Оглядев в магазине стеллажи, она сгребла в пакет груду понравившихся ей упаковок с печеньем и конфетами. Пройдя мимо полки с соками (кому в деревне нужны консервированные соки?), она увидела галантерейный отдел.
Среди разных бытовых вещей, типа скатертей, полотенцев, белья, игрушек, висели большие праздничные платки разнообразной расцветки.
«Возьму вот этот Матрене Евлампиевне в подарок», – мгновенно решила Мария, увидев платок с кистями, на котором по сочному зеленому фону вились красные розы. Ее бабка такой большой платок обычно называла «плат» и носила его по праздникам, накинув поверх своего черного платка, который никогда не снимала с тех пор, как стала вдовой.
Олесику Мария приглядела толстого пушистого зайца, и улыбнулась, представив, как малыш будет уютно спать с ним в обнимку. А Илье она купила большущий грузовик, в кузов которого тут же с облегчением поставила тяжелый пакет, и повезла за собой на веревочке.
«Ну, коли всем подарки нашла, то надо и отцу Кириллу что-нибудь купить на память. Что же мне ему подарить?» – задумалась Мария, оглядывая магазин. Она представления не имела, что может пригодиться священнику.
«Может быть, ремень подарить, хороший, кожаный? Он же брюки под рясой носит, значит, будет надевать и вспоминать. Хотя нет, слишком личная вещь получается – обвивать талию священника…»
И тут Мария увидела малахитовый чернильный прибор. Вещь была не только красивая и дорогая, но и долговечная.
«Вот это, наверное, то, что надо – письма-то пишут все», – обрадовалась она.
Неся под одной рукой зайца, а под другой – коробку с чернильным прибором, Мария вышла из магазина, осторожно выкатывая перед собой игрушечный грузовик, нагруженный остальными покупками.
Отец Кирилл, увидев ее в окно, поспешно вышел из машины и направился к ней навстречу.
– Напрасно вы это, Мария, ничего не нужно было покупать! Зачем ребят баловать! – укоризненно сказал он Марии, снимая тяжелый пакет с грузовика.
Открыв дверцу машины и укладывая подарки на заднее сидение, Мария спокойно ответила:
– Затем, что обычно жизнь людей не балует, так пусть хоть в детстве порадуются!
Бросив взгляд на ее роскошную машину, отец Кирилл недоверчиво посмотрел на Марию.
Она правильно поняла его взгляд.
– Это не жизнь меня балует, – усмехнувшись, сказала она, – а папа, и это разные вещи… Ну ладно, поехали?
Отец Кирилл кивнул и сел в машину.
Они выехали из города и помчались по шоссе.
Увидев через полчаса знакомый поворот, за которым расстилались поля, Мария удивилась, насколько же это оказалось близко от Канева. Сообрази она это раньше, могла бы, действительно, у дяди Гриши погостить, а не возвращаться к бабке. Хотя, с другой стороны, у бабки ее ждал папа. Так что, нет худа без добра…
Свернув на повороте, Мария сбавила скорость и медленно поехала по дороге между обступившего их с двух сторон хлебного поля. Колосья за эти две недели еще больше поднялись и набрали силу.
Вспомнив, как она тут в прошлый раз чуть не наехала на телегу басоголосого рыжего возницы, Мария рассказала об этом отцу Кириллу.
Тот улыбнулся и предположил, что это был, судя по описанию, Тимофей, работающий в колхозе фуражиром.
– По воскресеньям он поет в нашем в церковном хоре, – сказал он. – Голос у него замечательный.
– Наверное, на фоне его баса тоненькие голоса ваших старушек звучат совсем по-ангельски, – предположила, улыбаясь, Мария.
– В общем-то так, хотя на выходные сюда приезжает молодежь, которая работает в Каневе и в других ближайших городах. И многие приходят на службу со своими родителями или бабушками. И вообще, народу к нам много съезжается, особенно по праздникам.
