— Я могу идти? — спросила она.
— Идти? — переспросил майор, удивленно приподняв брови. — А, идти… Да, конечно, — на сегодня хватит… Мы вас вызовем. Например, послезавтра, в три часа. У вас есть на работе телефон? — И майор записал номер, потом на листочке написал свой, протянул ей. — Если что-нибудь вспомните или что-нибудь будет надо — звоните, мы вас в обиду не дадим. Впрочем, скоро увидимся. Кстати, а где сейчас этот Ладо, о котором говорил Бати?
— Ладо? Не знаю, его нет в городе… — ответила Нана.
Майор настаивать не стал, протянул пухлую руку, нагло задержав ее ладонь в своей так, что Нане пришлось с силой выдернуть руку. Она обессилено поднялась и на ватных ногах пошла из комнаты.
А Майсурадзе внимательно проводил застывшим взглядом ее бедра, допил боржом из ее стакана и подумал о том, что когда, наконец, у него будет свой большой дом, он обязательно возьмет туда эту беспризорную женщину, научит ее жить, даст ей денег, если, конечно, она будет хорошо исполнять свои обязанности. Ноги у нее, может, и коротковаты, но зато лицо, грудь, губы! И еще язычок и зубки! Он вспомнил, как она, дописав заявление, покусывала ручку и облизывала губы… Насчет губ сучонок Бати прав, губы классные…
Войдя, Мака спросил с порога:
— Что это?
— Что? — очнулся майор.
Мака поднял со стула, где только что сидела Нана, черную сумочку.
— Она, наверное, забыла. Пойди отдай… Хотя стой! Дай сюда! — И майор, высыпав на стол содержимое, принялся шарить в нем. Огрызок карандаша для век, румяна в старенькой коробочке, обрывки каких-то затертых бумажек и билетов… Восемь рублей… В косметичке — резинки для волос, заколка, разорванная цепочка с крестиком, три сигареты, пинцет, пилочка…
В этот момент дверь открылась. Это была Нана.
— Я забыла сумочку, — начала она, но осеклась, увидев, чем заняты майор и капитан.
Мака смутился, а Майсурадзе как ни в чем не бывало ласково ответил:
— Да? Ваша? А мы как раз пытались узнать, кто это забыл. Думали, документы найдем, известим… Забирайте! — И он начал сгребать всю ерунду обратно.
Вдруг взгляд его упал на маленький, неприметный газетный комочек, застрявший в створках складного зеркальца. Майор развернул его:
— А это что?.. — Сунул нос в пакетик. — Никак анаша?!
Нана с ужасом вспомнила, что пару недель назад, когда они с Ладо шли куда-то, он, боясь облавы, бросил это ей в сумочку, потом неожиданно куда-то исчез «на минутку», а она, видно, забыла о пакетике. И вот…
— Это что? — поднял на нее глаза майор, нюхая комочек.
— Н-не знаю! — пролепетала Нана.
Мака непонимающе смотрел то на нее, то на Майсурадзе.
— Не знаешь? А я знаю! Это анаша!.. Наркотик! — заорал майор и хлопнул по столу. — Ты, оказывается, наркоманка?! Значит, правильно говорил Бати! А ну, сесть! Пиши сейчас же, откуда у тебя анаша, сколько лет и с кем употребляешь, где достаешь! И про ёбыря своего, этого барыгу и морфиниста, тоже пиши все подробно!
Мака смотрел на Нану, подняв очки на лоб. Он ничего не понимал. Если майор подкинул пакетик, то зачем? И когда он успел? В то, что анаша была у Наны в сумочке, Мака поверить тоже не мог.
— Я ничего не знаю… Этого там не было… Это не мое… Это кто-то положил туда! — шептала Нана, почти теряя сознание.
— Ах, это мы, значит, подложили! — взревел майор. — Стерва ты этакая! Сейчас отвезем тебя в наркологический! То-то я смотрю, рот у нее сохнет! Анашистка! Мерзавка! В милицию с товаром пришла! Вот наглость! Она и есть главная барыга! Сколько их было в нашем городе? Света, Марина, Иза, Сирануш и вот теперь Нана! Прав, прав Бати — ей, видно, кольца за кайф давали, а она их решила продать! Так или нет?.. — грозно уставился он на нее. — Пол-Грузии отравила, а теперь овечкой прикидываться вздумала! Нина Святая, тихо сижу, шаль вяжу, ничего не знаю!
Крича все это, Майсурадзе встал во весь рост. Мака по-прежнему недвижно смотрел то на него, то на Нану. Он ничего не понимал. Она тоже продолжала стоять.
— Сесть! — заорал майор. — А ты зови понятых! Живо!
Мака молча отправился из комнаты. Майор ходил по кабинету. А Нана сидела в шоке. Губы у нее действительно пересохли, она захотела выпить глоток воды, но стакан был пуст. Попыталась взять сигарету, но майор злобно зашвырнул сигареты в стол и захлопнул ящик, а потом еще и выключил вентилятор, отчего угрожающе навалилась тишина и стал отчетливо слышен каждый скрип стола и шорохи за дверью.
Все, что делал теперь майор, стало вдруг очень угрожающим. И Нана испугалась до холода в груди. И что самое главное — она-то знала, что это не они подбросили… Врать ей всегда было трудно, а сейчас…
Открылась дверь, и за Макой в кабинет протиснулись те же понятые, что и раньше. Увидев их, майор обозлился — вот дурак! Привел их обычных кивал — киоскера из газетной будки и уборщицу из соседнего магазина, которым платили по сто рублей в месяц за их труд, хотя уборщица едва умела читать, а киоскер еще с войны страдал жестокой глухотой. С другой стороны, сумочка уже обыскана, и звать настоящих понятых тоже не по закону. А майору вдруг ужасно захотелось обставить все «по закону».
Взглянув на женщину, Майсурадзе понял, что она дошла. Надо срочно оформлять. Протокол — великая вещь, бумага с подписями!
И майор вытащил из ящика новый бланк и стал быстро-быстро его заполнять… Недавно по телевизору говорили, что профессия милиционера делает человека черствым, подозрительным, склонным видеть всюду преступления и ложь, не верить людям… Да как же верить? Идешь брать наркушу — а натыкаешься на грабителя и убийцу! Разговариваешь с изнасилованной женщиной — а она, оказывается, барыга, даже в милицию с анашой явилась, сучка!
— Вот, видите, тут анаша? Ее нашли у этой женщины при обыске. Ясно? — рявкнул майор на понятых.
Видим, как не видеть, — залепетали те (у киоскера слезились от старости глаза, а уборщица прятала за спиной грязные руки и стыдилась своего провонявшего фартука).
Майор повел носом:
— Тут подпишитесь и катитесь!
Киоскер что-то нацарапал, уборщица черкнула крючок.
— Проваливайте, потом придете, сами знаете, — отпустил их Майсурадзе и любовно погладил протокол обыска. — Вот и все. Года три-четыре обеспечено. Ясно тебе?
— Да, — шепнула Нана, не в силах говорить.
— Что? Не слышу? Громче! Что ты молчишь, как Роза Космоебянская на допросе? Говори громче, не слышу!
Нана молчала.
— Молчишь? Ну молчи… А мы сделаем вот что… Мы сейчас поедем на экспертизу, чтобы время не терять…
И анашу твою проверим, взвесим. И насчет изнасилования уточним и выясним, а то сейчас у меня уже сомнения, было ли оно вообще… Да, прав Бати — ты дешевка, барыга! Дала ему кольца на продажу, а получила их от своего морфиниста. Логично.
Мака заворочался на стуле. Майор мельком взглянул на него, продолжал:
— Есть правила, закон! Им надо подчиняться! Сейчас я тебе почитаю, что это будет за экспертиза…
Он потянулся за какой-то брошюрой и, нацепив очки, стал листать ее.
Нана, обессилев вконец, еле сидела на стуле. Жара и жажда. В голове мутилось. Экспертиза? Сейчас? Сразу? А на ней вчерашние трусики, и один крючок с лифчика утром отлетел, не было времени менять!.. Позор!..
— Я не хочу, — робко отозвалась она.
— А кто тебя спрашивает? Заявление — тут, в сейфе, — ухмыльнулся майор, постучав по гулкой железной дверце. — Ну, вот и инструкция по экспертизе, слушай внимательно: «При сексуальном насилии необходимо выяснить, куда совершались половые акты (во влагалище, в прямую кишку, в рот); куда изливалась сперма; было ли больно, было ли кровотечение и из какой области; подмывалась ли после половых актов; чем и в какую область наносились удары или иные физические воздействия»… Можешь отвечать? Как тебе нравится? Это только начало, — он насмешливо оглядел ее из-под очков, важно покачал головой в глубоких залысинах. — Дальше черным по белому написано: «Необходимо осмотреть полость рта и область заднепроходного отверстия. Отметить повреждения, если они есть. При осмотре заднепроходного отверстия указать локализацию повреждений в соответствии с циферблатом часов и указанием, в каком положении потерпевшая осматривалась (лежа на спине или в коленно-локтевом положении)»…
— О, господи! Я больше не могу! Мне плохо!., — взмолилась Нана.
Она толчками хватала воздух. В глазах у нее рябило, словно серебристую сеть набросили на мерцающую черноту.
— Нет, не хватит! Слушай! — И майор, не обращая внимания на Маку, беспокойно двигавшегося на стуле, продолжал глумливо декламировать: «Если при проведении осмотра врач обнаружил инородное тело во влагалище или прямой кишке — его следует изъять, просушить, упаковать в бумажный пакет и передать сотрудниками правоохранительных органов и отразить в медицинском документе».. У тебя, случаем, там ничего не осталось, чтобы упаковать и передать сотрудникам органов? — нагло уставился он на Нану.
Вдруг Мака с криком:
— Хватит! — вырвал у него брошюру и швырнул в угол. — Прекрати! Здесь не концлагерь!
Майор остолбенело замер, потянулся к пустой кобуре. А Мака схватил со стола протокол обыска и с треском порвал его.
— Ты что, спятил? — Майор, не найдя оружия, остался сидеть, успев спрятать в карман газетный комочек с анашой, до которого Мака не дотянулся.
А тот, уже остыв и поняв, что перебрал, угрюмо плюхнулся на стул.
— Это что за номера? Как ты себя ведешь? Что себе позволяешь? Ты в своем уме? — произнес майор сквозь зубы. — Смотри, пристрелю… по неосторожности…
— Спиши на меня. Тут что-то не так. — И Мака, не слушая возмущенного квохтанья майора, переспросил у Наны: — Ведь так? Надо разобраться, верно?
Та отрешенно кивнула, не понимая, о чем говорит этот мужчина, но чувствуя в нем сейчас единственную помощь и поддержку.
— Я разберусь, Макака! Я с тобой разберусь! А потом и с этой Розой, будь уверен! — зло пробормотал Майсурадзе, раздраженно заперев сейф на два оборота и вышел из кабинета, приказав: — Возьмешь с преступницы подписку о невыезде! Я вам покажу руки распускать, мальчишки!
Дверь с треском захлопнулась. Мака обескуражено уставился на Нану. Эх, куда легче было в транспортной, чем в этом свихнутом угрозыске!.. Там все ясно: смазчики воруют мазут, обходчики — гайки, проводники — билеты, кассиры — деньги, ресторан торгует гнильем, со складов тащат все, что не украдено. А тут?.. Но странная женщина очень понравилась ему. Неужели у нее в сумке правда лежала анаша?.. Неужели она продавщица?
— Это была ваша анаша?
Нана нерешительно призналась:
— Один знакомый попросил спрятать, а я потом забыла…
«Вот оно что… Плохо! — подумал Мака. Он ведь верил, что это — проделки майора. — Надо помочь ей! И какая красивая! На такой и жениться можно! Мать уже сколько лет молит…»
В Кабарде стояла ночь. Светила круглая луна. В ночном лесу было тихо. Ладо и Гуга осматривали машину. Вместо заднего парприза торчали два зловещих и острых осколка. Мелкое битое стекло разбросано по заднему сиденью.
— Да, — невесело сказал Гуга. — Влипли… Глушитель тоже еле держится. Кардан стучит.
— Еще хорошо, что никого не убило, что не разбились, что менты не догнали, — напомнил Ладо, пытаясь вытащить самый большой обломок.
