28 января, воскресенье. Мне 25
Получилось так, что последнюю ночь перед своим 25-летием я проспал со своими спутниками под каким-то намибийским мостом близ города Одживаронго. Правда, в середине ночи я, опасаясь невесть откуда взявшихся комаров, перебрался в палатку, но цивильности мне это не прибавило. Проснулись, собрались, вышли на пустую воскресную трассу и в утренней безмашинной прохладе умяли купленный накануне праздничный "торт", а вернее, рулет.
Наконец проснулись редкие машины. Нас довезли до следующего городка, Отави, где мы перекусили варёной кукурузой за 1 намибийский доллар и продолжили путь дальше. На повороте на Цумеб мы посетили найденную мной прежде заросшую травой трассу и сфотографировались на ней.
250 километров от этой красивой развилки до самой Ондангвы нас провёз белый старичок-фермер. Ему было на вид лет семьдесят пять, его кожа сморщилась и обвисла, но он сохранил жизнерадостность и ради нас даже изменил свой маршрут. (Он думал сперва заехать на свою ферму, а на другой день ехать в город, но решил, раз уж взял нас, поехать сперва в город, а на ферму потом.) Высадил он нас в самом центре Ондангвы — если этот раскиданный город может вообще иметь центр. Ведь его одноэтажные дома без садов разбросаны по окружающей песчаной местности, как спичечные коробки на пляже, без какого-либо порядка и на большом расстоянии друг от друга.
Ещё в Лусаке я нашёл список всех коптских православных центров в Африке, подобных церкви отца Джона, и нашёл вожделенный адрес и в Намибии. Но "адрес" был прост: город Ондангва, коптская православная церковь.
Мы потратили почти час, ища оную. Большая часть людей вообще в сей воскресный день не показывалась вне домов, а те, кто по каким-то нуждам покинули свои жилища, оказались непонятливыми и не знали никаких английских слов. С трудом мы разыскали какого-то сторожа с ружьём, который, бросив охраняемый им объект, повёл нас задворками и дальними улочками и, наконец, указал нам вдали два здания, одно из которых, по мнению сего сторожа, было церковью, а второе — домом священника. Сторож вернулся охранять свой объект, а мы направились изучать сущность намибийской Коптской православной церкви.
Ондангвская коптская церковь
Мы постучались в ворота. Нам открыл молодой бородатый египтянин лет 25-ти, это и был священник. Мы объяснили нашу сущность, и он пригласил нас в дом. Жил он там с женой и дочкой лет семи. От лусакского отца Джона он отличался цветом бороды (в Лусаке батюшка был рыжебородый, а этот оказался чёрнобородым), ростом был повыше, а возрастом помоложе, чем его коллега из Замбии.
Участок земли, где ныне находится церковь, приобрёл африканский епископ ещё в 1991 году. По теории этого отца, благовествование надо начинать из провинции, а не из столиц, так как в столицах люди слишком озабочены погоней за временем, за деньгами и т.п.. Находясь в разъездах по Африке, сей епископ приобретал участки земли в разных странах, и вот один из них оказался в Намибии, в Ондангве.
Однако прошло немало лет, прежде чем удалось найти деньги на постройку собственно храма. И вот сей священник, окончив в Александрии курсы миссионеров, был послан сюда для благовествования. Так вот, в книгах всё было просто, рассказывал он, а на деле — совсем неожиданно сложно!
Во-первых, церквей в Ондангве открыто уже великое множество.
Католики, баптисты, лютеране, иеговисты, все протестанты и сектанты уже обжились здесь и имеют свою паству. К новоприбывшему православному священнику относятся холодно, даже не здороваются. Единственный, кто здоровается, — католический священник! Остальные даже внимания не обращают.
Во-вторых, очень тяжело быть здесь... с бородой. Все христианские проповедники и священники, как живущие в Намибии, так и показываемые по телевизору — бритые. А мусульмане тоже имеют здесь свою церковь, они не называют её "мечеть", а говорят "церковь мусульман", и все там с бородами. И все думают, что православный священник = мусульманский священник, и переубедить их невозможно.
Даже когда идёшь по домам, рассказываешь о Библии, о Христе, всем интересно, — под конец благодарят: "спасибо, уважаемый мусульманский священник, за прекрасный рассказ". И после крещения, или венчания — то же самое: "спасибо, мусульманский священник!" Они никак не могут понять разницу!
Поэтому, из-за большой конкуренции и из-за спутывания с мусульманами, священник сей и не добился большой популярности своей церкви. Единственные прихожане — в Ондангве есть четыре семьи коптов-египтян, все они работают учителями физики, они и ходят в церковь. И вот уже второй год, а благовествование плодов не приносит.
Мы с интересом слушали рассказ сей, и, чтобы благовествование принесло хоть какие-то плоды, попросились помыться. Наша просьба была исполнена. В доме священника обнаружился горячий душ. Должна была иметься и кухня, но нам оттуда принесли только по стаканчику кока-колы. Мы сидели довольно долго, всё ожидая, что священник предложит оставаться на ночлег или поужинать, но тщетно. Когда же мы сами спросили о ночлеге, оказалось, что ночевать в доме у священника невозможно: это-мол частная собственность, а также юарский епископ запрещает иностранцам ночевать у подконтрольных ему священников. Правда, нам разрешили поставить палатки возле здания самой церкви, которая виднелась неподалёку. На всей большой церковной территории было только одно здание — собственно церковь, остальная земля пустовала, но высокий забор вокруг был предусмотрительно покрыт колючей проволокой и стёклами, вставленными сверху.
Священник погрузил нас в машину и отвёз на 50 метров, в церковь, во дворе которой мы и расположились. День склонялся к вечеру, собирался дождь. Мы расставили палатки: я — под козырьком церкви, Кирилл с Андреем — в будке для сторожа, которая была пуста.
Мы поблагодарили священника, попрощались с ним, и он уехал на машине обратно домой (хотя это было совсем рядом), спать в защищённом от ветров и дождей помещении. Мы же, удивляясь на то, что нас не пустили даже внутрь самой церкви, подальше от дождей и комаров, — залегли спать в палатках. Дров вокруг не было, и костёр разводить было нам не из чего.
Завершая описание сей православной церкви, замечу следующее. Вероятно, всё же не длина бороды, не количество конкурентов и не удалённость от столиц влияют на успех миссионерской деятельности. Отец Джон из соседней Лусаки и в столице жил (хотя, вроде бы, миссионерство в столице труднее, чем в провинции), и бороду тоже имел (не жалуясь на сие), и конкурирующих церквей в Лусаке на порядок больше, чем в Ондангве. Однако, к о.Джону люди шли и были от него в восторге. А сей священник, хотя, вероятно, много библейских книг прочитал и всё по букве правильно делал, но любви такой пылкой к своим прихожанам не имел, и даже имя его я сейчас вспомнить не могу.
29 января, понедельник. Первый взгляд на Анголу
Встать надо было с рассветом. Ночью шёл дождь и подлил воды под козырёк, под которым я поставил палатку опрометчиво без тента. Но тем лучше — раньше проснуться — раньше в путь!
Мы собрались, вышли из церковного двора и задвинули за собой тяжёлую железную дверь на колёсиках. Дойдя до трассы, расстались: Андрей с Кириллом поехали на северо-запад, на Ошакати, а я на север, в Анголу. На часах — 7.15 утра.
Было немножко беспокойно на душе. Всё же про Анголу нам рассказывали столько всяких гадостей! Поэтому для самоуспокоения я стал вспоминать всякие другие страны, о которых нам тоже говорили всякие плохие вещи. Вот, например, Иран. Перед поездкой туда кое-кто даже советовал с иранцами за руку не здороваться, из опасности заразиться, а оказалась — самая чистейшая страна, стерильная, России не чета. Или вот Судан, где нас должны были, по слухам, кастрировать, снять кожу и заставить её съесть, а затем убить; там, где все прогнозировали голод, а в институте тропической медицины старый доктор предупредил: "Судан — страна беззакония! Даже наши самолёты его облетают!" А оказалась страна спокойная, счастливая и очень вкусная, не то что голода не почувствуешь, но только от обжорства и можно умереть. Таджикистан, особенно районы, контролируемые исламскими "боевиками-головорезами" — места просто сказочные! и кормили вкусно. Эфиопия, где война и голод, оказалась тоже вполне сносной страной, только крики "Ю! ю! ю!" донимали. А Пакистан — вообще сказка, весёлая и свободная страна, а сколько дряни говорили и писали и про него... Так перебирая в памяти всяческие "зловредные" страны, которые при ближайшем рассмотрении оказывались самыми весёлыми, лучшими и безопасными, я приближался к границе очередной счастливой страны — Анголы.