– Правда? А как же огород, скотина и прочие сельские заботы? – удивилась Мария, представляющая жизнь в деревне чем-то вроде добровольной каторги.
Перед ее глазами стояла ее бабка, хоть и живущая в городке, но вечно копающаяся в огороде и хлеву, где у нее постоянно жила парочка кабанчиков. Мария не любила приезжать к ней на каникулы, потому что о кино можно было забыть, а насчет погулять – так на это просто сил не оставалось.
– Всему свое время… – ответил отец Кирилл. – К тому же вы не забывайте, что для деревенских жителей, у которых жизнь в основном сосредоточена на работе с землей и животными, приход в храм является не только обращением к Господу, но и общением друг с другом, это часть их культурной жизни, и даже отдыха, если хотите.
Мария с удивлением посмотрела на отца Кирилла. Ей такая точка зрения не приходила в голову, ведь ее украинская бабка в церковь не ходила. Николай Дмитриевич сказал как-то, что мать разуверилась в боге после того, как узнала, что ее муж погиб на фронте. Она видимо считала, что Бог незаслуженно рано забрал у нее мужа и поэтому сам перед нею в долгу.
Незаметно за разговором Мария и отец Кирилл подъехали к спуску в долину.
Сбавив скорость и осторожно направляя машину по дороге между холмами, Мария ждала того памятного мига, когда взгляду откроется так поразившая ее в прошлый раз панорама.
Отец Кирилл, взглянув на часы, предостерег Марию.
– Будьте осторожнее, в это время внизу на дороге могут быть коровы, сейчас стадо как раз гонят с поля.
И действительно, как только они спустились ниже, и холмы, наконец, расступились, открывая во всей красе заветную долину, Мария увидела бредущих по шоссе и его обочинам коров.
Она сбавила скорость до минимума, стараясь не очень приближаться к животным.
Коровы, несущие полные вымяни молока, степенно шли перед лениво покрикивающим на них пастухом, который следовал за ними с перекинутым через плечо длинным батогом [2]. То с одной, то с другой стороны к стаду подходили хозяева, чаще всего ребятишки с хворостинами, и направляли коров к своим домам.
Вдруг Мария изумилась настолько, что даже ойкнула.
Отец Кирилл удивленно посмотрел на нее.
– Да вы только поглядите: какой-то сумасшедший бедному теленку намордник одел! – воскликнула она. – Он что – кусается?
Священник посмотрел на теленка, который весело трусил за своей мамашей. На его симпатичной мордочке, и правда, был надет намордник с двумя торчащими вверх металлическими усами.
Рассмеявшись, отец Кирилл ответил:
– Да нет, он не кусается! Но если его без этого намордника выпустить, он просто все молоко у матери на поле высосет. А так она ему не дастся: как только он попытается пристроиться к ней и упрется ей в вымя этими рожками, ей станет больно и она его отгонит.
– Изуверство какое, бедная корова! – возмутилась Мария. – Да и теленка жалко, он что же, весь день бродит голодный?
– Ну зачем же! Он травку щиплет – намордник ему при этом не мешает. Да и недолго ему ходить с таким украшением – до тех пор, пока не приучится есть только траву.
– Нет, я бы так мучить животных никогда не смогла бы! – осуждающе покачав головой, сказала Мария, и внимательно поглядывая на коров, прибавила газу. – Можно я посигналю, может, они расступятся и пропустят нас?
– Лучше не стоит, они могут испугаться. Да нам и не так далеко осталось, – сказал отец Кирилл.
В это время пастух, оглянувшись на их машину, снял кнут с плеча, и, шлепая им по земле, сам быстренько очистил шоссе, согнав коров на обочину.
Мария, благодарно помахав ему рукой, нажала на газ, спеша оторваться от стада, и покатила по направлению к церкви.
Подъехав к дому отца Кирилла, они остановились и вышли из машины.
Мария забрала с заднего сидения подарки. Вручив пакет и грузовичок отцу Кириллу, она сунула себе под мышку зайца и тяжелую коробку с чернильным прибором.
Нагруженный отец Кирилл осторожно открыл спиной калитку и придерживал ее, пока Мария не протиснулась мимо него, на мгновение прикоснувшись к его бедру.
Ощутив это прикосновение, Мария, как ошпаренная, отскочила от отца Кирилла, а тот или не придал этому значения, или сделал вид, что ничего не заметил… По крайней мере, он спокойно проследовал в дом.
Открыв двери, они вошли в горницу, в которой никого не было.
Из-за полуприкрытой двери в соседнюю комнату доносился голос Матрены Евлампиевны, напевающей колыбельную.
Мария прислушалась, удивляясь, что та так рано укладывает детей спать.
Котя, котя, коточек,
З’ив сметанки вершочек,
Тай божиться – то не я,
Мабуть кицынька моя, а-а-а…
– пела Матрена Евлампиевна.
Мария подошла к двери, и, приоткрыв ее пошире, заглянула в комнату.
В углу, на матрасике, сидел Илья и строил из кубиков дом, а Матрена Евлампиевна носила на руках Олесика, покачивая его и напевая.
Отец Кирилл тоже подошел к двери, и через плечо Марии заглянул в комнату.
Илья заметил их и, вскочив на ноги, радостно побежал к ним навстречу.
Мария отступила в сторону, пряча за спину зайца.
Отец Кирилл, быстро поставив пакет и грузовик на пол, подхватил Илью на руки и шутливо затормошил, отчего тот пронзительно заверещал.
Мария с улыбкой смотрела на них и вздрогнула, когда сзади, у ее уха, раздалось не менее оглушительное:
– На, на, на!..
Повернувшись, она увидела, как Олесик, у которого сна не было ни в одном глазу, тянул к ней свои ручки.
– Олесенька… – умилилась Мария, и, положив на стол зайца и коробку с подарком отцу Кириллу, подхватила малыша на руки.
Тот, крепко обняв Марию, положил голову ей на плечо, но тут же отстранившись, посмотрел на нее огромными глазами и перевел взгляд на стол – на зайца.
Указав пальцем на игрушку, Мария спросила Олесика:
– Дать?
– Дать! – согласился тот и даже пальчиками зашевелил в нетерпении.
Мария поднесла его к столу и наклонила к игрушке.
Олесик вцепился обеими руками в зайца и прижал его к себе, зажмурившись. Они были почти одного роста.
– Что сказать надо, Олесик? – спросила Матрена Евлампиевна.
– Сиба, – выдохнул мальчик.
Мария поцеловала его в щеку.
– На здоровье, солнышко.
И тут она заметила, что нога Олесика перебинтована.
– Что случилось? – обеспокоено спросила она у Матрены Евлампиевны.
– Ничего страшного, только что упал, разбил коленку, – успокоила ее Матрена Евлампиевна. – Я промыла, положила травки и завязала, чтобы она держалась. Крику, правда, было!.. Пришлось качать его. Ничего, до свадьбы заживет. Ну-ка, Олесик, покажи бабе Мотре, кто это у тебя такой?
– Не! – малыш, прижав зайца к себе, отвернулся, загораживая игрушку телом.
Мария укоризненно сказала ему:
– Олесик, ай-яй-яй, покажи бабушке зайчика. Где у зайчика ушки?
– Осё, – быстро показал Олесик длинное ухо игрушки и тут же спрятал его себе под мышку.
– А у Олесика где ушки? – смеясь, спросила Мария.
Мальчик на мгновение задумался, а потом, прижав зайца животом к груди Марии, поднял обе руки и потянул себя за уши:
– Осё, маиньки…
– И, правда, маленькие… – рассмеялся отец Кирилл, который подошел, держа на руках Илью.
Мария села на лавку и, усадив Олесика вместе с зайцем себе на колени, посмотрела на Илью:
– Илюша, а что это там стоит на полу?
Илья повертел головой и увидел грузовик.
– Масина… – восхищенно ответил он. – Ба-а-альсая… – и запросился с рук отца Кирилла на пол.
Отец Кирилл опустил его рядом с грузовиком.
Мальчик присел на корточки перед игрушкой и осторожно тронул ее пальцем.
– Возьми веревку, машинку можно катать, – предложила ему Мария.
Илья взял веревку и потянул ее на себя, грузовик легко сдвинулся с места и подъехал к Илье.
Олесик, сидящий на руках Марии, вскрикнул и, выгнувшись, быстро сполз с ее коленей на пол.
Крепко прижимая к себе своего зайца и путаясь в его свисающих до пола ногах, он побежал к машине.
Приблизившись к ней, Олесик остановился, а потом повернувшись спиной к грузовичку и оглядываясь на него, оттопырил попку, примерился и сел прямо в кузов.
Илья шумно запротестовал, но Мария тут же вмешалась, стремясь предотвратить ссору:
– Илюша, подожди, эта машина должна перевозить грузы, поэтому ее и называют грузовик. Отвези-ка Олесика вон туда – там у вас будет остановка.
Мальчик недоверчиво посмотрел на Марию, потом на Олесика, восседавшего с довольным видом в кузове вместе со своим зайцем, и кивнул.
Потянув веревку, он немного поднатужился и сдвинул грузовик с места.
Мария хотела ему помочь, но Илья боком отодвинул ее:
– Сам! – и покатил грузовик в соседнюю комнату, где в углу на матрасе лежали игрушки.
Олесик восторженно закричал:
– Ехаю, ехаю!..
Когда они добрались до матраса, Мария подошла к ним.
– А теперь нужно посадить в машину вот этих пассажиров, – она указала на резинового мишку, белочку с пушистым хвостом и другие игрушки, – и их тоже покатать.
Олесик с готовностью выбрался из кузова, посадил в него своего зайца, и принялся помогать Илье усаживать рядом с зайцем остальные игрушки.
Оставив детей заниматься своими делами, Мария вернулась в горницу.
Подняв с пола пакет, она поставила его на лавку, достала из него сверток с платком и повернулась к Матрене Евлампиевне.
– Вам я тоже привезла подарок, – сказала она, протягивая сверток старушке.
Матрена Евлампиевна изумленно приняла сверток из ее рук и развернула.
– Ой, спасибо, дитятко! – воскликнула она и, сняв упаковку, встряхнула платок, который тут же расправился во всю ширь. – Красота-то какая! Пойду, в зеркало погляжусь, – смущенно добавила она и поспешила в соседнюю комнату.
Повернувшись к отцу Кириллу, Мария посмотрела на него и, улыбнувшись, сказала:
– И вам, отец Кирилл, я тоже хочу кое-что оставить на память… Примите от меня вот это, – и она указала на лежащую на столе коробку.
– Мария, – недовольно покачал головой отец Кирилл. – Напрасно вы потратились.
– Не обижайте меня и примите мой подарок, – тихо попросила она.
Отец Кирилл вздохнул и, молча подойдя к столу, принялся развязывать коробку. Открыв ее, он развернул бумагу и заглянул внутрь.
Марии не было видно его лица, поскольку он стоял к ней спиной, она только заметила, что спина его вдруг напряглась.
«Неужели не понравилось?» – расстроилась она.
Наконец отец Кирилл повернулся к ней, помолчал, внимательно разглядывая ее, а потом сказал:
– Благодарю вас! Подарок со смыслом, придется теперь много писать… Пойдемте со мной…
Взяв коробку с подарком, он направился к еще одной двери, выходящей в горницу, и, толкнув ее, вошел в темную комнату.
Мария, следовавшая за ним, остановилась на пороге.
Единственное окно, почти полностью скрытое листвой растущей за ним яблони, едва пропускало свет.
Отец Кирилл зажег настольную лампу, и пораженная Мария увидела совершенно не вписывающийся в стиль деревенского дома настоящий кабинет, почти такой же, как у нее – вдоль стен тянулись полки с многочисленными книгами, в углу стоял большой шкаф, а у окна – письменный стол, обтянутый темно-зеленым сукном, и два кожаных кресла.
– Проходите, – пригласил ее отец Кирилл.
Мария вошла в кабинет, с любопытством оглядывая обстановку.
В воздухе знакомо пахло старой кожей и книгами, это был особый, библиотечный, запах, с детства любимый ею.
– Священник должен много читать, – сказал отец Кирилл, заметив ее реакцию, и улыбнулся.
Осторожно вытащив чернильный прибор из коробки, он поставил его на стол, и оглянулся на Марию.
Она поразилась:
– Как будто здесь и был!
И, действительно, малахитовый прибор утвердился на зеленом сукне стола так, словно он стоял здесь всегда.
Полюбовавшись на него, отец Кирилл отошел к шкафу, открыл заскрипевшие дверцы и достал с верхней полки большую коробку.
Поставив ее на стол, он вынул из нее иконку в серебряном окладе, связку расписанных свечей и маленькую коробочку.
Вернув коробку на место, он плотно закрыл шкаф и повернулся к Марии. Глянув на нее, он задержал взгляд на ее груди. Мария инстинктивно прикрыла грудь рукой и отступила.
Отец Кирилл спокойно перевел взгляд на ее лицо и спросил:
– Вы, я вижу, крестик не носите?
Крестика у Марии, действительно, не было – она потеряла его, когда срывала с себя ставший ей ненавистным свадебный наряд. Выскочив тогда раздетая на площадку, благо на нее выходила дверь только ее квартиры, она скрутила платье и фату в тугой узел и сбросила их в мусоропровод. И только потом, уже в пути, не почувствовав знакомого ощущения на груди, поняла, что сорвала крестик вместе с платьем.
– Не ношу, – подтвердила Мария. – Вернее, сейчас у меня его нет, но я крещенная.
Удовлетворенно кивнув, отец Кирилл открыл маленькую коробочку, достал из нее крестик на витой золотой цепочке, и подошел к Марии. Зайдя ей за спину, он бережно отвел в сторону волосы с ее плеч и застегнул цепочку, слегка прикоснувшись к шее Марии теплыми пальцами.
Это мимолетное прикосновение взволновало ее. Она смущенно глянула через плечо на отца Кирилла, и, прошептав слова благодарности, опустила взгляд к себе на грудь – золотой крестик, украшенный мелкими рубинами, уютно устроился у нее в ложбинке между грудей.
Отец Кирилл отошел к столу, взял в руки свечи и иконку и, протянув их Марии, сказал:
– Примите от меня и эти подарки. Я привез их из самого Иерусалима, они освящены в Храме Гроба Господня. Здесь тридцать три свечи по числу прожитых лет Господом нашим Иисусом Христом на нашей многогрешной земле. А это иконка Божьей матери. И да хранит Вас Господь!
Вручив подарки Марии, он перекрестил ее.
Мария с благодарностью склонила голову и поцеловала его руку.
– Спасибо, отец Кирилл, – прошептала она, прижимая иконку и свечи к груди.
Улыбнувшись и посмотрев в ее искренние благодарные глаза, отец Кирилл вдруг наклонился и поцеловал ее в лоб, погладив при этом по волосам.
Она ошеломленно посмотрела на него и залилась румянцем.
– Гляньте на меня, чем я не молодыця! – раздался за спиной Марии голос Матрены Евлампиевны.
Повернувшись, Мария увидела старушку, которая подбоченясь, стояла на пороге кабинета с накинутым на плечи подаренным платком, почти полностью скрывавшим ее маленькую округлую фигурку.
Глаза Матрены Евлампиевны по-молодому сияли, щеки горели румянцем под цвет розам, вытканным на платке.
– Эх, кума не журыся,
Туды-сюды поверныся! -
притопнула старушка ногой в шутливом танце, и уголки повязанного на ее голове домашнего платка встрепенулись у нее надо лбом.
Мария и отец Кирилл рассмеялись.
– Вам очень к лицу! – признала Мария, довольная тем, что не прогадала с подарком. – Носите на добрую память!
– Спасибо, дитятко! – ответила Матрена Евлампиевна, и, подкатившись к Марии, поцеловала ее в щеку. – Ой, да что это я! Обед-то готов, сейчас вот только чайку заварю, и стол накрою.
– Нет, нет, нет, – заторопилась Мария. – Мне ехать пора, а то папа будет беспокоиться, да и обедали мы уже.
– Не беспокойтесь, Матрена Евлампиевна, мы, действительно, пообедали в городе, – подтвердил ее слова отец Кирилл и, повернувшись к Марии, спросил: – Может быть, вы побудете еще немного?
– Нет, нет, спасибо, я поеду, – сказала она. – Вы же помните, что папа просил меня приехать засветло…
Кивнув, отец Кирилл развел руками:
– Ну что ж, был очень рад вас повидать. Передавайте поклон вашему батюшке, я был очень рад с ним познакомиться, и спасибо, что довезли меня домой. И за подарки тоже большое спасибо…
– Ну что вы, отец Кирилл, не стоит благодарности, – сказала Мария, выходя из кабинета в горницу, где Олесик и Илья увлеченно занимались уже разгрузкой своего грузовика.
Вспомнив, что в пакете, который она оставила на лавке, лежат еще конфеты и печенье, Мария повернулась к Матрене Евлампиевне и тихо сказала, указав на пакет:
– Там еще ребятам гостинцы сладкие.
Подойдя к детям, она присела рядом с ними на корточки, и протянула руку:
– До свидания, мальчики.
Илья, отвлекся от машины и, посмотрев на Марию, серьезно пожал ее руку.
Олесик же продолжал возиться со своим зайцем, сосредоточенно пытаясь вновь усадить его в грузовик так, чтобы длинные заячьи ноги не свисали с кузова.
Мария погладила малыша по русой головке и поднялась. Но когда она направилась к двери, Олесик оглянулся и, сообразив, что Мария уходит, побежал за ней.
Обхватив руками ее ногу, он повис на ней и громко заплакал.
Мария от неожиданности остановилась.
– Олесенька, да что ты, маленький, не плачь! – попыталась она его утешить, но он только сильнее расплакался.
Сунув в руки отцу Кириллу иконку и свечи, которые она все еще прижимала к груди, Мария подхватила Олесика на руки, и, положив его головку к себе на плечо, стала шептать ему что-то на ушко.
Мальчик затих, судорожно обхватив ее шею руками.
Повернувшись к молча стоявшим рядом отцу Кириллу и Матрене Евлампиевне, Мария растерянно посмотрела на них, спрашивая взглядом, что делать.
Старушка повела вокруг опытным взглядом, ища, чем бы отвлечь малыша, а потом, найдя идеальное решение, подхватила пакет с гостинцами с лавки, унесла его в соседнюю комнату и высыпала содержимое на матрас.
Вернувшись в горницу, она позвала ребят, издалека показывая им яркую пачку печенья:
– А поглядите, что у бабы Мотри есть…
Илья заинтересованно поспешил к Матрене Евлампиевне.
Олесик тоже повернул голову и посмотрел на печенье заплаканными глазами.
– Пойдем, Олесенька, посмотрим, – предложила ему Мария.
Он протянул руку к Матрене Евлампиевне, держащей печенье.
Мария поднесла малыша к старушке, та быстро перехватила его к себе на руки со словами:
– Ну-ка, ну-ка, пойдемте, посмотрим, а что это там у нас в уголочке лежит…
Пропустив в комнату Илью, который радостно спешил к лежащей на матрасе красочной груде, Матрена Евлампиевна закрыла за собой дверь, сказав напоследок:
– Счастливого пути, дитятко! Приезжай до нас еще. Храни тебя Господь!
Проводив Марию до машины, отец Кирилл вернул ей иконку и свечи, которые она тут же бережно уложила в сумку.
Усевшись на водительское место, Мария посмотрела на священника долгим прощальным взглядом и спросила:
– Отец Кирилл, вы позволите мне вам написать?
– Да, конечно, буду очень рад, – ответил он, серьезно глядя на нее. – И даже обещаю вам ответить, тем более, что у меня теперь есть такой замечательный письменный прибор.
– Тогда я вам сразу же напишу, как только вернусь в Петербург. Спасибо вам за все, – сказала она, невольно накрывая рукой подаренный им крестик на груди.
Он проследил взглядом за ее рукой, улыбнулся и кивнул, отступая от машины.
Мария захлопнула дверцу и завела мотор.
Развернувшись, она помахала отцу Кириллу рукой, и выехала на дорогу.
В зеркало заднего вида она увидела, как он перекрестил ее вдогонку.
«Это самый удивительный человек из всех встреченных мною в жизни!» – думала она, чувствуя, как у нее впервые за последние дни просветлело на сердце.
Глядя на проносящиеся мимо холмы, поля и деревни, Мария все время возвращалась мыслями к отцу Кириллу.
Каждый раз прикасаясь к крестику, она чувствовала, как этот согревшийся на ее груди кусочек металла, все еще хранящий прикосновение рук отца Кирилла, наполняется для нее не только религиозным смыслом поклонения Бого-человеку, замученному на кресте, но и становится символом духовной связи людей друг с другом. Связи, которую единственно и можно назвать человеческой, когда человек человеку – человек, а не средство для достижения своих целей.
Подъехав через час к дому Григория Петровича, Мария коротко посигналила и вышла из машины.
На дворе было тихо, но в окнах дома гостеприимно горел свет. Мария поднялась на крыльцо и, постучав, открыла дверь.
– Пап, тетя Галя! – позвала она. – Я вернулась.
– Марийка, я тут. Проходь в комнату, – отозвалась Галина Степановна. – А я думала то соседи гудят… Сидай, я тоби чайку зараз налью. А може ты повечеряешь?
– Нет, спасибо, я есть не хочу, а вот чаю с удовольствием выпью, – сказала Мария, садясь за стол, и спросила: – А папа где?
– А батька твий з дядькою Григорием пишли у город. Пидчипили друг друга пид ручку, та десь гуляють…
Мария представила эту картинку и улыбнулась.
Галина Степановна налила ей большую кружку чаю, и, сняв рушник с миски, подвинула ее, полную румяных коржиков, к Марии.
– Ешь, донечка, я зараз ще сметанки до коржиков дам, – сказала она и вышла на кухню.
Вернувшись с глечиком[3] сметаны и пустой миской, она поставила миску перед Марией, сыпанула туда горсть коржиков и залила их сметаной.
– Нехай трошки настояться, – сказала она удивленно наблюдавшей за ее действиями Марии.
Через пять минут, Мария с наслаждением жевала сладкие коржики, пропитанные сметаной, запивая их чаем.
Ей вспомнилась колыбельная про котика и сметанку, которую сегодня пела Олесику Матрена Евлампиевна. Вспомнила она и несчастного теленка.
– Представляете, тетя Галя, а я сегодня видела теленка в наморднике с металлическими шипами! Отец Кирилл сказал, что это для того, чтобы корова его не подпускала к вымени. Но это же какое-то зверство!
– Донечка, а шо ж робить, колы вин усе молоко ссосёт? Корову с поля пригонят, а доить нема чого! Я, правда, нашей Квитке тильки дойки навозом мазала…
– Фу-у-у, – поморщилась Мария, представив ощущения бедного теленка, попробовавшего эдакий деликатес вместо маминого молочка…
– Яко там фу! – отмахнулась Галина Степановна. – Друго теля оближет навоз за милу душу, а потом, як насос все молоко с коровы и вытягнет. Наш аристикритичней был, с навозом не брал. Так сама Квитка чудила… Пригонят ее с поля, а она молоко держит, не выпускает с вымя, пока теля к ней не подпущу. Покормит его трошки, тильки потим дае себя подоить. Так тут треба ще его вовремя отогнать… Цела морока з малыми!
Напившись горячего чая с коржиками, Мария почувствовала, что ее начало клонить в сон. Они сегодня с отцом рано поднялись, да и несколько часов, проведенных за рулем, начали сказываться.
– Донечка, да ты зовсим зморилась, пишлы, я тоби постелю, лягай спать, а то поки наши хлопцы возвернуться! – сказала Галина Степановна, глядя на клюющую носом Марию.
Мария поплелась за ней в соседнюю комнату. Кое-как раздевшись, она легла на перину и, провалившись в ее жаркие объятия, мгновенно погрузилась в сон.
Спала она безмятежно, не проснувшись даже тогда, когда через час к ней в комнату на цыпочках зашел отец и накрыл ее одеялом, сброшенным ею на пол.
На следующий день Мария проснулась бодрой, в прекрасном настроении, которое было обычным в ее досвадебной жизни.
Помывшись, Мария вышла к столу, что-то вполголоса напевая, и радостно перечмокала отца, Григория Петровича и Галину Степановну.
Отец, оценив ее настроение, многозначительно посмотрел на Григория Петровича. Тот ухмыльнулся в бороду и тут же сделал невинное лицо, увидев, что Мария подозрительно смотрит на них.
– Как довезла вчера отца Кирилла? – спросил ее Николай Дмитриевич.
– Все было хорошо! По дороге накупила его детям подарков, они так радовались! Пап, у него такие замечательные дети!
– Дети все замечательные, – добродушно заметил отец. – Я бы не прочь получить от тебя парочку внучат-карапузов…
Мария, помрачнев, посмотрела на него и тихо сказала:
– Пап, не надо… Ты сам знаешь, кто для этого нужен…
– Все, все, не буду, не буду… – виновато поднял руки Николай Дмитриевич, поняв, что эта тема пока не обсуждаема.
– А мне отец Кирилл на память иконку подарил, свечи из Иерусалима, и вот этот нательный крестик, – вновь повеселев, похвасталась Мария, демонстрируя крестик на груди.
– А який гарный! – восхитилась Галина Степановна, надев очки и внимательно рассматривая отблескивающий рубиновыми бликами крестик. – Я таких николы и не бачила!
А Николай Дмитриевич с Григорием Петровичем вновь молча переглянулись, заметив, как светлеет лицо Марии при упоминании об отце Кирилле.
Проведя четыре дня у Григория Петровича и Галины Степановны, Мария и Николай Дмитриевич засобирались. У отца, который каждый день звонил к себе на работу, возникло какое-то неотложное дело и нужно было срочно лететь в Петербург, да и Марии уже хотелось вернуться домой. Она чувствовала себя не только окрепшей и отдохнувшей, но и почти успокоившейся, хотя было понятно, что боль лишь ушла в глубину ее памяти, откуда обязательно вынырнет при первом же неблагоприятном стечении обстоятельств. Но нужно продолжать жить дальше.
Нагрузив бедный «Ягуар» под завязку разносолами, хозяева взяли с Николая Дмитриевича и Марии обещание, что на следующий год они обязательно снова приедут к ним в гости.
Доставив отца в Борисполь, в аэропорт, Мария проводила его на самолет, а сама, заправив полный бак, не спеша покатила домой своим ходом, благо трасса на Петербург была хорошей.
Двигаясь по направлению к дому, Мария вспоминала события последних недель и думала о том, что пришла пора отпустить прошлое и начать строить новую жизнь.
Университет ею уже окончен, семейной жизни не получилось, значит, нужно решать, чем ее заменить. Может, и правда, как советует отец, открыть свою фирму и начать работать, а там видно будет…
«Решено! Да будет карьера!» – твердо сказала себе Мария и, притопив педаль газа, понеслась по трассе, уже горя желанием быстрее приступить к осуществлению своих планов.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |