Речь, произнесенная на открытии Дома ребенка

Речь, произнесенная на открытии "Дома ребенка"

Аудиокомментарий:

Из книги Марии Монтессори. Дом ребенка. Метод научной педагогики. Москва, АСТ-Астрель 2006, стр.53

Представьте, что мы в эту минуту находимся в одном из роскошных залов, какие нам радушно открывает высококультурная столица Италии, и какой-нибудь видный оратор привел нам сцену из «Дна» Максима Горького, а кончил цитатой из Кардуччи, который в «Смерти богатой и прекрасной женщины» воспевает не гибель красивой женщины, («...Иные тайные страданья. Я знаю, бедствия иные»), а глубочайшее человеческое горе – жизнь бедняков в их мрачных лачугах, исторгнувшую у гениального поэта вопль:
«...Откройте юдоль неизреченной нищеты»...
И представьте, что в эту минуту раздается голос: «Ступайте, загляните в эти приюты страдания и черной нищеты, — там образовались оазисы достатка, опрятности, покоя. Бедняки получат идеальный дом, который будет им принадлежать. В кварталах, где царили порок и нищета, идет работа нравственного искупления. Душа народа раскрепощается от цепей порока, от мрака невежества. Малые дети там получат свой собственный «Дом». Новые поколения идут навстречу новой эре, навстречу времени, когда нищету будут не оплакивать, но побеждать. Надвигается пора, когда мрачные притоны порока и скорби отойдут в прошлое, и среди живых не останется от них и следа».

Какие чувства мы бы испытали! Мы поспешили бы туда, как волхвы, руководимые виденьем и звездой, спешили в Вифлеем!

Я так говорю, чтобы вы оценили все огромное значение и истинную красоту этого скромного помещения: оно словно часть дома, отделенная материнской рукой для пользования и счастья детей этого квартала. Это второй «Дом ребенка», учрежденный в квартале Сан-Лоренцо.

Квартал Сан-Лоренцо пользуется громкой известностью: едва ли не каждый день все газеты города пестреют отчетами о его скорбных событиях. Но многие, по всей вероятности, незнакомы с происхождением этой части Рима. Здесь никогда не предполагалось строить жилищ для народа. Сан-Лоренцо не народный квартал, а квартал бедняков. Это — квартал, где ютится скудно оплачиваемый, а часто и безработный труженик, обычный житель в городе, не имеющем фабричной промышленности. Это — приют тех, кто находится под надзором после тюремного заключения. Здесь все эти люди беспорядочно скученны, все перемешались.

Квартал Сан-Лоренцо возник между 1884 и 1888 годами, в период жестокой строительной горячки. Соображения социальные или гигиенические при постройке этих новых домов не принимались в расчет. Цель строителей заключалась просто в том, чтобы застроить возможно больше земли. Чем больше застроено места, тем больше барыша заинтересованным банкам и компаниям. Все это делалось с полнейшим пренебрежением к зловещему будущему, которое готовили строители. Никто, разумеется, не заботился о прочности возводимых построек, так как никто из строителей не рассчитывал оставить дома в своих руках.

И когда грянула буря — строительная паника 1888-1890 годов, — то эти злополучные дома надолго остались без жильцов. Мало-помалу, однако, стала ощущаться нужда в квартирах, и огромные здания стали наполняться обитателями. Спекулянты, которым выпала печальная участь остаться владельцами строений, не могли, да и не хотели затрачивать новые капиталы в придачу к уже вложенным, и вот, дома, построенные с полнейшим игнорированием всех правил гигиены и немало попорченные своими обитателями, стали приютом беднейшего населения города.

Квартиры, не предназначавшиеся для рабочих, были очень велики, состояли из пяти, шести или семи комнат. Эти квартиры сдавались хотя и по очень низкой, сравнительно с их площадью, цене, но превышавшей средства бедной семьи. Это создавало новое зло — поднаем. Квартиронаниматель, снявший шесть комнат за 40 лир
в месяц, сдает каморки по 8-10 лир тем, кто в состоянии их платить, а жильцам победнее — угол или коридор и, таким образом, помимо даровой квартиры, выручает еще лир 80 и более в месяц. Это значит, что для него в большой мере разрешен вопрос существования, и что он во всяком случае увеличивает свой доход. Квартиронаниматель, следовательно, спекулирует на нищете своих соквартирантов, ссужая их вдобавок мелкими суммами за проценты.

Таким образом, в поднайме мы имеем перед собой самую жестокую форму лихоимства, которую лишь бедняк умеет практиковать над бедняком. К этому добавим скученность, смешение полов, безнравственность, преступность. Время от времени газеты приподнимают завесу: многодетная семья, подрастающие мальчики и девочки спят в одной комнате; а угол комнаты занят посторонней женщиной, принимающей ночных посетителей. Это видят дети обоего пола; здесь разжигаются дурные страсти, ведущие к преступлениям и кровопролитиям, и на короткий миг обнажается в изображении газетной статьи, какая-нибудь деталь человеческой нищеты.

Всякий, впервые вступающий в одно из таких помещений, испытывает изумление и ужас. Это — зрелище подлинной нищеты, отнюдь не похоже на яркую картину, которую он себе рисовал. Здесь мы входим в царство теней, и прежде всего нас поражает мрак, даже в полдень не дающий возможности разглядеть детали обстановки.

Несколько приучив глаза к темноте, мы начинаем различать очертания постели, на которой, скрючившись, лежит фигура, — какой-нибудь больной и страдающий. Если мы принесли деньги от общества взаимопомощи, то необходимо зажечь огарок, чтобы можно было пересчитать деньги и расписаться в получении.

О, как часто, толкуя о социальных темах, мы пробавляемся туманными фразами, рисуя разные фантастические детали, вместо того, чтобы подготовиться к правильному суждению о предмете разговора, лично ознакомившись с фактами и условиями.

Мы серьезнейшим образом обсуждаем вопрос о домашнем обучении школьников, а, между тем, для многих из них дом означает соломенный тюфяк, брошенный в углу мрачной лачуги. Мы хотим заводить летучие библиотеки, чтобы бедняки могли читать на дому. Мы собираемся посылать им книги, влияние которых подняло бы их на более высокий культурный уровень. Мы надеемся с помощью печатной строки просветить бедных людей по части гигиены, нравственности, культуры, и этим обнаруживаем свое глубокое невежество в вопросе о самых вопиющих их нуждах. У многих из них нет даже света, чтобы читать. Перед этим пролетарием лежит задача гораздо более глубокая, чем духовное саморазвитие: как прожить?!

Говоря о детях, рождающихся в этих трущобах, мы должны изменить даже наш условный язык, ибо им не приходится «узреть дневной свет»: они рождаются во мраке. Они растут среди ядовитых испарений, окружающих скученные человеческие массы. Эти дети не могут не быть грязны телом, ибо запаса воды в жилище, рассчитанном на трех или четырех человек, едва хватает даже для питья на двадцать-тридцать душ.

Итальянцы приравняли свое слово «casa», дом, к почти священному смыслу английского слова «home» — закрытого храма семейной любви, доступного только милым сердцу. Как далеко от этого понятия положение той массы, которая вовсе не имеет «casa», а лишь мерзостные стены, между которыми выставляются к позорному столбу сокровеннейшие житейские акты. Здесь нет места ни тайне, ни скромности, ни деликатности. Здесь часто не бывает даже света, воздуха, воды! Здесь наше представление о доме, как о чем-то существенно необходимом для воспитания людей, как о чем-то таком, что, вместе с семьею, образует единственно-прочный фундамент общественного строя, звучит жестокой насмешкой. Забывая это, мы становимся не практиками-реформаторами, но поэтами-мечтателями.

В описанных мною условиях этим людям и пристойнее, и здоровее искать убежища на улицах и здесь выращивать детей. А как часто улицы становятся ареною кровопролитий, ссор и зрелищ столь гнусных, что их отказываешься понимать. Не сообщают ли газеты о женщинах, которых преследуют и убивают их пьяные мужья! О девушках, с бедою хуже смерти, замученных негодяями-мужчинами! Мы видим картины, не поддающиеся описанию — несчастную женщину, брошенную в канаву пьяными людьми, натешившимися над ней. Сюда с наступлением дня сбегаются окрестные дети; словно сборщики мусора вокруг мертвой добычи, они с гиком и хохотом толпятся около этого обломка женственности, толкая и перебрасывая истерзанный труп в грязи канавы.

И такая картина крайнего озверения у самых врат мирового города, матери цивилизации и царицы изящных искусств возможна только благодаря факту, неизвестному прошлым столетиям, именно — изоляции нищих людей.

В средние века изолировали проказу, католики изолировали евреев в гетто; но в бедности никто не видел опасности и позора, которые следовало бы изолировать. Домишки бедняков были рассеяны среди домов богачей, и контраст между ними описывался литературой вплоть до нашего времени. Когда я еще училась в школе, мои учительницы, в целях нравственного назидания, часто ссылались на пример доброй принцессы, оказывающей помощь обитателям соседней лачуги, или добрых детей из барского дома, несущих обед больной женщине с соседнего чердака.

В наши дни все это показалось бы фальшивым, искусственным, как волшебная сказка. Беднякам уже не приходится брать от своих более счастливых соседей уроков вежливости и благовоспитанности, они не могут надеяться получить от них помощь в минуту острой нужды. Мы поселили их кучей подальше от себя, за стенами, предоставив им брать друг у друга, в отчаянии полной заброшенности, уроки зверства и порока. Всякий, в ком не заглохла общественная совесть, должен признать, что мы создали зараженные районы, угрожающие смертельной опасностью городу, который, в стремлении навести на все красоту и блеск, согласно эстетическому и аристократическому идеалу, изверг за свои стены все безобразное и больное.

Когда я в первый раз шла по этим улицам, мне казалось, что я нахожусь в городе, пораженном катастрофой. Мне казалось, что призрак недавней борьбы еще преследует этих несчастных людей, идущим мне навстречу по безмолвным улицам с чем-то вроде ужаса на бледных лицах. Самое безмолвие, казалось, будто говорило, что здесь жизнь человеческой массы остановилась, прервалась. Ни стука экипажей, ни даже веселого голоса неугомонного уличного разносчика, ни шарманщика, наигрывающего в ожидании нескольких грошей, — даже эти столь характерные для бедных кварталов развлечения не являются сюда разогнать мрак унылого и тяжкого безмолвия.

При виде этих улиц, с их глубокими трущобами, с поломанными, искалеченными крылечками, начинает казаться, будто здесь пронеслось огромное наводнение, смывшее даже землю. При виде же домов, лишенных всяких украшений, и потрескавшихся ободранных стен, заключаешь, что в этом квартале, вероятно, произошло землетрясение. Наконец, приглядываясь еще внимательнее, замечаешь, что во всей этой густо населенной округе не видно ни одной лавки. Население так бедно, что оказалось невозможным завести даже простонародные базары, где предметы первой необходимости продаются по самой низкой цене. Здесь только один род торговли, — несколько винных лавок, зияющих на прохожего своими зловонными дворами. Видя все это, начинаешь понимать, что катастрофа, придавившая своей тяжестью этих людей, не какая-нибудь судорога природы, а нищета, — нищета с ее неразлучным спутником — пороком!

Столь бедственное и опасное положение, на которое время от времени обращают наше внимание газетные отчеты, изображающие случаи насилия и порока, возмущают сердце и совесть некоторых людей, желающих сделать какое-нибудь доброе дело для нищей массы. Можно сказать, что каждая форма нищеты подсказывает особое средство. Испробовано все — от попыток насадить гигиену в обиход каждого дома, до учреждения яслей, детских приютов и амбулаторных больниц.

Но что есть милосердие? Немногим больше, чем выражение скорби, — жалость, претворенная в действие. Результаты подобной формы благотворительности не могут быть велики. Отсутствие же постоянного притока средств и недостаток организации суживают число благодетелей. В то же время размеры и распространенность зла требуют обширной и энергичной работы, направленной к раскрепощению всего населения района. Только организация, которая, работая для блага других, сама будет расти и укрепляться благосостоянием, создаваемым ею, будет уместна в этом районе и создаст прочное доброе дело.

Ответом на эту грозную потребность и явилась огромная гуманитарная работа Римского Института дешевых квартир. Прогрессивной и вполне современной постановкой этого дела мы обязаны Эдоардо Таламо, генеральному директору Института. Его оригинальные, широкие и, вместе с тем, практичные планы не имеют равного ни в Италии, ни в других странах.

Институт основан в Риме шесть лет назад. Его цель – скупать городские дома, перестраивать их, приводить в доходное состояние и управлять ими, как управлял бы добрый отец семейства.

Первым приобретением его был большой участок в квартале Сан-Лоренцо, где в настоящее время Институт располагает 58 домами, занимающими площадь приблизительно в 30 000 кв. метров и заключающими в себе, без нижнего этажа, 1600 мелких квартир. Тысячи людей смогут воспользоваться в этих домах благодетельными реформами Института. Институт предполагает переделать эти старые постройки по самым новейшим образцам, обратив столько же внимания на вопросы гигиены и морали, как и на архитектурную сторону. Архитектурные переделки придадут домам большую и прочную ценность, а нравственно-гигиенические реформы, улучшив жилищные условия, сделают доход от квартир более постоянной и определенной величиной.

Институт дешевых квартир предложил программу, облегчающую постепенное достижение своего идеала. Работа идет медленно, так как нелегко выселять жильцов, когда так мало квартир. Гуманные же принципы, положенные в основу всего движения, не позволяют торопиться и с нравственным перевоспитанием массы. До настоящего времени Институт перестроил всего лишь три дома в квартале Сан-Лоренцо.

План преобразований следующий:
а) Уничтожить в каждом здании все его части, построенные не для создания уютного жилья, но в чисто коммерческих целях увеличения числа жильцов. Другими словами, Институт снес части строений, которые загромождали центральные дворы, и таким образом избавился от темных, плохо проветривавшихся квартир и пустил свет и воздух в остальные части дома. Вместо колодцев, лишенных света и воздуха, получились огромные светлые дворы, а остальные квартиры приобрели много больше ценности и удобств.

б) Увеличить число лестниц и распределить жилые помещения более практично. Огромные квартиры в шесть-семь комнат переделаны в квартирки из одной, двух или трех комнат с кухней.

Важность подобных преобразований несомненна, как с экономической точки зрения, так и с точки зрения нравственного и материального благополучия жильцов. Обилие лестниц уменьшает порчу стен и ступеней, неизбежную там, где по лестницам движется большое число людей. Жильцы быстрее учатся соблюдать чистоту и приобретают привычку к опрятности и порядку. В смысле нравственной гигиены важно, что сокращаются шансы на встречи жильцов между собой, особенно поздней осенью.

Разделение дома на маленькие квартиры много дала в смысле нравственного оздоровления. Каждая семья селится особняком, – получились домашние очаги, а грозная опасность поднайма, с вредными последствиями скученности и соблазна, устранена радикальнейшим образом.

С одной стороны, такие дома облегчают платежное бремя квартиросъемщиков, а с другой — повышают доход владельца, который теперь получает прибыль, составлявшую незаконные поборы при системе поднаймов. Когда домовладелец, первоначально сдававший квартиру в шесть комнат за сорок франков в месяц, делит такое помещение на три небольших, полных света и воздуха квартирки из одной комнаты и кухни, он, ясное дело, повышает свой доход.

Моральное значение этой реформы, как она обозначилась до настоящего дня, огромно. Она поставила преграду дурным влияниям и наклонностям, происходящим от скученности и близкого прикосновения полов, и у этих бедных людей впервые пробудилось приятное сознание, что они — в своем доме, в интимном кругу своей семьи.

Но проекты Института идут много дальше. Дома, предлагаемые жильцам, не только полны света и воздуха; они в порядке и исправности, они чуть не блестят, они словно напоены чистотой и целомудрием. Однако все эти блага сопряжены с ответственностью, которую квартиросъемщик должен принять на себя, если желает ими пользоваться. Он должен платить налог, дань заботы и доброжелательства. Жилец, получивший чистый дом, должен поддерживать его в чистоте. Он должен уважать его стены, от большого главного входа до состояния собственной квартирки. И кто поддерживает свой дом в добром порядке, тот пользуется уважением и вниманием. Таким образом, все жильцы объединяются в повышенной заботе о чистоте — для чего им необходимо лишь беречь уже существующее. Это, действительно, ново! До сих пор только наши большие национальные здания имели постоянный фонд на содержание. Здесь же, в этих домах, предлагаемых народу, содержание дома вверяется попечению ста или более рабочих, т.е. всем обитателям здания. Уход получает почти идеальный характер. Жильцы содержат дом в полной чистоте, не позволяя завестись на нем пятнышку. Дом, в котором мы сейчас находимся, два года был под покровительством единственно своих жильцов, которые заботились о поддержании его в целости. Немногие из наших домов могут сравниться по опрятности и свежему виду с этим домом бедняков.

Итак, мы поставили опыт, и результаты его замечательны. Вместе с любовью к домашнему уюту жильцы приобрели любовь к опрятности. Мало того, у них появилась охота украшать свои дома. Институт идет навстречу их желаниям, сажая деревья и цветы во дворах и у крылечек.

Это благородное соревнование в благом деле рождает чувство особенной гордости, прежде незнакомое обывателям квартала: гордости, испытываемой жильцами от сознания, что они владеют самым благоустроенным домом, что они поднялись на более культурный уровень жизни. Они не просто обитают в доме — они умеют жить, уважать дом, в котором живут.

Это дало толчок и к другим реформам. В чистом доме не заведется грязная обстановка, и человек, живущий в опрятном доме, не может не любить опрятности и лично у себя.

Одно из важнейших гигиенических нововведений Института — ванные комнаты. Каждый образцовый дом имеет особое помещение для комнаты с ваннами или душами, с горячей и холодной водой. Все жильцы по очереди могут пользоваться этими ваннами, — как, например, в других домах жильцы по очереди стирают белье у дворовых фонтанов. Это ценное удобство развивает в человеке любовь к телесной чистоте. Наши холодные и горячие ванны на дому — большой прогресс по сравнению с общественными банями. Мы даем беднякам одновременно здоровье и комфорт, открывая лучам не только солнца, но и прогресса мрачные обиталища, еще недавно бывшие гнусными притонами нищеты.

Однако, стремясь осуществить идеал полу дарового содержания своих построек, Институт встретил затруднение в отношении тех детей дошкольного возраста, которым часто приходится оставаться без присмотра на целый день, когда их родители уходят на работу. Эти крошки, не понимая воспитательных мотивов, побуждают своих родителей поддерживать в доме чистоту, как невежественные маленькие вандалы обезображивали стены и лестницы.

И вот пришла другая реформа, расход на которую, можно сказать, косвенно приняли на себя жильцы, подобно тому, как и уход за домом. В этой реформе мы видим самую блестящую конверсию налога, до которой только додумывалась городская цивилизация. «Дом ребенка» заработан родителями их заботой о здании. Расходы эти покрываются суммой, которую Институту пришлось бы удержать на ремонт. Какая высоконравственная мера!

В «Доме ребенка», предназначенном исключительно для детей дошкольного возраста, работающие матери могут оставлять своих малюток и с чувством великого облегчения и свободы заниматься своим делом. Но и это благо, подобно благоустроенности дома, не дается без некоторых затрат, забот и доброго желания. Правила, помещенные на стенах, гласят:

«Матери обязуются отпускать своих детей в «Дом ребенка» в опрятном виде, и участвовать с наставницей в воспитательной работе».

Таким образом, два обязательства: физическая и нравственная забота о детях. Если из разговоров ребенка видно, что воспитательная работа школы подрывается влиянием его домашней обстановки, его отсылают обратно к родителям, и это учит их ценить предоставленные им преимущества. Родители, которые ведут грязную жизнь, дерутся и совершают жестокости, на себе ощутят все бремя этих маленьких созданий, столь нуждающихся в попечении. Они увидят, что сами же они снова ввергли во тьму беспризорности своих малышей. Другими словами, родители должны уметь заслужить столь благодетельное преимущество, как домовая школа для их малышей.

Доброго желания, готовности пойти навстречу требованиям Института вполне достаточно, так как наставница с большой охотой научит, что делать. Правила гласят, что мать должна, по крайней мере, раз в неделю ходить на беседу с наставницей, давать ей отчет о своем ребенке и получать от нее советы. Эти советы часто касаются здоровья и воспитания ее ребенка, так как при каждом из «Домов ребенка», кроме наставницы, есть и врач.

Наставница всегда к услугам матерей. Своей жизнью культурной и образованной личности, она — постоянный пример населению дома, ибо она по обязанности живет в том же доме, соседкою семей всех своих маленьких питомцев. Это — факт огромной важности. Среди полудиких людей, в дом, где по ночам не всякий решался ходить без оружия, пришла не только учить, но и жить той же жизнью женщина более высокого круга, воспитательница по профессии, посвящающая свое время и труд делу помощи окружающим ее ближним. Поистине миссионерка, нравственная царица среди этой публики, она, если обладает достаточным запасом такта и сердечности, может пожать от своей социальной работы небывалую жатву добра.

Этот дом, действительно, новый; он — словно греза, далекая от осуществления и все же сбывшаяся. Конечно, и прежде благородные люди пытались жить среди бедняков ради их просвещения, но эта работа не имела практической ценности, если дом бедняка не был устроен гигиенично, если он не давал возможности подняться на более высокий уровень жизни. Точно так же такая работа не достигнет цели, если все жильцы дома не объединены общей выгодой или интересом, заставляющим их трудиться для общего блага.

Отличается и педагогическая организация «Дома ребенка». Это не просто пассивный приют, но настоящая школа для воспитания, и методы ее подсказаны рациональными началами научной педагогии. Здесь следят за физическим развитием детей, подвергая каждого ребенка изучению с антропологической стороны. Лингвистические упражнения, систематическое воспитание чувств, упражнения, непосредственно подготовляющие ребенка к обязанностям обыденной жизни, — вот основа производимой здесь работы.

Преподавание ведется наглядным способом, при помощи большого количества дидактических материалов. Не стану распространяться обо всем этом. Должна, однако, заметить, что при школе заведена ванная, где детям устраивают теплое или холодное купанье, а также учат мыть руки, лицо, шею, уши. Где возможно, Институт отгораживает клочок земли, на котором дети учатся разводить овощи.

Кому знакомы главные проблемы школы, тот знает, как много внимания уделяется в настоящее время великому, идеальному и почти неосуществимому принципу, — идее единения семьи и школы в достижении воспитательных целей. Но семья всегда довольно далека от школы, и почти всегда недружелюбно настроена к ее идеалам. Она вроде фантома, на который школе никак не удается наложить своих рук. Домашний очаг недоступен не только педагогическому прогрессу, но зачастую и социальному. Теперь же мы впервые видим перед собою возможность достигнуть пресловутого педагогического идеала. Мы поместили школу в дом; и это еще не все. Мы сделали ее в доме общим достоянием коллектива, открыв взорам родителей всю жизнь наставницы и вверенную ей высокую миссию.

Эта идея коллективного владения школой, — новая, прекрасная и глубоко воспитательная идея.

Родители знают, что «Дом ребенка» — их собственность, что он содержится долею вносимой ими квартирной платы. Матери в любой час дня могут ходить сюда наблюдать, любоваться кипящей здесь жизнью, задумываться над нею. Вот постоянный стимул к размышлению, источник несомненного блага детей.

Смеем сказать, что матери обожают «Дом ребенка» и наставницу. Сколько нежных и чутких знаков внимания эти добрые матери оказывают наставнице своих малюток! Часто они оставляют сласти или цветы на подоконнике школы, как безмолвный знак почтительного, чуть не благоговейного уважения. И когда после трехлетнего ожидания матери отправят своих детей в обыкновенные школы, родители будут проникнуты чувством, редким для представителей даже самых обеспеченных классов, — мыслью, что они должны заслужить образованного сына собственным поведением, собственной добродетелью.

Другой успех «Дома ребенка», как учреждения, лежит в области научной педагогики. Так как эта отрасль педагогики до сих пор базировалась на антропологическом исследовании питомца, то она затронула лишь немногие из вопросов, связанных с реформой воспитания. Ведь человек — не только биологический, но и социальный продукт, а социальная среда человека в пору воспитания и есть дом. Тщетны будут усилия научной педагогики перевоспитать юное поколение, если нам не удастся повлиять на среду, в которой вырастает это поколение! И я убеждена, что мы, открыв дом свету новых истин и влиянию прогресса, разрешили задачу прямого преобразования среди юных поколений и, стало быть, практический вопрос о прикладном характере основных принципов научной педагогики.

«Дом ребенка» свидетель и другого триумфа: он знаменует первый шаг к социализации дома. Обитатели под собственной крышей оставляют своих малышей в месте не только надежном, но и таком, где они получают всяческий уход. Не надо забывать, что все матери в доме пользуются этой привилегией и с легкой душой уходят на работу.

До настоящего времени только богатые женщины могли уходить из дома, оставляя детей на руках няньки или гувернантки. Теперь же и женщина из народа, обитающая в таком реформированном доме, может, не хуже иной знатной барыни, сказать: «Я оставила своего сына с нянькой и гувернанткой». Более того, словно чистокровная принцесса, она может добавить: «И домашний врач следит за ним, и направляет его здоровый рост». Эти женщины, подобно передовым английским и американским матерям, имеют «биографическую карту» ребенка. Эта карта, заполненная директрисой и доктором, дает матери полное представление о росте и физическом состоянии ее ребенка.

Распространение всех этих благ стирает кастовые различия. Все это мы видели на деле. Коллективное пользование услугами прислуги, няньки, учителя, это — современный идеал.

«Дома ребенка» демонстрируют такой идеал, беспримерный в Италии, да и в других местах. Смысл его необычайно глубок, ибо отвечает потребности века. Мы теперь уже не можем говорить, что мать ради удовольствий оставляет своих детей дома, забывая природный общественный долг первостепенной важности, — долг заботиться о воспитании своего нежного отпрыска. Нет, так как в наши дни социальная и экономическая эволюция повелевает работнице занять место среди кормильцев семьи и силой отрывает ее от обязанности, столь дорогой ее сердцу! Мать так или иначе должна оставлять своего ребенка, нередко с мучительным сознанием, что он брошен без присмотра. Детские учреждения, как наше, не ограничиваются детьми рабочего класса, но предназначены и для малышей среднего класса, многие представители которого живут умственным трудом. Учительницы и воспитательницы часто вынуждены давать частные уроки после школы и нередко поручают своих детей попечению грубой и невежественной прислуги. Недаром после первого же объявления о «Доме ребенка» на нас посыпался целый град писем от лиц среднего класса, с просьбами распространять подобные реформы и на их дома.

Следовательно, мы изменяем функцию матери, как женщины на дому. Вот перед нами практическое решение многих сторон женского вопроса, казавшегося неразрешимым. Спрашивают: что станет с домом, если женщина уйдет из него? Дом будет преобразован и возьмет на себя многие обязанности женщины.

Я верю, что в будущем обществе социализация женщин получит новые формы.

Возьмем, например, больницу. Женщина — естественная сиделка милых ее сердцу домочадцев. Но кто же не знает, как часто в наше время ей приходится отрываться от постели больного и уходить на работу? Конкуренция велика, и манкировка службой грозит потерею места, дающего ей средства к существованию. Какое благодеяние для женщины иметь возможность оставить своего больного в «домовой больнице», куда она имеет доступ в каждую свободную минуту и право быть с больным всю ночь!

А сколько это внесет прогресса в гигиену семьи, как облегчит изоляцию и дезинфекцию помещения! Кому незнакомо отчаянное положение бедной семьи, когда один из детей заболевает заразной болезнью, и его надо изолировать от прочих! У такой семьи часто не бывает родни или друзей, к которым можно было бы отослать здоровых детей.

Более отдаленным, но вполне достижимым идеалом представляется коммунальная кухня, из которой обеды, заказанные утром, посылались бы в семейную столовую. Такого рода опыт с успехом проделан в Америке. Подобная реформа представила бы огромную выгоду для тех семей среднего класса, которым приходится вверять свое здоровье и питание невежественным поварихам, портящим кушанья. Теперь у них в подобных случаях один выход: уйти из дома в какое-нибудь дешевое кафе.

Реформа дома должна возместить семье отсутствие женщины, принужденной добывать себе хлеб насущный. Дом может сделаться центром, сосредоточивающим в себе все блага, прежде отсутствовавшие: школы, общественные сауны, больницы и т.п.

Так намечается тенденция превращать дома, былое гнездо порока и пагубы, в центры воспитания, культуры, комфорта. Эта цель была бы достигнута, если бы, кроме школ для детей, устраивались также клубы и читальни для жильцов, особенно мужчин, которые могли бы проводить вечера дома с удовольствием и пользою. Домовый клуб, столь же полезный и возможный во всех классах общества, как и «Дом ребенка», способствовал бы закрытию игорных домов и кафешантанов, к великой нравственной пользе народа. Полагаю, что Институт дешевых квартир в скором времени заведет такие клубы в своих реформированных домах в квартале Сан-Лоренцо; это будут клубы, где жильцы найдут газеты и книги, где они смогут прослушать полезную лекцию.

Итак, пока от нас далека опасность разложения дома и семьи, хотя изменившиеся социально-экономические условия и вынудили женщину отдавать свое время и силы заработку. Дом сам берет на себя все обязанности домовитой хозяйки. Наступит время, когда квартиросъемщик, отдав домовладельцу известную сумму, будет получать взамен все, что необходимо для жизненного комфорта.

С такой точки зрения дом получает в своей эволюции еще более высокий смысл, чем выраженный английским словом «home». Теперь он состоит не из одних стен, хотя эти стены — чистые и светлые стражи интимности, этого священного символа семьи. Дом представляет собою нечто большее. Он живет. У него есть душа. Можно сказать, он обнимает своих обитателей нежными, ласковыми руками женщины. Он — источник нравственных сил и благодати; он печется, он насыщает, он воспитывает малышей. В нем усталый рабочий обретает покой и радость жизни. Он найдет в нем семейный уют и счастье.

Новая женщина, подобно бабочке, вылупившейся из куколки, освободится от всех атрибутов, прежде делавших ее желанною мужчине, лишь как источник материальных благ и наслаждения. Она, подобно мужчине, станет личностью, деятельным человеком, общественным работником; подобно мужчине, она будет искать утешения и отдыха в своем доме.

Она потребует, чтобы ее любили ради нее самой, а не как источник наслаждения и покоя. Она потребует любви свободной от всех видов рабского труда. Цель человеческой любви — не эгоистическая цель обеспечения собственного довольства — это возвышенная цель расширения свободного духа, духа почти божественного, в красоте и любви продолжающего род человеческий.

Эта идеальная любовь воплощена Фридрихом Ницше в женщине Заратустры, которая сознательно желала, чтобы сын ее был лучше нее. «Почему ты желаешь меня?» спрашивает она мужчину. «Может быть, боясь опасностей одинокой жизни? В таком случае удались от меня. Я желаю мужчину, который преодолел себя, который возвеличил душу свою. Я желаю мужчину, жаждущего соединиться со мною телом и духом для создания сына! Сына – более совершенного и крепкого, чем кто-либо из созданных доныне!»

Сознательно совершенствовать вид, укрепляя свое здоровье, упражняя свои добродетели — вот какова должна быть цель семейной жизни человека.

Но эту возвышенную идею немногие усвоили. И социализированный дом будущего, жизнедеятельный, предусмотрительный, нежный, дом воспитатель и утешитель, — вот истинно достойный дом человеческих пар, желающих совершенствовать род свой и победно вести его к вечной жизни!

Дата добавления: 2015-08-29