Тема «Первая и вторая североамериканские революции в историческом сравнении»

Тема «Первая и вторая североамериканские революции в историческом сравнении»

1. В.В.Согрин - Буржуазные революции в США: общее и особенное.

Одна из главных специфических черт американской истории заключается в том, что она полностью укладывается в рамки буржуазной общественно-экономической формации, что она «усвоила» только часть европейского феодального наследия, но не знала феодализма как системы. Если европейские буржуазные революции решали задачу уничтожения устоев феодализма, перехода от одной общественно-экономической формации к другой, то целью двух американских революций являлось утверждение «чистого» буржуазного общества. Для ее достижения необходимо было уничтожить английский колониальный гнет, во-первых, европейское феодальное наследие в аграрных отношениях и особенно в политической надстройке, во-вторых, и рабство, в-третьих. Американские буржуазные революции уступали европейским по масштабам и глубине общественных преобразований, ибо в отличие от последних они являлись не межформационными, а внутриформационными революциями. Было бы, однако, глубоким заблуждением преуменьшать историческую значимость свершенных ими преобразований и особенно объем стоявших перед ними задач: как война США за независимость, так и гражданская война обладали типичными чертами социально-политической революции; каждая из них продолжалась по нескольку лет, а эпоха буржуазных революций в целом завершилась в США только в1870-е годы, т. е. одновременно с окончанием эпохи буржуазных революций в стране классического феодализма — Франции.

Тот факт, что история США, как отмечал Ф. Энгельс, «начинается при наличии уже сложившихся в XVII веке элементов современного буржуазного общества», конечно, значительно облегчил как разрушительные, так и созидательные задачи американских революций. Из двух центральных задач войны за независимость—сокрушение английского колониального гнета и европейского феодального наследства — на первом месте была задача освобождения от колониальной зависимости (поэтому американская революция XVIII в. развивалась как антиколониальная война). Именно колониальный гнет стал в тех исторических условиях главным фактором, сдерживавшим свободное буржуазное развитие Северной Америки.

Антиколониальная направленность революции XVIII в. в США выступила в качестве ее важной особенности, отличительной черты в сравнении с европейскими революциями той эпохи.

Изучение классового содержания английского колониального господства в Северной Америке показывает, что оно сковывало буржуазное развитие экономики и политической надстройки провинций подобно тому, как сковывали развитие буржуазных отношений в европейских странах феодально-абсолютистские режимы. Опыт Северной Америки, как до того опыт Нидерландов, доказал, что успешное развитие буржуазных отношений было невозможно в условиях иностранного гнета.

Вполне понятно, почему нидерландская революция XVI в. и американская XVIII» в. питались лозунгами и идеями, характерными для буржуазных социально-политических революций, и почему американцам в борьбе с колониальным угнетением не нужно было изобретать нового идеологического оружия при наличии антифеодальной и антиабсолютистской философии Просвещения.

Американская буржуазная революция XVIII в. должна была устранить не только английский колониальный гнет, но и европейское феодальное наследие в социальных отношениях. Хотя в колонизации Северной Америки с самого начала преобладала буржуазная тенденция, параллельно с ней в ряде провинций, причем наиболее крупных, внедрялись элементы феодализма

Борьба вокруг проблем буржуазной демократии выдвинулась во главу угла американской революции XVIII века. Главным в ней был вопрос о власти: поднимающаяся буржуазия провинций в союзе с плантаторами намеревалась покончить с деспотизмом английского монарха, парламента и их социальной опоры в Северной Америке, состоявшей главным образом из земельных магнатов. Подобно предшествующим ей нидерландской и английской революциям и последующей французской, она принадлежала к буржуазным революциям мануфактурного периода и обнаружила характерную для них расстановку классовых сил. Ее гегемоном могла быть и являлась только буржуазия. В США—это по преимуществу торгово-ростовщическая буржуазия (мануфактуры в провинциях только начали развиваться), которая тесно блокировалась с плантаторами-рабовладельцами. Этот классовый блок был сродни классовому альянсу буржуазии и нового дворянства в английской буржуазной революции 1640-х годов. Таким образом, хотя война за независимость была по времени гораздо ближе к французской революции, она не смогла подняться до продемонстрированного последней классического образца «чистой» гегемонии буржуазии. Этот факт служит предостережением от преувеличения степени развитости капиталистического способа производства в североамериканских провинциях.

Если принять во внимание другие преобразования в государственно-правовой сфере в годы войны за независимость, то можно сказать, что по широте политических буржуазно-демократических нововведений американская революция превзошла многие другие ранние буржуазные революции.

Скромнее выглядели преобразования американской революции в аграрной области. В ходе нее были отменены все феодальные пережитки, осуществлена конфискация земель лоялистов. Однако демократические начала аграрного законодательства были пресечены ордонансами Континентального конгресса 1785 и 1787 гг., которые, с одной стороны, закрепляли принципы республиканского устройства и буржуазного землепользования на свободных западных землях, но с другой — утверждали недемократический способ распродажи огосударствленного земельного фонда. Земли должны были распродаваться участками в 640 акров по цене не менее 1 долл. за акр с обязательным внесением всей стоимости наличными в течение месяца. Американская революция не смогла подняться до аграрных преобразований якобинского типа, в результате которых в эпоху французской революции была создана и укреплена крестьянская парцелла.

Война США за независимость не исчерпала задач буржуазно-демократической революции, которая и продолжилась в 1860-е годы в форме гражданской войны. Среди не решенных ею вопросов наиболее важное место принадлежало проблеме рабства … Сохранение его после войныза независимость уже в определенной степени предопределило неизбежность последующих буржуазных революционных преобразований в США. Было бы, однако, неверно выводить предпосылки гражданской войны только из «наследия» первой американской революции, т. е. из нерешенной проблемы рабства. Плантационное рабство обрело свою подлинную жизнь уже после войны за независимость, его расцвет был обусловлен, как ни парадоксально, развитием промышленного переворота.

Изобретение в 1793 г. хлопкоочистительной машины Э. Уитни имело следствием своего рода «второе издание» рабовладения в США. С 1792 по 1860 г. (канун гражданской войны) валовой сбор хлопка в США увеличился более чем в 700 раз. Извлекая баснословные барыши, рабовладельцы рассчитывались с долгами, укрепляли свое экономическое могущество, а вслед за этим стали претендовать на политическое господство в стране. Соотношение сил в буржуазно-плантаторском блоке явно изменилось в пользу рабовладельцев: в течение 70 с небольшим лет со времени принятия федеральной конституции 1787 г. до начала гражданской войны представители рабовладельцев занимали пост президента в течение 50 лет, за тот же период 20 из 35 членов Верховного суда США были южане. Поистине в стране воцарился, как говорили в самих США, «король-хлопок». Он олицетворял не что иное, как экономическое могущество и политическую власть рабовладельческого Юга, самой омерзительной системы эксплуатации человека человеком.

Плантационное рабство, как и европейский феодализм, выступило в качестве силы, препятствовавшей торжеству буржуазной общественно-экономической формации. Рабство, однако, не было американским аналогом феодализма, что важно учитывать при анализе специфики второй революции в США. Если в Европе капитализм и буржуазные революции вырастали из недр феодализма, разрушая подневольную систему эксплуатации труда, то в США потребность и особенности становления капитализма породили систему подневольного труда. Американский капитализм на протяжении двух веков выступал не разрушителем, а «повивальной бабкой» рабства, как бы возводя искусственный барьер на пути буржуазной общественно-экономической формации. Гражданская война, решавшая объективно ряд задач буржуазной революции была в отличие от типичных буржуазных революций обусловлена «зигзагом» уже укоренившейся общественно-экономической формации. Подчиняясь во внутреннем развитии закону частнокапиталистического накопления, плантационное рабство постоянно обнаруживало те стороны, которые роднили его с капитализмом и отличали его и от античного рабства и феодализма. Но, конечно, если бы характеристика плантационного рабства исчерпывалась капиталистическими чертами, тогда в США не было бы и не могло возникнуть почвы для новых революционных буржуазных преобразований. В том-то и дело, что плантационное рабство имело две разные, но равнозначные по важности ипостаси: одну—капиталистическую, другую—некапиталистическую, противоречащую по характеру основам буржуазного миропорядка.

Различие способов эксплуатации рабочей силы на Юге и Севере США не было какой-то абстракцией или явлением, изолированным от других сфер общественных связей. Напротив, оно влияло на все стороны общественных отношений Севера и Юга. Налицо воздействие этого различия на характер развития производительных сил: если на капиталистическом Северо-Востоке капиталовложения шли на расширение, перевооружение, развитие технико-производственного парка, что обеспечивало быстрые темпы индустриализации, то на Юге свободные капиталы были предназначены в первую очередь для приобретения рабов и свободных земель. «Цена» северо-восточного капиталиста определялась стоимостью принадлежавших ему акций, фабрик, станков, а «цена» плантатора-рабовладельца — количеством и стоимостью принадлежавших ему рабов и земель.

Собственность на людей вела к деформации буржуазных начал мышления и психологии плантаторов. В социальных отношениях южных штатов утверждались сословно-иерархические принципы; мировоззрение плантатора-рабовладельца обрастало чертами, характерными для помещика-крепостника: типичный плантатор практиковал жестокие физические истязания рабов, считал себя вправе распродать или купить «на выбор» членов семьи раба, превратить в наложниц молодых рабынь. Эти черты уживались в рабовладельце с подражанием манерам, ритуалам, образу жизни западноевропейских, особенно английских, аристократов. Большинство крупных рабовладельцев полностью отстранилось от производственного процесса (хозяйство было передоверено надсмотрщикам и управляющим), вело великосветский образ жизни, подражало в одежде, организации досуга, архитектуре поместий «джентльменским» образцам. Располагая в сравнении с северо-восточной буржуазией массой свободного времени, рабовладельцы посвящали его политике, государственным делам, уверовав в свои особые для того способности.

Как и почему оказался возможен слом плантационного рабства, какие факторы подготовили его? При ответе на этот вопрос обращает на себя внимание в первую очередь фактор промышленного переворота и его социальных последствий в 1830—1850-е годы. Именно в тот период произошел быстрый подъем промышленной буржуазии, оспаривавшей господствующее положение у плантаторов-рабовладельцев, бывших у власти в предшествующее полустолетие. С определенной условностью можно сказать, что если до 1830-х годов промышленный переворот, внедряясь в первую очередь в хлопчатобумажную промышленность, «работал» на «пасынка», т. е. на плантационное рабство, то с 1830-х, и особенно в 1840—1850-е годы, он во всю мощь «заработал» на «родное дитя»—промышленную буржуазию. У американской буржуазии всегда существовали острые разногласия с плантаторами, причем не только в вопросе о рабстве, но и по множеству конкретных вопросов. Плантаторы, например, отвергали все экономические требования буржуазии. Протекционистские тарифы, призванные защитить неокрепшую национальную промышленность от иностранной конкуренции, были невыгодны рабовладельцам, поскольку последние были не производителями, а потребителями промышленной продукции; в Национальном банке плантаторы видели только средство обогащения финансистов, а строительство государственных дорог и каналов рассматривали как способ ограбления федерального правительства северо-восточными подрядчиками.

В первые десятилетия существования США американский капитал, представленный еще в основном финансово-торговой буржуазией, не мог решительно поспорить с плантаторами. Другое дело, когда на авансцену вышла промышленная буржуазия! Причина решительности капиталистического класса была обусловлена не только его новыми качествами, но и тем, что он мог опереться теперь на новые социальные силы, в первую очередь на фермерство, окрепшее в период бурной колонизации американского Запада в 1830—1850-е годы.

С появлением промышленной буржуазии и пролетариата назрела новая буржуазная революция—гражданская война. Это отразило общую закономерность становления буржуазной общественно-экономической формации. Второй цикл буржуазных революций в Европе, как известно, был также вызван к жизни промышленным переворотом, оформлением промышленной буржуазии и пролетариата. Волна европейских революций 1848—1849 гг. и гражданская война в США в этом смысле перекликаются, вписываются в единую фазу всемирно-исторического процесса. Зависимость пути, пройденного США, от магистральных линий всемирно-исторического процесса обнаруживается и в других важных аспектах. Кризис рабства в США был отражением ослабления его позиций в XIX в. в мире в целом.

Гражданская война может быть рассмотрена и в плане отражения общеисторических закономерностей становления буржуазных национальных государств. Наряду с крушением рабовладельческого Юга она повлекла за собой преодоление региональных, культурно-психологических и политико-правовых различий между Севером и Югом. Ее национально-объединительная задача перекликалась в этом смысле с целями протекавших в ту же эпоху революций в Италии и Германии. Многим современникам и некоторым историкам гражданской войны борьба с сепаратизмом, за торжество единого национального государства представлялась даже ее главной целью. С такой трактовкой согласиться, разумеется, нельзя, но было бы неправомерно совсем сбрасывать со счетов национально-объединительную задачу гражданской войны.

Историческое ее значение заключалось в сокрушении системы плантационного рабства и утверждении в США «чистого» буржуазного общества. Подобно войне за независимость, она была неотъемлемой частью общеисторического процесса становления буржуазной общественно-экономической формации. Как социально-политическая революция гражданская война решила свой первоочередной вопрос—о власти. В стране утвердилось господство промышленной буржуазии. Таким образом, в развитии США в эпоху буржуазных революций дважды произошло коренное изменение политической власти: война за независимость, разрушив колониальный режим, утвердила господство буржуазно-плантаторского блока, а гражданская война закрепила чистую буржуазную диктатуру.

Двумя выдающимися буржуазно-демократическими мерами гражданской войны были акт об освобождении рабов, который Маркс охарактеризовал как «важнейший документ американской истории со времен основания Союза» и закон об использовании западного земельного фонда для бесплатного наделения мелкими участками переселенцев из восточных штатов. В последовавший затем период Реконструкции (1865—1877 гг.) были приняты поправки к федеральной конституции, декларировавшие юридическое равенство негров США и предоставление им избирательного права. В южных штатах была установлена военно-политическая диктатура северо-восточной буржуазии и ее союзников, поставившая цель воплотить все эти преобразования в жизнь.

В случае полного успеха Реконструкции вторая американская революция явилась бы уникальным примером завершенной буржуазно-демократической революции. Для этого необходимо было не только отменить рабство и декларировать юридическое равенство негров, но и конфисковать на Юге плантации, распределить земли между теми, кто их действительно обрабатывал, то есть между бывшими рабами, предоставить неграм равные гражданские права в экономической, общественной, образовательной, культурной сферах, создать такие судебные, милицейские и полицейские системы в штатах, которые бы на деле закрепили равенство двух рас. Вторая американская революция остановилась в решении названных целей на полпути. Почему? Ответ на этот вопрос связан с анализом расстановки и позиций классовых сил в революции, во-первых, и классовой ограниченности буржуазной революции—во-вторых.

Движущей силой гражданской войны и Реконструкции были рабочие, фермерство и негритянское население. Доведение до конца буржуазно-демократических преобразований зависело от степени их политической активности и сознательности. Ведущая роль рабочих в победоносном исходе гражданской войны неоспорима. Достаточно указать на тот факт, что они составляли 38% армии северян и наряду с фермерами и неграми выступили в качестве массовой опоры партии Линкольна. Не преуменьшая заслуг рабочего движения в борьбе с плантационным рабством, укажем в то же время на его черты, ослабившие давление на республиканскую партию и промышленную буржуазию «снизу» и, как результат, ограничившие возможности глубинных демократических преобразований в США.

Рабочее движение США рассматриваемого периода существенно отставало от передовых отрядов европейского пролетариата. Если, например, французские рабочие уже в 1871 г. шли на «штурм неба», то американский пролетариат удовлетворялся борьбой за непосредственные экономические интересы. В США отсутствовали как массовое рабочее движение, так и его политический авангард—социалистическая партия (немногочисленный отряд американских марксистов состоял из вчерашних немецких иммигрантов, не пользовавшихся влиянием среди рабочих). В результате «рабочее движение оказалось не в состоянии четко определить интересы рабочего класса в этой сложной обстановке».

Хотя большая часть пролетариата на выборах 1860 г. поддерживала Линкольна, «значительное число рабочих еще находилось под влиянием демократической партии». Ее поддержка ими объяснялась тем, что она в момент возникновения в 1820-е годы сумела при помощи реформ Э. Джексона завоевать реноме «рабочей» среди широких слоев пролетариата. В 1840—1850-е годы демократы претерпели серьезную эволюцию, перейдя на прорабовладельческие позиции, но в сознании части рабочих, в первую очередь иммигрантов, слабо ориентировавшихся в меняющейся американской действительности, они оставались «партией Джексона».

На позициях рабочих отрицательно сказывалась классовая ограниченность буржуазных аболиционистов. Большинство их, решительно осуждая рабство, ничего не имели против эксплуатации труда капиталом, были глухи к требованиям пролетариата. Рабочие в ответ осуждали аболиционистов как «агентов капитала», а некоторые среди них верили демагогии рабовладельцев, будто освобождение негров непременно вызовет «черное нашествие» на северо-восточный рынок труда и подорвет экономические позиции пролетариата. В период гражданской войны, когда рабочие вынуждены были вести борьбу на два фронта, сражаясь в армии федерального правительства в южных штатах и участвуя в забастовочных боях против капитала в северо-восточных штатах, буржуазия шла на широкое использование в качестве штрейкбрехеров негров, что приводило неоднократно к столкновениям между белыми и черными рабочими. Капитал сознательно вносил в рабочее движение расизм (как «белый», так и «черный»), что ослабляло возможности борьбы за буржуазно-демократические преобразования в период Реконструкции. На них не могло не отразиться фактическое отсутствие промышленного пролетариата на Юге страны.

Среди не доведенных до конца буржуазно-демократических преобразований гражданской войны и Реконструкции оказалась и аграрная проблема. Развитие капитализма в сельском хозяйстве возможно было в тех исторических условиях, как известно, или по «прусскому», или по «американскому» пути. В США гражданская война и Реконструкция объективно были направлены на утверждение чистой модели «американского» пути развития капитализма в сельском хозяйстве. Однако о его торжестве можно говорить применительно к развитию капитализма в сельском хозяйстве восточных (это результат еще первой американской революции), западных и только отчасти южных штатов.

В «черном поясе» южных штатов фермерский «американский» путь сосуществовал с «сильными элементами более консервативного и даже реакционного типа буржуазного развития». Американские рабы были освобождены без земли, что обрекло их на нищенское существование в качестве арендаторов бывших плантаторов. Закон о конфискации собственности мятежников 1862 г. предоставлял правительству США широкие возможности для наделения бывших рабов и белых бедняков землей на Юге, но федеральные власти не сумели и не попытались использовать их. И хотя число фермерских хозяйств на Юге в результате самочинных захватов плантаций, принадлежавших мятежникам, белыми бедняками и неграми увеличилось втрое, бывшие рабовладельцы сохранили сильные экономические позиции. Их хозяйства медленно приспособлялись к буржуазным производственным отношениям (некоторые исследователи считают, что это затянулось до середины XX века).

Гражданская война и Реконструкция означали завершение буржуазных революционных преобразований в США. При всей индивидуальности и специфике им были присущи закономерности и черты, общие для всемирно-исторического процесса становления буржуазной общественно-экономической формации.

Вопросы истории. 1983. №3.

Джон Мюррин – Война, революция и формирование нации: американская революция в сопоставлении с гражданской войной

Война за американскую независимость и война за независимость белых южан (война Севера и Юга ) были, прежде всего, гражданскими войнами. Те, кто считал себя единой нацией, оказались двумя разными народами в 1776 г. Колонисты, до последнего момента отрицавшие наличие перемен, вынуждены были провозгласить свою независимость. В 1860-1861 гг. миллионы белых южан объявили, что с этого времени они будут отдельной нацией. Консервативная позиция конфедератов, сформулированная Джефферсоном Дейвисом и сецессионным конвентом в Южной Каролине, помимо всего прочего, отрицала какие-либо изменения на Юге. Север же изменился настолько, что сосуществование с безумными революционерами-янки стало для южан просто невозможным с моральной точки зрения.

Другие конфедераты пришли к такому же заключению, используя новые аргументы. В редакционных статьях газет штата Теннеси настойчиво проводилась мысль о том, что отделение южных штатов - радикальный и революционный акт, по существу, повторение того, что патриоты сделали в 1776 г. Даже северные республиканцы, твердо уверенные в необходимости подавления мятежа, соглашались, что рабство превратило Юг в отдельную нацию. Когда союзные солдаты вторглись в штаты Конфедерации после 1861 г., все они, как один, верили, что перед ними действительно чужая страна.

И в революции XVIII в., и в Гражданской войне рождение новых государств сопровождалось утратой прежнего, более прочного союза. Обретая новые идентичности, современники этих событий несли тяжелые эмоциональные потери. По всем сопоставимым критериям чувство национальной идентичности федератов оказывается более глубоким, более основательным, более пылким (что, без сомнения, характерно для национализма), чем узы, сплотившие тринадцать колоний в 1775-1783 гг. и позже. И все же колонисты выиграли революцию и добились независимости, а конфедераты проиграли войну и были вновь поглощены Соединенными Штатами. Здесь мы сталкиваемся со сложной задачей исторической интерпретации, к которой раньше не обращались из-за того хронологического деления американской истории, которое было принято у исследователей. Историки, которые пишут о революции XVIII в., никогда не обсуждают основательно Гражданскую войну, и наоборот.

Полное объяснение такого контраста выходит за пределы данной статьи, ибо потребовалось бы провести подробный анализ групповых привязанностей в обеих ситуациях, чтобы установить, каким общностям люди были лояльны, и как они выбирали свои приоритеты. В Америке середины XVIII в. человек мог испытывать достаточно сильное чувство привязанности к своей местности (селению, графству, городу), к своей колонии (Массачусетсу или Виргинии), к материку Северной Америки или к Британской империи. Век спустя империя исчезла, но другие привязанности остались, и появились новые региональные идентичности. Около 1780 г. какая-либо привязанность к Америке была самой слабой из четырех вышеназванных.

«Глубокий Юг» первым отделилсяот Союза и начал войну, чтобы утвердить свою независимость. Колонисты же почти до самого последнего момента доказывали, что добиваются только одного - признания за ними традиционных прав англичан, что они хотят остаться хорошими и верными подданными короля Георга III. Сопротивление британским требованиям привело в апреле 1775 г. к войне, необходимость которой обусловила появление через 15 месяцев Декларации независимости. Но "глубокий Юг" был первым регионом, провозгласившим себя отдельной нацией и развязавшим войну, чтобы защитить себя в качестве свободного народа.

Когда Линкольн принял вызов, призвав Север к оружию, "верхний Юг" (к тому моменту половина рабовладельческих штатов все еще оставалась в Союзе) также отделился и присоединился к Конфедерации. Это дало ей большую часть промышленных предприятий и почти удвоило ее белое население. В преамбуле своей Конституции Конфедерация называлась "вечным" союзом, хотя она и создана была людьми, которые провозгласили право на отделение. Конституция же Соединенных Штатов ничего не говорила по этому поводу. Статьи Конфедерации 1781 г., конечно, провозгласили "вечный" союз, но на ратификацию этого документа потребовалось более трех лет. Когда революционная война закончилась и проблемы Союза стали более очевидными, разговоры о внутренних разногласиях стали обычным явлением, начиная с 1783 г. Даже об этом сторонники Конфедерации 1861 г. имели более ясное представление, чем их революционные предки.

И наконец, тесные экономические узы, связывавшие Север и Юг в одно целое до Гражданской войны, уже имели прецедент в период Британской империи после 1740 г. Торговля колоний с Англией стала ощутимо расти, и поэтому прибыли сократились к неудовольствию многих ее участников. Торговый баланс сдвигался в пользу американской продукции в ущерб британской - цены британского экспорта падали, тогда как американского - росли. Импорт на душу населения накануне Войны за независимость резко возрос, и нечто похожее на сложный рынок земли и труда в имперском масштабе появилось и быстро росло после 1760 г. Многие регионы Шотландии и Ирландии буквально опустели, ибо Северная Америка привлекала их обитателей. И все же ни один из этих интегрирующих процессов не оказался достаточно мощным, чтобы предупредить революцию.

Короче говоря, все основные доводы, используемые для дискредитации национальной идентичности Конфедерации штатов Юга, применимы в полной мере или даже более и к Соединенным колониям 1775 г.

Есть ли какие-то веские и ощутимые основания для того, чтобы считать национальную идентичность южан более глубокой и прочувствованной, чем отношения, связывавшие Соединенные колонии 1775 г.? Конечно же да, и многие из этих оснований представляют достаточно очевидный контраст, если сравнивать оба поколения мятежников.

У кого было более сильное чувство общей идентичности: у Соединенных колоний 1775 г. или у Конфедерации 1861 г.? Возможен только один ответ на этот вопрос: у конфедератов, и в широком значении данного слова. Историки колониального периода пытались всерьез доказывать наличие американского национального чувства перед революцией, ноим это сделать не удалось. С другой стороны, нам следует с большим уважением относиться к робким попыткам людей 1776 г. понять и уважать друг друга, несмотря на тревожные различия, с которыми они сталкивались. Их единство не всегда было монолитным, но благодаря щедрой военной, морской и финансовой помощи из-за рубежа это единство преодолело кризис долгой и опустошительной войны.

Мы, конечно, имеем более убедительные свидетельства появлявшейся идентичности южан задолго до 1860 г. Первые признаки зарождавшегося секционного сознания появились еще во время революции XVIII в. Для некоторых американцев эта привязанность стала требованием единства и независимости Юга уже в период "нуллификационного" кризиса (политического кризиса 1833 г. по поводу "нуллификации" - самовольной отмены Южной Каролиной невыгодных дляга ввозных пошлин, установленных федеральным правительством), почти за 30 лет до отделения южных штатов.

Но есть и одно несовпадение Гражданской войны с революцией XVIII в. Поскольку революция была преимущественно движением, создавшим нацию как средство достижения независимости, радикальные лидеры, которые ускорили разрыв с Британией, продолжали влиять на политику США и много лет спустя после революции. …Американская революция была патриотическим, а не националистическим движением. В той мере, в какой радикалы разделяли националистические ценности, они оставались английскими или британскими, но еще не американскими; лишь после 1776 г. колониальные патриоты обнаружили, что они должны создать нацию, чтобы достичь своих политических целей. Во многих штатах и в конгрессе умеренные должны были ждать годами, чтобы добиться влияния, сравнимого с влиянием радикалов. Тем временем действия радикалов подтолкнули почти шестую часть американцев к активному лоялизму. Даже после принятия Конституции американцы испытывали трудности в определении того, к какой именно нации они принадлежат. Это имело место отчасти потому, что они резко расходились во мнениях относительно иностранных держав, которых боялись больше всего.

Конфедерация Юга сильно отличалась в этом отношении. Она началась как консервативное национальное движение для защиты рабовладельческого общества. Ее национализм никогда не имел радикального реформистского потенциала Англии или американского Союза. С самого начала создатели Конфедерации пытались охватить все или почти все белое общество в ее границах. Радикалы дали толчок ходу событий, но лишь умеренные (экс-юнионисты) определили национальные цели и действительно достигли их. Словом, Конфедерация больше походила на нацию, чем тринадцать штатов в любое время до и после 1787 г. В полной мере южная нация оформилась после 1848 г., когда национализм как социальная сила становился все более консервативным и в Европе.

Другие неопровержимые доводы указывают на то, что сторонники Конфедерации более серьезно относились к себе как к нации, чем большинство поселенцев к идее независимости в 1776 г. Конфедераты в гораздо большей степени мобилизовали свои ресурсы для войны, они сражались более упорно, чем колонисты в 1775 г. Хозяйство Конфедерации 1861 г. по своей структуре сопоставимо с американским 1775 г. Другими словами, если сравнивать Союз с Конфедерацией, то аналогичным образом можно сравнивать Конфедерацию с Соединенными колониями. Колонии не смогли бы выжить в 1776 г. без французской помощи (особенно оружием), и позже и без испанской и голландской помощи. Деятели Конфедерации взяли на себя драматическую миссию руководства неинтегрированной экономикой, централизовали ее и в замечательно короткий срок сделали ее самодостаточной для производства военных материалов. Но по иронии судьбы сельскохозяйственный "рог изобилия" Юга хуже снабжал продовольствием и обувью свою армию и гражданских лиц. Артиллерии конфедератов не хватало фитилей, а общество, снарядившее первый в истории броненосец, не смогло даже построить для него хороший двигатель, хотя Конфедерация была первым государством, которое изобрело действующую субмарину и потопило военное судно противника (канонерку "Каир") при помощи электрически взрываемой мины.

Еще одним приемом сопоставления революции XVIII в. и Гражданской войны может служить сравнение стереотипов сознания. Что говорили противники друг о друге в каждом из столкновений? В борьбе за независимость колонисты настаивали до конца, что они - тоже британцы, которые добиваются от англичан только уважения своих прав. Британия же требовала, чтобы они оставались британцами, невзираяна попраниеих прав. Ясно, что они разошлись во мнении по поводу того, что означало быть британцем.

К 1860 г. в Америке как Север, так и Юг соглашались с тем, что южане стали отдельным народом. Они также полагали, что обе цивилизации породили два различных типа человеческого характера. Плантаторы были храбрыми, отчаянными, щедрыми, ленивыми и честолюбивыми, а янки - расчетливыми, трудолюбивыми, болезненными, феминизированными, слабыми и жадными, более удачливыми в бюрократических манипуляциях, чем в действительном управлении чем-либо. Можно ли было верить в патриотизм северян? Отдали бы янки жизнь в борьбе за свое дело? Поскольку каждая сторона находила для себя истину в этих образах, можно судить, несколько сильно они влияли на ход событий, включая сецессию и ведение войны.

Парадокс заключается в том, что победа Союза в Гражданской войне дала старому плантаторскому классу, быть может, больше политической власти на Юге к 1900 г., чем он имел ее с XVIII в.

Ясно, что Союз и Конфедерация 1861 г. имели черты социального и культурного сходства, которые невозможно обнаружить между Америкой и Британией ни в 1861 г., ни в 1775 г. Союзные солдаты, за небольшим исключением, полагавшие, что они вторгаются в чужую страну, походили на своих врагов конфедератов, с которыми сражались, гораздо больше, чем американские ополченцы или даже солдаты Континентальной армии напоминали британских солдат в 1770-е годы. В то же время каждый регион имел больше общего с Британией, чем друг с другом. И южному кодексу чести, и северному свободному труду соответствовали определенные британские культурные ценности. Я также сомневаюсь, чтобы патриоты очень часто выражали такую откровенную ненависть к Британии, какую конфедераты чувствовали к северянам и Союзу во главе с Авраамом Линкольном.

Почему же конфедераты проиграли Гражданскую войну, а патриоты выиграли Войну за независимость, если у конфедератов чувство национальной идентичности и воля к победе были гораздо сильнее, чем у революционеров XVIII столетия? Два примечательных обстоятельства могут объяснить многое. Конфедерация никогда не получала мирового признания, а тем более помощи извне. Соединенные же колонии без подобной помощи войну бы не выиграли. Равным образом проблемы снабжения для Союза в борьбе с Конфедерацией Юга были менее острыми, чем те трудности, с которыми сталкивалась Британия при ведении войны за океаном на расстоянии в три тысячи миль. Усилияповедению войны создавали меньше внутренней напряженности в северном обществе, чем в южном. Именно поэтому национализм Союза мог восторжествовать над своим соперником - Конфедерацией, хотя объективно он был, вероятно, более слабым в годы военных действий. Располагая гораздо большими ресурсами, Север никогда не испытал астрономических потерь Конфедерации. В противном случае он, ве роятно, проиграл бы войну.

Победа Конфедерации в любом случае обернулась бы триумфом для большинства населения Юга и бедой для черных.

Остается неоспоримым тот факт, что южные расисты, многие из которых являлись рабовладельцами, провозгласили свою независимость и повели тяжелую войну против северных расистов, и впоследствии против 180 тыс. вооруженных негров. Южане были близки к победе. Их усилия привели к поразительным военным успехам, но это обострило социальные противоречия внутри Конфедерации, особенно по поводу призыва в армию, и не смогло сохранить верность рабов своим хозяевам, когда союзная армия подошла достаточно близко, чтобы предложить им хороший шанс освобождения. Попытки Джефферсона Дэйвиса продолжать борьбу, освобождая и мобилизуя на войну рабов в 1865 г., не дали ничего для поднятия морального духа южан и, возможно, даже этот дух понизили. "Мама, я пошел добровольцем на войну, чтобы сражаться не за страну свободных негров, а за свободную страну для белых, - жаловался один солдат из Северной Каролины, - и я не думаю, что люблю мою страну настолько сильно, чтобы сражаться бок о бок с черными солдатами". Нация конфедератов без рабства была идеологической бессмыслицей и привлекла немногих защитников. И поэтому войска, оставшись без рабов, в конце концов просто капитулировали.

Война за независимость Конфедерации была также войной за увековечение рабства в самом жизнеспособном и динамичном рабовладельческом обществе Нового времени. Для Севера война за сохранение Союза стала к 1863 г. войной за уничтожение рабства, но она никогда не была войной за интересы черных американцев.

В 1860-1861 годах конфедераты разрушили Союз для спасения рабовладения. Затем Север уничтожил рабовладение для спасения Союза. Почему же после столь ожесточенного эмоционального противостояния в годы войны и Реконструкции стало возможным примирение? Вместо рабовладения утвердился расизм белых Севера и Юга. "Союз, свобода для белых и расизм, раз и навсегда, отныне и навеки" - вот что стало лозунгом Соединенных Штатов с 1890-х годов до середины XX столетия. Он оставался незыблемым до тех пор, пока пример нацистов и высокие нравственные образцы поведения таких афро-американцев, как Мартин Лютер Кинг-младший, не посрамили, наконец, нас за верность этому лозунгу — всех нас, как на Севере, так и на Юге.

Американский ежегодник. 1997. М.,1997

---

Дата добавления: 2015-08-29