— Да, — согласился Гуга. — Но теперь-то что делать? Без парприза ехать? Глушитель, как геморрой, волочится.
— Не боись, зёма, парприз новый захерачим! «Витьки» мигом добудут — сонно отозвался из темноты Байрам. — Скажи аллаху спасибо, что целы остались. Я даже не верил, что карта хорошо ляжет. Обычно шлагбаум этот ночью закрыт…
— Чего же ты вел туда, если так? — подал голос Анзор. — Неужто на смерть нас гнал?
— А куда еще было мчать? В городе они бы нас точняком взяли, а так… Снесли бы шлагбаум к едрене фене — и все, понтовая оконцовка.
Гуга покачал головой:
— Снесли бы — еще вопрос… Или все в лепешку на полном ходу…
— Ты молодец, зёма, ништяк тачку водишь, почти как я! — перевел разговор Байрам. — И тачка сильная.
— Да он каждый день на ней по пятьсот километров туда-обратно к татарам шпарит за отравой, — сказал Анзор.
— Эй, братва, спите, что ли? — обратился Байрам в сторону двух темных пятен поодаль, но «витьки» не ответили. — Дрыхнут… Напахались. И нахапались дури с три короба — люто курят с детства!
— Если бы ты не мутил, они бы пахали еще лучше, — заметил Анзор. — А сейчас за что жизнью рискуем — за сорок граммов?.. — Он порылся в своих многочисленных карманах. — Ерунда какая-то, волосок на обкурку…
— Они не лошади, чтобы пахать, — обиделся Байрам за соседей. — И потом там куда поболе, чем сорок граммов, я даже отсюда в темноте вижу… Ох, и жадные вы все до кайфа! Ко мне пол-Грузии за дурью ездит — и все жадобы, лишь бы урвать побольше, а там пусть все огнем горит!
— Чему удивляться? В Тбилиси пусто, из-за запаха анашу везти боятся, потому и едем с риском к черту на рога! Приехали — и не брать?.. — возразил Анзор. — А у вас тут растет, вон, поля полные стоят… Вы себе найдете.
— Найдете? На земле, зёма, ничего не валяется!
— Не валяется, но растет.
— Растет — так пойди и сорви, — запальчиво сказал Байрам. — Если сможешь, конечно… Вы чего молчите, гуммозные рожи? — обратился он к пятнам ворочающихся «витьков».
— Оставь их, пусть спят. Слава богу, спать могут, молодые.
— Да, зелень… Не понимают, что по ножу прошли, — сказал Байрам. — Один «витек» уже успел на зоне побывать…
— За что?
— За что тут все садятся?.. За хулиганство или групповуху, — ответил Байрам. — Каждый второй за хулиганство отматывает, каждый третий — за мохнатый сейф… Как поймают в селе чужую бабу — так не отпустят живой, заебут насмерть…
— В прямом смысле? — уточнил Анзор.
— В самом прямом, зёма, прямее некуда, — подтвердил Байрам серьезно. — Вот недавно залетела в наше село одна шалава из Нальчика — дури ей, видите ли, захотелось зацепить, бизнес в городе сделать. Того пацана, к которому она приканала, в селе не оказалось. Она к его кентам обратилась, а те заманили ее на мельницу: «Мол, дрянь есть, но надо пойти поглядеть, курнуть-мурнуть, то-се». А на мельнице связали, кляп сунули и бросили до ночи, а ночью костер разожгли, водяры накупили — и давай ее дрючить по очереди. Человек двадцать было, не меньше… В браслеты заковали… По домам ходили, звали кентов на цирк — только чтобы бутылку приносили с собой…
— А вы куда смотрели, когда такой беспредел? — отрешенно спросил Анзор.
— А мы что?.. Мы не знали ничего. Ушли малолетки в поле, ну и ушли, кто его знает, чем они там, зёма, занимаются… Я за ними следить не нанимался! — даже немного обиженно отозвался Байрам. — Дальше — больше. Они ее несколько суток так ебли, к утру обратно в сарай перетаскивали, цепь, кляп, все дела… а ночью опять — водка, дурь, костер и круг… Руку ей сломали, так и трахали потом, с поломанной рукой… Сиську оторвали…
Он замолк. Ветер шевелил листьями. Ночные птицы посвистывали и пощелкивали во тьме.
— Уж я их породу!.. — выругался Анзор. — И что, эти тоже? — он кивнул на пятна «витьков».
— Нет! — отмахнулся Байрам. — Их не было, у родни где-то гостили на Украине.
— Дикость! — пробормотал Ладо, у которого вся картина нарисовалась перед глазами. — А дальше?..
— Да, зёма, дикость, конечно… А дальше — еще хуже: замучили насмерть и камнями, как собаку, забили… И закопали в поле.
Он опять замолк. Все подавленно молчали.
— Да… — покачал головой Анзор. — А как нашли?
— Ну, здесь такие псы, что если захотят — все отыщут, из-под земли достанут, не дай аллах!.. — усмехнулся Байрам. — Проболтались пацаны по пьянке. Где-то пили в городе, а там ее одноклассник оказался, смекнул, что к чему. Проверили — и попали в точку… Да тут, зёма, каждый месяц такое происходит. А в горах, в Балкарии, — вообще завал!.. Туда бабу отвезешь, отдашь старикам, они тебе кило пять шмали-бомбы кинут — и иди себе, забудь дорогу!.. Здесь даже мафия такая была — баб вылавливали и в горы старикам отвозили. Старики ее на цепь посадят где-нибудь в пещере — и будь здоров! Никто не бьет и не мучит, только ебут день и ночь… Минетами насмерть закормят… Для них что баба, что собака — все едино, бессловесная тварь… Тут один герой приезжал, уроки карате давал, так малолетки додумались на какой-то пришлой бабе все приемы перепробовать — какой смертельный, а какой — не очень. Когда ее менты потом из ямы выкопали, в ней кости целой не было — все перебито-переломано…
— Вот дикость! — опять выдохнул Ладо, с неприязнью глядя в сторону спящих «витьков».
— Дикость, — согласился опять Байрам. — Но они не со злобы это делают, а с водки, дури и скуки…
— Ничего себе — со скуки! — недобро усмехнулся Гуга.
— Скука с водкой, зёма, до большой жестокости доводят… У Анзора спроси, он скажет, в зонах вместе навидались. Чего этим малолеткам целый день делать? Работы нет, денег нет, хер у всех день и ночь стоит, а нормальная баба им не дает, ясный пень. Анашой обшабятся — и вперед, с песнями!.. Анашу и водку с детства глушат, как вон эти «витьки» — чего с них взять, убогих? Вот и перекрывает рамсы… Сейчас, правда, получше стало, порно появилось, так что дрочат себе по хатам втихую, напряг снимают… Вы следующий раз всякого порно привезите — на него можно много шмали сменять!
— Учтем, — сказал Анзор. — Кассеты, журналы, магнитофон?
— Берите, что не жалко, все пойдет.
Помолчали. Байрам и Анзор стали вспоминать имена каких-то «заочниц», с которыми они знакомились из зоны. Делалось так: по переписке находилась скучающая девка с чистым паспортом, ей платили, оформлялся брак, а потом она часто навещала «мужа» в зоне, привозя продукты, выпивку и себя. И волки сыты, и овцы целы и очень довольны.
— Что-то холодно, — поежился Гуга.
— Машины ментокрылой не слышно. Обратно еще не проехала, а то можно было бы костерчик зажечь. Вишь, а ты, земляк, смеялся над моим тел огреем! Ночью в самый раз! Ведь утром встаешь и не знаешь, где ночью ляжешь… или где положат. Жар костей не ломит! — сказал Байрам.
— Да, машины обратно не видно, — согласился Анзор. — Куда они могли деться?
— Через речку вряд ли пошли, вода большая. Значит, сидят там и ждут утра, чтобы нас выловить, — сказал Байрам.
— Ты серьезно?
— А чего, запросто! Где ж они тогда, мусоршмиды? На небо улетели? — почесал Байрам плешивую голову. — Куда делись?
— Хоть бы их вообще на свете не было, тварей! — в сердцах сказал Гуга, помогая Ладо справиться с обломком — они тряпкой вытащили его, наконец.
— Их бы не было — так воры на их местах сидели бы, вот и все. А бардак такой же, поверь. Может, еще хуже…
— Давайте двинемся! — вдруг предложил Гуга. — После этих дел успокоиться надо. Почем ханка у вас?
— Не знаю точно. Я лет пять не покупал, зёма. Не сижу на игле, печень не позволяет. На дармовуху — еще куда ни шло, а сам не шустрю… Печень уже в приходе ныть начинает, сигналит.
— Тебе, наверное, просто лень искать, — предположил Анзор.
— Чего лень? Пошли, не в кипяток, возьмем ширку. Только это далеко ехать. Через весь город переть. Менты повяжут.
— Да тебе просто лень, я вижу, — повторил Анзор. — Мне не столько ширка нужна, как уйти отсюда затемно. До тебя не доедем?
— Куда до меня? Это через тот же пост канать, где за нами хвост увязался. Да еще без парприза… Притом и номер точняком у них записан… Нет, стремно ко мне.
— Тогда поехали за ширкой! — поднялся с корточек Анзор. — Надо мотать отсюда. Давай вставай!
Разбудили «витьков», кое-как скинули остатки стекла с сидений, Баирам уселся за руль, и поехали по скрипучей дороге.
Предрассветные улицы Нальчика пусты, только бесшумно мигают светофоры и проскакивают ранние такси. Баирам окольными улочками добрался до Железки, покрутился немного в поисках нужного тупика и уперся фарами в забор.
— Тут, — сказал он. — У него и ширнуться можно, если что…
— А кинуть его нельзя? — спросил Анзор.
— Вам бы только кидать! — покачал головой Баирам. — Он инвалид, не ходит, совесть надо иметь! — добавил, когда входили в калитку.
Где-то залились собаки, но во дворе было пусто, а в доме темно. Баирам нащупал засов, открыл ворота и тихо загнал машину во двор, где мешки, кирпичи, шифер. В доме — тишина.
— Он как-то, лет десять назад, затеял ремонт делать, — шепотом объяснил Баирам, показывая на стройматериалы. — Я его, честно, давно не видел. Может, и нет его уже на белом свете…
— Нет — уйдем. Давай стучи.
Байрам подергал дверь — открыта. Внутри окунулись в спертое зловоние медвежьей клетки.
— Стой, стреляю! — сказал голос в темноте. Щелкнули затворы. Байрам застыл.
— Это я, Байрам, зёма, свои! — сказал он.
— Стой на месте, сучар! Зажегся свет.
На кровати сидел старик с обрезом в руках. На табуретке горела лампа, освещая захламленную комнатку. На старике — синяя фуфайка. Лицо в частых, как рыболовная сеть, квадратных морщинах.
— Это ты, бес? — вглядевшись в Байрама, узнал он. — Чего тебе надо, зачем пришел?
— Я, Безног, лекарство хочу взять…
— Лекарство в аптека! Нету никакого лекарства, проваливай! А это кто за тобой таращится?
— Бабки есть, зёма, все в порядке, ты только дай!
— Дай уехал в Китай!
— И сказал: «Никому ничего не давай!» — подхватил Байрам. — Но нам можно, мы свои.
— Меныиа мели. Эти ктой за спиной, спрашиваю?
— Друзья… Я присяду, да?
— Не псов ли привел?
— Ты следи за жалом, Безног! Когда я псов водил, ты что гонишь?
— Покой тут беспокоят… Чего, театра тут? Выходи все! Ну! — И дуло обреза передвинулось в их сторону.
— Это гости, зёма, из Тбилиси… — снова начал Байрам.
— Ах, из Тибилиса!.. — яростно заворочался старик. — Чтоб вам пусто было, чтоб ваш дух тут не пахло! Были тут недавно из Тибилиса! Пять швы потом на больничке наклали, после их… А ну!.. — громко закричал он, поднимая обрез на уровень лиц.
Всем стало не по себе от зловещих тупых зрачков дул, смотрящих прямо в глаза.
— Ты фильтруй базар, Безног! — в свою очередь, обиделся Байрам. — Я ж тебе говорю — друзья! Пушку убери, за-ради аллаха!
Тут тряпки в ногах у старика зашевелились, и оттуда показалось заспанное лицо.
— Ребятенок будить, покой беспокоить! — опять разъярился старик. — Были уже такие, из Тибилиса! Спробовали и другие, да хрен с масло скушали!.. Знаю я вас всех! Уебывайте на хер!
Анзор побледнел, рука его зашевелилась в кармане, но Байрам мигнул ему:
— Больной человек! Подождите во дворе! Я сам поговорю.
Все молча гуськом вышли.
— Вот так всюду, где наши побывали. Хоть в Москве, хоть в Грозном, хоть в Кировабаде… После нас минное поле остается, не знаешь, где рванет. Ненасытные!.. Лишь бы кинуть! — в сердцах сказал Гуга.
— Кончай болтать! — оборвал его Анзор. — На то они и барыги, чтобы кидать! Можешь — кидай, мать их…
— И потом за сотни километров за товаром ездить надо, потому что кто-то этих барыг постоянно кидает! Вот кинули Рублевку! И что? Десять человек в ломке чуть не умерли. Барыг, наоборот, надо не обижать, а лелеять и кормить — пусть они будут всегда рядом, — сказал Гуга, вспоминая свои каждодневные вояжи в Кировабад.
— Ерунда! — буркнул Анзор и стал вслушиваться через открытую дверь в разговор из дома. Байрам просил, старик отказывал, матерно браня «этот клятый Тибилис»; наконец приутих, зажужжал в миролюбивом русле.
Потом из дома появилась девочка, прошла в глубь двора. Ее не было минут пять. После того, как она возвратилась в дом, вышел Байрам за деньгами.
— Сколько брать?
— А по сколько дает?
— По полтиннику грамм.
— Вот две сотни, возьми четыре грамма, — дал ему Анзор две бумажки.
— Мне все равно. Вам сколько надо — столько возьму. Только поживее, а то он сейчас вырубится, там племянница ему уже десятикубовый баян поволокла. Вмажется — и будь здоров! Он мужик неплохой, просто ваши его кинуть хотели, избили калеку, а он сам не промах — видел, как на мушку взял? Он целыми днями кемарит — будто спит, а ухом все слышит! А ханку выпить… Выпить — не колоть, печень промолчит, я думаю, — потер Байрам плешивую голову. — С ними что делать?.. — кивнул на «витьков».
Братья смирно сидели поодаль. Взглянув на них, секунду подумав и что-то прикинув, Анзор достал еще сотню:
— Возьми тогда еще два грамма!
— Слыхали, гуммозные рыла? За угощением иду! — обрадовался Байрам и открыл скрипучую дверь.
— Заодно и чаю горячего попроси! — успел напомнить ему Анзор.
Вскоре они сидели во дворе, под рассветным небом. Заспанная девочка, племянница Безнога, вынесла им полный чайник. «Витьки» мастырили очередную «эйфелеву мастурку». И жить еще можно было вполне. Даже мысли о разбитом парпризе вскоре испарились сами собой, когда начало действовать лекарство Безнога. Ему, как оказалось со слов Байрама, всего под сорок годков, — из них пятнадцать он просидел в тюрьмах, а пятнадцать — пролежал в кровати, лишившись в аварии ног.
Выпитая ханка оживила. Рассвело. Приятели сидели во дворе на бревнах, пили чай, который им уже в третий раз приносила племянница. «Витьки» жадно поглядывали на нее, но Байрам шикнул на них:
— С ума сошли?! Да вас Безног перебьет за нее, как курят!.. У него никого, кроме этой племяшки, нету!
— Мы ничо, мы чо? Мы ничо! — смешались братья, тем не менее каждый раз выворачивая шеи, когда скрипела дверь и щуплая девочка появлялась во дворе. Ей было лет десять-двенадцать.
— Спит Безног, отдыхает? — спрашивал у нее из вежливости Байрам. — Как себя чувствует? Все в порядке?
— Спит. Отдыхает, — отвечала она, громыхая чем-то под окнами.
— Она ему ханку готовит, все делает. Никого больше нет — он и она, племянница, — объяснил еще раз Байрам. — Он, когда ноги ему отрезали, ширятся начал да так с тех пор с лошадиных заходов не слезает. Одно время даже на «скорой» морфий привозили, но потом сказали: «Хватит, самим не хватает!»
Потом стал вспоминать какого-то Безрука, который одной рукой так мацал на поле, что за ним никто не мог угнаться. «Витьки» принялись спорить, утверждая, что у Безрука вторая рука была, но сухая, и на ней не хватало трех пальцев.
Гуга и Ладо отошли к крану умыться. Анзор приблизился и сказал, что надо будет послать «витьков» украсть парприз, а потом поехать к Тимохе-цыгану и на оставшиеся деньги накупить мацанку.
— А номера?.. Менты наверняка их запомнили! — пробурчал Гуга.
— Я говорил с Байрамом, он по проселочным выведет нас в Осетию, а там вряд ли эти номера записаны. Мы, в конце концов, ничего не сделали, просто не остановились. Товар запрячем как следует, что там шестьдесят граммов мацки спрятать?
— Шестьдесят? — не выдержал Ладо. Его давно беспокоили мысли о том, сколько у них добычи и надежно ли она спрятана. Ведь могло быть и так, что потерялась анаша — и все, поди докажи! Бывало, видели… И сколько ее, в конце концов?.. То сорок, то шестьдесят…
Анзор мельком взглянул на него:
— Сомневаешься?
— Нет, просто ты сказал Байраму, что там сорок, — объяснил Ладо, на что Анзор колюче ответил:
— Все, что есть, — наше, никуда не денется. Еще не хватало, чтоб потом говорили, что Анзор в поездке кого-то кинул!
— Кинул? Что значит — кинул? — уставился на него Гуга светлыми глазами. — Кто тут кого может кинуть? Здесь разве есть такие?
— Всякие есть, — проворчал Анзор.
— Кого ты имеешь в виду? — напрягся Ладо.
Анзор отошел к машине, буркнув:
— Ты что-то путаешь, — и завел с Байрамом разговор о парпризе.
Лежа на своей телогрейке, Байрам отнекивался, говорил, что ночью еще кое-как его можно снять с какой-нибудь машины, но днем, при свете, — никак. «Витьки» тоже признались, что парпризы они еще не воровали. Баранов, кур, даже коров — да, а вот парпризов не крали никогда.
— Чего же ты тогда балаболкал? — взъелся на Байрама Анзор. — Мы бы денег на ханку не кидали, а купили бы стекло.
Теперь уже Байрам оказался в неловком положении и должен был оправдываться. Когда спор стал громче, вышла девочка и сказала, что дядя проснулся и ругается, его покой беспокоят, и пусть все уходят, а то он сейчас зарядит берданку.
— Ладно, поехали, пора.
Стали собираться, «Витьки» вспомнили, что не были дома уже сутки, но Анзор не хотел их отпускать — вдруг понадобятся.
— Мацать еще хочешь? — изумился Байрам. — Без парприза по полям шнырять? Ну ты и упрямый, зёма!
— При чем парприз? Что я, парпризом мацаю? Вот поедем проселочными в Осетию, там по дороге и помацаем…
— Куда? Нет, в Осетию я не поеду! Этого еще не хватало!
— Как не поедешь? А кто дорогу покажет? — уставился на него Анзор.
— Куда я потом с лимонкой?
— Мы вас на такси посадим, заплатим, отправим, не бойся!
— Ладно, хоть их отпусти, — смягчился Байрам.
— Пока нет. Вдруг Тимохи нету дома? Или анаши у него нет? Тогда надо будет опять мацать. В конце концов, я дам им еще денег, — понижая голос, доверительно сказал Анзор.
— Не все деньгами меряется, зёма, — заметил Байрам примирительно, давая задний ход.
— Я знаю. Но это меряется, — отчеканил Анзор, но потом все-таки подобрал когти. — Разве я их чем-нибудь обидел?.. Вот, ханки купил, подарки привез…
— Ладно, поехали, — махнул рукой Байрам.
— Руки надо отмыть до конца, — напомнил Анзор. — Позови их, пусть руки вымоют под краном, кирпичом потрут… И кайф пускай весь в одно место сложат. У меня весь кайф будет. А то менты на всех постах предупреждены, машину нашу отметили… Опасно.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |