Обозрение в трех актах Гомера

«ОДИССЕЯ»

Обозрение в трех актах Гомера

В обработке и под редакцией В. МАССА и Н.ЭРДМАНА

ПЕРВЫЙ АКТ

Вступительное слово Помощника режиссера перед закрытым занавесом.

Помощник режиссера. Дорогие товарищи! Сейчас вы увидите «Одиссею», популярное обозрение слепца Гомера, автора нашумевшей «Илиады». Почему нам, товарищи, близок Гомер? Потому что он умер. Я считаю, что смерть — это самое незаменимое качество для каждого автора. Живого автора хоро­нят у нас после каждого представления, поэтому, если он хочет подольше жить, он должен немедленно умереть. Правда, това­рищи, Гомер сделал непозволительную ошибку, что он умер за 3000 лет до Октябрьской революции. Этого пролетариат ему не простит. Но я твердо уверен, что, если бы он был жив, он был бы с нами и мог бы лучше других увидеть наши театральные дости­жения, потому что он был слепой. Я не вправе скрывать от вас, что некоторые ученые утверждают, что Гомера вообще не было. Нужно сознаться, что Гомера действительно не было. Но я счи­таю, что это самое незаменимое качество для каждого автора. Скажем, например, если бы у нас не было Пантелеймона Рома­нова и Малашкина, как бы они обогатили этим русскую литера­туру! Итак, дорогие товарищи, Гомера не было. Спрашивается почему? Потому что в жутких условиях капитализма никакого Гомера, само собой, разумеется, быть не могло. Теперь же, това­рищи, без сомнения, Гомер будет. Когда — не знаю, но обязатель­но будет. Но так как того Гомера, который будет, нету, нам поне­воле пришлось поставить того Гомера, которого не было. Почему мы остановились на «Одиссее»? Потому что «Одиссея» — это самое мировое, самое гениальное и самое известное произведе­ние. Кто, товарищи, не читал «Одиссею» 7 Никто не читал. В силу этих причин я должен сказать, что «Одиссея» — самое первое обозрение Гомера, которое ставится на сцене советского театра. Естественно поэтому, что как молодой и начинающий автор, трудолюбивый старик Гомер допустил ряд серьезных и явных ошибок. Во-первых, — длинно. Я считаю, что для мюзик-холла нельзя писать длинно. Самое лучшее для мюзик-холла совсем не писать. Во-вторых, — «Одиссей» написан по-гречески. Я счи­таю, что нужно писать проще, — например, по-русски. В-треть­их, — неопытный автор сначала и до конца постарался насы­тить свое произведение гениальностью, совершенно не оставив место для идеологии. Все эти недочеты нами исправлены. Так, скажем, Гомер, называет Одиссея царем. Я считаю, что это просто неуместная шутка великого старца. Или, например, у Гомера действует много богов. Совершенно ясно, что многих богов нету. Есть один. Но так как мы должны бороться с ре­лигиозным дурманом, то и этого одного, который есть, тоже нету. Без сомнения, каждому из нас известно, что, для того чтобы дать широкому зрителю почувствовать всю гениальность данного произведения, данное произведение надо приблизить к современности, то есть выбросить из данного произведения все, что в нем было, и привнести в данное произведение все, что в нем не было.

Эту честную и кропотливую работу мы и проделали. Поэто­му нам совершенно смешны притязания зарвавшегося слепца на получение авторского гонорара. Мы, товарищи, против со­авторства.

Первая картина нашего обозрения с точки зрения геогра­фии происходит в Итаке. Сейчас вы увидите мировой экземп­ляр женской верности: знаменитую Пенелопу, которая уже двад­цать лет ждет возвращения Одиссея. Множество женихов самых знаменитых фамилий домогаются се руки, но она остается верна своему мужу, потому что надеется, что он не погиб. Двадцать лет верна своему мужу! Здесь вы видите, что великий старец Гомер не уступает Жюль Верну по силе своей фантас­тики. (Уходит.)

Первые такты увертюры. Из-за занавеса снова появляется Помощник режиссера. Жестом, полным испуга и сконфуженности, он останавливает дирижера. Оркестр замолкает.

Помощник режиссера. Товарищи, произошло до­садное недоразумение. Я говорил перед вами 18 минут и ни разу не процитировал. Товарищи, Карл Маркс сказал: «Бытие опреде­ляет сознание». Маэстро, простите, что я вас перебил, но это именно то, что делает музыку.

(Уходит.)

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Действующие лица:

Пенелопа, супруга Одиссея

Т е л е м а к, сын Одиссея и Пенелопы

12 женихов Пенелопы Рабы и рабыни

Рабыня — певица и арфистка

Вестибюль в доме соломенной вдовы Одиссея — Пенелопы. В центре, против зрителей, дверь в ее покои. Вдоль стены статуи безрукой Венеры, Дискобола в трусах и т. д. Колонны, имеющие формы урн, прикованные к стене большими це­пями. В стороне вешалка античного стиля.

П е н е л о п а возлежит на мраморной античной кушетке, окруженная рабынями белыми и эфиоп­ками. В руках у рабынь опахала.

Пенелопа

Вот уже четырнадцать лет, как мой

Муж, Одиссей хитроумный,

Не возвращается вновь к верной Супруге своей.

Где мне от грусти своей безутешной

Найти исцеленье...

Переполняют мне грудь горе, унынье и страх.

Ах, женихи без конца предлагают мне руку и сердце...

Я же еще никого выбрать из них не могу...

Что если вдруг Одиссей не погиб

И, вернувшись в Итаку, — спросит меня...

Рабыня

Госпожа...

Пенелопа

Ах!

Рабыня

Уже четырнадцать лет

Грустная здесь ты лежишь и скорбишь, не взирая

на лица

Жаждущей брака с тобой юной толпы женихов. Чем усладить твою скорбь, мы не ведаем, о,

Пенелопа...

Все опостыло тебе. Выслушать ныне изволь Юной служанки твоей самобытные песни-страданья Волости Пелопоннесской, деревни Лесбосской, уезда Самофракийского, губернии Волоколамской. Если ей главрепертком запрещеньем уста не закроет,

Может быть, репертуар этот тебя развлечет. Пенелопа

Все еще пеньем меня развлекать вы пытаетесь тщетно, Что ж, пусть мне она споет...

Рабыня

Слушаем. (К певице.) Пой же!

Рабыня-певица

Чичас!

(Поет частушки под аккомпанемент арфы.)

На Родосе, в Наркомпросе,

Я учительшей была,

Получила за работу —

Расписаться не могла.

Через терку, через сито,

Через горы, через лес

Тита-дрита Афродита,

Тита-дрита Геркулес.

Фемистокл со мной сидел,

Целовал да жмурился,

А потом вдруг охладел —

Видно исхалтурился...

(Припев.)

На катке Ахилл катался,

Да уклон ему попался:

Раскатился и с катка

Въехал прямо в ЦКК.

(Припев.)

В девках жизнь свою векую

И рожаю каждый год.

За старательность такую,

Может, замуж, кто возьмет.

(Припев.)

Пенелопа

Пением своим сладкозвучным меня ты утешила,

няня.

Спой мне еще, я тебе буду с тоскою внимать. Грустное что-нибудь спой мне, с припевом тягучим, рабыня, Чтобы созвучно душе песнь прозвучала твоя. Рабыня-певица (Поет романс.)

Дремала ночная Эллада,

И месяц сиял круторогий,

Ахилл был мужчина что надо,

И сердце дрожало под тогой.

Эвоэ-эван та-ра-ра-ра Эван та-ра-ра-ра, эвоэ Эвоэ-эван та-ра-ра-ра Эван та-ра-ра-ра-рам.

Никто не узнает, что было,

О, страшные муки Тантала,

Я помню, как ночью Ахилла Я тирсом своим щекотала.

(Припев.)

ВЫХОД ТЕЛЕМАКА

Т е л е м а к

Снова вы пеньем себе здесь, мамаша, терзаете

нервы,

Пением гнусным себе нервы терзаете вы,

Нервы терзаете здесь себе снова вы пеньем,

мамаша,

Пением снова вы... Тьфу ты, черт! Одним словом,

сладкозвучные наши рабыни, убирайтесь к зевесовой матери!

Рабыни уходят.

Пенелопа

Сын мой, о сын Телемак, как ведешь ты себя

некрасиво!

Т е л е м а к

Вы, мамуля, этот гекзаметр бросьте. Вы мне

лучше, мамуля, скажите — долго вы эту волынку волынить

будете?

Пенелопа

Боже! Ушам моим чужд этот тон Беспримерный и грубый,

Слов раздраженных твоих, сын, я понять не могу.

Т е л е м а к. Как это — не могу? Что я с вами по-испански разговариваю, что ли? Я вас, кажется, ясно по-гречески спра­шиваю: выйдете вы замуж или не выйдете?

Пенелопа.

Сын мой, увы, мне, увы, что коль твой папа вернется?

Т е л е м а к. Что — коль? Вернется он! Дожидайтесь! Глав­ное дело, что коль. Двадцать лет пропадает, а вы все что коль, да что коль. Вот и прочтокали папочку. Женихи ходят, а вы выб­рать не можете. Все что коль да что коль. Вы, мамаша, все-таки старше меня немного — должны понимать. Ведь женихи деньги стоят. Корми их, пои. Возьмем — за последнюю неделю, сколько одного вина выпито? Сухого Родосского вина 30 амфор. Красно­го Хеосского 20 амфор. Сладкого вина с горного острова Кипра 12 амфор. Кислого вина с трехгорного острова Новая Бавария — 40 бутылок... Это еще принимая по внимание, что мы по суббо­там не подаем. Раньше мы вели индивидуальное хозяйство — можно было жить. А теперь вы, мамуля, какой-то гигантский колхоз из нашего дома сделали. Я не могу столько женихов кормить. Вы должны выбрать, мамуля. Вот, например, Антиох, чем он вам не муж?

Пенелопа. Он глупый какой-то, Телемакушка, — он мне не нравится

Т е л е м а к. Ах, так вам Антиох не нравится? Он глупый, по-вашему? А вы знаете, кто его шурин? Его шурин — ответ­ственный секретарь одного председателя. Да вы знаете, что меня по его записке, безо всякой протекции могут на любое место устроить? А вы говорите — не нравится! А какой этот шурин кристальной души человек! А какой благородный! Какой беспри­страстный! Вы знаете, когда его племяннику выпадало место управляющего конторой, на это же место претендовал еще один человек. И что же, вы думаете, он сказал? Я, говорит, в работе родственных чувств не признаю. Мне, говорит, абсолютно без­различно, будет ли на этом месте племянник или Иван Иванович. Ну, пусть, говорит, будет племянник. Не возражаю. Вот! Л вы говорите — Антиох. Это даже глупо, мамаша, с вашей особенно стороны. Ну, допустим, что вам Антиох не нравится. А Лоплас?

Пенелопа. За Лопласа я не пойду. Он глухой.

Т е л е м а к. Глухой! Тоже логика! Не пойду, потому что глухой. Что вам с ним разговаривать, что ли? Вам с ним жить, а не разговаривать. Главное дело — глухой! Вот Бетховен тоже глухой был. Стало быть, вы бы и за Бетховена не пошли? Глухой! Может быть, это у него профессиональная болезнь: может быть, он государственный деятель? Глухой? Если бы он слышал, что про него говорят, ему давно в отставку пришлось подать. Он, может быть, потому и держится, что глухой. Глухой. Вы, мамаша, оригинал какой-то! Глухой! Ну, глухой! А Лизипп?

Пенелопа. Он же пьяница, Телемакушка! Пьет и пьет.

Телемак. Пьет! Это не важно, что человек пьет. Важно, за чье здоровье он пьет. Если бы он за частника пил, а то вы знаете, за чье здоровье он пьет?

Пенелопа. Нет, не знаю.

Т е л е м а к. Ах, не знаете? То-то вот и есть, что вы не знаете. Не знаете, а говорите. Пьяница! Это просто, мамаша, противно слушать. Ну, допустим, Лизипп. А Цемах?

Пенелопа. Цемах, он какой-то, Телемакушка, странный. Он, по-твоему, грек или нет?

Т е л е м а к. Вы, мамаша, этот антисемитизм бросьте, по­жалуйста. Вы за это ответить можете. Ну, ладно, не грек. А Лео­нид Фермопильский? Тоже не грек, по-вашему?

Пенелопа. Я его, Телемакушка, совершенно не знаю.

Т е л е м а к. Леньку не знаете? Так вы бы меня спросили. Я его как облупленного знаю. Я с его женой жил. С первой. И со второй. Лучше его не найдете. Чудный парень. Свой в доску. Советую от души. Ну, ладно, вам Леонид Фермопильский, поло­жим, не нравится, а Созий?

Пен е л о п а. Созий, это тот, который в журнале работает? Он ведь, кажется, Телемакушка, критик?

Т е л е м а к. Критик? Ну, действительно, лучше тогда нап­левать на него. Вот Фемистокл, насколько я знаю, не критик, даже напротив, мамаша, вполне порядочный человек. Холостой, богатый, ответственный.

Пенелопа. Говорят, Телемакушка, он идейный.

Т е л е м а к. Идейный! Что же вы хотите, мамаша, чтобы человек совершенно без недостатков был? Идейный! Он идейный с 10-ти до 4-х. С десяти до четырех все идейные. Всем кушать хочется. Нынче без идеологии не то что поесть, а и закусить не на что.

Пенелопа. Я, Телемакушка, не привыкла...

Т е л е м а к. А вы привыкайте. Если бы вы, мамаша, в Спар­те жили — тогда другое дело. А раз вы, мамаша, на Итаке живе­те, то, как говорит народная мудрость, — по идеоложке протя­гивай ножки... Я настаиваю, мамаша, чтобы вы сегодня этот вопрос решили. Хватит с меня вашей волынки.

Пенелопа. Но Те...

Звонки.

Т е л е м а к (считает)

Раз, два, три, один короткий, два с дрожью. К нам! Это они.

Пенелопа Ах! А я не одета... (Убегает.)

выход ЖЕНИХОВ

12 женихов появляются в танце, пародирующем выход герлс о од­ном из первых обозрений мюзик-холла. Женихи здороваются с Телема­ком, снимая венки, как шляпы.

Неизвестный жених. Как ваша мамаша?

Т е л е м а к. Мамаша? А вы, от какой организации?

Неизвестный жених. Я — от себя.

Телемак. А вы что желаете?

Неизвестный жених. Видите ли, я влюбился в вашу мамашу и хотел бы сделать ей предложение.

Т е л е м а к. На каком основании?

Неизвестный жених. На таком же, как и все ос­тальные.

Т е л е м а к. Но, виноват, а вы кто?

Неизвестный жених. Я просто так вот никто... чело­век.

Телемак. Человек... но все-таки у вас что, родственники какие-нибудь есть, или вы сами чей-нибудь родственник?

Неизвестный жених. Нет, я, собственно, так...

Т е л с м а к. Ну, хоть бы в какой-нибудь организации вы состоите или нет?

Неизвестный жених. Нет, я сам по себе.

Т е л е м а к. Я вас отказываюсь понимать. Сам по себе чело­век ничего из себя не представляет. Сам по себе человек — это мистика. В таком все-таки важном деле, как женитьба, такие ин­дивидуальные выступления просто ставят в тупик.

Неизвестный жених. Но войдите в мое положение, мне ведь тоже жениться хочется.

Т е л е м а к. Хочется! Всем хочется! Так нельзя! У нас в первую голову — представители организаций, потом члены проф­союзов, а такие неорганизованные предложения — я даже не знаю, как на них отвечать. Здесь даже организациям отказывают, а вы сами по себе и хотите жениться. Вы, товарищ» сначала прикрепитесь куда-нибудь, а потом приходите.

Неизвестный жених. А как же мне Салон Периклович говорил — ты, говорит, приходи, просто так, там тебя примут.

Т е л е м а к. Салон Периклович? Где же вы его видели?

Неизвестный жених. Он ко мне часто заходит.

Т е л е м а к. Салон Периклович?

Неизвестный жених. Я на днях его и спросил. Ты, говорю, не знаешь ли какой-нибудь барышни, чтобы жениться?

Т е л е м а к. Виноват. Что же вы с ним на ты?

Неизвестный жених. Да.

Телемак. С Салоном Перикловичем? Боже мой! Что же вы мне сразу не сказали! Добро пожаловать, очень рад, очень рад!..

Второй жених. Скажите, Телемак Одиссеевич, что же ваша мамаша кого-нибудь из нас выбрала, наконец?

Т е л е м а к. Трудно все-таки выбрать, дорогие товарищи. Вас много — она одна. Я тут, дорогие товарищи, анкетку неболь­шую составил, вы бы заполнили их по формочке, а мы бы их в ударном порядке с мамашей на семейном совете рассмотрели и выбрали. Разрешите, я вам формочку зачитаю.

АНКЕТА ДЛЯ ЖЕЛАЮЩИХ СОЧЕТАТЬСЯ

1. Имя, отчество и фамилия.

2. Пол (мужской, женский). Мужской подчеркнуть.

3. Точный возраст, приблизительно от и до.

4. Ваше национальное меньшинство.

5. Здоровы ли вы и если нет, то чем?

6. Сильно ли вы желаете вступить в брак и если да, то не было ли у вас в роду сумасшедших?

7. Учились ли вы где-нибудь и если нет, но не преподаете ли где-нибудь?

8. Как вы смотрите на женщину: как товарищ на товарища, как самец на самку, как товарищ на самку или как самец на товарища?

Вот вы, значит, по этой формочке заявление подайте — мы разберем, а сейчас я за мамашей схожу. (Уходит.)

Пенелопа входит.

Женихи. Ну, как же, Пенелопа Икариевна, выбрали вы кого-нибудь из нас, наконец?

АРИЯ ПЕНЕЛОПЫ

Нет, сделать выбор я боюсь,

Что, если вдруг я ошибусь,

Нельзя же выбрать просто так,

Что может быть важней, чем брак?

Я так взволнованна, ах, боже!

Вы друг на друга так похожи,

Хороший тот и этот тоже,

Один знатней, другой моложе.

Не знаю, выбрать мне кого же,

С кем разделить должна я ложе,

Навеки став его женой?

Женихи Со мной!

Со мной!

Со мной!

Со мной! и т. д.

— Мы знать желаем, наконец, с кем вы идете под венец?

— Каков же будет ваш ответ?

Пенелопа

Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет. Меня должны вы пощадить,

Ах, я не знаю, как мне быть!

Ах, я смущена!

Ах, право...

Так много вас, а я одна.

Решить стараюсь каждый день я,

Имейте чуточку терпенья,

Прошу у вас я снисхожденья,

Мне нужно время для решенья...

На днях решу я, без сомненья,

И, несмотря на затрудненья,

Дам вам ответ наверняка.

Женихи

Пока!

Пока!

Пока!

Пока! и т.д.

Пенелопа

Итак, прошу я снова вас

Явиться завтра в тот же час.

Пенелопа уходит. Рабы приносят носилки, имеющие вид трамвая, вместимостью на двух чело­век. Ставят носилки па пол. В «трамвай» входят один вслед за другим 12 женихов (трюк с люком).

ПАНТОМИМА

Идет второй занавес. Перед занавесом проход рабынь-эфиопок, несущих блюда, платья и т. д. Темно. Двое рабов жонглируют факелом. Занавес раздвигается. Пенелопа в пеньюаре на кушетке целуется с одним из женихов. Стук в дверь. Пенелопа прячет первого жениха под кре­слом. Из-под кресла выходит второй жених, Пе­нелопа прячет его под кровать... Из-под крова­ти выходит третий. Пенелопа прячет его в шкаф и т. д. всех одиннадцать. Когда, наконец, все женихи оказываются спрятанными, Пенелопа открывает дверь, входит самый старый жених.

Старик жених. Я не мог уснуть всю ночь. Я страшно волнуюсь. Мне все кажется, что можешь мне изменить с кем-нибудь из нас. (Пре­подносит ей большой букет цветов.)

Пенелопа. Фу! Неужели ты не веришь мне, своей маленькой кошечке? Я слишком верна своему мужу, чтобы изменить тебе с кем-нибудь...

(Обнимает его.)

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

Вторая речь Помощника режиссера перед закры­тым занавесом.

Помощник режиссера. Дорогие товарищи! Я дол­жен признаться, что лично я враг вступительных слов. Поэтому к своему вступительному слову я должен сделать маленькое вступительное слово. Почему за последнее время у нас стали придавать такое большое значение вступительным словам? Пото­му что нужно, чтобы перед началом спектакля публика вышла из своего сонного состояния, несколько оживилась — одним сло­вом, как-то разошлась... Помню, когда один ответственный ра­ботник делал вступительное слово, публика до того разошлась, что никого не осталось в зале. Вообще, публика очень любит вступительные слова. Когда я делаю вступительное слово, пуб­лика всегда бывает очень довольна: не успею я еще сказать двух слов, как она уже кричит: «Довольно! Довольно!»... Поэтому, идя навстречу публике, я кончаю свое вступительное слово к вступительному слову и перехожу к вступительному сло­ву как таковому.

Дорогие товарищи! Вы только что видели очень красочный эпизод из жизни итакийского быта. Вы сейчас познакомились с верной супругой Одиссея — Пенелопой. Вы видели, как она жи­вет и с кем. Она живет со своим сыном в роскошном доме и ждет возвращения Одиссея, а сейчас вы увидите самого Одиссея со своими Одесситами, то есть Одиссейцами, стремящимися в род­ную Итаку. Под Одиссейцами я разумею сопровождающих его гребцов, то есть попутчиков. Попутчики бывают правые и непра­вые. Самые неправые из попутчиков — это самые правые, а са­мые правые — самые неправые. Вообще, если попутчик хочет быть правым, он не должен быть правым, то есть он должен быть неправым, чтобы быть правым, то есть наоборот... Тьфу ты черт! И наоборот не получается, одним словом, не будем говорить, кто прав, кто не прав, а скажем просто, что попутчик должен быть левым. Кто такой, товарищи, Одиссей? У Гомера Одиссей, во-первых, — полубог, во-вторых, царь и, в-третьих, — герой. У нас он ни бог, ни царь и не герой. Почему он у нас не бог? Потому, что он полубог, а полубог — это не бог весть какой бог. Почему

он у нас не царь? Царь бывает во дворце и в голове. Лично у нас нет ни того, ни другого. Почему он у нас не герой? Потому что в нашу героическую эпоху героев быть не должно. Что такое герой? Герой — это оторванный от масс безответственный чело­век, который действует совершенно один и отвечает сам за себя. Мы решили укрупнить эту фигуру. У нас Одиссей не безответ­ственный герой, а ответственный человек, а у всякого ответствен­ного человека, как известно, есть секретарь, поэтому он действу­ет не один, а за него отвечает другой.

Сейчас вы увидите, как Одиссей борется с разбушевавшей­ся стихией и, не одолев ее, попадает в страну Лотофагов. В этом эпизоде вам могут встретиться непонятные слова греческого происхождения. Например, — Посейдон. Посейдон, товарищи, — это очень характерный тип греческой мифологии. Мифология, товарищи, — это есть учение о мифах. А что такое миф, вы, ко­нечно, все знаете: это Московский институт физкультуры. Так же просто объясняется и все остальное, например, страна Лотофагов. Страна Лотофагов — это огромный материк, а что та­кое материк, я объяснять не буду, потому что не так воспитан.

Действующие лица:

Одиссей

12 гребцов, спутников Одиссея

Дриады

Сирены

Девушки-манекены Танцовщицы

Танцевальная пара, исполняющая танец

Вторая танцевальная пара Лизистрат, секретарь Одиссея

МУЗЫКАЛЬНАЯ УВЕРТЮРА

Буря в оркестре. Сцена представляет шторм в океане. На фоне черного бархата качается, то подымаясь, то падая вниз, длинная, почти во всю сцену, и узкая греческая трирема с развернутыми парусами. Молнии прорезывают пространство. Ритмические движения гребцов, борющих­ся с бурей. У гребцов фосфорицируют весла.

ПЕСНЯ ГРЕБЦОВ

Иль на радость, иль на горе

В шторм и в бурю, мы плывем,

Суждено ль нам сгибнуть в море

Иль в родной вернуться дом?

Эх, доля неволя... и т. д.

Трирема начинает качаться на волнах еще сильнее.

Песнь прерывается.

Г р е б ц ы (кричат)

Караул! Заливает! Дыра!

Тонем!

Тонем!

Тону!

Потопаем!

Одиссей! Одиссей!

Караул!

Начинаем захлебываться!

Порыв ветра срывает паруса. Паруса улетают за сцену, обнажая мачту, у которой стоит Одиссей.

Одиссей. Братцы, тише! Захлебывайтесь организованно!

Г р е б ц ы

Помоги нам!

Спаси!

Что же нам делать теперь, Одиссей Лаэртович?!

Одиссей. Я считаю, что нужно устроить экстренное соб­рание и вынести резолюцию. Коли, братцы, тонуть, то уж с ре­золюцией.

Гребцы. Правильно!

Одиссей. Я считаю, что каждое дело должно погибать с резолюцией. Ибо, как говорит незабвенный товарищ Зевс, дела погибают, а резолюции остаются...

Г р е б ц ы. Правильно!

Одиссей. Предлагаю избрать председателя.

Гребцы

Антиох!

Демосфен!

Демосфен!

Антиох!

Одиссей. Товарищи! Выбирайте организованно! Не за­будьте, товарищи, что все мы равны друг перед другом и что, следовательно, каждому из нас все равно, будет ли председате­лем Антиох, Демосфен, ты или я. Поэтому председателем буду я. Ставлю себя на голосование. Кто за? (Половина гребцов под­нимает руки.) Кто против? (Другая половина гребцов поднима­ет руки.) Принято единогласно. Беру слово по междустихийному положению. Товарищи! Вот уже двадцать лет, как мы выхо­дим сухие из воды и стремимся в родную Итаку, преследуемые Посейдоном. Мы прошли между Сциллою и Харибдой, мы от­бились от злобных Киконов и надули Цирцею. Для чего же мы это сделали? Чтобы достигнуть Итаки. Что есть мы с точки зрения Итакизма? С точки зрения итакизма мы творцы и соз­датели. Что мы, братцы, создали своими руками? Мы создали своими руками разрушение Трои.

Молния. Гром.

Прошу запротоколировать гром под видом аплодисментов. Това­рищи! Буря усиливается. Разбушевавшаяся стихия поднимает го­лову. Но я верю, товарищи, что мы все как один человек крик­нем выдержанно и бесстрашно...

Г р е б ц ы. Караул, Одиссей Лаэртович, мы потопаем!

Одиссей. Товарищи! Не забегайте вперед. Без постанов­ления общего собрания никто потопать не имеет права. Я про­должаю. Сейчас мы должны обогнуть два утеса. Они грозят нам справа и слева. Справа и слева грозят они нам пресловутыми голосами сирен. Они соблазнят нас вульгарными песнями, они ослепят нас невыдержанными видениями и опьянят подозритель­ными ароматами. Товарищи! Я бы мог сокрушить их своим бес­пощадным анализом, но, товарищи, время не ждет, поэтому я предлагаю радикальное средство. Закройте уши, и тогда вы услы­шите, что эта музыка не доходит до вас. Закройте глаза, и тогда вы увидите, что там, собственно, не на что смотреть. Заткните себе ноздри ватой, и тогда у вас появится правильное чутье.

Один из гребцов. А как же мы узнаем, что опасность уже миновала?

Одиссей. Товарищи! Я приношу себя в жертву! Товари­щи, не благодарите меня. Я решился. Я буду один за всех вни­мать их вульгарным песням, я буду один за всех смотреть на их вызывающую красоту и вдыхать опьяняющие ароматы, и только тогда, когда самое интересное кончится, я вам скажу.

ЛЕТАЮЩИЙ БАЛЕТ ДРИАД

Буря усиливается. Удары грома и молнии учащаются. В отдельных частях сцены, освещаемой прожектором, воз­никают фигуры дриад. Их все больше и больше.

Дриады летают и кружатся над триремой.

На противоположных концах сцены появляются фигуры двух сирен.

Дуэт Сирен

Внемлите, о путники, зовам,

Спешите, усталые, к нам,

Бесцелен ваш путь по суровым

Холодным и бурным волнам.

Лишь в наших пленительных кушах,

В краю сладкогласных сирен

Ждет странников, мимо плывущих,

Блаженный и радостный плен.

Остров наш — цветущий сад

Без забот.

Губы сладки у дриад.

Словно мед...

Нужен отдых от труда,

Чтоб опять

Путь бесплодный в никуда

Продолжать.

Любя, увлекаясь, играя,

Даруем мы ласку и свет.

На свете счастливее края,

Прекраснее острова нет.

Кто хочет укрыться от власти

Неверных бушующих вод,

Блаженство, и отдых, и счастье

В стране Лотофагов найдет.

(Припев.)

Песня сирен сценически иллюстрируется: над сиренами павлины распускают огненные хвосты, причудливых раз­меров цветы возникают перед глазами зрителя. Во время пения сирен гребцы встают. Одни повертываются к одной сирене, другие к другой. Таким образом, получают­ся две слушающие группы.

Одиссей. Боже мой, что поют! Господи, что поют! По литере «з» поют! Деловые и выдержанные товарищи! Не смо­трите на этих вредных сирен. Братцы, вперед!

Гребцы, очарованные пением, садятся и начинают грести, одна группа — «одну сторону, другая — в другую. Трирема раскалывается.

Обе половины отделяются друг от друга. приближаясь к утесам, на которых стоят сирены.

Одиссей, привязанный к мачте, остается, как бы висеть в воздухе.

Одиссей. Караул! Братцы, назад! Деловые и выдержан­ные товарищи, назад! Поймите, что в переживаемый нами мо­мент это и есть вперед. Братцы, обратно вперед и прямо назад! Ой, не слушают! Ой, не слушают!

Снова блеск молнии, по молнии эти, оставаясь теми же по рисунку, превращаются в рекламу «Курите сигареты Массарти!», «Мулеп-Руж», Юдоль» и т. д. В музыке явст­венно начинают проскальзывать звуки джаз-банда. Симфо­ния бури переходит в фокстрот. Трирема исчезает. Сцена превращается в ПАНОРАМУ ЕВРОПЕЙСКОГО ГОРОДА.

Витрины с моделями в самых модных туалетах. Сирены превратились в двух прекрасных дам, одетых с европей­ской изысканностью. Гребцы, подняв каждый по дриаде, держат их над головой на вытянутых руках, уносят их.

Одиссей. Что я вижу! Эти гнусные женщины похищают моих гребцов. Спровоцированные товарищи! Вырывайтесь от них, вырывайтесь от них, вырывайтесь! Что я вижу! Каждая женщи­на схватила по одному гребцу и утаскивает в глубь материка. Ой, какой материк сейчас будет!

Гребцы с дриадами скрываются. На сцене остается только Одиссей со своим секретарем Л и з ист ра- т о м. Сирены медленно к нему приближаются.

Одиссей. Чур, меня, агенты капитала, чур! Изыдите, окаян­ные...

Лизистрат. Приближаются, Одиссей Лаэртович. Посмо­трите, Одиссей Лаэртович, как подходят, как подходят! Ой, бли­же, ближе подходят...

Одиссей. Боже мой! Какой интеллигентный подход!

Лизистрат. Что же нам делать теперь, Одиссей Лаэр­тович? Чем же нам себя оградить?

Одиссей. Доставай мой итакийский иконостас, зажигай свечу. Вставай на колени.

Лизистрат ставит перед Одиссеем портрет Зевса с окладистой бородой и зажигает свечу. Одиссей опускается на колени.

Зевсе наш! Иже еси на Руси — гран мерси. Да святится имя и фамилия твоя, да приидет... рация твоя, да будет... зация твоя, яко не на небеси, а на Руси — гран мерси. Хлеб нага насущный даждь нам есть. И не введи нас во разложение и избави нас от лукавою и от левого и от правого. Яко твое есть — сила, и постановление, и историческая необходимость. Во веки веков ура! Аллилуя, аллилуя, аллилуя... (На мотив фокстрота.) Аллилуя, аллилуя, аллилуя — ура, ура! Лизистрат! Лизистрат. Я, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Запротоколируй аллилуя...

Лизистрат. Есть, Одиссей Лаэртович!

Одиссей. Пиши дальше: непосредственно после «аллилуя» Одиссей Лаэртович отправился осматривать рабочие кварта­лы. Ну, пойдем.

Первая сирена. Куда вы, мосье?

Одиссей. Я пошел рабочие кварталы осматривать.

Вторая сирена. Рабочие кварталы? Разве вас не инте­ресуют наши прекрасные женщины, дарящие наслаждение?

Одиссей. Это меня совершенно не интересует. Меня ин­тересуют только рабочие кварталы. Идем, Лизистрат. Хотя, как вы сказали? Наслаждение? Ну, что ж, пожалуй. Покажите мне наслаждение, только самый маленький кусочек.

Первая сирена. Прошу вас, мсье.

ТАНЕЦ 15 герлс

Манекены в витринах, оживая в танце, проходят перед Одиссеем.

Одиссей (выходя с секретарем). Лизистрат, то, что ты видел — это и есть та самая красота, которая должна вызывать в нас отвращение.

Вторая сирена. Ну как, мсье, вам понравилось?

Одиссей. Очень понравилось. Это произвело на меня не­изгладимое отвращение. В особенности та с краю, пухленькая. Она даже имеет воспитательное значение. Она как-то отталкива­ет к себе. Кто она?

Вторая сирена. Это крестьянская девушка, которая приехала к нам и в течение одного года сумела разорить двух миллиардеров.

Одиссей. Крестьянская девушка разорила двух миллиар­деров? Какие мерзавцы! Ну, Лизистрат, пойдем!

Первая сирена. Куда вы, мсье?

Одиссей. В рабочие кварталы.

Вторая сирена. Разве вас не интересуют наши модные танцы?

Одиссей. Совершенно не интересуют. Меня интересуют только кварталы. Хотя, если они вызывают отвращение — по­кажите. Минуты отвращения так кратки, — их надо ловить.

Первая сирена. Прошу вас, мсье.

НЕГРИТЯНСКАЯ ЧЕЧЕТКА

Танец под аккомпанемент гавайских гитар.

Вторая сирена. Понравилось вам, мсье?

Одиссей. Очень понравилось. (Вынимает фотоаппарат.) Я даже хочу снять этот номер на память. Приподнимите повыше юбочку. Еще немного. Вот так. Это я на память снимаю. Ли­зистрат, запротоколируй, что мы с тобой, все как один человек настаивали, чтобы этот номер снять, и мы добились этого. Идем, Лизистрат.

(Идут. Сирены их останавливают.)

Барышни! Мы идем рабочие кварталы осматривать.

Обе сирены. О-ре-вуар, мсье...

Одиссей. Всего хорошего. Виноват... барышни! А у вас больше ничего отвратительного не найдется, на что я мог бы обрушить свое непримиримое негодование? А то очень, барышни, обидно, попасть за границу и так мало увидеть вызывающего возмущение. Мне бы хотелось повозмущаться на все сто про­центов. Покажите мне еще что-нибудь.

ТЕАТРАЛИЗОВАННЫЙ ДЖАЗ-БАНД С ПЕНИЕМ И ПАНТОМИМОЙ

Одиссей (после нескольких реплик, в зависимости от характера номера). Идем, Лизистрат! (Кричит за кулисы.) Барышни! Мы в рабочие кварталы идем. Осматривать фабрики. (Никакого ответа.) Ушли... Гм... Лизистрат... сомкнем свои ряды и пойдем.

Идут, медленно фокстротируя и напевая только что звучавшую мелодию. Навстречу им выходит нарядная д а м а.

Одиссей (подходя к ней). Мадам, вы не знаете, как пройти в рабочие кварталы?

Дама. Да, мсье, но у меня удобней.

Одиссей. Как пахнет! Лизистрат, ты чувствуешь запах? Это запах разложения. Называется Лориган Коти.

Дама. Как вы находите мой туалет, мсье?

Одиссей. С трудом.

Дама. Два слова, мсье. (Отводит его в сторону.)

Одиссей (пошептавшись с дамой). Лизистрат, я иду ос­матривать фабрику.

Лизистрат. Идемте, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Ты с ума сошел! Вдвоем одну фабрику? Ты иди на другую. Или, лучше всего, останься здесь.

Дама (Лизистрату). О-ре-вуар, мсье. (Уходит с Одиссеем.)

Первая сирена (возвращаясь). Где же, мсье, ваш старый товарищ?

НОМЕР

Одиссей (возвращаясь). Незабываемое впечатление.

Лизистрат. Осмотрели, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Осмотрел. Ну, братец ты мой, — это фабрика! Какие формы... производительность труда. Когда я вошел и увидел корпус — я прямо обомлел. Представь себе: высокий, белый. Но увы... она принадтежит одному капиталисту-эксплуататору. Она принадлежит ему вся целиком, он владеет ей безраздельно. Разве это не возмутительно? Запиши, Лизистрат, что фабрики хороши, но принадлежат не тем, кому нужно.

Метр Д’о т е л ь. Вы мсье Одиссей? Будьте любезны оплатить этот счет.

Одиссей (читает). Счет за осмотр фабрики. 10 бутылок шампанского... Ужин на две персоны... Разбитое зеркало... непредвиденные расходы. Лизистрат, этого не протоколируй. Лизистрат! Нас тут ограбили. Созывай всех моих верных греб­цов. Ребята! Ко мне! (Свистит в два пальца.)

выход ГРЕБЦОВ

Одиссей. Гребцы, мы попали в ловушку. Нас тут огра­били.

Первый гребец. Что вы, Одиссей Лаэртович, нас не ограбили, наоборот, мы здесь даже слегка подработали.

Одиссей. Вы лжете! Не может быть...

Гребцы. Вот, Одиссей Лаэртович. (Показывают ему деньги.)

Одиссей. Дайте на минуточку... (Берет деньги.) И вы могли взять эти деньги? Деньги, пахнущие кровью и потом трудящихся? Вас купили, гребцы. Вы сделались рабами, гребцы. Но я, я вас сделаю снова свободными. Смотрите, я швыряю эти грязные деньги жирной клике банкиров и эксплуататоров. (Метр Д'отелю.) Будьте любезны — получите, что с меня при­читается.

Метр Д’о т е л ь. Благодарю вас, мсье. (Уходит.)

Одиссей. Вот так поступают все честные люди. Гребцы, может быть, у вас еще остались эти подлые деньги? Отдайте их мне, чтобы быть совершенно свободными...

Г р е б ц ы. Нет у нас больше денег, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Нету? Тогда, Лизистрат, — бежим!

Лизистрат. Зачем же нам так спешить, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Видишь ли, Лизистрат, я на обратном пути еще одну фабрику осмотрел. Того и гляди — за счетом придут. Бежим, Лизистрат! (Бегут.)

Появляются с разных сторон сначала один метр д'отель, потом другой, потом третий. Они неожиданно возникают в разных местах сцены. Одиссей и Лизистрат бегут. Конст­рукция приходит в движение.

ОБЩИЙ ТАНЕЦ ГРЕБЦОВ И ДРИАД

ВТОРОЙ АКТ КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Поднявшийся занавес открывает панораму американского города: небоскребы, банки, движущиеся тротуары и т. д. В оркестре — лязг моторов, сирены пароходов, шум шагов, свистки паровозов, звонки, гудки, радио, крики газетчиков и т.д. — словом, всевозможные шумы города, в самых нестерпимых сочетаниях, врываются в зрительный зал.

Крики газетчиков:

Человек из Итаки.

Небывалое происшествие.

Мировая сенсация.

Одиссей, Одиссей.

Явление Одиссея циклопам.

Одиссей — победитель стихии.

300 дней на бревне в океане.

Гибель триремы.

Сенсация. Одиссей! Одиссей!

Голос в громкоговорителе. Алло, алло, алло! Слушайте, слушайте, слушайте! Вечерние известия острова, Одиссей, преследуемый Посейдоном, застигнут бурей у берегов Схерии. Экипаж погиб.

Алло, алло, алло! Невиданный экземпляр человеческой расы. Человек с неизвестного острова. Мировая сенсация.

Плакаты, световая реклама, сандвичи.

Голоса на сцене и в освещенном зритель­ном зале:

Предохранители «Одиссей».

Пипфакс «Одиссей».

Напузники «Одиссей».

«Одиссей» — усовершенствованные унитазы.

«Одиссей» — 100 необходимых предметов за 5,95.

Геморроидальные свечи «Одиссей»: при покупке 100 штук — спички бесплатно.

Одиссей выходит на сцену в сопровождении Л и з и с т рат а. Некоторое время озирается по сторонам, прислушиваясь и присматриваясь к происходящему. Посте­пенно шум смолкает и сцена пустеет.

Одиссей. Вот это нация! Вот это — сенсация! Вот это — остров! Вот это — слава! Вот где умеют сразу оценить человека!

Лизистрат. Что вы, Одиссей Лаэртович, вам и в Итаке цены не было.

Одиссей. Яи говорю — не было, а здесь оценили.

Лизистрат. Надо будет только себя выгодно продать.

Одиссей. Выгодно продать! Вы все о себе думаете, надо не о себе думать, а о нашей великой идее. Уж если что выгодно продать, так надо в первую голову продать идею, а потом уж заботиться о себе.

Лизистрат. Я ведь не прочь, Одиссей Лаэртович, только, может, идею никто не купит?

Одиссей. Не купят... У частника, может быть, не купят. А мы, кажется, с вами не частники. Дорого не запросим: по себестоимости. Вообще, вы, товарищ Лизистрат, последнее время скатываетесь.

Лизистрат. Виноват, Одиссей Лаэртович, с того мо­мента, как я высказал свою позорную мысль, многое изменилось, и для меня стала очевидной кощунственность моего утвержде­ния. Примите и прочее...

Взрыв рекламы.

Одиссей. Вот сейчас действительно подработаем. Я здесь сразу хватану миллиардов пятьсот.

Лизистрат. А мне, сколько дадите, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Тебе, известно сколько: 250 рублей. Максимум.

Лизистрат. Мало, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Как мало? Самая красная цена. Вас, что же, значит, красная цена не устраивает?

Лизистрат. Виноват, Одиссей Лаэртович, я понял свою ошибку, и для меня стала очевидной кощунственность моих притязаний. Прошу принять уверение. Только что вы на эти деньги сделаете, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Это беспринципный вопрос! Конечно, я на эти деньги построю мечту итакизма в международном масштабе.

Лизистрат. На мечту не хватит, Одиссей Лаэртович!

Одиссей. Ну, в крайнем случае, мечту не построю, дом построю. С ванной. Себе. И чтобы балкон был. И с балкона вид на пейзаж. Все фабрики... фабрики... а лицом к деревне. Я люблю.

Лизистрат. А мне что, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. И тебе, в крайнем случае, выстроим такой, знаешь, маленький дворец труда. Сиди себе там и трудись.

Лизистрат. При вашем руководстве, Одиссей Лаэртович, труд — одно удовольствие.

Одиссей. Да, Лизистрат, деньги, направленные на бла­городное дело, — это великая сила. Значит, сейчас идею продадим, заработаем, поедем в Итаку, оттуда новую привезем, опять продадим, опять заработаем, опять поедем в Итаку... Ой, Лизистрат. Как нас в Итаке встречать будут, какие диспуты будут устраивать, какие статьи писать будут...

Лизистрат. Какие статьи? Известно, какие статьи: пер­вым долгом напишут 42-ю статью, потом 89-ю, потом 114-ю. Да что там говорить, Одиссей Лаэртович, нам этих статей лет на десять хватит... со строгой...

Одиссей. Со строгой? (Закрывает глаза рукой.) Подож­ди, Лизистрат. Ой, какая у меня тоска по родине... Матушка Итака!.. Подожди, подожди... Едем к матушке!..

Лизистрат. А дом, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. К матушке дом.

Лизистрат. Как же, Одиссей Лаэртович, ехать?

Одиссей. Постой, сейчас мы узнаем.

Выход двух главных циклопов. Оба имеют вид стопроцент­ных американцев, в руках они держат по маленькому че­моданчику.

Одиссей. Виноват! Как отсюда выйти?

Первый циклоп. А вам куда?

Одиссей. Мне в Итаку.

Первый циклоп. В Итаку?

Одиссей. В Итаку.

Второй циклоп. А вы кто такой?

Одиссей. Я — Одиссей, дорогие товарищи.

Первый циклоп. Одиссей? Тот самый? Напузники «Одиссей», предохранители «Одиссей»...

Второй циклоп. Геморроидальные свечи «Одиссей»? Мировая сенсация «Одиссей»?

Первый циклоп. 300 дней на бревне в океане?.. По­бедитель стихии?

Одиссей. Вот именно.

Второй циклоп. Чего же вы ждете?

Одиссей. У моря погоды. Нас сюда стихия выбросила, вот мы и ждем, чтобы уехать.

Первый циклоп. Как — уехать? Вы же сенсация! Уехать теперь, когда вы в один день можете стать богатым!

Одиссей. Это меня не интересует. У нас в Итаке чем человек богаче, тем он бедней.

Второй циклоп. Но зачем, же вам возвращаться в Итаку? Вы здесь будете купаться в золоте. Вы будете владеть всем. У вас будут небоскребы, автомобили, поместья... Все будет к вашим услугам. Вас будут носить на руках. Оставайтесь у нас...

Одиссей. Подожди, Лизистрат, подожди. (Решительно.) Я остаюсь!

Лизистрат. А как же, Одиссей Лаэртович, матушка?

Одиссей. К матушке матушку! Я остаюсь!

Первый циклоп. И вы правильно делаете. Браво! Вы рассудительный человек. Вы драгоценная руда, которую нужно только разрабатывать, чтобы стать миллиардером.

Одиссей. Виноват, а как же разрабатывать?

Первый циклоп. Положитесь всецело на нас, и деньги посыпятся как из рога изобилия. Разрешите представиться: фирма «Уайт и К-о. Ко».

Второй циклоп. Ко.

Одиссей. Что же мне делать?

Первый циклоп. Слушайте нас. Во-первых, вам необ­ходимо сейчас же жениться.

Одиссей. Большое спасибо. Уже.

Первый циклоп. Что — уже?

Одиссей. Уже женился.

Второй циклоп. Помилуйте, когда же вы успели?

Одиссей. 5 июля 1899 года. До рождества Христова. По новому стилю, 30 лет назад.

Первый циклоп. Сколько же вы прожили с женой?

Одиссей. Тысяч двадцать.

Первый циклоп. Нет, я спрашиваю, сколько лет вы жили с ней?

Одиссей. Лет десять.

Первый циклоп. Сколько же лет она вас не видела?

Одиссей. Четыре пятилетки, дорогие товарищи.

Второй циклоп. Двадцать лет?! И вы думаете, что она вас ждет? Она, наверное, давно вышла замуж.

Одиссей. Кто? Пенелопа? Знаете ли вы мою жену, Пе­нелопу? Нет, вы не знаете моей жены Пенелопы! Вы даже не представляете, какая она у меня монолитная женщина. А какой товарищ! Ее даже все наши рабыни считают товарищем. Так и говорят: товарищ Пенелопа, разрешите мы вам пятки почешем. А какой испытанный друг! Я ее ни на что не променяю.

Первый циклоп. Очень жаль! А мы хотели вам пред­ложить вполне подходящую девушку.

Одиссей. Если бы раньше — с удовольствием, а сейчас — не могу!

На сцену выходит девушка, красивая и нарядно одетая.

Сами понимаете, старый монолитный товарищ. Не могу, не мо­гу... (Замечает вошедшую.) Ой, не могу! Ой, не могу! Ой, какая агенточка! Какой чужденький элементик!

Девушка. Алло, мистер Одиссей!

Одиссей. Ой, алло! Своя в доску. Алло, станция Ко­минтерна. Алло! Говорит Итака, Здравствуйте... (Подает ей руку.)

Второй циклоп. Обратите внимание на линию бедер.

Одиссей. Ой, обратил. Ой, какая линия! Прямо «гене­ральная линия». Вот бы сюда Эйзенштейна. Он бы над такой линией не три года, а всю жизнь бы проработал.

Первый циклоп. А как двигается! Обратите внимание на это движение.

Одиссей. Ой, какое движение! Прямо революционное движение. Какой стройной колонной идет. А глаза, а глаза... Итаке нужен меткий стрелок. Я женюсь!

Лизистрат. Одиссей Лаэртович, как женюсь? А Пе­нелопа?

Одиссей. Какая Пенелопа?

Лизистрат. Как какая? Жена ваша — монолитный то­варищ.

Одиссей. Товарищ Лизистрат, вы скатываетесь. Вы не диалектик. Разве можно рассматривать жен вне конкретной действительности и органической связи с событиями. Какая жена? Где она?

Лизистрат. Одиссей Лаэртович, там. (Показывает.) Далеко, далеко!

Одиссей. Вы — мистик! Вы скатившийся мистик! Пене­лопа! Я двадцать лет ее не видел, а вы творите, что я женат. Это идеализм и романтика. Это уход в прошлое. Старая жена — это хвостизм, дорогой товарищ!

Лизистрат. Виноват, Одиссей Лаэртович. С тех пор как я высказал свою позорную мысль, многое изменилось, и теперь я понимаю, что ошибался. Примите и прочее...

Первый циклоп. Итак, вы согласны?

Одиссей. Согласен. Идемте... идемте...

Первый циклоп. Куда?

Одиссей. Жениться. Я не привык отступать от однажды твердо принятого решения. Если я в свое время сказал, что женюсь, то женюсь.

Второй циклоп. Вы должны купить цилиндр и флер-д’оранж.

Одиссей. Лизистрат, у нас осталось еще что-нибудь из подотчетных сумм?

Лизистрат. Есть, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Скорей давай, я бегу... (Берет деньги и убегает.)

Первый циклоп (кричит). Мировая сенсация. Избран­ница Одиссея! Девушка, которую поцеловал Одиссей!

Второй циклоп. Гвоздь сезона. Невеста Одиссея! На улицах нашего острова.

Плакат:

«Кем бредит остров, слухи сея?

Избранницею Одиссея»...

Рупоры:

Алло! Алло! Алло! Слушайте, слушайте! Весь мир говорит о избраннице Одиссея. Невеста Одиссея одевается только в мод­ном ателье братьев Уайт и компания. Заказы принимаются.

Невеста Одиссея курит сигареты только фабрики братьев Уайт.

Взрывы рекламы, плакаты, газетчики, сандвичи.

Пиксафон «Избранница Одиссея».

Ракетки «Избранница Одиссея».

«Избранница Одиссея» — средство против клопов.

Напузники «Избранница Одиссея».

Мюзик-холл. Выступление «Избранницы Одиссея».

На сцене собирается группа циклопов.

Циклопы. Двести тысяч долларов невесте Одиссея, если она станет моей женой.

Даю двести семьдесят пять.

Двести семьдесят шесть.

Первый циклоп (стуча молоточком). Двести семьде­сят шесть — раз, двести семьдесят шесть — два...

Второй циклоп. Единственный экземпляр. Настоящая избранница Одиссея. Совершенно новая. Уникум.

Циклопы. Четыреста двадцать! Четыреста двадцать пять!

Первый циклоп. Четыреста двадцать пять — раз. Четыреста двадцать пять — два... Джентльмены! Может быть, не все понимают... Четыреста двадцать пять — цвай...

Циклопы. Восемьсот пятьдесят! Восемьсот пятьдесят пять!

На тележке в сопровождении лакея выезжает дряхлый па­рализованный старичок.

Старик. Миллион!

Первый циклоп. Миллион — раз, миллион — два, миллион — три! Избранница Одиссея за молодым человеком в тележке.

На старика напяливают цилиндр, прикалывают флер-д'оранж.

Девушка подходит к нему, и тележка под общие овации

уезжает. Толпа схлынула. Чемоданчики у главных циклопов

значительно увеличились в размере.

Одиссей (вбегая в цилиндре, в перчатках, с флер-д’оран- жем и большим букетом цветов). Готово! Где она? Где она? Жениться, жениться!

Лизистрат. Уже!

Одиссей. Что — уже?

Лизистрат. Уже пошли.

Одиссей. Как — пошли?

Лизистрат. Ножками, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Караул! Держите ее.

(Бежит и попадает под автомобиль.)

Лизистрат. Ой, раздавили!

Взрыв рекламы.

Одиссей раздавлен автомобилем фирмы братьев Уайт.

Только на автомобиле братьев Уайт можно раздавить Одиссея.

Сандвичи и газетчики.

Переезд через Одиссея.

Автомобили «Одиссей».

«Одиссей под автомобилем фирмы братьев Уайт».

Самая модная автомобильная фирма.

О д и с с е й. Умираю. Милиционер! Милиционер!

Лизистрат. Граждане, человека забыли!

Рупоры:

Алло! Алло! Алло! Слушайте! Слушайте! Самая прочная машина на свете. Сегодня в 19 часов 30 минут автомобилем фирмы братьев Уайт раздавлен знаменитый путешественник Одиссей. Машина не пострадала. При покупке — рассрочка. Спе­шите приобрести автомобиль фирмы братьев Уайт.

Алло! Алло! Алло! Читайте сегодня в «Последних из­вестиях острова» интервью с шофером фирмы братьев Уайт, раздавившим Одиссея.

Появляются два интервьюера.

Первый интервьюер. Не откажите...

Второй интервьюер. Подробности?

Шофер. Дело раздавливания меня интересовало всегда. Скажу не хвастаясь, что давлю я уже давно. Мне удавалось давить и раньше, но разную ерунду: старушек, детей и прочую мелочь. Одиссея я раздавил в первый раз. Думаю, что не оши­бусь, если скажу, что Одиссея можно раздавить только на машине фирмы братьев Уайт. Четырехцилиндровые машины фирмы братьев Уайт имеют карданный вал и усовершенство­ванные рессоры. Поэтому при раздавлении машину не встряхи­вает. Машины братьев Уайт совершенно при раздавлении не нервируют пассажиров.

Первый интервьюер. Что вы почувствовали в момент катастрофы?

Шофер. Первое, что я почувствовал, что ничего не по­чувствовал. Это надо приписать особым достоинствам машины фирмы братьев Уайт. Фирма существует с двадцать первого года. Основной капитал — четыре с половиной миллиарда. При покупке — рассрочка.

Шофера поднимают па руки и уносят. Аппараты щелка­ют. Реклама усиливается. Чемоданчики у главных циклопов еще значительней увеличиваются в размере. Автомобиль под овации уезжает. Сцена пустеет.

Одиссей (приходя в сознание). Лизистрат! Кажется, я перехожу на соцстрах.

Лизистрат. Очухайтесь, Одиссей Лаэртович, вы не в Итаке.

Одиссей. Отправьте меня в дом отдыха, я чувствую, что наступает мой мертвый час.

Первый циклоп (появляется снова). Едемте...

Лизистрат. Куда вы «едемте», если он еле дышит.

Циклоп. Все-таки дышит? Тогда вставайте и едем.

Лизистрат. Как едем? Вы послушайте, как у него пульс слабо бьется — 42.

Циклоп. 42? На этом ничего не заработаешь. Мировой рекорд по слабости пульса — 41. Едемте...

Одиссей. Ой, умираю...

Циклоп. Не теряйте времени. Сейчас начинается орга­низованный нами конкурс на продолжительность непрерывного танца. Вы должны принять участие. Это привлечет зрителей. Это будет сенсационно.

Одиссея бросают в проезжающий автомобиль, все трое уезжают. Сцена пуста.

АГТРАКЦИОН ВЕЛОСИПЕДИСТОВ

Идет второй занавес. На авансцене появляется Первый циклоп.

Первый циклоп. Организованный нами конкурс на продолжительность танца с участием знаменитого Одиссея, кото­рого переехала знаменитая машина фирмы братьев Уайт, достигает своего апогея. Пары танцуют уже сорок восемь часов. Состязание вызывает особый интерес благодаря тому, что Одиссей, первый жених знаменитой «Избранницы Одиссея», тан­цует с переломанной поясницей. Билеты продаются. Вход беспрерывный.

Занавес раздвигается.

СОРОК ДЕВЯТЫЙ ЧАС БЕСПРЕРЫВНОГО ТАНЦА

Пары выбывают из строя одна за другой. Они падают, их уносят. Наконец остаются только две пары. В одной из них Одиссей. В другой Генри Гопкинс с давно уже мертвой партнершей.

Одиссей падает.

Первый циклоп (подводит победителя к рампе). Мировая сенсация! Знаменитый танцор Генри Гопкинс, перетан­цевавший Одиссея.

Взрыв рекламы, прославляющей танцора, перетанцевавшего Одиссея. Его уносят на руках и засыпают цветами.

Второй циклоп. Вставайте и едем!

Сцена превращается в ринг. Собирается публика. С одной стороны — белые, с другой — небольшая группа негров. Вто­рой циклоп объявляет первую пару: белый и черный. В ре­зультате напряженной схватки побеждает черный.

Группа белых. Джентльмены! Наших быот! Бей негров!..

Погоня вокруг ринга и избиение негров. Вторая пара: снова белый и черный. Клоунадный матч, в результате ко­торого побеждает белый.

Группа белых. Джентльмены! Наша взяла!.. Бей черномазых!

Погоня вокруг ринга и избиение негров. Третья пара: белый и черный. Черный отказывается от состязания, потому что любой результат влечет за собой избиение черных.

Группа белых. Джентльмены! Черномазые струсили, бей их!

Погоня вокруг ринга и избиение негров. Разочарованная публика начинает требовать деньги обратно. Тогда Второй циклоп объявляет, что в следующей схватке с белым бок­сером встретится Одиссей. Одиссея швыряют па ринг. Его избивают. Он падает, обливаясь кровью. Взрыв рекламы, прославляющей победителя Одиссея в бок­се. Чемоданы у главных циклопов стали огромными.

Над дверью Центрального здания, составляющего декорацию третьей картины, зажигается надпись «Банк». Одиссей и Лизистрат, кряхтя и надрываясь, несут огромные чемоданы циклопов.

Первый циклоп. Осторожней. Пожалуйста, осто­рожней...

Второй циклоп. Еще одно небольшое усилие... Сейчас вы свою долю получите.

Одиссей и Лизистрат входят в банк. За ними вслед проходят циклопы. Сцена пуста. Через несколько секунд Одиссей и Лизистрат выкатываются из банка и с размаху падают на мостовую. Приподнявшись, они оказываются сидящими рядом посреди улицы.

Лизистрат. Сколько?

Одиссей (сосчитав мелочь у себя на ладони). Четыр­надцать шиллингов!

Лизистрат. Одиссей Лаэртович! Что же это такое? Это и есть наша доля? Эх, ты доля, моя доля, доля батрака!

Одиссей. Подожди, Лизистрат, подожди! (Закрывает глаза рукой.) Ой, какая у меня тоска по родине!

Лизистрат. Это пройдет, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Как — пройдет? Нет, это не пройдет. Она снедает меня, мысль о моей великой Итаке. В этой бездушной стране я не останусь больше ни часу. Что такое остров цикло­пов? Это остров стяжателей, хищников и гробокопателей с мертвящими щупальцами вместо созидающих рук. Смотри, даже статуя Свободы повернулась спиной к этому страшному острову. Ха, ха-ха, они хотели купить Одиссея! Но я не продаюсь за четырнадцать шиллингов. Запротоколируй, Лизистрат: вот... (Швыряет деньги.) Я не взял этих денег, я швырнул их в наглую рожу мирового капитализма. Ты видел?

Лизистрат. Видел, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Запротоколировал?

Лизистрат. Запротоколировал, Одиссей Лаэртович. Теперь можно подобрать?

Одиссей. Подбери.

Лизистрат (подобрав деньги). Куда их девать, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Мне противно на них смотреть, спрячь их, чтобы я их не видел... куда-нибудь... ко мне в жилетный карман. Да, Лизистрат. Никто не посмеет обвинить меня, последователь­нейшего из итакийцев, что я уронил свое знамя. Я его не уронил.

Я его даже не взял с собою. Когда я приеду в Итаку, я прочту доклад, я оправдаю себя...

Лизистрат. Одним докладом всего не оправдаете, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Ты прав, Лизистрат. Я буду читать доклад за докладом, пока всего не оправдаю, осмотр фабрики не оправдаю, гостиницу, стирку, харчи, все оправдаю. Я буду говорить исклю­чительно одну только правду. Записывай тезисы, Лизистрат. Тезис первый: «Я жгу Нью-Йорк». Тезис второй: «Почему я отказался от кровавых миллионов». Тезис третий: «Идея бес­смертна, или Почему меня не раздавила машина капитализма».

Полицейский (входя). Эй, любезные, вы чего разло­жились?

Одиссей. Разложились? В том-то и дело, что мы не раз­ложились, мы остались стойкими и верными своей великой идее.

Полицейский. А вы кто такой?

Одиссей. Я — знаменитый Одиссей.

Полицейский. Одиссей? Я такою не знаю. Я знаю знаменитую избранницу Одиссея, я знаю знаменитую машину братьев Уайт, раздавившую Одиссея, я знаю знаменитого Генри Гопкипса, перетанцевавшего Одиссея, я знаю, наконец, боксера, победителя Одиссея, а вас я не знаю. Я советую вам отправиться куда-нибудь ночевать, чтобы не возбуждать подозрений. Здесь поблизости есть ночлежный дом «Одиссей», там вы сможете прекрасно устроиться со своим приятелем. Счастливо оставаться! (Уходит.)

Одиссей. Лизистрат, ты видел? Ты слышал? Лизистрат, пиши новый тезис: «Одиссей в когтях у полиции». А теперь собирай свои бумаги, и пойдем, нам здесь больше нечего делать.

Статуя Свободы неожиданно сходит с пьедестала и подает Одиссею руку. Факел, который она держит в другой руке, — вспыхивает.

Статуя Свободы. Подождите меня, я с вами.

Одиссей. Мадам, я к вашим услугам. (Прикуривает от факела.) Вы разрешите? Я всегда мечтал прикурить от вашего факела. Идемте, мои друзья...

Сюда я больше не ездок.

Забыть всю эту лживую систему.

Идти туда, вперед, где есть намек

Пусть на какой-нибудь,

На красный уголок!

Трирему мне... Трирему...

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Вступительное слово Помощника режиссера пе­ред закрытым занавесом.

Помощник режиссера. Дорогие товарищи! Сейчас вы увидите, как хитроумный Одиссей, не переставая стремиться на родную Итаку, попадает на остров, местонахождение ко­торого с точки зрения географии неизвестно.

Я не сомневаюсь, что многие дальновидные критики бро­сят нам справедливый упрек, почему в своем произведении ге­ниальный старец Гомер не коснулся некоторых важнейших струн человеческой души, например, кооперации. Действительно, то­варищи, это злостный пробел. Эта возмутительная забывчи­вость зарвавшегося писателя-спеца объясняется тем, что великий слепец в своем ослеплении вообразил, что он умнее всех и знает больше, чем те товарищи, которые специально представ­лены для того, чтобы быть умнее всех. Самонадеянный ста­рец даже не потрудился согласовать тематику своего обозре­ния с ОТДЕЛОМ МАССОВОЙ РАБОТЫ ПРИ ГЛАВИСКУС­СТВЕ, где Гомеру могли бы сразу указать ряд других тем, го­раздо более актуальных, чем «Одиссей». И можно смело сказать, что, если бы великий слепец более внимательно присматри­вался к советской общественности, в симпатичном лице отдела массовой работы при Главискусстве, — никакой одиссеи бы не было. Мы, товарищи, конечно, извиняемся за невыдержанного слепца.

Со своей стороны мы должны указать, что, хотя о коопе­рации в «Одиссее» ничего нет, зато мюзик-холл во всех поста­новках уделяет тщательное внимание другой актуальнейшей про­блеме нашей эпохи, а именно — женскому движению. Женское движение в мюзик-холле бывает не только по прямой линии или по кругу, но и по диагонали. Мы твердо уверены, что в дальнейшем женское движение в мюзик-холле не сдаст своих позиций: первой (показывает), второй (показывает), третьей, четвертой и пятой (показывает). Я кончил. (Уходит.)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Одиссей

Алкиной

Навзикая

Министры царя Алкиноя

Лизистрат

Подруги Навзикаи (30 гёрлс)

Хищные звери (лев, жираф, леопард и орангутанг)

Танцевальная пара

Жонглер

Берег моря. Причудливый и фантастический яркий восточ­ный пейзаж. В центре — жертвенник.

БОЛЬШОЙ ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ НОМЕР 30 ГЁРЛС

Навзикая с тридцатью своими подругами и рабынями вы­ходит к берегу моря стирать свои платья. По ходу номера де­вушки так развешивают сушить принесенные ткани, что послед­ние образуют узор, органически дополняющий пейзаж. По окон­чании танца все уходят. Сцепа пуста.

Голос Лизистрата (за сценой). Земля! Спасение! Земля! Одиссей Лаэртович, подплывайте сюда. Земля-а-а...

Голос Одиссея. Чья земля?

Голос Лизистрата. Неизвестная, Одиссей Лаэртович, необитаемая. Подплывайте.

Одиссей и Лизистрат выходят па сцену в одних трусах, мокрые и обвешанные водорослями. В руках у Лизист­рата портфель.

Лизистрат. Уф! Спаслись! Все спаслись! И форма спас­лась, и содержание.

Одиссей. Какая форма?

Лизистрат. Человек, Одиссей Лаэртович, — это только форма, а содержание человека — это портфель. Вот оно содер­жание наше. (Открывает портфель. Из портфеля течет вода.) Батюшки! Одна вода!..

О д и с с е й. Где мы, Лизистрат, как ты думаешь?

Лизистрат, Попробую по фауне узнать, Одиссей Лаэр­тович. Ой, что это? Ой, трепыхается. (Вынимает из трусов ры­бу, к которой приколота дощечка с ценой.) Батюшки! Вот так фауна!

Одиссей (взяв рыбу). Рыба-сельдь 2.40 кило (Нюхает.) Батюшки! Родная. Чувствуешь» как воняет? Чувствуешь? МСПО! МСПО! Ура! Мы недалеко от Итаки!

Лизистрат. Не скушать ли нам ее, Одиссей Лаэртович, есть очень хочется.

Одиссей. Скушать. Только что насилу спасся от смер­ти и скушать МСПО же-ж. Выбросить се подальше и позабыть. (Выбрасывает рыбу.) Давай-ка лучше, флору исследуем. Ой, ой, ой, ой, ой! Какая псевдоэкзотика!

Лизистрат. Должно быть, мы где-нибудь недалеко от Госкинпром Грузии, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Как ты думаешь, обитаемый этот остров или необитаемый?

Лизистрат. Как же необитаемый, Одиссей Лаэртович, если вот тут даже кисточка для бритья посреди дороги валя­ется. (Поднимает конец львиного хвоста.)

Одиссей. Кажется стерилизованная. Воспользоваться разве — побриться? (Тянет хвост к себе. Лев появляется и рычит.)

Появление зверей.

Одиссей. Караул! (Отбегает испуганный.) Что же ты стоишь? Безумец! Бросайся на него, а то он меня съест. Пой­ми, что, если он меня съест — ты погиб, ты останешься без надежного руководителя.

Лизистрат. Ничего, Одиссей Лаэртович, пусть он вас разорвет. Вы не бойтесь. Я стойко перенесу утрату. Я вас за­меню на вашем посту. Я буду продолжать ваше дело. Спи, до­рогой товарищ, мы тебя не забудем. (Бегут в противополож­ную сторону, но там перед ними вырастает внезапно жираф. Шея продолжает расти, во много раз перерастая нормаль­ные размеры.)

Одиссей. Караул! Спасайся, кто может (Бегут в угол сце­ны. Оттуда выходит леопард.)

Лизистрат. Царица олимпийская! — Погибаем! (Бегут в другой угол. Оттуда выходит орангутанг. Звери дико рычат, разе­вая пасти. Одиссей и Лизистрат пятятся к центру сцены, где стоит жертвенник, имеющий вид четырехугольного ящика. Оба влезают в ящик.)

Одиссей (высовываясь ил ящика). Батюшки! Скушают! Матушки! Скушают!

Лизистрат. Успокойтесь, пожалуйста, Одиссей Лаэрто­вич.

Одиссей. А они не войдут сюда? Ой, войдут.

Лизистрат. Не войдут, не войдут, Одиссей Лаэртович, у меня против них итакийское средство есть.

Одиссей. Что за средство, какое средство?

Лизистрат. А вот! (Вешает на жертвенник плакат: «Без доклада не входить». Прячутся в жертвенник. Звери мед­ленно смыкают круг, приближаясь к ящику, но, увидев плакат, машут лапами и уходят.)

ВОЗВРАЩЕНИЕ НЛВЗИКАИ

Дата добавления: 2015-08-29