— Вторая наша задача заключается вот в чем, — объявил Долингер. — Вы будете приходить ко мне сюда один раз в неделю, по понедельникам. Все, что здесь есть, — он показал на содержимое шкафа, — в вашем распоряжении. Я вам дам несколько схем радиостанции, и вы самостоятельно смонтируете приемники и передатчики. Это очень важно в практической работе на чужой территории.
— Но не так легко везде найти радиодетали, — заметил Грязнов.
— Во время войны — да, а в мирное время это не составит никакого труда. Осложнение может вызвать только отсутствие ламп, но в конце учебы вы убедитесь, что и они не явятся для вас проблемой...
— Вы хотите из нас профессоров сделать, — шутя сказал Ожогин.
— Профессоров не профессоров, а специалистов, которые не станут втупик при отсутствии радиостанции, — обязательно сделаю. Итак, — проговорил Долингер после небольшой паузы, — ожидаю вас в понедельник, ровно в десять вечера, а теперь берите чемодан, я проведу вас...
...— Ты понимаешь, что все это означает? — спросил Никита Родионович друга, когда они уже шли по затемненной, совершенно безлюдной улице к себе в гостиницу.
— Понимаю, Никита Родионович, понимаю, — взволнованно ответил Андрей и взял крепко Ожогина под руку. — Давайте я понесу чемодан.
— Нет уж, брат, эту штучку я тебе не доверю, — отшутился он. — В ней теперь заключается все. Ее беречь надо, как зеницу, ока.
— Да, но я, кажется, в глазах Долингера удостоен лучшей оценки, а поэтому и вправе претендовать...
— Ладно, Андрейка, — перебил его Никита Родионович, — полпути несу я, полпути ты. Согласен?
Грязнов только сильнее сжал руку Ожогина повыше локтя.
Несколько минут друзья прошли в молчании. Пересекая площадь около хлебного магазина, они заметили робкие тени, сливавшиеся с коричневой стеной. Эта горожане с вечера занимали очередь за хлебом. Почти все было безлюдно, только около публичного дома, который горожанки иронически называли «семейным домом», вертелись подозрительные личности, предлагавшие свои услуги.
Управляющий еще не покинул гостиницы и окликнул друзей, когда они по темному коридору пробирались в свой номер.
— Окно у вас не замаскировано, — предупредил он. — Закройте, а уж потом свет включайте. Меня и так уже три раза штрафовали. К каждой щелке придираются.
Друзья надеялись, что этим встреча и окончится, но от Моллера не так-то легко было отделаться. Он последовал за ними в номер, самолично задрапировал окно, зажег свет и, увидев в руках Андрея аккуратный чемоданчик, выразил удивление:
— Обновочка! Какой прехорошенький! Где вы ею купили? — и сделал движение, выдавшее его желание немедленно осмотреть чемодан.
Но Грязнов не растерялся:
— Ну вот, слава богу. Вы точно женщина, господин Моллер! Какая же это обновочка, когда мы с этим самым чемоданчиком к вам и приехали, — и Андрей, открыв платяной шкаф, поставил туда рацию и захлопнул дверку.
— Возможно... возможно... — проговорил управляющий, потирая лоб. — Вы заметили, сколько самолетов прошло к фронту? Просто ужас. Я считал, считал... Почти до сотни дошел, уже стемнело, а они все идут и идут... Вы скажите, по звуку можно определить, сколько летит самолетов?
Ожогин ответил, что никогда не занимался столь сложной арифметикой.
Так резко ни он, ни Грязнов еще не отвечали Моллеру на его вопросы. Оба они одновременно подумали, что неизбежна реакция. Но Моллер или не понял, что ему хотели сказать, или умышленно проглотил горькую пилюлю. Он мгновенно переключился совершенно на другую тему.
— Вы знаете новость? В определенное время суток можно слушать передачи «свободной Германии». И что только она не передает.
— Что же она передает? — спокойно спросил Грязнов.
— Вы только послушайте...
— Мы не имеем такой возможности, потому что у вас в гостинице нет радиоприемников. А где вы слушаете? — опросил Никита Родионович, расшнуровывая ботинок.
Андрей внимательно наблюдал за Моллером и ожидал ответа на этот прямой вопрос.
— Вы меня за сумасшедшего принимаете, — возмутился управляющий. — Слушать передачи «свободной Германии»! Да за это без пересадки в концлагери. Между «свободной Германией» и концлагерями самая прямая линия, то есть самое кратчайшее расстояние.
Никита Родионович, как понял Андрей, нарочито рассмеялся.
— Вы что смеетесь? — не без удивления спросил Моллер.
— Потому, что вы рекомендуете нам делать то, что сами не собираетесь делать, и что грозит неприятностями...
Управляющий поднял кверху обе руки.
— Мой бог! За кого вы меня принимаете... — сделав вид оскорбленного человека, сказал он.
— А как же вас понимать иначе? Вы же прямо рекомендуете послушать.
— Я? Мой бог...
— Но сами-то вы слушаете? — включился в разговор-Андрей.
— Да вы что? — не без страха проговорил Моллер. — У меня жена, шесть душ детей, я на протяжении...
— Тогда откуда вам известно содержание передач?
Моллер смутился. Пальцы его нервно и быстро ощупывали скатерть на столе, и ответил он на вопрос не сразу, а после продолжительной паузы.
Об этом, конечно, можно бы и не говорить, но он окажет. Его хороший знакомый, вернее — его близкий товарищ, работает на городском радиоузле. Ему по долгу службы приходится все слушать, а он рассказывает Моллеру.
— Я бы на вашем месте, — серьезно сказал Ожогин, — порекомендовал ему не слушать того, что запрещается слушать, а вам — не распространяться на эту тему...
Моллер смутился еще больше. Он встал из-за стола. Пожалуй, это правильно. Безусловно, правильно. Такие вещи к добру не приведут.
— Ну, спите... спите... спокойной ночи, — и он быстро покинул номер.
— Странный тип, — буркнул Никита Родионович, когда шаги управляющего замерли в конце коридора.
— Очень странный, — согласился Грязнов. — Его трудно раскусить. Уж больно откровенный он...
Андрей запер дверь на ключ, постоял немного около, нее, прислушиваясь, а затем открыл шкаф и вынул чемодан. Посмотрев на Никиту Родионовича, он произнес:
— Не могу, что хотите...
— Ладно! Туши свет и открой занавес...
Друзья сели рядом и приложили по одному наушнику к уху. Андрей вставил штепсель в розетку и начал настройку приемника... Разве можно не услышать позывных родины? «Широка страна моя родная...» Эти звуки волнуют сердце до боли и одновременно поднимают горячую волну в груди, делают сильным, способным на большое, значительное... «Приказ Верховного Главнокомандующего...» Значит, очередная победа! Так и есть! Войска Советской Армии заняли большой промышленный центр и важный стратегический пункт — город Минск.
Андрей снижает громкость до минимума. Они дважды слушают приказ, запоминая каждую фразу, фамилию, цифру... Андрей прижимает к себе голову Никиты Родионовича и горячо целует его в крутой, горячий лоб. Ожогин не сопротивляется. Он понимает чувства своего юною друга. Эти же чувства обуревают и его.
— Эх, Андрюша! Как там хорошо сейчас...
Утро старик Вагнер обычно встречал в своем небольшом саду. Все деревца и кустики здесь были посажены его руками, взлелеяны и сбережены его заботами. Этот год был неурожайным, почти ничего не принесли старые яблони, очень мало дали белые сливы. Что же делать? Видимо, и на растениях сказывалось пагубное влияние войны, а может быть, виноват он сам, Вагнер, — ведь осенью он не взрыхлил вокруг деревьев землю, не опылил специальным раствором. Теперь уж дела не поправишь.
Сегодня у Вагнера забот больше, чем обычно, — он решил закончить прокладку узенькой канавки от водопроводного крана в начале сада до молоденьких, посаженных осенью прошлого года, груш, что у самой стены, в конце двора. По этой канавке он будет пускать воду, и она непременно оживит начинающие чахнуть деревца.
Вагнер успел прорыть только несколько метров и уже почувствовал усталость.
Слаб стал. Вагнер присел на ступеньки крыльца, ведущего в дом. Как быстро тают силы. Старик оперся рукой о косяк двери и разогнул плечи. Струя свежего утреннего воздуха вызвала приступ кашля. Стар. Определенно стар стал.
Дом Вагнера строился по его плану и под его непосредственным наблюдением. Все здесь было сделано так, как хотелось хозяину. Он долго обдумывал свой проект — расположение комнат, окон, дверей, кухни, кладовой, ванной, размер мезонина. Когда дом был окончен, старик сказал: «Это то, о чем я мечтал». Одного не мог предусмотреть Вагнер. Он проектировал с расчетом на семью, на четырех-пятерых человек, а пришлось, жить одному. Ушли от него поочередно два сына, ушла жена, и остался он один. Ожидать их нечего. Они ушли туда, откуда никто еще не возвратился.
У окна кладовой висела металлическая клетка. Как много навевала она мыслей! Эту клетку принес когда-то, давным-давно, его первый сын Отто. Он очень любил птиц. Щеглы, чижи, канарейки никогда не переводились в доме. Их не было только весной. В первый теплый день Отто выносил клетки со своими пернатыми на воздух, развешивал их на стене и открывал дверцы. Отто вырос, стал юношей, потом мужчиной, а церемония освобождения птиц повторялась неизменно из года в год.
— Отто! — вздохнул старик. — Сын мой! Разве я мог подумать, что переживу тебя? Как же все это глупо...
...На старом беккеровском пианино в покрытом пылью чехле покоилась скрипка. И, глядя на нее и на пианино, он думал о Карле — младшем сыне и верной подруге — Эльзе. Как часто в тихие летние вечера, сидя в качалке, на обвитой плющом веранде, слушал он, тогда счастливый отец, мелодии Бетховена, Моцарта.. Да, все в доме напоминало о них, все, буквально все...
Солнце поднималось над садом, оно осветило дом и уже коснулось лучами крыльца. Вагнер поднялся со ступенек и, взяв лопату, снова направился к своей канавке. Но продолжать работу ему не удалось. С улицы в парадное постучали.
— Кто это? — проговорил вслух Вагнер и быстрыми мелкими шагами направился к парадному.
На улице стоял человек в штатском сером костюме, совершенно незнакомый Вагнеру. Когда старик открыл дверь, посетитель спросил:
— Вы Альфред Вагнер? Архитектор?
— Был когда-то архитектор, а теперь только Вагнер.
— Пойдемте со мной... у меня за углом машина...
— Куда и зачем? — опросил старик.
Посетитель отвернул рукой борт пиджака и показал металлический значок.
Через несколько минут машина остановилась около мрачного трехэтажного здания. На втором этаже, у двери под номером семьдесят восемь, Вагнера заставили подождать, а потом любезно пригласили в комнату.
За столом сидел по виду чем-то недовольный и очень худой человек с прозрачными глазами. Он, казалось, даже не обратил внимания на вошедшего, так как был поглощен чтением какой-то бумажки. Вагнер стоял, держа в руках свою маленькую соломенную шляпу. Так продолжалось минут пять. Наконец, читавший поднял голову и, кивнув в сторону кресла, произнес металлическим голосом:
— Садитесь.
Вагнер сел в кресло, положил шляпу на колени и приготовился слушать.
— Вы знаете, где находитесь?
— Вывески я не видел, но догадываюсь, — ответил Вагнер.
— Я майор Фохт...
— Очень приятно...
Улыбка искривила лицо сидящего за столом и через секунду исчезла.
— Мы вас вызвали по делу...
Старик кивнул головой.
— Вы живете один?
Нет. Он живет не один, с ним живет работник.
— Двое на весь дом из четырех комнат и мезонина?
— Да.
— Вам не тесно?
Пока он, Вагнер, этого не чувствовал. Почему ему должно быть тесно?
— Ну, знаете ли... — хотел что-то сказать сидевший за столом и нервным жестом отбросил от себя карандаш.