"Первый день пускай будет тестовым, — решил я. — Если Ангола окажется дурацкой страной, всегда можно успеть вернуться обратно, в безвизовую Намибию. Если же всё будет в порядке, нужно будет продлиться в первом городе — Ондживе. Или лучше во втором городе — в Лубанго. Если же страна нормальная, но продлиться не удастся, тогда... тогда... тогда и посмотрим".
Пограничный переход в Ошиканго открывется в 8 утра. Я приехал в 8.20. Купил утреннюю буханку последнего намибийского хлеба и пошёл туда, куда вела асфальтовая дорога, — на известный уже мне пограничный пропускной пункт.
Из Намибии выпустили меня легко, а вот в Анголу не пустили — ангольцы, как оказалось, открывают свои врата не в 8, а в 9 утра. Впрочем, в Анголе время сдвинуто на час от намибийского, так что они тоже собирались открыться в 8 утра, но по своему времени. Я сел на рюкзак на чрезвычайно загаженной всяким мусором, банками из-под пива и тряпьём нейтральной полоске земли, разглядывая Анголу сквозь решётчатый забор.
АНГОЛА
Гладкий асфальт, покрывающий все основные дороги Намибии до последнего миллиметра, здесь завершался. На ангольской стороне его не было видно вовсе. На большой замусоренной площади наблюдалось построение одетых в синюю форму ангольских пограничных солдат. За спинами этих солдат стояло большое здание — вероятно, это раньше было двухэтажное здание таможни; но, некогда развороченное взрывом, оно являло собой лишь три стены с дырками окон (перекрытий уже не было). На этих руинах висел потрёпанный ангольский флаг — чёрно-красный, с кинжалом, звездой и обломком шестерёнки. Новые здания таможни имели вид вагончиков.
Вокруг меня скопились ангольские труженики, ожидающие, как и я, открытия границы. Тут ко мне подошла женщина лет тридцати из намибийских пограничников и заговорила по-русски. Оказалось, она училась когда-то в Одессе. Я хотел расспросить её о порядках в Анголе, но она ничего не знала или не хотела говорить и вскоре вернулась обратно на свою намибийскую сторону.
Наконец, отперли какую-то калитку, и всех жаждущих попасть в Анголу потихоньку пропустили, записывая их в специальный журнал. Интересно было то, что ни у кого, кроме меня, не было паспортов как таковых. Все люди предъявляли на границе особый документ, имевший вид потрёпанного листа бумаги формата А4, много раз сложенного и порванного на сгибах. Отпечатан этот лист был у них на ксероксе, а оригинал — на печатной машинке. Фотографий у большинства не было вообще, хотя место для фотографии было обозначено. В графе "Адрес" было написано название посёлка или города, без каких-либо уточнений типа улиц; были заполнены ещё графы "Имя" и "Племя", а все прочие графы были пусты. Заверял документ синий прямоугольный штамп, так что подделать всё сие было легче лёгкого.
На обороте эти листы были полны въездных и выездных штампов, поставленых хаотически без всякой последовательности. У нескольких тёток "документ" был так испечатан, что пограничник с трудом находил места для нового штампа. И только у меня был нормальный паспорт, и из-за этого сразу вышла задержка — пограничники стали трогать его, листать, чуть не нюхать.
— Куда направляетесь? — спросил самый смелый из них.
— В Луанду, — отвечал я. Мне поставили въездной штамп и пропустили.
Ангола!..
* * *
Приграничная деревня оказалась очень грязной. Толпы людей ходили туда-сюда среди мусора, а неподалёку, в овраге, скопилось множество тонн мусора, из коих основным предметом были пустые алюминевые банки из-под пива. Их были миллионы! Какой-то человек деловито испражнялся среди всего этого мусора, увеличивая его гору.
Асфальт на дороге почти не наблюдался — это напомнило мне трассу с Сешеке на Ливингстон. Лучше бы этого асфальта не было вовсе — его остатки создавали пупырышки и наросты на дороге, уже почти избавившейся от сего странного покрытия.
Я наполнил канистру водой в одной из хижин и пошёл пешком на север, желая подальше отойти от приграничной деревни и её возможных деньгопросов. Но не успел я пройти и пару километров, как меня догнала старая-старая машинка с кузовом, в которой сидело уже человек восемь. Я стал девятым.
О джинны, рабы Аллаха! вот и он — первый ангольский автостоп! Машина ехала то справа, то слева от основной "дороги" с наростами асфальта, ибо ехать по песку было мягче, чем по жёсткой, разбитой трассе португальских времён. Удивило обилие встречного транспорта — очень многие ехали на границу. Я разъел свой последний намибийский хлеб с другими пассажирами. По дороге нас остановили ангольские гаишники, заставили водителя помигать фарами и заплатить штраф. Я удивился, увидев, что гаишники были в светоотражающих куртках, и ещё больше удивился, когда у меня не спросили документов. Машина провезла меня километров шесть, до посёлка Намакунде, и завершила путь.
Почти сразу же следующая кузовная легковушка взяла меня на сорок километров, до первого крупного города Онджива. В кузове оказался один англоговорящий пассажир и один русскоговорящий. С их помощью я подружился со всеми остальными пассажирами и с водителем, и все они, узнав мою сущность, удивились. Денег никто не просил.
Перед Ондживой начался новый, неплохой асфальт, и я, удивляясь, как всё идёт благополучно, въехал в сей первый ангольский город. Было 10.15 ангольского времени.
* * *
Онджива оказалась компактным городком. Старые солидные здания колониальных времён придавали ей некоторую солидность. Русскоговорящий человек, прощаясь со мной, обещал мне завтра прямые грузовики до Лубанго, но дожидаться их я не стал. Вопрос о продлении визы решил оставить на потом — пока есть время, надо ехать вперёд! Ещё неизвестно, сумею ли я проехать до Луанды или там начнутся проблемы с повстанцами или полицейскими.
Одно из самых больших зданий в центре города, высотой не меньше четырёх этажей, представляло собой руины, обрушившиеся, как карточный домик, — вероятно, от взрыва. Интересно, что солидный бетонный забор, окружавший это разрушенное здание, был свежевыкрашен. Я хотел сфотографировать картину сию, но убоялся полицейских в синей форме, обильно циркулировавших по главной улице, и прошёл её быстрым шагом.
На выезде из города меня подобрал белый человек — местный фермер. В Анголе всего несколько десятков тысяч белых людей, и половина из них живёт в южных районах страны, а вторая половина — в столице. Белый человек не знал, можно ли доехать автостопом до Луанды, и высадил меня километрах в трёх от города, свернув на свою ферму.
Здесь, вблизи города, дорога была относительно гладкой (почти новой: наверное, всего лет десять как асфальтировали); я пошёл пешком, осматривая страну. Слева от дороги было минное поле, и треугольные знаки-указатели с черепом и надписью "MINES" меня повеселили, но фотографировать я не стал — вокруг были солдаты, могли плохо воспринять. Пока я шёл далее, дивился, ибо в Анголе имеет вид алюминевых банок из-под пива и кока-колы, и валяется повсюду. Спустя час мне удалось застопить очередную машину, в которой ехали из Намибии весёлые девушки, частью даже англоговорящие. Машина шла на сто километров, в Шангонго, а девушки ехали ещё дальше, в Лубанго (машина оказалась не их, они тоже были автостопщицы, только чёрные).
На выезде из Шангонго путь нам преградила река, через которую был переброшен целый комплект когда-то новых, а затем последовательно взрываемых мостов.
Посему асфальтовая дорога, подходя к реке, разветвлялась на несколько грунтовок, и самая накатанная из них вела к последнему, ещё действующему мосту. Перед ним находился дорожный полицейский пост. Водитель высадил меня и девушек (у них оказалось немало сумок и чемоданов), и мы остались на посту ожидать иных машин. Дорожные полицейские опять не спросили у меня документов. Видимо, они понимали, что никакие проверки документов сами по себе не спасут и сей мост от взрывов. А вот московские их коллеги полагают, что террористическая сущность человека видна по его паспорту. Думаю, что у настоящих террористов документы всегда в порядке.
Тут к посту подъехала тёмно-зелёная джипная легковушка с виндхукскими номерами и кузовом. Кузов содержал упаковки с пивом, одежду, кастрюли, звенящие друг об друга, какие-то коробки и прочие товары, которые их владелец вёз на продажу из Намибии в Анголу. Водитель оказался англоговорящим, он подобрал девушек и меня на триста километров до самого Лубанго!
Ехать было удивительно интересно!
Дорога периодически превращалась из очень плохого асфальта в нормальный и наоборот. На участках хорошего асфальта водитель, ловко объезжая выбоины, разгонялся более чем до 100 км/час. На плохих участках наша скорость резко падала, тем более мы старались не сбить детей, занимающихся "улучшением" дороги. Ангольские дети и некоторые женщины, всё время попадавшиеся нам на трассе, занимались там безделием, причём там, где трасса была похуже. Завидев машину, они приходили в движение, и быстро бежали, держа в руках заранее приготовленные куски дёрна, и утаптывали их в дырки в асфальте. Пока машина, виляя между (незалепленными) выбоинами, приближалась к ним, дети успевали заполнить две-три дырки. Когда же машина подъезжала совсем близко, они разбегались и поднимали поперёк дороги также заранее приготовленную лежащую там верёвку с висящими на ней грязными тряпочками — типа стой, проезда нет, идут дорожные работы! Наш водитель приостанавливался, бросал из окна подаяние "на улучшение дорог", верёвка опускалась, и мы проезжали. Водители погрубее нажимали на газ, и попрошайки быстро и бесплатно отпускали верёвку, провожая взглядом очередную свою несбывшуюся надежду.
На самых плохих участках дороги машины ехали уже не по ней, а параллельно оной. В низинах скапливалась обильная вода и брызгала из-под колёс.
Ближе к Лубанго пошли настоящие горы, поросшие лесом. Красиво!
А иногда и поля, зелёные луга, пальмы, коровы, крестьяне, возращающиеся вечером с полей, напевающие песни на ходу, несущие на головах свои инструменты труда или корзины — с урожаем, наверное; опять коровы; останки танков — то ли наших, то ли нет; порой попадались полудикие люди с луками и женщины с отвислыми грудями; в посёлках — цивильные коттеджи и тут же развалины и мусор; хижины и каменные дома; дорожные полицейские с патронными лентами через плечо а-ля Чапаев. Хорошо!
Водитель утверждал, что на машине в Анголе можно доехать только до Лобито, а далее в сторону Луанды машины, люди и грузы плавают только на пароходе (или летают на самолёте). Из Лубанго до Лобито ехать надо так: сперва на запад, в сторону г.Намибе, а потом на север, вдоль берега. Я очень удивился, ибо на карте дорога вдоль берега показана как наихудшая; а если магистральный "асфальт" оказался с большими перебоями, то дорога вдоль берега вообще непроезжая! Водитель отвечал, что дорога проезжая, и притом это единственная дорога, а все прочие опасны из-за повстанцев. Водитель заповедал мне ехать от Лубанго 150 км на запад, в сторону Намибе, а потом, на посту, свернуть на север. Кстати, о постах: ни на одном из многочисленных постов ни один полицейский не спросил у меня паспорт! А ведь меня предупреждали, что в Анголе каждые 10 км стоит пост, на котором иностранца задерживают, обыскивают или даже расстреливают.
В лучах заходящего солнца мы прибыли в прекрасный город Лубанго, находящийся в 440 километрах от границы и в 500 километрах от православной церкви, в которой я ночевал накануне. Мои утренние беспокойства совершенно развеялись. Как я и хотел, первый день был тестовым, и он показал мне сущность страны в самом хорошем виде. Ангола оказалась живописной и автостопной страной, так что я решил продолжить своё перемещение.
Водитель занялся развозом девушек-автостопщиц по Лубанго, предоставив мне возможность поглядеть одним глазком на этот город. Здания там были разного фасона — португальского, советского и африканского. Высокие дома содержали кучу спутниковых антенн на своих крышах. А вот глинобитные лачуги бедняков таких антенн не имели. На их металлических крышах лежали булыжники, штук десять на каждый квадратный метр крыши, чтобы её, никак не закреплённую, не унесло ветром. И такой здоровущий этот Лубанго, здесь, наверное, под миллион жителей будет!
Людей на улицах было очень много. После долгой жизни в Намибии, где улицы городов были безлюдны, Лубанго показался мне весьма оживлённым. Жители ходили туда-сюда, продавали что-то, несли на головах разные вещи и просто тусовались. Хотелось бы пожить здесь хотя бы пару дней! Водитель сделал попытку избавиться от меня на автостанции, но затем осознал свою ошибку и вывез на трассу, туда, где начиналась дорога на запад, на Намибе. Я поблагодарил водителя и попрощался с ним, удивляясь тому, что за сегодняшний день в Анголе никто не попросил с меня ни копейки.
В вечернем полумраке мне удалось подъехать ещё километров на пятнадцать, до некоей безымянной деревни. Несмотря на то, что в деревне был электрический фонарь (вот не ожидал такого от Анголы!), и время от времени мимо проезжали машины, — застопить мне их не удавалось. Местный житель, стопящий под тем же фонарём в противоположную сторону, никак не мог уехать в Лубанго, и под конец применил странную методику — догоняние машин и залезание в кузов на ходу. Вскоре ему удалось уехать, и я подумал, что эта методика прогрессивна. Но не тут-то было — минуты через три он же, несколько расстроенный, вернулся из темноты к фонарю пешком. Вероятно, водитель почувствовал прибавление и выгнал непрошенного пассажира.
Я провёл ещё около часа во влажной, жирной темноте. Никто не испытывал ко мне интереса. Мимо проходили подвыпившие парни, но внимания на меня не обращали и в гости не звали. Тогда я покинул сию трассу, отойдя от неё в переулок, поставил палатку возле простого деревенского дома (проверив, нет ли поблизости значка с черепом и надписью "MINES"). Хозяин дома наблюдал весь мой процесс и не мешал мне. Я залез в палатку и уснул весьма счастливым ангольским сном.
30 января 2001, вторник. Второй день в Анголе
Утром хозяин дома так же молча созерцал мой подъём и сбор палатки. Я вышел на трассу и продолжил автостоп. Вчерашний человек под фонарём исчез — значит, всё же автостоп существует и здесь. Вскоре меня подобрал грузовичок, а затем другой грузовик, побольше, в кузове которого ехали разные ангольские труженики.
Вдоль дороги тянулись поля, покрытые туманом, скромные дома и хижины. Крестьяне, неся на головах орудия труда и пищевые припасы, шли на свои угодья. На сельском базаре тётушки распаковывали корзины, предлагая покупателям хлебные и банановые продукты.
Затем дорога поднялась в горы, высокие, зелёные и туманные. Около получаса ехали по красивейшему горному серпантину. Ангольские труженики угощали меня кислыми яблоками и хлебами из дорожных припасов. Как известно, в Анголе почти никто не знает английского языка, а я не знаю португальского, но чувство взаимопонимания у нас образовалось.
Грузовик свернул на какую-то базу, и я продолжил путь пешком. Пейзаж был мирным, дорога — хорошей, высоковольтные ЛЭП тянулись за горизонт, справа, вдоль трассы, показались рельсы железной дороги. Я прошёл пешком часа два — останавливающихся не было, пока, наконец, медленный грузовик с огромным кузовом не подобрал меня.
Наконец я достиг того дорожного поста, откуда идёт трасса на север, на Лобито. Я ещё сомневался в том, что именно эта глухая дорога может вести в тот город, но дорожные полицейские подтвердили эту информацию. Жили ангольские гаишники в двух тесных вагончиках-контейнерах, забитых жарким дневным воздухом, мухами, патронными лентами и несъедобными зелёными бананами, которые следовало жарить. Здесь у меня впервые в Анголе проверили документы и не нашли в моей пятидневной визе ничего подозрительного. Я подумал: какая ненапряжная страна — и это здесь 25 лет идёт гражданская война! И страна совсем не нищая.
Тем временем стало жарко. На дороге, ведущей на север, сидело уже около десятка человек, ожидающих попутку. Я присоединился к ним. Один из ангольских автостопщиков проявил знание русского языка. Мы разговорились.
Как оказалось, сей ангольский пролетарий, житель города Намибе, в далёком ещё доперестроечном году учился на Украине. (Всего же в СССР получили образование целых 18.000 ангольцев, как я узнал позже.) Сейчас он ехал в поисках заработков в столицу, г.Луанду. Он подтвердил информацию о дорогах и добавил: 460 км до города Лобито проезжается за два-три дня, так как трасса очень плохая, а с Лобито надо плыть на пароходе, так как по трассе там не ездит никто — повстанцы шалят. Особенно на участке Лобито—Сумбе, проехать вообще невозможно. От Сумбе до Луанды ещё можно проскочить, если повезёт, разумеется. Но лучше сесть на пароход. Стоимость парохода человек не знал, уповая, как и я, на бесплатное проникновение.
В отношении полицейских мой новый знакомый сказал, что они безвредны, заботятся лишь наполнением своего кармана; а продлить визу мою пятидневную нигде нельзя, кроме как в столице. В Луанде имеется большое посольство РФ и много русских самолётов, летающих как в Россию, так и по стране.
Но вот, о счастье! — огромный неторопливый грузовик вырулил с Лубангской магистрали и пополз к нам. Гаишники остановили грузовик, получили от водителя взятку пивом и посадили всех пассажиров на крышу грузовика, а меня, как белого мистера, в кабину. Я предупредил о своей неплатежеспособности, но никто не смутился — вероятно, пассажиры были такие же.
...Ехали мы очень долго и медленно. Асфальт время от времени исчезал, а порою опять появлялся, но в столь разбитом состоянии, что ехали мы не по асфальту, а вдоль него по песку, земле и горам. Водители, посадившие меня в кабину, активно угощали меня.
Во второй половине дня наш грузовик неожиданно одолел очередной перевал и нам открылась волшебная панорама Атлантики. Где-то внизу узкой белой полоской шумел прибой, узкой жёлтой нитью тянулся пляж, и среди серо-коричневых каменистых пейзажей окружающей прибрежной пустыни зелёным пятном расстилался оазис. Голубой океан до самого горизонта переходил в бело-голубо небо, и вся эта бело-жёлто-зелёно-коричнево-голубая картина лежала прямо под нами. Но прежде чем прибыть в этот благословенный уголок, нам надлежало не менее получаса спускаться по серпантину того, что когда-то называлось дорогой. На подъезде к оазису умножились полицейские посты, они теперь стояли чуть не на каждом километре и выглядели очень просто — хижина или старый, помятый контейнер. На каждом посту водитель останавливался и вручал дорожным полицейским упаковку пива или другие товары.
Деревня Бентиаба находилась в оазисе, образованном устьем одноимённой реки. В оазисе продавали толстые, вкусные бананы, сушёную рыбу и прочую пищу. Мы остановились, водители занялись обедом и опять накормили меня. Русскоговорящий анголец, всё это время ехавший в кузове на грузе вместе с другими ангольцами, подарил мне 10 кванза — ангольские деньги, которые я увидел впервые. Деньги сии тут же были потрачены на мясистые бананы. Водители тоже приобрели бананы для меня, так что я почувствовал, что забананился надолго.
И вновь в путь! Как оказалось, наш грузовик идёт не до Лобито или
Бенгелы, куда я устремлялся, а до следующей деревни Луцира, являющейся как бы перевалочным пунктом. Дальше — предупредили меня — дорога совсем плохая, и такой тяжёлый грузовик там не пройдёт, поэтому в Луцире грузы переваливают на другие грузовики, поменьше и помощнее. Пассажиры, едущие на север, собирались выгрузиться на повороте на Луциру и дальше ждать проходные машины.
И точно, вечером, одолев двести километров от места поворота на север, грузовик попрощался с нами и уехал куда-то в щель между горами, оставив меня и десяток других пассажиров на достаточно замусореной площадке, которую можно назвать "автовокзалом". Водитель на прощанье подарил мне 50 кванза ($2.5), а полицейским — два ящика пива и ящик газировки.
Вокруг уже тусовались какие-то люди, приехавшие ранее, а также водители встречных грузовиков, менявшие колёса и чинившие что-то в своих машинах.
А вокруг сего замусоренного "автовокзала" цвели кактусы! Цвели большими, сочными, изумительными красными цветами! Это было так здорово! (А под Лубанго кактусы цвели жёлтыми цветами.) Ведь в путь сей меня провожал зацветший белым цветком огромный кактус на окне в моей московской квартире; а здесь меня провожают домой его ангольские собратья. Довольный, я пошёл фотографировать эти кактусы, считая их цветение правильным предзнаменованием.
Но не тут-то было! Полицейские на посту бдительно узрели, что какой-то человек вдали ходит по пустыне, приседает на корточки и... нет, он не отправляет естественные надобности! он делает что-то страшное и опасное! он фогографируе т! Тотчас со всех ног прибежал мент, запрещая мне мою шпионскую деятельность. Но было поздно: кактусы уже были сфотографированы. Расстроенный, мент вернулся обратно на пост — потреблять полученное от водителей пиво.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |