит по лезвию ножа.

- А Иван Ивановича ты разве не боишься? - робко спрашивает Мария.

- Кого? Иван Ивановича? Так он же дурак, - и покрутила пальцем у виска. - Хотя его Елена прекрасная тоже может нас прощупать. Не знаешь, откуда ждать горя.

- Ну, а Николай Николаевича? Он то не дурак.

- Не дурак, - соглашается Зина, но и не умный. Я ему на выходе показала сиськи. Смотри, я честная. Выхожу, мол, пустая. Он и поверил в мою честность.

- А что, было иначе?

- Еще бы… Я что, даром отработала день? На мне было пять килограмм мяса.

- Ну, ты даешь…- удивленно произнесла Мария, выпучив глаза.

- И, что ты так удивляешься, как будто упала с луны? Главное не теряться, - нас так учила Инна. Вести себя, как ни в чем не бывало в любой ситуации.

Вдруг резко повернула голову и посмотрела в окно.

- О! Вот и Степан Петрович легок на помине. Приехал. Покушал дома и приехал. Ведь никогда здесь не ест. Брезгует. Говорил, что один раз зашел посмотреть столовую и чуть не вырвал. В нашей столовой полная антисанитария. Но, все закрыли на это глаза. Это только у нас на комбинате может такое быть. Из таких продуктов и такую дрянь готовят, что изжога жжет потом целый день. Мой сын в столовую не ходит. Из дома берет еду. Директорам конечно на нас наплевать, мы для них не люди.

- Тише, нас услышат, - робко пролепетала Нина и оглянулась.

- Да чего там бояться, - настырно возразила ей подруга. – Я вот не боюсь никого. Пусть меня все бояться. Что в нас повар в столовой имеет образование музыканта, так все об этом знают. Повар никудышный, а вот насчет музыки, то не слышала. Судить не могу. А благодарна она, должна быть, своей маменьке- кладовщице, которая дружит крепкой нерушимой дружбой с нашим технологом. Так, что цепь крепкая. Пусть никто не посещает столовую, и ей начхать на это. Она работала, и будет работать.

Разговор прервал Сашка. Заглянул на мойку и подал Нине какой-то знак.

- Пора, - пролепетала Нина своей душевной подруге.

Зина посмотрела снова в окно.

- И Степан Петрович все еще здесь…- проронила, впившись глазами в его машину.

- Он в реализации отирается, - успокоила ее Нина.- Бери ведро с мусором и айда.

Зина заупрямилась.

- И Николай Николаевич на компьютере сидит… - роняет тем же тоном.

- Пусть себе сидит. Он пока дойдет до тебя, то ты сто раз пятами закиваешь.

- И все-таки не пойду. Рано. У меня уже было такое. Смотри, какая жара стоит на мойке. Пропадут харчи и выброшу. Даром день отработаю.

- Ну, как знаешь, - ворчала Нина. – Я, как лучше предлагаю. Сама покараулю. Что тебе еще надо?

- Ничего не надо, - бесилась Зина. Мне ничего не надо. Я пойду к сыну, наберу копченостей и обойдусь без твоего мяса.

- Как знаешь…, - отмахнулась Нина.

Но не прошло с той поры и часа, как вдруг сникла Зина.

Закурив сигарету, она уселась на ящик и глубоко затянулась. Глотнув клубок дыма, она, прищурив глаза, произнесла:

- Что - то у меня не получается с копченостями. Не готовы они…

Вздрогнула Нина, услышав ее слова.

- Иван Иванович приехал. Стоит вон его машина. Теперь никак нельзя идти по харчи.

Сверкнули хищно глаза Зины. Сжала она плотно свои тонкие губы и прошипела.

- Я не возьму харчи и никто их не вынесет. И во весь голос крикнула. – Я буду щупалкой. Я лично пойду к Степану Петровичу и предложу себя на эту должность. Ни одна сука не пронесет ничего. Я знаю как проверять их…Нету мне, значит никому.

Казалось, что лицо Нины обдалось кипятком. Задрожала она всем телом.

- Подожди, не горячись. Я что-нибудь придумаю, - проронила и понеслась вдоль коридора.

Зина повернулась к Марии и голосом победителя произнесла.

- А… боится меня. Я все о ней знаю. Упала задницей в кислоту, ошпарилась. Из-за харчей вовремя не сняла с себя одежду. Получила ожоги и хорошо высосала денег с комбината на свое лечение. Никто ничего не знает, а я знаю, и не сказала никому. Иначе не получила бы она ни пени. А зятек ее - святоша. У них прямо таки семейный подряд. За четыре года на комбинате, при его зарплате то, сорок шесть тысяч долларов выплатил кредитом. И сколько он брал в день харчей? То - то же…, - и помахала головой. - Так, что мы, уборщицы, в сравнении с другими здесь гуляем…

Послышались шаги, и Зина умолкла.

- Договорилась обо всем. Пошли, - пролепетала Нина.

Зина, глядя на взволнованную подругу, снова заупрямилась.

- Не пойду. Страшно.

- Все. Мне уже плохо. У меня поднимается давление, - еле сдерживая рыдание, произносит Нина.

- Да! Тебе хорошо. У тебя муж работает мясником. Вырежет тебе нужный кусок и на тебе его совсем не видно, а мне приходиться брать, что есть под руку - бормочет Зина.

- И тебе не плохо. Сын коптильщик. Любое копчение тебе доступно, - огрызнулась в ответ Нина.

- Не ругайтесь, - взмолилась Мария, глядя на ненасытных подруг.

- Только сына моего оставь. Я за него горло всем перегрызу, - бешено крикнула Зина своей подруге и, вскочив, бросилась с мойки.

- Ну, как с ней ладить? Я уже и так, и сяк. Она хочет, чтобы мы ей приносили все на подносе. Прямо на мойку. Иначе вон как озверела.

- Не буду, - лепечет в ответ Мария.

- Только один раз. Пойдем, принесем ей по кусочку. И все будет тихо, ладно. Она успокоиться, подобреет.

- Что ж ты меня подставляешь! Я работать хочу…

- И я хочу, - отвечает ей на то Нина. Но и хочу, чтобы было меж нами все хорошо.

Видела, как начальство ее уважает. Значит она здесь личность. Инна души в ней не чает, а она все-таки технолог и не последний человек на комбинате. Возьмем Иван Ивановича. Ведь только он ее одну допускает на второй этаж свой кабинет убирать.

Что, звучит не убедительно?

- Убедительно, - соглашается с ней Мария.

В коридоре послышались голоса.

Забежав на мойку, Зина торопливо проговорила:

- Всем рабочим, не оформленным по трудовым книжкам, спрятаться в столовой. Проверка.

И заспешили все в столовую. В цеху осталось несколько человек, зато столовая была переполнена людьми. Кто-то сидел тихо, а кто-то шутил, стараясь поддержать дух окружающих. Но настроение у всех было подавленное. Сидеть пару часов в столовой без толку, а потом как ошпаренным спешить выполнить заказ. Ведь бывало, что в праздничные дни рабочий день длился к одиннадцати часам ночи. Иначе домой не пойдешь. Дверь на замке.

Наконец послышалось:

- Отбой! Расходись по местам!

И заспешили все по рабочим местам. Нина, дернув Марию за руку, шепнула:

- Иди за мной…

Не задавая вопросов, Мария поплелась сзади. В холодильной камере остановилась у двери. Нина бросилась рыться в ящике, в котором хранились кусочки сала. Вывернула из - под них запрятанные куски мяса. Торопливо бросила:

- Чего стоишь? Прячь скорей.

Дрожа от волнения, Мария бросилась ей на помощь.

Придя на мойку, Нина легко вздохнула.

- Получилось, - пролепетала она. – Как мне все надоело. Меня Зина скоро загонит в могилу.

- Но вы ж такие душевные подруги…

- Какие там подруги… Гожу ей, как могу, но сил уже больше нет.

Что ты мне, что она - одинаковы. Запомни, что я тебе скажу: На комбинате работают не люди, а стая хищных голодных волков, которые готовы разодрать друг друга за кусок мяса. Нормальные люди, приходя сюда работать, не выдерживают их натиска, и, отсеиваются. Остаются только хищники. Потому, что это место их притягивает. Сумеешь извиваться, быть двуличная, значит, будешь работать. А иначе…, извини…

Перед глазами выросла Зина.

- Ну что, принесли?

- Принесли, - отвечает на то ей Нина. – Спрятали его в твой тайник.

- Хорошо, - обрадовалась Зина. Глянула под ящик, сморщилась. - Мало, - проворчала она недовольным голосом.

- Сколько могли. Ты же не идешь.

- Совсем мало, - повторяет Зина, как бы не слушая свою подругу.

- Ну, хоть что-то уже есть… - старается подбодрить ее Нина. – До конца дня еще далеко. Наносишь себе…

Зина снова подняла ящик и посмотрела на пласты мяса.

- Ах, пластики вы мои родные, сколько можно сделать из вас колбасы… - и помахала головой. – Но, вы мне нужны совсем для иных целей. Николай Николаевич моему сыну еще не достроил дом. Вот когда все мои планы свершаться, я ему в глаза засмеюсь и скажу все, что я о нем думаю.

-Ты с кем разговариваешь? – спрашивает ее Мария.

- С умным человеком, - ухмыльнувшись, отвечает на то ей Зина.

И так шли дни за днями. Молча, почти не разговаривая, Мария то окуналась в работу, то ходила тенью позади своих сотрудниц.

- Так, она еще и глухая, - услышала она рядом с собой голос Нины.

Зина легонько хихикнула. Этим волчицам нравилось унижать, доводить ее до слез.

- А что такое? – удивленно спрашивает Мария, положив у своих ног ящик.

- Скажи на милость, ты, о чем сейчас думаешь, о себе или о работе? Пора выходить на охоту. До одного места мне твоя работа, - ворчит Зина, садясь на ящик, и затянулась дымом.

- Надо, так надо, - покорно соглашается с ней сникшая женщина.

- Иван Иванович только что уехал. Пора, - бормочет Нина.

- Рано еще. Пропадет на такой жаре. Я в этом деле ас, - толкует ей Зина.

- Опять рано, потом будет поздно, - бормотала раздраженно ей подруга.

- Вроде бы рано…, - колеблется та. – Сама уже не знаю…

Нина переводит глаза на Марию.

- Пошли! Ведь все для вас делаю, все для вас.

Махнула Мария рукой.

- Я как вы…Мне все равно…

И они втроем ринулись за харчами в холодильник. Торопливо загрузившись, они возвратились на мойку.

- Рабочий день сегодня длинный и что теперь? Пропадет ведь, - ворчит снова Зина и

швыряет ящиками, равняя их в стопки. Снимает из себя харчи и прячет их между ними.

- Делай то же самое, - дает она команду Марии. – Потом разделимся. Толкнув ведро в руки, буркнула: - Тащи сюда снег. С вами не соскучишься. Все своей головушкой додумываю. И место придумай… и сохрани все…, – продолжала она ворчать. А, выпрямившись, присела на ящик и снова закурила сигарету.

- Ты меня не попрекай, - вскипела Нина. Моих харчей в ящиках нет. Если ты и нашла тайник, то себе, ни мне.

- Ну, все, - успокойтесь, - взмолилась Мария.

- А ты с мойки ни шагу, - дает команду Марии разгоряченная Зина.- Твоя работа охранять харчи. Тон голоса она вырабатывала соответствующий потому, что она ведущий работник на комбинате. – Нина, за мной! У нас на очереди еще колбаса, - бросила поспешно, и скрылись подруги в коптильне.

Мария осталась одна. Разложив ящики, не спеша, начала их заливать теплой водой.

Вдруг откуда не возьмись, на мойку, ветром влетел Иван Иванович. Не говоря ни слова начал двигать ящиками.

- Вы что-то хотели? – перепросила, Мария ухватившись за стопку ящиков.

- Что они стоят беспорядочно…? - пробормотал не останавливаясь.

Вот уже он прочистил себе путь к тайнику, где были спрятаны харчи. Вот уже он совсем, рядом. И только коснулся одной рукой верхнего ящика, как, снизу посыпалась копченая колбаса, а вслед пласты мяса.

Мария, как чумная отвернулась и попятилась к выходу.

Слышала, как за спиной бранился Иван Иванович и как с грохотом во все стороны летели ящики.

Наткнулась на Нину.

- Все пропало. Иван Иванович нашел тайник. Я ухожу. Снимаю фартук и ухожу.

- Ой, что ж теперь будет? – пролепетала Нина и стала бледная, как стена.

Мария ее не слушала, побрела на выход, а Нина, не поверив сказанному, решила проверить.

Иван Иванович, как зверь, метался на мойке. Швырял ящики и собирал мясо, колбасу и, увидев Нину, весь задрожал от злости.

- Чье это? Кто носил?

Не дождавшись от нее ответа, он сложил все найденное в ящик и понес на весы.

- Двадцать с лишнем килограмм! – крикнул он.

На его крик прибежала Инна. Перепуганными глазами она смотрела на мясо и не могла понять, откуда это.

А Иван Иванович торжествовал. Наконец то он поймал преступниц. Долго же он охотился за ними. Чувствовал же, что его обманывают.

Возле дверей Мария встретила Зину.

- Все… - произнесла она пересохшими губами. – Отработали…

- А что такое? – удивленно спрашивает Зина.

- Иван Иванович раскрыл твой тайник. Сейчас нас выбросят отсюда.

Побледнела Зина. Сжала свои тонкие губы и прошипела.

- Еще посмотрим…Это Нина виновата. Она подтолкнула. Говорила ей, не спеши. Но нет же. С самого утра тянет скорей загрузиться харчами. Это ее вина, - и на диво замолчала.

Мария испугано толкнула ее в плечо.

- Что с тобой? Говори же…

- Не мешай мне думать, как отвертеться… - пролепетала, продолжая смотреть в никуда.

Через какую - то минуту присоединилась к ним Нина, спросила:

- Ну, что делать? Может, будем держаться вместе? Уходить так всем вместе. Хоть моего мяса в ящиках не было, кроме колбасы конечно.

- Согласна. Уходим вместе! – согласилась Зина.

Марию никто ни о чем не спрашивал. Она ничего не решала.

Отворилась дверь и появилась на пороге бледная технолог.

- Нина, пошли в кабинет, - проронила она еле слышно.

Через минут пятнадцать технолог позвала и Зину.

Теперь осталась на очереди Мария. Она ничего не соображала. В душе была пустота, да и только. И что тут ей говорить…?

Наконец она дождалась своей очереди. Резко открылась дверь, и Инна тихо сказала:

- Пошли.

Зашли в кабинет директора. Он был пуст. Технолог села и тяжело вздохнула.

- Ты хочешь работать? Значит, все рассказывай!

- Нечего мне сказать… - проронила виновато Мария.

- Что же вы наделали…, - подавленным голосом пролепетала она. - Чье мясо?

- Наше, - еле слышно произносит Мария - Что тут говорить…, оправданий нет.

- Почему же ты мне не шепнула раньше, я бы все это предотвратила. Я же вам разрешала брать, но не столько - же.

Ничего ей на это не ответила Мария. Только сердце сжалось от обиды. Все три года она была предоставлена волчицам, которые раздирали ее на части и заставляли повиноваться. Сердце не один раз обливалось кровью, когда видела, какие тесные отношения у технолога с этими хищниками. И не один раз задавала себе один и тот же вопрос: - Что тебя связывает с ними? Вы же такие разные! Или может, я ошибаюсь?

Послышался снова голос Инны: - Вы же меня подставили…, я же за вас отвечала…, делала вид, что щупала вас.

- Так вышло, - только и могла проронить Мария. Зная, что Инна никогда не держала ее сторону, добавила: - Сбрасывайте всю вину на меня! Я уйду! Я такой человек, что нигде не пропаду. И с болью додала: Уходя, скажу, за все спасибо…

Резко отворилась дверь. Вошел Иван Иванович.

- Ну, что, призналась. Кто носил мясо? Чье оно?

- Нет, не призналась, - отвечает ему Инна.

- Вон отсюда! - завопил он.

Мария вернулась на мойку. Увидела бледную Зину, которая, отвернувшись, копошилась возле ящиков.

- Ухожу…, - проходя мимо, проронила Мария и кинулась забирать свои вещи.

- Нина уже ушла… - буркнула ей Зина и спрятала глаза.

- А ты? - на миг замерла, растеряно Мария. - Ведь в основном то харчи были твои. - И ты остаешься работать? Все скинула на нас?

- Я не заменима! А ты что, этого не знала? – бросает ей Зина, как камнем, в лицо.

Вот и вся правда. И было все неважно, потому, что победило зло. Ни Мария, ни Нина, ее душевная подруга, с которой она проработала целых шесть лет, не знает, что Зина говорила Иван Ивановичу, и технологу в свое оправдание, чтобы остаться на комбинате. Одно ясно. Смешала с грязью обоих лишь бы выкарабкаться самой. Мария поддерживала волчью стаю, это правда. Но разве у нее был выбор? Проработала почти три года. В противном случае, ее убрала бы стая еще на первом году работы. Держалась на плаву, как сама могла.

Была маленькой пешкой в этой большой волчьей стае. Пешка вытеснена из игры, но крупные игроки то остались… Охота продолжается…

Шла Мария по улице. Не было ни слез, ни слов. Одна пустота и полное разочарование. Понимала, что жизнь продолжается и надо принимать ее такую, какая она есть. Другой не будет. Это - «мир в котором мы живем».

Раздел 14 (из романа «В объятиях ночи)

Летит время. Ведь только оно может, не останавливаясь, так быстро лететь вперед.

Получив травму головы, Марина целый месяц лежала в больнице, и хоть еще не чувствовала себя достаточно хорошо, однако настояла на выписке. И теперь уже все позади, она дома. Так и должно быть… Ведь у нее старая больная мать, за которой нужен постоянный уход. А как иначе? И она посмотрела на измученную болезнями старую женщину, которая спала, мирно посапывая, и улыбнулась ей.

Набросив на себя яркий халат, и осторожно ступая по теплой земле, босиком побрела через двор. Подошла к Виктору, который копался возле сарая.

- Как хорошо на улице, тихо, тепло, - произнесла она оглядываясь по сторонам.

Виктор улыбается.

- Тебе идет это платье, - проговаривает он, и в его синих глазах мелькает едва ли не восхищение.

- Нравится? – спрашивает она, сверкнув игриво глазами.

- Нравится, - подтвердил и остановил свой взгляд на вьющихся шелковистых волосах. Какие прекрасные у нее волосы, подумал он.

- Посмотри, какой чудный вечер сегодня, давай устроим себе праздник, - предложила Марина.

Она плавно подошла к нему, и ее палец прижал ему кончик носа. Вдруг пламя полыхнуло в его синих глазах, а тонкие жилки так и затрепетали на висках. И, казалось, этим прикосновением опалила его чувствительную кожу. Виктор склонился над ней, чтобы запечатлеть на ее мягких губах нежный поцелуй, но она вывернулась и спросила:

- Договорились?

Но он вздыхает и переводит свой взгляд на закат солнца.

- Сегодня мне нужно идти работать в ночную смену. Люди по ночам отдыхают дома, а я вот, на ночь, из дома иду, - говорит с сожалением. – А как хочется быть с тобой рядом, в теплой постели…

Марина, заметив грусть, старается взбодрить его.

- Но эта работа у тебя же временная. Председатель обещал, как только появится другая, ты сразу сможешь ее занять.

- И когда же это будет?

- Будет! Ведь сам видишь, как в колхозе тяжело с работой.

- Эта или другая, все равно за нее денег не платят, - с горечью произносит Виктор.

- Это верно, но что поделаешь? Может что-то измениться еще… А сейчас, что всем людям, то и нам, - успокаивает его снова, и чувствует на своих плечах тепло его больших, сильных рук.

С удивительной нежностью он прижимает ее к себе.

- Погоди, - выворачивается она снова из его объятий. – Я тебе кое-что сейчас вынесу, - и порхнула снова в дом, а через минуту выскочила, и протянула пакет.

- Это еда, она тебе пригодиться.

Виктор неохотно берет пакет и выходит со двора.

- Может, пса бы с собой взял? Он был бы тебе помощником.

- И сам управлюсь, - проговаривает он отдаляясь.

А Марина все стоит и провожает его глазами.

Впереди у него длинная, бессонная ночь, а как она долго тянется. И каждый раз, стараясь не уснуть, он бродит по длинной территории фермы, освещенной светом со всех сторон. Осматривает коров, которые спокойно лежат и жуют себе жвачку.

Но сегодня, за своей спиной он услышал шаги и вздрогнул. Резко повернулся и перед его глазами вырос силуэт человека, который шел прямо на него.

- Какого черта? – пробормотал Виктор.

И в эти же минуты он мгновенно узнал Романа, и замер на месте. Эти стеклянные глаза на вытянутом его лице, хоть и при тусклом освещении, прямо таки, пронизывали его. Теперь, когда они стали, друг перед другом в углу рта Романа появилась ехидная улыбка.

- Господи, Боже мой, это ты, Роман? - спросил Виктор осторожно, стараясь не раздражать незваного гостя.

Его синие глаза внимательно впились в него, как будто старались разглядеть в них его визит. Он слышал прерывистое его дыхание и ощущал на себе наполненные ненавистью глаза соперника.

- Какими судьбами? – найдя в себе силы, снова спросил он. Голос его был чистым.

Роман стоял перед ним молча и пытался найти в себе самые страшные слова, которые уготовил для него.

От этого глупого вопроса лицо Романа мгновенно передернулось, глаза сверкнули гневом, лоб покрылся испариной.

- Ненавижу! Сволочь! Ты увел мою жену, черт возьми! Это из-за тебя я потерял ее! – прорычал он и казалось подпрыгнул на коротких ногах, которые, так и топтались на месте.

Виктор, кивнув ему головой, соглашаясь с ним. Он действительно чувствовал себя виноватым.

- Прости, так уж вышло, - произнес он и в тот же момент взгляд его упал на железный прут, который плотно сжимал в руке его товарищ. Взглянул в его холодные глаза и при этом слабом освещении прочитал свой приговор.

Роман был неумолим.

- Мало того, что ты отнял ее у меня, по твоей милости она чуть ли не лишилась жизни, а этого нельзя так оставить. Я пришел спросить тебя: - Ты, когда, наконец, оставишь мою жену? – крикнул ему в негодовании.

- Она тебе не жена. Уходи!

- Ты не приказывай мне, понял?

- Я живу с ней, смирись с этим!

- Ах, так? Сейчас будет последняя минута твоей жизни! Сдохни, как собака! – заорал Роман и размахнулся тяжелым железным прутом в воздухе, прямо над головой своего соперника.

- Нет… - вырвалось у Виктора откуда-то из живота. Напрягая все свои силы, он изловчился и поймал прут над собой. А, вырвав его из рук Романа, отбросил, и тот с грохотом полетел в сторону.

Роман попытался нанести очередной удар кулаком, но сильные руки Виктора швырнули его и он, кувыркаясь, полетел прямо, на бетонные ясли.

Какую - то минуту Виктор, стоя у ног своего товарища тяжело дышал. А, отдышавшись, замер. Почему он лежит неподвижно? Вдруг что – то внутри его вздрогнуло.

Не отрывая глаз от лежащего тела своего товарища, он нагнулся к нему и взял за руку, дернул ее.

- Ты чего? – спросил он и отпустил ее. Рука безжизненно упала на землю.

- О, черт возьми! Что это с тобой?

Пытаясь поднять его голову, он вдруг ощутил, как пальцы окунулись во что-то теплое.

Поднял руки и при слабом свете увидел кровь. Втянув голову в плечи, он пролепетал не своим голосом:

- Нет!

Не веря своим глазам, он снова наклонился над Романом, оглядел его.

Тот лежал неподвижно…. Липкая кровь сочилась с его головы, пропитывая под собой землю.

Опустился Виктор на колени возле неподвижного тела своего, когда - то лучшего друга и, втянув голову в плечи, залепетал:

- Прости меня… Не может этого быть… не может… не может….

Обхватив голову руками, он попытался вспомнить, как все произошло, но ему это не удавалось. Мелькали какие-то обрывки, куски, не укладываясь в общую картину.

Опять перевел глаза на Романа и пролепетал:

- Я тебя убил…, - при этой мысли широко раскрылись его глаза, и в них заплескался дикий ужас.

В мыслях он проклинал себя и спрашивал вновь и вновь, как же все – таки это произошло?

- Но я не виноват, не виноват…, я не хотел твоей смерти… - и, глядя на неподвижное тело, перекрестился. - Что же теперь будет? Это конец! – прошептал он.

Вдруг его осенила мысль: а что если его спрятать? Ведь никто не видел его здесь. Но куда? - спросил он себя мысленно и напрягся. Вдруг к нему донесся крик жаб, что неугомонно перекликался на реке. Решение пришло спонтанно. Только река укроет эту страшную тайну.

И он с трудом взвалил тело Романа себе на спину и потащил его к реке.

Шел сначала по пустырю, потом пошел напрямик, через заросли камышей, которые хлестали его по лицу. Но ни на миг он не остановился, чтобы перевести свое дыхание. Тело Романа казалось тяжелой глыбой лежало у него на спине.

Скорее, скорее, подталкивала его какая - то неведомая внутренняя сила. Сколько шел столько и проклинал себя за то, что имел такую неосторожность убить своего товарища

Неожиданно, зацепившись за торчавший корень на своем пути, он не устоял на ногах. Качнувшись полетел на землю. Тело Романа от падения перевернулось в воздухе и шлепнулось, рядом с ним, в густую траву.

Хватая воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, Виктор напрягся и попытался вновь положить тело себе на спину.

Стоя на дрожащих ногах, он колыхался, и все никак не мог это сделать и, напрягшись, заскулил:

- У-у-у…

Наконец оно снова лежало на его спине. Раскрыв широко глаза он поднял голову и посмотрел вперед.

Шаг за шагом он приближался к неспокойной реке. Он уже слышит ее плеск.

- Господи, помоги! - Не выдерживая тяжести, взмолился он. Чувствовал, что еще немного, и он уже не выдержит. Соленый пот заливал ему глаза, во рту пересохло, казалось, словно в него засыпали песок.

И только тогда, когда очутился у самой реки, он с облегчением вздохнул. Невероятным усилием опустил тело прямо у края обрыва, уперев его спиной о ствол толстого дерева.

Сам сел рядом на траву, и заглянул Роману в безжизненное лицо. Пот градом продолжал заливать его глаза. Став на колени, он наклонился к реке, и, захватив горстку воды, остудил свою горячую голову, которая все еще продолжала гудеть.

Второй раз наклонился, протянул руку в темные неспокойные воды, и на секунду замер. Ощутив жуткий страх, тут же лихорадочно отдернув руку назад.

Почти не дыша, съежился и испуганными глазами посмотрел в ночь.

Под плеск бушующей реки он пролепетал:

- Прости, друг… - и, обхватив голову руками, застонал. – Но я, не хочу сидеть в тюрьме, не хочу, - бормотал он весь, дрожа.

Перевел дыхание и снова растеряно посмотрел вниз, где шумела неспокойная река, унося камни, щепки и все, что попадалось ей на пути.

Сжав голову руками, снова застонал:

- О-о-о-о…Я лишаюсь рассудка…. Это возмездие за то, что я стал между ними. Наверное, не имел права этого делать. А ведь ты мне, Роман, был когда - то хорошим другом. Сам Бог не даст мне счастья на твоем несчастье построить.

Судорожными движениями он толкает тело в реку и, не оглядываясь, бежит в сторону села.

А за его спиной грустно шумит старая, престарая ива, лихорадочно цепляясь корнями о берег, чтобы бурлящий поток таинственной реки не вырвал, и не унес ее

за течением.

Раздел 7 (из исторической повести «Подольские казаки»)

Ночь теплая, влажная, лунная. Бледные лучи месяца, западая в глубину лесной чащи, производят какую-то таинственную игру света и теней, пугая боязливое воображение путников, которые быстро двигаются по широкой просеке леса. В самом центре, окруженный со всех сторон всадниками, вооруженными с ног до головы, ехал на сытом коне Кази-Гирей. Оставив один отряд позади, он теперь взволновано посматривал на темные ветви деревьев, и ему чудилось, что вот, вот из-за кустов выскочат восставшие казаки. Каждый шорох, каждый крик ночной птицы, заставлял его вздрагивать всем телом на чужой для него земле.

Обвязав копыта лошадей войлоком, ехали всадники в направлении Копытченцев. Ехали быстро, без крика и шума. Днем они укрывались в высоких камышах и только тогда, когда на землю опускались сумерки, они пускались в путь. За поясами у них висели кривые сабли и в прикрепленных к седлам сагайдаках по два десятка стрел с отравленными наконечниками.

Кази-Гирей закрыл на минуту глаза. Как же ему хотелось сейчас, не опасаясь, бешеным вихрем, ворваться в украинские земли и жечь, вешать, сажать на колья, испепелить всю украинскую землю. Чтобы трава не росла на ней и спустя сто лет, и от этой мысли он злобно скрипнул зубами. Открыл свои, масляные, глаза, и они беспокойно забегали. Почему-то его сердце изнывает в тревоге. Но почему? Ведь все идет, как будто, не плохо. Никто ему путь не преграждает, вот только хорошего ясыря он не может взять, и потому сам решил, лично, присутствовать при отборе невольников.

Кази-Гирей снова прикрыл глаза, и перед ним возникли невольники, закованные в цепи попарно, нога к ноге, невольники-украинцы, которые рубят скалы, изнывают, прикованные до конца жизни на галерах, роют как кроты, землю…

Нет…, никогда не видать им воли…. Это он Кази-Гирей может решить их судьбу навеки…

Он довольно улыбается, отгоняя от себя приятные видения. Острыми кошачьими глазами всматривается в темень, чутко прислушивается к приглушенному топоту копыт лошадей. Ведь он пришел на Украину за ясырем. За добрым ясырем, а это дело не маленькое.

Ведь этой осенью в Кафе и Гезлеве предстоит большой торг невольниками. Съедутся купцы из многих стран, и будут ждать большого торга.

Скоро рассвет. В воздухе несется утренней влагой.

Татарский отряд остановился на опушке леса. Перед ним, совсем рядом, дремлет село Копытченцы.

Кази-Гирей блеснул раскосыми темными глазами, облегченно оглядываясь на темную стену леса, оставшуюся за ним, вздохнул. Как ему хотелось сейчас крикнуть на весь голос: Жгите все села и города, вытаптывайте нивы, чтобы над всей Украинской землей бушевали огонь и смерть!

Но он воздержался. Махнул рукой, давая знак, чтобы его воины окружили село.

Оглушая воздух неистовыми криками:

- Ал-ла! Ал-ла! Ал-ла!

В один миг татары с пылающими на ратищах пучками пакли рассеялись во все концы, зажигая все, что могло гореть.

Пламя забушевало над Копытченцами. И трудно было разобрать, отчего светлей, от зари или от пожарища, которое охватило село со всех сторон. Татары носились над землей, несся за собой смерть. Они как вороны слетелись и кружились, чтобы растерзать все на своем пути.

Послышался протяжный отчаянный, бешеный вопль. Крик селян, точно резкий порыв ветра, всколыхнул раннее утро.

Появление татар было настолько неожиданным и внезапным, что селяне не могли опомниться, откуда пришла к ним такая беда. Бежали кто куда, но аркан настигал их.

Село превращалось в пылающий костер, и Кази-Гирей злобно улыбнулся, глядя на него. Молитвенно сказал:

- Слава аллаху!

В это время Катерина сидела возле умирающей матери и испугано прислушалась. За окном было слышно, как сердито веял весенний ветер. Сквозь шум ветра послышались непонятные, какие то крики и ударил несколько раз церковный колокол.

Вскочив на ноги, она бросилась к окну: увидела, как зарево ярко освещало землю. Торопливо набросила на голову легкий платок, выскочила на улицу.

Со всех сторон село было обхвачено огнем. От хаты тетки Марии ясно услышала неразборчивый крик и брань. Что это может быть? Она кинулась бежать навстречу крикам.

Неподалеку вспыхнуло огненное пламя. Вмиг оно начало разрастаться и бежать змейкой ей навстречу. Вот вспыхнули огненные языки, совсем рядом, и повалил из высокой крыши густой черный дым; освещенный заревом, он поднимался эффектными клубами. Ярко- красные полосы вихрились, сливались в широкие потоки; багровым пологом дым застилал небо.

- Что это? – ничего не понимая, прошептала Катерина и побежала вдоль улицы.

От огненного зарева, что охватило село со всех сторон и от утренней зари на улице стало совсем, видно.

Среди волн пламени и вылетавших искр, разбились рядом в хате окна и из них со страшными криками отчаянья, с расширенными глазами выглянули помертвевшие, бледные лица. Но славшийся низко черный удушливый дым вскоре закрыл все собой.

На минуту Катерине подумалось, что она уснула. И что это она видит все во сне.

Перед ее глазами была неразбериха. Обезумевшие от ужаса селяне, едва прикрытые наскоро одеждой или, совершенно раздетые, бежали ей навстречу, а другие, кричали, поднимая руки к небу, и с завыванием метались из стороны в сторону.

- Орда! – послышалось издали. – Спасайся!

Катерина вздрогнула и мгновенно, как каменная, остановилась.

-Беги, дочка! Спасайся, прошу во имя Господа, спасайся!- слышался издали голос тетки Марии.

Татары! Как же я сразу не догадалась, - молнией сверкнуло в ее голове. Стояла какую-то секунду среди дороги и непонимающе смотрела вокруг себя. Потом резко повернулась и побежала назад.

Внезапно из-за поворота на конях по укатанной дороге вылетели, прямо на нее, что есть духу, незнакомые люди.

- Спасайся… - кричал голос издалека. Но спасаться было негде. Вокруг степь да голый лес. Видно все, как на ладони.

- Не дамся извергам, - молнией сверкнула мысль в голове Катерины и она, с испуга, забыв обо всем на свете, кинулась бежать в лес.

Кто-то из людей бежал впереди и со страшным визгом шлепнулся прямо ей под ноги.

- Господи, спаси меня, - еле слышно вырвался у нее несдержанный возглас с пересохшего рта. Вот уже и деревья, кусты, но они мешают своими голыми ветвями бежать ей так быстро, как хотелось. Но, все равно она надеется: что, быть может, Господь спасет ее от поругания.

В весеннем лесу она не смогла спрятаться. Беглянку в светлой одежде было видно издали, и татарин успел настичь ее и, привязавши к седлу, сорвал с нее платок. В один миг шелковые темно-русые волосы рассыпались на ее плечах. Татарин улыбнулся от удовольствия, глядя на Катерину, он сморщил свое покалеченное лицо.

- Вай, чох якш! Киз! Киз! Давай! Давай! – и, пнув нагайкой, потянул ее назад с леса.

Отчаяние овладело Катериной. Как же ей хотелось сейчас наложить на себя руки. Но они скручены до боли за спину. Перед ее глазами, как костры, горели убогие хаты. И она, как сумасшедшая, блуждая глазами по сторонам, шла по накатанной улице.

Издали увидела, как запылала хата, в которой лежала ее мать и Тарас.

Рванулась к ней, но крепкая веревка врага удержала ее, и она упала на землю.

- Не-т! – закричала она в отчаянии.

Коренастый татарин, оскалившись, потянул ее за веревку, но обессилевшая Катерина не тронулась с места.

- Татарин видит хороший товар! Он ценит хороший товар! – брызгая слюной, держа за край веревки, произнес он.

Катерина слышала рядом отчаянный крик, она повернула голову и увидела, как к сгоревшей хате татары гнали купу детей. Вопили их матери, но дети не плакали, не кричали, а только испугано смотрели на извергов.

Не сопротивляясь, ставали к обугленной стене и татары, притиснувши их под шеи лавой, душили насмерть. Сверкая косыми глазами, татарин, стоящий рядом, хохотал, показывая неровные, большие зубы.

Видя, как умирают их дети матери, ломая руки, кидались своим палачам в ноги, падали перед ними ниц, моля о пощаде. Но безжалостная рука врага была неумолима.

Вдруг резко пронзил детский крик младенца, который очутился среди улицы. Мимо проезжавший на быстром коне татарин, в сильном возбужденном состоянии, спрыгнув с коня, бросился к плачущему младенцу. Ухватив волосатыми, как у пса руками, младенца за ножки, он с силой бросил его об камень.

Катерина в ужасе водила глазами по сторонам и думала, что все – же это сон, от которого она не может проснуться. Вдруг взгляд ее упал на толстого татарина, который избивал деда Тимоха.

- Нет! - рванулась она к нему. Понимая, что ей не освободить руки, она упала на колени и зубами впилась в ногу татарина. Тот, взвизгнув тонким голосом, толкнул ее со всей силы ногой, и она снова упала на землю.

Дед Тимох кинулся к Катерине, но сильная рука татарина в один миг скользнула в воздухе и острая сабля, как лезвие прошли по его шее. Послышался свист, мелкий шипящий звук, и голова с раскрытыми от ужаса глазами с легкостью отделилась от туловища старика и покатилась по земле. Вслед на землю грузно упал труп.

Катерина, вскочив на ноги на какое то мгновение, замерла.

От ужаса, который был сейчас перед ее глазами, лицо запылало, глаза заблестели каким-то лихорадочным блеском.

Она смотрела, как из отрубленной кровоточащей головы кровь продолжала течь, и она обезумевшая диким воплем подняла лицо к небу и закричала:

- Не-е-ет!- раздался ее крик и замер в оборванном стоне.

Ее цветущее, когда - то лицо исказилось ужасом, и казалось теперь зеленым.

Толпа татар, озверелых от жадности и виду крови, уничтожали всех подряд, кто встречался им на пути.

- Палите все, - кричал, краснея Кази-Гирей хриплым голосом.

В воздухе смешались отчаянные крики людей, треск и гул горящих хат, рев скота, плач детей и женщин, страшные вопли убиваемых и бросаемых в огонь несчастных людей.

При зареве пожара было видно, как прекрасные деревья, охваченные пламенем, чернели и превращались в тонкие, обугленные иглы. В воздухе, над длинными языками пламени, носились испуганные птицы, охваченные горячими струями воздуха, стремглав падали в пылающую бездну и погибали.

Услышав отчаянные крики, которые доносились с улицы, Тарас понял, что татары напали на село. Он с трудом приподнялся, и от слабости его качнуло. Задыхаясь от удушливого дыма, которым была охвачена хата он, сполз на пол. Вдыхая удушливый дым, подполз к топчану, на котором лежала мать Катерины.

В надежде спасти ее от огня он приподнялся, потянулся к ней, и замер… Мать Катерины была мертва…

Не поднимаясь на ноги и задыхаясь дымом, который стеной стоял над ним, он пополз к выходу. Лихорадочно отползая от хаты, он услышал грохот и на мгновенье оглянулся. Крыша, охваченная огнем с треском, рухнула вниз. Рядом послышался топот конских копыт и перепуганное ржание лошадей. Тарас на мгновенье замер. Где Катерина? Куда она подевалась? Наверняка она попала в руки людоловам…

Крики, проклятия и вопли людей продолжали слышаться со всех сторон и пропадали в бездне этого зловещего утра. Казалось, задвигалась сама земля.

Тарас полз, не поднимая головы, пока не уткнулся в густой куст. Торопливо раздвинул ветки, не замечая, как колючки, покрывшие весь куст, хлестнули его в лицо. Он на мгновенье зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, как перед ним задвигался большой камень. С небольшой дыры, осыпанная пеплом и землей, показалась голова подростка.

Отодвигая куст, Тарас наклонился над дырой и чуть не свалился в нее.

- Дяденька казак, полезайте сюда, - гукнул ему хлопец.

Чьи то костлявые руки, появившиеся с проема, помогли ему спуститься в низ, и он услышал, как за ним снова прикрыли камнем вход в небольшую дыру.

И когда солнце поднялось над землей, село было уже сожжено. Десятки людей погибли насильственной смертью.

Татары долго не задержались в селе Копытченцы. Боясь встретить казаков, они поспешно двинулись дальше, продолжая уничтожать все на своем пути.

О С Е Н Ь

Закружила осень в воздухе игриво

Над деревьями румяною листвой

Загрустила вспаханная нива

Заглянула осень и ко мне домой

Желтых, вялых листьев плавное паденье

Легкое шуршание их на мостовой

С ветерком играя в вальсовом кружении,

Опускались листья в волны над рекой

И пропитан воздух сыростью и грустью

Осень навевает думы о былом,

А туман садится пеленою густо

И земля спокойно спит глубоким сном

Отдохни землица и деревья тоже

От грозы и бурь и ото всех забот

А весной повеет и на ниве всхожей

Заново родившись, колос оживет

Дата добавления: 2015-08-28