Вагнер счел нужным промолчать.
— Мы решили поселить к вам двух человек, — объявил майор Фохт.
— Квартирантов?
— Если хотите — да, они вам будут платить за квартиру.
— Поселить, независимо от того, хочу я этого или нет?
— Да, независимо.
Вагнер пожал плечами вместо того, чтобы сказать: «Ну что же, воля ваша».
— Но дело не в этом, — продолжал Фохт.
— А в чем?
— Сейчас узнаете... Это наши люди, и все, что они будут делать в доме, должно умереть в его стенах. Вы поняли?
Старик немного побледнел, что не укрылось от глаз собеседника.
— Не волнуйтесь и не стройте никаких предположений, — предупредил майор. — К вам мы пока претензий никаких не имеем. Сын — одно дело, отец — другое...
Вагнер побледнел еще больше.
— Мой сын сложил голову на фронте и мне нисколько не...
— Я имею в виду не этого сына, — резко прервал его Фохт, — а первого.
Старик опустил голову. Воцарилось молчание.
Майор вышел из-за стола и уселся напротив Вагнера. Достав из кармана кожаный портсигар, он раскрыл его и протянул старику.
Вагнер помотал головой. Он не курит.
— Я знаю, что вы курите...
Вагнер пожал плечами.
— У вас очень строптивый характер, — закуривая сигарету, оказал майор. — Вы принимаете близко к сердцу всякую мелочь. Из мухи делаете слона.
Вагнер опять поднял плечи Он не понимает, о чем толкует майор.
— Прекрасно понимаете, но притворяетесь... Ну, хорошо. Если вы не настроены продолжать беседу, давайте подведем итоги, чтобы понять друг друга. Завтра к вам придут двое и скажут, что они от Фохта. Предоставьте им комнату, если можно — две. Постарайтесь объяснить соседям или знакомым, что вы наняли еще двух работников. Человек вы одинокий, работы по дому и в саду много. Это подозрений не вызовет. Но... еще раз предупреждаю, все, что увидите и услышите, должно остаться при вас. Надеюсь, вы не захотите причинять неприятностей своим родственникам...
— Кого вы подразумеваете? — сразу же оживился Вагнер.
— Вашего племянника Рудольфа Вагнера...
Старик шумно вздохнул и поднялся.
— Можно уходить?
Да, можно уходить, только надо хорошо помнить, о чем договорились. Его сейчас проводят до квартиры.
Майор прошел на свое место и нажал кнопку. В кабинете появился человек, привезший Вагнера.
— Отвезите господина Вагнера домой, — приказал майор.
На голову свалилась беда. Никак не думал Вагнер, что его дом, наполненный воспоминаниями о дорогих, близких сердцу людях, превратится в меблированную квартиру, в приют для лиц, пользующихся покровительством майора Фохта. Он никак не мог примириться с мыслью, что сегодня или завтра придут какие-то двое, о делах которых надо молчать, расположатся, как хозяева, в доме, начнут командовать, требовать, устраивать скандалы. Они полезут в его библиотеку, станут трогать любимые книги, они будут прикасаться к вещам, которые он оберегает, как святая святых.
Потом, что это еще за люди? Откуда они взялись? Солдаты? Так им место в казарме. Офицеры? Так для них много квартир в центре города.
Вагнер взволнованно ходил по комнатам. Он обдумывал трудный вопрос — убрать вещи из комнаты или оставить их. Заниматься перестановкой одному было не под силу, а работника с утра отправил в поле за картофелем. Что-то он задержался так долго сегодня. И помочь некому, и посоветоваться не с кем.
Марквардт торопил Юргенса с выполнением поручения. И чем настойчивее был шеф, тем тревожнее воспринимал Юргенс эти требования.
В голову навязчиво лезли беспокойные мысли. Юргенс допускал возможность провокации со стороны шефа. Что он за человек? Не так уж давно они познакомились, чтобы хорошо знать друг друга. То, что их связывает дробное число, еще ничего не значит. Чего доброго, втянет в такое дело, из которого и не выпутаешься.
Юргенсу хорошо было известно, что Гельмут — не просто рядовой секретарь. Он сын влиятельного в партийных верхушках нациста, имеющего доступ к Геббельсу. Гельмут — особо доверенное лицо полковника Шурмана. Не случайно в его бытность секретарем сменились четыре шефа. Притом Гельмут очень неглуп, в чем Юргенс убеждался неоднократно за время знакомства с ним.
Если бы Марквардт сказал, почему его надо убрать, тогда другое дело. Но ведь он не объяснит, ни за что не объяснит. А может быть спросить? А? Попытаться?
Юргенс несколько раз подходил к телефону с твердым намерением поговорить, но неизменно отказывался от этой мысли.
— Чорт возьми! — досадовал Юргенс на себя и на шефа.
Хорошо — допустим даже, что его надо убрать. Возможно, Марквардт прав. Но одного желания ведь мало. Как уничтожить? Как? Не так это просто! Не будет же он душить собственными руками? Или... Нет, довольно! Хватит Ашингера. Но ведь Марквардт прямо, скотина, требует: услуга за услугу.
Ему стало вдруг жарко, душно. «Что делать, что делать?» — повторял он. Юргенс ясно сознавал, что от щекотливого поручения шефа ему никак не отвертеться, и это вызывало бешеную злобу.
Когда задребезжал телефонный звонок, Юргенс вздрогнул, точно кто-то схватил его за руку.
Марквардт! Конечно, он! Опять будет спрашивать: «Как дела?». Опять будет торопить, намекать, запугивать. Нет, довольно. Пусть сейчас ответит на все, что интересует его — Юргенса. Иначе...
Подойдя быстро к столу, он поднял трубку. Кровь мгновенно прилила к голове, застучала в висках, ноги подогнулись... Говорил Гельмут.
У него есть сугубо личное дело к Юргенсу, и он просит о безотлагательной встрече, как можно скорее, лучше сейчас, если, конечно, Юргенс один и никого не ждет к себе.
— Хорошо... приезжайте, — ответил Юргенс.
Вызвав служителя, он предупредил его о приезде Гельмута.
Мозг терзали новые опасения. Неужели хитрец Гельмут пронюхал? Не проболтался ли Марквардт? Кого он счел нужным посвятить в свои замыслы? Может быть, сейчас, при появлении Гельмута, взять и...
Юргенс плотно закрыл окно, задернул занавес, вынул из заднего кармана пистолет и осмотрел его.
— Дурак! — обругал он себя вслух. — А если он не один? Если он расставит поблизости своих людей? Или, может быть, он приехал за мной? Нет, нет, нет! А что, если обо всем рассказать Гельмуту? Пусть узнает, что затеял шеф. Тоже не годится.
Время шло слишком медленно, Юргенс терял терпение. Он решил было, сгоряча, выйти на улицу и там встретить Гельмута, но во-время спохватился. Чтобы услышать звонок в парадное, он открыл настежь дверь в зал и, опершись о косяк, стал ждать.
На двадцать седьмой минуте в парадное позвонили. Юргенс быстро закрыл дверь, вприпрыжку пересек кабинет и уселся за стол, стараясь придать себе вид человека, занятого работой.
— Сейчас что-то произойдет... определенно произойдет... — шептали губы.
Напрягая зрение, Юргенс смотрел на лежащий перед ним бюллетень местной нацистской организации, но ничего не мог разобрать: буквы прыгали, сливались... Когда скрипнула дверь, он не оторвал глаз от бумажки и голову поднял, лишь услышав голос Гельмута.
— Можно?
— Прошу... — и Юргенс поднялся навстречу гостю. Они уселись в два глубоких мягких кресла друг против друга на расстоянии метра.
Время на Гельмута не влияло. Он не менялся, а оставался таким, каким Юргенс видел его год, три года, пять лет назад. На его застывшем, точно маска, лице нельзя было обнаружить ни одной морщинки. Никто из окружавших Гельмута не видел никогда, чтобы он улыбался. Единственным глазом он всегда смотрел не в глаза собеседника, а повыше бровей, в лоб. Черная повязка на месте второго глаза придавала его лицу мрачное выражение.
С Гельмутом надо было всегда быть очень и очень осторожным. Необдуманная фраза, лишнее слово, плохо скрытое волнение, нерассчитанный жест никогда не ускользали от его внимания.
Гельмут медленно стягивал с рук тонкие дорожные перчатки и, не мигая, смотрел на Юргенса.
Внутри у Юргенса все тряслось, ему стоило больших усилий сохранить внешнее спокойствие.
— Мы с вами давно уже знакомы, — начал сухо гость.
Юргенс ничего не ответил и только наклонил голову. Он боялся своего голоса.
— К вам, кажется, неплохо относится мой отец...
Юргенс опять кивнул головой и попытался изобразить на лице подобие улыбки.
— Поэтому, — продолжал Гельмут, — у вас, по-моему, нет никаких оснований не верить тому, что я вам расскажу...
— Абсолютно никаких... — выдавил из себя, наконец, Юргенс.
— Я ничего не мог сказать по телефону, — дело очень серьезное, затрагивающее интересы разведки... государства... В наших рядах предательство. — Гельмут выдержал небольшую паузу. — Марквардт работает на врагов...
— Вы сошли с ума, — произнес Юргенс, и тут же у него мелькнула догадка: «Раскусил он шефа... а может быть... может быть и меня. Вот, оказывается, в чем дело!».
— На вашем месте я бы тоже реагировал подобным образом, — сказал Гельмут и, вынув из кармана платок, вытер лицо, — но, к сожалению, это так.
— Отказываюсь понимать... что хотите, отказываюсь... — подняв плечи, проговорил Юргенс.
— Я вам помогу понять. Я все расскажу. Вы единственный человек, могущий дать мне совет и оказать помощь...
Спокойствие разливалось по телу Юргенса, точно он принял дозу морфия.
А дело обстояло так. С приездом Марквардта в прифронтовую полосу между ним и Гельмутом установились самые наилучшие отношения, исключающие возможность недомолвок, тайн, интриг. Зажили они душа в душу, а позавчера ночью, во время домашнего ужина, после небольшой выпивки Марквардт предложил Гельмуту работать совместно с ним на американскую разведку. Гельмут принял предложение за шутку, рассмеялся, но затем убедился, что вопрос поставлен вполне серьезно, что его действительно пытаются завербовать. Он не дал сразу согласия, но и не отказался. Он попросил трое суток для раздумывания.
Завтра ночью он должен ответить Марквардту — да или нет. Надо немедленно предпринять что-то, пека не поздно. Марквардта следует арестовать, но Гельмут бессилен. Связаться с Шурманом он лишен возможности — Марквардт следит за каждым его шагом. Шифр у него, радио у него, пользоваться телефоном невозможно, почтой — тем более. Но надо действовать немедленно...
О! Теперь голова Юргенса могла работать нормально. Грозовая туча прошла стороной, минула его. Дать совет, оказать помощь — он всегда готов.
— Вы допустили, дорогой, непростительную для разведчика ошибку, — сказал Юргенс твердо и безапелляционно. Он встал, прошелся по комнате и вновь водворился в кресло. — Ничего подозрительнее и глупее нельзя было придумать — просить на размышление трое суток. Если мы сможем исправить ошибку, тогда успех обеспечен. Марквардт ждет вашего ответа, так я вас понял? Немедленно согласитесь...
— Что вы говорите? Я не ослышался? — удивился Гельмут.
— Если вы пришли за советом, я его даю: немедленно согласитесь. Тогда вы можете рассчитывать на мою помощь. Ошибку надо исправить, необходимо усыпить у Марквардта все подозрения, обезоружить его, выиграть время, чтобы принять необходимые меры...
— Пожалуй, вы правы. Но не поздно ли? — колебался Гельмут.
— Думаю, что еще не поздно. Звоните сейчас же... Звоните, соглашайтесь, — напирал Юргенс, — развяжите себе руки, и тогда мы решим, что делать.
— А может прежде решим, а потом... — продолжал колебаться Гельмут.
— Дело ваше, — развел руками Юргенс. — Вы усугубляете ошибку, усиливаете подозрения Марквардта, затягиваете время. Мы все равно не успеем ничего предпринять до завтра, а что вы ему ответите завтра? А?
Гельмуту начинало казаться, что Юргенс прав. Доводы его как будто были логичны.
Гельмут поднялся и подошел к телефону. Прошло несколько секунд, прежде чем он окончательно подавил колебания, поднял трубку и набрал номер телефона Марквардта.
— Это Гельмут вас беспокоит. Да, да... Теперь, кажется, лягу слать. Вы догадались... Я очень много передумал... взвесил все... Я согласен... Благодарю. Конечно. Да-да... Хорошо... обязательно... взаимно... — и Гельмут резким движением положил на место трубку: — Мерзавец! Он на седьмом небе! Он заявляет что я его буду благодарить всю жизнь. Да, вы правы, Юргенс... — и Гельмут тяжело вздохнул.
— Вот и прекрасно. Мы получили свободу действий, — с удовлетворением заметил Юргенс. — Теперь я только могу пожелать вам спокойной ночи. В остальном положитесь на меня. Никуда он от нас не уйдет. Завтра у меня радиосеанс с полковником Шурманом, и я попрошу его приехать лично или прислать доверенное лицо.
у Гельмут натягивал на левую руку перчатку.
— Будем надеяться, — сказал он, прощаясь. — Кажется, действительно я сейчас засну...
Едва закрылась за ним дверь, раздался звонок. Юргенс снял спокойно трубку.
— Слушаю...
— Это вы, Юргенс?
— Да, я.
— Вы решили что-нибудь?
— Насчет чего? — непонимающе ответил Юргенс.
Пауза.
— Вы пользуетесь тем, что я лишен возможности напомнить вам...
— А-а... — как бы вспомнил Юргенс, — вы насчет поручения...
— Да. Вы думаете что-нибудь? Сколько вам еще надо времени?
— Немного... пару, тройку дней...
Вновь пауза. В трубку слышно тяжелое, сиплое дыхание шефа.
— Вы убеждены, что окончательно проснулись? — не без ехидства спросил Марквардт.
— Вполне, — весело ответил Юргенс. — И могу доказать это. Хотите, я назову вам имя человека, с которым вы только что говорили по телефону?
— Что это за фокусы? У вас, я вижу, игривое настроение. Вы не переложили лишнего?
— Назвать? — сдерживая смех, спросил Юргенс.
— Бросьте глупости. Мне не до шуток. Ожидать больше нельзя...
— Назвать? — продолжал настаивать Юргенс.
— Откуда вы можете знать?
— Если вам звонят из моего кабинета, мне думается, что я могу знать... Я могу даже передать содержание разговора.
— Он был у вас?
— Да.
— И звонил от вас?
— Да.
— Сейчас подъеду... сейчас... — и в трубке послышались отбойные гудки.
— Болван! Безнадежный болван, — четко произнес Юргенс, отходя от аппарата. — Провалился как болван-полицейский, а теперь Юргенс спасай. «Услуга за услугу»... Ничего, все это учтется, запишется...
В состоянии душевного покоя Юргенс мог мыслить и кое-что изобретать. В его голове быстро возникли контуры плана расправы с Гельмутом, и сейчас он отшлифовывал в мозгу отдельные детали, соединяя их в одно целое. Получилось нечто вполне его устраивающее...
Марквардт не заставил себя долго ждать. Он появился в кабинете подчиненного с заспанным, припухшим лицом. Тяжело переводя дух, он плюхнулся в ближайшее кресло и с тревогой спросил:
— Что произошло? Говорите скорее и дайте мне стакан воды...
Юргенс дал шефу напиться и, когда тот залпом осушил стакан воды, подробно рассказал ему о ночном визите Гельмута.
— Ты молодчина, старина, — обрадованно сказал шеф и хлопнул Юргенса по колену. — С тобой можно дела делать... Теперь тебе понятно, почему надо убрать этого сопляка?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |